Текст книги "Безымянная Колючка (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Корсет, страшное и самое негуманное пыточное приспособление, врезается в кожу и натирает в тех местах, которые стыдливые барышни предпочитают не называть вслух. Когда где-то вверху раздается шорох, я почти уверена, что своими стенаниями и вздохами просто спугнула стаю летучих мышей. В замке этих тварей пруд пруди. Свихнувшаяся на религиозной почве скаарта эрд’Аргаван поймала просветление и увидела в их нашествии какое-то знамение большого процветания всей семье, и посулила мыслимые и немыслимые пытки любому, кто помешает их расселению и размножению.

Вывести эту заразу – еще один пунктик моего отнюдь немаленького плана будущих подвигов во благо собственного комфорта в этих покрытых мхами и плесенью стенах.

Я успеваю пройти еще несколько пролетов, когда боковым зрением замечаю метнувшуюся справа тень. Слишком крупную для летучей мыши, успеваю отметить я, и через секунду какая-то сила тараном толкает меня в грудь.

Нужно ли говорить, что для недоросли в полтора метра ростом это, мягко говоря, болезненно. Я шатаюсь, рассеянно шарю по груди, практически уверенная, что теперь во мне дыра размером с кулак взрослого мужчины.

Любая попытка вдохнуть или выдохнуть трансформируется в ураган боли. Я и стою-то только потому, что судорога сводит пальцы, и вторая рука намертво «вгрызлась» в перила.

Новый удар не заставляет себя ждать, но на этот раз ноги все-таки подводят меня, и я опрокидываюсь на спину.

Кубарем, чертыхаясь, качусь вниз. Несколько десятков ступеней превращаются в настоящее испытание для моих несчастных ребер, плеч, рук и головы. Но каким-то чудом сознание все еще при мне, и только благодаря этому я продолжаю трепыхаться, снова и снова предпринимая попытки зацепиться хоть за что-нибудь. Раз или два мне это практически удается, но каждый раз сила собственного тела утаскивает меня вниз.

Еще пара таких феерических горок – и в моей голове отобьется не только то, что там есть, но и то, чего там быть не может.

Приходится, фигурально выражаясь, плюнуть себе в рожу, обозвать тряпкой, потребовать прекратить изображать неженку и немедленно сделать хоть что-нибудь, чтобы спасти свою жизнь. О том, проведу ли я ее остаток, влача жалкое существование в кресле-каталке, я подумаю потом. Когда – или если – выживу.

Мне, наконец, удается схватиться за сталь решетки перилл. При этом меня в очередной раз встряхивает с такой силой, что в плече что-то щелкает – и в считанные секунды вся рука немеет до почти полной бесчувственности.

Нужно срочно что-то придумать.

Нужно активизировать все внутренние ресурсы.

Так, Йоэль, ну-ка подобрала сопли и вспомнила, что что Тэона тронулась умом, и теперь родителям волей-неволей придется считаться с твоим мнением. Только представь: ты – единственная наследница эрд’Кемарри и еще новоиспеченная скаарта эрд’Аргаван. Чувствуешь, да? Это запах возмездия!

В Бездну боль, в Бездну жалость – я не упаду.

А если, по велению Взошедших, у меня сию секунду отсохнет рука, придется схватиться зубами.

– Помогите! – во всю глотку ору куда-то вверх. – Пожалуйста, кто-нибудь!

А громко получилось. Могу ведь, если захочу. Бывает же ирония: я всегда считала крик самым что ни на есть человеческим проявлением эмоций и старалась держаться подальше, когда у матушки случался срыв, чтобы уберечь свои чувствительные уши.

На деле же получается, что талант орать перешел ко мне по наследству. Спасибо, любимая матушка, но лучше бы ты поделилась клыками или хотя бы рослой фигурой.

И снова мои привыкшие к темноте глаза замечают ту же тень, но на этот раз она оказывается уже слева.

Ноги у тени есть.

И руки тоже, и как раз сейчас в одной из них зажато что-то узкое и длинное, поразительно смахивающее на стилет.

