Текст книги "Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Джек Лондон,Оскар Уайльд,Уильям О.Генри,Эдгар Аллан По,Марк Твен,Гилберт Кийт Честертон,Брэм Стокер,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 42 (всего у книги 51 страниц)
БРОДЯЧАЯ РЕДАКЦИЯ
Сэр Лулворт Куэйн неторопливо прохаживался по дорожкам зоопарка Зоологического сообщества. Компанию ему составлял племянник, недавно возвратившийся из Мексики. Этот юноша занимался сравнительным анализом родственных видов животных Северной Америки и Старого Света. Именно он и отметил:
– Самое любопытное в видовой миграции – это некий импульс, заставляющий животных сниматься с места, полностью меняющий их настоящее и будущее. Причем очевидных причин для этого не существует: животные долгое время чувствовали себя комфортно в определенной местности, и вдруг…
– Подобное поведение иногда характерно и для рода людского, – отвечал сэр Лулворт. – К слову, наиболее яркий пример я наблюдал здесь, в Англии, пока вы исследовали пустыни Мексики. Я имею в виду жажду странствий, внезапно охватившую персонал и руководство кое-каких лондонских газет. Началось все с одного из наших самых ярких и предприимчивых еженедельников. Его сотрудники удрали на берега Сены и к Монмартру. Это произошло крайне быстро, однако положило начало бесконечным подвижкам в мире прессы. Я бы сказал даже, что словосочетание «распространение печати» с тех пор наполнилось несколько иным значением… Другие редакции моментально последовали примеру первопроходцев. Вскоре Париж вышел из моды, ведь он находился чересчур близко от родного дома. Первенство захватили Нюрнберг, Севилья и Салоники: они стали новыми пастбищами для персонала не только еженедельников, но и ежедневных газет. Некоторые редакции, возможно, не слишком хорошо думали, выбирая места обитания: скажем, один из ведущих рупоров протестантизма в течение двух недель курировался из Трувиля и Монте-Карло.[111]111
Протестантские церкви осуждают азартные игры, а в Трувиле-сюр-Мер во Франции и Монте-Карло располагались самые популярные на момент написания рассказа казино Европы. – Примеч. пер.
[Закрыть] Впрочем, это сочли какой-то ошибкой… Кроме того, случались… хм… накладки, когда наиболее инициативные и предприимчивые редакторы переезжали вместе с редакцией куда-нибудь подальше. К примеру, «Внимательный исследователь», «Спортивные скандалы» и «Газета для юных девиц» одновременно переехали в Хартум. Кто знает, быть может, желание обойти всех конкурентов сподвигло редакцию «Еженедельного информатора», одного из виднейших рупоров либеральной мысли, перенести редакцию на три-четыре недели с Флит-стрит в Восточный Туркестан. Разумеется, добавив время на путешествие туда и обратно. В некотором смысле это было одним из самых примечательных спонтанных перемещений в мире прессы за то время. Ни малейшего следа махинаций, все честно: владелец издания, управляющий, редактор, редакторы отдельных блоков, ведущие колонок, основные репортеры и все такое прочее – все они участвовали в этом действе, которое публика частенько называла Drang nach Osten. В опустевшем редакционном улье оставался лишь смышленый и энергичный мальчик на посылках.
– Похоже, к настоящему моменту все вернулось на круги своя? – спросил племянник.
Сэр Лулворт поморщился:
– Видишь ли, идея с переездами была скомпрометирована некоторыми недобросовестными особами, отнесшимися к ней спустя рукава. Никому не придет в голову восторгаться сообщениями о том, что такая-то и сякая-то газета сдается в печать из Лиссабона или Инсбрука, если есть хоть малейший шанс увидать ведущего рубрики или главного художника, которые по-прежнему завтракают в любимом ресторане. Собственно, «Еженедельный информатор» был решительно настроен не дать ни малейшего повода опорочить свое паломничество. И, надо признать, меры, предпринятые для пересылки статей и сохранения духа газеты во время долгого путешествия, оказались успешными: поначалу все пошло гладко. В Баку была начата серия статей «Влияние учения Кобдена на перевозки с помощью верблюдов».[112]112
Ричард Кобден, влиятельный британский политик, ратовал за свободную международную торговлю, видя в ней способ предотвращения войн. – Примеч. пер.
