Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ба Цзинь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 43 страниц)

Чэнь Чжэню было года двадцать четыре, он был невысок ростом, с худощавым лицом, всегда выражавшим решимость. Близорукие глаза прятались под большими очками. Ничем особенным он не отличался. Но во всем его облике угадывались сила воли и решимость.

Жэньминь был несколько старше Чэнь Чжэня, выше ростом, круглолицый, крепко сложен, силен и горяч по натуре, но сразу чувствовалось, что он несколько неуравновешен.

– Жэньминь зашел ко мне и сказал, что собирается навестить тебя, а я как раз получил твое письмо, вот мы и пришли, – сказал Чэнь Чжэнь, усаживаясь в плетеное кресло и платком вытирая капельки пота со лба. Вид у него был усталый, но он улыбался.

Жэньминь уселся в качалке у письменного стола и, перебирая книги, тоже улыбнулся Жушую:

– Ну, как дела? У тебя, я слышал, новый роман?

– Ты прочел мое письмо к Чэнь Чжэню?

– Да, прочел, но кто она, я не знаю.

– К чему тебе ее имя? Девушка как девушка. Меня другое заботит. К тому же эту девушку вы оба видели.

– Видели? Кто же она? Удивительно! – с изумлением воскликнул Чэнь Чжэнь. – Где же мы ее видели?

– Это Жолань. Вы встречались в доме Цзяньгана. Я тоже бывал там. Ей лет двадцать.

– О! Так вот это кто! – громко произнес Чэнь Чжэнь, не дав Жушую договорить. – Конечно, мы видели ее. – Он вспомнил Жолань. – Мы с Жэньминем часто говорили о ней. Она недурна. Но выросла, кажется, в мелкобуржуазной семье.

– Хорошая девушка? Из мелкобуржуазной семьи? Это, пожалуй, не очень порадует Жушуя! – засмеялся, хлопая в ладоши, сидевший поодаль Жэньминь.

– Почему же? – не сдавался Жушуй. – У нее взгляды такие же, как у нас, и нет никаких привычек, свойственных представителям мелкой, буржуазии.

– Да, я знаю, – не удержавшись, рассмеялся Чэнь Чжэнь. – Ей наверняка по душе твои взгляды о возвращении к земле. Она, конечно, повторяет за тобой: как плохо в городах, там всегда пахнет бензином, кондукторы в трамваях стремятся поживиться за чужой счет, торговцы надувают. А в деревне! Какие великолепные пейзажи, воздух чистый, люди простые… словом, все должны, взяв мотыгу, возвратиться к земле. И вот вы двое, «возвращаясь к земле», приехали в приморскую гостиницу. – Тут он не выдержал и громко расхохотался. Жэньминь присоединился к нему.

Жушуй смотрел на них, готовый рассердиться, но сдержался и спокойно возразил:

– Вы ошибаетесь. Возвращение к земле нельзя понимать так упрощенно. Вы не осознали еще, что все это значит.

Лицо Чэнь Чжэня стало серьезным, он строго сказал:

– Какая разница, понимаем мы или не понимаем? Возвращение к земле – всего лишь возвращение к земле! А по-моему, один заполненный деятельностью день в городе стоит года спокойной жизни в деревне.

Жушуй внимательно слушал его и с чувством горечи думал о том, что у него намечаются расхождения во взглядах с друзьями. Они ратуют за город, а он за возвращение к земле! Еще он думал о том, что в последней своей книге Чэнь Чжэнь совершенно обходит проблемы деревни, книга полностью посвящена жителям города, ее автор, кажется, думает, что, разрешив проблему города, можно разрешить и проблему деревни. Ему это казалось ошибочным. Деревня, в его представлении, играла более важную роль, нежели город. Ростки нового, будущего общества появятся, конечно, в деревне. Все сознательные люди должны покинуть город и идти в деревню, создавать там сельскохозяйственные фермы, школы, устраивать кооперативы, заниматься общественной работой, включиться в производство, учить крестьян, помогать им. Он считал это делом величайшей важности. Но всякий раз, когда он начинал говорить об этом, над ним смеялись даже его лучшие друзья, такие, как Чэнь Чжэнь. Они говорили ему, что он очень далек от цели, что он фантазер. Они действительно не понимали его.

