Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ба Цзинь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 43 страниц)

10

Он пролежал в полузабытьи до семи часов. А когда проснулся, ощутил сильную слабость, рубашка намокла от пота, прилипла к спине. Сменить ее не было сил. Сильная боль во всем теле не давала пошевелиться. Он даже вскрикнул, когда попытался было подняться.

Подошла мать и спросила:

– Проснулся? Плохо тебе?

В тот вечер не давали электричества, и в желтоватом свете лампы лицо матери казалось еще более болезненным и старым, а сама она одинокой и дряхлой.

– Нет, – ответил он, открыв глаза и шаря взглядом по комнате. – Она не пришла?

– Ты о Шушэн? – презрительно бросила мать. – Уехала утром и еще не вернулась.

– Непременно вернется, – помолчав, сказал он со вздохом.

– Да, да, не мешало бы ей всегда приходить пораньше, – сердито проговорила мать. Но, видя, что сын молчит, заговорила по-другому: – Тебе надо поесть.

– Не хочется, я не голоден.

– Поешь каши, я сварила, туда можно добавить консервированные яйца.

– Хорошо, съем немножко. – Он улыбнулся.

Мать, довольная, пошла на кухню, набрала каши из глиняной миски, стоявшей на маленькой печке, положила в чашку. «Никого нет лучше матери», – тихо сказал он самому себе. На душе было по-прежнему пусто. Он попробовал подняться с постели, когда мать принесла еду.

– Не вставай, я подержу тарелку. – Она подождала, пока он сел, дала ему чашку и палочки для еды, а сама встала в сторонке. Чтобы не огорчать мать, он принялся есть, а когда кончил, мать дала полотенце, чтобы он вытер лицо и руки. – Поспи еще, не вставай сегодня.

Он послушался, лег, не раздеваясь: хотел дождаться Шушэн.

Не прошло и пяти минут, как в дверь постучали. Мать открыла и увидела мужчину.

– Господин Ван дома? Ему записка от барышни Цзэн.

У него упало сердце.

– А сама она где? – спросила мать.

Но человек ничего не ответил и скрылся за дверью. Мать с конвертом в руке стояла посреди комнаты, не зная, что делать. Вэньсюань окликнул ее. Мать подошла и каким-то странным, не своим голосом проговорила:

– Она прислала записку, не знаю, что с ней стряслось. – Записку мать не передала ему, бормотала лишь: – Барышня Цзэн? Сыну тринадцать лет, и не стыдно называть себя барышней?!

– Дай прочесть.

Дрожащими руками он развернул записку.

Сюань, подруга пригласила меня на танцы в «Шэнли дася». Думаю, успею вернуться. Очень прошу не ждать меня и не запирать дверь. Ничего не говори матери, а то замучает упреками.

Шушэн.

Он долго молчал, мял записку в руке, затем уставился в потолок, размышляя о чем-то.

– Что она пишет? – не вытерпела мать.

– Она пошла к подруге ужинать, там у нее какое-то дело, вернется попозже, – ответил он спокойно.

– Какое еще дело? В театр, что ли, пошла или в карты играть, а может, на танцы? Думаешь, у нее действительно дело? Когда жила с твоим отцом, я не вела себя так. Скоро сын станет взрослым, а она носится по ночам. Еще институт окончила, образованная.

– Не будет она в карты играть, – старался он оправдать жену, не думая, что вызовет материнский гнев.

– Не будет? Разве она не играет? Ты болен, а она не спешит домой. Ни малейшего понятия не имеет о том, как должна вести себя жена.

– Она не знает, что я болен. Знала бы, так пришла бы пораньше. Да ведь я в общем-то не болен. – Он говорил, а перед глазами стояло улыбающееся лицо Шушэн.

– Слишком ты мягкий. Она вон как к тебе относится, а ты ее защищаешь. Сам во всем виноват. Будь я на твоем месте, проучила бы ее как следует.

– Что хорошего, когда муж и жена ссорятся из-за пустяков. Ведь ссоры до добра не доводят.

– Чего бояться, не ты же в этом виноват. Она ведет себя неприлично, не выполняет своего долга, водит знакомства с мужчинами.

Он не сдержал тяжелого вздоха, и мать испуганно замолчала.

– Ну что ты? – Она склонилась над ним.

Он покачал головой, долго молчал.