Можете считать меня параноиком, но за долю секунды я успеваю приокрутить перед внутренним взором все эти непонятные и неслучайные «случайные» совпадения: шорох, тень, толчок, снова тень, но на этот раз ножом. Кому-то очень не терпится отправить меня на тот свет?

Вопросы «зачем?», «почему?» и «за что?» я отшвыриваю, как лишние. Выкарабкаюсь – тогда и пораскину над ними мозгами. А сейчас самое время что-то предпринять, иначе я красиво пораскину мозгами на полу под лестницей. И на этот раз – никаких метафор, потому что лететь мне отсюда целых… в общем, долго.

Я снова кричу, и так громко, что эхо поднимается под потолок и посыпает мою голову каменной крошкой. Как будто я и так мало страдаю, чтобы перчить меня, словно утку.

Не представляете, какой скрытый потенциал раскрывает в нас потребность выжить любой ценой. Если бы матушка могла слышать меня сейчас, она бы больше никогда не посмела сказать, что я – подкидыш, которым подменили ее славного, обещанного знамениями мальчика. Потому что в искусстве ора я только что ее обошла.

Упреки матушки, кстати, вспоминаются очень вовремя. Потому что вместе с ними приходят обида, злость и желание доказать всей семье, что я и есть тот самый наследник. Только женского пола. И пусть страшненький, как непрощенный грех, но ведь и знамения могут барахлить?

Может быть, если бы меня пореже называли «пустышкой» и «выкормышем», я бы не выросла тем, кем выросла: циничной девчонкой без стыда и совести. Уже за одно это родители заслужили крупицу моей любви. Будь я мягкотелой, как Тэона – сейчас бы уже валялась где-то внизу со свернутой шеей. А так, выросла способным укорениться где-угодно сорняком, с наивысшей степенью приспосабливаемости.

Перефразируя известную поговорку, меня-то как раз легче прокормит, чем убить.

– Йоэль? – раздается откуда-то сверху звонкой голос одной из девчонок эрд’Аргаван.

Хвала Взошедшим!

Но, как в третьесортном авантюрном романе, радость моя слишком поспешна.

Мой убийца идет ва-банк.

– Йоэль, зачем ты туда забралась? – кричит мелкая эрд’Аргаван, и мне хочется выть от ее непроходимой тупости.

«Да вот, – мысленно зло всплескиваю руками, – дай, думаю, свалюсь с лестницы, посчитаю ребрами ступеньки, сломаю пару костей, да и грохнуть башкой вниз. Вдруг из этого получится что-то хорошее?!»

Убийца все ближе. Я не вижу его, но готова поклясться, что слышу дыхание в правое ухо.

– Меня уби…!

Я при всем желании не успела бы закончить, потому что убийца пускает нож в дело.

Смутно догадываюсь, что собирается перерезать мне горло, но сегодня впервые в жизни удача на моей стороне. Удар получается смазанным, неприятным, но не смертельным. Тонкий кончик лезвия почти безболезненно вспарывает правую щеку.

Я почти слышу звук рвущейся кожи.

Моей кожи.

Моего лица!

Как будто мало мне уродиться бледной страшной бабочкой «Мертвая голова».

И на этом, кажется, исчерпан весь мой жизненный запас везения. Руке убийцы дважды не удается отправить меня на тот свет, но зато теперь я наверняка умру от потери крови. Через минуту – максимум.

Но минута – это целое ого-то! С целой минутой я еще потрепыхаюсь, потому что, продолжая болтаться немощной соплей, ничем себе не помогу. Но если разожму пальцы, смогу кулем свалиться прямиком вниз. То бишь – в шахту лестницы. По моим очень приблизительным подсчетам, шансы выжить, мягко говоря, так себе. Если все сложится: упаду на бок, не разобью ни обо что голову, если звезды вдруг встанут в нужное положение. И вообще если Взошедшим будет угодно вспомнить, что они уже и так достаточно надо мной издевались, и самое время поиметь хотя бы какое-то уважение к моим попыткам выжить!

Но я уже давно не рассчитываю ни на богов, ни на людей.

