Текст книги "Избранное"

Автор книги: Ба Цзинь

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 43 страниц)

Отзвенели десять ударов стенных часов. Ли Цзиншу, словно пробудившись ото сна, вскочила, поправила прическу и обратилась к Ду Дасиню:

– Ну вот, теперь можешь идти. Наши судьбы уже определены. После нашей сегодняшней встречи я ни о чем не жалею.

Она могла показаться очень спокойной, даже бесстрастной, но в глубине души обливалась кровавыми слезами. Ду Дасинь же был взволнован ее словами. Он помедлил немного, поднялся и произнес печально:

– Цзиншу, я ушел…

Он быстро спустился по лестнице, больше не взглянув на девушку. Стоя у перил, она сначала услышала его тяжелые шаги, затем увидела, как его высокая и худая фигура пересекает цементную дорожку, как он открывает металлическую дверь и, не повернув головы, выходит на улицу. Она желала бы и дальше следить за ним взглядом, но высокое коричное дерево помешало ей.

«ЦЗИНШУ, Я УШЕЛ…»

Месяц по-прежнему лил с небосвода свой свет, залитая им улица уходила куда-то вдаль, обрамленная двумя стройными рядами платанов. Холодный ветер, пронизывавший Ду Дасиня, шевелил ветки, листья о чем-то шептались друг с другом. Проигрывавшие в состязании с лунным сиянием уличные фонари висели над мостовой, словно полупрозрачные созвездия. На пустынной улице лишь изредка мелькали фигуры одиноких прохожих. Единственной музыкой, звучавшей в этом притихшем мире, можно было считать ритмичную медлительную поступь Ду Дасиня да шелест потревоженных ветром платанов. Эти звуки успокаивали душу и помогали ему размышлять.

Прежде всего он подумал о ней – вечно о ней! Он вспомнил все, что между ними произошло, припомнил и ее слова о том, что она принадлежит ему. Она любит его, его одного, любит всем сердцем. Она даже готова пожертвовать всем ради него. Она такая нежная, такая добрая, такая красивая. Он думал о ее достоинствах, и на лице возникла умиротворенная улыбка. Он не только вспомнил все хорошее, что она для него сделала, но и представил себе, как много она могла бы еще сделать. Он вообразил себе сценку из грядущего: они вдвоем живут в рабочем квартале большого города или, быть может, в тихой, окруженной красивыми пейзажами деревне, обучают рабочих, крестьян и их детей, трудятся ради их блага, несут им благовест любви, говорят о свободе и равенстве, делят с ними радости и горести. Она с ее прекрасной, широкой, возвышенной душой столько делает для людей, что те начинают понимать и любить ее. Она и сама их любит, старается быть для них вроде молодой матери… И вот народ приходит в движение, поднимается. Для них это такая радость, что и на его исхудавшем лице появляется мягкая улыбка. Но тут же ему приходит мысль: как странно, что ему привиделось то, о чем мечтает Ли Цзиншу! Ему стало смешно – уж он то знал, как далеки от этого его идеалы.

Вдруг он услышал, что помимо его собственных шагов улицу оглашает еще чья-то тяжелая поступь. Затем перед ним выросла массивная фигура индуса-полицейского. Тот приблизился и окинул его каким-то странным взглядом.

У него сразу же изменилось настроение, моментально улетучились навеянные Цзиншу мечты, остался лишь привкус горечи. Перед его глазами возникла отсеченная голова Чжан Вэйцюня с обрубленным ухом, затем он стал думать о плане действий на завтра – для мыслей о более отдаленном будущем в его мозгу уже не оставалось места. Ведь он сегодня все высказал Цзиншу, попрощался с ней, они не только никогда не будут жить вместе, но даже не смогут встретиться еще раз. Завтра он отправляется на свидание со смертью – этой непостижимой смертью. Цзиншу больше не имеет к нему отношения. Его гибель неизбежна, и, сколько бы Цзиншу ни любила его, ни вспоминала, после смерти он этого уже не почувствует. Он один пойдет по пути к безысходной, непознаваемой, таинственной и, быть может, ужасной гибели.

