Текст книги "Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Джек Лондон,Оскар Уайльд,Уильям О.Генри,Эдгар Аллан По,Марк Твен,Гилберт Кийт Честертон,Брэм Стокер,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)
Уильям Дж. Уинтл
ЗОВ ТЬМЫ
Джон Бэррон был в замешательстве. Ему никак не удавалось разобраться в происходящем. Живя в своей усадьбе постоянно, с рождения – за вычетом нескольких лет, которые он провел в Регби и Оксфорде, – Бэррон никогда не сталкивался ни с чем подобным.
Невзирая на то, что его предки обитали в этом поместье уже несколько поколений, в фамильных архивах не сохранилось никаких документов о факте покупке земельной собственности и праве на владение ею. Такая ситуация крайне огорчала Джона, поскольку под сомнение ставилась респектабельность его семьи, о которой он, разумеется, был очень высокого мнения.
И немудрено. Род Бэрронов входил в число «старого» дворянства, семейных гербов у них накопилось столько, что они в прямом смысле слова не могли уместиться на общем геральдическом щите. Непосредственные предшественники Джона тоже ничем не умалили репутацию своих предков, да и самому ему удалось сделать замечательную карьеру: работая в суде совсем непродолжительное время, он сумел весьма преуспеть, а потом перед ним открылись еще лучшие перспективы… которые, впрочем, временно пришлось отложить из-за смерти отца. В Баннертоне, заняв отцовское место сквайра и сделавшись влиятельнейшим среди местных землевладельцев, Джон выступал в качестве мирового судьи.
Многие его друзья и знакомые испытывали к нему зависть. У Джона Бэррона было значительное состояние, отличный дом и поместье, множество добрых приятелей и безупречное здоровье. Чего еще оставалось ему желать? Правда, проживающие по соседству дамы утверждали, что ему недостает кое-чего очень существенного, а именно – достойной супруги. Но в данном случае едва ли можно было рассчитывать на беспристрастность их суждений: каждая из этих представительниц прекрасного пола (все они, так уж случилось, были не замужем) совершенно явно видела на месте этой супруги… саму себя. Бэррон же вовсе не проявлял намерения вступить в брак и в непринужденной обстановке, среди друзей, порой даже хвалился тем, что не позволит себя «окольцевать» ни одной прелестнице.
И вот теперь Джон находился в затруднительной ситуации. Ну почему, почему ему приходится заниматься этим делом? Впрочем, он мог успокоить себя тем, что срочного тут ничего нет, да и вообще случившееся даже формально не затрагивает честь рода Бэррон, а уж с нынешними обитателями поместья (им самим и прислугой) тем более никак не связано. Так что, опять-таки если рассуждать формально, он имел право спокойно отложить это дело в долгий ящик и заняться чем-нибудь куда более для себя более злободневным.
Тем не менее решиться на такое он не мог, именно из-за чести рода. Ведь все случилось, по сути, в его фамильном поместье. Даже можно сказать, что при определенных обстоятельствах Бэррон мог бы увидеть это из окна своего кабинета.
Если бы обнаружить хоть что-то по-настоящему существенное! Джон Бэррон занимал должность судьи не зря и знал, как надлежит расследовать даже самые необычные происшествия. Однако до сих пор он все еще не обнаружил чего-либо, что помогло бы разобраться в этом деле.
Происходящее было окутано тайной, а к тайнам Бэррон испытывал крайнее отвращение. Не только потому, что из-за них в тихой сельской местности начинают шнырять полицейские и частные детективы, да ведь и просто судебные заседания здесь – события не из самых привычных. Дело в том, что это игра без выигрыша: если тайна все-таки оказывается раскрыта, это извлекает на свет божий массу скверных подробностей, более неприятных, чем сама исходная проблема, а нераскрытая тайна всегда сеет тревогу и по рождает ощущение опасности. Как юрист Бэррон считал что следовало бы принять своего рода «закон против тайн». Это, конечно, невозможно – но тем хуже для всех общественных устоев, церковных и светских.
