Текст книги "Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Джек Лондон,Оскар Уайльд,Уильям О.Генри,Эдгар Аллан По,Марк Твен,Гилберт Кийт Честертон,Брэм Стокер,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 45 (всего у книги 51 страниц)
– А он везет?
– Непременно.
– Тогда у нас один-единственный объект?
Раффлз ответил мне красноречивым взглядом. В проеме снова мелькнуло что-то белое, и Раффлз, шагнув прочь из каюты, присоединился к компании.
II
Не было в моей жизни парохода прекрасней, чем этот «Улан», господина вежливей, чем его капитан, и команды веселей, чем та, что была в его распоряжении. По крайней мере, у меня хватило совести это признать, ибо само же путешествие было ужасно. Никто не был в том повинен, погода, неизменно ясная, тоже была ни при чем. Дело было даже не во мне – я наконец распрощался с остатками совести, на этот раз навсегда, и был морально готов наслаждаться синим небом и синим морем с той же беззаботной легкостью, что и Раффлз. Именно в Раффлзе и была проблема – а точнее, в Раффлзе и этой дерзкой школьнице.
Что он в ней нашел? Разумеется, ничего особенного, но, очевидно, он решил, что обязан подразнить или же наказать меня за годы отступничества, посвятив все свободное время нашего путешествия этой девице. Они везде ходили вместе, порой это доходило до смешного. Встречались они за завтраком и расставались около полуночи, и все это время я непрестанно слышал ее гнусавое хихиканье и его голос, нашептывающий всякие банальности. А это были именно банальности, никаких сомнений! Возможно ли поверить, что кто-то, подобный Раффлзу, с его жизненным опытом и солидным стажем романтических похождений – я намеренно опустил в повествовании эту сторону его характера, потому что она заслуживает отдельной книги, – так вот, спрашиваю я, возможно ли поверить, что такой человек не нашел занятия лучше, чем днями напролет кружить голову школьнице? Правда была на моей стороне, и сомнений в том не было.
Надо признать, у этой девицы были и свои привлекательные стороны. Глаза, решил я, были неплохи, да и загорелое личико смотрелось симпатично, если о чертах лица можно так выразиться.
Дерзка она была, конечно, без меры, а еще молода и полна сил, энергии и любви к жизни, чему оставалось только позавидовать. Пожалуй, цитировать ее не возьмусь – это превыше моих сил, так что просто скажу, что стремился дать наиболее объективную характеристику. Должен признаться, было у меня к ней некоторое предубеждение – я завидовал той легкости, с которой она завоевала Раффлза, а сам я виделся с ним все реже с каждым днем. Нелегко в этом признаться, но, должно быть, я испытывал тогда чувство, отдаленно напоминающее ревность.
Но ревновал не я один – на корабле был еще человек, страдавший от такого положения вещей, и страдал он грубо, резко и бескомпромиссно. Капитан фон Хойманн яростно крутил свои усы, одергивал белоснежные манжеты и надменно таращился на меня сквозь очки. Нам следовало бы найти общий язык на этой почве, но мы так и не обмолвились ни словом. На одной щеке у капитана красовался чудовищный шрам, подарок из Гейдельберга,[126]126
У немецких студентов был в моде так называемый «мензур»: нечто промежуточное между дуэлями и университетским обычаем. Поединки проходили по строгим правилам и на специальных клинках-шлегерах, позволяющих наносить только неглубокие рубленые раны, так что опасности для жизни мензур не представлял, зато физиономии участников неизбежно украшались множеством шрамов. Эти очень характерные рубцы становились предметом гордости, корпоративным знаком, «визитной карточкой» выпускников престижных университетов (в том числе и Гейдельбержского), многие из которых потом выбирали военную карьеру.
[Закрыть] и я часто думал, что Раффлзу, возможно, грозит вскоре заполучить нечто подобное. Хойманн не всегда оставался за бортом, по нескольку раз на день Раффлз приглашал его принять участие в беседе – но лишь с тем, чтобы перебить соперника в самый животрепещущий момент, перетянув одеяло на себя. Именно так он выразился, когда я с улыбкой укорил его в недостойном отношении к немцу, в то время как все мы находились на немецком корабле.
