Текст книги "Мое любимое убийство. Лучший мировой детектив (сборник)"

Автор книги: Артур Конан Дойл

Соавторы: Джек Лондон,Оскар Уайльд,Уильям О.Генри,Эдгар Аллан По,Марк Твен,Гилберт Кийт Честертон,Брэм Стокер,Редьярд Джозеф Киплинг,Клапка Джером Джером,Роберт Ирвин Говард
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 51 страниц)

Фишер распахнул дверь, ведущую из его собственной спальни, и застыл, прислушиваясь. Но все, что он смог уловить, – это разговоры и смех на нижних этажах. Не было оснований предполагать, что охрана окажется небрежной и оставит дом без защиты. Он снова подошел к открытому окну, поглядел на замерзший пруд, на статую нимфы, освещенную холодной луной, на чернеющие деревья вокруг озерца… Опять прислушался. Но безмолвие вновь воцарилось в этом тихом месте, и как Фишер ни напрягал слух, он не сумел различить ничего, кроме одинокого гудка проходящего вдали поезда.

Тогда Фишер напомнил себе, сколько странных звуков можно услыхать в любой, самой обычной ночи, пожал плечами и устало растянулся на кровати.

Проснулся он внезапно, рывком, как от удара грома. В ушах еще эхом отдавался душераздирающий вопль.

На какое-то мгновение Фишер застыл, а затем спрыгнул с кровати, путаясь в просторном одеянии из мешков, которое носил весь день. Сперва он бросился к окну, распахнутому, но занавешенному плотной шторой, не пускавшей в комнату свет. Отдернув штору, Фишер высунулся из окна, но все, что он увидел, – это серый, туманный рассвет, встающий из-за черных деревьев, которые обступили маленький пруд. И хотя звук несомненно прилетел со стороны открытого окна, окружающий пейзаж казался неизменным что под сиянием луны, что под слабыми солнечными лучами.

Фишер безвольно опустил длинную руку на подоконник, но внезапно сжал пальцы в кулак, словно пытаясь унять дрожь. Голубые глаза его расширились от ужаса.

Учитывая, как много усилий он приложил прошлой ночью, услыхав странные звуки, как старательно успокаивал нервы доводами здравого смысла, такие эмоции могли бы показаться чрезмерными и даже излишними. Но звук звуку рознь. Полсотни различных событий могли сопровождаться звуками, услышанными ночью, – от колки дров до битья бутылок. А звук, эхом отразившийся от темного здания на рассвете, имел одно-единственное происхождение: то был ужасный человеческий вопль. И, что ужаснее всего, Фишер узнал кричавшего.

Также было ясно, что кричавший звал на помощь. Фишеру показалось, будто он даже расслышал коротенькое слово, но оно оборвалось, как будто у человека закончился воздух либо он сорвал горло. В памяти остались лишь издевательские отголоски.

Но вот в том, кто именно кричал, никаких сомнений не было. Фишер не сомневался, что зычный, раскатистый голос Френсиса Брая, барона Балмера, прозвучал в предрассветных сумерках в последний раз.

Вряд ли Фишер мог впоследствии сказать, сколько времени он простоял у окна. В себя его привело некое движение, всколыхнувшее доселе неизменный пейзаж. По дорожке, огибающей озеро и проходящей как раз под окнами Фишера, медленно и неслышно ступал человек. Он двигался спокойно и хладнокровно и выглядел поистине величественно в ярко-алой мантии. Это был итальянский князь, все еще в карнавальном обличье кардинала. Многие из гостей уже день или два не снимали маскарадных костюмов, да и сам Фишер находил свою рясу, сшитую из старых мешков из-под картофеля, вполне подходящей для повседневной носки. Но человек, надевший в столь раннее утро такой цветистый красный наряд, смотрелся, тем не менее, необычно, если не сказать нелепо.

Разве что этот человек и вовсе не ложился спать. Фишер перегнулся через подоконник и крикнул:

– Что стряслось?

Итальянец обратил к нему лицо, бледное настолько, что оно казалось желтоватой гипсовой маской.

– Полагаю, нам лучше обсудить это внизу, – сказал князь Бородино.

Фишер бросился к лестнице, сбежал по ступенькам и практически столкнулся с облаченным в красное князем, заходящим в дверь и перекрывшим собственным телом путь на улицу.