– Мама, она ведь совсем неплохая, – проговорил он наконец.

Ответ был таким неожиданным, что мать сначала не поняла, а потом закричала сердито:

– Неплохая? Выходит, я плохая!

– Пойми, мама, – волновался он, – я совсем ее не оправдываю.

– Я и не говорю, что оправдываешь. – Мать слегка улыбнулась. – Я только вижу, что она околдовала тебя.

– Не в том дело, – серьезно проговорил он, – вы обе хорошие, это я плохой, никуда не годный и заставляю вас мучиться. Я и представить себе не мог, что мы будем когда-нибудь жить так, как сейчас, что тебе доведется самой готовить, стирать… – Он умолк. Ком подступил к горлу, из глаз полились слезы.

– Не надо об этом, отдохни лучше, ты ни в чем не виноват. Если б не война, разве бы дошли мы до такой бедности, – ласково говорила мать. Она боялась смотреть на сына. Он так исхудал, щеки ввалились, а ведь, когда они приехали сюда, щеки у него были полные, румяные, она хорошо помнит. – Говорят, в будущем году войне конец, это хорошо, иначе все… – Она сказала это, чтобы его успокоить, но он не дал ей закончить.

– Мама, ты говоришь: войне конец, но по всему видно, что враг скоро придет и сюда. Кто знает, может быть, нам придется спасаться бегством… – Он все больше волновался.

– Кто тебе сказал об этом? – Мать не испугалась, просто удивилась. – Положение не так уж серьезно. Говорят, японцы захватили Хунань и Гуанси только затем, чтобы поживиться. Они не смогут долго держаться и вынуждены будут отступить.

– Это хорошо, – устало проговорил он, немного успокоившись. Своего мнения на этот счет у него не было, и он обрадовался сказанному матерью. – Я не совсем ясно представляю себе обстановку. На службе говорят, что складывается она неблагоприятно и наша контора, возможно, переберется в Ланьчжоу.

– В Ланьчжоу? Так далеко? Это все равно что на каторгу. Кто согласится туда ехать? Только богачи, они трусливы, как мыши. Японцы за эти два года и бомбить-то не научились как следует, где уж им добраться до наших мест?! – Мать говорила раздраженно, словно желая выместить хоть на чем-то свое недовольство невесткой. Из жалости к сыну она не сказала ему и половины того, что хотела.

– Я тоже так думаю, впрочем, трудно что-либо предугадать, – ответил он. – Мама, – взволнованно проговорил он, – пойди отдохни, ты так устала.

Мать – единственная его опора.

– Нет, сынок, я не устала, – ласково ответила мать уже совсем другим тоном и присела на край кровати. – Тебе лучше?

– Гораздо лучше. – Он чувствовал страшную усталость, но спать не хотелось. Выглядел он совершенно больным.

– Ты так настрадался за эти годы, неизвестно, что придется еще пережить. Я беспокоюсь за Шушэн. – Мать низко опустила голову и имя невестки произнесла совсем тихо.

Но он услышал. Он долго молчал, потом вздохнул. Мать посидела еще немного и, увидев, что Вэньсюань закрыл глаза, тихонько вышла из комнаты. Но тут же вернулась, прикрыла дверь, но не задвинула задвижку, и поставила у двери стул, погасила свет и прошла в свою комнату.

Он не спал, закрыл глаза только затем, чтобы успокоить мать. Мысль его усиленно работала. И о чем бы он ни думал, перед глазами стояло лицо Шушэн: то смеющееся, то плачущее, то сердитое, то грустное. Он измучился, был весь в поту, голова раскалывалась от боли. Он напряженно прислушивался, боясь пропустить ее шаги. Из соседней комнаты падала еле заметная полоска света. Вдруг взгляд его остановился на стуле у двери. «Почему Шушэн не возвращается?» – думал он. Закашляла мать. Как она страдает! Наверное, уже поздно? Да, пробило одиннадцать. Шушэн скоро придет. Что-то зашуршало – это крысы. Одна из них подбежала к его кровати. Что ей здесь надо? Ах да, его туфли. Если она еще раз их прогрызет, ему не в чем будет выйти на улицу. Каждый вечер, прежде чем лечь в постель, он убирал туфли в старенький чемодан, который стоял под кроватью, но сегодня забыл это сделать. И теперь не мог спокойно лежать. Он быстренько поднялся и спрятал туфли в чемодан. Крысу как ветром сдуло.

