Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ба Цзинь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 43 страниц)

6

В их районе выключили свет, и входная дверь зияла черной пастью. Не нашлось ни одной доброй души, которая зажгла бы керосиновую лампу. Он ощупью пробрался по коридору, свернул на лестницу и поднялся на третий этаж. Дверь его комнаты была приоткрыта, и оттуда падала полоска света.

Мать как раз обедала, когда он вошел.

– А, это ты? – сказала она обрадованно. – Садись быстрее! Я заждалась и решила одна пообедать.

– Ходил тут по одному делу, – нехотя ответил он и сел к столу.

Мать поставила перед ним еду и улыбнулась.

– Ешь! Я взяла у Фана фунт мяса и поджарила, как ты любишь. Только что вынула – еще горячее. Ешь, ешь.

Он безучастно слушал ласковую воркотню матери. Ему было не до еды, хотелось поскорее добраться до кровати и выплакаться. Но он сидел, низко опустив голову, и односложно отвечал, поддевая палочками кусочки мяса. Он всегда был послушным сыном. Мать сразу заметила, что ему не по себе.

– Нездоровится?

– Нет, все хорошо. – Он опустил голову.

Мать с тревогой смотрела на него: может, что-нибудь скажет.

– Еда не остыла? – не вытерпела она.

– Нет.

Ей стало горько: весь день ждала его, а он и не взглянет на нее. Эта женщина наверняка его околдовала. Сын между тем положил палочки для еды и поднялся.

– Сыт? – едва сдерживая гнев, мягко спросила она.

– Да, – ответил он и стал убирать со стола.

– Ты где-нибудь поел? – не унималась мать.

– Мы только что с Шушэн выпили по чашке кофе, – признался он и сразу понял, что совершил оплошность.

Опять она! Мать приготовила еду, ждала его! А он, непутевый, разыскал эту женщину и пошел с ней пить кофе. Склонил голову перед бесстыдницей. Это уж слишком!

– Ты нашел ее?.. И ей не стыдно смотреть тебе в глаза?

– Я хотел ее вернуть, – вымолвил он едва слышно.

– И она придет? – холодно бросила мать-.

– Пока нет, но со временем она изменит свое решение. – У него не хватило мужества сказать правду.

– Ты потерял рассудок! Надо дать объявление в газету о разводе! Разбитую чашку не склеишь. Я в восемнадцать лет вышла замуж за твоего отца, прожила с ним больше тридцати лет и никогда не видела такой женщины. – Она говорила это вся красная от гнева, хотя знала, что сын все равно не послушает ее. Он просто не может забыть эту женщину. Тут мать бессильна. Она не в состоянии изгнать из его сердца любовь. Он до сих пор с трепетом произносит имя Шушэн.

– По-моему, у нее свои заботы, только она не сказала мне о них. – Вэньсюань, казалось, не слышал слов матери, он думал о своем.

– Какие еще там заботы?! Она тебя бросила, водит знакомства с другими мужчинами, пишет любовные письма, а ты защищаешь ее.

– Может, то письмо было не любовное, – проговорил он.

– Не любовное? А почему она не показала тебе его? Почему рассердилась и убежала… – Мать в упор посмотрела на сына.

– Мама! – умоляюще начал он и осекся. В глазах его стояли слезы.

Матери стало жаль его, и она уже мягче сказала:

– Говори!

Она вспомнила, как сын, совсем еще маленький, пришел жаловаться, что его обидели.

– Мам, ты просто не знаешь Шушэн, она вовсе не сбежала, а ушла на несколько дней к своим друзьям.

– Я не знаю ее? – холодно засмеялась мать. – Да я знаю ее лучше, чем ты. Она не способна вместе с тобой терпеть трудности, я давно в этом убедилась, и ты должен это понять. Только мать тебя не оставит ни в трудностях, ни в горе. Это она говорит, что я не знаю ее?

Мать снова начинала сердиться, и он решил солгать:

– Нет, она не говорила.

Мать вздохнула.

– Ладно, иди отдыхай, я приготовлю постель. Ты ведь порядком устал.

– Ничего, не беспокойся!