– Тебя возненавидит весь корабль!
– Ни в коей мере. Только фон Хойманн.
– Разумно ли это? Ведь именно за ним мы охотимся.
– Это разумнейшее решение из всех возможных. Подружиться с ним было бы ужасной ошибкой, это знает любой мошенник.
Это меня утешило, приободрило и даже немного примирило с ситуацией. Я боялся, что Раффлз потерял осторожность, и, внезапно обретя в себе смелость, высказал ему это – мы в тот момент проплывали Гибралтар, и с самого Те-Солента[127]127
Британское название той части Ла-Манша, которая в остальном мире именуется на французский манер: Па-де-Кале.
[Закрыть] не перебросились ни словом. Раффлз усмехнулся и покачал головой.
– Времени у нас целая уйма, Банни. До Генуи, которой мы достигнем вечером воскресенья, вообще нет смысла что-либо делать. Путешествие только началось, и настоящая жизнь началась вместе ним, так что давай получать от нее удовольствие в полной мере, пока это возможно.
Мы наслаждались послеобеденным отдыхом на прогулочной палубе, и Раффлз, высказавшись, зорко огляделся по сторонам и в следующую же секунду покинул меня, решительным шагом направившись прочь. Я же удалился в курительную комнату, где обосновался в уголке с сигаретой и книгой, и вскоре увидел фон Хойманна – он зашел выпить пива, и вид у него был на редкость мрачный.
Немногие решаются отправиться в морское путешествие по Красному морю в середине лета, и «Улан» действительно был почти пуст. Однако, тем не менее, свободных кают на прогулочной палубе не было, и это стало аргументом для моего переселения к Раффлзу. Я мог бы занять комнату внизу, но решил этого не делать – точнее, Раффлз решил за меня. Так что мы оказались вместе, не вызвав никаких подозрений, но что ждало нас впереди, я не имел ни малейшего понятия.
Воскресным вечером я дремал на своей нижней койке, когда Раффлз раздернул шторы и устроился на диванчике. Пиджака на нем не было.
– Ахилл, спящий в своей кроватке!
– А что еще делать? – спросил я, зевая и потягиваясь. Впрочем, тон Раффлза был полон бодрости, и я постарался ответить тем же.
– У меня есть одна идейка, Банни.
– Да ну!
– Пойми меня правильно. Сегодня вечером я забью свои сто очков! Дела поважнее закончились.
Я спустил ноги на пол и наклонился вперед, копируя позу Раффлза – весь внимание. Дверь каюты была закрыта на щеколду, а открытый иллюминатор – задернут шторкой.
– Мы прибудем в Геную до заката, – продолжал Раффлз. – Именно там все и произойдет.
– Значит, ты так и не передумал?
– Разве я собирался?
– Ты почти не говорил об этом, что мне оставалось думать?
– И я правильно делал, дорогой мой Кролик. К чему портить такое чудесное путешествие пустой болтовней? Но теперь час настал. Мы сделаем это в Генуе или не сделаем вовсе.
– На берегу?
– Нет, прямо на корабле, завтра ночью. Можно бы и сегодня, но лучше все-таки завтра, на случай, если очень не повезет. Если придется применить насилие, мы сможем удрать первым утренним поездом, корабль тронется дальше, и никто ничего не узнает до тех пор, пока бесчувственное или бездыханное тело фон Хойманна не найдут…
– Никаких бездыханных тел! – запротестовал я.
– Разумеется, – успокаивающе сказал Раффлз. – Иначе у нас бы не было причины бежать. Но если бежать все же придется, мы сделаем это утром вторника, во время отплытия, как бы ни легли карты. Не думаю, что придется прибегнуть к насилию – это удел бесталанных неудачников. Сколько раз за все эти годы мне приходилось применять силу, как думаешь? Ни разу, насколько я помню. Но если бы дело пошло паршиво, я сделал бы это без колебаний.
Я спросил Раффлза, как он собирается проникнуть в каюту фон Хойманна незамеченным, и даже в сумраке помещения было заметно, как Раффлз просиял.
– Присаживайся рядом, Банни, и ты все увидишь своими глазами.