– Вы слышали крик? – требовательно спросил Фишер.

– Я услышал шум, – ответил дипломат, – услышал шум и вышел из дома.

На лицо князя падала тень, так что невозможно было прочесть его истинные чувства.

– Кричал лорд Балмер, – в голосе Фишера звучала настойчивость. – Клянусь, я его узнал!

– Вы хорошо знакомы с лордом? – полюбопытствовал князь.

Вопрос, на первый взгляд, совершенно неуместный, был, однако, не лишен логики. Фишер вынужден был ответить совершенно наобум:

– Я знал его крайне поверхностно.

– Похоже, все знали его лишь поверхностно, – ровным тоном подхватил беседу князь. – Абсолютно все. Кроме, разве что, этого типа по фамилии Брэйн. Он, конечно, намного старше Балмера, но, полагаю, совместных тайн у них хватало.

Фишер внезапно вздрогнул, словно выходя из минутного транса, и, когда он заговорил снова, голос его окреп и налился силой:

– Послушайте, давайте все-таки сходим и оглядимся. Вдруг что-то случилось?

– Кажется, лед начал таять, – почти безразличным тоном ответил князь.

Они вышли из дома. Черные трещины и разводы на грязно-сером льду и впрямь доказывали, что мороз значительно ослабел. Именно это предсказывал день назад лорд Балмер.

Воспоминание о том, прошедшем дне заставило вновь задуматься над загадкой дня сегодняшнего.

– Итак, Балмер знал, что грядет оттепель, – отметил князь. – Поэтому он и намеревался покататься на коньках в такую рань. Как вы считаете, мог он завопить, провалившись под лед?

Фишер выглядел озадаченным.

– Изо всех людей, которых я знаю, Балмер – последний, кто станет голосить, промочив носки. А больше ему здесь ничего не грозило: при его росте вода здесь вряд ли доходила ему до лодыжек. Здесь так мелко, что водоросли на дне озера видны ясно, словно сквозь тонкое стекло. Нет-нет, если бы Балмер проломил лед, мы бы не услышали вопля. Потом – другое дело: он бы топал ногами, сыпал проклятиями и требовал у слуг сухие ботинки, добираясь до дома по этой самой тропке.

– Надеюсь, мы еще увидим его светлость в добром здравии, – задумчиво сказал дипломат. – Что ж, значит, крик донесся из леса.

– В любом случае, кричали не в доме, уж в этом-то я готов поклясться, – пробормотал Фишер, и двое мужчин скрылись в сумерках зимнего леса.

Небо на востоке налилось ярко-красным, и на фоне восхода ветви казались еще темнее, чем раньше, а опушка леса напоминала диковинное оперение черной птицы, в противовес суровой простоте каждого отдельно взятого, оголенного зимними холодами дерева. Много часов спустя, на закате, это видение повторилось, хотя смотрелось мягче, деликатней. Сумерки прочертили на земле длинные темно-зеленые линии, а поиски, начавшиеся с восходом, так и не завершились. Мало-помалу даже до тугодумов дошло, что происходит нечто сверхъестественное: гости нигде не сумели отыскать ни малейших следов хозяина.

Слуги утверждали, что постель лорда Балмера смята, а его чудесный костюм исчез вместе с коньками. Так что вполне могло оказаться, что его светлость поднялся рано утром, следуя намеченному и объявленному заранее плану. Но лорда Балмера не нашли нигде, ни живого, ни мертвого, хотя обыскали весь дом – от чердака до подвала, и весь парк – от стены, отделявшей поместье от основного мира, до пруда в центре.

Хорн Фишер внезапно понял, что лишь стойкое предчувствие мешает ему признать хозяина дома живым, и приподнял бесцветную бровь, когда его умом завладела другая, совсем естественная в данных обстоятельствах загадка, а именно: почему же все поиски не дают никаких результатов?