Он едва держался на ногах, но помог матери вымыть посуду и убрать со стола. Мать поставила свечу на стол и сказала:

– Я немного поштопаю, а ты ложись. – Она принесла из соседней комнаты пальто внука и села к столу. Работала она в очках, низко склонившись над шитьем. Наверное, пламя свечи все слабело – мать все ниже склоняла голову.

Он собрался было лечь, но раздумал, подошел к столу и молча стоял. Только сейчас он заметил, как состарилась мать. Она была вся седая, будто голову ей посыпали солью.

– И Сяосюаня жалко, третью зиму ходит в одном пальтишке. Оно, правда, еще неплохое, но на будущий год будет уже мало. Надо новое сделать. Но отец его до того беден, что на учение сына и то не хватает… свечи никудышные стали. Стоят дорого, а горят плохо, глаза можно испортить. Я ни на что не гожусь. На несколько стежков потратила столько времени. И родной матери Сяосюань не нужен, таким уж он несчастливым родился, – бормотала старуха, не подозревая, что сын стоит рядом.

– Мама, не работай по вечерам, побереги себя!

– Сейчас кончу, несколько стежков осталось. – Она подняла голову, взглянула на него и улыбнулась. – Когда же этим заниматься? Днем нужно продукты купить, еду приготовить. Да и зачем мне глаза, если не шить? – Она вдела нитку в иголку, и рука ее задвигалась по старенькому пальто. – Это мать Сяосюаня нежная, как цветок, боится ручки испортить, ей бы все наряжаться, даже о собственном сыне не думает. Все хвалится, что институт кончила, высшее образование у нее, в банке служит! А на расходы медяка в дом ни разу не принесла!

– Разве за обучение Сяосюаня не она платит? В этом семестре истрачено около тридцати тысяч юаней, – вступился он за жену.

– Так ведь она сама этого хочет. Ей, видите ли, непременно нужно, чтобы ее сын учился с детьми аристократов. Они все богатые, а он бедняк, где ему с ними тягаться? Он часто мне жалуется.

Он больше не в силах был слушать мать, до того устал. Но лечь тоже не мог, и делать ничего не хотелось. В комнате холодно и мрачно. На сердце – пусто. Ему хотелось еще больше страдать, испытать боль, кричать, плакать, только не сидеть здесь, рядом с матерью! Он направился к двери.

– Сюань, Сюань, – неслось ему вслед, но он не откликнулся и сбежал с лестницы. В темноте ушиб голову, но не почувствовал боли. Он думал об одном: «Я виноват перед всеми! И должен быть наказан!»

7

У лотка, где продавали лапшу и фрукты, мигали, как звезды, карбидные фонари. Он зябко повел плечами и размашисто зашагал куда глаза глядят.

Он бесцельно бродил по улицам и едва не попал под мчавшуюся коляску рикши. Он не слышал, как рикша выругался, он вообще ничего не замечал. Вдруг в глаза ему бросилось море огней – улица напротив была залита ярким электрическим светом. Он пошел туда и словно попал в другой мир.

Внезапно кто-то окликнул его. Он испуганно оглянулся и обнаружил, что стоит перед закусочной; из-за столика у окна поднялся мужчина средних лет в европейском костюме и сказал:

– Вот кстати! Садись, выпьем по рюмочке.

Вэньсюань сразу узнал его, они вместе учились в средней школе. Уже с полгода не виделись. Мужчина сильно постарел. В другое время Вэньсюань перекинулся бы с ним несколькими словами и прошел мимо. Но сейчас решил посидеть с бывшим однокашником.

– Принесите-ка нам чего-нибудь покрепче! – крикнул тот.

Им принесли по чашке ароматного вина.

– Мне еще! – хлопнул по столу мужчина, залпом выпив вино.

– Помнится, Боцин, ты раньше не пил! – сказал Вэньсюань.

– Я и сейчас не пью, просто зашел поесть, человек не может жить без еды. – Он покачал головой. – Валяй пей!

Вэньсюань отпил глоток и поставил чашку. Горячая жидкость обожгла горло.

– До дна, до дна! Так не пойдет! – замахал руками Боцин.