Ему подумалось, что и завтра эта улица будет такой же спокойной, ее так же будет освещать луна, листья платанов будут вести те же разговоры, прохладный ветер будет проникать под рубашки прохожих, а индус в полицейской форме, как и сегодня, – окидывать подозрительным взглядом прохожих. Но его, Дасиня, уже не будет, он перестанет существовать в этом мире. Почему же из всех людей именно ему суждено завтра умереть, подумал он. Цзиншу была права, задавая этот вопрос. Что хорошего принесет его смерть ему, ей, их товарищам, вдове и сыну Чжан Вэйцюня, всем страждущим? И что не позволяет ему любить ее? Ведь и она любит его, его смерть причинит ей такие муки! Почему они не могут вести работу мирными средствами, пропагандировать свои идеи?..

Он представил себе, что смерть отнимет у него все, что он любил, и его внезапно охватил ужас. Мысль о неизбежности гибельного исхода стала ослабевать, отступила. Ему показалось, что его план убийства командующего гарнизоном абсолютно ошибочен, неумен и даже вреден… Он решил отменить свое решение. В радостном волнении он повернул обратно и быстро зашагал по лунной дорожке. Он спешил вернуться в ее дом, сообщить ей об отказе от плана убийства. Теперь он готов был сопровождать ее повсюду и никогда с ней не расставаться.

Вскоре он снова стоял перед воротами их особняка и смотрел на него сквозь железную решетку ограды. Во дворе буйно цвели коричные деревья, золотистые и серебряные лепестки усеяли все газоны и цементную дорожку. Из трещин между камнями доносился стрекот насекомых. Мать-природа исполняла свой концерт. В левой и правой комнатах горел свет – очевидно, Цзиншу еще не легла, а Ли Лэн только что вернулся домой. Дасиню хотелось войти, но он не решался нарушить тишину и спокойствие дома и отложил визит на завтра. Постояв перед воротами еще немного, он ушел.

Дойдя до конца улицы, перед поворотом он вдруг увидел висящую на фонарном столбе деревянную клетку. В ней лежала голова с отсеченной щекой – голова Чжан Вэйцюня. Он догадался, что это ему лишь привиделось, но тут же чей-то голос зашептал ему в ухо: «Если умру я один – это не имеет значения». Перед его увлажненными глазами промелькнули мечи, пули, плаха, здание тюрьмы… И тут ему стало ясно до конца: судьба уже произнесла над ним свой приговор, человеческое счастье не для него, врата счастья закрыты перед ним. Даже она, с ее чистой, великой любовью, не властна изменить в лучшую сторону его судьбу, не в силах дать ему возможность вновь ощутить радость существования. Смерть все равно придет! Пусть сейчас он откажется от своего плана, убежит от гибели, но все равно мечи, пули, плаха, тюрьма когда-нибудь настигнут его. Мирные средства пропаганды… и все равно воздаянием станет смерть. Так чем покорно, как барашек, ждать, когда тебя зарежут, не лучше ли самому нанести первый удар… Отомстить за легионы страждущих! Да, завтра он пойдет на смерть.

От этих мыслей, как ни странно, ровнее стало биться сердце, прояснилось в голове. Ему захотелось перед смертью еще раз взглянуть на любимую девушку, и он снова вернулся к ее дому. Желтые и белые цветы коричного дерева по-прежнему падали на землю, освещенную луной. В правой части дома свет погас, оттуда не доносилось ни звука, и тем отчетливее звучал стрекот сверчков. Внутренность комнаты была скрыта белым оконным занавесом. Одной рукой сжимая холодный металл решетки, другой подпирая подбородок, он погрузился в мечты. Прошло довольно много времени, прежде чем бой часов в комнате Цзиншу нарушил тишину ночи. Как тоскливы были эти звуки, долго реявшие в неподвижном воздухе! Для него они прозвучали как похоронный колокол, возвещающий приход его последнего дня. Часы пробили полночь, и он, поняв, что дальнейшее ожидание не имеет смысла, собрался уходить. Все же перед этим он легонько постучал по решетке, пролил несколько слезинок и произнес полным печали голосом последнюю фразу: «Цзиншу, я ушел!»