И вот теперь округ Баннертон оказался во власти какой-то безусловной и крайне неприятной тайны. Благодаря своей должности судьи Джон Бэррон имел возможность не только официально ознакомиться с делом, но и потратить много часов на то, чтобы внимательно изучить его. Без всякого результата: тайна становилась все более и более запутанной!
Пару недель назад садовник и его жена, снимавшие небольшой домик на окраине городка, вышли по делам, а свою трехлетнюю дочь, как обычно, оставили в доме. Ребенок крепко спал в своей кроватке, дверь была заперта, да и родители вернулись вскоре – спустя всего лишь двадцать минут. Тем не менее, когда они приближались к дому, до них донесся отчаянный крик ребенка. Отец, подскочив к двери, обнаружил, что она все еще заперта, повернул в скважине ключ – и родители вбежали внутрь.
Кровать девочки находилась в гостиной, внутренняя дверь, ведущая туда из коридора, была открыта. С порога родители услышали, что ребенок умолк и крик его сменился страшным, придушенным хрипом. Отец и мать успели заметить на кровати темный силуэт, словно бы накрывающий собой малышку. Им почти не удалось что-то различить – и, хотя у них не возникло сомнений, что перед ними было вполне реальное существо, оно рассеялось подобно туману, едва родители вбежали в комнату. Вряд ли это последнее утверждение садовника и его жены можно принимать на веру – но, во всяком случае, перед тем нечто должно было как-то проникнуть в дом, а в этом как раз крылась загадка. Ведь входная дверь, бесспорно, была заперта.
Быстрое возвращение отца и матери спасло жизнь ребенку – в чем они, впрочем, сначала сомневались. Но столь же поспешно прибывший доктор дал им возможность надеяться, сперва слабую, однако пару дней спустя девочка начала поправляться, и вскоре ее жизни уже больше ничто не угрожало. Было ясно, что на нее напало какое-то хищное животное, вцепилось в горло и едва не прокусило сонную артерию. Доктор, да и сам Джон Бэррон пришли к выводу, что укус, судя по расстоянию между следами зубов, видимо, нанесен огромной собакой. Однако странно было, что собака таких размеров не причинила более серьезных травм; ведь на самом деле такому псу достаточно всего лишь одного движения челюстей, чтобы умертвить ребенка…
Действительно ли это была собака? Если же да – как она проникла в дом? И парадная дверь, и черный ход были заперты; более того, заперты были и все оконные ставни. Казалось бы, это существо, кем оно ни будь, никоим образом не могло прокрасться внутрь. Столь же поразительную загадку и представляло собой его бесследное бегство.
Ни малейшей зацепки не дал внимательный осмотр комнаты, равно как и всего земельного участка в целом. Ничто не было испорчено или сломано, да и вообще рядом с домом не осталось никаких следов. Обращал на себя внимание лишь запах земли, причем не свежий, а странно затхлый, который доктор почувствовал, едва войдя в комнату. О том же запахе говорили и другие люди, осматривавшие место происшествия. Кажется, ощутил его и Джон Бэррон, придя в дом несколькими часами позднее, – однако запах на тот момент существенно ослаб: настолько, что само наличие его уже было под сомнением.
Вскоре к этому случаю добавилось еще несколько местных происшествий – точнее говоря, слухов. Проживавшая рядом старушка рассказала, что некоторое время назад она, выглянув в окно, чтобы узнать погоду, увидела большого черного пса, который мчался через дорогу в направлении дома садовника. По описанию старушки, пес «возможно, был ранен или сильно изнурен»: во всяком случае, он заметно хромал на заднюю лапу.
Еще три человека утверждали, что несколько ночей назад они услышали где-то вдалеке вой собаки – и что тогда же местный фермер пожаловался, будто однажды ночью на его овцу пыталась напасть какая-то бездомная собака. Фермер во всеуслышание заявил, что все собаки, сколько их ни есть на белом свете, рискуют жизнью, если будут покушаться на его скот; но, так как ни одна овца на самом-то деле не пострадала, никто тогда не обратил на этот рассказ особого внимания.
