Текст книги "Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Джек Лондон,Оскар Уайльд,Уильям О.Генри,Эдгар Аллан По,Марк Твен,Гилберт Кийт Честертон,Брэм Стокер,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)
Мы с Томом были свидетелями, а защищать Джима должен был молодой такой адвокат – он приехал в город совсем недавно и сидел без работы, а больше никто не взялся защищать свободного негра, хотя мы обещали хорошо заплатить. Им не хотелось подводить Тома, но ведь им тут на жизнь зарабатывать, а вольных негров у нас не любят. Том все понимал – он бы и сам не стал защищать свободного негра, кроме Джима.
ГЛАВА 10
Наутро тетя Полли не хотела пускать Тома в суд. Говорила, что мальчишкам там делать нечего, да нас и не пропустят – весь город туда собирается, и нам места не хватит. А Том и отвечает:
– Для нас с Геком место найдется. Мы будем свидетелями.
Тетя Полли ушам своим не поверила. Сдвинула очки на лоб и говорит:
– Свидетелями? Вам-то что об этом известно, хотела бы я знать?
Но мы не стали тратить время на разговоры и поскорее удрали. А тетя Полли пусть спокойно прихорашивается – она ведь тоже идет туда вместе со всеми.
В суде было не протолкнуться. И женщин было очень много – целых семь или восемь скамеек. И тетя Полли, и вдова Дуглас, и мисс Уотсон, и миссис Лоусон – все сидели рядом. И Тэтчеры, и еще очень многие позади них – все из высшего общества. И Джим был там, и шериф.
Вошел судья, сел с торжественным видом и открыл заседание. Мистер Лоусон произнес речь и сказал, что сейчас с помощью двух свидетелей докажет, что Джим виновен и что у него был мотив. Тому, ясное дело, было не очень-то приятно это слышать.
Молоденький адвокат в своей речи сказал, что с помощью двух свидетелей докажет алиби и что убийца не Джим, а неизвестный. Все заулыбались, а мне стало жаль беднягу: он так волновался, робел и знал, что у него по правде нет никаких доказательств, вот и не мог говорить так же твердо и уверенно, как мистер Лоусон. А еще знал, что над ним все смеются и не очень-то уважают – ведь он адвокат вольного негра, не бог весть какая птица.
Вышел Флэкер и стал рассказывать, как, по его мнению, было дело. Разложил все по полочкам, разобрал улики, а все слушали не дыша и только удивлялись, как это у него все выходит так просто и ясно и как он до всего дошел одним лишь своим умом – и ничем больше.
Вслед за ним капитан Хейнс и Бак Фишер рассказали, как поймали Джима на месте преступления и как бедняга Крот лежал мертвый, а Джим как раз поднимался на ноги после того, как проломил ему голову мушкетом, поскользнулся и упал.
И тут показали мушкет, на стволе была ржавчина и волосы – и все вздрогнули от ужаса. А когда показали окровавленную одежду, все опять задрожали.
Потом я рассказал все, что знал, и вернулся на свое место. Толку от этого не было – никто не поверил ни единому моему слову – почти у всех на лице это было написано.
Потом вызвали Тома Сойера. Вокруг меня зашушукались: «Конечно, без него и тут не обошлось. Да если б Том Сойер захворал и не смог распоряжаться, то и солнечных затмений бы не было!» А тетя Полли и другие женщины встрепенулись: интересно, чем Том может тут помочь и кому от этого будет польза.
– Томас Сойер, где вы были в ночь с субботы на воскресенье, когда было совершено убийство?
– Руководил заговором.
– Что? – переспросил судья, глядя на него сверху вниз.
– Руководил заговором, ваша честь.
– Такая откровенность может быть опасна. Расскажите нам вашу историю, но будьте осторожны, не раскрывайте ничего, что могло бы вам повредить.
Том и рассказал все без утайки: как мы устроили заговор и раскрутили его на совесть. Полковник Элдер и капитан Сэм сидели пристыженные и злые, потому что все вокруг смеялись. А когда открылось, что Сыны Свободы – это мы и есть, и страшные листовки отпечатали и развесили на дверях тоже мы, а вовсе никакой не Беррел, как сказал Флэкер, все опять засмеялись, и пришел черед Флэкера краснеть от стыда.