Я так и сделал, но ничего нового мне не открылось. Раффлз потянулся и постучал пальцем по решетке над своей кроватью – отверстие в стене в восемнадцать дюймов длиной и примерно вполовину меньше по высоте, за которым начиналась вентиляционная шахта.
– А это, – сказал он, – наша дорога в светлое будущее. Можешь открыть, если хочешь, – там мало что можно рассмотреть, но пара отверток сделает свое дело. Как ты видишь, у этой шахты отсутствует дно. Она проходит по потолку над коридором в ванную комнату и заканчивается слуховым окном на мостике. Вот почему надо сделать это, пока мы стоим в порту, – в это время на мостике нет вахты. Вентиляционное отверстие напротив нас ведет в каюту фон Хойманна. Потребуется, как я уже сказал, пара отверток, а вот посмотри – балка, на ней удобно будет стоять.
– Но что если кто-то будет проходить и посмотрит вверх?
– Весьма маловероятно, что такое случится, да и перестраховку мы себе позволить не можем. Не оставлять же тебя здесь на дежурстве. Самый важный момент – нас не должны видеть после того, как мы якобы пойдем спать. На этой палубе несут караул юнги, они-то и станут нашими свидетелями. Иисусе, это будет загадка века!
– Если, конечно, фон Хойманн не окажет сопротивления.
– Ха! У него просто не будет возможности. На ночь он всегда наливается пивом, а потому спит как сурок, а ведь нет ничего проще, чем усыпить хлороформом крепко спящего человека. Ты даже сам пару раз проворачивал подобное – впрочем, не будем ворошить былое… Фон Хойманн лишится сознания, как только мне удастся дотянуться до него из отверстия. Я попаду в его каюту, ступая по его бесчувственному телу, мой мальчик!
– А где в этот момент буду я?
– Ты будешь подавать инструменты и держать оборону на случай форс-мажора, а также обеспечивать мне моральную поддержку. Обычно это непозволительная роскошь, Банни, но не могу найти в себе сил отказаться, раз уж ты сегодня образец добродетели!
Раффлз объяснил, как мы заметем следы после нашей акции; например, фон Хойманн перед сном обязательно запрет дверь, а мы, уходя, оставим ее открытой. Впрочем, поиски вряд ли затянутся. Жемчужина будет спрятана где-то совсем рядом с фон Хойманном, более того, Раффлз знал наверняка, где она спрятана и как. Разумеется, я поинтересовался, откуда у него эти сведения, и ответ меня не порадовал.
– Это старая история, Банни, я уже и не помню откуда. Вроде бы Ветхий Завет… Там речь о Самсоне, но для него все кончилось печально, и повинна в том Далила.
И он посмотрел на меня так значительно, что я ни на миг не усомнился в своем толковании.
– Значит, в роли Далилы выступает прекрасная австралийка?
– В самом невинном смысле, да.
– Неужто она сумела выведать у него про миссию?
– О да, я заставил его раскрыть все карты, и, как я и надеялся, он выложил свой лучший козырь. Он даже показал Эми жемчужину.
– Эми, значит? А она тут же все тебе рассказала?
– Ничего подобного. С чего ты взял? Выудить из нее эти сведения было крайне непростым делом.
Мне стоило насторожиться, лишь услышав этот тон, но, увы, для этого мне не хватило здравомыслия. Наконец мне открылась истинная причина тому, что Раффлз проводил с этой девицей столько времени, и откровение это меня ослепило.
– Ах ты старый проныра! – вскричал я, указав на него пальцем. – Теперь мне все ясно. Боже, ну и глупцом я был!
– Уверен, что был?
– Уверен! Теперь я понял наконец, что грызло меня всю неделю. Я просто не мог понять, что такого ты нашел в этой девчонке. Мне и в голову не пришло, что это часть плана.
– То есть ты пришел к выводу, что это всего лишь игра?
– Ну конечно, хитрый ты лис!
– Ты разве не знал, что она дочь богатого скваттера?
– Женщины при деньгах так или иначе вешаются на тебя толпами.
– А тебе не приходило в голову, что мне вдруг вздумалось уйти на пенсию, начать жизнь заново и жить долго и счастливо на австралийских полях?
– Твой тон весьма однозначен. Разумеется, нет!
