Текст книги "Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)"
Автор книги: Артур Конан Дойл
Соавторы: Джек Лондон,Оскар Уайльд,Уильям О.Генри,Эдгар Аллан По,Марк Твен,Гилберт Кийт Честертон,Брэм Стокер,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард
сообщить о нарушении
Текущая страница: 47 (всего у книги 51 страниц)
Ясновидящий резко повернулся и мрачно посмотрел на него.
– Вам нужны более убедительные доказательства? – громогласно воскликнул он. – Ну что ж, тогда в левом кармане вашего жилета лежит мятое письмо. С вашего разрешения, я могу огласить его содержимое.
Должен признаться, как бы невероятно это ни звучало, но эти слова заставили Чарльза покраснеть. Я не знаю, что было написано в том письме, но мой шурин только уклончиво ответил:
– Нет, нет, спасибо. Не беспокойтесь. Показанного вами достаточно, чтобы убедить нас в ваших способностях, – раздраженно проговорил он и судорожно пошарил пальцами в кармане, где лежало письмо. Похоже, он действительно испугался, что этот колдун прочитает его.
Мне показалось также, что Чарльз с каким-то беспокойством посмотрел на мадам Пикарде.
Ясновидящий же вежливо поклонился и сказал:
– Сеньор, ваша воля для меня закон. Я никогда не позволял себе злоупотреблять своим даром. В противном случае публика быстро разочаровалась бы во мне: кому хочется услышать о себе всю подноготную?
При этих словах всех охватила неприятная дрожь. Многим показалось, что этот жуткий латиноамериканец знает слишком много. А ведь кое-кто из нас был вовлечен в финансовые операции…
Сеньор Эррера как ни в чем не бывало продолжал свой рассказ.
– Вот, например, пару недель назад, когда я направлялся сюда из Парижа, вместе со мной в вагоне ехал учредитель одной компании – очень умный человек. При себе он имел портфель с секретной документацией. – Тут провидец покосился на Чарльза. – Это были доклады горных инженеров. Полагаю, вы поймете, о чем идет речь, когда я скажу, что они были помечены надписью «Совершенно секретно».
– Подобные грифы являются неотъемлемой часть крупных финансовых операций, – холодно подтвердил Чарльз.
– Именно так, – вполголоса сказал ясновидящий. От его испанского акцента не осталось и следа. – А так как они были засекречены, я с уважением отнесся к печати секретности. И вот к чему я клоню: обладая таким даром, я взял за принцип не использовать его во вред своим последователям.
– Ваши принципы делают вам честь, – язвительно ответил Чарльз и шепнул мне на ухо: «Чертовски сообразительный негодяй. Зря мы притащили его сюда».
Видимо, до сеньора Эрреры дошел смысл слов сэра Чарльза, потому как он поспешил сказать уже другим тоном – более веселым и легким:
– А сейчас, дамы и господа, я покажу вам другую, более интересную сторону оккультизма. Для этого нам понадобится пригасить свет в комнате. Вы не будете возражать, сеньор (я намеренно воздерживаюсь пока от чтения вашего имени в сознании присутствующих), если мы погасим несколько ламп? Да, вот эту и вот эту. Превосходно! – Он высыпал на блюдце немного какого-то порошка из пакетика. – Теперь дайте мне, пожалуйста, спички. Благодарю!
Порошок занялся необычным зеленым пламенем. Затем сеньор Эррера вынул из кармана карточку с тиснеными краями и пузырек с чернилами.
– У вас найдется перо? – спросил он.
Я тотчас принес ручку, которую ясновидящий вручил Чарльзу.
– Будьте так любезны, – сказал он, указывая в центр карточки с небольшим разноцветным квадратиком, – написать здесь ваше имя.
Но Чарльз не любил без причины скреплять своей подписью какие-либо документы. Мало ли на что можно использовать подпись миллионера? Зная это, он спросил:
– Зачем вам это?
– Я хочу, чтобы вы положили карточку в конверт, а затем сожгли его, – объяснил сеньор Эррера, – а после покажу ваше имя, которое будет написано кроваво-красными буквами на моей руке вашим собственным почерком.