Когда Жушуй думал об этом, в его душе поднимался гнев, он готов был бросить вызов им всем, но, взглянув на раскрасневшееся лицо Чэнь Чжэня, он вспомнил о том, как не покладая рук работает его друг на благо людей. И он понял, что, если даже Чэнь Чжэнь ошибается, он, Жушуй, не имеет права возражать ему, потому что Чэнь Чжэнь жизни своей не щадит ради людей. Душа его исполнилась благодарности к другу и он заботливо глядя на Чэнь Чжэня, промолвил:

– Ты должен беречь свое здоровье, к чему так волноваться?

– С ним сладу нет, он ни капельки не щадит себя. Нельзя же совершенно не слушать врачей! Мне думается, ему тоже следует найти себе девушку! – улыбаясь, сказал Жэньминь. В его шутке звучало сочувствие. Он старался скрыть свое беспокойство.

– В таком случае рекомендую тебе Жолань, идет? Красивая, нежная, добрая, – тоже пошутил Жушуй.

Чэнь Чжэнь замахал рукой:

– Иди ты со своей мелкобуржуазной барышней! И что это ты стал вдруг таким добрым, что уступаешь мне свою девушку? – Он был спокоен и улыбался. Его никогда не заботило собственное здоровье.

– Нет, серьезно. Честно говоря, мне не нравится, как ты к себе относишься. Человек должен работать не два-три года… К чему такая горячность? Меня очень тревожит твое здоровье. Мы, твои друзья, не можем спокойно наблюдать, как ты себя губишь! – взволнованно говорил Жэньминь, голос его слегка дрожал. Он, видимо, боялся, что Чэнь Чжэнь не станет слушать его, поэтому говорил быстро, но вдруг осекся. Чэнь Чжэнь с изумлением смотрел на Жэньминя, и тот смутился и замолчал. Он долго не произносил ни слова и наконец проговорил: – Мы даем тебе советы, но ты никогда не прислушиваешься к ним. Поэтому я и предложил тебе найти девушку, которая сдерживала бы тебя, заботилась о тебе, все бы делала для тебя…

Тихий смех Чэнь Чжэня перебил его:

– Так, как твоя жена Яочжу для тебя?

Жушуй разволновался, но, услышав этот неожиданный ответ, не выдержал и расхохотался.

– В самом деле, какого дьявола ты дурачишься! – продолжал Жэньминь, сердясь. – Я говорю с тобой серьезно, не нужно шутить. Неужели тебе ничуть не жаль себя? Знаешь, как мы к тебе… – Жэньминь очень волновался, не мог высказать то, что хотел, и опять умолк на полуслове.

Чэнь Чжэнь молча поднялся, несколько раз взглянул на Жэньминя и по выражению его глаз понял, о чем тот думает. Затем он перевел взгляд на Жушуя – его глаза светились. Чэнь Чжэнь понял, что друзья любят его. Теплое чувство волной прилило к сердцу. Несколько раз он прошелся по комнате, потом, растроганный, посмотрел на Жэньминя и, улыбаясь, сказал:

– Спасибо тебе. Я все отлично понимаю. Но разве мне плохо живется?

– А что, хорошо? Разве ты не чувствуешь, что таешь с каждым днем? Мы прекрасно видим это. – Жэньминь готов был кричать от отчаяния.

– Правда, Чжэнь. В прошлом году ты выглядел лучше. Твоя болезнь излечима, беда лишь в том, что ты не щадишь себя. Не хочешь думать о себе, подумай о нас, – превозмогая волнение, проговорил Жушуй, он готов был расплакаться и отвернулся, не осмеливаясь встретиться взглядом с Чэнь Чжэнем.

Чэнь Чжэнь тихо вздохнул и словно самому себе сказал:

– Зачем вы уделяете мне столько внимания? Не стоит обо мне беспокоиться, главное – чтобы ваше здоровье было в порядке. Я знаю, вы любите меня. Но меня уже не спасти. – Он подошел к шезлонгу, присел, через силу улыбнулся и продолжал: – Не нужно говорить об этом, а то, чего доброго, я еще расплачусь. Я пришел сюда в хорошем настроении. – Он закрыл глаза и откинулся.

Все молчали. Жушуй, вытащив платок, тайком утирал слезы. Женьминь едва заметно кусал губы, затем подошел к столу и принялся вновь рассматривать книги, которые только что перекладывал.

