Текст книги "Безымянная Колючка (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)

– Что ты знаешь о покушении? – повторяет вопрос скарт.

– Лишь то, что слышала от вас, – отвечаю я. Припарки Ленарда сотворили настоящее чудо: мое несчастное изуродованное лицо будто задеревенело, и в голове прояснилось. То, что нужно, чтобы я была во всеоружии – то есть, могла трезво соображать. – Я действительно упала с лестницы, но никакого ножа у меня не было. Понятия не имею откуда он.

Почему я не говорю о покушении? Потому что в случае, если ко мне действительно подослали наемного убийцу, семья старика тоже попадает под удар. Мало ли кого может зацепить отскочившим от меня рикошетом. Самое правильное в таком случае – на всякий случай избавиться от меня до того, как в его дом снова придут убийцы. А старикашка и так едва сдерживается, чтобы не проломить мне череп своей тяжелой палкой.

– Врешь. – Он подается вперед, и Бугай следом, словно привязанный на невидимую веревку. – Не верю, ни единому слову.

– Кто покушался на императора и почему вы считаете себя вправе решать, будто я к этому причастна? – Я говорю спокойно и сдержанно, а что еще остается?

Старик продолжает недовольно кряхтеть. От усилия не сорваться и не привести угрозу в исполнение остервенело скребет подлокотники своего табурета. И, знаете, в гробовой тишине эти ужасные звуки буквально сводят меня с ума. Можно сказать, я держусь из последних сил, и старик прекрасно это понимает.

Не знаю, какие убедительные голоса заставляют его нарушить молчание, но скарт, прочистив горло кашлем, снова открывает рот.

– Три дня назад я получил известие о том, что на императора было организовано покушение. Заговорщикам удалось исполнить задуманное: император Дэрис умер. Старший наследник кронпринц Ашес заколот в собственной постели. С благословения Совета Голосов, вчера на императорство коронован младший наследник Ниберу. Именно он потребовал выдать тебя живой, потому что твои родители и сестра были признаны организаторами заговора. Твои родители во всем сознались, вчера, сразу после коронации нового императора, их предали публичной пытке и казни «позорным шипом». Твоя сестра попыталась сбежать, но угодила в собственную огненную ловушку и сдохла в огне. Собаке – собачья смерть.

Хотите, я удивлю вас еще раз? Из всего перечня крайне неприятных и пугающих своими перспективами новостей, больше всего меня расстроила новость о смерти кронпринца Ашеса. Потому что даже я, бессердечная зараза, оказалась способна на искренние чувства. Даже если они целиком невозможны и совершенно безответны.

С Ашесом мы познакомились около полугода назад. Мне как раз исполнилось семнадцать, и отец, сговорившись о помолвке, по установленному порядку отправился ко двору, чтобы получить у Императора разрешение на заключение брака. Что я, что мой жених, были отпрысками Старшей крови, детьми Старших семей. Такие союзы давным-давно под полным строгим контролем правящей династии. Раньше для подобной беспрецедентной власти было куда более прозаическое обоснование – Старшая кровь должна оставаться чистой во что бы то ни стало. Все, что ее усиливает, заслуживает всяческого поощрения, а то, что разжижает – порицается. Исторические очерки пестреют поучительными историями о том, каким немыслимым казням подвергались те, кто рискнул связаться с особями Низшей крови – людьми. Правда после того, как между Старшими семьями завязалась борьба за власть, императорское благословение брака приобрело совершенно иной смысл и цель. А именно – тотальный контроль за союзами и альянсами. Одна сильная Семья – это все равно всего лишь одна семья. Но союз двух амбициозных Семей может сулить огромные неприятности.

Когда мы, я, мой несчастный Брайн, наши отцы и матери, прибыли ко двору, я могла думать лишь о том, как бы повыгоднее для себя разыграть навязанный брак. Пока наши родители преклоняли колени и отвечали на вопросы своего Императора, я, согнувшись в поклоне, в сотый раз уговаривала себя не думать, как немощен и уродлив мой жених. Я была так увлечена этим грустным занятием, что не сразу заметила открывшийся прямо перед императором портал. Не будь я «пустышкой», наверняка почувствовала бы возмущение таума, но я ко всем этим высоким материям была глуха с рождения.