– Я допью, – ответил Вэньсюань и осушил чашку. Сердце учащенно забилось, лицо запылало.

– Еще одну! – стукнул по столу бывший однокашник и поставил перед Вэньсюанем сыр и земляные орехи.

– Ешь!

– Пить я больше не могу, – поспешно сказал Вэньсюань.

– Что ты, дружище! Не бойся! Ну напьешься – не велика беда! Поверь, пьяному лучше, чем трезвому.

Им опять принесли вина.

– Но нельзя же всегда быть пьяным, – грустно улыбнулся Вэньсюань, вглядываясь в лицо собеседника: этот тридцатилетний мужчина выглядел лет на десять старше, лоб избороздили морщины, щеки ввалились, глаза утратили блеск. На душе у Вэньсюаня стало еще тяжелее, и он добавил: – В минуты отрезвления бывает еще горше.

Боцин не ответил, тупо глядя на Вэньсюаня, он отпил еще глоток, потом еще.

– До чего же мне тошно! – сказал он будто самому себе.

– Зачем же напиваться до такого состояния? Не лучше ли уйти? Я провожу тебя!

– Ну а что делать, если не пить? Самое страшное, что может случиться, – болезнь или смерть. Я этого не боюсь. Умру, и хорошо, – говорил он со страдальческим выражением. – Я человек конченый, меня не спасти.

– Ничего ты не понимаешь, мне хуже, чем тебе! Но я ведь терплю. А ты что, не можешь?

Измученный вид однокашника заставил Вэньсюаня страдать еще больше. Он едва не расплакался и решил сменить тему:

– Как жена? Все еще в деревне? – Ему вспомнилась женщина с детским личиком. Боцин женился год назад, свадьбу справили в ресторане. На этой простой свадебной церемонии были и они с Шушэн. Позже гостили у них в деревне. Даже Шушэн покорила непосредственность молодой женщины, ее милый смех. Подумав о Шушэн, он вспомнил о жене приятеля.

– Ее уже нет, – тихо сказал Боцин, глядя в сторону.

– Умерла? Тяжело болела? – испуганно проговорил Вэньсюань. Известие это его больно ранило.

– Ничем она не болела, – холодно ответил Боцин, и лицо его исказило страдание.

– В таком случае она… – Вэньсюань замолчал: страшно было произнести «покончила с собой», «трагически погибла».

Молчал и Боцин. Молчание становилось тягостным. Никто из посетителей не веселился: одни жаловались на свою жизнь, другие спорили. В углу сидел человек средних лет, заливая вином тоску. Вдруг он поднялся, расплатился и вышел. Хозяин сказал, что это завсегдатай, бывает здесь каждый вечер, говорить не любит, пьет в меру, закусывает только сыром. Приходит и уходит в одно и то же время. Никто не знает, кто он и чем занимается.

Ван Вэньсюань вздохнул:

– Везде страдания!

Боцин печально посмотрел на друга, в глазах его стояли слезы.

– Сегодня неделя, как ее не стало. – Он помолчал. – Дней десять назад все было в порядке. Приближался срок родов, и я проводил ее в больницу, но врач сказал, что родит она не раньше чем через полмесяца. Я не мог оставаться в деревне. С начальником у меня не очень хорошие отношения, и отпуска он мне не дал. Вернулся я в город, а на третий день все случилось. Соседки проводили ее в больницу, врач сказал, что роды будут благополучные. В полночь она действительно родила и хорошо себя чувствовала, но молодая акушерка-практикантка, отрезая пуповину, допустила оплошность, и началось кровотечение. Жена все время звала меня, так и умерла… Говорят, она так жалобно кричала, что слышно было даже на другом этаже. Ей хотелось перед смертью увидеть меня, высказать все свои обиды. Когда мне сообщили о несчастье по телефону, я тотчас помчался в деревню, но она была уже холодной, живот так вздулся, что страшно было смотреть, с трудом закрыли гроб. Ребенок прокричал два дня и тоже умер. Теперь я один. Вернувшись после похорон, я взял долгосрочный отпуск. Все валится из рук, слышу только, как она зовет меня. Где бы я ни был, дома ли, на улице ли, меня повсюду преследует ее голос. Слышишь: «Боцин! Боцин!» – Он сжал виски. – Да, это ее голос, в нем столько печали!.. Единственное мое спасение – вино. Напьюсь, и тогда не слышу ее голоса. Да, живым нелегко. – Он закрыл лицо руками, всхлипнул несколько раз и замолчал, будто уснул.