[Закрыть] О, это была одна из лучших работ, освещающих свободную торговлю! В то же время видение международной политики, позиционируемое якобы как «взгляд с крыши Яркенда», было настолько точным, как если бы журналист глядел прямиком с Даунинг-стрит – ну или с крыши в полумиле от нее. В лучших, старинных традициях британской журналистики произошло и возвращение редакции в родные пенаты: без напыщенности, самовосхвалений, интервью, жгущих глаголом сердца людей… Редакция вежливо отвергла даже приглашение на банкет в «Клубе путешественников» по случаю возвращения героев. Впрочем, вскорости стало ясно, что поведение журналистов вызвано отнюдь не скромностью, а расчетливостью. Простые наборщики, рекламные агенты и другие работники, не входившие непосредственно в число сотрудников редакции, которые, естественно, не участвовали в великом путешествии на Восток, обнаружили это первыми. Видите ли, связаться с главным редактором и его подчиненными, путешествовавшими с ним, было по-прежнему столь же затруднительно, как если б они оставались в Центральной Азии. Связь между пишущей братией и остальными отделами осуществлял угрюмый, еле державшийся на ногах мальчишка-посыльный. Он-то и охарактеризовал новое положение сардонической фразой: «Будто они в Яркенде остались». Более того, почти все репортеры и выпускающие редактора после возвращения были уволены самым беспардонным образом, а на их место с помощью объявлений наняли новых. Редактор и его ближайшие помощники не показывались этим людям, оставаясь для них таинственными высшими силами, передающими посредством медиума краткие инструкции в напечатанном виде. Живое общение и демократическую простоту прежних дней сменило нечто таинственное, тибетское, скрытое от прочих смертных. Это почувствовали и особы, стремившиеся вовлечь возвратившихся путешественников в суету общественной жизни. Выдающиеся светские львицы, королевы лондонских салонов двадцатого века тщетно метали жемчуг своего гостеприимства в корыто редакционного почтового ящика. Казалось, ничто не отвратит вернувшихся из тибетских странствий отшельников отданного ими обета скрытности – ну, разве что королевское распоряжение, не меньше. Поползли кривотолки: дескать, высокогорье и традиции Востока плохо влияют на умы и характеры, не привычные к подобного рода излишествам. Словом, к яркендской манере руководства люди отнеслись неодобрительно.
– А отразилась ли эта новая манера руководства на содержании еженедельника? – полюбопытствовал племянник.
– О! – вскричал сэр Лулворт. – Вот это было по-настоящему волнующе! Конечно, статьи, посвященные внутренней политике, социальной жизни и ежедневным происшествиям, не слишком-то изменились. Возможно, нотка свойственной Востоку беззаботности появилась в работе отдела редактуры, но ведь стремление слегка расслабиться является вполне естественным для людей, только что вернувшихся из тяжелой поездки. В общем, до высот редактуры, существовавших в прежние времена, добраться уже не удавалось, однако прежняя политика доброжелательности и корректности никуда не делась. А вот в освещении внешней политики произошли революционные перемены. Появились жестокие, циничные, откровенные статьи, переворачивавшие с ног на голову осеннюю мобилизацию в шести ведущих державах мира. Чему бы там репортеры из «Еженедельного информатора» ни учились на Востоке, это явно не было искусством дипломатических недосказанностей. Уличные толпы наслаждались этими статьями, и никогда раньше газета не шла так нарасхват; однако джентльмены с Даунинг-стрит видели ситуацию совершенно иначе. Министр иностранных дел, до сих пор слывший крайне скрытным человеком, стал весьма словоохотлив, причем ему приходилось непрерывно отрицать, что он испытывает к издателям «Еженедельного информатора» какие-либо чувства. Неудивительно, что однажды правительство пришло к выводу о необходимости принятия жестких и решительных мер. К офису газеты направилась делегация, состоящая из премьер-министра, министра иностранных дел, четырех ведущих финансистов и богослова, известного тем, что его воззрения порой доходили до ереси. У дверей редакционного отдела путь им преградил взвинченный до предела, однако непреклонный мальчишка-посыльный.