Кстати, забыла сказать – я всеми фибрами души ненавижу таумические штуки вроде огненных стрел, кислотных дождей и туманов смерти. И да, ненавижу именно потому, что страшно завидую тем, кто способен вытворять все эти недоступные мне вещи одним усилием мысли или по щелчку пальцев.

Когда наследник престола, кронпринц Ашес, вышел из портала, он был весь с ног до головы перемазан кровью, со своим черным клинком из закаленного в крови демонов обсидиана. По легенде, лишь истинные наследники Первейших-из-Первых могут поднять обсидиановый меч, для остальных подобное действо равносильно попытке взвалить на плечи гору. Кронпринц Ашес легко управлялся с клинком всего одной рукой.

Вы верите в любовь с первого взгляда? Я – нет. Потому мне вдесятеро сложнее описать то, что творилось в моей голове и в груди, когда наши взгляды пересеклись. Возможно, всему виной контраст: рядом с высоким, крепким, окровавленным и безумно прекрасным кронпринцем, мой несчастный Брайн превратился в окончательного урода.

– Наследник Ашес… мертв? – Мои первые слова после этого ужасающего известия. – Это… точно?

Старик изрыгает из себя бурный квакающий смехом, как будто ему в глотку натолкали мерзких летучих мышей. Он долго не может остановиться, а я с каменным лицом напряженно жду ответа. Не могу поверить в то, что старикашка сказал правду. Это – нонсенс. Последняя блоха в самом затхлом уголке Шида знает, что Ашес – непобедим. Говорят даже, что он заколдован материнским Последним дыханием, а потому ничто, ни в Мертвой долине, ни в Небесных чертогах не может причинить ему смертельный вред. А еще он с десяти лет не знал поражений в поединке. А в четырнадцать стал обожаемым солдатами генералом Бескровных, которые не единожды доказали, что две сотни воинов могут переломать хребет куда более многочисленной армии. Если кому-то из наследников и могут перерезать горло в собственной постели, то точно не Ашесу. Это так же нелепо, как сказать, будто Взошедшего задушил комар.

Мое терпение, наконец, вознаграждается. Старый скарт перестает гоготать и смотрит на меня с неприкрытым желанием учинить собственноручную расправу. Признаться, его острые, как бритва когти куда опаснее, чем мои. Создателям было угодно сделать вентран наименее приспособленными из всех четырех рас Старшей крови. А уж я вообще особенный, уникальный «экземпляр» беспомощности.

– Ты отлично притворяешься, – клацает языком скарт ард’Аргаван. – Чуть больше старания – и я бы попался на уловку, как ребенок.

– Мне ничего не известно о покушении. – Никогда бы не подумала, что буду впервые в жизни говорить чистую правду – и мне не поверят! – Моя семья никогда бы не приняла участия в таком проклятом деле, тем более – не организовала бы его. Вы знаете, какой затворнический и аскетический образ жизни ведут ард’Кемарри, знаете моего отца, который презирает светскую возню и политику. Утверждать, будто мои родители и сестра причастны к покушению, равносильно попытке доказать, будто на небе всего одна луна. Поэтому я не прошу, я требую немедленно посвятить меня в детали произошедшего.

Тут я перегибаю палку. Мягко говоря, «перегибаю». В сложившихся обстоятельствах я могу разве что «унизительно просить» или, на худой конец, «взывать к душевной доброте и состраданию», но никак не требовать. Старик делает едва заметный жест рукой – и Бугай, вызывающе и с громким хрустом разминая пальцы, шагает ко мне. Стоять против этого безмозглого мяса с гордо поднятой головой, может, и эффектно, но крайне глупо. Поэтому я тут же грохаюсь на колени и с поникшей головой униженно молю о пощаде.