Услышанное огромной рукой сдавило Вэньсюаню сердце, наполнило все его существо горечью. Мороз подирал по коже, он не мог с собой совладать.

– Не нужно так падать духом, – сказал он затем лишь, чтобы сбросить давившую его тяжесть. – У тебя ученая степень, ты не забыл своих планов? Садись и пиши!

– Я распродал все книги, жить как-нибудь нужно, а творческая работа не для меня. – Лицо Боцина было мокро от слез, глаза лихорадочно блестели. – Скажи, что мне делать? Еще раз жениться, ждать ребенка, чтобы он снова погиб? Нет, я не могу! Уж лучше загубить себя. Этот мир не для нас, для нас – только законы, а карьера и богатство для других.

– Нам и в самом деле остается лишь пить, – поддакнул Вэньсюань. Когда в плотине образуется брешь, туда устремляется вода. Его страдания достигли предела, нужно было забыться: – Вина! Подайте вина!

Ему принесли вина. Он смотрел на ароматную белую жидкость и думал: «Что за мир!» Отпил немного, проглотил через силу, снова обожгло горло.

– И пить-то не умею, – сказал он, словно оправдываясь. И тут же подумал: «Ни на что не способен, поэтому и терплю обиды от других». И как бы наперекор этому он допил оставшееся вино.

– У тебя лицо как у Гуаньгуна [4]4
  Гуаньгун (Гуань Юй) – военачальник эпохи Троецарствия (III в.); возведен в недосягаемые образцы полководца, «бог войны».


[Закрыть], ты совсем пьяный, да? – участливо спросил Боцин.

– Нет, нет, – через силу ответил Вэньсюань, чувствуя, как отяжелела голова. Лицо горело, ему казалось, что он плывет. Он пытался встать, но тут же рухнул на место.

– Ай-йя! Осторожнее! – сказал Боцин.

– Ничего! – ответил он, стараясь улыбнуться. На него словно разом обрушились все беды и горести. Голова кружилась. Ему казалось, что у Боцина не два, а множество глаз и все они вертятся у него перед носом. Он напряг зрение: перед ним по-прежнему печальное худое лицо Боцина, но вот снова завертелось множество глаз, даже лампочки заплясали в этом хороводе. Он собрал все силы и поднялся, опираясь о стол.

– Я пьян. – Он кивнул Боцину и, спотыкаясь, пошел из закусочной.

Воспоминания о доме, вспыхнувшие, будто луч света во мраке, немного отрезвили его: «Как мог я до такого дойти?» В темноте на него наскочил какой-то человек огромного роста и едва не сбил с ног. Вэньсюань не слышал, как тот выругался, и продолжал пошатываясь идти. Его то и дело рвало. «Хоть бы скорее добраться до постели, – мечтал он, – и уснуть». Однако ноги не слушались. Прохожие от него отворачивались, но ему было все безразлично. Решительно все. Он мог бы спокойно перешагнуть через мертвеца.

Как раз в это время из сверкающего огнями ресторана вышли, разговаривая, две женщины. Взгляд его случайно скользнул по их напудренным лицам. Он не успел отвернуться, как женщина постарше произнесла:

– Сюань!

Он не отозвался и зашагал в темноту, но вскоре вынужден был остановиться: снова начался приступ рвоты, задыхаясь, он прислонился к столбу. И тут раздался ласковый голос:

– Сюань!

Он обернулся. Слезы застилали глаза. Женщина стояла спиной к свету, но по фигуре он безошибочно узнал Шушэн.

– Что с тобой? – спросила она испуганно.

Он не отрываясь смотрел на нее. Так много надо было ей сказать, но он растерянно молчал.

– Ты болен? – участливо вопрошала Шушэн.