Бэррон отлично знал обо всех этих россказнях. Однако они вряд ли могли иметь значение для человека, привыкшего рассматривать только реальные и неоспоримые факты.
Гораздо больше он уделил внимания другим подробностям, если их уместно так назвать. После того как стало очевидным, что пострадавшая девочка выздоравливает, ее начали расспрашивать, помнит ли она что-нибудь о происшедшем. Малютка спала, когда произошло нападение, и потому она не видела, как и откуда появилась вцепившаяся ей в горло тварь, – однако описала это так: «Меня укусила гадкая страшная леди!». И хотя всем это показалось нелепостью, но когда девочку впрямую спросили, не была ли это собака, она упорно повторила: «Нет, не собака, а старая леди! Гадкая, страшная!».
Родители только отмахнулись, сочтя все плодом детского воображения. Но Бэррона, опытного юриста, поразило сопоставление трех фактов: раны по всей очевидности нанесены большой собакой; сам ребенок утверждал, что его укусила страшно выглядевшая женщина; родители же видели существо, очертаниями скорее напоминавшее человека. Впрочем, размерами «это» действительно было с огромную собаку, цвет его был черен – и, увы, оно исчезло прежде, чем взрослые успели что-либо толком разглядеть.
Да, деревенские слухи вряд ли имели какую-то законную силу, да, именно в таких случаях они возникают практически неизбежно – но любопытно, однако, что во всех этих рассказах речь шла о собаке. Или, во всяком случае, о животном, похожем на собаку. Но каким образом она могла бы проникнуть в запертый дом? Как ей удалось бы выбраться наружу? И отчего ребенок настаивает в своем рассказе, что это была «страшная леди»?
В связи с этим вспоминались разве что старые предания об оборотнях-вервольфах. Но есть ли смысл уделять время этим выдумкам в наше просвещенное время…
В общем, было неудивительно, что Джон Бэррон оказался в замешательстве, и это выводило его из себя. Кроме того, Баннертон ничем не выделялся на фоне других городков по количеству происшествий, что вполне устраивало муниципальные власти. Затраты на проведение судебных заседаний, неизбежная морока с газетчиками – нет, все это было совершенно излишним. Конечно, если бы девочка действительно погибла – это было бы ужасно и само по себе; но вдобавок еще и потому, что история неизбежно приобрела бы широкую известность. Она точно оказалась бы намного более сенсационной, чем любая другая информация местных репортеров, прежде публиковавшаяся в газетах за все время существования городка…
Однако пару дней спустя история получила продолжение, после которого Джон, сколь ни прискорбно, уже при всем желании больше не мог игнорировать это дело. Поскольку теперь речь уже шла о фактах. Тот же фермер сообщил, что на этот раз его овцы не только подверглись нападению, но были искусаны, чуть ли не загрызены. Точнее, две овцы все-таки погибли, и необычным было скорее то, что они получили лишь небольшие, не опасные для жизни укусы – и умерли, вероятно, от сильного страха и последствий длительной погони. Причем собака, если это существо действительно было собакой, безусловно, могла их загрызть и даже растерзать, но почему-то этого не сделала. Возможно, овец гонял свирепый, но небольшой пес? Едва ли: судя по ширине челюстей, оставивших укусы, собака была очень крупной. Крупной, но, выходит, слишком слабой, чтобы и в самом деле загрызть овцу? Очень странно…
А вдобавок произошло еще нечто, о чем Джон Бэррон пока не рассказывал никому. Две ночи подряд он просыпался без, казалось бы, существенных к тому причин; оба раза – непосредственно после полуночи; и в обоих же случаях он вскоре после пробуждения слышал вой, исходивший откуда-то издалека. Этот вой, пронзавший ночную тьму, был совершенно неподобающим звуком для Баннертона, да и вообще для Англии, где, как известно, давно уже не водятся волки. Вой доносился с болота, расположенного прямо за окраиной городка. Временами он ослабевал, но затем снова прорезал ночную тишину – непонятный, жуткий, как стон призрака: сперва хриплый и низкий, потом все выше, пронзительней, мучительней… почти переходя в плач…
Каждую ночь вой умолкал, но потом, где-то через час с лишним, возобновлялся. На вторую ночь голос зверя звучал громче – по-видимому, зверь приблизился. Джон Бэррон уже не мог обманывать себя. Он узнал этот ночной зов. Он не раз слышал его и прежде, когда ему доводилось ездить в путешествия, в том числе и по отдаленным просторам России.