– Банни! – возмутился он так яростно, что я невольно приготовился к защите.
Но это не потребовалось.
– Как думаешь, ты смог бы жить счастливо? – робко спросил я.
– Да бог его знает!
И с этими словами он вышел, оставив меня удивленно обдумывать его слова и интонации, а также их причину, казалось бы, такую незначительную.
III
Я не раз поражался ловкости рук Раффлза, но венцом искусности стала именно эта сложнейшая операция, проведенная в ночь на вторник, с часу до двух, на борту немецкого парохода «Улан» в генуэзском порту.
Все прошло без сучка без задоринки. Все было предусмотрено, и происходило в точности согласно оговоренному плану. Никто не видел нас снизу, на палубе стояли только юнги, а мостик был совершенно пуст. В час двадцать пять Раффлз, совершенно голый, со склянкой в зубах и отверткой за ухом, проскользнул ногами вперед в вентиляционное отверстие над своей койкой и вернулся спустя девятнадцать минут, теперь уже головой вперед, все еще сжимая зубами склянку, в которой, обмотанное ватой для звукоизоляции, покоилось нечто напоминающее огромную серую фасолину. Он отвинтил решетку в каюте фон Хойманна, проник внутрь, добыл искомое и тут же скрылся обратно в шахте так быстро, как только смог. Фон Хойманн не доставил неприятностей – смоченная хлороформом тряпочка сперва под нос, потом на приоткрытый рот, и незваный гость смело перелез прямо через ноги хозяина каюты, не потревожив его сон.
И награда была у нас в руках – жемчужина размером с лесной орех, бледно-розовая, как ноготок юной девушки, подарок европейского императора вождю племени Южных морей, знаменующий конец эры флибустьеров. Когда все было кончено, мы принялись с восхищением ее разглядывать. По такому случаю было торжественно распито виски с содовой, заготовленное с вечера. Успех был ошеломительный, больше, чем нам виделось в самых оптимистичных мечтах. Оставалось только припрятать жемчужину (Раффлз извлек ее из оправы, а саму оправу вернул на место) так, чтобы даже самый тщательный обыск не смог помешать нам пронести ее в Неаполь. Этим занялся Раффлз, а я же отправился спать. Моим предложением было немедленно, той же ночью высадиться в Генуе и дать деру со всех ног. Раффлз об этом и слышать не хотел, и на то была куча причин, позже ставших очевидными.
Вспоминая те события сейчас, я не думаю, что пропажа была обнаружена до отплытия из порта, но уверенности у меня нет. Сложно поверить, что человек, одурманенный хлороформом во сне, наутро не ощутит ни подозрительного запаха, ни каких-либо последствий. Тем не менее утром вторника фон Хойманн вел себя так, будто ничего не случилось. Усы его все так же стояли торчком, а немецкая фуражка была надвинута на самые глаза. В десять утра мы покинули Геную; последний тощий офицер с небритым подбородком сошел с корабля, последний лоточник был выдворен за борт в свою лодчонку, из которой и осыпал нас потом проклятиями, последний опоздавший пассажир ступил на борт – суетливый человечишка с седой бородой, торговавшийся со своим перевозчиком из-за пол-лиры, задерживал нас всех. Но вот наконец концы были отданы, и «Улан» вышел из гавани, огибая маяк. Мы с Раффлзом стояли рядом, опираясь на перила, разглядывая свои тени на волнах цвета бледно-зеленого мрамора, снова бивших о борт.
Фон Хойманн снова перешел в наступление. Наш план это предусматривал, таким образом оттягивая неизбежное. Девушка скучала, это было видно, и изредка бросала взгляды в нашу сторону, но фон Хойманн был настроен чрезвычайно решительно. Раффлз же был мрачен и чем-то обеспокоен, несмотря на наш успех, и я рискнул предположить, что его гнетет скорое расставание с жемчужиной в Неаполе. Со мной он не разговаривал, но и далеко не отпускал.
– Никуда не уходи, Банни. У меня к тебе разговор. Ты умеешь плавать?
– Немного.
– Десять миль одолеешь?
– Десять? – я рассмеялся. – Одну, и то будет неплохо. А почему ты спросил?
– Сегодня расстояние до берега весь день будет примерно таким.