Сэр Чарльз взял ручку. Что ж, если карточка с его подписью будет немедленно сожжена, то он не имеет ничего против. И расписался своим твердым, четким почерком, – почерком человека, знающего себе цену и не боящегося даже подписать чек на пять тысяч фунтов.
– Посмотрите на нее очень и очень внимательно, – сказал мексиканец с другого конца комнаты, где он стоял, повернувшись к нам спиной.
И мой шурин долго смотрел на то, что написал. Этот мексиканец по-настоящему заинтриговал его.
– А теперь вложите карточку в конверт, – велел ясновидящий.
Чарльз как завороженный беспрекословно выполнил приказ. Большими шагами сеньор Эррера подошел к нему.
– Отдайте мне его! – потребовал он. Забрав конверт с карточкой, он повернулся и направился к камину, где с торжественным видом бросил его в огонь.
– Обратите внимание – конверт обратился в пепел, – сказал ясновидец. Вернувшись в центр комнаты, – туда, где горел зеленый огонь, – он закатил рукав и показал Чарльзу свою руку. На ней карминовыми буквами было написано имя «Чарльз Вандрифт» – да так, словно мой шурин собственной рукой написал его!
– Я все понял, – растерянно пробормотал Чарльз, отступая назад. – Очень ловкий трюк, но я все-таки разгадал его. Темно-зеленые чернила, зеленое пламя, вы дали мне время посмотреть на мое имя, написанное на карточке, а потом я увидел его у вас на руке, но выведенное уже другим цветом – как бы «противоположным» зеленому!
– Вы так думаете? – насмешливо спросил сеньор Эррера.
– Я в этом уверен, – твердо ответил Чарльз.
Ясновидец молниеносно закатил рукав снова и заговорил звонким голосом:
– Это – ваше имя, но оно не полное. Что, скажете я не прав? А здесь, в таком случае, тоже написано другим цветом?
С этими словами он обнажил предплечье другой руки, где буквами сине-зеленого цвета было написано «Чарльз О'Салливан Вандрифт». Да, это действительно было полное имя, которое дали моему шурину при крещении. Но по прошествии ряда лет он перестал дописывать «О'Салливан», так как, честно говоря, немного стеснялся семьи своей матери.
Чарльз с ужасом уставился на надпись.
– Да, вы правы, – сказал он глухим голосом. Нетрудно было догадаться, что у него больше нет никакого желания продолжать сеанс. Он, конечно, видел этого ясновидящего насквозь. Но тот знал о нас слишком много, а это было не совсем приятно.
– Зажгите свет! – приказал я слугам и прошептал сэру Чарльзу: – Не распорядиться ли мне насчет кофе с ликером бенедиктин?
– Делайте что хотите, – ответил он, – пусть только этот человек прекратит свои дерзкие выходки! А еще, пожалуй, стоило бы предложить мужчинам покурить. Да и дамы не отказались бы от сигаретки – во всяком случае, некоторые из них.
Гости облегченно вздохнули, когда комнату озарил яркий свет. Сеньор Эррера явно окончил свое представление. Он весьма благосклонно отнесся к предложенной ему гаванской сигаре и не спеша потягивал кофе в углу гостиной, ведя учтивую беседу с той дамой, которая высказалась насчет моего родства с графом Стаффордом. Что ни говори, он был безукоризнен в своих манерах.
На следующее утро в фойе отеля я столкнулся с мадам Пикарде. Она была одета в изящный дорожный костюм, сшитый на заказ, и явно собиралась отправиться на вокзал.
– Как, мадам Пикарде, неужели вы покидаете нас? – воскликнул я.
Улыбнувшись, она протянула мне на прощание свою изящную ручку, облаченную в перчатку.
– Да, я уезжаю, – с хитрой улыбкой ответила она. – Не знаю, правда, куда – может быть, во Флоренцию, может быть, в Рим. Или куда-нибудь еще. Так или иначе, но я отбываю в милую моему сердцу Италию. Я взяла от Ниццы все, что хотела, выжала ее буквально до последней капли.
Но хоть мадам Пикарде и утверждала, что едет в Италию, тем не менее села в омнибус, который вез до поезда первого класса на Париж. Это показалось мне странным. Однако я не придал этому значения, так как светский человек привыкает верить женщинам, как бы неправдоподобны ни были их слова. И должен признать, что в следующие дней десять я и думать забыл и о ней, и о таинственном мексиканце.