И хоть от Бугая мне все же достается крепкая оплеуха, старик проявляет милосердие. После полученного удара я еще какое-то время качаюсь по полу, завывая, как проклятый призрак. А когда возвращаю способность связно говорить, мои первые слова таковы:

– Благодарю за урок, скарт. Впредь я буду должным образом усмирять свою дерзость и непочтение.

В героических романах, которые я, к стыду своему, тоже время от времени почитываю, в подобной ситуации герой обычно корчит победную рожу и пафосно плюет врагу в лицо. Никогда не понимала, откуда растут ноги у подобной тупости. Выкинь я что-то подобное – моя голова совсем не по-геройски каталась бы по полу отдельно от туловища. И у меня есть своя собственная теория, почему злодеи на протяжении всей истории остаются целехоньки. Потому что они умеют красиво врать и изворачиваться, притворяться и дурачить всех вокруг. Да и в конце подыхают лишь потому, что изменяют одному из этих правил.

– Император Ниберу требует доставить тебя к нему. Он хочет тебя допросить.

На этот раз я ограничиваюсь безопасным кивком.

– Он уже допросил меня и скарту. Готов биться об заклад, наши заверения в своей непричастности его не слишком убедили. Скорее всего, он хочет допросить тебя и выпытать то немногое, что отказались говорить твои родители.

Я сразу отбрасываю мысль, что отец и мать могут действительно оказаться заговорщиками. Тем более, это не может быть Тэона. Сестра умница и красавица, но настолько же увлечена наведением внешнего лоска, насколько он мне отвратителен. Заговоры она может строить разве что против собственных шпилек и булавок.

– Если ты действительно была с сговоре с кем-то из моего семейства – назови мне их имена.

Старик снова нервно стучит тростью по полу, и эти звуки причиняют мне невыносимые страдания.

– Взамен обещаю держать своего помощника, – он ухмыляется и недвусмысленно кивает взглядом на Бугая, – на цепи.

Вот мы и подошли к самой интересной части подобных разговоров – мы стали торговаться. По принципу «баш на баш, но я все-равно тебя одурачу». Как будто я не понимаю, для чего ему это нужно. Если я заговорщица и успела переманить на свою сторону кого-то из его семьи, он в любом случае попадет в немилость к новоиспеченному императору. И кем-то обязательно придется пожертвовать. Логичнее всего забрать наследника, потому что это равносильно прижиганию головы гидры – обезглавленная таким образом, она больше не отрастит новую башку. Старый скарт не может этого не понимать, потому решил выбрать из двух зол меньшее, пока у него еще есть выбор. И меньшее зло – обезглавить тех несчастных, чьи имена я назову, и в качестве жеста раскаяния преподнести их Императору. Смирение всегда эффективно против гнева, тем более, когда оно насквозь пропитано трагедией – ради справедливости и чтобы доказать свою верность, отец обезглавливает собственных детей! Император будет вынужден принять жертву, а как иначе?

От желания соврать и назвать имя Брайна у меня сосет под ложечкой. Здравый смысл подсказывает, что скарт никогда не пойдет на это, и даже если я смогу убедить его в виновности сына, меня тут же и прихлопнут, а императору скормят какую-то правдоподобную басенку о попытке побега.

Поэтому я как можно убедительнее, пуская скупые слезы и заламывая руки, уговариваю своего тюремщика, что никто из его семейства не знал о замыслах моей семьи, равно как и я. Не то, чтобы он верит, но на его сморщенном, как высохший слизняк лице, мелькает тень сомнения.

Это мой шанс.

– Вы как никто другой знаете о сложных отношениях между мной и мое семьей. Мне казалось, мой отец достаточно ясно дал понять, что я им не нужна. То, что эрд’Аргаван приняли меня в свою семью, было для меня настоящим благословением Взошедших, я бы никогда не посмела причинять вам вред. Меня тяжело назвать бесхитростной душой, – на эти мои слова старикашка реагирует гаденьким смешком, – но я никогда не стала бы очернять семью, которую мечтаю назвать своей. Тем более, зачем мне это? Мы оба знаем, что в случае, если эрд’Аргаван падут, мне тоже есть что терять.