Том стал рассказывать дальше – начистоту, без вранья, до того места, как Джим протрубил в рог, слез с дерева, и мы все вместе пошли в город – полюбоваться на переполох. И видно было, что все нам верят: ведь ясно, что мы не сочиняем. Все шло к тому, что алиби удастся доказать, и люди кивали головами, и на Джима теперь глядели дружелюбнее. А мистер Лоусон уже не был таким спокойным, как прежде. Но судья наконец спросил:
– Вы сказали, что обвиняемый должен был предупредить вашу тетушку, а потом догнать вас. В котором часу это было?
А Том, ей-богу, не знал. Мы не обратили внимания, который был час. Делать нечего, пришлось Тому говорить наугад, а в этом, сами понимаете, хорошего мало. По тому, как на нас смотрели люди, видно было, что дело плохо. А мистер Лоусон опять сделался спокойным.
– Зачем вы пошли к дому Брэдиша?
Тут Том рассказал и про эту часть заговора: как он хотел выдать себя за беглого негра, чтобы я сбыл его Брэдишу, а у Брэдиша уже был один беглый негр – ну и все такое прочее. И как Том ночью хотел рассмотреть негра повнимательнее, а это оказался вовсе никакой не негр. И как в ботинке у него оказался ключ, и Том подумал, что он готовит побег, и решил остаться, собрать улики и выследить негра, когда тот сбежит. И выходило у Тома складно, совсем как в книжке, а судья и все остальные слушали, затаив дыхание.
Том рассказал, как мы пришли туда днем, а Крот лежит мертвый, и Том послал меня за гробовщиком, а потом нашел следы Джима, позвал меня и говорит: все в порядке, Джим был здесь и, конечно, пошел рассказать об убийстве.
Многие заулыбались, а мистер Лоусон, так тот не выдержал и расхохотался.
Но Том продолжал как ни в чем не бывало и рассказал, как мы пошли по следу в дом с привидениями, как он пробрался туда, и стал подслушивать, и услыхал разговор убийц, но их самих не видел.
– Не видели?
– Нет, сэр. – И объяснил почему.
– Может быть, вы их услышали в своем воображении? – сказал мистер Лоусон и рассмеялся. В зале тоже многие засмеялись, а один парень, который сидел недалеко от меня, сказал другу: «Лучше бы он пораньше остановился, пока не начал завираться». А тот в ответ: «Да, Том совсем запутался».
– Продолжайте, – говорит судья. – Расскажите, что вы слышали.
– Вот как все было. Один метался и рычал, а другой стонал. А потом первый, тот, что рычал, говорит вполголоса: «Замолчи ты, старый нюня, дай человеку поспать немножко». Тот, который стонал, отвечает: «Если бы у тебя нога так же болела, ты бы еще не так разнюнился, и вообще это ты во всем виноват; когда пришел Брэдиш и увидал, что мы собираемся бежать, надо было помочь мне, а не мешать; тогда бы я проломил ему башку прямо там, в пристройке, а не снаружи. Он бы и пикнуть не успел, и никто бы не подоспел на помощь, и не пришлось бы нам бежать напрямик, и нога моя была бы цела, и не лежали бы мы здесь, дрожа от страха, что нас вот-вот схватят. А ты на меня рычишь, нюней обзываешь – видать, нет у тебя ни сердца, ни христианских чувств, ни хорошего воспитания». Первый ему в ответ: «Это все из-за тебя – опоздал часа на три, а то и на четыре, да еще и явился, как всегда, пьяный». – «Вовсе не пьяный – я заблудился, такое со всяким может случиться». – «Ладно, – говорит первый, – будь по-твоему, только заткнись и сиди тихо. Можешь сочинять свое последнее слово – пригодится, когда пойдешь на виселицу. Вот и меня повесят – и поделом, нечего было связываться с таким болваном». Другой начал было снова жаловаться на ногу, а первый и говорит: если сейчас же не заткнешься, я тебе ее оторву и повяжу вокруг головы. Потом они угомонились, и я ушел.
Когда Том закончил, стояла мертвая тишина – так всегда бывает, когда слушают и не верят, и стыдно за того, кто говорил. Жалостливая такая тишина. Наконец судья откашлялся и спрашивает сурово:
– Если это правда, то почему вы не пошли сразу к шерифу и не рассказали ему? Чем это объяснить?