Он снова сказал себе: «Надо уснуть», но только закрыл глаза, как услышал постукивание каблучков по лестнице. Однако Шушэн не появлялась. Почему ее до сих пор нет?

Наконец он уснул, точнее, впал в тяжелое полузабытье, но то и дело просыпался. Ее все не было. Сны он видел безрадостные и старался не спать. В комнате матери погас свет, он не знал, сколько времени. Вдруг в тишину улицы ворвался истошный крик: «Сладкий напиток из пшеничной муки!» Этот крик принадлежал старику, который кричал ночи напролет в любую погоду. Вэньсюаня стало знобить, словно вместе с криком старика в комнату ворвался ледяной ветер.

В эту минуту раздалось знакомое постукивание каблучков. Это возвращалась Шушэн.

Она тихо открыла дверь и вошла, мурлыкая песенку. Зажгла свет. Глазам стало больно, но он все же украдкой наблюдал за женой. Все такая же. Те же яркие, красные губы, густые брови, нежное лицо. Та же улыбка.

Жена постояла с минуту, запрокинув голову, думая о чем-то своем, потом бросила взгляд на него. Он быстро закрыл глаза, притворившись спящим. Она не спеша подошла к постели, обдав его запахом косметики. Склонилась над ним, поправила одеяло. Увидела, что он не раздевался, и тихонько окликнула:

– Уснул одетый? Меня ждал? – Она ласково улыбнулась.

Он не знал, что ответить, и молча кивнул.

– Я же просила не ждать, – проговорила она с чувством признательности.

– Я поспал немного, – ответил он невпопад. Ему о многом хотелось спросить, но он не посмел.

– Мать не видела записки? – спросила она почти шепотом.

– Нет-нет, – он покачал головой.

– Говорила что-нибудь?

– Она ничего не знает, – успокоил он жену и спросил: – Ну как, хорошо потанцевала?

– Великолепно, – ответила она. – Я давно не была на танцах, поэтому было особенно интересно. Переоделась у подруги, не успела домой забежать.

– С кем ты танцевала? – Он заставил себя улыбнуться.

– Со знакомыми. Больше всех с Чэнем, – весело ответила она, не сказав, кто такой Чэнь.

– Гм… – пробормотал он, догадываясь: «Скорее всего, это тот молодой человек, с которым они были в кафе». С болью в сердце смотрел он на ее пышущее здоровьем тело.

– Разденься и постарайся уснуть, ты так добр ко мне. – Она нежно улыбнулась и села у стола, поправляя прическу перед зеркалом.

«Она хорошо ко мне относится и совсем не виновата, – думал он, – заслужила же она хоть каплю радости после всех мучений со мной». Он отвернулся к стене и заплакал, испытывая стыд.

11

На следующее утро он проснулся раньше жены. Как ни просила его мать отдохнуть еще денек, он не соглашался. Сказал, что чувствует себя хорошо и непременно пойдет на банкет в честь господина Чжоу. Иначе сослуживцы станут его презирать. Они с матерью позавтракали остатками вчерашнего обеда и вместе вышли на улицу. Шушэн в это время сидела у туалетного столика и приводила себя в порядок.

На улице мать пристально на него поглядела, он и сам не знал почему. Некоторое время шли молча. И лишь перед тем, как расстаться, мать не выдержала:

– Сюань, так дальше продолжаться не может… Ты жертвуешь собой ради семьи. – Голос ее дрогнул.

Он нахмурился, потом тихо ответил:

– Что же делать? Выхода нет. Ведь ты тоже страдаешь.

– Но она, она наслаждается жизнью. Идет на работу, одетая во все модное, словно на пир.

Он ничего не ответил, лишь опустил голову.

– Слушай, Сюань, ей с нами не по пути, рано или поздно она пойдет своей дорогой.

После долгой паузы он ответил:

– Но ведь мы женаты четырнадцать лет.

– Женаты? Хороша женитьба, – презрительно бросила мать.

Эти слова глубоко ранили его, но он промолчал.

Так они и расстались в полном молчании.

На службе его, как обычно, веселой улыбкой приветствовал Чжун.

– Что же еще денек не отдохнул? И в такую рань явился! – говорил он, поглаживая полной рукой блестящую лысину.

