Текст книги "Владимир Набоков: pro et contra. Tом 2"

Автор книги: авторов Коллектив

Своеобразным звукосмысловым центром становится глагол литься,представленный в тексте в форме лиясь.Сочетание паронимической соотнесенности и синтаксической связанности рождает квазиэтимологические фигуры: сначала лиясь… листами,которая затем продолжается в лиясь… листва,и, наконец, лиясь… олива,что придает и листам-листве,и оливеощутимую сему «нечто льющееся».

Но этим отнюдь не ограничивается экспансия глагола литься:в типичных для Набокова ассоциативных звукосмысловых подтекстах, синонимических и квазисинонимических, он представлен еще по крайней мере трижды. В семантической основе глагола лежит «движение воды», а значит, к анализируемому комплексу подключается гроза,особенно в плане метонимического соответствия гроза – ливень.Так как проходить… от зелени… до серебристостиозначает «одному предмету менять цвета, играть цветами», в подтексте оказывается и глагол переливаться: *переливаясь перед грозой.Наконец, олива плещет:это значение «трепетать, колебаться в воздухе», но другие значения того же глагола связаны с движением жидкости: река плещет (лиясь), плескать на что-то (=лить), расплескивать (=проливать).

Неподалеку обнаруживаются и «сиреневые» подтексты этого стихотворения. Как известно, сирень относится к роду олив; в комментарии к «Евгению Онегину» Набоков назвал сирень эмансипировавшейся родственницей ценимой в домашнем хозяйстве маслины [23] 23
  Набоков В.Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина. М., 1999. С. 402.


[Закрыть]– в английском тексте комментария utilitarian olive– ср. олива бедная.

Одновременно с этим ботаническим указанием, л'-лексемы, и особенно с удвоением лелеять, лилея,а также лиясь,с учетом и того, что лилея– цветок, анаграммируют французское название сирени lilas.Любопытно, что во французско-русском словаре Татищева (нач. XIX в.) lilasбыло переведено как сиринга, синель, сирин, или синие сирены [24] 24
  Арапова Н. С.Сирень // Русская речь. 1994. № 5. С. 124.


[Закрыть]– великолепная звукосмысловая цепочка с сириномв центре, знакомство с которой было бы крайне заманчиво обнаружить в набоковских текстах.

Между тем это еще не все – ни в аспекте «сиреневых» подтекстов, ни в аспекте «разгадок» и даже «загадок» этого стихотворения; кажется, можно нащупать ход вглубь, к некоему устойчивому ассоциативному комплексу, проявляющемуся в разных набоковских текстах.

Итак, лилия в овраге:цветок, и звучание, как у французской сирени. Здесь же одобрение бродяги, зоркие глаза,а также близкая грозаи ее предвестие с немного эмфатизированным в последний раз,с которого начинается все стихотворение.

У Набокова есть стихотворение, где оврагупоминается не раз, и в совершенно недвусмысленном контексте – «Расстрел» (1927; Стих., 226):

 
Бывают ночи: только лягу,
в Россию поплывет кровать;
и вот ведут меня к оврагу,
ведут к оврагуубивать.
 

В последних строках оврагпоявляется в соседстве ближайшего к сиренидвойника-заместителя:

 
…Россия, звезды, ночь расстрела
и весь в черемухе овраг!
 

Зоркие глазаполучают здесь аналог в строке:

 
в глаза, как пристальное дуло…,
 

что соответствует типичным у Набокова перекличкам с использованием синонимии (зоркий – пристальный)и мене синтаксических позиций (зоркие глаза – пристально в глаза); пристальное«Расстрела» находит паронимическое соответствие в «Неправильных ямбах» в рифмующейся паре листами – перстами.

Но это отнюдь не все. Следуя за темой расстрела,можно прийти к «Дару», к реконструкции Федором одного из возможных вариантов гибели его отца: его расстрелу,во время которого тот следил за ночницей поощрительным взглядом(ср. если б не зоркие глаза и одобрение…), каким ранее он приветствовал розовых посетительниц сирени.Роль оврагаздесь выполняет огород(III, 124).