Том уставился в пол и теребил верхнюю пуговицу. Я-то знал, что это для него уже слишком. Разве мог он сказать, что не пошел к шерифу потому, что хотел сам расследовать убийство, как настоящий сыщик, и прославиться? А чтобы славы было еще больше, устроил так, что подозрение пало на Джима, да еще и придумал для него мотив и стал рассказывать о нем при мистере Лоусоне – и получилось, что он по собственной глупости упустил убийц, и теперь из-за него Джима повесят вместо них? Да не мог Том сказать такое. Все уставились на него, а он стоял и теребил пуговицу. Судья подождал немного и еще раз спросил, почему Том не пошел к шерифу. У Тома слезы на глазах, он сглотнул раз, другой и говорит еле слышно:
– Не знаю, сэр.
Ненадолго опять стало тихо, потом судья и адвокат говорили речи, и мистер Лоусон очень зло насмехался над Томом и его «сказкой», так он назвал нашу историю. А через две минуты присяжные признали Джима виновным в умышленном убийстве. Старик Джим поднялся, и судья начал речь о том, почему Джиму придется умереть, а Том сидел, опустив голову, и плакал.
Вдруг смотрим – ну и чудеса: Король и Герцог протискиваются сквозь толпу, становятся перед судьей, и Король говорит:
– Извините, ваша честь, одну минуточку…
Том поднял глаза, а тут Герцог вступил:
– Мы хотели бы уладить один небольшой вопрос…
А Том вскочил да как закричит:
– Я узнаю голоса – это убийцы!
Видели бы вы, что за переполох тут начался! Все повскакивали с мест и встали на цыпочки, чтобы лучше было видно. Шериф рявкнул: по местам! А Король с Герцогом стоят ошарашенные и страшно бледные – уж можете мне поверить. Судья и спрашивает:
– На каком основании вы их обвиняете?
– Потому что знаю, ваша честь.
– Откуда вы знаете – вы же сами сказали, что не видели их?
– Не важно, у меня есть доказательства.
– Какие?
Том достал лист из конторской книги Крота, показал рисунок и говорит:
– Если один из них не переобулся – вот отпечаток его левой подошвы.
Посмотрели – так оно и есть. А Королю стало совсем худо.
– Отлично, – говорит судья, – продолжайте.
Том достал из кармана вставные челюсти и говорит:
– Если они подойдут второму, значит, он и есть тот самый белый негр, которого мы видели в пристройке.
Гилберт Кит Честертон
ОМУТ ЕЗУСАЭти двое мужчин повстречались на ступенях величественного здания, расположенного в Парке Приор. Один из них был архитектором, другой – археологом, и лорд Балмер, пригласивший их, легкомысленно счел правильным и естественным поступком представить их друг другу. Расплывчатость и туманность мышления, стоит отметить, была свойственна лорду в той же мере, что и легкомыслие, четких логических связей он проводить не умел, а посему основной причиной знакомства послужило то, что в словах «архитектор» и «археолог» совпали три начальные буквы. Миру оставалось лишь замереть в благоговении перед таким способом мыслей. Жаль, история умалчивает, не познакомил бы он, исходя из тех же соображений, дипломата с дипломантом, картежника с картографом, а доктора с докером.
Лорд Балмер был полным, светловолосым молодым человеком с крепкой шеей. Когда он говорил, то беспрестанно жестикулировал: то бессознательно поигрывал перчатками, то вертел в пальцах трость.
– Уж вы-то двое найдете, о чем поговорить, – жизнерадостно заявил он. – Старинные здания и все такое. Кстати, не мне судить, конечно, но то, на ступеньках которого мы стоим, достаточно древнее. А я, уж простите, вынужден отлучиться на минутку: нужно позаботиться о приглашениях на рождественский шурум-бурум моей сестрицы. Разумеется, вы тоже приглашены. Джулиет жаждет бала-маскарада: аббаты, крестоносцы, все такое прочее – одним словом, тряхнем стариной и вспомним о предках.
– Полагаю, аббат в предках – это слишком,[19]19
Аббат, т. е. настоятель католического монастыря, совершенно точно не может быть чьим-либо предком (во всяком случае, официально числящимся в родословной), поскольку католические клирики не имеют права вступать в брак.