Через несколько шагов он оглянулся было, но потом пошел быстрее и удалился – теперь уже навсегда. Все окружающее перестало для него существовать. Он лишь ощущал на себе взгляд пары больших, ясных, все озаряющих глаз да слышал откуда-то с неба громкий голос: «Если умру я один – это не имеет значения».

В это самое время Ли Цзиншу спала в своей постели у занавешенного белым окна. Струился подобно воде лунный свет, ароматен и спокоен был воздух. Ей снился печальный сон. Во сне она плакала, и на ее белых нежных щеках остались хрустальные капли слез. Она и не подозревала, что ее возлюбленный, раздираемый противоречивыми чувствами, дважды стоял перед дверьми ее дома!..

Около часу ночи кто-то постучал в заднюю дверь дома Чжу Лэу. Разбуженный стуком Чжу Лэу сам спустился и отпер дверь. Вошел Ду Дасинь. На вопрос, почему он явился так поздно, Ду Дасинь ответил лишь холодной ухмылкой. Не вполне проснувшемуся хозяину Ду Дасинь в этот раз показался таким красивым, таким сияющим, таким величественным! Он был, понятно, удивлен таким поздним визитом, но допытываться не стал. Его причину он понял лишь на следующий день, когда прочел завещание Ду Дасиня.

ГИБЕЛЬ

Ду Дасинь ушел из дома Чжу Лэу около семи утра. Перед этим он передал хозяину бумажный пакет и велел вскрыть его вечером того же дня.

Чжу Лэу вскрыл пакет в то самое время, когда по Шанхаю распространилось известие о покушении на командующего гарнизоном. В пакете оказалось двадцать купюр по пять юаней и три письма. В одном из них Ду Дасинь как мученик за идею обращался к своим товарищам с изложением своих взглядов и объяснением причин, заставивших его избрать гибельный путь. Второе письмо было обращено к Чжу Лэу: он просил его передать сто юаней вдове Чжан Вэйцюня и вместе с товарищами помогать ей и впредь. Кроме того, он поручал Чжу забрать из Яншупу принадлежащие Ду Дасиню вещи, вернуть одолженные им у товарищей книги, а остальные отвезти в дом Ли Цзиншу. Он также просил Чжу сжечь оставленные им два десятка тетрадей стихов и дневников. Третье письмо было адресовано Ли Лэну и его сестре.

Чжу Лэу в точности исполнил все поручения, но оставленные Ду рукописи сжигать не стал. По совету товарищей он составил из них довольно объемистый том и опубликовал его, сопроводив написанной им биографией Ду Дасиня и текстом его завещания. В «Биографии» Чжу Лэу писал, что хотя в книге содержится много проклятий человеческому роду, но ненависть Ду Дасиня была продиктована его любовью к людям. Лучшим тому доказательством служит его смерть во имя любви. Конечно, то было личное мнение Чжу Лэу. Истину знали лишь сам Ду Дасинь да Ли Цзиншу. Рядовому читателю к тому же было трудно понять, почему во имя любви нужно убивать человека. Однако все, кто знал Ду Дасиня, пролили над книгой не одну слезу. Прочел ее и профессор Юань Жуньшэнь. Его отзыв был таким: «Как явствует из этой книги, у меня были все основания считать Ду Дасиня душевнобольным».

В тот вечер волнующая новость облетела весь Шанхай. На банкете в здании Торговой палаты неизвестный молодой человек, представившийся журналистом, произвел четыре выстрела в командующего гарнизоном. Сам командующий получил ранение в плечо, один из его адъютантов был убит. Злоумышленник пустил последнюю пулю себе в лоб. Ему отрезали голову и вывесили ее в деревянной клетке на фонарном столбе в районе Северного вокзала.

Командующий гарнизоном, конечно же, не погиб. Спустя полмесяца он был вполне здоров, но разгневан необычайно. Он обвинил председателя Торговой палаты в организации заговора и арестовал его. Председателю пришлось выложить «на пропитание армии» двести тысяч, после чего ему возвратили свободу.