Все это позволяет читать в последний раз«Неправильных ямбов» со всей серьезностью этих слов, близкую грозукак близкую гибель, и вообще текст превращается в рассказ о предсмертном мужестве художника (в частности, перед лицом того, кто может это оценить). Что же касается подтекстовой сирени,то она буквально обступает стихотворение: со стороны оливы,со стороны л'-аллитераций и лилии,со стороны оврага(овраг– черемуха – сирень или овраг – расстрел – сирень) и, может быть, где-нибудь еще, пока незамеченная.

4.  Виноград созревал…:две строки Кончеева и вокруг

«Присутствие» Бориса Поплавского в «Даре» очевидно, но весьма неоднозначно, как и само отношение Набокова к беспощадно раскритикованной им в свое время далекой скрипке.Пожалуй, можно утверждать, что Поплавский – одна из самых заметных в «Даре» фигур современной роману русской словесности.

Разумеется, наиболее бросается в глаза параллель между тем, что писал Набоков в рецензии на «Флаги» Поплавского, и то, как оценивает Федор Константинович Годунов-Чердынцев стихи Якова Александровича Чернышевского. Набоковская рецензия:

а) Успехом пользуется у него сомнительного качества эпитет «красивый»…

б) Ударения попадаются невыносимые…

в) Чрезвычайно часты ошибки слуха, гимназические ошибки, та, например, небрежность, та неряшливость слуха, которая, удваивая последний слог в слове, оканчивающийся на два согласных, занимает под него два места в стихе: «октябер», «оркестер», «пюпитыр», «дерижабель», «корабель».

г) …Роз у него хоть отбавляй. Любопытная вещь: после нескольких лет, в течение коих поэты оставили розу в покое, считая, что упоминание о ней стало банальщиной и признаком дурного вкуса, явились молодые поэты и рассудили так: «Э, да она совсем новенькая, отдохнула, пошлость выветрилась, теперь роза в стихах звучит даже изысканно…» Добро б еще, если б эта мысль пришла только одному в голову, – но, увы, за розу взялись все, – и, ей-Богу, не знаешь, чем эти розы лучше каэровских… [25] 25
  Набоков В.Б. Поплавский. «Флаги» [рецензия] // Борис Поплавский в оценках и воспоминаниях современников. СПб.; Дюссельдорф, 1993. С. 168.


[Закрыть]

Годунов-Чердынцев о Чернышевском:

а) Эпитеты, жившие у него в гортани, «невероятный», «хладный», «прекрасный», – эпитеты, жадно употребляемые молодыми поэтами его поколения…

б) Со множеством неправильностей в ударениях…

в) «Октябрь» занимал три места в стихотворной строке, заплатив лишь за два…

г) …молодыми поэтами его поколения, обманутыми тем, что архаизмы, прозаизмы или просто обедневшие некогда слова вроде «роза», совершив полный круг жизни, получали теперь в стихах как бы неожиданную свежесть, возвращаясь с другой стороны <…> снова закатывались, снова являя всю свою ветхую нищету – и тем вскрывая обман стиля (III, 36).

Но этими полемически-пародийными параллелями дело не ограничивается, и, с другой стороны, Поплавский вносит свой вклад в Кончеева. Еще в 1963 году Саймон Карлинский отметил, что цитируемые в «Даре» строки Кончеева по поэтической манере напоминают не Ходасевича (наиболее часто предполагаемый основной прототип Кончеева), а именно Поплавского. [26] 26
  Karlinsky S.Vladimir Nabokov's Novel «Dar» as a Work of Literary Criticism // Slavic and East European Journal. 1963. Vol. 7. № 3. P. 287.


[Закрыть]

Для некоторых строк Кончеева представляется возможным назвать конкретные источники у Поплавского, – причем опираясь на текст цитируемой набоковской рецензии, т. е. на те строки, которые отметил и выделил сам Набоков.