– Сожалею, но вы не сможете увидеть ни редактора, ни кого-либо из сотрудников, – заявил он.
– А мы настаиваем на том, чтобы повидаться с редактором или с иным компетентным лицом, – ответствовал премьер-министр, и делегация продолжила свой крестовый поход. Мальчишка, однако, сказал правду: никого не было видно. Все комнаты обезлюдели: ни единой живой души.
– Где же редактор? Или приглашенный редактор? Или ведущий рубрики? Или хоть кто-нибудь?
Осыпаемый градом вопросов, мальчишка-посыльный выдвинул ящик одного из столов и достал оттуда необычного вида конверт, отправленный, судя по почтовому штемпелю, из Коканда семь или восемь месяцев тому назад. В конверте лежал обрывок бумаги, на котором было написано: «По пути в Британию нас захватила шайка разбойников. Они требуют в качестве выкупа четверть миллиона, но, возможно, согласятся убавить аппетиты. Пожалуйста, сообщите родственникам, друзьям и правительству». Письмо также содержало инструкции о том, как и где передать деньги, и было подписано руководством еженедельника.
Адресовано письмо оказалось дежурному курьеру, который хладнокровно припрятал его. Никто не может быть героем для собственного мальчика на побегушках. Очевидно, юноша решил, что выгоды в случае возвращения на родину неудачливого персонала еженедельника весьма сомнительны, а вот расходы в четверть миллиона – несомненны и недопустимы. Так что он подсчитывал оклады редакторов и прочих работников, подделывал подписи там, где это было необходимо, нанял новых репортеров, редактировал по мере возможности статьи в различных рубриках и вставлял там, где это возможно, различного рода узкопрофильные статьи, хранящиеся в огромных количествах в редакционных портфелях на случай непредвиденных обстоятельств. Статьи о внешней политике были целиком и полностью написаны им самим.
Разумеется, следовало сохранить в тайне все происшедшее. В редакцию был нанят временный штат, давший подписку о неразглашении. Они издавали газету, пока изнемогающих пленников разыскивали, выкупали и доставляли на родину – по двое-трое, дабы избежать огласки. В конце концов все вернулось на круги своя, и статьи о внешней политике вновь стали соответствовать прежним традициям газеты.
– Простите, – перебил племянник, – но как, во имя всего святого, мальчик-посыльный все это время объяснял родственникам отсутствие…
– В этом-то и заключается основная соль истории, – сказал сэр Лулворт. – Он посылал письмо жене или иному ближайшему родственнику каждого из членов экспедиции. По мере возможности копировал почерк очередного бедолаги и извинялся за дрянные чернила и плохо очиненные перья. В письмах содержалась примерно одна и та же история: дескать, автор, единственный из всей экспедиции, не сумел преодолеть соблазнов первозданной свободы и жизни на Востоке, а потому собирается странствовать там еще некоторое время. Мальчишка-посыльный изменял лишь местность, выбирая другой регион для каждого члена редакции. Сколько же жен немедленно пустилось в погоню за неверными мужьями! Прошло немало времени и случилось множество неприятностей, прежде чем правительству удалось вернуть женщин из их бесплодных скитаний по берегам Аму-Дарьи, пустыне Гоби, оренбургским степям и другим заморским краям. Одна из них, я точно помню, так и затерялась где-то в долине Тигра и Евфрата.