Командующий гарнизоном не только не погиб, он даже был рад, что пуля Ду Дасиня принесла ему двести тысяч наличными. Его наложницы смогли приобрести немало головных украшений. А голова Ду Дасиня стала источать зловонную жидкость, которая капала из клетки, что заставляло прохожих затыкать носы.

Вот так погиб Ду Дасинь. Однако смерть его не была напрасной. Спустя месяце лишним на металлических воротах у того дома, который он часто посещал, появился массивный замок. А еще через несколько лет шанхайские текстильщики объявили всеобщую забастовку. В ходе борьбы рабочие захватили фабрики и вынудили владельцев подчиниться их требованиям. На этот раз рабочими руководила молодая женщина, завоевавшая их сердца. По слухам, ее звали Ли Цзиншу.

Перевод В. Сорокина

ТУМАН
ПОВЕСТЬ

1

Наступила тихая летняя ночь. Море молчало, лишь его легкое дыхание нарушало застывшую тишину. В темноте едва заметно мерцали огни маяков. Казалось, огонькам одиноко, бесприютно, печально и они светят с трудом.

Примерно в ли от моря проходила пустынная магистраль, в ночные часы еще более безжизненная, чем днем. Лето было в разгаре, лишь с наступлением сумерек опускалась прохлада и свежесть. Легкий морской ветер уносил зной, и люди, весь день занятые работой, могли спокойно отдохнуть только ночью. Некоторые из них, наслаждаясь прохладой вечерних часов, усаживались у дверей и на досуге толковали с соседями о жизни. Больше всего их занимала гостиница, выстроенная по новейшему образцу на берегу моря.

Это четырехэтажное здание одиноко возвышалось над маленькими невзрачными домишками и было здесь, конечно, совсем не к месту. Оно гордо взирало на низенькие лачуги, словно хвастаясь перед ними своей красотой, роскошью убранства, богатыми постояльцами, гордясь газоном, разбитым перед ним.

Новая постройка и низенькие домишки по соседству олицетворяли собой два различных образа жизни. Гостиница сверкала электрическими огнями, взад и вперед там сновали люди. И по ночам в здании было, пожалуй, оживленнее, чем днем.

Вот у ворот гостиницы остановилась машина. Шофер открыл дверцу. Из машины, пригнувшись, вылез высокий худощавый молодой человек. Выпрямившись, он с любопытством огляделся и, похоже, удивился: такая гостиница и в таком безлюдном месте! Приезжего встретили двое слуг, почтительно улыбаясь. Один из них принял от шофера легкий багаж, другой проводил молодого человека к дверям.

Поднявшись по ступеням, молодой человек с достоинством вошел в холл. Сделав несколько шагов, он увидел девушку в легкой белой кофточке и синей юбке. Та спускалась по лестнице. У нее было полное румяное лицо, чуть вздернутый носик и сияющие, словно звезды, глазки. На левой щеке у самого глаза темнела родинка. Девушка улыбалась.

Молодой человек взглянул на нее и, помолчав минуту, с радостным изумлением воскликнул:

– Мисс Чжан!

Девушка остановилась, обернулась и с нескрываемым удивлением посмотрела на него. Вдруг губы ее дрогнули, рот чуть-чуть приоткрылся, глаза заблестели, она заулыбалась и пошла ему навстречу.

– Давно возвратились, господин Чжоу?

– Скоро неделя, – радостно ответил он. – Я был у Цзяньгана. Он сказал, что приедет ненадолго сюда отдохнуть, от него же я узнал, что вы тоже здесь. Он просил меня повидаться с вами. Но я и подумать не мог, что увижу вас сразу же, как только приеду. Это в самом деле удивительно!

– Замечательно! Я тоже не могла себе представить, что вы можете оказаться здесь! Два дня назад я получила письмо от господина Цзяньгана, но он и словом не обмолвился о том, что вы возвратились на родину. Поэтому я ничего не знала.