Только на свой собственный ум и интуицию. И именно она сейчас в три горла орет, что пора решаться – либо испытать удачу, либо спокойно подождать, пока убийца замахнется еще раз. Теперь уж точно не промахнувшись.

Варианты как на подбор, один другого «радужнее». Но уж чем сдохнуть с перерезанным горлом, лучше совершить прыжок веры. По крайней мере перед смертью я буду надеяться, а значит, отправлюсь на тот свет не в совсем уж в кислом настроении.

И так, я решаю падать. Остаются сущие пустяки – перекатиться к краю и нырнуть в безнадежно узкую дыру. И на все про все – мгновение между вдохом и выдохом.

– Йоэль, что у тебя там?! – Голос золовки звучит странно-взволнованно, как будто она там обо мне прямо изо всех сил беспокоится.

Убийца же тоже наверняка слышит ее голос.

И понимает, что очень рискует быть пойманным. Ну или как минимум увиденным.

Почему медлит?

Вам может показаться странным, что в такой момент, когда на кону моя собственная – единственная в своем экземпляре! – жизнь, я не прошу Взошедших простить мне мои вольные и невольные грехи, не смотрю на проносящиеся перед мысленным взором образы из прошлого, а с тоской думаю о том, что не заслужила даже хорошего убийцу. Наняли ради меня какого-то дилетанта. Видимо решив не тратиться на убогую беззубую вентрану.

И уже через мгновение, после его очередной ошибки, я окончательно убеждаюсь, что по мою душу пришел какой-то самоучка. Вместо того, чтобы прикончить меня, он зачем-то тянется ко мне свободной рукой. Чего-то такого мне как раз и не хватало, чтобы подстегнуть тело к последнему и, можно сказать, фатальному полету.

Я хватаю убийцу за запястье, резко подаюсь в сторону колодца, а вместе со мной туда же заваливается и мой «улов». Слышу что-то похожее на удивленное «ох!» и… разжимаю пальцы, проваливаясь в шахту вместе с убийцей.

Ну а в полете успеваю подумать лишь о том, что если моя рука не удержит этого неумеху, значит, самое время псам эрд’Аргаван узнать, какова на вкус плоть вентраны-вегеаринки.

Глава четвертая

Глава четвертая

Встреча с сознанием похожа на настоящий оживший кошмар. Один из тех, о которых я украдкой читала в книгах из отцовской библиотеки. «И тьма сгустилась, и боль пришла, и стала плоть страдать…»

В общем, ужас.

Представьте, что вы нежитесь где-то в еще не лишенном жизни месте: на берегу теплого Саатора или в озерной долине Ахемского края. Вам уютно и славно, не жарко и не холодно, вы сыты и довольны, и вашу голову не посещает ни единая скверная мысль. Вы абсолютно точно знаете, что все невзгоды прошли мимо вас.

Славная картина? Истинные Небеса на земле.

А теперь представьте, что совершенно неожиданно вас со всего размаху огревают по голове чем-то настолько тяжелым, что от черепной коробки остается лишь похожий на кровавый гриб скол на ножке шеи. А вся остальная часть улетает куда-то за пределы вашей видимости, но при этом болит так, будто все еще при вас. Представили?

Вот так «возвращаюсь» я.

Открываю глаза.

И, само собой, первым делом истошно ору и требую, чтобы мне немедленно дали целую бочку «сладкого сна». Или прекратили издевается и прирезали.

Я никогда не была терпимой к боли, даже несмотря на то, что чаще всех остальных с ней «встречалась».

То ли из-за надрыва, то ли, потому что провалялась без памяти неизвестно сколько времени, абсолютно не узнаю собственный голос. Потому что хриплю будь здоров, как загнанный в мыло конь в предсмертной агонии. Нет, у меня не райский птичий голосок, но я даже не представляю, что должно произойти, чтобы из моего горла вырывался вот этот… простите, Взошедшие, рев.

Но рев этот все-таки мой.

Ладно, Йоэль, спокойно и без паники. Разберёшься с этим потом.

А пока реши две вещи: почему до сих пор никто не пришел и почему ты вообще орёшь в пустоту?!