О да, мы друг друга прекрасно понимаем. Старик снова хмурится и на какое-то время отрешенно погружается в размышления.

Если честно, за мной редко водится подобная глупая откровенность – раскрывать карты еще до начала серьезной игры. Но что мне остается делать? Если на чаше весов лежит собственная жизнь, я готова пожертвовать чем угодно, лишь бы не дать мерной тарелке опуститься ниже критической отметки. Кроме того, я говорю чистую правду, ведь уничтожение ард’Аргаван ставит жирный крест на моих честолюбивых планах добиться высокого положения. Из личных наблюдений я давно сделала вывод, что в любой напряженной ситуации доля правды необходима, чтобы придать солидность всем остальным словам.

И все же старик продолжает о чем-то размышлять, и с каждой секундой молчания мои надежды выбраться из этого болота становятся все слабее.

– Хорошо, будем считать, я тебе поверил, – наконец, произносит он.

Таким же тоном он мог сообщить о том, что на всякий случай решил меня прирезать. Но я все равно рассыпаюсь в благодарностях. Кстати, почти искренних, потому что он, по крайней мере, пока не собирается лишать меня жизни. Теперь главное держать за зубами свой иногда через чур длинный язык и не взбесить старого пня, потому что второй раз выпросить помилование уже точно не удастся.

– И ты действительно ничего не знаешь о заговоре? – Он сводит к переносице седые косматые брови.

– Клянусь. – Неподдельная искренность всегда отбивает охоту выпытывать дальше. Поэтому, если есть возможность безболезненно и с выгодой для себя сказать правду – ее нужно сказать.

– И ты сможешь подтвердить это под пытками и заклинаниями?

– Да.

Скарт снова надолго замолкает. Что еще он хочет услышать? О чем вообще можно говорить с тем, кто только что, как на духу, признался в полном неведении и абсолютной непричастности?

– Зачем ты хотела убить моих девочек?

– Я не хотела их убивать! – Еще пара таких вопросов, и я рискую потерять репутацию скользкой лгуньи. Еще никогда в жизни я не говорила столько чистейшей правды за раз!

– Тогда зачем тебе понадобилось это?

Он делает едва заметный кивок – и Бугай, достав из-за спины что-то небольшое, завернутое в тряпку, вкладывает это в когтистую лапу своего хозяина. Я догадываюсь, что внутри, и, снедаемая любопытством, рискую приблизиться на пару шагов. Бугай хмурится, издает предупредительный низкий рык. Старик отмахивается от его собачьей стойки, мне же милостиво позволяет подойти ближе, одновременно откидывая край тряпки. На темном отрезе ткани лежит стилет: около двенадцати дюймов длинной заточенной четырехгранником стали. Рыхлый и на первый взгляд старый металл клинка едва заметно отливает синевой. Самое главное, что сразу привлекает внимание – рукоять. Слишком простая для такого великолепного образчика кузнечного мастерства. Нарочито простая, если говорить точнее.

Я узнала бы это лезвие из сотни, да что там, из тысячи! Потому что оно было моим.

– Что скажешь? – Старикашка внимательно следит за моей реакцией.

– Скажу, что это красивая вещица наверняка оставила мне вот эту далеко не красивую царапину. – Я указываю на рану, на всякий случай держа палец подальше от лица. Сама мысль о том, чтобы притронуться к ней, уже вызывает жутчайшую головную боль.

– И ты не знаешь, чей он?

– Понятия не имею.

Знаете, несмотря на свой юный возраст, я бы могла написать целый трактат об искусстве вранья. О том, что оно заслуживает самого бережного и тщательного изучения. Например, как токсикология: небольшие, но регулярные порции яда не причинят серьезный вред, но однажды могут спасти от смертоносной дозы. Так же и с ложью: если практиковать ее постоянно, в нужный момент она получится достаточно убедительной. Поэтому начинающие лжецы так неуклюжи и неубедительны, а профи становятся советниками у власть имущих и без риска для собственной шкуры вершат судьбы мира.