Она замолчала, не сводя с молодого человека своих ясных глаз. Держалась она непринужденно. Он не нашелся, что еще сказать, как она заговорила снова:

– Я решила провести здесь летние каникулы и за это время повторить пройденное. В этом году я домой не поеду. Здесь так спокойно, но заниматься без учителя не очень-то хорошо. А теперь, если мне что-нибудь понадобится, я буду обращаться к вам. – Лицо ее светилось радостью. Ей была приятна эта неожиданная встреча.

Жила она в городе, расположенном неподалеку, – всего день пути на пароходе. Обычно она проводила каникулы дома, но в этом году решила отдохнуть здесь.

– Мисс Чжан, вы очень любезны! Разве я гожусь в учителя? Мы вместе будем учиться! – скромно отвечал господин Чжоу.

– Я говорю то, что есть, вы слишком скромничаете. В будущем многие станут обращаться к вам с такой же просьбой.

Она хотела было продолжить беседу, но вдруг заметила слуг, почтительно стоявших в стороне; один из них держал багаж господина Чжоу; слуги с улыбкой слушали разговор.

– Вы уже знаете номер своей комнаты? Не буду задерживать вас… Я занимаю девятнадцатый, на втором этаже. Выберете время, заходите. – Девушка кивнула ему и направилась в комнату, на дверях которой была надпись: «Читальный зал».

Молодой человек. поклонился и, улыбаясь, сказал:

– Вот устроюсь, приду навестить вас. – И вслед за слугами пошел наверх.

Все трое поднялись на третий этаж. Один из слуг открыл дверь номера, приглашая Чжоу Жушуя войти, другой внес вещи.

– Это ваша комната. Нравится вам здесь? – спросил слуга и принялся расхваливать комнату. Затем почтительно умолк, ожидая, что скажет господин.

Жушуй осмотрелся: комната была небольшая, неплохо обставлена.

– Вполне, – ответил он. Затем подошел к распахнутому настежь окну и выглянул: вдали темнело море, пересеченное полосой света. В лицо повеяло прохладой. Жушуй ощутил необычайную радость, взглянул на небо, усеянное звездами, вспыхивавшими то там, то здесь, потом окинул взглядом все вокруг. Свет, льющийся из окон, освещал газон и низкие деревья.

– А здесь неплохо! – одобрительно промолвил Жушуй. – Какой это номер?

– Тридцать второй! – Слуги остались довольны. Тот, что принес вещи, ушел.

– Не угодно ли поужинать? – спросил второй слуга.

– Нет, не хочу. Принесите чаю, – попросил Жушуй и, сняв пыльник, повесил его на вешалку.

Слуга вышел. Чжоу Жушуй остался один. Он взглянул на тусклую электрическую лампочку, медленно вздохнул и перевел взгляд на цветной абажур, затем опустился в кресло, покрытое белым полотняным чехлом, и с удовлетворением промолвил:

– Здесь можно на некоторое время обрести покой. Можно написать что-нибудь хорошее.

Улыбаясь, Чжоу закрыл глаза, чтобы полнее ощутить радость безмятежности, но вдруг перед ним возник образ девушки в белой блузе и синей юбке.

В памяти всплыли воспоминания о минувшем годе. Он тогда возвратился из Японии. В доме уважаемого им друга старшего поколения Ли Цзяньгана он встретил девушку, которая была наделена способностью производить приятное впечатление на каждого, кто ее видел. Это и была мисс Чжан. Несмотря на простоту наряда, она выглядела значительно привлекательней разряженных девиц. Ясные глаза, излучавшие свет, правильные черты лица. В каждом ее движении угадывались стать и достоинство. За последние несколько лет Чжоу Жушуй видел немало японских девушек. Он вдоволь насмотрелся на этих изящных, прелестных куколок. И вот неожиданно встретился с мисс Чжан. Беседуя с ней, он испытал любопытство и вместе с тем восхищение и радость. Ясность ее мыслей вызывала уважение. Когда они расстались, а виделись они всего несколько раз, ее имя глубоко запало ему в сердце. Чжан Жолань! – какое красивое сочетание!