– А что же юноша?
– Юноша? О! Он теперь звезда журналистики.
О. Генри
МЕТОДИКА ШЕНРОКА ДЖОЛЬНСА
Я счастлив, что могу назвать себя другом самого Шенрока Джольнса, великого нью-йоркского детектива. Джольнс справедливо считается мозгом детективного дела в нашем мегаполисе. А вдобавок он – признанный знаток стенографии, поэтому каждый раз, когда в городе происходит особенно сенсационное убийство, мой друг сутками пропадает в полицейском участке за настольным телефоном, принимая и фиксируя телефонограммы всяческих болтунов, бывших свидетелями преступления или, по крайней мере, утверждающих это.
Но в другие, более свободные дни, когда «свидетелей» оказывается гораздо меньше, хотя несколько крупных газет уже успели не только раструбить о расследовании по всему миру, но даже назвать преступников, Джольнс совершает со мной прогулку по городу. К моему величайшему удовольствию, при этом он рассказывает о своих чудеснейших методах наблюдения и дедукции.
Как-то раз я явился в полицейский участок и увидел, что великий детектив сосредоточенно глядит на веревочку, туго обвязанную вокруг его мизинца.
– Доброе утро, Ватсуп! – сказал он, не поворачивая головы. – Я чрезвычайно рад, что вы наконец-то осветили свою квартиру электричеством.
– Очень прошу вас сказать мне, как вы узнали об этом! – воскликнул я, пораженный. – Прекрасно знаю, что никому об этом даже не обмолвился. Электричество провели неожиданно, и лишь сегодня утром завершили работу.
– Это проще простого! – весело ответил мне Джольнс. – Как только вы вошли, я сразу же почувствовал запах вашей сигары. Я знаю толк в дорогих сигарах, и мне известно также и то, что только три человека в Нью-Йорке могут позволить себе курить сигары действительно хорошие – и при этом оплачивать счета за газовое освещение. А вы не из их числа. Пустяковая, в общем, задача. Но вот сейчас я занимаюсь значительно более серьезной проблемой, уже моей собственной!
– Да, кстати, что это за веревочка у вас на пальце? – спросил я.
– Вот в этом-то и проблема! – сказал Джольнс. – Эту веревочку завязала мне сегодня жена, чтобы напомнить о каком-то предмете, которую нужно отправить домой. Присядьте, Ватсуп, и извините: я прерву наш разговор на несколько минут.
Великий детектив подошел к стенному телефону, прижал к уху трубку и простоял так минут десять.
– Принимали донесение? – спросил я после того, как он вернулся на свое место.
– Возможно, – с улыбкой возразил Джольнс. – В известной степени это тоже можно назвать донесением. Знаете, дружище, я буду с вами вполне откровенен. Я, что называется, переборщил. Я увеличивал да увеличивал дозы, и теперь дошло до того, что морфий совершенно перестал оказывать на меня действие. Мне теперь необходимо что-то посильнее! Этот телефон сейчас соединял меня с апартаментами в отеле «Уолдорф», где как раз проходят литературные чтения.[113]113
Во времена О. Генри – крупнейший гостиничный комплекс в мире, со своей мифологией, табелью о рангах и индустрией развлечений, включая и литературные вечера. Впоследствии некоторые из них стали значимыми событиями в истории американской литературы, но на момент написания данного рассказа это в основном был дорогостоящий китч для нуворишей.
[Закрыть] Что ж, теперь перейдем к разрешению проблемы этой веревочки.
После пяти минут самой сосредоточенной тишины Джольнс посмотрел на меня с улыбкой и кивнул.
– Вы – потрясающий человек! – воскликнул я. – Уже?!
– Это очень просто! – сказал он, подняв палец. – Вы видите этот узелок? Это для того, чтобы не забыть что-то очень важное. Моя дражайшая супруга постоянно говорит: «Ты, может быть, и умен в своих детективных делах, но просить тебя что-либо сделать по дому абсолютно бесполезно: все равно что горох о стену…». Значит, она просила меня купить горох!