Это выл волк!
Но последний из английских волков, как гласят охотничьи анналы, был застрелен еще в 1680 году. Может быть, та тварь, которая воет ночами за околицей городка, сбежала из передвижного зверинца? Но в таком случае хищник, окажись он в самом деле волком, конечно, произвел бы в овечьем стаде гораздо более ужасное опустошение. И при всех обстоятельствах остается вопрос: если именно волк напал на девочку, то как он забрался в дом? Как выбрался оттуда? И отчего девочка все так же продолжает утверждать, будто ее укусила страшная старуха?
В следующие несколько дней события получили дальнейшее развитие. Другие жители тоже слышали ночной вой и решили, что это бездомная собака, которая бродит по болотам. Зверь напал и на овец другого фермера; в этот раз он успешно их загрыз. Это уже были не шутки – и многие из местных жителей, в том числе все фермеры, отправились охотиться на таинственного хищника. Два дня они прочесывали все болотистые равнины и окружающие леса, но следы зверя так и не были обнаружены.
Однако вскоре Джон услышал рассказ одного из фермеров, давший повод для раздумий. Некоторые охотники заметили, что этот фермер так ни разу и не рискнул войти в кустарник, густо растущий на краю болота. После долгих уговоров и многочисленных насмешек он все же объяснил, в чем тут дело, заявив, правда, что он-то не верит во «всякую там чертовщину», но вот его жена…
А жена его боится этого места вот почему. Оказывается, когда там останавливался цыганский табор – а было это сравнительно недавно, – в нем умерла старуха. Цыгане тайно похоронили ее в этих зарослях и с тех пор больше уже не возвращались туда. Тайна тайной, но эта история, разумеется, вскоре оказалась на устах у многих. Старуху начали считать «королевой» цыганского табора; кроме того, местные жители утверждали, что это была одна из самых опасных ведьм, сколько их ни есть в мире: оттого, мол, ее и похоронили в такой глухой местности, причем втайне. Как ни странно, почти никто не пришел к выводу, что цыганам, возможно, просто не по средствам было оплатить участок на кладбище. Это понимали лишь немногие, но и они сделали для себя вывод, что цыганскую могилу все же не стоит трогать. Никакого резона нет в том, чтобы на ровном месте обзавестись лишними врагами, которые в результате, например, разорили бы курятник или угнали бы скот. В общем, этот цыганский секрет так и не стал известен властям. Джон Бэррон попытался подытожить имеющуюся информацию. Увы, никуда не деться от легенд о вервольфах. Итак, была женщина, о жизни и смерти которой ходили нехорошие слухи и которая была похоронена в глухом месте не на освященной земле. Немного времени спустя – загадочный волк, блуждающий по этой местности в поисках, да, в поисках крови, а не мяса. Поневоле вспомнишь об оборотнях. С другой стороны, поверить в такое может разве что душевнобольной с пошатнувшейся психикой. В общем, полный абсурд.
Тем не менее дело до сих пор не раскрыто. И в голове у Бэррона созрел четкий план действий, который помог бы докопаться до истины. Хотя, даже если удастся раскрыть причину происходящего, придется, по-видимому, оставить все как есть. Но об этом Джон решил подумать позже, когда докопается до истины.