Когда возможности моей гортани заканчиваются и хрип превращается в тоскливый и унылый едва слышный стон, приходится признать – будущие родственники не слишком опекаются моим здоровьем.

И где, демон его подери, хотя бы сиделка?

И в завершение всех моих нерешенных задач организм решает напомнить, что пора бы шевелить конечностями, иначе справлять известную потребность придется под себя. Со мной всякое случалось, но я в жизни не прудила в постель, и лучше сдохну на пол пути к ночному горшку, чем буду лежать в луже.

Я уже говорила, что благодарна родителям за то, что своим безразличием превратили меня в крайне живучую заразу? Так вот, самое время поблагодарить их еще и за игнорирование моих слез. Часто ребенок плачет только чтобы привлечь внимание и получить порцию любви. Иногда – потому, что ему больно, страшно или просто некомфортно. А когда дитятко переходит на крик – дело труба. Когда мне было около пяти лет, и ко мне в комнату залезла здоровенная каменная сколопендра, у меня был выбор: позвать на помощь и надеяться, что она подоспеет раньше, чем тварь исколошматит меня в гуляш, или попытаться выкрутиться самостоятельно. Я выбрала второй вариант и, вспомнив, что каменные многоножки боятся огня, перевернула жаровню. Выходка хоть и стоила мне обожженных на всю жизнь ладоней, но зато я победоносно взирала на то, как моя смерть, шевеля жвалами и цокая множеством костяных лапок, выползает в окно.

Это был мой первый успех, и даже выволочка за едва не устроенный пожар не могла уменьшить его сладость.

Я на «отлично» усвоила тот урок: таким, как я, помощь не положена априори. Если я хотела что-то сделать – просто брала и делала. И со временем оказалось, что я выросла эдакой универсальной «самасебепомогайкой». Вот только иногда выть хотелось от того, что рядом не было ни единой живой души, способной искренне порадоваться моим победам или погрустить над поражениями.

Но, к чему я все это?

Самое время снова вытащить себя за волосы из болота.

И так, свое восстание из койки я решаю разделить на несколько шагов. Когда есть четкий план, любая – я ответственно это заявляю! – абсолютно любая задача по плечу. Многие выдающиеся правители, среди которых немало моих кумиров, добивались целей не грубой силой или завоеваниями, а хитростью и стратегическим планированием. Ну и капелькой везения.

Для начала нужно убедиться, что руки и ноги при мне, потому что ни тех, ни других я подозрительно не чувствую.

Пытаюсь пошевелить левой рукой. Вроде немного получается, хотя пальцы в кулак все равно не сжать. С правой рукой дела еще хуже. Пытаюсь пошевелить пальцами – и получаю в ответ мгновенную резкую боль от локтя в самое плечо.

Вот же Пекло!

«Спокойно, Йоэль, подобрала сопли, запихала слезы до лучших времен и успокоилась. Это просто боль – чистая физиология. Вспомни, что способность рыдать от эмоций отсохла у тебя за ненадобностью очень и очень давно. Так что соберись, тряпка, и попробуй еще раз!»

Снова шевелю пальцами. Ну и боль! Будь оно все трижды неладно!

К тому времени, как я, наконец, поднимаю свою многострадальную конечность, физиономия у меня вся в слезах. Зато мои старания вознаграждаются сторицей: я контролирую руки. Обе!

Кто бы сказал, что когда-то буду мысленно пританцовывать от такой ерунды?

Разглядываю свои ладони, потихоньку сгибаю и разгибаю пальцы. Хоть тут все как было: когти на месте, старый шрам тоже, и даже родимое пятно в виде летучей мыши.

Одно плохо: неестественно свернутый на сторону мизинец выглядит печально и уродливо. Неужели никто не удосужился вставить его на место, пока я валялась без сознания? Ну, родственнички дорогие, дайте только выйти замуж.

Следующим пунктом моего «восстания» становятся ноги. Потихоньку, одну за другой, помогая себе руками, с горем пополам спускаю их на пол. Чулок на мне нет, и от встречи босых ступней с ледяным полом аж зубы сводит.

Ничего, и это перетерпим. Но на ус намотаем.