– Во имя всего святого, на что ты намекаешь, Раффлз?
– Ничего особенного. Просто, если запахнет жареным, придется добираться до берега вплавь. Под водой ты тоже не пловец, я так понимаю?
На этот вопрос я не ответил, да и едва расслышал его – я весь покрылся холодным потом.
– Почему должно запахнуть жареным? – шепотом спросил я. – Нас что, раскрыли?
– Нет.
– Тогда к чему ты все это говоришь?
– Возможно, будут неприятности. На борту находится наш старый враг.
– Какой еще старый враг?
– Маккензи.[128]128
Следователь Скотленд-Ярда, давний и безуспешный противник Раффлза, начавший охоту за ним еще до того, как последний вовлек в свои дела Банни. Фигурирует в нескольких рассказах первого цикла про Раффлза и Мандерса, «Джентльмен-взломщик», а также эпизодически появляется в последующих циклах. Судя по всему, его связывают с Раффлзом более сложные отношения, чем то представляется Банни, но об этом – см. следующее примечание.
[Закрыть]
– Не может быть!
– Бородач, из-за которого задержали корабль.
– Ты уверен?
– Разумеется! И я разочарован, что ты сам его не узнал.
Я приложил к лицу носовой платок. Внезапно мне показалось, что в походке того пассажира действительно было что-то знакомое, более того, походка эта была слишком легка для человека его лет. В свете этого ужасающего откровения даже пресловутая борода показалась мне фальшивой. Я огляделся по сторонам, но старика нигде не было видно.
– В этом вся беда, – сказал Раффлз. – Я видел, как двадцать минут назад он зашел в каюту капитана.
– Но что могло привлечь его внимание? – почти взвыл я от отчаяния. – Может быть, простое совпадение! Может, у него под подозрением кто-то другой?
Раффлз покачал головой.
– Маловероятно.
– И ты думаешь, что он явился по твою душу?
– Я ожидал подобного уже пару недель.
– И тем не менее ты все еще здесь?
– А что мне остается? Я не кинусь в воду без явной на то необходимости. Начинаю жалеть, Банни, что не послушался твоего совета и не сошел на берег в Генуе. Но я не сомневаюсь, что Маккензи держал под наблюдением и порт, и корабль – поэтому и вернулся последним.
Он достал сигарету и протянул мне портсигар, но я нетерпеливо помотал головой.
– Я все еще не понимаю. С чего ему тебя преследовать? Не мог же он отправиться в путешествие только из-за жемчужины, к тому же сберегавшейся в надежных руках. Какие у тебя предположения?
– Я полагаю, какое-то время назад он напал на мой след, вероятно, после того, как упустил в прошлом ноябре нашего друга Крошея. Были и другие признаки. Я действительно не подготовился, но, возможно, все это мне только кажется. Пусть только попробует отыскать жемчужину и вернуть ее на место! А что касается предположений, мой дорогой Банни… Я прекрасно знаю, как он здесь оказался и что планирует делать теперь. Он выяснил, что я уехал из Британии, и решил выяснить причину, затем узнал о фон Хойманне и его миссии, вот тебе и причина. Отличная возможность поймать меня на горячем. Но у него ничего не выйдет, Банни, помяни мое слово. Он может перевернуть корабль вверх дном и вывернуть все наши карманы, когда о пропаже станет известно, но жемчужины он не найдет. Смотри, капитан приглашает этого наглеца в каюту – ну и шуму же будет через пять минут!
Однако шума не случилось. Никто не засуетился, не стал обыскивать пассажиров, даже слухи никакие не разошлись. На палубе царило зловещее спокойствие, и мне стало ясно, что Раффлз нисколько не обеспокоен тем, что его предсказание не сбылось. Тишина продолжалась несколько часов, Маккензи не появлялся, но продолжал действовать – после обеда выяснилось, что он побывал в нашей каюте! Я оставил свою книгу на койке Раффлза, а когда вернулся, покрывало все еще хранило тепло чужого тела. Инстинктивно я сунулся к вентиляционной решетке, но стоило мне ее распахнуть, как хлопнула решетка с противоположной стороны.
Я отыскал Раффлза.