Ну а фермеры все еще продолжали свои попытки справиться с убийцей овец. Повсюду были разбросаны отравленные приманки – однако это привело лишь к тому, что погибла пастушья собака. Каждую ночь молодые люди, держа ружья наготове, поджидали хищника, но без всякого успеха. Никаких дальнейших происшествий и никаких нападений на овец – загадочное существо, кем бы оно ни было, вероятно, покинуло эти места. В то же время Джон Бэррон понимал, что если уж бродячая собака принялась охотиться на овец, то вряд ли она когда-нибудь оставит это занятие. Поэтому, если речь идет действительно всего лишь о таком псе, следует ожидать, что он вернется. Если же это вообще не собака – то никто не знает, чего именно следует ожидать…
И потому Джон не утратил бдительность, даже когда фермеры прекратили охоту на предполагаемого бродячего пса.
Он оказался прав. В одну чрезвычайно темную и ветреную ночь Джон опять услышал все тот же ночной зов: далекий вой. Звук то стихал, то становился сильнее, порывы ветра часто заглушали его. Джон вышел из дома, взяв с собой ружье, и укрылся в заранее намеченной засаде: на склоне холма чуть повыше зарослей, где находилась могила.
Вой начал удаляться – видимо, зверь двинулся в направлении ферм. Вскоре там заскулили собаки – нерешительно, испуганно, явно не рискуя бросить вызов владыке ночи. Затем голос зверя вдруг послышался за поворотом дороги, настолько близко, что Бэррон, человек в высшей степени смелый, с трудом сохранил контроль над собой. Но все же сохранил.
Он осторожно, без щелчка взвел курок, положил ствол ружья на изгородь и замер в ожидании. Но волка все не было. Вместо него на дороге вдруг показалась маленькая худая старушонка. При ходьбе она хромала и опиралась на палку, но все же шла с необычайной для ее возраста скоростью и замедлила шаг, лишь увидев за поворотом дороги судью с ружьем на изготовку. И тут произошло нечто очень странное.
Джон всегда гордился своей наблюдательностью и твердостью рассудка – но в этом случае он не мог бы четко рассказать, что же, собственно, произошло. Так или иначе, увиденное было в большей мере впечатлением, нежели неоспоримым фактом. Взгляд старухи (полный неистовой, нечеловеческой злобы) встретился со взглядом Бэррона – а потом… Потом – полусознательное забытье.
Кажется, Джон пришел в себя всего через несколько секунд, однако старухи перед ним уже не было. Единственное, что он все-таки успел увидеть, – это силуэт большого волка, исчезающего за поворотом.
Джон был, конечно, ошеломлен этим невероятным происшествием, но у него теперь сомнений не осталось: в происходящем как-то участвует волк. Ведь он видел зверя своими глазами! Более суеверный человек мог бы задуматься, сопровождал ли этот зверь старуху или же она действительно превратилась в волка, – но Бэррон ни того ни другого не видел, так что сразу отверг оба этих варианта как сущую нелепицу.
В течение следующего дня Джон ломал голову над случившимся. Неожиданно ему подумалось, что, возможно, стоит сходить к зарослям по ту сторону дороги и оглядеть могилу цыганки. Едва ли можно надеяться обнаружить там какую-либо зацепку, но раз уж он сейчас все равно только время зря тратит…
Во второй половине дня Джон отправился к тому самому месту, которого так боялась жена одного из фермеров. Оно располагалось на окраине, строго говоря, не болота как такового, а «марша», влажного заливного луга, – и представляло собой небольшую рощицу, густо заросшую кустарником и низкими, кривыми деревцами. Обнаружив едва заметную узкую тропинку, Джон пробрался сквозь заросли – и в самой их гуще увидел крохотную прогалину. По-видимому, именно здесь и была могила цыганки.
Но дело оказалось куда хуже, чем думал Джон. Могила оказалась разрыта! Повсюду вокруг была разбросана рыхлая земля, на которой отпечатались следы большой собаки или… да, именно волка.
Джон Бэррон невольно ужаснулся: сам факт, что могилу так грубо потревожили, наводил на даже слишком мрачные предчувствия. Однако все же он, помедлив, приблизился к краю могильной ямы, заглянул в нее. И с некоторым облегчением перевел дух: гроб оказался цел и закрыт крышкой. Итак, во имя всеобщего спокойствия следует просто-напросто вновь засыпать могилу землей.