 
Виноград созревал, изваянья в аллеях синели,
Небеса опирались на снежные плечи отчизны…
 

Эти строки написаны пятистопным анапестом, наиболее естественно предположить (что, конечно, совсем не является обязательным), что они являются частью четырехстишия АБАБ или АББА (обе пары рифм женские). В позиции рифмы оказывается отчизны,что сводит точные рифмы к практически единственным тризныи укоризны(не считая совершенно неприменимойдороговизны/дешевизны головизны), тогда как к другим формам слова подходит и найденное самим Ф. К. признан,и жизни.Причем жизнивозможно и в данном случае – как неточная рифма. Это жизникак раз и заканчивает строку из Поплавского («Морелла 1»), неоднократно цитируемую в рецензии Набокова как пример «звучащей бессмыслицы» (с преобладанием в этой оценке одобрения), а вся строфа звучит так:

 
Ты, как нежная вечность, расправила черные перья,
Ты на желтых закатах влюбилась в сиянье отчизны.
О, Морелла, усни, как ужасны огромные жизни,
Будь, как черные дети, забудь свою родину – Пэри! [27] 27
  Поплавский Б.Собрание сочинений. Berkeley, 1980. Т. 1. С. 82. Далее стихотворения Поплавского цитируются по этому изданию с указанием в скобках номера страницы.


[Закрыть]
 

В свою очередь, синели,другая рифма двух кончеевских строк (термин «рифма» условен, ибо рифмованность этого стихотворения только предполагается), тоже находит свое подтверждение в этом же тексте Поплавского:

 
С неподвижной улыбкой Ты молча зарю озирала,
И она, отражаясь, синелана сжатых устах.
 

Точно так же построение отрывка на имперфективных глаголах (Виноград созревал… синели… опирались…)соответствует такому же началу у Поплавского:

 
Фонари отцветали, и ночь на рояле играла…,
 

вообще являющегося ярким признаком его манеры («Синевели дни, сиреневели…» (30); «Голубая луна проплывала, высоко звуча…» (42); «В воздухе города желтые крыши горели. / Странное синее небо темнело вдали…» (54); «Солнце сияло в бессмертном своем обаянье. / Флаги всходили, толпа начинала кричать…» (38); «В черном парке мы весну встречали. / Тихо врал копеечный смычок…» (40) и мн. др. – ясно видно, как эти контексты, все из разных стихотворений Поплавского, перекликаются своей грамматикой, синтаксисом, стихом, вплоть до «настроения», со строками Кончеева). Не менее характерным для Поплавского является и сам выбор пятистопного анапеста, очень частого у него размера (что не исключает зависимости отрывка по метрической линии от некоторых прототипов из Ахматовой, Мандельштама и Пастернака).

Другие цитируемые Набоковым строки Поплавского тоже находят полуотражения в кончеевском фрагменте: так, «Мертвая елка уехала. Сани скрипели, / Гладя дорогу зелеными космами рук», с одной стороны, через зелеными космами руквходят в параллель с снежные плечи отчизны,а с другой, сани скрипелиможет по звуковой близости дополнительно мотивировать синели.Точно так же Синевели дни, сиреневелиПоплавского входит в любопытные отношения с той же формой синели:выстраивается ряд синели – сине(ве)ли – си(ре)не(ве)ли,где, помимо прочего, чем «правее» в этом ряду форма, тем более она выглядит результатом прихотливого и манерного достраивания формы исходной. Выстраиваются две параллельные парадигмы: синь – сирень, синий – *сирений, синеть – *сиренеть, *синевый – сиреневый, синева – *сиренева, *синеветь– сиреневеть, [28] 28
  Под звездочкой в списке соответствий помещены несуществующие в языке формы.


[Закрыть]абсолютно асимметричные, потому что во всех случаях, кроме первого, возможна только одна из двух форм, а в первом случае формы семантически и словообразовательно различны.

Глагол синетьпринадлежит к числу не столь уж немногочисленных (особенно если учесть объем имеющегося у нас материала) лексических схождений между поэзией Кончеева и Годунова-Чердынцева, поскольку последнему принадлежат строки (III, 26):

 
синеет,синего синей,
почти не уступая в сини
воспоминанию о ней.
 