Я далеко не профи, но, благодаря регулярной практике, успела приобрести кое-какое мастерство. Сложнее всего выдержать взгляд глаза в глаза. Для этого необходимо не просто очень хотеть убедить в своей правдивости остальных – необходимо заставить верить себя самого. Что может семнадцатилетняя вентрана с куцыми клыками знать о клинках работы Эпохи Перерождения? Конечно же, совсем ничего. Вот я, например, с легкостью в это поверю, и заставляю поверить всех вокруг.

– Он был в твоей руке, когда тебя нашли, – рассказывает старик. Моя предыдущая откровенность дает плоды: по крайней мере, скарт больше не смотрит на меня, как на ходячее воплощение лжи.

– Мне очень жаль, скарт, но я ничего не помню.

– Этна сказала, что слышала какой-то крик на лестнице. Она вышла, услышала шум и пошла посмотреть, что случилось.

Значит, из всего немалого выводка девчонок эрд’Аргаван мне повезло нарваться на недалекую, глухую и почти слепую Этну? Воистину, у Взошедших удивительное чувство юмора.

– Тебе следует вознести ей хвалу, потому что, если бы не моя дочь, ты бы истекла кровью.

– Могу я взглянуть поближе?

Я говорю это просто так, чтобы подыграть своей заинтересованности, поэтому, когда старик вкладывает кинжал мне в руку, моему удивлению нет предела. Если вы думаете, что он должен бы опасаться за свою жизнь, то это лишь потому, что вы не видели Бугая. Одного присутствия этой тупоголовой, но большой и исполнительной горы мяса достаточно, чтобы обезглавить даже мысли о резких движениях или неосторожных жестах.

Кинжал приятно тяжелит ладонь. Непритязательная рукоять согревает даже сквозь узлы и плотные складки старых ожогов на коже – напоминание о моем бурном детстве, когда я еще не теряла надежды пробудить в себе хоть толику каких-то таумических талантов. Лезвие отлито из расплавленного до жидкого состояния камня, прилетевшего откуда-то из-за горизонта. А синее сияние – усмиренный и заключенный в оболочку поток Первозданного таума. Во всем Шиде и далеко за его пределами нет ничего и близко столь же прекрасного и смертоносного. Но для меня это не просто артефакт, это – подарок. Как ни странно это звучит, первый и, на данный момент, единственный.

Проклятье, в груди колит так сильно, что я никак не могу сдержать всхлип. К счастью, старик принимает его за выражение удивления.

– Красивая вещь, не так ли? – Скарт облизывает сухие потрескавшиеся губы. Интересно, когда он последний раз утолял Голод? Выглядит очень скверно. Может быть причина его нервозности в том, что и его инстинктам крайне некомфортно рядом с мясистым Бугайом, наполненным живой горячей кровью почти «по горлышко». Гаррои, в отличие от нас, вентран, куда более зависимы от человеческой крови. Правда, потому они и превосходят нас численностью и силой. – Не знаешь, откуда бы ей взяться у меня в доме?

Этот вопрос и меня чрезвычайно сильно интересует! Как мой бесценный подарок, который я, как и пообещала, спрятала в надежном месте, вдруг оказался в руке убийцы?! Найти и выпотрошить мой тайник – это наглость, но пытаться пырнуть хозяйку ее же «клыком» – форменное издевательство.

Клык. О, Взошедшие, зачем вы так со мной.

Ашес сказал: «Это будет вашим клыком, эстрани, взамен тех, которых вы от рождения лишены. Берегите его, и когда-нибудь он спасет вам жизнь».

– Необычная, – с трудом сдерживая растущее желание спрятать кинжал, произношу я. Нужно немедленно придушить все чувства, иначе они меня погубят.

Старик грубо вырывает кинжал из моей ладони и мне остается только беспомощно хватать пустоту слабыми пальцами.