Джон решил одолжить для этого лопату на ближайшей ферме. Уже придумывая на ходу какое-то пояснение, он повернулся в сторону дороги. В этот момент за его спиной раздался звук, похожий на негромкий смех – и одновременно на сдавленное рычание, которое вполне могла бы издавать волчья глотка! Джон мысленно назвал себя сумасшедшим, но это не развеяло тревогу.
Одолжив лопату и вернувшись к прогалине, Джон тщательно засыпал могилу и разровнял землю на холмике. И в тот момент, когда он, закончив работу, направился к выходу из зарослей, сзади вновь послышался смех. На сей раз еще более тихий. Словно доносился из-под земли.
Бэррон вздохнул свободней, лишь выбравшись на открытое место.
Ничего удивительного, что оставшуюся часть дня Джон думал обо всем этом – и ночью тоже, так как уснуть он не смог. Лежа в кровати, он подкидывал монету и непрерывно размышлял о загадочной могиле, об имеющих к ней отношение происшествиях… И вот после двенадцати он опять услышал все тот же до боли знакомый ночной зов. Сначала волчий вой звучал вдалеке, потом на долгое время настала тишина, и вслед за этим звук послышался так близко к дому, что Бэррон вскочил с постели, как подброшенный. Миг спустя до него донесся отчаянный визг его дворовой собаки, а затем опять наступила тишина; и лишь когда миновало уже долгое время, его слуха вновь коснулся вой – снова далекий…
Утром Джон обнаружил свою собаку возле конуры мертвой, и причина ее смерти была очевидна: глубоко разорванная шея. Больше всего удивляло то, что крови вокруг ее тела почти не обнаружилось. Тем не менее тщательное обследование привело к выводу, что сам по себе укус в шею все же не был смертелен: собака погибла именно из-за кровопотери. Однако где же, собственно, эта кровь? И вообще – разве в волчьей манере так убивать добычу? Питаться плотью своих жертв – да, бесспорно; пить ее кровь – как-то не по-волчьи…
Джон Бэррон не знал, что через день он выяснит все. Потому что ранним вечером, еще задолго до заката солнца, он снова будет идти к болоту и вдруг услышит отчаянный детский крик, как раз со стороны узкой тропки, ведущей к могиле. Бросится на помощь – и его глазам предстанет ужасное зрелище: огромный волк, сомкнувший зубы на горле маленького ребенка.
По счастью, теперь Джон уже не выходил из дома без ружья. Он страшно вскрикнул – и выстрелил сразу же, едва лишь волк, вскинувшись на звук, чуть приподнялся над своей жертвой.
Расстояние было невелико, и сила выстрела буквально опрокинула зверя на спину. Он все же сумел подняться и даже побежать прочь, к болоту, но явно из последних сил.
Джон Бэррон видел, что волк ранен смертельно, и потому не стал его преследовать. Со всех сторон уже бежали люди: детский крик услышали многие. Вскоре раненый мальчик был доставлен к доктору. Ребенку повезло: волк едва успел вонзить в него зубы, жизнь его, благодаря своевременной помощи, оказалась вне опасности.
Перезарядив ружье, Бэррон вместе с одним из местных жителей пошел по следам волка. Со следа было трудно сбиться: вдоль него тянулась цепочка кровавых пятен. Конечно, никакое животное с такой раной не могло уйти далеко. Кровавый след привел их в заросли – но там вдруг неожиданно оборвался.
Джон и его спутник буквально прочесали всю чашу, однако так и не увидели волка, ни живого, ни мертвого. Зато они обнаружили, что могила вновь оказалась разрыта. Рядом с ней на груде развороченной земли лежало окровавленное тело, но оно не принадлежало зверю. Это была старая женщина: невысокая, цыганского вида, в лохмотьях. И – с пулевой раной в боку: как раз там, куда должен был прийтись выстрел Бэррона, направленный в волка.
Зубы старухи тоже были окровавлены. А еще они были длинны, почти как волчьи клыки…