– Я чувствую себя сносно, – улыбнулся в ответ Вэньсюань, понимая, что товарищ жалеет его, и не стыдясь этой жалости.

Наверху, на рабочем месте, его, как всегда, ждала целая кипа корректуры, странные, непонятные выражения. Править их в его обязанность не входило, только считывать. Больше часа он просидел, чувствуя то жар, то озноб, бормоча: «И все ради каких-то грошей». Крепясь изо всех сил, проработал до двенадцати.

Он заставил себя спуститься в столовую и съесть чашку риса. Разварившийся, клейкий рис обычно не вызывал отвращения, но сегодня он им буквально давился. Отодвинул чашку, подошел к двери, выглянул на улицу. Ничего интересного. Поднялся наверх, к своему рабочему месту. Сел, перелистывая материал, привел в порядок уже сверенное. Ему принесли письмо. По иероглифам на конверте он понял, что это от сына, и вздохнул с облегчением. Вот что написал сын:

…Учитель сказал, что сейчас все товары подорожали и денег, которые мы внесли на питание и учебу, недостаточно, поэтому каждый из нас должен прибавить еще три тысячи двести юаней. Многие ребята уже внесли. Я знаю, что ты беден, у тебя нет лишних денег, и я не смел об этом писать. Но учитель сказал, что иначе не допустит меня до экзаменов. Вот и пришлось мне к вам обратиться. Очень прошу вас, папа и мама, прислать эти деньги в трехдневный срок.

«Мы уплатили свыше двадцати тысяч юаней, где взять еще?» – с ужасом думал он. Никому до него нет дела. Школа не магазин, почему же там только и знают, что требовать деньги? И таким людям доверено образование! Вот и результаты! Письмо лежало безучастное к его страданиям.

Нужно поговорить с Шушэн, может быть, она что-нибудь придумает, пойду к ней сейчас же… Нет, лучше вечером – возможно, ее нет в банке, а я так устал, просто не в силах двинуться с места.

Он положил письмо в конверт и сердито запихнул в карман. Опять эти тошнотворные рукописи. Словно обручем сдавило голову, но он не может от них избавиться. Все тело ломит, хочется закрыть глаза, забыться. Но он не смеет. Управляющий Чжоу и начальник отдела У не сводят с него глаз, так по крайней мере ему кажется. Бог мой, в кого я превратился? От каждого терплю обиды! Неужели всю жизнь мне суждено считывать эти рукописи за мизерную зарплату?! До чего я дошел! В душе зрел протест, в который уже раз.

Но все бесполезно. Никто об этом не знал, не слышал от него громкого слова. Он слыл добряком. Все последние годы. И против этого ничего не мог возразить…

Прежде я не был таким, и мы жили совсем по-другому. Война разрушила все мое счастье, всю мою жизнь. А тут еще всякие слухи и тревожные объявления.

Его взгляд блуждал по листам корректуры, а мысли были далеко…

Как мог я дойти до такого состояния? Мне хочется жить, я боюсь смерти, думаю только о себе. Скорее бы кончилась война, я придумал бы что-нибудь, стал жить иначе. Но враг захватил Гуанси… идет на Гуйчжоу…

Он не стал думать дальше. Просто не мог. Как болит голова! Он пощупал лоб. У него жар. У него часто бывает жар, он привык. Не умрет же он таким молодым! Эта мысль ему и в голову не приходила. Пара злых, сердитых глаз неотступно его преследовала. Почему меня всегда оскорбляют? Могут даже уволить с работы. Это – самое страшное… Но чем я хуже их всех! Куда кинуться? В этом городе у него нет ни одного влиятельного родственника или приятеля. Эту свою маленькую должность он получил благодаря земляку. Он тогда пять месяцев был без работы, и они жили на зарплату жены. Но земляк переехал в другую провинцию, и теперь никакой надежды.

«Я страдаю ради того, чтобы выжить», – часто говорил он себе, когда в душе рождался протест. И сейчас повторил ту же фразу. Промучившись до пяти часов, когда рабочий день кончился, он откинулся в кресле, чтобы отдохнуть перед тем, как пойти в ресторан «Гуанчжоу». Управляющий был родом из Гуанчжоу, поэтому сослуживцы выбрали именно этот ресторан. Все уже были в сборе, в том числе и управляющий, когда туда пришел Вэньсюань. Но за стол не садились, ожидая главного управляющего. Отовсюду слышались смех, шутки. Только двое молчали. И, конечно, одним из них был Вэньсюань. Он забился в угол и сидел там, съежившись на стуле, рассеянно глядя на всех, изредка поднося ко рту чашку с чаем.