Но десять дней спустя из банка в Лондоне пришла наша расчетная книжка. Будучи секретарем финансиста, я должен был каждые две недели просматривать ее и по квитанциям Чарльза сверять аннулированные счета. В этот раз мне бросилась в глаза серьезное расхождение – точнее, расхождение на пять тысяч фунтов стерлингов в большую меньшую сторону. Получалось, что сэру Чарльзу было записано в дебет на пять тысяч фунтов больше, чем значилось в общей сумме по квитанциям!
Я еще раз внимательно исследовал расчетную книгу. Источник ошибки был очевиден – это был чек на сумму пять тысяч фунтов на предъявителя. И чек этот был подписан рукой сэра Чарльза. За неимением каких-либо других реквизитов, было очевидно, что оплата по чеку была осуществлена через кассу в Лондоне.
Я позвал Чарльза, который в это время отдыхал в гостиной, и сказал ему:
– Взгляни сюда, Чарли. В расчетной книжке есть не зарегистрированный тобой чек. – И я молча протянул ему книжку, поскольку поначалу думал, что причиной этого недоразумения были какие-то карточные долги или ставки на ипподроме, о которых Чарльз предпочел не упоминать. Как известно, у богатых людей такое случается.
Но Чарльз только присвистнул и помрачнел. Посмотрев мне в глаза, он сказал:
– Ну что, Сей, дружище, могу точно сказать, что нас основательно одурачили.
Я посмотрел на чек и спросил его:
– Что ты имеешь в виду?
– Да этого ясновидящего, – уныло проговорил он, по-прежнему рассматривая злополучную бумажку, – черт с ними, с этими пятью тысячами, но то, как мерзавец обвел нас вокруг пальца, это… унизительно!
– Почему ты думаешь, что это именно он? – спросил я.
– А ты посмотри на эти зеленые чернила, – ответил он, – и, кроме того, я хорошо помню последний росчерк в моей подписи. Из-за волнения, охватившего меня, я расписался не так, как обычно.
– Хорошо, допустим, – признал я, – но каким образом ему удалось так ловко перевести сумму на чек? Ведь эта подпись выглядит как настоящая.
– Истинно так, – простонал мой зять, – представить только, он одурачил меня, когда я был так осторожен! И я хорош, повелся на его мошеннические уловки! Но мне бы никогда не пришло в голову, что он собирается вытащить из меня деньги таким образом! Что угодно – просьба о займе, прямое вымогательство, но воспользоваться так нагло моей подписью, чтобы потом перевести ее на чек, – это отвратительно!
– Но как ему это удалось? – перебил я его.
– Не имею ни малейшего представления. Знаю только то, что это те самые слова, которые я написал. Могу за них поручиться.
– А опротестовать этот чек можно?
– К сожалению, нет. Считай, что он подписан мною лично.
Отобедав, мы отправились в полицейское управление, где у нас состоялся долгий разговор с комиссаром. На удивление, он оказался довольно воспитанным французом – не таким формалистом и бюрократом, какими обычно бывают такие люди. Кроме того, он превосходно разговаривал на английском языке с американским акцентом. Как выяснилось позже, свою сыскную деятельность он начал в Нью-Йорке, где проработал без малого десять лет.
Выслушав внимательно нашу историю, он с расстановкой сказал:
– Ну, господа, полагаю, что вы стали жертвами человека по имени полковник Глини.
– Полковник Глини? – спросил Чарльз. – Кто это?
– А вот это и я хотел бы знать, – ответил комиссар с причудливым американо-французским акцентом. – Его называют полковником потому, что он иногда представляется офицером, а Глини его прозвали потому, что он обращается со своим лицом, словно с каучуковой маской, которой можно придать любую форму, – так, как гончар лепит глину. Настоящее имя этого человека неизвестно. Национальность – либо француз, либо англичанин. Место проживания – вся Европа. Специальность – в прошлом он был ваятелем восковых фигур для музея Гревен. Возраст – тот, который он выберет себе сам. Полученные им профессиональные навыки использует для создания фальшивых форм носа и щек, с применением восковых вставок – в зависимости от того, кем он намерен представиться. На этот раз, суда по всему, у него был орлиный нос. Взгляните-ка! На этих фотографиях есть что-нибудь похожее?