Наконец, могу нормально осмотреться.

Эрд’Аргаван так же бедны, как и мы, но мне никогда не приходилось видеть у них не меблированных комнат. До сегодняшнего дня. Кровать, на которой я лежала – единственное, что разбавляет унылость серых каменных стен. Камень густо покрыт серым мхом, который, если память меня не подводит, растет только при низких температурах и постоянной влажности. Для отпрысков Старшей крови он не опасен, в отличие от людей, которых споры этого «абитус мортус» превращают в кровожадных монстров. И все же ни одна нормальная хозяйка не запустит свой дом до такого состояния. Разве что моей будущей второй матери было явлено очередное пророческое знамение с участием… мхов?

Отдышавшись и набравшись сил для очередного рывка, встаю на обе ноги.

Не буду уточнять, чего мне это стоит. Хвала Взошедшим, ночная ваза стоит около двери, а не, как обычно, под кроватью. Кстати, о двери. Грубо отесанные доски, перехваченные железными скобами.

Как в амбаре или кладовой.

Или – я поджимаю губы – как в темнице.

Но эту догадку развить не успеваю, потому что предмет моего изучения как раз издает ржавый скрежет – и ползет в сторону, впуская внутрь моего будущего свекра. За ним, сложившись чуть не вдвое, протискивается Бугай.

Комнатушка резко как будто сужается втрое.

– Ты очнулась, – скрипит сухой пень – скаарт эрд’Аргаван. Опускает взгляд мне на ноги. – И встала.

О моем будущем свекре, в отличие от его жены, сказать почти нечего. Он – одиночка. Не меланхоличная флегма, как мой отец, а именно одиночка, которого общество разумных существ не утомляет, а раздражает и злит. Лично я думаю, что папаша моего Брайна – тот еще псих. Но доказать никак не могу, потому что не ловила его ни за потрошением котят, ни за отбиванием поклонов тараканьим богам.

А еще он, кажется, единственный, кто имеет некоторое представление о моих далеко идущих планах. Именно поэтому мы друг друга на дух не переносим.

– Встала, – кое-как ворочаю языком. – Почему я…

«В темнице» чуть было не срывается с моих губ, но до выяснения обстоятельств решаю не касаться щекотливых тем. Мало ли, возможно, я так орала от боли, что меня решили поместить в западное крыло замка, в котором я ни разу не была и которое больше остальных пострадало после землетрясения.

Гаррой делает еще шаг вперед, и Бугай становится позади него, изображая похожую на человека гору. Кстати, я не говорила, что мое вынужденное вегетарианство вовсе не означает, что я равнодушна к запаху крови? В спокойном и удовлетворенном состоянии я почти безболезненно переношу присутствие людей, но стоит ослабеть – и организм включает заложенный природой механизм самосохранения. В теперешнем состоянии присутствие ненавистной, но весьма мясистой туши Бугая провоцирует обильное слюноотделение. Настолько мощное, что мне приходится выплюнуть значительную ее часть себе под ноги.

– Прошу прощения за столь…

– Что ты знаешь о покушении на императора и какую роль сыграла во всем этом? – грубо перебивает папаша Брайна. И, не дав мне опомниться, предупреждает: – Не вздумай врать, мерзавка. У меня есть четкие указания доставить тебя живой, но, если начнешь юлить – ничто не помешает мне оторвать тебе голову и сослаться на старческую забывчивость.

Чтобы описать мое удивление от услышанного, лучше скажу, что в сравнении с этими словами удар под ребра, чуть не отправивший меня на тот свет, теперь кажется просто дуновением ветерка. Чтобы не грохнуться, цепляюсь в спинку кровати, но все равно не удерживаю равновесие и ослабевшим кулем опускаюсь на кровать.

– Я ничего не понимаю. – Не самый достойный ответ, но другого я не придумала.

Старый пень продолжает буравить меня взглядом. Его верхняя губа то и дело нервно дергается, изредка обнажая пожелтевшие от старости кровососущие клыки.

Он мне не верит. И, что гораздо хуже, мне совершенно нечем защищаться. Потому что я впервые в жизни настолько искренна в своем неведении.