Он покачал головой, дышать стало легче, из глаз полились слезы благодарности.

– Ведь тебе плохо! Иди скорее домой, – сказала Шушэн.

– Я пьян, – проговорил он виновато.

– А зачем пил? Прежде такого с тобой не случалось. Тебе надо проспаться, а то и вправду заболеешь. – В голосе ее слышалось волнение.

– На душе пакостно. Встретил Боцина, он затащил меня в кабачок… Ладно, я пойду.

– Будь осторожен, а то еще упадешь. Пожалуй, я провожу тебя. – И она взяла его под руку.

– Проводишь? – спросил он дрожащим голосом, робко взглянув на нее.

– Ну да, провожу, чтобы ты еще где-нибудь не выпил, – улыбнулась она.

У него стало тепло и покойно на сердце.

– Нет, пить я больше не буду, – ответил он и, словно ребенок, послушно пошел рядом с ней.

8

У входной двери, этой зияющей пасти, он остановился.

– Здесь темно, не спеши. – Она не ушла, наоборот, прижалась к нему, чтобы поддержать.

– А ты? Ты не пойдешь со мной? – несмело спросил он.

– Я провожу тебя наверх, – тихо ответила она.

– Ты так добра ко мне, – проговорил он, ему хотелось обнять ее, хотелось плакать от радости. Он подавил волнение и стал подниматься по хорошо знакомым ступенькам.

– Осторожно! – без конца повторяла она, и, чтобы слышать это еще и еще, он шел очень медленно. Молча. Только раз что-то пробормотал в ответ.

Наконец они поднялись на третий этаж и увидели соседку, жену служащего, она со свечой в руке вышла из комнаты.

– A-а, это вы, госпожа Ван! – приветствовала она Шушэн. На ее добром лице было написано удивление.

Шушэн улыбнулась:

– Госпожа Чжан, вы вниз?

Госпожа Чжан ответила кивком головы, бросила взгляд на Вэньсюаня и участливо спросила:

– Господин Ван не здоров?

Тот молчал, лишь опустил голову.

– Нет, просто выпил лишнего, – ответила за него жена.

– Мой тоже напился. Иду купить ему апельсинов. Ведите господина Вана побыстрее домой, проспится, и все пройдет. – От улыбки на лице Чжан резче обозначились морщинки. Всякий раз при встрече с ней Шушэн думала: «Да, не пощадила ее жизнь».

Женщина не спеша пошла вниз. А они, пользуясь светом ее свечи, направились к своей двери.

Дверь оказалась незапертой. В комнате было по-прежнему мрачно, мать все еще чинила одежду. Сгорбленная, она выглядела такой старенькой и, казалось, не дышала. Свеча нагорела, но мать не сняла нагар – видимо, ни разу не поднялась с места, пока его не было дома.

– Сюань, куда ты ходил? Ничего не сказал мне. Опять искал эту женщину. Ты… я прошу тебя, выбрось ее из головы. Разве способны современные женщины терпеть лишения? – Мать говорила, продолжая работать, не поднимая головы: – Не переживай, Сюань. Не нужна она тебе. Кончится война, может быть, ты станешь жить лучше. Неужели не найдешь жены? – Она подняла наконец голову, но в полумраке ничего не увидела и, отложив иголку, потерла глаза.

Он нахмурился и крепко сжал руку жены. Боялся, что вспыхнет ссора. Но жена молчала. Тогда он не выдержал:

– Мама! – В голосе его звучали мольба и отчаяние.

– В чем дело? – удивленно спросила мать и тут увидела «эту женщину».

– Я проводила его. – Шушэн старалась говорить спокойно.

– Прекрасно! Ты просто молодец. Привел ее все же! – усмехнулась мать и снова принялась за работу.

Шушэн, презрительно улыбаясь, сказала:

– Он вовсе не звал меня, где-то напился, его рвало, я увидела и привела домой. Он едва стоит на ногах, – говорила Шушэн, зная, что причиняет свекрови боль.