Через некоторое время Чэнь Чжэнь открыл глаза, изумленно посмотрел на друзей и, приняв веселый вид, громко сказал:

– У тебя ведь очень важное дело. Как ты думаешь поступить?

– Я пока не решил, – неуверенно отвечал Жушуй. Он был в замешательстве, и это отразилось на его лице.

– Не решил? – удивленно спросил Чэнь Чжэнь. – Но разве ты не писал, что для тебя все уже ясно?

Жушуй растерянно молча смотрел на Чэнь Чжэня. Он не решался прямо отвечать на вопрос, но и увильнуть от ответа было невозможно. И он сказал первое, что пришло ему на ум:

– Не помню, что я писал тебе, но все сложно, и я пока не решил.

Чэнь Чжэнь молчал.

– Что же тут сложного? Попросту говоря, у тебя не хватает смелости! – промолвил Жэньминь, холодно улыбаясь.

Вдруг раздался громкий смех Чэнь Чжэня. Жушуй покраснел и резко возразил:

– Кто сказал, что у меня недостает смелости? Если я на что-нибудь решусь, то сил не пожалею, а сделаю, ничто меня не остановит. У меня больше смелости, чем у кого-либо другого.

В этот момент у него действительно был очень решительный вид. Он и сам верил сейчас в свою смелость.

– Только, пожалуй, не дождаться, пока ты примешь решение. За всю свою жизнь, я думаю, ты принял не больше одного, ну, может быть, двух решений.

Жушуй покачал головой, сердито глядя на друзей, долго молчал, потом произнес:

– Вы же понимаете. Вопрос этот действительно очень сложный…

– Да, у тебя есть нелюбимая жена и сын, которого ты даже не видел, – перебил его Чэнь Чжэнь, – старики родители… Все это я уже знаю. Что еще?

– Как, у него есть жена? – удивился Жэньминь. – А мы не знали. Он же говорил, что не женат!

Жушую было неприятно, что тайное стало явным, но вымещать на друзьях свое зло было неудобно.

– Вот в этом-то и загвоздка, – произнес Чжэнь, кивая головой. – Из всех его друзей лишь я один знал об этом. Полгода мы прожили вместе с ним в Японии, я читал все его письма из дома. – Помолчав, он продолжал: – В действительности тут нет ничего сложного. Ведь ты почти порвал всякие связи с домом. И если ты влюбился, живешь с кем-нибудь или женился, кто вправе вмешиваться в твои дела?

– А как же быть с совестью? – спросил Жушуй грустно. Ему казалось, что в эту минуту он приносит себя в жертву.

– Совесть? Какая еще совесть? – рассмеялся Жэньминь. – Какое отношение все это имеет к совести? Ты любишь девушку, женишься на ней, все это вполне естественно. Жену тебе выбрали родители, пусть они и отвечают за это.

– Но ведь я своим поступком причиню боль и неприятности родителям, должен буду порвать с ними всякие отношения и никогда уже не смогу увидеть их. Это невыносимо! – с горечью воскликнул Жушуй.

– В таком случае лучше всего развестись, – резко сказал Чэнь Чжэнь, словно ни капли не сочувствовал другу. – Сумеешь разойтись, можно будет считать, что ты впервые за всю твою жизнь совершил доброе дело.

– Развестись? – переспросил Жушуй, словно не понимая. Это слово будто плетью хлестнуло его. Он обхватил голову руками, лицо его выражало страх. Развестись! Страшное слово! Он, привыкший поступать, как велит ему совесть, не мог сделать этого. – Не могу! – в страхе закричал он. – Совесть не позволит мне поступить так. Я даже думать об этом не в силах. Это будет таким ударом для родителей! Причинит им горе. Нет, я еще не потерял совести. Я не смогу пойти на это!

Чэнь Чжэнь вдруг переменился в лице. Ему было противно, что Жушуй прикрывается совестью. В глазах Чэнь Чжэня сверкнул гнев, словно искорки вылетели из-за стекол очков и обожгли лицо Жушуя.