Строка, содержащая глагол синеть,попадает, однако, у Годунова-Чердынцева совсем в другой контекст: можно показать, что она, по самой модели сочетания трех однокоренных, но относящихся к разным грамматическим классам слов (учитываются также окружающие подтверждения) откликается на неоднократно цитируемые Тыняновым строки Державина «Затихла тише тишина» и Тютчева «И тень нахмурилась темней» (более подробную аргументацию предполагается дать в другой работе); об ориентации Набокова на опоязовскую филологию писалось неоднократно. [29] 29
  См., напр.: Паперно И.Как сделан «Дар» Набокова // Новое литературное обозрение. 1993. № 5. С. 138–155; специально об отношении Набокова к Тынянову см.: Кацис Л. Ф.Набоков и Тынянов. 1 // Пятые Тыняновские чтения. Тезисы докладов и материалы для обсуждения. Рига, 1990. С. 275–293.


[Закрыть]Необходимо учитывать и то, что такие цветовые глаголы, как синеть,в поэзии конца XIX – начала XX века являлись яркой приметой манеры поэта, чей опыт был для Набокова актуален, а именно Бунина. Автору специального и очень основательного исследования известно 63 употребления синетьв поэзии Бунина, наряду с 59 белеть,28 краснеть,52 чернеть,19 зеленеть,16 желтетьи т. д. [30] 30
  Klöver S.Farbe, Licht und Glanz als dichtersche Ausdruckmittel in der Lyrik Ivan Bunins. München, 1992. S. 76, 86, 97, 105, 119, 127.


[Закрыть]

Здесь открывается еще одна очень интересная тема. Как известно, поэзия Бунина (как, впрочем, и проза) «живописна»; зоркость взгляда у авторов, подобных Бунину, является предметом профессиональной гордости и одним из существенных признаков поэтики, выстраивающих вокруг себя своеобразную мифологию наблюдательности. Цветовые оттенки, равно как и «парадоксальные» цвета, подмеченные у объектов, которым они обычно не свойственны, служат одним из важнейшим пунктов этой установки на зоркость и наблюдательность, что пародировал еще Достоевский в «Бесах»: «При этом на небе непременно какой-то фиолетовый оттенок, которого, конечно, никто никогда не примечал из смертных, то есть и все видели, но не умели приметить, а „вот, дескать, я поглядел и описываю вам, дуракам, как самую обыкновенную вещь“. Дерево, под которым уселась интересная пара, непременно какого-нибудь оранжевого цвета». [31] 31
  Достоевский Ф. M.Полн. собр. соч. и писем: В 30 т. Л., 1974. Т. 10. С. 412.


[Закрыть]Далее это дерево фигурирует как изумрудноеи как агатовое.Набоков здесь, конечно, с пародируемым Тургеневым и Буниным; Годунову-Чердынцеву приятно, что рецензент может отозваться о его книге: «У, какое у автора зрение!» (III, 26). Противоположная стратегия не менее зло, чем у Достоевского, спародирована в фигуре Ширина с его патологической ненаблюдательностью, а по поводу самого Достоевского брошено: «Но даже Достоевский всегда как-то напоминает комнату, в которой днем горит лампа» (III, 283). В этом контексте и кончеевское изваянья в аллеях синелиможет быть расценено как знак особого зрения. В то же время задействована и другая логика: сама текстуальная последовательность может предполагать попадание на изваяния синеватых отсветов, явного «справа», от небеса,менее очевидного слева, от виноградукоторый все-таки скорее всего синий (ср. рассуждение А. Вежбицкой об прототипическом яблоке (красном), и о более очевидных цветах прототипического помидора (красный) и капусты (зеленоватый)). [32] 32
  Вежбицкая А.Язык. Культура. Познание. М., 1996. С. 220.