– Сколько я была без сознания? – Кажется, самое время внести ясность в нашу «милую беседу».

– Три дня, – нехотя отвечает старик.

Много, но все же меньше, чем я опасалась.

– Что со мной случилось?

Глава эрд’Аргаван прищуривается, наверняка оценивая глубину моей потери памяти. Приходится изображать истукана с каменным лицом. Почему я скрываю, что помню все до мелочей? Потому что нужно потянуть время, чтобы соорудить хоть какую-то видимость обороны. Иначе старик исполнит угрозу, с него станется.

– Ты действительно ничего не помнишь?

Я хочу вложить всю силу своего актёрского мастерства в самый убедительный кивок, но стоит попытаться это сделать, как содержимое головы взрывается тысячей осколков. Ощущения такие, словно кто-то подложил в мозги основательно взболтанную взрывную смесь, и моя беспечность приводит ее в действие. На какое-то время забываю и о боли в плече, и о вывернутом мизинце, и об обвинениях, которое не сулят ничего хорошего. Я могу лишь крепко держать ладонями свой несчастный череп и пытаться успокоить себя тем, что, вопреки опасениям, он все еще на месте и целехонек. Хотя, мои выводы могут быть и преждевременны.

Когда первая вспышка боли немного утихает, я соображаю, что на моем лице появляется что-то такое, чего там раньше точно не было. Во всяком случае, если верить кончикам пальцев правой руки, которые как раз прохаживаются вдоль чего-то горячего, влажного и чрезвычайно болезненного. Наверняка именно это и является главным очагом страданий.

– Вспомнила? – хрипит старик и даже не скрывает, что мое беспомощное положение чрезвычайно его забавляет.

Я уже говорила, что мы друг друга недолюбливаем? Кажется, самое время придумать новое определение нашим отношениям. Что-то из категории «тихо желаем друг другу милой мучительной смерти»

– Я… не… – Проклятая боль! – Что с моим лицом?

Получается, как будто, убедительно. Я медленно, стараясь не поддаваться панике, исследую щеку. Даже не хочу представлять, как это выглядит на самом деле, но рана тянется чуть ли не от самого глаза к челюсти и еще ниже. Похоже, меня заштопали и весьма топорно, потому что наощупь стежки кажутся невозможно огромными.

– Ты упала с лестницы и напоролась на собственный нож, – расщедривается на откровение мой визави. – Которым, насколько мне известно, собиралась выпустить кишки одной из моих дочерей.

Я сглатываю. Мне срочно требуется порция свежего воздуха. И впервые в жизни хочется с головой окунуться в ледяную воду, хоть я абсолютно теплолюбивое существо, как бы абсурдно это не звучало, учитывая мою «природу». Необходимо срочно взять себя в руки, собраться, вышвырнуть все лишнее и раздавить жалость. Она и раньше не была моей спутницей, а в ситуации, когда жизнь висит на волоске, точно трансформируется в утаскивающий на дно камень.

Чтобы внести немного ясности.

Сестры моего несчастного Брайна – это особенный сорт безмозглых, бесполезных паразитов, которым, по странному стечению обстоятельств, посчастливилось родиться в знатном вампирском семействе. Ума это им не добавило, но наделило некоторыми полезными качествами, например – быть выгодным «товаром» для укрепления будущих связей семьи, которая должна была стать моей. И каким бы ни было мое к ним отношение, мне даже в голову не приходило резать кур, несущих золотые яйца.

– Я до сих пор не понимаю, о чем идет речь, скарт эрд’Аргаван. – Этими словами я начинаю выстраивать свою колченогую защиту. По правде говоря, ни на что вообще не надеясь, но рассчитывая хотя бы как следует побрыкаться. – Где я? Почему меня держат как какую-то преступницу? Почему мои раны не обработаны надлежащим образом? И как вы смеете обвинять меня в чем бы то ни было, не удосужившись даже ввести в курс дела?