Возможно ли, что лорд Балмер внезапно уехал в своей неповторимой манере? Скажем, случилась какая-то надобность…

Взвесив все «за» и «против», Хорн Фишер отмел это предположение. Во-первых, он действительно узнал голос, прозвучавший в предрассветных сумерках. Ошибки быть не могло. А во-вторых, имелись и иные обстоятельства. Изо всех ворот, расположенных в величественной старинной стене, окружавшей парк, открывались лишь одни, и привратник не отпирал их почти что до полудня. Не видел он и чтобы кто-либо выходил. Фишер был практически убежден, что задача, стоящая перед ним, математического свойства, и касается она замкнутого пространства. Все инстинкты Фишера настолько уверенно твердили о свершившейся трагедии, что он испытал бы истинное облегчение, найдя мертвое тело. Он горевал бы, но не страшился, найди кто-нибудь тело благородного лорда повешенным на одном из деревьев Парка Приор, словно на виселице, или плавающим в пруду, побелевшим и похожим на какую-нибудь необычную водоросль.

Фишера куда сильней боялся не найти вообще ничего.

Вскоре он понял, что за ним следят даже во время его самых диковинных и далеких вылазок. Он часто замечал человека, тенью следующего за ним, когда он исследовал самые потаенные лесные поляны либо внимательно разглядывал дальние участки старинной стены. Рот человека, скрытый темными усами, хранил молчание, а глубоко посаженные глаза непрерывно стреляли по сторонам. Похоже, Брэйн из полиции Индии начал выслеживать добычу, подобно тому, как опытный охотник идет по следу тигра. Учитывая, что он являлся единственным другом пропавшего лорда, это следовало счесть вполне естественным поведением, и Фишер решился на некоторую откровенность.

– Когда я нахожусь в чьем-либо обществе, молчание нервирует меня, – сказал он. – Возможно, стоит растопить лед, поговорив, к примеру, о погоде? Которая, к слову, заставляет таять лед. Хотя эта метафора в нашем случае звучит мрачно, как я понимаю.

– Я так не думаю, – коротко отвечал Брэйн. – Я вообще не понимаю, при чем здесь лед. Что нам до льда?

– И как вы собираетесь поступить? – поинтересовался Фишер.

– Ну, я, разумеется, известил власти, но надеюсь что-нибудь отыскать до того, как здесь появится полиция, – ответил полуангличанин-полуиндус. – Не могу сказать, что местные полицейские работают эффективно. Масса бумажной волокиты, запрет на арест без постановления суда и тому подобные глупости. В первую очередь нам следует убедиться, что никто не удрал. Для этого соберем всех как можно скорее и, так сказать, пересчитаем их по головам. За последнее время никто не уезжал, кроме того юриста, помешанного на старине.

– Юрист ни при чем: он покинул поместье вчера поздно вечером, – сообщил Фишер. – И через восемь часов после того, как шофер Балмера посадил юриста на поезд, я слышал голос его светлости так же ясно, как сейчас слышу ваш.

– Полагаю, в призраков вы не верите? – осведомился мужчина, долгое время проживший в Индии. После паузы Брэйн добавил: – Есть и еще кое-кто, о ком я хотел бы знать, прежде чем мы отправимся за парнем, организовавшим себе алиби прямиком в храме правосудия. Я говорю о том типе в зеленом – архитекторе, вырядившемся, будто лесной разбойник. Что-то я давно его не видел.

Свои намерения мистеру Брэйну удалось выполнить, и растерявшиеся вконец гости собрались вместе еще до прихода полиции. Но когда он впервые решил привлечь всеобщее внимание к тому, что молодой архитектор задерживается, и подверг сомнению его честность, то столкнулся с некоторыми затруднениями и психологическим давлением с абсолютно неожиданной стороны.

Ужасное известие об исчезновении брата Джулиет Брай перенесла с мрачным стоицизмом, в котором, пожалуй, оцепенения было больше, чем боли и горя. Но когда речь зашла о Крейне, девушка моментально впала в раздражение и гнев.

– Никто здесь не собирается никому выносить приговоры, – четко отделяя слова, произнес Брэйн. – Мы просто хотим знать о мистере Крейне чуточку побольше. Кажется, мало кто здесь может похвастаться знаниями о его характере или происхождении. И, разумеется, тот факт, что вчера он скрестил мечи с беднягой Балмером и запросто мог его проткнуть, поскольку фехтует куда лучше, – это чистое совпадение, не более того. О да, это всего лишь странный случай. Он не может служить основанием для возбуждения уголовного дела против кого бы то ни было, да мы и не имеем права возбуждать против кого бы то ни было уголовные дела. Это дело полиции, а мы – всего лишь кучка ищеек-любителей.