[Закрыть] – улыбнулся археолог.
– Ну, какого-нибудь двоюродного прадедушку я вполне могу себе представить, – со смехом возразил архитектор. Затем он рассеянно оглядел ландшафт перед домом. Все выглядело вполне упорядоченным: искусственное озеро, в центре которого располагалась статуя нимфы в античном стиле, окружало множество деревьев. Сейчас их черные, застывшие ветви покрывал иней – зима выдалась суровой.
– Похоже, морозы грядут нешуточные, – подхватил его светлость. – Сестрица надеется не только потанцевать, но и вволю покататься на коньках.
– Если крестоносцы явятся в полной броне, то как бы вам не утопить своих славных предков, – заметил собеседник.
Лорд Балмер отмахнулся:
– Ха! Вот уж об этом не беспокойтесь. Глубина нашего милого озерца нигде не превышает пары футов.
Балмер картинно воздел руку и воткнул в воду свою трость, демонстрируя, насколько же озеро мелководно. В прозрачной воде можно было увидеть ее короткий конец, и на миг всем присутствующим показалось, будто грузная фигура его светлости опирается на преломленный посох. Но, разумеется, это было всего лишь естественное преломление света в воде.
– Так что худшее, чего можно ожидать, это севший на… кгм… севший в лужу аббат, – заключил лорд Балмер и развернулся. – Что ж, оревуар. Если что-то подобное случится – я обязательно сообщу.
Археолог и архитектор остались стоять на величественных каменных ступенях, улыбаясь друг другу. Тут необходимо заметить, что, несмотря на якобы общие интересы, внешне эти двое являли между собою разительный контраст, а наблюдатель с развитым и живым воображением мог бы приметить также некоторые противоречивые черты и в облике каждого из них.
Первый джентльмен звался мистером Джеймсом Хэддоу. Он прибыл сюда из Высшей судебной гильдии, а точнее – одной из тамошних вечно сонных каморок, набитых пергаментами и кожаными портфелями. Его жизненным призванием являлась юриспруденция, история же была всего лишь хобби; среди всего прочего он являлся адвокатом и поверенным в делах поместья Парк Приора. Сам он совершенно не выглядел лентяем – напротив, казался в высшей степени бодрым и энергичным. Во взгляде его голубых, чуть навыкате, глаз читалась проницательность, а рыжие волосы были аккуратно причесаны. Такой же безупречной аккуратностью отличался и его костюм.
Второй гость, которого звали Леонард Крейн, явился прямиком из безвкусно-кричащей, плебейской конторы строительных подрядчиков и агентов по сдаче недвижимости. Она располагалась в соседнем пригороде, в конце ряда построенных тяп-ляп домов, и привлекала всеобщее внимание, поскольку на ее стене висели ярко раскрашенные планы и чертежи строений, а также объявления, написанные огромными буквами. Однако серьезный наблюдатель, приглядевшись повнимательнее, мог бы заметить в глазах мистера Крейна отголоски того внутреннего сияния, которое некоторые зовут мечтательностью. Его светлые, не слишком длинные волосы, возможно, следовало бы назвать встрепанными. Да, как ни печально, но архитектор увлекался еще и живописью. Впрочем, не стоило объяснять все его поведение лишь тем, что он был человеком искусства. Что-то еще таилось в нем, что-то трудноуловимое, что при известной подозрительности могло бы быть сочтено опасным. Мечтательность не мешала ему время от времени огорошить друзей, написав картину или даже занявшись новым видом спорта. Это полностью шло вразрез с его обычной жизнью, словно пробуждались отголоски каких-то его предыдущих воплощений.
Сейчас, впрочем, он поторопился заверить мистера Хэддоу, что совершенно не разбирается в археологии. Улыбнувшись, он сказал:
– Не хочу вводить вас в заблуждение: я вряд ли даже приблизительно представляю себе, чем занимаются археологи. Разве что, опираясь на полузабытый мной греческий язык, могу предположить, что археолог – это такой человек, который изучает все древнее.
– Да уж, – мрачно ответил Хэддоу, – археолог – это такой человек, который изучает все древнее, чтобы понять: перед тобой новодел.