За год, проведенный в Токио, он не забыл этого прекрасного имени, часто вспоминал девушку; она была для него словно луч света во мраке. Несколько раз он собирался написать ей, даже начинал было письмо, но так ничего и не отослал. Она тоже не писала. Ему очень хотелось узнать что-нибудь о ней, и, набравшись храбрости, он в письме к Ли Цзяньгану справился о Жолань. Его друг, видимо, не разгадал намерений Жушуя и, похвалив ее в письме, назвал неприступной. Это оказало противоположное действие – лишило Жушуя мужества. И в следующих письмах он о девушке не упоминал.

А вот теперь он снова встретил ее, поселился с ней в одной гостинице, может каждый день видеть ее, она даже просила его стать ее наставником.

Эти мысли доставили ему радость, от волнения его бросало то в жар, то в холод. Он посидел еще некоторое время, прошелся по комнате, потом не вытерпел и вдруг поспешно спустился на второй этаж. Без труда отыскал он девятнадцатый номер, с бьющимся сердцем остановился у двери, немного постоял в нерешительности и лишь потом тихонько постучал. В комнате раздались шаги, он отпрянул назад. Дверь открылась, в коридор упал голубоватый свет, и появилась она. Девушка была поистине прелестна. Ее глаза сияли радостью, были прозрачны как кристалл.

– Входите, – она чуть-чуть улыбнулась, блеснув белыми, как жемчуг, зубками, отступила на шаг и посторонилась, приглашая его войти.

На письменном столе стояла лампа под голубым абажуром, перед столом – кресло-качалка. Жушуй присел на край, слегка наклонил голову и взглянул на стол. Там лежал журнал «Женщина», открытый на шестнадцатой странице, где были помещены два рассказа для детей. Во вступительной статье редакция с похвалой отзывалась об этих рассказах, написанных им в Японии, называя автора мастером детского рассказа. Жушуй предположил, что она уже прочла эти рассказы, и понадеялся, что и ей они понравились. Лицо его озарилось улыбкой. Он то и дело невольно поглядывал на журнал. А она, словно угадав его мысли, сказала:

– Прочла ваши рассказы. Я видела объявление в газете, знала, что они будут опубликованы, и специально купила этот номер журнала. Рассказы замечательные!

Он очень обрадовался, услышав похвалу из ее уст, но сделал вид, что не заслуживает ее, и скромно сказал:

– Едва ли они так уж хороши! Я написал их сразу, за один присест, они не стоят того, чтоб вы их читали.

В то же время он негодовал на самого себя, что пишет так мало. Он вспомнил содержание последнего небольшого рассказа, написанного им, и решил пересказать ей; возможно, тогда она еще лучше поймет и оценит его.

Он хотел было заговорить, но спокойная, уверенная улыбка девушки лишила его смелости. Ему показалось, что все это ей уже известно и его рассказ вызовет у нее лишь смех. Но когда что-нибудь вертится на языке, молчать трудно. Жушуй вопреки желанию спросил:

– Вам нравятся детские рассказы?

– Да, – ответила она, улыбаясь. – Когда читаешь их, то кажется, что возвращаешься к детству, порою забываешь даже, что ты уже взрослый, и чувствуешь себя снова ребенком. А ваши рассказы можно называть чудесными стихами в прозе. Они понятные нам, взрослым, поэтому и нравятся мне.

Слова ее придали ему смелости, и он, собравшись с духом, сказал наконец то, что хотел:

– Мне кажется, детские рассказы пишутся для детей, в них автор смотрит на мир глазами ребенка. Говорят, ребенку присущи искренность, отзывчивость, восторженность, изумление, фантазия, любознательность, чувство прекрасного, справедливость. По-моему, это верно! Дети действительно обладают всеми этими качествами, именно у ребенка они проявляются наиболее ярко. Потому детство и считается самой прекрасной порой жизни человека. Но я думаю, что детские рассказы пишутся не только для детей, но и для взрослых, и даже в большей степени для взрослых. Ведь благодаря этому взрослый вновь может обрести все прекрасные качества ребенка, а это – пробуждение к новой жизни. – Чжоу был очень взволнован. Ему хотелось, чтоб его мысли показались ей еще более возвышенными и прекрасными, чтобы она прониклась к нему еще большим уважением. В эту минуту он искренне верил в то, что возвращение к детству решит все социальные проблемы. Самые высокие чувства переполняли душу, худое лицо оживилось и стало красивым.