Оскорбленную невинность играю я так себе, и старика эта тирада нисколько не трогает. Скорее, забавляет: его сухие белесые губы расходятся в поистине сумасшедшем оскале. Я невольно выпрямляю спину, сама себе напоминая кролика, который перед лицом льва надеется, что гордо задранные уши заставят противника отступить. Как бы не так.

– Девчонка. Отвратительная гадина. Червь эард Кемарри в самом сердце моей семьи. – Этими словами он убедительно дает понять, что ни одна моя уловка не прошибет его стальную уверенность в своей правоте. – Спрашиваю еще раз – что ты знаешь о покушении на императора?

В ответ на это я убедительно и крайне болезненно падаю в притворный обморок. К счастью – или несчастью, как посмотреть – у меня была возможность попрактиковаться, и я не сплоховала. Знаете, что самое сложное в обмороке? Не сама симуляция – с ней-то как раз проблем никаких: расслабляешь все мышцы и позволяешь телу грохнуться, как ему вздумается, хоть мордой в пол, хоть задницей об острый бордюр. Сложности начинаются потом, когда приходит очередь изображать бессознательное тело. Если падение прошло не очень удачно, задача осложняется в разы.

Я падаю навзничь, благо, для этого приходится преодолеть всего половину высоты: сначала бухнуться на постель, а уже оттуда – кувырком на пол. Больше всего достается бедру, им я решила пожертвовать, чтобы спасти голову. Падаю на левую часть лица, потому что столкновение свеженького шрама с полом сулит мгновенный и эпический провал.

В кои-то веки Взошедшие сжалились, и старый пень клюет на наживку. Правда, не слишком-то спешит оказывать мне помощь. Для начала со словами полными подозрительного разочарования «Глянь, не сдохла ли?» отправляет Бугая на разведку. Я мысленно готовлюсь к чему-то неприятному – и не зря. Бугай не слишком церемонится и, попинав мое «бессознательное» тело так, что у меня затрещали ребра, говорит:

– Кажись, дышит, но выглядит неважно. Как бы не окочурилась.

– Проклятье.

Через несколько секунд я слышу лязг замка, потом – недовольную брань за стеной и гулкое поддакивание Бугая. Выждав еще немного, перевожу дух. Мой план срабатывает, и я выиграла несколько драгоценных минут. По лицу течет что-то густое и липкое, я рискую попробовать – и снова оказываюсь права. Мало того, что бои будущие родственнички не удосужились подлечить меня таумическими заклинаниями или зельями, так еще и рану как следует не зашили, потому что несколько кривых швов уверенно расходятся, выворачиваясь наружу как подожженное крыло бабочки.

Мне очень больно – и снаружи, и внутри. И если после всего, что я успела о себе рассказать, вы до сих пор думаете, что я беспокоюсь из-за шрама – вы все еще меня не знаете.

Плевать я хотела на шрам. Он доставляет лишь физическую боль, но и только. Я и так не красотка и никогда не видела себя покорительницей мужских сердец. Можете считать меня заносчивой дрянью, но я слишком умна, чтобы прожигать жизнь за столь бесполезным занятием.

У меня болит печенка. И почки. И, чтоб его все в пекло, больше всего болит уязвленная гордость. Будь у меня чуточку больше уверенности – я бы заставила поганца ответить за каждую унцию унижения, за каждый удар и каждое обвинение. Но такие, как я, слишком бедны для такого дорого удовольствия, поэтому придется довольствоваться тем, что есть. Как бы там ни было, голова все еще на месте и даже боль не уменьшила ее мыслительных способностей.

Что я имею на данный момент? Сначала меня обвинили в покушении на императора, а позже в том, что я собиралась прирезать одну из девчонок эрд’Аргаван. Кроме того, о моем падении либо ничего не знают, либо делают вид, что не знают. И еще, чуть не забыла самое важное – старик обмолвился о чьих-то указаниях сохранить мне жизнь и куда-то доставить. Не слишком много, но достаточно, чтобы сделать выводы.