– Совесть! Поди ты прочь со своей совестью. Не нужна она мне! – воскликнул Чэнь. – Мне бы хотелось, чтобы такие люди, как ты, понесли наказание за свои ошибки. Все равно по чьей вине они произошли, по вине родителей или по их собственной. Каждый должен расплачиваться за свои ошибки. Дают человеку жизнь, вселяют в него надежды, а когда эти надежды должны вот-вот сбыться, их отнимают, бросают человека в тюрьму, лишают весны, счастья, превращают всю его жизнь в сплошные страдания. Есть люди, которые, глядя на детей как на забаву, думают, что с ними можно поступить, как им заблагорассудится. Таких родителей надо наказывать. Нужно заставить их раскаяться в своих поступках! А ты хочешь принести им в жертву все. Прикрываясь «совестью», как щитом, ты забыл свой долг по отношению к обществу, к людям. Ты настоящий трус!

Последние слова Чэнь Чжэнь проговорил быстро, Жэньминь и Жушуй едва ли разобрали, что он сказал, но они поняли, что Чэнь Чжэнь вышел из себя. Он легко терял самообладание, видимо, потому, что был слаб здоровьем, но и быстро успокаивался. Поэтому все старались не замечать его вспышек. Ему никогда никто не перечил, даже если был не согласен с ним. Вот и сейчас он замолчал, покраснел, вид у него был взъерошенный.

Слова Чэнь Чжэня, правдивые и потому страшные, казались Жушую нелепыми. Он непременно вступил бы в спор, скажи их кто-нибудь другой, но, глядя на Чэнь Чжэня, который тяжело дышал, он не мог возражать. Ведь Чэнь Чжэнь так же, как и он, пожертвовал молодостью и счастьем, но не для нескольких человек, а для всего народа. Чэнь Чжэнь работал целыми днями не покладая рук, был одним из руководителей общественного движения. От непосильной работы он заболел чахоткой, но стал работать еще упорнее. Болезнь пока не угрожала его жизни. Его убеждали отдохнуть, но он всегда говорил: «Я не хочу довольствоваться лишь тем, что живу, нужно успеть еще многое сделать». Если бы не огромная любовь к людям, разве мог бы он принести такую жертву? Жушуй не мог обвинить его в том, что у него нет совести. Он не знал, что ответить Чэнь Чжэню, и лишь растерянно смотрел на него.

Прошло несколько минут в молчании.

– Как же ты думаешь поступить? – не отставал Жэньминь.

– Мне кажется, следует еще раз хорошенько подумать. – К Жушую постепенно возвращалось спокойствие. – Я полагаю, – продолжал он задумчиво, – нужно на что-нибудь решиться. Если бы я порвал с семьей, то, конечно, смог бы мечтать о девушке. Но мне хочется побывать дома, поэтому нечего зря строить планы. – В голосе Жушуя звучала скорбь, казалось, его страшит мысль о возвращении домой.

– Чем думаешь заняться дома? Преобразованием деревни? – Жэньминь участливо смотрел на него.

– Сначала у меня была такая мысль. Приеду в свою небольшую деревню, там мне все знакомо, займусь преобразованиями, потом разверну работу и в других деревнях. Создадим сельскохозяйственную ферму, откроем школу, кооператив, организуем народную дружину по борьбе с бандитами… Там часто бывают налеты.

– Все это очень хорошо, только одному тебе будет трудно, – сказал Жэньминь.

Лицо Жушуя приняло еще более печальное выражение. Он редко бывал таким подавленным.

– К сожалению, это невозможно, – сказал он с грустью, – я написал об этом отцу, а он отругал меня: «Столько лет учился, и вдруг тебе взбрело в голову возвратиться в деревню? Впредь и не думай об этом. Несколько месяцев назад два студента, окончившие в столице специальную сельскохозяйственную школу, приехали в деревню и через два месяца были схвачены военными властями как коммунисты. Им отрубили головы… Если даже и надумаешь вернуться, забудь о своем „возвращении к земле“». Словом, если я и поеду в деревню, «возвращение к земле» решительно невозможно.

– Что же ты намерен делать? – взглядом вопрошал Жэньминь.

– Я и сам не знаю, – неуверенно произнес Жушуй. – Придется поехать к отцу.

– Я думаю, тебе не стоит ехать, – резким тоном заявил Жэньминь.

Жушуй попал в затруднительное положение.

– Не ехать в деревню – значит пойти против своей совести. Два месяца назад, когда я был еще в Токио, из дома одно за другим пришли два письма. Отец писал, что много лет не видел меня, не знает, каким я стал, что очень хочет повидаться и просит поскорее приехать. Он надеялся на то, что, проучившись столько лет, окончив университет за границей, я смогу по возвращении в провинцию стать чиновником.