Он покопался у себя в столе и, достав две фотографии, протянул их нам.
– Ничего, – ответил сэр Чарльз, – за исключением, разве что, шеи – в остальном я не вижу сходства.
– В таком случае, это полковник Глини, – вынес окончательный вердикт комиссар, радостно потирая руки. Схватив карандаш, он быстро нарисовал на листе схематичный портрет одного из двух лиц – молодого человека с заурядной внешностью. – Вот так наш подозреваемый выглядит в самом простом своем обличии. Очень хорошо. А теперь представьте себе, что он прилепил небольшую порцию воска на нос вот в этом месте – и тот получил характерную горбинку. То же самое на подбородок. На голову он надел парик – и перед вами совсем другой человек. Цвет лица – это вообще нетрудно. Ну что, разве это не ваш обидчик?
– Невероятно! – прошептали мы в один голос. Всего нескольких росчерков карандаша и фальшивых волос хватило, чтобы лицо преобразилось.
– Однако у него были очень большие глаза с сильно расширенными зрачками, – возразил я, внимательно присмотревшись к изображению, – а у человека на фотографии они маленькие и бесцветные, как у вареной рыбы.
– Совершенно верно, – ответил комиссар, – но капли настойки белладонны достаточно, чтобы получить ясновидца, а пять граммов опия придадут вялое и глуповато-невинное выражение любому лицу. Оставьте эту проблему мне, господа. Хоть я и не гарантирую, что поймаю его, – этого не удавалось еще никому – но постараюсь хотя бы объяснить вам, как у него получилось это мошенничество. В качестве утешения могу только сказать, что пять тысяч фунтов для такого человека, как вы, – это пустяк.
Тут у меня вырвалось:
– А вы необычный человек для французского чиновника, месье комиссар!
– А то! – ответил он и как заправский гвардеец выпрямился во весь рост. С чувством собственного достоинства он продолжил, перейдя на французский: – Господа! Я брошу все ресурсы моего ведомства на раскрытие этого преступления и, если это будет возможно, виновные понесут наказание.
После беседы с комиссаром мы связались по телеграфу с Лондоном и отправили в банк подробное описание внешности подозреваемого. Но вряд ли стоит говорить, что из этого ничего не вышло.
Три дня спустя комиссар заглянул к нам в гостиницу.
– Ну, что, господа, – начал он, – у меня для вас хорошие новости! Я раскрыл тайну преступления.
– Что? – закричал Чарльз. – Вы арестовали шарлатана?
Комиссар отшатнулся, словно его напугали эти слова.
– Арестовать полковника Глини? – воскликнул он. – Помилуйте, господа! Мы все-таки простые смертные! Арестовал, ха! Нет, конечно. Но мне удалось выяснить, как он провернул это дело – а в данном случае этого уже немало.
– И что вам это даст? – спросил враз сникший Чарльз.
Комиссар удобно расположился в кресле и с сияющим видом поведал нам о своих изысканиях. Похоже, что это хорошо спланированное преступление его позабавило.
– Месье, прежде чем начать, я хотел, чтобы вы не питали иллюзий относительно того, что наш ясновидящий в тот вечер не знал, кто его приглашает. На самом деле – и я в этом ничуть не сомневаюсь, – сеньор Эррера, он же полковник Глини, прибыл этой зимой в Ниццу с вполне определенной целью – ограбить вас.
– Но я же сам послал за ним! – возразил Чарльз.
– Да, и он знал, что вы пошлете за ним. Он, так сказать, подбросил вам карту. Если бы он этого не сделал, то, осмелюсь утверждать, он был бы плохим фокусником. У него была сообщница – некая женщина, которая приходится ему или женой, или сестрой. Она заранее остановилась в этом отеле. Вам она известна под именем мадам Пикарде. Через нее он внушил некоторым дамам из вашего окружения мысль посетить его сеансы. Они постоянно рассказывали вам о нем и тем самым разбудили ваше любопытство. Держу пари, что когда он вошел в эту комнату, то знал все подробности ваших биографий.