– А по-моему, вы все – кучка снобов, вот вы кто! – воскликнула Джулиет. – Мистер Крейн – гений, идущий собственным, непроторенным путем, и только поэтому вы тут же назначили его на роль убийцы, просто у вас нет смелости заявить об этом прямо! Он нацепил игрушечный меч, и так уж вышло, что сумел им верно воспользоваться, – и все, вы тут же жаждете убедить всех и каждого, будто он пользуется мечом, как самый настоящий кровавый маньяк, убивая всех без разбору и без причины! И поскольку он мог ударить моего братца, но не сделал этого, вы все пришли к выводу, что он несомненно нанес удар! Вот почему ваши аргументы не стоят ломаного пенса! Вы предполагаете, что он сбежал? Но вы ошибаетесь так же сильно, как и во всем остальном. Вот он идет, смотрите!

Действительно, как и говорила Джулиет, мужчина в зеленом маскарадном костюме Робина Гуда неторопливо вышел из-за серых от влаги стволов деревьев и направился к собравшимся.

Пускай Крейн и двигался неторопливо, видно было, что он полностью владеет собой и не боится. Однако лицо его выглядело необычайно бледным, а еще Брэйн и Фишер одновременно отметили чрезвычайно важную деталь его зеленого костюма. Точнее, ее отсутствие: рог по-прежнему висел на своем месте, на перевязи, а вот меч исчез.

Брэйн достаточно сильно удивил всех, не задав вопроса, который напрашивался сам собой. Но расследование вел он, и гости негласно признали его главным, а он предпочел не заметить витавшего в воздухе напряжения и сменил тему разговора, безмятежно заявив:

– Что ж, наконец-то все в сборе, и я могу выяснить то, что жаждал узнать с самого начала. Кто-нибудь из присутствующих лично встречался этим утром с лордом Балмером или хотя бы видел его?

Леонард Крейн, казалось, побледнел еще больше. Он по очереди вглядывался в лица стоящих перед ним людей, пока его взор не упал на Джулиет. Тогда его губы слегка приоткрылись, и он сказал:

– Да. Я с ним встречался.

Брэйн быстро спросил:

– Он был жив? Хорошо себя чувствовал? Как он был одет?

– Мне показалось, что он чувствовал себя превосходно. – В голосе Крейна звучали странные интонации. – На нем был тот же костюм, что и вчера, пурпур и золото. Он скопировал этот костюм с портрета своего предка, жившего в шестнадцатом веке. В руках лорд Балмер держал коньки.

– А на поясе у него висел меч, я полагаю, – кивнул бывший полицейский. – Кстати, а где ваш меч, мистер Крейн?

– Я его выбросил.

В наступившей тишине у многих гостей в голове мелькнула одна и та же мысль, непроизвольно воплотившись в череду цветных картин. Участники маскарада чересчур уже срослись со своими причудливыми одеяниями, пышность и пестроту которых лишь подчеркивали стоящие вокруг темно-серые деревья с серебристым инеем на отдельных ветвях. Мир для них словно превратился в цветной витраж, где были изображены неспешно прогуливающиеся святые. Сходство усиливалось тем, что многие ради смеха нацепили на себя одеяния монахов и церковных иерархов. Но картина, наиболее ярко запечатлевшаяся в памяти присутствующих, была чем угодно, только не сценкой из жития святых: две фигуры, скрестившие мечи так, что лезвия образовали блестящий крест. Мужчина в ярко-зеленом – и его соперник, чье одеяние в лучах солнца отливало фиолетовым. Даже в качестве шутки этот поединок носил драматический оттенок. Мысль о том, что в предрассветных сумерках те же самые люди обнажили мечи тем же самым образом, превратив фарс в трагедию, казалась странной и жуткой.

– Вы оскорбили его? – внезапно спросил Брэйн.

Мужчина в ярко-зеленом даже не пошевелился, но ответил:

– Да. Если быть точным, то он оскорбил меня.

– Почему он оскорбил вас? – поинтересовался дознаватель, и Леонард Крейн промолчал.

Хорн Фишер странным образом потерял интерес к разворачивающемуся на его глазах ужасному расследованию. Сквозь полуприкрытые веки он лениво следил за князем Бородино, которому именно сейчас вздумалось прогуляться к опушке леса. Князь постоял там некоторое время, словно бы раздумывая, а затем скрылся в тени деревьев.