Спустя полчаса приехал наконец главный управляющий, сморщенный, как обезьяна. За последний год Вэньсюань ни разу его не видел. Он церемонно вошел с тросточкой в руке. Все, толкаясь, устремились ему навстречу. Вэньсюань плелся позади всех, одолеваемый страхом. Он и не думал вступать в разговор с человеком, который даже не замечал его, впрочем, как и остальные сослуживцы. Они, казалось, забыли о нем.

Столы были накрыты, и все стали рассаживаться, церемонно уступая друг другу места. Вэньсюань стоял в стороне. Его коллеги, равные по положению, уже сидели. Только Чжун не забыл о нем и занял ему место. Все с аппетитом принялись за еду. Настроение у них было великолепное. Главный управляющий и управляющий Чжоу сидели за другим столом, и все, кроме Вэньсюаня, подходили туда с поздравлениями. Даже Пань не сказал сегодня Вэньсюаню ни слова. До отвращения было противно смотреть, как все заискивают перед начальством. Ему нужен был сейчас только покой, больше ничего. Они не нуждались в нем, а он в них. Его не заставляли сюда приходить, но он счел своим долгом принять участие в банкете и теперь раскаивался в этом. А уйти не решался.

Он сидел и молча пил водку. Чжун что-то сказал ему, он вежливо поддакнул. Речь шла о том, что водка запрещена и ее подают в чашках под видом чая. Вэньсюань знал, что пить не умеет, и все же пил чашку за чашкой. Он хотел забыться, но не пьянел. Управляющий Чжоу уже захмелел, громко смеялся и говорил непристойности. Воспользовавшись моментом, когда все оживленно договаривались о развлечениях, Вэньсюань незаметно ушел. Холодный воздух приободрил его, и он пошел быстрым шагом.

Вот и дом. Думал, что заболею, но, кажется, обошлось. Он поднялся наверх, дверь комнаты была слегка приоткрыта. У стола сидела мать с шитьем, она ждала его. Шушэн не было.

– Пришел? – Мать улыбнулась.

– Пришел, – ответил он, ища глазами супругу.

– Тебе с утра нездоровилось, я так волновалась весь день. Ты плохо выглядел, когда уходил на службу. – Мать отложила работу и, сняв очки, протерла глаза.

– Я хорошо себя чувствую, мама. А ты все работаешь, да еще по вечерам. Разве это так уж необходимо?

– Вот шью тебе рубашку. Нашла в сундуке кусок недорогой материи. Твои все порвались. Пока руки держат иглу, решила сшить.

– Не переутомляйся, это дело терпит. – Он был растроган. – Несколько месяцев еще обойдусь, потом куплю новые.

– Новые? На твое-то жалованье?! Да на него пары носков не купишь. У тебя хороший характер, никогда не думаешь о себе. А тут я еще – обуза. Вот как ты исхудал за эти годы. Все сорок тебе дашь. Даже седина появилась. – Глаза у матери покраснели.

– Не думай об этом, мама! Сейчас всем трудно приходится, живет человек, и ладно, – вздохнул он. – Она не приходила? – неожиданно спросил он.

– Ты о Шушэн? Приходила и снова ушла. Говорит, дела в банке. Обещала быть в десять часов. – И уже другим тоном добавила: – Подумать только, ей хорошо, ничем не занята дома. Целыми днями где-то пропадает. Ты много выпил? Совсем не заботишься о своем здоровье.

– Ничего. – Он вздохнул. Голова кружилась, в горле першило, на сердце было тяжело. Он хотел налить себе воды, но покачнулся и чуть не упал.

– Что с тобой? – испугалась мать, встав из-за стола.

– Знаешь, мама, я выпил лишнего. – Он силился улыбнуться. Мать подошла, хотела его поддержать, но он покачал головой и отстранил ее: – Не волнуйся, я не пьян.

– Пойди ляг.

– Не хочется, подожду Шушэн. – Он опустился в кресло.

– Ведь неизвестно, когда она придет.