– Чиновником? Но ведь ты с твоим характером не можешь стать чиновником, – перебил его Жэньминь.

– Именно поэтому я и не могу решиться. Я не хочу быть чиновником, но вместе с тем не могу заняться и сельским хозяйством. Возвратиться в деревню и бездельничать! – Жушуй был очень взволнован, он не видел выхода из создавшегося положения.

– В таком случае тебе лучше не ехать в деревню.

Не обратив внимания на слова Жэньминя, Жушуй продолжал:

– Я долго думал над этим вопросом, но ни к чему не пришел. Порою мне кажется, что нужно, несмотря ни на что, вернуться в отчий дом, хотя я хорошо знаю, что мое возвращение не принесет никому пользы, и в то же время я чувствую, что только в этом случае совесть моя будет спокойна.

– А я думаю, что возвращаться домой тебе не стоит.

– Ты не понимаешь… отец стар, дела его пошатнулись, дома не все так благополучно, как прежде, там ждут меня, моей помощи… В деревне у меня много родственников, они просто бедствуют… Все это в большинстве случаев вдовы… Мне нужно как-то позаботиться о них. Что станется с ними, если я не вернусь?

– А что даст им твой приезд? – пожав плечами, с сомнением спросил Жэньминь.

Жушуй промолчал. Он и в самом деле не знал, какую пользу принесет его приезд. В голове у него вертелось лишь одно слово «совесть», но и оно оставалось для него туманным. Если бы кто-нибудь разъяснил ему, какой смысл он, Жушуй, вкладывает в это слово, он, вероятно, посмеялся бы над самим собой.

Жэньминь понимал, что дальнейший разговор с Жушуем бесполезен, поэтому сдержался и равнодушно промолвил:

– Я не возражаю. Постарайся уехать поскорее.

Жушуй подумал, что Жэньминь действительно одобряет его решение, но вдруг сам начал колебаться. Сначала ему казалось, что он непременно должен ехать домой, но сейчас он стал думать о том, что ни в коем случае нельзя этого делать. Даже если бы не было Жолань, девушки, которая нравилась ему, разве можно смириться с мыслью о том, что, возвратившись домой, он должен будет жить под одним кровом с нелюбимой женой?

– Боюсь, что мне из деревни не вырваться, – с горечью проговорил Жушуй. – Планы мои, мои стремления нельзя будет там претворить в жизнь. Потом еще одна… – Жушуй умолк.

Жэньминь не обратил внимания на последние слова, да и трудно было понять, кого имеет в виду Жушуй. Подсмеиваясь над другом, он сказал лишь:

– Разве ты не говорил, что эта жертва – успокоение для твоей совести? Чего же тогда тебя волнуют такие мелочи?

Жушуй ничего не ответил, на душе у него было тяжело. В комнате на минуту воцарилось молчание.

– Что же ты написал, живя здесь? – спросил Жэньминь, желая переменить тему разговора.

– Две страницы черновика, что-то около шестисот знаков, – безразлично ответил Жушуй.

– Почему так мало? Ведь здесь, должно быть, хорошо пишется.

– Я тоже так думал… Кто мог предвидеть, что сразу же по приезде я встречу ее, – сказал он.

– В таком случае перестань думать о доме и женись на этой девушке. Я вижу, ты очарован ею, – сказал Жэньминь. Улыбка Жушуя подсказала ему мысль о том, что дело может принять другой оборот и Жушуй, возможно, изменит свое решение, поэтому он стал самым искренним образом уговаривать друга, надеясь, что тот, наконец, не упустит своего счастья.

– Я не могу решиться. Все это очень сложно. Нужно как следует подумать, чтобы не раскаиваться потом. – Вид у Жушуя был такой же нерешительный, как и прежде.