– Знаешь, Сэй, – воскликнул Чарльз, – я только сейчас понял, какими же глупцами мы были! Эта интриганка перед обедом попросту известила «ясновидца» о том, что я захотел увидеть его лично. А к тому времени, когда ты отправился к нему, он был полностью готов к предстоящему спектаклю.
– Совершенно верно, – ответил комиссар, – в частности, он заранее написал ваше имя у себя на руках и подготовил еще более важный реквизит для представления.
– Вы имеете в виду чек? И как же ему удался этот трюк?
Тут комиссар открыл дверь и кого-то позвал:
– Войдите, пожалуйста!
В комнату вошел молодой человек, в котором мы тут же узнали главного служащего зарубежного отдела «Марсельского кредита» – крупнейшего банка на всем побережье Ривьеры. Показав ему чек, комиссар сказал:
– Расскажите, что вам известно об этом документе.
– Примерно четыре недели назад… – начал юноша.
– То есть за десять дней до сеанса, – пояснил комиссар.
– …ко мне в отдел явился один весьма импозантный джентльмен: длинноволосый, смуглолицый, с римским носом. Он осведомился, не могу ли я сообщить ему имя банкира, обслуживающего сэра Чарльза Вандрифта в Лондоне. Как он объяснил, ему необходимо было перевести некую сумму на его счет. Также он спросил, можем ли мы переслать эти деньги. Я объяснил ему, что мы не занимаемся приемом платежей, так как у вас не открыт счет в нашем банке, но сказал, что ваш лондонский банк – это «Дерби, Драммонд и Ротенберг Лтд».
– Да-да, вы правы, – пробормотал Чарльз.
– А спустя два дня к нам пришла мадам Пикарде, одна из наших клиенток, и предоставила нам надежный чек на сумму триста фунтов, подписанный известным нам именем. Она попросила перевести эту сумму от ее имени в банк «Дерби, Драммонд и Роттенбург Лтд» и открыть для нее личный счет в их лондонском отделении. Мы сделали все в точности и получили в ответ чековую книжку…
– …из которой и был потом взят этот чек, как я узнал, получив ответ на мой запрос из Лондона, – вставил комиссар. – Мадам Пикарде, приехав в столицу, пришла в банк и, как только ваш чек был обналичен, сняла все деньги со своего счета.
– Но каким образом моя подпись оказалась на проклятом чеке?! – взорвался Чарльз. – И как этот фокусник ухитрился провести трюк с карточкой?
Комиссар извлек из кармана карточку, один в один похожую на виденную нами.
– Вы говорите об этом? – спросил он.
– Совершенно такая же! Факсимиле.
– Думаю, что дело обстояло так. Как мне удалось выяснить, полковник купил целую пачку таких карточек, которые выпускаются как пригласительные, в магазине на набережной Массена. Он вырезал в них середину. А теперь посмотрите сюда.
Тут комиссар повернул карточку и показал нам аккуратно приклеенный с обратной стороны кусочек бумаги. Эту бумажку он оторвал, и под ней обнаружился бланк чека, сложенный так, что напротив прорези приходилось как раз место для подписи. В таком виде «ясновидец» и поднес ее нам.
С удовлетворением профессионала, раскрывшего ловкий обман, комиссар констатировал:
– Я назвал бы это тонко сработанным фокусом.
– Да ведь конверт был предан огню у меня на глазах! – изумленно проговорил Чарльз.
– Как бы ни так! – ответил комиссар. – Плохой бы из него был фокусник, если бы он не сумел незаметно для вас поменять конверты, когда отошел от стола к камину. А полковник Глини, как вы должны были уже понять, король всех фокусников!
– Хорошо, нам удалось выяснить личность нашего преступника и его компаньонки, – сказал Чарльз, облегченно вздохнув. – А теперь, как я понимаю, вы отправитесь за ними в Англию и арестуете их?
Но комиссар лишь пожал плечами. Было видно, что слова Чарльза его позабавили.