– Замечательно! – Я не смог удержать возглас изумления.
– Не желаете пройтись со мной? – предложил Джольнс. – Сейчас как раз затишье, в настоящее время можно говорить только об одном сенсационном случае. Некий МакКарти, ста четырех лет от роду, умер после трапезы, на которой были обильно подаваемы бананы. Все данные так убедительно указывали на мафию, что полиция окружила Клуб № 2, что на Второй авеню, Кошкин-доммер-Гамбринус, и поимка убийцы – вопрос лишь нескольких часов. Поэтому меня еще не призвали на помощь.
Мы с Джольнсом вышли на улицу и направились к остановке трамвая. На полпути мы встретили Рейнгельдера, нашего общего знакомого, который занимал какое-то значительное положение в Сити-Холл.[114]114
Здание мэрии Нью-Йорка.
[Закрыть]
– Доброе утро! – сказал Джольнс, остановившись. – Я вижу, что вы сегодня хорошо позавтракали.
Всегда следя за малейшими проявлениями замечательной дедуктивной работы моего друга, я успел заметить, как Джольнс мгновенно окинул взглядом большое желтое пятно на груди рубашки Рейнгельдера и пятно поменьше на его подбородке. Несомненно, эти пятна были оставлены яичным желтком.
– Опять вы пускаете в ход ваши детективные методы! – воскликнул Рейнгельдер, буквально-таки покатываясь от смеха. – Готов побиться об заклад на выпивку и на сигару, вы не отгадаете, что именно я ел сегодня на завтрак.
– Идет! – ответил Джольнс. – Сосиски, черный хлеб и кофе!
Рейнгельдер подтвердил все вышесказанное и заплатил пари.
Когда мы пошли дальше, я обратился к моему другу за разъяснением:
– Я думаю, что вы обратили внимание на яичные пятна на его груди и подбородке?
– Верно! – отозвался Джольнс. – Именно это и было отправной точкой! Рейнгельдер – человек очень экономный. Вчера яйца на базаре упали до двадцати восьми центов за дюжину. Сегодня же они стоили сорок два цента. Поэтому Рейнгельдер ел яичницу вчера, а сегодня уже вернулся к своему обыденному меню. С такими мелочами необходимо считаться: они очень значительны. Детектив узнает их еще в младших классах: это – арифметика нашего дела!
Когда мы вошли в трамвай, то сразу увидели, что почти все места заняты женщинами. Мы с Джольнсом остались стоять на задней площадке.
На одном из центральных мест сидел пожилой господин с короткой седенькой бородкой, производивший впечатление типичного хорошо одетого жителя Нью-Йорка. На следующих остановках в вагон вошли еще несколько женщин, и вот уже три или четыре дамы стояли рядом с седым господином, держась за кожаные ремни и выразительно глядя на него, – но мужчина и не думал уступать им место.
– Мы, жители Нью-Йорка, – сказал я, обращаясь к Джольнсу, – настолько утратили свои прежние манеры, что даже для виду не пытаемся соблюдать правила вежливости!
– Очень может быть! – легко ответил Джольнс. – Но этот господин, о котором вы, вероятно, сейчас говорите, уроженец Старой Вирджинии,[115]115
Штат, по американской классификации относящийся к «старому Югу», которому не свойственны (во всяком случае, согласно официальному канону) ни меркантильная суетность северян, ни плантаторская алчность «новых» южан из более молодых штатов – ни ковбойская дикость западного фронтира.
[Закрыть] притом он как раз человек очень вежливый и деликатный. Он провел в Нью-Йорке всего несколько дней, вместе со своей семьей, состоящей из жены и двух дочерей, и сегодня они вместе уезжают на Юг.
– Вы, оказывается, знаете его? – воскликнул я, смутившись.