Мгновение Крейн оторопело смотрел на собеседника, а затем вновь улыбнулся:
– Могу ли я предположить, что недавно мы как раз вели беседу об этих самых старинных вещах, которые на поверку оказались не совсем старинными?
Его собеседник тоже некоторое время помолчал, а затем на его суровом лице появилась слабая улыбка, и он неторопливо ответил:
– Что ж, стена, опоясывающая поместье, и впрямь древняя. Одни ворота в ней изготовлены в период расцвета готики, причем я не вижу никаких следов разрушения или реконструкции. А вот жилой дом и поместье в целом… в здании угадываются идеи эпохи романтизма, но я практически уверен, что построено оно не в те времена. Использовано слишком много модных сейчас архитектурных приемов. Да и если поговорить о названии… Парк Приор тотчас же вызывает в памяти средневековое аббатство, залитое лунным светом. Полагаю, спиритуалисты всех мастей и посейчас видят здесь призрак какого-нибудь монаха. Но если верить единственному найденному мною на сегодняшний день научному труду о здешних местах, поместье назвали Парк Приор по той же причине, по которой любой сельский дом называют домом Поджера или Бейкера. Просто-напросто когда-то здесь стоял одинокий дом мистера Приора, его ферма, служившая ориентиром для местных жителей. И подобных случаев тьмы и тьмы, что здесь, что где-либо еще. Скажем, на месте этого пригорода в незапамятные времена стояла деревушка. Вы знаете, как мы, британцы, любим выбрасывать буквы, произнося названия, так что в народной памяти название это сохранилось, как Омтезус. Многие из второсортных поэтишек по этому поводу предавались фантазиям об Омуте Езуса, кельтского бога-быка, с жертвоприношениями, волхвованием и прочими глупостями, вовсю нагоняя кельтскую муть по окраинным гостиницам. Однако любой, взявший на себя труд ознакомиться с фактами, узнает, что «Вдомлезус» – это просто сокращение от «в дом лезут». Скорее всего, название пошло от какого-нибудь банального местного происшествия. Именно это я и имел в виду, говоря, что археологи ищут по-настоящему старинные вещи, но находят по большей части современные поделки.
Тут кое-что отвлекло внимание Крейна от сравнительного анализа древностей и новшеств, и эта причина вскоре стала очевидной и подошла поближе. Джулиет Брай, сестра лорда Балмера, неспешно пересекала лужайку в сопровождении некоего джентльмена. Еще двое шли позади них. Возможно, точка зрения молодого архитектора кому-то показалась бы нелогичной, но сейчас он явно предпочитал, чтобы Джулиет сопровождали трое мужчин, а не один.
Итак, рядом с Джулиет шел знаменитый итальянский князь Бородино.[20]20
Поскольку Наполеон все же имел основания считать результат Бородинской битвы не ничейным, а победным, он, как было тогда принято, ввел ее в титулование кое-кого из своих военачальников. А если учесть, что некоторые из них имели итальянские корни и земельные их владения тоже располагались в Италии, то фигура «князя Бородино» отнюдь не выглядит фантастической.
[Закрыть] Он был настолько известен, насколько может быть известен видный дипломат, чьей основной специализацией являлись секретные операции. Сейчас он совершал турне по загородным поместьям Англии, а вот какие именно дела привели его в Парк Приор – это было окружено такой тайной, о которой мог бы мечтать любой дипломат. Князь мог бы прослыть первостатейным красавцем, не будь он лыс как колено, и это первое, что бросалось в глаза в его внешности. Однако лысый – это мягко сказано: звучит фантастически, но мир был бы потрясен, если б кто-либо обнаружил на князе хоть малейшие следы растительности. Пожалуй, подобное открытие можно было бы сравнить с появлением роскошной шевелюры на бюсте какого-нибудь римского императора. Костюм облегал высокую фигуру князя и был застегнут на все пуговицы, что еще больше подчеркивало силу и мощь этого человека. В петлицу князь вставил красный цветок.
У одного из двоих идущих сзади джентльменов также имелась лысина, но не настолько впечатляющая. Он явно начал лысеть преждевременно, поскольку его вислые светло-русые усы еще не тронула седина, а если взгляд временами и тяжелел, то это объяснялось не годами, а утомленностью. Его звали Хорн Фишер, и он обладал счастливой способностью легко и непринужденно болтать обо всем на свете – чем сейчас и занимался.