Из неуместно рассеянного состояния Фишера вырвал звенящий голос Джулиет Брай, в котором звучала неслыханная доселе решимость:

– Если проблема только в этом, то, думаю, лучше объясниться сразу. Я обручена с мистером Крейном. Когда мы рассказали о помолвке моему брату, он ее не одобрил. Это все.

Похоже, Брэйн и Фишер ни капли не удивились, но первый все же счел нужным тихо и отчетливо сказать:

– Все, за исключением маленького обстоятельства: мистер Крейн и ваш брат направились в лес… обсудить проблему. И там один из них потерял меч, а вдобавок еще и спутника.

Издевательская усмешка исказила мертвенно-бледные черты лица Крейна, когда он произнес:

– Дозволено ли мне будет поинтересоваться, как я впоследствии распорядился этими якобы утерянными предметами? Ваше утверждение о том, что я убийца, вызывает лишь смех, но давайте на миг примем его за истину. Теперь вам следует доказать, что я еще и волшебник. Если я воткнул в вашего несчастного друга меч, то куда же я потом дел тело? Повелел эльфам спрятать его в полых холмах? А может, одним легким мановением руки превратил тело в белую олениху?

– Глумиться сейчас не место и не время, – решительно оборвал Крейна англо-индусский судья. – Ваши издевки по поводу исчезновения лорда Балмера не возвысят вас ни в чьих глазах.

Фишер задумчиво, возможно, даже несколько скучающе смотрел на кромку леса, и вот, сквозь переплетение серых ветвей, сквозь строй тонких древесных стволов, проступило нечто цвета запекшейся крови, подобное грозовым тучам, освещаемым закатным солнцем. Князь Бородино, все еще в пышном кардинальском облачении, снова шел по лесной тропке с опушки. У Брэйна мелькнула было мысль, что князь, должно быть, отправился на поиски утерянного оружия. Но когда князь подошел к остальным гостям, все заметили: в руках он держал топор, а не меч.

Странное состояние души овладело присутствующими. Они вдруг остро ощутили, как не соответствуют мрачности тайны их нелепые карнавальные одеяния. Поначалу всеми овладел ужасный стыд, как будто их застукали в шутовских колпаках, завалившихся прямиком с вечеринки на событие, изрядно напоминающее похороны. Многие ощутили настоятельную потребность сбежать, немедленно переодеться пускай не в траурный, но хотя бы в более пристойный костюм. Но в данный момент это выглядело бы еще одной игрой в переодевание, куда более непристойной и нелепой. И покуда гости Парка Приор пытались примириться с тем, как они сейчас выглядят, пришло новое, очень странное ощущение. Более всего им прониклись такие тонко чувствующие натуры, как Крейн, Джулиет и Фишер, но в той или иной мере оно коснулось почти всех, за исключением разве что чересчур приземленного мистера Брэйна. Словно все они здесь стали тенями своих собственных предков, охотившихся в здешнем темном лесу и рыбачивших в зловещем озерце, и теперь им надо разыграть старинную пьесу, половина слов из которой давным-давно позабыта. Движения пестрых фигурок теперь обрели смысл, заложенный в них когда-то давным-давно. Так глазу опытного человека открываются тайны, скрытые в немых геральдических знаках. Действия, позы, даже случайные предметы – все теперь воспринималось аллегорией, иносказанием, но подсказки, позволяющей разгадать это послание, не было. И сейчас, в решающий момент, присутствующие тоже не могли отыскать ключ к происшедшим таинственным событиям.

Князя видели все. Он стоял в просвете между тонкими стволами деревьев, облаченный в мантию цвета запекшейся крови, с хмурым, будто высеченным из бронзы лицом, и держал в руках новое воплощение смерти. Подсознательно все в той или иной степени ощутили, что теперь дело приняло совсем иной, крайне скверный оборот. Вряд ли глазеющие на князя леди и джентльмены могли бы сформулировать внятные доводы, но два меча внезапно начали казаться лишь деревянными сабельками, а рассказ о них рассыпался вдребезги, будто стеклянная кукла, сломанная и безжалостно выброшенная. Бородино выглядел сейчас словно палач, явившийся из глубины далеких времен, – облаченный в красное, наводящий ужас. И он нес в руках топор, дабы покарать преступника. Крейн преступником не был.