Самое неприятное – покушение. Судя по тому, что я провалялась без памяти три дня, могу предположить, что основные виновники уже схвачены и наказаны. У Первых-из-Первых богатый опыт в раскрытии заговоров, иначе они не правили бы третью сотню лет подряд. Им удалось сохранить власть даже в Смутные времена, последовавшие за падением Взошедших. Следовательно, если мой будущий родственничек так охотно обвиняет меня в причастности, я, по какому-то злому стечению обстоятельств, попадаю в список заговорщиков. Вариант, что он мог сам меня оболгать, отметаю сразу. Тот факт, что заговорщица долгое время проживает под опекой его семьи, ставит под удар всех ард’Аргаван. Да и чего ради убирать меня с доски? Все отпрыски Старшей крови большие любители устроить кровавую резню, но даже они, если дело заходит о таком пустяке, как разрыв помолвки, предпочитать действовать цивилизованными способами.

Мое падение и обвинения в попытке убийства его дочери, очевидно, вытекают из первого. Старик узнал о покушении, а тут как раз меня нашли, да еще и с ножом. Могу ошибаться, но похоже, мое падение случилось примерно тогда же, когда скарт узнал о покушении на императора. В том, что за мной пришел убийца, я ни капли не сомневаюсь. И, скорее всего, мне следует забыть о поколоченных Бугаём ребрах и поблагодарить старикашка за то, что запер в башне. Очень может быть, что от второй попытки покушения меня спасли именно эти стены.

Остается вопрос: кому и зачем меня убивать? Я не умею держать язык за зубами, всегда говорю, что думаю и обычно не стесняюсь в выражениях, потому и нажила себе какое-то количество врагов. Хоть и не особенно большое, учитывая, что я, банально, почти нигде не была. Но разве вы бы стали убивать потому, что кто-то сказал вам в глаза, что вы жирная, у вас воняет изо рта, и ваш муж предпочитает вам общество пухлых румяных пареньков? Максимум, выдрали бы клок волос или напакостили каким-нибудь проклятием.

Нет, тут определенно что-то другое. А учитывая сопутствующие обстоятельства и мое полное неверие в совпадения, вывод напрашивается сам собой, и он, увы, нерадостный.

Глава пятая

Глава пятая

Старый пень возвращается в сопровождении двух человек, в голосе одного из которых я узнаю Ленарда – семейного лекаря эрд’Аргаван. Еще один человек. Взошедшие, дайте мне терпения выдержать этот запах.

К счастью, Ленард страдает хроническим недугом и постоянно кашляет, потому щедро обмазывается мазями собственного производства. Воняют они прескверно, но сейчас я как никогда рада этой вони. Она хоть немного, но перебивала густой запах его крови.

Ленард откупоривает какой-то пузырек, сует его мне под нос. Хвала Взошедшим! Я изображаю убедительный стон, но для дела еще немного валяю комедию. Ленард пару раз поднимает и роняет мою руку. Оба раза, как она падает на пол, я едва сдерживаюсь, чтобы не выругаться. Кончается тем, что Ленард что-то бормочет о моем «тревожном состоянии» – и старому пню приходится отдать Бугаю приказ вернуть меня в постель.

– Боюсь, у эстрани серьезная кровопотеря, – кряхтит старый лекарь, – ее рану…

– Приведи паршивку в чувство, – шипит старик, – я должен поговорить с ней.

Я позволяю лекарю напоить меня горькими смрадными микстурами, но они действительно меня бодрят. Я даже могу самостоятельно сесть, и Ленард занимается моей раной. Судя по его тяжким вздохам, дело весьма скверно.

– Рана очень глубокая, – причитает эскулап, бережно прикладывая к ней пропитанные снадобьями припарки, – прошло слишком много времени. Боюсь, что я не настолько силен в таумическом искусстве исцеления, чтобы поправить дело.

Ну и кому ты это говоришь, болван? Неужели не видно, что скарту плевать на меня с высокой колокольни.

– Пошел вон, – приказывает старик. И для пущей убедительности громыхает тростью по полу.

Лекарю нужна всего пара мгновений, чтобы собрать склянки в потертый саквояж и раствориться без следа. Старик чертит в воздухе знак – и материализует для себя массивное, лишенное всяких красот деревянное кресло. Пристраивает туда свой тощий зад. Бугай, как вышколенная собака, занимает место позади.