– Сюань, как же так? Тайком убежал из дому, напился… – Мать бросила на стол одежду, которую чинила, подошла к сыну, внимательно на него посмотрела: – Ты же не пьешь! Как тебя угораздило! Забыл, что отец твой погиб от вина! Я с детства не давала тебе ни глоточка! Как же ты посмел? – С матерью началась истерика.

– Ему плохо, пусть проспится! – вмешалась Шушэн.

– Не с тобой разговариваю! – сердито крикнула свекровь.

Шушэн зло усмехнулась.

– Ну, скажи матери, где ты напился, – тихим голосом уговаривала его женщина, словно маленького.

Он устало опустил голову.

– Говори же, что у тебя на сердце? Не молчи! – тормошила его мать. – Скажи все, я не буду тебя упрекать!

– Плохо мне, мама! Думал, напьюсь, станет легче, – признался он.

– Когда же ты встретил ее? – не отставала мать, словно забыв о страданиях сына.

– Пусть он ляжет, – не выдержала Шушэн.

Но мать не унималась, продолжая выспрашивать.

– Я… я… – с трудом произнес он, и его вырвало.

– Сядь, сядь, – растерялась мать, подставила скамеечку.

Он сел, и из глаз полились слезы.

– Ну что же это ты? – Шушэн от него не отходила.

– Ладно, проводи его в постель, – смягчилась мать, – а я присыплю пол золой.

Шушэн повела его к постели, раздела, укрыла одеялом и хотела уйти, но он крепко сжал ее руку.

– Спи, спи, – успокаивала она его.

– Это все из-за тебя… Не уходи… – умолял он.

Она ничего не ответила. Он уснул, не выпуская ее руки.

Она осталась. А он еще не знал, что мучивший его вопрос так просто разрешился.

Он проснулся, когда уже совсем рассвело. Жена сидела у письменного стола и приводила себя в порядок.

– Шушэн! – воскликнул он.

Она обернулась, лицо ее светилось улыбкой.

– Встаешь? – нежно проговорила она.

Он кивнул в ответ, потянулся:

– Встаю!

Она продолжала свой туалет. Колечки волос у нее на затылке казались ему необыкновенно красивыми.

Она возвратилась! Это не сон!

9

Прошло около двух недель. Все было спокойно. Они вовремя приходили с работы. Шушэн принесла чемодан от подруги и об уходе больше не думала. В тот вечер они пошли в кинотеатр «Готай», но фильм не досмотрели – началась тревога.

Мать часто уединялась в своей комнатушке, избегая невестки, но уже не смотрела на нее с презрением, не говорила колкостей. Они просто не разговаривали. В воскресенье приехал Сяосюань, а вечером последним автобусом снова уехал. Больше всех обрадовалась его приезду бабушка, сразу надела на него пальто, которое починила. Ради такого случая невестка сказала ей несколько слов, даже улыбнулась.

Погода стояла пасмурная, то и дело моросил дождь. Было скользко и грязно, и люди часто падали.

Однажды по дороге на службу Вэньсюань поскользнулся, упал и ушиб колено. Превозмогая боль, доковылял до работы. Было еще рано. Чжун сидел у стола, разглядывая в окно прохожих.

– Что с тобой? Упал? – спросил он Вэньсюаня, едва тот появился.

Вэньсюань кивнул и, расписавшись в журнале, направился к лестнице.

– Отпросись на день, здоровье надо беречь, – посоветовал сослуживец.

Вэньсюань ответил с печальной улыбкой:

– Ты же знаешь, какая у меня зарплата. Куда еще вычеты?!

– В такое время думаешь о вычетах? Ты жизни не щадишь ради компании! А знаешь, сколько нам здесь осталось работать?

– Ничего не поделаешь, раз мы едим хлеб этой компании, – устало отозвался Вэньсюань.

– Хлеб компании, говоришь? Только мы не из железа, – невесело улыбнулся Чжун.

– Какие-нибудь новости знаешь?

– Японцы захватили Гуйлинь и Лючжоу и продвигаются со страшной быстротой. Говорят, главный управляющий заявил, что, если враг войдет в Гуйчжоу, компания будет переведена в Ланьчжоу. Он уже послал в Ланьчжоу телеграмму с просьбой подобрать помещение. В этом случае всех нас выгонят вон!