– Все в порядке! – был мне ответ. – Пусть ищет жемчужину.
– Ты что, за борт ее выбросил?
– На этот вопрос предпочту не отвечать.
Он развернулся на каблуках, и остаток дня я то и дело замечал его рядом с незабвенной мисс Вернер. Простенькое льняное платье с алой отделкой в нужных местах замечательно оттеняло цвет лица и красило ее стройную женскую фигурку. А эти живые глаза и белые зубки! Я прямо загляделся на нее тем вечером, но назло себе не позволял лишнего. Вместо того я наворачивал круги вокруг них, надеясь перекинуться словом с Раффлзом, предупредить его о витающей в воздухе угрозе, но он на меня даже ни разу не посмотрел. Так что вскоре я оставил эти попытки, а Раффлза увидел снова только в каюте капитана.
Его вызвали туда первым. Он вошел, улыбаясь, и все еще улыбался, когда я к нему присоединился. В каюте было просторно, как и ожидалось от капитанских апартаментов. Маккензи восседал на кушетке, подметая бородой полированный столик, но перед капитаном лежал револьвер, а старший помощник, впустив меня, закрыл следом дверь и встал к ней спиной. Мизансцену дополнял фон Хойманн, усердно крутивший свои усы.
Раффлз сердечно меня поприветствовал.
– Отличная шутка! – воскликнул он. – Помнишь ту жемчужину, про которую ты писал, Банни? Жемчужина императора, которая стоит немыслимых денег? Оказывается, она была на хранении у нашего доброго знакомого! Он должен был доставить ее людоедскому вождю, но потерял по дороге, представляете? И теперь они решили, что украли ее мы – очевидно, потому что мы британцы!
– Но вы действительно ее украли, я знаю, – вставил Маккензи, наклонившись вперед.
– Вы слышите, сколько в этом голосе патриотизма и преданности? – вопросил Раффлз. – Позвольте представить вам Маккензи, этого доблестного мужа и старого нашего знакомца, истинного сына Шотландии и Скотленд-Ярда!
– Тофольно! – воскликнул капитан. – Фы татите себя обыскать, или я толшен фас застафить?
– Как хотите, – сказал Раффлз. – Но было бы справедливо позволить нам оправдаться. Вы обвиняете нас во взломе каюты капитана фон Хойманна сегодня на рассвете и похищении этой проклятой жемчужины – что ж, я могу доказать, что был у себя всю ночь, и мой друг, несомненно, тоже это может.
– Разумеется, – раздраженно сказал я. – Корабельные юнги могут это засвидетельствовать.
Маккензи рассмеялся и потряс бородой над своим отражением в полированной столешнице.
– Это было весьма умно, – заявил он, – и, несомненно, сработало бы на ура, не будь на борту меня. Но я понял, как вы это провернули, едва бросив взгляд на эти вентиляционные решетки. Так или иначе, капитан, это уже неважно. Сейчас защелкну на этих умниках наручники, и тогда…
– По какому праву! – голос Раффлза зазвенел от возмущения, а такого выражения лица я не видел у него никогда прежде. – Обыщите нас, если хотите, обыщите все наши вещи, но не смейте и пальцем нас тронуть без ордера на арест!
– Я бы никогда, – заверил его Маккензи, роясь в нагрудном кармане, и Раффлз тут же потянулся к своему.
– Держите его руки! – завопил Маккензи, и огромный кольт, бывший при нас все время, но на моей памяти так ни разу и не выстреливший, с грохотом упал на стол прямо в цепкие руки капитана.
– Все, все, – огрызнулся Раффлз на помощника капитана. – Отпустите меня, я больше не буду. А теперь давайте посмотрим на ваш ордер, Маккензи!
– Вы ничего с ним не сделаете?
– А чем это мне поможет? Дайте взглянуть.
Тон Раффлза был жестким, и Маккензи наконец предъявил документ. Раффлз придирчиво его изучил, подняв брови. Его губы были сжаты, но в лице чувствовалось облегчение. Вернув бумагу, он пожал плечами и улыбнулся.
– Вы удовлетворены? – поинтересовался Маккензи.