– Ты думаешь об этом уже много лет, – вдруг громко проговорил молчавший все это время Чэнь Чжэнь. Он даже поднялся со своего места. – Но результат всегда один и тот же. То, что ты называешь совестью, – мыльный пузырь, и грош ему цена. Совесть, если хорошенько разобраться, есть не что иное, как репутация в обществе. Ты заботишься о том, чтобы люди тебя не осудили, даже ждешь их одобрения, и тем думаешь успокоить свою совесть. Нерешительный ты человек. У тебя не хватает мужества преодолеть трудности, поэтому ты часто предаешься мечтам. А вот я не похож на тебя! Я признаю только реальную жизнь, хоть она и тяжела. Неужели ты думаешь, что я не люблю своих родителей, что я жестокий, безжалостный человек? Нет, это далеко не так. Я прекрасно понимаю, что такое любовь к родителям, хотя моя мать умерла еще при моем рождении. Отец очень любил меня. Шестнадцати лет, покидая родной дом, я проливал слезы. Через два года отец умер, я получил несколько телеграмм, меня звали домой в деревню. Однако я не поехал. Мне было очень тяжело, но я не жалею. Жизнь моя принадлежит обществу. Я не вправе ради семьи бросать работу. Осуждение обывателей меня не страшит, и спокойная совесть, о которой ты так печешься, не нужна мне. Мы с тобой совершенно разные люди. Работа приносит мне удовлетворение. И любовь и ненависть, все свои чувства я отдаю делу. Настанет день, и я увижу плоды своего труда. – Чэнь Чжэнь говорил с необычайной решимостью. Крепко сжав кулаки, он стоял, прямой и сильный, словно изваяние Родена [23]23
  Роден, Огюст (1840–1917) – выдающийся французский скульптор.


[Закрыть]…

– Возможно, ты и прав, – произнес Жушуй. Он понимал, что ему нечем возразить Чэнь Чжэню, был взволнован и страдал оттого, что Чэнь Чжэнь ни во что не ставит совесть, которую он так превозносил.

– Какая польза от твоих слов? Чем больше мы говорим, тем больше запутываем Жушуя, – подытожил Жэньминь, словно читал в душе своего сомневающегося приятеля. Жэньминь понимал, что дальнейшие споры с Жушуем бесполезны. Ему было жаль его, но не хотелось продолжать этот неприятный разговор. Вначале он говорил гневно, но потом смирился. – Жушуй не обращает внимания на факты. Он считается только с теорией. К нашим словам он не прислушивается, может быть, Жолань повлияет на него.

– Жолань? Нет, не верю! – холодно засмеялся Чэнь Чжэнь. Он хотел продолжать, но в эту минуту в дверь тихо постучали.

– Это она, – шепотом произнес Жушуй, поднявшись. Радостный и взволнованный, он с улыбкой направился к двери. Тяжелые думы мигом оставили его.

Когда он открыл дверь, все увидели изящную девушку. Она улыбалась. Жолань хотела войти, но, заметив мужчин, остановилась и нерешительно произнесла:

– Оказывается, здесь гости. Я не стану мешать вам, господин Чжоу. Зайду позже.

– Ничего, входите. Это наши знакомые. Вы встречались с Чэнь Чжэнем и Жэньминем. Проходите, садитесь. – Жушуй растерялся, стараясь удержать девушку.

Жолань согласилась войти, поздоровалась со всеми. Опустилась в кресло, как раз напротив Чэнь Чжэня.

– Давно не встречал вас, мисс Чжан, – вежливо заговорил с девушкой Жэньминь, видя, что его друзья молчат. – Несколько дней назад я зашел к Цзяньгану и узнал, что вы здесь. Яочжу очень хочет повидаться с вами, дома скучно, ей тоже надо бы поразвлечься. Но эти несколько дней она опять плохо себя чувствует, поэтому и не приехала…

– Что вы, господин У, стоит ли ехать в такую даль навещать меня, – возразила Жолань. Она улыбалась. Жушуй не мог оторвать глаз от ямочек на ее щеках. Но Жолань не заметила устремленного на нее взгляда. – Я давно собираюсь навестить госпожу У, но запамятовала ваш новый адрес, лишь дня два назад я узнала его у Цзяньгана. – Она помолчала и затем продолжала: – Вы все еще пишете статьи? Последнее время я не вижу в журналах ваших произведений. Господин Цзяньган сказал, что вы очень заняты сейчас переводом «Истории французской революции».

– Только начал. Но последние дни Яочжу чувствует себя неважно, поэтому моя работа продвигается медленно.

– Она давно плохо себя чувствует. Ей нужно побольше отдыхать. Болит у нее что-нибудь? Господин У, посоветуйте ей приехать сюда на несколько месяцев, это будет очень полезно для ее здоровья. – Жолань говорила искренне, ее очень волновало здоровье жены Жэньминя.

Жэньминь с благодарностью взглянул на девушку.