– Арестовать? Кого? Их?! – воскликнул он. – Месье, да вы шутник! До сих пор ни один из стражей правопорядка не преуспел в деле ареста le Colonel Caoutchouc, как его называем мы, французы. Это скользкая змея, и он постоянно уходит от нас. Даже если мы его схватим, нам нечего предъявить ему в качестве обвинения. Те, кому посчастливилось его однажды видеть, не узнают при следующей встрече. Наш друг полковник Глини постоянно выходит сухим из воды. Уверяю вас, господа, что в тот день, когда я арестую его, я назову себя первым сыщиком Европы.
– Тогда это сделаю вместо вас я! – заявил Чарльз.
Но тут же осекся и замолчал…
СЛУЧАЙ С БРИЛЛИАНТОВЫМИ ЗАПОНКАМИ– Давайте-ка отправимся в Швейцарию, – предложила однажды леди Вандрифт. И все, кто знаком с Амалией, не удивятся, когда узнают, что мы, как по команде, поехали именно в Швейцарию. Потому как только она имела власть над сэром Чарльзом, ее мужем, а над ней власти не имел никто.
Поначалу мы столкнулись с некоторыми трудностями, так как предварительно не забронировали номера в отеле (а сезон был в самом разгаре). Но с помощью проверенного «золотого ключика» все неурядицы быстро разрешились, и спустя некоторое время мы удобно расположились в Люцерне, избрав самый комфортабельный из европейских отелей – «Швайцерхоф».
Нас было четверо – сэр Чарльз с Амалией и я со своей Изабеллой. Проживали мы в просторных комнатах на втором этаже, из окон которых открывался вид на озеро. Поскольку ни у кого из нас не обнаружились симптомы той навязчивой идеи, которая проявляет себя в безрассудном стремлении восходить на чрезмерно крутые и излишне заснеженные горы, то мы все – я осмелюсь настаивать на этом – вовсю наслаждались жизнью. Львиную долю времени мы проводили благоразумно, совершая экскурсии по озеру на уютных пароходиках. Если же нам и доводилось совершать вылазки в горы (мы отдавали предпочтение Риги или Пилату[140]140
Пилат (Pilatus) – название и горного массива в швейцарских Альпах, и его главной вершины (2128,5 м над уровнем моря). Риги (Rigi) – другой горный массив там же, известный еще под прозванием «Королева гор» – три его главные вершины имеют высоту 1797,5, 1698 и 1685 м. В наше время к вершине Пилата ведет канатная дорога, здесь также проходит самая крутая железная дорога в мире: чтобы колеса поезда не проскальзывали, путь оборудован зубчатым рельсом, а состав – зубчатыми колесами, которые и тянут его вверх. Вершина Риги также легко достижима для общественного транспорта. Но какой именно «двигатель» имел в виду автор – не ясно. – Примеч. пер.
[Закрыть]), то всю физическую работу за нас выполнял двигатель.
В гостинице, как это часто бывает, большое множество разных людей из кожи вон лезло, пытаясь нам понравиться. Если вы хотите представить себе, насколько дружелюбными и чудесными бывают люди, то вам стоит побывать в шкуре известного миллионера недельку-другую. Где бы ни появлялся Чарльз, его сразу же окружали толпы этих самых чудесных и бескорыстных людей, все как один страстно желающих завести знакомство с выдающейся личностью. При этом все они отчего-то не понаслышке знают, где можно превосходно вложить капитал или проявить христианское милосердие. Моей обязанностью как родственника и секретаря было отвечать вежливым отказом на многообещающие проекты и остужать пыл служителей милосердия. Даже я, как приближенный к великому человеку, пользовался большой популярностью. Люди как бы невзначай начинали рассказывать мне безыскусные истории о бедных пасторах из Камберленда или вдовах из Корнуэлла, об одаренных, но бедных поэтах, авторах великих эпических поэм, или молодых художниках, которым нужен покровитель, по мановению руки которого перед ними распахнулись бы двери вожделенной Академии. Я только улыбался и с умным видом поливал их холодной водичкой в умеренных количествах. Разумеется, я никогда не рассказывал Чарльзу об этих случаях, за исключением тех, которые, по моему мнению, были наиболее примечательными.