[Закрыть]Строки Кончеева, вообще говоря, подразумевают некоторые обманчивые членения, такие как «(Виноград созревал, изваянья в аллеях) синели Небеса(опирались…)» или «(Виноград созревал, изваянья) в аллеях синели(Небеса…)», где синельзначила бы сирень,или даже «(Виноград созревал, изваянья) в аллеях синели Небеса опирались на снежные плечи отчизны»; по всей вероятности, это неслучайно.

4½. Кончеев, Шишков, Присманова и Поплавский

Кончеева и Василия Шишкова многое сближает, и в первую очередь – породившая их мечта о достойном сопернике, о поэте, принимающем все существенные для автора/«автора» правила игры, но принципиально и даже резко полемизирующем с ним в частностях (или наоборот: о поэте достаточно несходном, но абсолютно состоятельном по критериям автора/«автора»). Оба поэты, оба молоды, стихи обоих вызывают признание и даже восхищение протагониста, оба настроены к протагонисту в принципе дружественно, оба несогласны с ним по ряду важных, но не перворазрядных вопросов. В конце концов и тот и другой оказываются вовлечены в общее сюжетное и смысловое поле невстречи, ухода, исчезновения, мистификации. Вероятно, в набоковском мире это единственно возможная для «достойного соперника» участь.

В числе прочего их сближают отдаленные «сиреневые» подтексты – через синель.Но общим вполне может оказаться и присутствие в Кончееве и Шишкове Поплавского. О Кончееве сказано выше, а что касается Шишкова, то здесь хотелось бы обратить внимание на стихотворение Анны Присмановой памяти Поплавского. Опубликованное в 1937 г. в ее книге «Тень и тело», оно со значительной долей вероятности было известно Набокову ко времени работы над стихотворениями Шишкова (хотя возможно и более раннее знакомство – уже во время «Дара»).

 
С ночных высот они не сводят глаз,
под красным солнцем крадутся, как воры,
они во сне сопровождают нас —
его воркующие разговоры.
 
 
Чудесно колебались, что ни миг,
две чаши сердца нежность и измена.
Ему друзьями черви были книг,
забор и звезды, пение и пена.
 
 
Любил он снежный падающий свет,
ночное завыванье парохода…
Он видел то, чего на свете нет.
Он стал добро: прими его, природа.
 
 
Верни его зерном для голубей,
сырой сиренью, сонным сердцем мака…
Ты помнишь, как с узлом своих скорбей
влезал он в экипаж, покрытый лаком,
 
 
как в лес носил видения небес
он с бедными котлетами из риса…
Ты листьями верни, о желтый лес,
оставшимся – сияние Бориса. [33] 33
  Присманова А.Тень и тело. Париж, 1937. С. 3.


[Закрыть]
 

Это стихотворение могло привлечь внимание Набокова в том числе и тем, что содержит целый ряд таких ходов, которые были продемонстрированы выше на примерах из текстов самого Набокова и были для него в высшей степени «своими» – соположений каких-то элементов текста через опущенный третий член. К тому же, в эти отношения оказываются вовлечены здесь и некоторые ключевые слова сиринского текста.

Так, в строке 8 – пение и пена,в строке 10 – ночное завыванье парохода,в строке 14 – сырой сиренью.Последнее словосочетание подтверждает, что сиреньвовлечена в игру звуковых соответствий (кстати, не проговаривает ли здесь Присманова тот средний член, который может придавать дополнительную «тесноту» сочетанию мокрая сирень– например, у Ахматовой: Даст охапку мокрой сирени [34] 34
  Ахматова А.Стихотворения и поэмы. С. 373.


[Закрыть]– сырая,синоним мокройи пароним сирени?). В этом контексте вполне естественно интерпретировать ночное завыванье пароходакак сирену.В свою очередь, пениепозволяет прочесть по вертикали пение сирен,и тогда их звуковые корреляты, пенаи сиреньтоже обнаружат способность к взаимопритяжению: например, у Мандельштама «И пены бледная сирень» (94), что дает «квадрат» пена сирени – пение сирен(ы),реконструируемый в данном случае не для Присмановой, Набокова или Мандельштама (или Гумилева, Северянина, Заболоцкого… у которых есть подобные же контексты), но для всей русской поэтической культуры (не подразумевается ли пения сирен(ы)в цитированном стихотворении Мандельштама, посвященном слову, музыке и молчанию?).