– Ничего опасного у нее нет, она должна научиться беречь себя. Но, к сожалению, она очень любит работать. Все хочет делать сама, и уж если возьмется за что-нибудь, то непременно доведет до конца. – В голосе Жэньминя зазвучали грустные нотки, но внезапно он улыбнулся и заговорил о Чэнь Чжэне, чтобы слушавшие забыли о Яочжу: – Чэнь Чжэнь вот тоже не щадит себя, сдерживаем его, а он и слушать не хочет. Ничего с ним не поделаешь.

– Что это ты, черт тебя побери, в глаза людей бранить начал! – улыбнулся Чэнь Чжэнь.

Все рассмеялись. Грустное настроение рассеялось.

– Да, господин У прав. И вам следует, господин Чэнь, позаботиться о своем здоровье. Ведь ваши работы появляются одна за другой. Кажется, вы пишете быстрее, чем мы читаем. Я беспокоюсь за вас. Господин Цзяньган часто рассказывает нам о вас. Он считает, что вы, господин Чэнь, – человек, который не видит будущего. Вы согласны с этим? – Чжан Жолань, наклонив голову и чуть улыбаясь, окинула его заботливым взглядом.

Чэнь Чжэнь, растроганный, не сводил с нее глаз, лицо его просветлело, он заулыбался и, словно обращаясь к самому себе, промолвил:

– В общем-то все вы правы… – но не договорил и умолк.

– В последнее время вы редко бываете у господина Цзяньгана. Когда я жила там последний раз, Пэйчжу вас вспоминала, там была и Юньюй, она тоже… – Голос у Жолань был звонкий, но она не была мастерицей поддерживать подобный разговор, поэтому говорила медленно.

Чэнь Чжэнь словно не расслышал ее последних слов и, не дав ей договорить, задумчиво глядя в потолок, произнес:

– Сейчас у меня очень много дел, поэтому я и не бываю у Цзяньгана. Вы, видимо, часто бываете там. Как чувствуют себя Пэйчжу и мисс Цинь, вы давно видели ее? – Чэнь Чжэнь спросил лишь потому, что Жолань заговорила о ней, а он знал, что они друзья. Как-то он прочел книгу под названием «Три мятежные женщины» и по аналогии прозвал трех подруг, которых встречал в доме Цзяньгана, Жолань, Юньюй и дочь Цзяньгана, Пэйчжу, «тремя мелкобуржуазными девицами».

Он считал, что имена девушек: Чжу – «жемчуг», Юй – «яшма» и Лань – «орхидея» – являются как бы символом мелкобуржуазной среды.

– О, – заулыбалась Жолань, – Юньюй ведь здесь. Мы разговорились, и я забыла о ней. Она сейчас у меня в комнате. Она не знает, что вы оба тут, я сказала ей только о господине Чжоу. Юньюй хотела повидаться с ним, вот я и пришла. – Она повернулась к Жушую: – Это та самая моя однокурсница, о которой мы говорили в прошлый раз. Хотите ее видеть?

Жушуй не сводил глаз с Жолань. Услышав о том, что Юньюй хочет видеть его, он обрадовался, поспешно встал и проговорил:

– Пожалуйста, пригласите ее сюда.

Жолань улыбнулась и вышла. Жушуй ждал с замиранием сердца. Через некоторое время вошла Жолань и с ней красивая, изящная девушка, которая была чуть повыше своей подруги.

Юньюй давно была симпатична Чэнь Чжэню.

Ее овальное лицо с правильными чертами не выделялось ничем особенным, но девушка казалась прелестной. Одета она была по последней моде: длинный халат из желтого индийского шелка в цветочках, облегающий ее полную девичью грудь, туфли не высоком каблуке; завитые волосы, напудренное лицо с подкрашенными ресницами, накрашенные губы. «Еще одна мелкобуржуазная девица. Из трех две здесь», – подумал Чэнь Чжэнь, посмеиваясь про себя.

Жэньминь тоже был знаком с Юньюй. Жолань представила подругу Жушую. Он был рад, усадил девушек на тахту, а сам сел рядом в кресло, стараясь не пропустить ни единого слова или жеста Юньюй. Она ему нравилась, но вместе с тем он понял, что привлечь внимание этой девушки не так-то легко. Юньюй была красивее и живее Жолань, но она старалась подчеркнуть свои достоинства. Жолань была скромнее. Ее привлекательность и женственность были типичны для восточной девушки.