– Неужели такое может произойти? – потемнело в глазах у Вэньсюаня. – Быть этого не может! Нет!

– Кто знает? От таких людей всего можно ждать. Взять, к примеру, нашу контору. Чуть что, сразу вычитают из зарплаты. Ты вот трудишься весь день, сил не щадишь – и все за гроши… – Появился управляющий Чжоу, и Чжун замолк. Потом тихо проговорил: – Что это его принесло в такую рань? Иди-ка к себе наверх.

Вэньсюань ушел. Начальник отдела, когда он проходил, поднял голову и окинул его взглядом. Вид у Вэньсюаня был жалкий. С замиранием сердца подошел он к своему рабочему месту, раскрыл рукописи, которым не было ни конца ни края, и, тщетно пытаясь сосредоточиться, подумал: «Невезучий я, бесталанный. Они не могут как следует написать даже вот этих иероглифов, а я их боюсь».

Нога нестерпимо ныла, и до обеда он так ничего и не сделал. Думал о доме, о том, что ему сказал Чжун. Последние дни он так страдал, что было не до газет. Захват Хубэя, падение Чанша, жестокие бои под Хэнъяном, округ переходит из рук в руки – он переживал от всего этого не больше, чем от жизненных тягот, которые буквально не давали ему вздохнуть. Когда же стали говорить, что положение дел меняется к лучшему день ото дня, ему и это было безразлично – ведь его личная жизнь становилась все хуже и хуже.

Прозвенел звонок на обед, он вырвался из круга этих мучительных мыслей, вздохнул. Какой-то сослуживец подошел к нему: «Распишись» – и положил перед ним лист бумаги. Вэньсюань испуганно поднял голову – оказывается, сослуживцы решили в день рождения управляющего Чжоу преподнести ему адрес. Против каждой фамилии значилась сумма в тысячу юаней. Сумма немалая. Вэньсюань заколебался было, но сослуживец презрительно хмыкнул, и Вэньсюань расписался. После этого он поднялся, ощущая, как ломит все тело, и, едва держась на ногах, спустился в столовую.

В столовой все возбужденно обсуждали падение Гуйлиня и Лючжоу и стремительное наступление противника. Вэньсюань ел, уткнувшись в тарелку, не принимая участия в разговоре, даже не прислушиваясь к нему. Его знобило, и он подумал, что снова начался приступ малярии. Когда он поднялся из-за стола, к нему подошел Чжун.

– Нездоровится? Ты плохо выглядишь. Пойди домой, отлежись.

Вэньсюань кивнул в знак благодарности и сказал:

– Будь добр, попроси для меня отпуск. Я действительно плохо себя чувствую.

Выйдя на улицу, Вэньсюань увидел рикшу у входа. Тот вопросительно посмотрел на него. Чжун, выглянув из дверей, посоветовал:

– Возьми рикшу!

– Ничего, потихоньку дойду, здесь недалеко. – Вэньсюань перешел дорогу и зашагал по противоположной стороне. Он едва плелся, втянув в плечи тяжелую, словно налитую свинцом голову. Его шатало. Нестерпимо ныло колено. Он то и дело останавливался, но, превозмогая боль, шел дальше. Прошел полпути и оказался у кафе «Международное». Где-то совсем рядом заговорила женщина, и он узнал голос жены. Посмотрел – и впрямь она. А с ней тот самый элегантно одетый молодой человек. Они что-то разглядывали в витрине кафе. Затем вошли внутрь. Шушэн и в голову не могло прийти, что муж находится всего в нескольких шагах от нее.

Он смотрел ей вслед. Какая она очаровательная! Пухленькая, полная сил, она выглядела совсем юной. Не то что он, изможденный, с усталой душой, неуверенной походкой. Они ровесники, а можно подумать, что принадлежат к разным поколениям. Сердце сжалось от боли. Сколько страданий причинил ему этот молодой человек. Наверняка он ей ближе, чем муж. Они прекрасная пара. Вэньсюанем все больше овладевала тревога. Он зашел было в кафе, но тут же вышел и остановился перед витриной… На торте между красными цветами из крема тоже кремом было по-английски написано: «С днем рождения!» И он вспомнил, что через полмесяца день рождения жены. Не этот ли торт они рассматривали? Может быть, молодой человек собирается ей прислать этот торт в день рождения? А он? Что подарит?