Жолань, запомнившая его тихим и скромным, с удивлением смотрела на него, словно перед ней был другой человек. Она внимательно слушала, взгляд ее блуждал, однако на лице по-прежнему играла уверенная улыбка, отвлекавшая Жушуя от ее испытующего взгляда, обращенного на него.

Высказавшись, Жушуй снова замкнулся и с трепетом ждал ее ответа, словно ученик оценки.

Она слышала, как смолкла его речь, в которой словно перекатывались жемчужинки. В комнате воцарилась тишина. Девушка тихонько засмеялась и, кивнув, произнесла:

– Мысли у вас хорошие!

В действительности же она даже не слышала как следует того, что он говорил, и не воспринимала критически его слова, она верила в его правоту.

Жушуя обрадовала ее похвала, и он продолжил:

– Недавно я написал статью «Возвращение к детству», в ней я развиваю все эти мысли. Цзяньган уже прочел ее. На днях принесу почитать вам, мисс Чжан. – На лице его появилась довольная, как у ребенка, улыбка.

– Это не обязательно, – улыбнулась она. – Если ее читал Цзяньган, статья наверняка хороша! Я хочу лишь, чтобы она поскорее появилась в печати и ее смогли бы прочитать все. Я думаю, многие ждут этой статьи.

Неожиданно тишину ночи наполнил торжественный металлический звон. Стенные часы пробили десять. Жушую хотелось побыть здесь еще немного, но, подумав о том, что уже поздно и девушке пора отдыхать, он решил проститься. Жолань проводила его до двери.

Когда Жушуй возвратился к себе в номер, на сердце у него было тепло, по лицу блуждала улыбка, в ушах звенел чистый, нежный голос собеседницы. Он уселся в кресло и, глядя на абажур, стал припоминать выражение ее лица, каждое ее движение: как она слегка наклоняла голову, когда говорила, как торопливо перебирала рукой край одежды, как смотрела на него своими большими глазами, а затем, облокотившись о спинку кресла, застенчиво потупилась. Он вспомнил даже те детали ее внешности, на которые вначале не обратил внимания. Девушка словно стояла перед его глазами.

Жушуй обвел взглядом комнату и решил, что здесь не так красиво, как у нее, хотя мебель в ее номере была такая же. Его комната показалась ему сейчас очень неуютной. А там было так хорошо! Он мечтал о том, как завтра снова встретится с ней, о том, что он ей скажет, о том, как постепенно окрепнет их дружба, и о многом-многом другом. Но вдруг на память ему пришли слова одного его друга, Чэнь Чжэня, и Жушуй рассмеялся: «Как это я с первой же встречи заговорил о своих взглядах, рассказах, неужели не мог найти чего-нибудь поинтереснее? Упустить такую возможность! Вот дурак! Не зря Чэнь Чжэнь говорил, что меня никто никогда не полюбит. Возможно, он и прав!» Жушуй досадовал на себя, раскаивался, что упустил хорошую возможность; быть может, сегодняшний разговор произвел на нее дурное впечатление, и она посмеялась про себя над ученым чудаком. И как он теперь ни старайся, вряд ли ему удастся что-либо исправить. Жушуй сокрушался все сильнее.

Через некоторое время мысль его заработала в другом направлении, он провел несколько раз рукой перед глазами, словно желая рассеять видение, потом возразил самому себе: «Разве можно верить в любовь с первого взгляда? Мы ведь встречались всего несколько раз и почти не знакомы!.. Просто она студентка, не чета другим девушкам, с ней можно поделиться своими взглядами».

На сердце у него стало спокойнее. Он отогнал прочь тревожные мысли, встал, погасил свет и прилег у окна, глядя вдаль, на темное море, на тусклые огни маяков. Он ни о чем не думал в этот момент и лишь восхищался торжественностью и величием природы.