Его спутник привлекал куда больше внимания, и его внешний вид даже мог показаться зловещим. Он был старинным и наиболее близким другом лорда Балмера, и это придавало ему особый вес в глазах окружающих. С аскетической простотой он называл себя всего лишь мистером Брэйном, но за этим именем скрывался человек, много лет проведший в Индии и приобретший там недюжинный опыт полицейской и судебной деятельности. Враги, имевшиеся у него в достаточном количестве, рассказывали о предпринятых им мерах борьбы с преступностью так, словно он сам совершал нечто ужасное. Сейчас он представлял из себя загорелого, неимоверно тощего мужчину с темными, глубоко запавшими глазами и черными усами, прятавшими движения его рта. И хотя мистер Брэйн напоминал больного неведомой тропической лихорадкой, двигался он куда энергичней, чем его усталый спутник.
– Что ж, все решено! – с невероятным воодушевлением провозгласила леди, стоило ей приблизиться на расстояние, позволяющее поприветствовать друг друга. – Всем вам предстоит надеть маскарадные костюмы, и очень может статься, что и коньки. И я не желаю даже слышать, князь, будто одно не вяжется с другим. Наконец-то ударили морозы! Когда еще нам в Англии выпадет такой шанс?
– В Индии тоже не слишком-то снежно, – вставил реплику мистер Брэйн.
– Да и Италия не такая уж ледяная страна, – поддакнул князь.
– О, Италия-то как раз ледяная страна, – заметил Хорн Фишер. – Ведь у тамошних мороженщиков полно сладкого льда. По мнению многих британцев, Италия вообще заселена исключительно мороженщиками и шарманщиками. Здесь их, кстати, тоже полным-полно. Как думаете, может, это замаскированная армия завоевателей?
– Как знать, как знать, – ответил князь, и в его улыбке проскочило едва заметное высокомерие, – а вдруг это тайные агенты нашей дипломатии? Армия шарманщиков может распространить уйму слухов, а уж на что способны их мартышки, мне вообще запрещено рассказывать.
– Все шарманщики полны шарма, – легкомысленно скаламбурил мистер Фишер. – Но если уж говорить о морозах, то недавно в Италии как раз было холодно. Да и в Индии можно найти такие лютые холода, по сравнению с которыми лед на этом милом кругленьком пруду покажется уютным местом. Я имею в виду вершины Гималаев.
Джулиет Брай, которая собрала вокруг себя всех этих джентльменов, была крайне привлекательной леди, темноволосой, чернобровой, со смеющимися глазами. В ее высокомерных замашках, несмотря ни на что, проскальзывала сердечность и даже некоторое подлинное величие. В большинстве случаев ей удавалось помыкать и братом, хотя этот великий мира сего, как многие другие мужчины с неясными мечтами и смутными фантазиями, мог нешуточно вспылить, если его загоняли в угол. Естественно, гостей она тоже считала в некотором роде своими подданными и полагала себя вправе обязать их всех, даже самых несговорчивых и стоящих очень высоко на социальной лестнице, участвовать в устроенном ею тематическом средневековом маскараде. Могло показаться, что она повелевает даже стихиями, подобно великой колдунье, ведь воздух неуклонно становился холоднее, а мороз крепчал. Этой ночью лед на озерце блистал в лунном свете, а по крепости, похоже, был сравним с мраморным полом. На следующий день кататься и даже танцевать на нем можно было еще до наступления темноты.
Парк Приор, а точнее, весь округ Омтезус, когда-то являлся обычной сельской местностью, а впоследствии стал пригородом. Когда-то лишь одни двери в стенах поместья выходили на человеческое поселение; теперь же, какую калитку вы бы ни распахнули, все дороги вели в широко раскинувшийся Лондон. И мистер Хэддоу, проводивший исторические изыскания в библиотеке и окрестностях поместья, вряд ли мог рассчитывать на особенные успехи. Да, из бумаг ему удалось понять, что Парк Приор изначально был чем-то вроде фермы Приора, человека достаточно значимого в местном сообществе, но общество изменилось, и нынешняя ситуация крайне мешала мистеру Хэддоу докопаться до истоков. Останься в окрестностях хоть один исконно местный житель, и историю мистера Приора удалось бы восстановить, сколь бы древней она ни являлась. Но нынешние кочевые племена ремесленников и офисных работников постоянно меняли один пригород на другой, переводили детей из одной школы в другую и не запоминали дела давно минувших дней. Чем образованней они были, тем полней и качественней забывали историю собственных предков.