Юньюй была остра на язык. Она видела Жушуя впервые, но, ничуть не смущаясь, засыпала его вопросами, не давала скучать и другим. Девушка переводила взгляд с одного молодого человека на другого, и каждому казалось, что она говорит именно с ним. Ее приход внес необычайное оживление. Больше других Юньюй обращалась к Жушую: расспрашивала его о нравах и обычаях Японии, о современной японской литературе, интересовалась его мнением о японских писателях, – она занималась литературой. Жушуй очень подробно отвечал на все ее вопросы. Воспользовавшись случаем, он похвалил японского писателя Огаву Мимэй, которого высоко ценил. Но девушка не проявила особого интереса к этому автору. Ее занимала молодая писательница, получившая известность благодаря своей вещи под названием «Скитания». Жушуй достал из чемодана фотографию этой писательницы и подал Юньюй. Он коротко поведал о жизни женщины, полной превратностей, о том, как из простой служанки она стала первоклассной писательницей, рассказал о своих встречах с ней, упомянул ее высказывания о мужчинах, в частности такое: «Все мужчины – дрянь». Его рассказ всех заинтересовал, особенно Юньюй. Она вдруг словно ощутила пустоту и промолвила, обращаясь к самой себе:

– Скучно жить в Китае.

– Не скучнее, чем во всяком другом месте, – ответил, улыбаясь, Чэнь Чжэнь.

– Почему? – Юньюй неожиданно повернулась к Чэнь Чжэню, взглянула на него. Ее живые, проницательные глаза смотрели не отрываясь, требуя ответа.

– Я жил в Японии, теперь живу в Китае – по-моему, везде одно и то же, – холодно ответил Чэнь Чжэнь, избегая ее взгляда, делая вид, что не замечает его.

– Не совсем так! Я не согласен! В Японии куда лучше! – поспешил вмешаться Жушуй. За семь лет, что он прожил в Японии, эта страна произвела на него хорошее впечатление, и он при всяком удобном случае хвалил все, что было с ней связано.

– Спросите Жэньминя. Он тоже бывал в Токио, а затем несколько лет жил и в Токио, и в Пекине. Неужели и он пристрастен? – возразил Чэнь Чжэнь. Однако он не сердился, лицо его было веселым.

Жэньминь хотел было ответить, но Юньюй перебила его:

– Вы исключение, господин Чэнь. Когда читаешь ваши статьи, то понимаешь, что вам чуждо радостное восприятие.

– Но я часто смеюсь. Иногда даже радуюсь, – спокойно, но с иронией ответил Чэнь Чжэнь.

– Не верю! Не может быть! – запротестовала Юньюй.

– Удивительно! Почему же, мисс Цинь, вы не верите? Неужели это невозможно? – рассмеялся Чэнь Чжэнь. Ее настойчивые вопросы заинтересовали его. Он терпеть не мог скучных разговоров, любил горячие споры, столкновение мнений, пусть даже необоснованных, он не боялся этого.

– Я читала почти все ваши статьи и знаю: вы культивируете печаль. Вы пугаете людей своим мрачным настроением, – потупившись, тихо и вместе с тем отчетливо произнесла Юньюй. И нельзя было понять, шутит она или говорит серьезно.

– В таком случае не читайте их, – безразличным тоном ответил Чэнь Чжэнь, но слова девушки лишили его душевного равновесия. В сердце опять закралась печаль. Он всеми силами старался сдержаться и скрыть свое настроение. – Вы не прочли всех моих статей, я не верю вам.

Юньюй улыбнулась, она хотела ответить, но в этот момент Жолань, разволновавшись, наклонилась к Юньюй и тихонько дотронулась до ее локтя. Юньюй чуть повернула голову и взглянула на подругу.

– Вам не верится, господин Чэнь? Приходите ко мне и посмотрите! У меня есть все ваши книги, все до единой. Я прочла их очень внимательно. Не верите мне, спросите у нее, – с улыбкой указала она на Жолань.

Жолань давно хотела, чтобы Юньюй сменила тему разговора, и поспешно проговорила:

– Это правда, господин Чэнь. Я сама у нее брала ваши книги.

Чэнь Чжэнь в замешательстве молчал: обе девушки заявляют одно и то же. Заметив его растерянность, подруги невольно рассмеялись.