– Я чувствую в нем настолько сильную таумическую магию, – скарт вертит артефакт перед самым своим носом, – что даже моему личному заклинателю не удалось разгадать ее природу. Он сказал, что это вещица из древности, когда нас еще и в помине не было, а Взошедшие только начали покорять небесный свод. Скорее всего, кинжал бесполезен, но заклинатель все равно убедил меня спрятать его подальше и поглубже, и окружить охранными рунами.

Нет. Нет. НЕТ.

Я должна что-то придумать, чтобы вернуть то, что принадлежит мне!

Я должна, но… Моя голова снова раскалывается от боли и от мыслей, которые перестают ходить стройными рядами, а начинают носиться внутри черепа словно стая испуганных воробьев. Всегда нужно уметь вовремя остановиться, а как раз сейчас я очень близка к тому, чтобы по глупости наломать дров любым неосторожные словом.

Мне срочно требуется отдых. Действие обезболивающих припарок закончилось, и с каждой минутой пульсирующая больше в щеке становится все невыносимее.

Подарок Ашеса найден и попал в цепкие руки старика практически без надежды быть возвращенным. А сам Ашес… Нет, я не буду в это верить, потому что не могу. Есть вещи, которые невозможно принять на веру, настолько они абсурдны. Смерть наследника, заговор, скоропалительная казнь моих родителей, покушение на меня – переварить этот поток чепухи мне поможет разве что другая голова.

Силы окончательно меня покидают, и я малодушно скукоживаюсь на кровати. Что поделать, даже я иногда нуждаюсь в отдыхе, хоть сейчас для него самое неподходящее время. Буду оправдывать себя тем, что случаются битвы, в которых своевременное отступление – гарантия будущей победы. И, мысленно кусая губы, смотреть, как мой драгоценный подарок снова кутают в грязную тряпку, а потом и вовсе передают Бугаю. Это самые недостойные руки, которые только можно представить!

– Могу ли я попросить прислать ко мне лекаря еще раз? – молю я.

– Попросить можешь, – старик, опираясь на руку Бугая, медленно поднимается из кресла – и оно тут же исчезает. – Но… нет. Скоро здесь будут люди императора, которым поручено доставить тебя во дворец для допроса. Это лишнее, но я все же обозначу – ты более не невеста Брайна и, если император потребует свидетельств против тебя – мы их дадим. Кроме того, думаю, в следующий раз мы встретимся в день твоей казни, поэтому я лучше скажу сейчас.

Скарт уже почти у самой двери, и широченная спина Бугая делает его невидимым для моих глаз.

– Ты всегда мне не нравилась, потому что впервые рядом появился кто-то достаточно умный и хитрый, чтобы заставить мою старую задницу нервно сжиматься.

Ну надо же, а я почти поверила, что нашла лазейку хотя бы к одному из его сердец.

Глава шестая

Глава шестая

Я не помню, сколько времени нахожусь в заточении у своего так и не состоявшегося свекра. Но вполне достаточно, чтобы проклясть весь мир, всех Старых богов, над падением которых я всегда насмехалась, и Взошедших, которыми всегда восхищалась. Никто из последних не пришел на мой зов о помощи, а Старые боги, если мифы не врут, и они действительно существуют в какой-то параллельной вселенной и наблюдаю за нами оттуда, наверняка просто от всей души смеялись над моими страданиями.

Старик остался верен слову, и славного зловонного Ленарда с его банками и склянками я больше не видела. Меня подкармливают сухарями и какой-то жидкой похлебкой неизвестного происхождения. Я никогда не была избирательна в еде хотя бы потому, что крайне редко бывала за общим столом и потому довольствовалась тем, что оставалось на кухне. Но дрянь, которой меня «угощает» старый пень, с трудом лезет в глотку. Наверняка он своих гончих кормит чем-то более мясным и достойным чем то, что просовывают мне под дверь в замызганной деревянной плошке. Но я все равно ем. Закрываю глаз, воображаю восхитительный рулет из кролика с грибами в щедрой сливочной подливке, кладку ложку на самый корень языка – и глотаю. Это может показаться смешным, но лишь так я могу найти мир со своими внутренними бесами, которые с каждым часом моего затворничества становятся все злее и кровожаднее. К счастью, мне есть чем занять голову, иначе наверняка не удалось бы избежать участи, как это принято говорить среди Старших рас – «захлебнуться от Жажды».