Однако же, когда мистер Хэддоу на следующее утро вышел из библиотеки и увидал застывшие деревья, черным лесом обступившие обледеневший пруд, ему на миг показалось, будто он находится в далекой сельской глухомани. Старинная стена, огибающая парк, надежно берегла оставшийся клочок первозданной дикости и романтики. Так легко было вообразить этот темный лес невозбранно простирающимся по горам и долам куда-то в бесконечность! Черные и серые, посеребренные инеем, зимние деревья казались еще более мрачными и суровыми из-за пестрых карнавальных облачений гостей Парка Приор. Люди расположились небольшими группами по берегам искусственного озерца, а некоторые уже бродили по его поверхности. Дабы поддержать дух маскарада, все уже облачились в разноцветные наряды, и рыжеволосый юрист в черном костюме был единственным напоминанием о современной эпохе.
– А почему вы еще не переоделись? – возмущенно спросила Джулиет. Ее прелестное личико обрамлял рогатый эннен – башнеподобный головной убор, какой носили в четырнадцатом веке. Выглядело это потрясающе. – Мы все уже с головой окунулись в средневековье. Даже мистер Брэйн нацепил какую-то коричневую хламиду и заявил, что он монах. А мистер Фишер нашел в кухне пару старых мешков из-под картошки и сшил их – стало быть, он тоже монах. Что же до князя, то он просто великолепен в пурпурной мантии! Он изображает кардинала и выглядит так, будто запросто способен отравить всех и каждого. И вы тоже просто обязаны кем-нибудь стать!
– Я обязательно кем-нибудь стану, – отвечал мистер Хэддоу, – просто чуть позже. А сейчас я ни кто иной, как поверенный вашего семейства, – ну и еще любитель старины. И в этом качестве мне необходимо срочно обсудить с вашим братом пару юридических вопросов и мелкое расследование, которое он мне поручил. Отчитываясь об юридических делах, я и должен выглядеть, как юрист.
– Но братец уже стал совсем другим человеком! – воскликнула девушка. – И преображение вышло удачным. Если так можно выразиться, он прошел этот путь до конца. Кстати, а вот и он! Сейчас обрушит на вас все свое великолепие.
Сиятельный лорд и впрямь величественной поступью шествовал к ним. Он был облачен в великолепный пурпурно-золотой костюм шестнадцатого века, шляпу украшал плюмаж, на поясе висел меч с позолоченной рукоятью. В самом деле, сейчас в движениях лорда Балмера проскальзывало нечто большее, нежели обычная для него экспансивность и выразительность жестов, словно бы плюмаж с его шляпы превратился в боевое знамя, вьющееся над головой. Полы отороченного золотым шитьем плаща плескались на ветру, словно крылья короля эльфов из театральной постановки. Его светлость даже изволил небрежным жестом обнажить меч и сейчас помахивал им, как ранее тростью. В свете последующих событий многие утверждали, будто в этой пышности уже тогда виделось нечто темное и зловещее; то, что духовидцы назвали бы обреченностью. Но увы – тогда многие всего лишь задались вопросом: может, лорд изволил выпить лишку?