– Возможно. Мои поздравления, Маккензи, ваши карты действительно хороши. Два взлома и ожерелье Мелроуз, Банни! – На этих словах он повернулся ко мне с печальной улыбкой.
– И все это не составит труда доказать, – объявил Маккензи, пряча ордер в карман. – На вас у меня тоже кое-что есть, – прибавил он, кивнув мне. – Пусть и не так много.
– Потумать только! – с упреком сказал капитан. – Мой корапль теперь форофской притон! Фесьма неприятное опстоятельстфо. Мне притется закофать фас ф канталы то прибытия ф Неаполь.
– Ни в коем случае! – вскричал Раффлз. – Маккензи, вы же не позволите опозорить ваших соотечественников перед всей командой? Капитан, нам все равно некуда бежать. Давайте замнем это до завтра. Я выворачиваю свои карманы, смотрите; Банни, сделай то же самое. Пусть обыщут нас с головы до ног, если думают, что мы вооружены до зубов. Я прошу малого – выйти отсюда без наручников!
– Орушия у фас, мошет, и нет, – сказал капитан, – но что насчет шемчушины, которую фы украли?
– Вы получите ее! – крикнул Раффлз. – В ту же минуту, как пообещаете не поднимать шума среди пассажиров.
– Об этом я позабочусь, – кивнул Маккензи, – если вы будете вести себя хорошо. Ну, так где она?
– На столе, прямо перед вашим носом.
Все глаза устремились на стол, но на отполированной до блеска столешнице было только содержимое наших карманов – часы, блокноты, карандаши, точилки, портсигары, уже упомянутый кольт, и никакой жемчужины.
– Вы водите нас за нос, – сказал Маккензи. – Зачем вам это?
– Ничего подобного, – рассмеялся Раффлз. – Я просто вас проверяю. Ничего криминального.
– Кроме шуток – жемчужина действительно здесь?
– Богом клянусь, она лежит на столе. Маккензи открыл портсигары и одну за другой перетряхнул все сигареты. Затем Раффлз попросил дозволения выкурить одну из них, а получив это дозволение, заметил, что жемчужина легла на стол намного раньше сигарет. Маккензи тут же схватился за кольт и открыл барабан.
– Да нет же, не там, – покачал головой Раффлз. – Но вы уже близко. Проверьте патроны.
Маккензи вытряхнул все патроны на ладонь, по очереди поднес их к уху и потряс, но безрезультатно.
– Да дайте же мне!
И в следующую же секунду Раффлз нашел искомое: надкусил нужный патрон и торжественно водрузил жемчужину императора в центр стола.[129]129
Банни так никогда не узнает (а вместе с ним не получит однозначного ответа и «рядовой» читатель, хотя самые проницательные могут сделать соответствующие выводы), что, видимо, в этот момент или даже ранее жемчужина была подменена. Так что «королю людоедов» будет вручена фальшивка, это вскоре раскроется – и поставит в неловкое положение германского императора, тогда как Англия избежит международного унижения. Дело в том, что, судя по некоторым намекам, частично раскрывающимся в более поздних циклах, Раффлз в данном случае негласно работал на британское правительство – и они с инспектором Маккензи разыграли эту сцену на пару, как союзники. Довериться при этом Мандерсу было нельзя: он мог по наивности испортить всю игру.
[Закрыть]
– Возможно, после этого вы будете чуть более снисходительны! Капитан, признаю, что в некотором смысле я действительно преступник, и, как вы можете видеть, я стою здесь в вашей власти, готовый провести в кандалах всю ночь, если безопасность корабля того потребует. Все, о чем я прошу, – одно маленькое одолжение.
– Это бутет зафисеть от того, что фы попросите.
– Капитан, на вашем корабле я совершил преступление много страшнее, чем вы можете себе представить! Я обручился с девушкой и хочу с ней проститься!
Я полагаю, на тот момент мы все были одинаково изумлены, однако лишь фон Хойманн, о котором все уже почти забыли, озвучил свои чувства страшным немецким проклятьем, за которым тут последовали яростные возражения на просьбу Раффлза. Впрочем, это не помогло, и хитрюга Раффлз добился своего – ему дозволили побыть с девушкой пять минут в присутствии капитана и Маккензи, стоявших поблизости с оружием наготове, но за гранью слышимости.