2

Прошла неделя. Приближалось утро, но еще не рассвело. На востоке только занималась заря, и небо постепенно высветлялось. Воздух еще был полон ночных ароматов, кругом царила тишина. В этот ранний час из гостиницы выходили двое. Они прошли по влажной от росы траве, легкие шаги их были едва слышны. Привратник, проснувшись, выпустил их на тихую улицу, и они не спеша двинулись вперед. Идти по мягкой земле было легко. Слева и справа смутно вырисовывались очертания построек. Кое-где люди уже встали и о чем-то говорили, но ветер уносил слова, их нельзя было разобрать. Воздух был по-утреннему свеж. Тишину нарушали лишь размеренные легкие шаги двоих.

Молодые люди шли, держась на некотором расстоянии друг от друга. Девушка с распущенными волнистыми волосами, в белой блузке и синей юбке, и молодой человек с худым лицом, в пыльнике. Это были Жушуй и Жолань.

Улица, по которой они шли, была длинной. Постепенно небо стало голубым. Дважды свернув, они вышли к морю. Перед ними расстилалась белесовато-серая гладь. Был час отлива, и море что-то шептало, лениво плескаясь о берег. Узкая полоска отмели была еще влажной, кое-где обнажились большие камни. К морю спускалась каменная лестница.

Молодые люди стояли на берегу, глядя вдаль, туда, где небо сливается с горизонтом. Морской ветер легонько трепал их волосы и одежду. Жолань придерживала рукой юбку, но позволяла ветру играть ее черными как смоль волосами, густыми и в то же время очень мягкими. Жушуй подошел ближе к девушке, чтобы украдкой любоваться ею. «Какие великолепные волосы!» – подумал он. Он не испытывал сейчас неприязни, которую обычно ощущал, глядя на устрашающе высокие прически японок.

По небу плыли розоватые облака. Занималась заря.

– Сегодня мы действительно рано поднялись, – промолвила девушка, обернувшись к своему спутнику.

– Воздух так свеж и чист, все вокруг так прекрасно… – радостно ответил Жушуй.

– Хорошо вставать рано! – проговорила Жолань, и они пошли вперед.

У двух больших камней, лежащих рядом, они остановились.

– Посидим здесь, – предложил Жушуй, – вот-вот взойдет солнце!

– Здесь сыро, – отозвалась девушка, проведя рукой по камню, затем вытащила платочек, вытерла камень и села. Он присел подле. Оба смотрели, как занималась заря, ожидая величественного зрелища восхода солнца.

Край неба медленно светлел, казалось, там кто-то провел розовую полосу. За ней скрыто было бесчисленное количество золотых лучей. Вдруг с неожиданностью громового удара розовые облака расступились, и в просвет глянуло голубое небо. Из-за горизонта медленно выползло багрово-красное солнце. Оно поднялось над морем, словно распустившийся цветок на стеблях красных лучей. Чем выше взбиралось оно на небо, тем длиннее становились лучи. Огненный шар солнца быстро отделился от линии моря и постепенно начал уменьшаться, становясь золотисто-красным, сноп лучей, отражаясь в море, расцветил половину неба. Это было подобно звучанию мощной симфонии радости.

Жушуй и Жолань, изумленные, молча смотрели на эту картину и лишь восхищенно вздыхали. В глазах у них рябило. Они не могли найти подходящих слов, чтобы выразить свой восторг. Когда же замер последний звук утренней симфонии неба и все вокруг обрело свой обычный вид, берег моря оказался уже не таким безлюдным: по отмели прогуливались юноши, мужчины средних лет, полуголые мальчишки собирали ракушки. В этот миг Жушуй и Жолань очнулись, решили, что оставаться здесь больше не стоит, прошлись немного вдоль моря и покинули берег.

Они брели бездумно, вышли на шоссе и очутились у закусочной. Там было довольно чисто, стояло несколько столиков, среди которых только один, в центре помещения, оказался свободным. Молодые люди заказали две порции бульона и, держа чашки, улыбаясь, смотрели на плавающие в бульоне пампушки из рисовой муки. Таких больших пампушек им никогда еще не приходилось видеть. Они ели, наблюдая за посетителями. У всех присутствовавших были открытые честные лица и, судя по всему, отличный аппетит.