Чарльз, который и без того был осторожным человеком, со времен нашего инцидента в Ницце стал еще более внимательно относиться к мошенникам. И вот однажды нам представился случай проверить его бдительность. Дело в том, что у Амалии была причуда обедать за табльдотом в гостинице. Она утверждала, что не может целыми днями просиживать в частном номере и видеть только «свое семейство». Как-то за обедом напротив нас сел мрачного вида субъект, темноволосый и кареглазый, с кустистыми, нахмуренными бровями. На эти брови мое внимание обратил сперва благообразный пастор, сидевший рядом со мной. Он заметил, что они состоят из ряда крупных, щетинистого вида волосков, которые, по его словам, служат подтверждением теории Дарвина о нашем родстве с обезьянами. Этот пышущий здоровьем, среднего роста священник оказался приятным собеседником. Его звали Ричард Брабазон. Он и его очаровательная женушка Джесси, которая разговаривала с милым шотландским акцентом, находились в свадебном путешествии.
Когда я присмотрелся к бровям незнакомца, меня поразила неожиданная догадка.
– А почему вы думаете, что они его собственные, а не поддельные? – спросил я у пастора. – Выглядят как-то неестественно.
– Неужели ты думаешь… – начал было Чарльз, но осекся.
– …что это ясновидящий, – закончил я его мысль. И тут же, осознав свою ошибку, стыдливо потупил взор. Дело в том, что Чарльз строго-настрого запретил мне упоминать в присутствии Эмилии о неприятном случае в Ницце. Он боялся, что если жена услышит об этом хоть раз, он будет потом слышать об этом многократно.
– Что еще за ясновидящий? – спросил священник со свойственной клирикам любознательностью.
Я заметил, что обладатель кустистых бровей как-то странно вздрогнул. Чарльз впился в меня взглядом, и я замялся, не зная, что ответить.
– О, это… это один человек, с которым нам довелось повстречаться в Ницце в прошлом году… Довольно известный в тех краях, но не более того, – ответил я, запинаясь и силясь придать себе беспечный вид. Потом попытался сменить тему разговора.
Но упрямый священник не позволил мне сделать это.
– У него что, были вот такие брови? – понизив голос, продолжал допытываться он.
Я почувствовал сильное раздражение. Если за столом действительно сидел полковник Глини, то пастор запросто мог спугнуть этого мошенника. А сейчас, когда забрезжила надежда схватить его, не хотелось бы упустить шанс.
– Нет, у него не было таких бровей, – раздраженно ответил я. – Это было ошибочное впечатление, и это не тот человек. Я, несомненно, ошибся.
И я легонько подтолкнул его локтем.
Священник оказался совсем простаком.
– Да, я понял вас, – кивнул он с важным видом. Затем повернулся к своей жене с таким выражением лица, что обладатель кустистых бровей ну ни как не мог не обратить внимания.
К моему счастью, политический спор, разгоревшийся недавно на другом конце стола, дошел в этот момент до нас и позволил переменить разговор. Нас спасло имя Уильяма Гладстона,[141]141
Уильям Гладстон (1809–1898) – крупный политический деятель, многолетний лидер Либеральной партии, четырежды занимавший пост премьер-министра Великобритании. – Примеч. пер.
[Закрыть] которое оказывало магическое воздействие на окружающих. Сэр Чарльз загорелся новой темой, чему я был искренне благодарен, так как было видно, что Амалия к этому моменту прямо-таки сгорала от любопытства.
Когда же мы после обеда перешли в бильярдную, то незнакомец, привлекший наше внимание, робко подошел и заговорил со мной. Если это действительно был полковник Глини, то он не имел к нам никаких претензий из-за тех злосчастных пяти тысяч фунтов. Напротив, он, видимо, был готов при первом удобном случае выудить у нас еще пять тысяч. На этот раз он представился как доктор Гектор Макферсон, обладатель исключительных прав на неограниченные концессии в районе Верхней Амазонии, предоставленные ему бразильским правительством. Не прибегая к намекам и иносказаниям, он сразу же перешел к теме природных богатств своих владений в Бразилии – серебру, платине, рубинам, которые там уже добывают, и алмазам, которые там, возможно, есть. Я слушал его с улыбкой, так как прекрасно знал, что будет дальше. Значительные капиталовложения – вот что ему было нужно для подъема своей чудо-концессии. Жалко все-таки смотреть, как тысячи фунтов ценной платины и рубинов, которые можно было бы вывозить грузовиками, исчезают в земле или уносятся прочь бурными водами реки. И все это из-за того, что для должного устройства их добычи не хватает всего лишь несколько сотен фунтов. А вот будь у него знакомый инвестор при деньгах, то он бы мог порекомендовать ему, вернее, предложить, единственную в своем роде возможность заработать, скажем, 40 процентов от дохода с гарантированным успехом.