Служивший ранее в индийской полиции мистер Брэйн свирепо поглядел на добычу князя и помедлил секунду или две, прежде чем заговорить резким, почти охрипшим голосом:

– И что вы собираетесь делать с этой штукой? Похоже, это топор дровосека…

– Вполне естественный ход мыслей, – вздохнул Хорн Фишер. – Если вы видите в лесу кошку, то считаете ее дикой, хотя она, вполне возможно, только что спрыгнула с дивана в гостиной. Так случилось, что я абсолютно точно знаю: этот топор принадлежит не дровосеку. Он взят с кухни, это мясницкий топорик или что-то в этом духе. Кто-то забрал его и выбросил в лесу. Но когда я брал в кухне мешки из-под картошки, из которых впоследствии воссоздал образ средневекового отшельника, то видел этот топорик именно там.

– Так или иначе, а вещица любопытная. Орудие мясника, выполнившее мясницкую работу, – заметил князь, протягивая оружие Фишеру.

Тот взял инструмент и принялся внимательно разглядывать, а затем тихо сказал:

– Да, это, несомненно, орудие преступления.

Брэйн уставился на тускло-голубую сталь топора жестким и пристальным взглядом.

– Я вас не понимаю, – буркнул он. – Здесь же нет… нет никаких следов.

– Он не пролил крови, если вы об этом, – сказал Фишер, – но именно с помощью этого топора было совершено преступление. Когда преступник использовал это орудие, он готовил преступление – и подготовил его так хорошо, как только было возможно.

– О чем это вы?

– Когда убийство свершилось, убийцы рядом не было, – пояснил Фишер. – Плох тот убийца, что в момент убийства находится рядом с жертвой.

Брэйн поморщился:

– У меня создается впечатление, что вы рассказываете мне все это лишь из любви к мистификациям. Если желаете поделиться чем-нибудь полезным, будьте любезны, выражайтесь вразумительней.

– Единственный полезный совет, который я вам могу дать, – задумчиво сказал Фишер, – это провести небольшое исследование местной топографии и переписей населения. Там должен бы отыскаться некий мистер Приор, фермер из здешних краев. Думаю, некоторые бытовые подробности из жизни покойника могут пролить свет на эту жуткую историю.

Лицо Брэйна исказила презрительная усмешка.

– И вы предполагаете, что у человека, жаждущего отомстить за покойного друга, нет дел важнее, чем изучить местную топографию?

– О да, – ответил Фишер. – И я обязан вытащить на свет Божий правду относительно того, кто залез в дом.

* * *

В эту ночь Леонард Крейн бродил где попало, не разбирая дороги. Неудивительно, что он все время двигался вдоль высокой, казавшейся ему бесконечной, стены, окружавшей небольшой лес.

Сгустившиеся сумерки предвещали ненастье, дул сильный западный ветер, обычно сопровождающий оттепель. Леонардом двигало отчаянное стремление прояснить хотя бы для себя ситуацию, запятнавшую его доброе имя, и в настоящее время реально угрожающую его свободе. Полицейские, которые нынче занимались расследованием, не арестовали его, но он прекрасно понимал: стоит ему покинуть поместье, как он тотчас же будет брошен за решетку.

Бессвязные на первый взгляд намеки Хорна Фишера, которые тот все еще отказывался объяснять, пробудили художественную сторону натуры архитектора и побудили его к стихийным размышлениям. Он решил повертеть в мыслях загадочное послание так и эдак, переворачивать его вверх тормашками и раскручивать во все стороны, пока не доберется до сути.

Все происходящее каким-то образом было связано с человеком, который давным-давно залез в дом, и Леонард честно рыскал вдоль высокой стены, отыскивая хоть какую-то возможность для таинственного незнакомца перелезть через нее. Но стена казалась нерушимой: ни лаза, ни выщербины – ни малейшей зацепки! Профессиональные знания привели Леонарда к выводу, что каменная кладка была положена одним мастером и что с тех пор стена не перестраивалась. Существовали лишь одни ворота, используемые всеми, и вряд ли это проливало свет на загадку. Молодой архитектор не нашел ровным счетом ничего, похожего на потайной ход или любой другой способ проникнуть в дом.