Кроме того, с узлом своих скорбейобнаруживает тот же ход, что и контекст, анализировавшийся во вступлении к этой статье: узел,который здесь предпочтительно (или по крайней мере возможно) читать скорее как 'багаж', чем как 'сплетение', и скорбьсоединены через скарб. Экипаж, покрытый лакомможет содержать в себе вернисаж(от франц. «покрывать лаком»), особенно если учесть, что выше есть «верни», а ниже – « верни о желтый лес».

Вполне возможно отражение некоторых мотивов этого стихотворения в «Поэтах» Шишкова-Набокова (Стих.: 267–268), от тенденции к таким звуковым сближениям, как «Молчанье зарницы, молчанье зерна» до «С последним, чуть видным сияньем России / На фосфорных рифмах последних стихов», что может соотноситься с сияние Бориса,где рифма риса – Борисав сложной набоковской игре пародирования и преодоления пародии также, возможно, анаграммирует России.

5. Сирень как матрица: «Сирень»

СИРЕНЬ

 
Ночь в саду, послушная волненью,
нарастающему в тишине,
потянулась, дрогнула сиренью
серой и пушистой при луне.
 
 
Смешанная с жимолостью темной,
всколыхнулась молодость моя,
И мелькнула при луне огромной
белизной решетчатой скамья.
 
 
И опять на листья без дыханья
пали гроздья смутной чередой.
Безымянное воспоминанье,
не засни, откройся мне, постой.
 
 
Но едва пришедшая в движенье.
ночь моя, туманна и светла,
как в стеклянной двери отраженье,
повернулась плавно и ушла
 

(Стих., 230)

Это стихотворение интересно не только само по себе, не только в аспекте «сирингологической» тематики Набокова, но и тем, что написано оно в 1928 году, когда у Набокова ломался его поэтический голос, резко сокращалась стихотворная продуктивность и одновременно видоизменялась манера, что в конце концов и позволило ему стать одним из значительных представителей русской поэзии середины века. Небезынтересна и профессиональная филологическая проблема: возможен ли и продуктивен ли анализ набоковского стихотворения средствами современной русской поэтики, где жанр «анализа стихотворения» был разработан преимущественно на материале Мандельштама, а также Ахматовой, Хлебникова, Пастернака, Блока… (в контексте XIX века, естественно, другие предпочтения), т. е., как правило, поэтов со значительно более ощутимой «модернистичностью» поэтического языка? Окажется ли эта аналитика применимой к поэзии Набокова, захватит ли существенные ее характеристики? – в принципе такой же вопрос все еще актуален по отношению к поэзии Бунина, Адамовича, Заболоцкого, Твардовского, даже Есенина, в той степени, в какой их поэзии свойственны «традиционность» и «неусложненность» стиля.

Здесь уместнее всего, не претендуя на комплексный анализ, сосредоточиться на одной весьма важной теме: каким образом это стихотворение, названное «Сирень» по одному из образов, казалось бы, не ключевому и не центральному, в действительности оказывается ориентированным именно на сиренькак на некий поэтический центр.

Иначе говоря, сиреньоказывается тут той матрицей(едва ли не в смысле М. Риффатерра), которая транспонирует себя на все уровни организации текста, умножает подобные себе элементы и в значительной степени воспроизводит себя и свои ближайшие контексты в ритмике, фонике, морфемике, грамматике и образной структуре текста.

Наиболее очевиден двойник сиренина образно-лексическом уровне: это жимолостьиз строки 5. Впрочем, это и самый традиционный ход (что не умаляет его значения: и традиционные связи могли бы не быть использованы, а их актуализация подчиняется общей стратегии текста). И у Набокова, и в традиции цветущие кустарники очень часто появляются попарно: ср. хотя бы сиреньи акациюв вышеприведенных фрагментах Гоголя и Тургенева, «Под тению черемухи млечной / И золотом блистающих акаций» у Батюшкова, [35] 35
  Батюшков К. Н.Опыты в стихах и прозе. М., 1977. С. 333.