Даже мне, вегетарианке без клыков, страшно хочется крови.

Хотя бы один маленький глоточек.

Каждую минут, каждый вдох я трачу на то, чтобы составить план мести. Будь рядом моя слабохарактерная матушка и получи она свободной доступ к моим мыслям – наверняка пришла бы в ужас. Вот кто наверняка провел в молитвах о спасении и милости Взошедших все отведенное до казни время. В моем буйном воображении я видела ее на коленях, со скрещенными пальцами, жарко шепчущей покаяния в пустоту. Могу поспорить, что даже тогда она, как обычно, обо мне и не вспомнила.

И все-таки, несмотря на все причиненные мне обиды и унижения, я не могу принять на веру тот факт, что моя семья оказалась втянута в заговор против императора. Чтобы утверждать такое, нужно вообще не знать моего отца. Он всегда был крайне скуп на слова, но стоило речи зайти о стиле правления нынешнего императора – и мой родитель превращался в настоящего фанатика, готового до последнего вздоха защищать своего кумира. Отец считал, что только жесткая хватка императора и его несгибаемая решимость во что бы то ни стало удержать каждую провинцию под пяткой Империю, спасают всех нас от неизбежной гражданской войны. В наши времена расцвета демократии, приверженцев старого режима с каждым днем становится все меньше. В основном из-за того, что каждый мало-мальски окопавшийся в своих землях дворянин мнит себя достойной заменой императору.

Вопрос покушения давно витал в воздухе, о нем догадывались, но не рисковали говорить вслух. Вся разница в том, что сторонники правящей династии были уверены, что император без труда подавит восстание и накажет заговорщиков, как это уже доводилось делать его отцу и отцу его отца. Но, как оказалось, управу можно найти и на сильнейших.

Вот только я ни за что не поверю, что частью этой гнусности мог стать мой отец. Точнее, вся моя семья, за которую он всегда решал единолично. Ничто в эрд’Кемарри не делается без одобрения ее скарта, можно даже сказать, что по части диктатуры у нас своя собственная маленькая империя: с теми же порядками, но другим главой.

В общем, я останавливаюсь на самом очевидном в подобной ситуации выводе – кто-то очень крепко подставил нас всех. Кто-то достаточно ловкий и умный, способный найти мой тайник, который не удавалось найти даже моей драгоценной сестрице, охочей покопаться в моих секретах в отместку за то, что я регулярно взламывала ее закрытые на хитроумные запоры ящики и комоды. Нет, мне дела не было до ее личных секретов, и я не собиралась красть ее украшения, которых, к слову говоря, было столько, что даже если бы я потянула парочку, Тэона еще очень нескоро заметила бы пропажу. Я делала это просто ради личного удовольствия и чтобы позлить сестрицу. И да – я поднаторела в тонком искусстве взлома, за что мне ох как влетало ото всех. Увы, но все полученные навыки совершенно бесполезны в теперешней ситуации, потому что двери моей темницы надежно заперты и опечатаны охранными знаками. Старикашка прекрасно знал, чем ему грозит мой побег, и предпринял чрезвычайные меры безопасности.

Откуда я это знаю? Потому что я была бы не я, если бы первым делом не подумала о бегстве.

К тому времени, как дверь в мою темницу открылась и на пороге появились трое облаченных в черные хитоны Высших таумати, я успеваю состряпать что-то отдаленно напоминающее план. В нем еще предостаточно пробелов, и вся последовательность отчаянно нуждается в доработке, но для этого требуется время. В моей ситуации – драгоценное и недоступное.