Невольно рука опустилась в карман. Он вытащил деньги, пересчитал все свое богатство. Там не было и тысячи двухсот юаней [5]5
  Юань – основная денежная единица КНР.


[Закрыть], тысячу из них он завтра отдаст на банкет. Он снова перевел взгляд на торт, рядом было написано: «Вес 4 фунта. Цена 1600 юаней». Он вздохнул. Даже фунт этого торта он не в состоянии купить. Какая досада! Он отошел от витрины и снова подумал: «А тот наверняка ей купит». Вэньсюань вошел в кафе, остановился у буфетной стойки, делая вид, что разглядывает выставленные сладости, а сам украдкой наблюдал за залом. Шушэн в этот момент поднесла к губам бокал и отпила глоток. Ревность сжала сердце. Но, опасаясь, как бы она его не заметила, он покинул кафе.

Сердце гулко стучало, голова горела, он боялся, что сейчас упадет на этой грязной скользкой дороге. Через силу добрел он до дому.

Мать в фартуке, засучив рукава, стирала белье.

– Ты обедал? – спросила заботливо.

– Да, – устало ответил он.

– Что-то рано сегодня. И вид у тебя неважный. – Мать вытерла руки о фартук. – Иди отдохни да постарайся уснуть. – Она проводила его до постели.

– Я здоров, мама, – сказал он и повалился на постель, даже не сняв туфель.

– Сними туфли, а то неудобно, – проговорила мать.

Он попытался сесть, но тут же со стоном снова упал.

– Лежи. Я сама все сделаю. – Мать сняла с него туфли и с болью в сердце смотрела, как он лежит, закрыв глаза. – Сейчас я укрою тебя… – Она взяла свернутое в ногах одеяло, накрыла сына.

Он открыл глаза, посмотрел на мать:

– Боюсь, как бы снова не началась малярия. – Лицо его стало белым как мел, губы и те побелели.

– Постарайся уснуть и ни о чем не думай. Погоди минутку, я хинин принесу.

Мать очень изменилась с тех пор, как они приехали в Сычуань. Стала совсем седой, лицо покрылось морщинами. Ей все приходилось делать самой: и стирать и готовить – натерпелась за эти годы. И все из-за него. Она так внимательна к нему, всегда рядом в трудную минуту. «Хорошая у меня мать», – думал он с благодарностью.

– Мама! – окликнул он ее и умолк, из глаз покатились слезы.

– Что случилось, сынок? – склонилась над ним мать.

– Какая ты хорошая… добрая…

– Спи, спи. Скажешь мне об этом, когда поправишься.

– Ничего страшного, мама. Я отпросился на полдня, всего на полдня. Завтра я должен быть на банкете в честь дня рождения управляющего Чжоу. Вместе с остальными сослуживцами.

– Ты отпросился всего на полдня? – забеспокоилась мать. – Это ведь мало. О вычетах не думай.

– Я должен завтра пойти, иначе меня станут презирать, подумают, что я жадный и не хочу вносить деньги.

– Жадный не жадный, что им за дело! Подумаешь, какая персона. Управляющий!

Выговорившись, мать спросила:

– Ты видел Шушэн?

– Только что, – сказал он, не подумав.

– И она не проводила тебя, не отпросилась, чтобы присмотреть за тобой? Таким куклам, как она, нечего бояться вычетов. – Сердце матери наполнилось гневом и ревностью. Она не думала о том, как сильно ранят ее слова сына.

Сын долго смотрел на мать, потом грустно улыбнулся и сказал будто самому себе:

– Она ангел. Я ее не стою.

Мать услышала только последнюю фразу, и ее снова захлестнул гнев.

– Ты не стоишь ее? Это она не стоит тебя. Работает в банке, а рядится, как кокотка… Кто знает, чем она там занимается.

Он ничего не ответил, только вздохнул.