– Я никогда в жизни его не видел до того момента, как мы вошли в этот вагон! – с улыбкой возразил детектив.
– Но тогда, во имя золотых зубов Аэндорской ворожеи,[116]116
Упоминаемая в Библии (1 Цар. 28) пророчица, способная вызывать духов и узнавать от них о потаенных событиях.
[Закрыть] объясните мне, что это значит! Если все ваши заключения сделаны на основании того, что доступно лишь взгляду, то не иначе как вы призвали на помощь черную магию!
– Нет, всего лишь наблюдательность! – ответил Джольнс. – Если этот старый джентльмен выйдет из вагона прежде нас, то надеюсь, что мне удастся доказать вам правильность моего вывода.
Через три остановки господин встал с намерением выйти из вагона. В дверях мой друг обратился к нему:
– Простите великодушно, сэр, но не будете ли вы полковник Хантер из Норфолка, Вирджиния?
– Нет, сэр! – последовал исключительно вежливый ответ. – Моя фамилия Эллисон, сэр! Майор Уинфельд Р. Эллисон из Ферфакса в названном вами штате. Мне известно, сэр, множество людей в Норфолке: Гудриши, Толливеры и Кребсри, но до сих пор я не имел удовольствия встретить там вашего друга полковника Хантера. Весьма рад доложить вам, сэр, что сегодня ночью я уезжаю в Вирджинию, после того как провел здесь несколько дней вместе с женой и тремя дочерьми. В Норфолке я буду приблизительно через десять дней, и, если вам угодно назвать мне ваше имя, я с удовольствием повидаюсь с полковником Хантером и передам, что вы справлялись о нем.
– Чрезвычайно благодарен, – отозвался Джольнс. – Уж раз вы так любезны, то я прошу передать ему привет от Рейнольдса.
Я взглянул на великого нью-йоркского детектива и заметил на его строгом, благородных очертаний лице выражение скорби. Шенрока Джольнса неизменно огорчала даже самая малая ошибка в его дедуктивных выводах.
– Вы, кажется, изволили говорить о своих трех дочерях? – спросил он джентльмена из Виргинии.
– Да, сэр, дочерей у меня три, и это самые очаровательные девушки во всем графстве Ферфакс! – последовал ответ.
Сказав это, майор Эллисон уже шагнул было из вагона, но Шенрок Джольнс схватил его за рукав.
– Одну секунду, сэр! – пробормотал он вежливо, один лишь я уловил в его голосе нотку волнения. – Я, вероятно, не ошибусь, если скажу, что одна из ваших дочерей – приемная?
– Совершенно верно, сэр! – подтвердил майор, уже стоя на улице. – Но какого черта… как вы узнали это? Это превосходит мое понимание…
– И мое, – сказал я, когда трамвай двинулся дальше.
Убедившись, что не совершил ошибки, Шенрок Джольнс немедленно вернул себе обычную ясность ума и наблюдательность, а заодно и спокойствие. Когда мы вышли из трамвая, он пригласил меня в кафе, пообещав изложить ход мыслей, приведших его к последнему изумительному выводу.
– Во-первых, – начал он, когда мы устроились в кафе, – я определил, что этот джентльмен – не житель Нью-Йорка, поскольку он покраснел и чувствовал себя неловко и неспокойно под взглядами женщин, стоявших около него, хотя и не встал, не уступив никому из них своего места. Ну а по внешности его легко можно понять, что он скорее с Юга, нежели с Запада. Потом я задался вопросом, отчего он не уступил места любой из женщин, хотя испытывал явную, пусть даже не слишком сильную потребность сделать это? На данный вопрос я ответил себе очень скоро. Я заметил, что один глаз этого джентльмена красен и воспален, а кроме того, его лицо усеяно множеством мелких кровоподтеков, каждый диаметром примерно с величиной с карандаш. И наконец, я увидел на обоих его патентованных кожаных башмаках большое количество глубоких отпечатков формы, приближенной к овальной, но срезанных с одного конца. Ну а теперь примите во внимание следующее: в Нью-Йорке есть только один район, где человек может получить такие царапины, раны и отметины, и это место – вся Двадцать Третья стрит и южная часть Шестой авеню, где собираются суфражистки… а также, случайно или нет, расположены ведущие модные магазины. По отпечаткам французских каблучков на сапогах этого джентльмена и по многочисленным точкам на его лице, оставленным дамскими зонтиками, я понял, что он попал в этот торговый центр и выдержал баталию с войском наших амазонок. А так как его лицо отмечено печатью незаурядного интеллекта, то мне стало ясно, что на подобную прогулку он решился не по собственному почину, а вынужден был к тому превосходящими силами его собственного дамского отряда.