Так как лорд Балмер шел к сестре, то первым человеком, которого он миновал на своем пути, был Леонард Крейн, облаченный в костюм из ярко-зеленого линкольнширского сукна, с рогом, висящим на перевязи, и мечом, подходящим Робину Гуду. Леонард сопровождал леди и делал это, честно говоря, большую часть времени – слишком долго, если судить с точки зрения обычной вежливости. Совсем недавно он продемонстрировал один из своих скрытых талантов – умение мастерски кататься на коньках, но даже теперь, когда катание завершилось, не торопился отдаляться от партнерши. Неистовый Балмер играючи взмахнул своим разукрашенным мечом, сделав довольно удачный выпад и пробормотав нечто близкое к цитате из Шекспира о крысе и венецианских дукатах.[21]21
Цитата из «Венецианского купца», где ростовщик Шейлок требует в уплату просроченного долга фунт мяса из груди купца Антонио, а на требование объяснить свою жестокосердность отвечает:
«Вы спросите, зачем предпочитаюФунт падали трем тысячам дукатов?На это не отвечу. Или, скажем,Таков мой вкус! Что, это не ответ?Что, если дом мой беспокоит крысаИ, чтоб ее стравить, хоть десять тысячГотов я дать? Что, это не ответ?» Лорд Балмер издевается над Леонардом Крейном, явным выходцем из простонародья, пытаясь доказать окружающим, что последний не смыслит ничего ни в фехтовании (скорее всего, выпад был сделан в так называемом «венецианском стиле»), ни в искусстве.
[Закрыть]
Возможно, Крейн в тот миг тоже испытывал подавленное волнение. Так или иначе, он одним движением выхватил свой меч и парировал удар, а затем, к изумлению присутствующих, выбил оружие из рук лорда Балмера. Меч с золотой рукоятью взвился в воздух и со звоном упал на лед.
– Почему я не знала? – вскричала леди Джулиет с вполне простительным в подобном случае негодованием. – Почему вы не рассказывали мне, что в состоянии себя защитить?
Лорд Балмер поднял меч. Выглядел он сейчас скорее озадаченно, нежели рассерженно, и это подтверждало идею о том, что разум его светлости витает сейчас где-то очень далеко. Затем он внезапно развернулся к своему поверенному и сообщил:
– С делами разберемся после ужина. Я, знаете ли, почти совсем не покатался на коньках и сомневаюсь, что лед продержится до завтрашнего вечера. Думаю, мне следует встать пораньше и проехать в одиночестве пару кругов.
– Кто как, а я точно не нарушу вашего одиночества, – сообщил Хорн Фишер в своей обычной утомленной манере. – Даже если бы мне взбрело в голову начать день по-американски, то есть вскочить ни свет ни заря и кинуться заниматься спортом, я не стал бы заходить так далеко. Нет-нет, вставать засветло в декабре – это не про меня. Кто рано встает – к тому грипп пристает.
– О, ну мне-то смерть от гриппа не грозит, – со смехом отвечал лорд Балмер.
* * *
Большинство гостей, катавшихся на пруду, остались в Парке Приор на ночь, а остальные группами по двое-трое потянулись к выходу еще до того, как пришла пора готовиться ко сну. Соседи, которых всегда приглашали в поместье на подобные вечеринки, добирались домой пешком либо на машинах. Господин поверенный, по совместительству – любитель археологии, на последнем поезде вернулся в свою контору – клиент затребовал некую бумагу, и без нее дальнейший разговор оказался невозможным. А те, кто заночевал в поместье, неспешно собирались разойтись по спальням. Хорн Фишер первым ушел в свою комнату, лишая себя какой бы то ни было возможности оправдать собственное нежелание встать и покататься на коньках спозаранку. Однако хоть он и выглядел сонным, но уснуть никак не мог. Он взял со стола книгу о старинной топографии – именно из нее Хэддоу почерпнул первые намеки о происхождении названия здешних мест.
Фишер обладал странной, хоть и не бросающейся в глаза, способностью проявлять интерес ко всему на свете. Посему он тщательно перечитал книгу, не упуская ни единой подробности, делая пометки тут и там, выделяя детали, заставившие его сомневаться при предыдущем прочтении. Нынешние его выводы несколько отличались от сделанных ранее…
Комната Фишера выходила окнами на искусственное озеро, притихшее сейчас в окружении безмолвного леса. Поэтому она оказалась самой тихой: никакие отзвуки вечерних развлечений не долетали сюда. Фишер досконально изучил аргументы в пользу того, что поместье названо в честь фермера Приора, а деревня именуется так из-за вторжения неизвестных в чей-то дом, вычленил все новомодные измышления о монахах и божественных омутах и внезапно осознал, что прислушивается к звукам, раздающимся в стылой ночной мгле. Они не были слишком громкими и больше всего походили на тяжелые удары, словно кто-то отчаянно пытался выбраться и бился о деревянную дверь. Затем послышался скрип или треск, словно бы преграда поддалась и открыла путь к свободе.