[Закрыть]устойчивую пару черемуха – сиреньво многих современных фольклорных и авторских текстах и, очевидно, в языковом сознании, и др. В параллельных сценах возлюбленная героя в «Машеньке» исчезла на станции, где «тяжело и пушисто пахло черемухой» (I, 87), а в «Других берегах» «сошла в жасмином насыщенную тьму» (IV, 266).

Более неожиданны грамматические реализации общего принципа. Во-первых, сирень– имя существительное женского рода, и как будто в соответствии с этим в тексте наблюдается явное доминирование женского рода. Из 42 форм, маркированных по роду, 33 относятся к женскому (т. е. около 80 %). Если же учесть, что к нейтральному среднему принадлежат 7 форм, а к мужскому – только 2 ( сади листв форме листья), то обнаружится, что преобладание женского рода над мужским вне всякого сомнения: в 16,5 раз!

Из 13 имен существительных женского рода 7 – т. е. большинство – относятся к типу склонения, в принципе, существенно более редкому, чем можно было бы судить по этим цифрам: так называемому школьному третьему (на -ь: ночь, сирень, жимолость, молодость, гроздь, ночь, дверь), которое представлено и сиренью.

Слово сиреньупотреблено в творительном падеже, и он также представлен в тексте чаще, чем ожидалось бы, особенно если учитывать только первые 10 строк: из 25 форм, маркированных по падежу, 9 в творительном – больше, чем в каком-либо другом, включая именительный. В пределах всего текста творительный остается самым частым из косвенных падежей. Тут еще необходимо учитывать, что творительный, судя по всему, – самый «яркий» из русских падежей. [36] 36
  Кнорина Л. В.Оценка семантической нагрузки падежа // Проблемы структурной лингвистики. М., 1981. С. 131.


[Закрыть]

Непосредственно к сиренипримыкают глаголы потянуласьи дрогнула,объединенные наличием суффиксального – -ну-. Это тоже тип не самый частый в русском языке: не более 6–7 % от списка русских глаголов. Между тем в анализируемом тексте он дает 6 из 13 глагольных форм, а для личных форм глагола – 6 из 10, т. е. большинство.

Такие же – и, пожалуй, еще более яркие и неожиданные – тенденции прослеживаются и в фонической организации текста.

Для вокалической структуры слова сиреньхарактерен переход от гласного верхнего ряда (И) в первом слоге к гласному неверхнего ряда (Э) во втором. Если проследить соотношение верхних (И, Ы, У) и неверхних (Э, О, А) ударных гласных во всех четырех строфах текста, то обнаружится явный переход ко все большей доле неверхних ударных к концу текста: в первой строфе соотношение 4/8, во второй – 3/10, в третьей – 3/10, в четвертой – 1/12. Наиболее ярко верхним гласным противопоставлено нижнее А: его появление в ударных позициях по строфам равно, соответственно, 1–2–5–7, т. е. частотность его возрастает. Таким образом, если в первой строфе в ударных позициях соотношение верхних и А равно 4:1, то в последней 1:7 – контраст очевиден.

Примерно такое же движение наблюдается и на уровне строки: соотношение верхних и неверхних ударных гласных в неконечных для строки позициях равно 11:23, а в конечных (т. е. в рифмах) – 0:16: к концу строк неверхние вытесняют верхние.

Конечный мягкий н'в сиреньстановится образцом для употребления нв тексте. Hтяготеет к концу словоформы/основы. Из 38 нв тексте – 24 суффиксальных. Еще 10 раз нвстречается в корнях знаменательных слов и 8 раз из этих 10 оказывается последним звуком корня; 4 употребления падают на приставки и служебные слова. Следовательно, из 38 нтолько 2 оказываются непоследним звуком корня, оба раза в слове ночь.

Контраст этому являет другой носовой согласный, м: из 14 мтекста 13 корневых, в том числе о 10 можно сказать, что они располагаются ближе к началу корня. Любопытно, что в границах одного слова последовательность м– нвстречается в тексте 8 раз, а н– м– только 1 раз.