– Я бы не стал делать подобного предложения первому встречному, – подчеркнул доктор Макферсон, выпрямившись в полный рост, – но повстречайся мне человек с наличными, мог бы указать ему путь к истинному процветанию с беспримерной быстротой!
– Весьма благородно с вашей стороны, – сухо ответил я, по-прежнему рассматривая его обезьяньи брови.
Тем временем мистер Брабазон играл в бильярд с моим шурином. Пастор тоже поглядывал на брови моего собеседника. «Ложь, очевидная ложь», – проговорил он одними губами. Должен признать, мне никогда прежде не встречался человек, способный так хорошо выразить свои мысли только движением губ. И вы на моем месте тоже смогли бы понять все до последнего слова, не услышав при этом ни звука.
Остаток вечера доктор Макферсон не отходил от меня ни на шаг, присосавшись, словно пиявка. И становился все несноснее. Я от всей души возненавидел его Верхнюю Амазонию. Дело в том, что в свое время мне довелось разведывать рубиновые копи (то есть изучать техническую документацию по ним), и с тех пор даже вид рубинов вызывает у меня отвращение. Поэтому, когда Чарльз неожиданно расщедрился и подарил своей сестре Изабелле (супругом коей я имею честь состоять) рубиновое ожерелье (с камешками второго сорта), я уговорил Изабеллу заменить эти гадкие камни на сапфиры и аметисты, благоразумно заявив, что они лучше идут к цвету ее лица (и совершенно случайно угодил ей этим упоминанием о цвете лица). К тому моменту, как идти спать, я готов был утопить всю Верхнюю Амазонию в море, а этого негодяя с фальшивыми бровями и концессией избить, расстрелять, отравить или сделать с ним что-нибудь еще похуже.
Три последующих дня доктор Макферсон неоднократно возобновлял атаки на меня. Своими рубинами и платиной он поверг меня в состояние глубочайшего уныния. Ему нужен миллионер, который не лично бы эксплуатировал месторождения, а предоставил доктору средства на их разработку. Инвестору была бы предоставлена в качестве льготы долговая расписка от фальшивой компании, передающая концессию в залог. Я только слушал и улыбался, слушал и зевал, слушал и пытался вести себя грубо, и в конце концов вообще перестал его слушать. Но он продолжал безжалостно бубнить. Как-то я даже заснул на пароходе под его монотонное гудение, а когда проснулся спустя десять минут, то снова услышал: «Прибыль от тонны платины составляет столько-то и столько-то» (не помню уже, сколько фунтов, унций или драхм). Эти детали давно перестали интересовать меня. Я ощущал себя как тот человек, который «не верит в существование привидений», потому что повидал их достаточно.
Другие наши знакомые – краснощекий священник и его жена – оказались полной противоположностью этому типу. Он был из тех выпускников Оксфорда, которые играют в крикет, а она – жизнерадостной шотландкой, от которой веяло свежестью гор. Я прозвал ее про себя Белый Вереск. Миллионеры настолько привыкли иметь дело со всякого рода гарпиями, что стоит им только столкнуться с какой-нибудь молодой парой, простой и естественной, как они охотно вступают с ними в простые и естественные, подлинно человеческие отношения. Вместе с молодоженами мы устраивали пикники и многочисленные экскурсии. Они были настолько искренни в своей юной любви и так далеки от всяких мерзостей, что мы поневоле любовались ими. Но когда я случайно назвал ее Белым Вереском, она растерялась и только воскликнула: «Ой, мистер Уэнтворт!» Все же мы остались лучшими друзьями. А как-то раз ее муж предложил нам прогулку по озеру на лодке, а шотландская прелестница уверяла нас, что управляется с веслом не хуже мужа. Однако мы отклонили их предложение, поскольку подобные прогулки плохо влияли на пищеварение Амалии.