– Все это очень хорошо, – сказал я, – но объясните мне, почему вы настаивали на том, что у него есть дочери, да и к тому же еще именно две? Разве одной только жене, без дочерей, не удалось бы послать его в тот самый торговый район?
– Нет, тут обязательно были замешаны дочери! – спокойно возразил Джольнс. – Если бы у него была только жена, то он не поехал бы туда сам, но, в зависимости от возраста супруги, либо отправил ее за покупками, либо… женщина сама предпочла бы отправиться туда в одиночку: особенно если она намного моложе мужа. Вот и весь секрет!
– Ладно, я готов поверить и в это! Однако теперь скажите: почему дочерей именно две? И еще – заклинаю вас всеми святыми, объясните мне, как вы догадались, что у него одна приемная дочь, после того как он поправил вас и сказал, что дочерей у него три?
– Не говорите «догадался»! – сказал мне Шенрок Джольнс с оттенком гордости в голосе. – В моем лексиконе нет таких слов! Я обратил внимание, что петлице майора Эллисона находятся гвоздика и розовый бутон на фоне листа герани. Но ни одна женщина не захочет составить такую странную композицию. Предлагаю вам, Ватсуп, на минуту закрыть глаза и дать волю фантазии. Представьте себе, как очаровательная Адель укрепляет на лацкане гвоздику для того, чтобы ее папочка выглядел как можно презентабельней, а миг спустя заговорила ревность в ее сестрице Эдит, и она торопится вдеть в ту же петлицу розовый бутон… Ведь вы это видите как наяву, не правда ли?
– А потом, – воскликнул я, чувствуя, как мной начинает овладевать энтузиазм, – потом, когда он заявил, что у него три дочери?..
– Я сразу увидел на заднем фоне девушку, которая не прибавила третий цветок, и я понял, что она должна быть…
– Приемной дочерью! – перебил я его. – Вы поразительный человек! Скажите мне еще, каким образом вы узнали, что они уезжают на Юг сегодня же ночью?
И великий детектив ответил мне:
– Из его бокового кармана выпирал какой-то предмет, сравнительно большой и овальный. Объяснить это можно очень просто: в вагоне-ресторане не подают по-настоящему хороший виски, а от Нью-Йорка до Ферфакса дорога в поезде долгая!
– Я снова должен преклониться пред вами! – сказал я. – Разъясните мне еще одну вещь, и тогда исчезнет последняя тень сомнения. Каким образом вы решили, что он – из Вирджинии?
– Вот в чем я согласен с вами: тут была очень слабая примета! – ответил Шенрок Джольнс. – Но ни один опытный сыщик не мог бы не обратить внимания на запах мяты.[117]117
Мята (наряду с виски) входит в популярнейший на американском Юге коктейль «джулеп», но… его родиной является не Вирджиния, а Кентукки. Так что для американцев это пример сперва верного, а потом нарочито абсурдного рассуждения: в нашей системе координат оно звучало бы примерно как: «Этот человек прибыл из Закавказья, а точнее – из Армении, потому что от него пахнет грузинским вином «Ркацители».
[Закрыть]