Поскольку анализируемое стихотворение написано пятистопным хореем, на материале которого К. Ф. Тарановским была выдвинута концепция экспрессивного ореола стихотворного размера, [37] 37
  Тарановский К. Ф.О взаимодействии стихотворного ритма и тематики // American Contributions to the 5th International Congress of Slavists. Vol. 1. The Hague, 1963. P. 287–322; ср.: Гаспаров М. Л.Метр и смысл. М., 1999 (основой для книги послужили работы М. Л. Гаспарова, публиковавшиеся с 1973 года). Термин «экспрессивный ореол» цитируется Тарановским из В. В. Виноградова. В новейших работах чаще говорят о «семантическом ореоле».


[Закрыть]невозможно обойти взаимоотношения набоковского текста с предшествующей традицией. В анализируемом стихотворении соблазнительно увидеть особый случай метрической полемики: Набоков избегает цезуры (словораздела) после третьего слога (только в 6 строках из 16), что обычно предполагается в традиции (в «Выхожу один я на дорогу…» Лермонтова, прототипическом тексте традиции, – 20 случаев из 20, и в других авторитетных текстах – более половины). Возможно, имеют место и некоторые инвертированные переклички. Так, если стихотворение Лермонтова начинается « Выхожуодин я на дорогу», то у Набокова оно заканчивается «Повернулась плавно и ушла». Во второй строке у Лермонтова «Сквозь туман…», а у Набокова во второй строке с конца « туманнаи светла». Некоторые параллели возможны и с «Не жалею, не зову, не плачу…» Сергея Есенина. [38] 38
  Корректурное дополнение.Эта статья была в основном закончена в 1997 и ждала публикации несколько лет. За это время опубликован ряд работ, темы которых частично пересекаются с темой статьи. О параллели Яша Чернышевский – Поплавский см.: Маликова М.Из чего сделан Яша Чернышевский // Вышгород. 1999, № 3. С. 163–164. Подробнейшие анализы псевдонима Сирин: Останин Б.Равенство, зигзаг, трилистник, или О трех родах поэзии // Новое литературное обозрение. № 23 (1997). С. 298–302. (Ср. обсуждение: Фомин А.Сирин: двадцать два плюс один // Там же. С. 302–304; Останин Б.Сирин: 22+2 // Там же. С. 305); Shapiro G.Delicate Markers. N. Y., 1998. P. 9–29; ср.: Шапиро Г.Поместив в своем тексте мириады собственных лиц. К вопросу об авторском присутствии в произведениях Набокова // Литературное обозрение. 1999. № 2. С. 32–34; добавление: Джонсон Д. Б.Птичий вольер в «Аде» Набокова // Там же. С. 78. Я предполагаю посвятить псевдониму Сирини его отражению в текстах Набокова отдельное рассуждение; пока бегло замечу, что несмотря на ряд высказанных спорных и маловероятных версий, предположение о множественной ассоциативной валентности псевдонима бесспорно справедливо; этот же принцип множественности толкований был специально рассмотрен в моей статье, посвященной имени Зина Мерц;ср. также предложенные в исследовательской литературе истолкования псевдонима Анна Ахматова.Об анаграмме слова сиреньв одном стихотворении Набокова: Кац Б.«Exegi monumentum» Владимира Набокова: к прочтению стихотворения «Какое сделал я дурное дело…» // Литературное обозрение. 1999. № 2. С. 75–76. Более раннее обсуждение контекста из «Отчаянья» с сиренью в набокой вазе(III, 351) см.: Grayson J.Nabokov Translated: A Comparison of Nabokov's Rusian and English Prose. Oxford, 1977. P. 66 («Nabokov's surname and nis pen-name Sirin»); Tammi P.Underside of the Weave. Helsinki, 1985. P. 325 ff; Conolly J. W.Nabokov's Early Fiction. Patterns of Self and Others. Cambridge, 1992. P. 157.


[Закрыть]