Тот из них, что носит на груди красную гемму на массивной золотой цепи – главный, и именно он еще некоторое время допрашивает скарта, нисколько не стесняясь моего присутствия. Честное слово, я безмерно счастлива хотя бы поглазеть, как строго засранца отчитывают, словно мальчишку, и как он пригибается к земле, изображая переломленную надвое корягу. Если мой план не сработает, мне хотя бы будет чем потешить себя последние минуты перед позорной казнью.

Наконец, таумати заканчивает измываться над стариком и обращает взор в мою сторону. Вопреки стремительно набирающей популярность моде скрывать свой истинный возраст за подменными заклятиями, этот тип не подправил себе ни единой черточки. Откуда я, «пустышка», могу это знать? Потому что выглядит он до невозможно отвратно. Даже не буду пытаться описать его внешность, скажу лишь, что когда-то он наверняка попал под разрушительное действие искажающих заклятий, чудом уцелел, но поплатился за это тем немногим, что осталось от его лица. Однажды одна из любимых гончих моего отца набросилась на нашего слугу и содрала кожу с его лица. Так вот – тот парень выглядел намного привлекательнее, чем старший дознаватель-таумати, разглядывающий меня красными глазами без век.

– Йоэль эрд’Кемарри? – совершенно бесцветным голосом спрашивает он.

Коротко отвечаю «да». Вообще полагается сделать реверанс, но мое тело терзает невыносимая жгучая боль, и я решаю поберечь силы на крайний случай. Вдруг он получил указания не церемонится с последней выжившей наследницей рода предателей?

– Вам предъявлено обвинение в заговоре, убийстве императора и наследного кронпринца. Вам есть что возразить? – Он пытается щуриться, но отсутствие век делает его похожим на фонарь из головы тыквы.

«Главное, не совершить трагическую ошибку и не засмеяться ему в лицо».

– Невиновна, – коротко и уверенно отвечаю я. – Ни одно из предъявленных обвинений я не принимаю и готова свидетельствовать в свою защиту любым из способов, которые будет угодно выбрать Императору. Так же я требую соблюдения поправки Сигариуса к закону о политических преступлениях, которая была использована в обвинительном процессе против скарта эрд’Лака в разбирательстве о покушении на Императора Дальмаска.

Лицо старикашки эрд’Аргаван сперва вытягивается, словно ему в глотку затолкали черенок от лопаты, потом он весь бледнеет и трусливо вжимает голову в плечи. Ручаюсь, он вообще не понял, о чем речь, но заранее решил, что моя тирада разозлит таумати, и эта злость рикошетом ударит по его семейству. Кстати, такая вероятность действительно существует, но лишь в случае, если Старший таумати окажется таким же неучем, как и старый пень. Сомневаюсь, что среди личных ищеек Императора есть место личностям, прогуливающим уроки основ юриспруденции.

– Поправка Сигариуса не использовалась более ста лет, – уточняет таумати.

– Ее никто не отменял, – стою на своем. От того, удастся ли убедить его в своей правоте, зависит длинна моей болтающейся на волоске жизни.

– Хорошо, – на удивление быстро соглашается он, – я уведомлю Императора о вашей просьбе. Когда вы в последний раз принимали пищу и нет ли у вас переломов или кровоточащих ран?

Я даю исчерпывающий правдивый ответ, потому что от этого так же зависит мое физическое благополучие. Если я зайду в портал с полным желудком – велика вероятность, что меня обильно стошнит. Если у меня будут переломы, то в процессе перехода я могу потерять всю конечность. Кровоточащие раны могут стать источником заражения остаточного таума, который в малых дозах всегда присутствует в портальных трещинах. Сам по себе он не опасен, но при попадании в кровь может запросто превратить меня в кровожадное безмозглое чудовище. И, что самое неприятное, лекарство, способного повернуть трансмутацию вспять, до сих пор не изобретено. В отличие от огромного количества бомб, взрывных смесей и прочих разрушительных смесей. Увы, мир несправедлив.