– Разве ты не сказала, что в десять?

– Думаешь, ей можно верить? Ложись-ка лучше спать.

– Хорошо, пойду полежу.

Объявили тревогу.

– Мама, иди в убежище. Я не пойду. – Он лег на кровать.

– Ты не пойдешь, и я не пойду. Лежи. Налета пока нет. – Мать была спокойна.

В доме началась паника. Крики, топот ног, хлопанье дверей. По улице бежали люди, переговаривались.

– Эй, ты не идешь? – кричал кто-то за стеной.

– Нет. Самолетов не видно, чего идти.

– Может быть, японцы собираются захватить Гуйчжоу и устроят бомбежку, чтобы запугать народ. Я в банке слышал, что вчера здорово бомбили Гуйян, а в газетах об этом ни слова. Иди лучше в бомбоубежище.

– Ладно, вместе пойдем.

Щелкнул ключ в замке. Комната, где разговаривали, находилась через коридор, но сквозь тонкие стены все было слышно…

– Мама, иди в убежище, – просил сын.

– Не волнуйся, это предварительный сигнал.

Не прошло и нескольких минут, как снова раздался сигнал.

– Иди же! – торопил он.

– Подожди, будет еще сигнал, – ответила мать по-прежнему спокойно и села.

– Смотри, опоздаешь и не пустят в бомбоубежище, – волновался он. Мать молчала. Тогда он встал: – Пошли вместе.

– Налета, возможно, не будет, а мне так трудно идти. Подожду последнего сигнала. Убьют – невелика беда. Лучше смерть, чем такая жизнь.

– Зачем ты так говоришь? Мы не грабили, не воровали, не причиняли никому зла, почему же нам не жить? – Он сел на кровать.

Открылась дверь. На пороге появилась Шушэн.

– Вы еще не ушли? – В голосе ее слышались изумление и радость.

– А почему ты не в убежище? В такое время шла по улицам. – Вэньсюань поднялся ей навстречу.

– Я принесла тебе пропуск в убежище. Не знаю, как он попал ко мне в сумочку. – Она с улыбкой протянула ему пропуск.

Он с благодарностью взял его, положил в карман и достал оттуда письмо.

– По правде говоря, я не собирался в бомбоубежище, – сказал он, – если не будет еще одного сигнала, останемся дома.

– Ну а теперь можем пойти все вместе. В бомбоубежище лучше приходить пораньше. – Она посмотрела на свекровь.

– Я не пойду, не верю, что меня убьют, – ответила та сердито.

Шушэн растерялась, но тут же заставила себя улыбнуться.

– И ты не боишься смерти?

– Я очень устал, – вяло проговорил Вэньсюань.

– В таком случае я пойду одна. – Шушэн повернулась и пошла.

– Шушэн! – Он вспомнил о письме, которое держал в руках, и протянул ей. – От сына. В школе требуют еще три тысячи двести юаней. Вот почитай!

Она быстро пробежала письмо и тихо сказала:

– Хорошо, завтра принесу. – Положила письмо в сумочку и направилась к двери.

– А тебе не трудно это сделать, Шушэн?

– Ничего, одолжу в банке. Я всегда найду выход, не то что ты, – бросила она небрежно. – Так ты не идешь? – И, не дожидаясь ответа, Шушэн быстро вышла из комнаты.

– Вот погляди, как она выглядит, а ты мучаешься, – со злостью сказала мать.

Слышно было, как стучат каблучки Шушэн.

– Если бы не она, Сяосюань не смог бы учиться. Его отец ни на что не способен.

– Будь моя воля, я давно бы забрала мальчика из школы, – бросила мать, покусывая губы.

Вэньсюань закашлялся.

– Я принесу тебе воды, – сказала мать и ушла, а когда вернулась, он успел растереть мокроту ногой, чтобы мать не увидела сгустка крови.

– Откашлялся? Ну и хорошо, – успокоила мать, подавая воду.

Он выпил воды, через силу улыбнулся:

– Мне сейчас лучше. Но очень устал, мама, пойду посплю.

– Только не раздевайся, а то не успеешь одеться, если будет тревога.

Он что-то пробормотал в ответ и лег. Только сейчас он почувствовал, насколько разбит морально и физически. В полузабытьи он слышал, как подошла мать и укрыла его одеялом.