Когда мы выходили из каюты, Раффлз остановился и схватил меня за руку.
– Я все-таки впутал тебя в это дело, Банни, так уж получилось. Знал бы ты, как я сожалею… Но тебе ничего серьезного не грозит – почему тебе вообще должно что-то грозить? Прости меня, прошу тебя. Наша разлука может продлиться годы или даже вечность! Ты был преданным другом и всегда был рядом в самый ответственный момент. Возможно, однажды ты сможешь вспоминать об этом с радостью!
В его взгляде я углядел хитринку. Я стиснул зубы, собрался с духом и в последний раз пожал его мужественную и ловкую руку.
Как ярко я помню эту сцену и буду помнить до самой смерти! Она отпечаталась в моей памяти вся, до мельчайших деталей, до последней тени на палубе. Мы проплывали острова меж Генуей и Неаполем, за правым бортом виднелась Эльба, багряный в закатном свете клочок земли. Двери капитанской каюты выходили на прогулочную палубу, залитую солнцем и расчерченную тенями, пустынную – только мы все, кто был в каюте, да бледный тонкий силуэт рядом с Раффлзом. Помолвка! Я поверить не мог, и по сей день не могу. И все же они стояли там, и до нас не доносилось ни слова. Они стояли на фоне заката и сияющего отблесками морского простора, раскинувшегося от берегов Эльбы до самого борта корабля, и тени их протянулись к самым нашим ногам.
А затем случилось непредвиденное – в одно мгновение произошло то, что я до сих пор не знаю, как воспринять. Раффлз схватил девушку, поцеловал на глазах у всех нас и отпрыгнул так резво, что она едва устояла на ногах. Помощник капитана кинулся к нему, а я кинулся за помощником.
Но Раффлз уже стоял на перилах.
– Держи его, Банни! – крикнул он. – Да покрепче!
И я послушно вцепился в помощника изо всех сил, понятия не имея, что творю, и зная одно: Раффлз попросил меня об этом.
Раффлз вскинул руки вверх, опустил голову, и его худое гибкое тело мелькнуло в закатном свете, падая за борт – с небрежностью заправского прыгуна с вышки!
Что творилось на палубе после этого, рассказать не могу, ибо не присутствовал. Также нет смысла в пересказе моих дальнейших злоключений – ни постигшее меня наказание, ни долгое заключение, ни покрывший меня позор не представляют интереса, и читатель может разве что порадоваться тому, что наконец-то мне воздалось по заслугам. Но об одном я должен сказать, хотите верьте, хотите нет, – и тогда уж все будет кончено.
Меня заперли в каюте второго класса с видом на море, заковав в кандалы, как предназначалось Раффлзу. На воду спустили шлюпку и усердно прочесывали море, но безрезультатно, как потом и значилось в отчетах. То ли закатное солнце, играющее на поверхности воды, ослепило всех, то ли я пал жертвой галлюцинации – как знать!
Но так или иначе, лодка вернулась обратно, мотор снова заработал, а я смотрел в иллюминатор на волны, навсегда сомкнувшиеся – так мне казалось – над головой моего верного друга. Внезапно солнце скрылось за Эльбой, море потемнело и затихло, и примерно на полпути к берегу, в милях от корабля я углядел в серой пелене волн черную точку – если, конечно, меня не подвели глаза. Подали сигнал к обеду; возможно, это наконец отвлекло от созерцания моря всех, кроме меня. А я то терял эту точку, то снова находил, и вскоре решил, что окончательно потерял, – а она возникла вновь, такая крохотная на сером полотне моря, и двигалась она прямо к острову, озаренному последними багряно-золотыми лучами заходящего солнца.
И пока я гадал, была ли эта точка человеческой головой, спустилась ночь.[130]130
Нет, Раффлз не погибнет (правда, остается только догадываться, сам ли он доплыл до берега или где-то на полпути его ожидала лодка, о чем следователь Маккензи сумел сообщить ему втайне от Мандерса). А Банни, хотя здесь он говорит о «долгом заключении», получит на удивление мягкий срок – и вскоре они снова встретятся с Раффлзом. Но эти истории описаны уже в других циклах Хорнунга…
[Закрыть]