Сейчас Леонард двигался по узкой тропинке вдоль наветренной стороны стены. Порывы неистового восточного ветра выгибали дугой и клонили к земле покрытые инеем темные деревья. Угасающие отблески закатного солнца вскоре должно было сменить мерцание молний, поскольку штормовые тучи уже затянули половину неба и вскоре грозили поглотить слабый свет медленно проявляющейся луны. Голова Леонарда закружилась, а ноги несли его все к тому же непроходимому для посторонних людей препятствию. Он снова и снова кружил у неприступной стены, думая при этом о стене, возникшей в его собственной голове. Воображение рисовало некое четвертое измерение, которое само по себе было омутом, скрывавшим под своими черными водами что угодно. Мир виделся под новым углом, неведомые доселе чувства пробивали себе дорогу. Словно бы включился волшебный фонарь или магическая призма, и в ее лучах, неведомых обычной науке, Леонард видел тело лорда Балмера, светящееся и жуткое, в огненном круге света перелетающее через рощу и через стену. Вдобавок молодого архитектора не оставляла в покое пугающая уверенность в том, что все это – дело рук давно почившего мистера Приора. Уж слишком уважительно мистер Фишер отзывался о мистере Приоре, и ведь было же что-то в обыденной жизни покойного фермера такое, в чем следовало искать первопричину нынешних чудовищных событий!

Впрочем, Леонард знал уже, что никто из местных жителей ничего не помнил о семействе Приор.

Лунный свет стал сильнее и ярче, а ветер разогнал тучи и почти угас, напоминая о себе лишь редкими порывами, когда Леонард вернулся к искусственному озеру перед домом. Сейчас озеро казалось еще более ненатуральным, и тому были причины: весь окружающий пейзаж казался вышедшим из-под кисти величайшего мастера декоративного искусства Антуана Ватто. Фасад дома, построенный явно в подражание дворцам Палладио, белел в лунном свете, и тот же свет заливал серебром обнаженную языческую нимфу в центре пруда.

К своему изумлению, Леонард увидал позади нимфы еще одну фигуру, сидящую почти столь же безжизненно. Луна высветила нахмуренные брови и страдальческое выражение лица Хорна Фишера. Тот все еще был облачен в рубище отшельника и, видимо, искал того же, что и другие отшельники, – одиночества. Однако Фишер поглядел на Крейна и улыбнулся ему так, словно ждал его.

– Слушайте, вы можете рассказать мне об этом деле хоть что-нибудь? – взмолился Крейн, подойдя к Фишеру и встав прямо перед ним.

– Вскорости я буду вынужден всем рассказать о том, что я выяснил, в мельчайших подробностях, – ответил Фишер. – Но у меня нет причин отказать вам в праве узнать все первому. Однако для начала, возможно, и вы не откажетесь поделиться со мной информацией? Что в действительности произошло, когда вы утром увиделись с Балмером? Вы отшвырнули меч, но вы не убивали.

– Я не убил именно потому, что отшвырнул свой меч, – сказал Крейн. – Я намеренно избавился от оружия, чтобы… даже не знаю, что именно могло произойти. – Наступила пауза. Затем Леонард тихим голосом добавил: – Покойный лорд Балмер отличался легким нравом… может, даже чересчур легким. Он был весьма благосклонен к людям, стоящим ниже его на социальной лестнице, и даже мог пригласить собственного юриста и безродного архитектора погостить в своем доме и принять участие в любом празднике, в любом развлечении… Но была в его характере и обратная сторона, и она проявлялась, стоило низшему возжелать стать равным. Когда я объявил ему, что помолвлен с его сестрой… я просто не могу и не желаю описывать, как он себя повел. Больше всего это походило на припадок у буйнопомешанного. Впрочем, истина, насколько я понимаю, куда прозаичнее. Такая штука, как грубость джентльмена, существует и поныне. И это самая мерзкая вещь во всем мире.

– Да, знаю, – хмыкнул Фишер. – Благородные Тюдоры эпохи Возрождения вытворяли что-то подобное.

Крейн поднял взгляд:

– Странно, что вы об этом вспомнили. Видите ли, пока мы разговаривали с ним, на меня снизошло необычное ощущение. Будто наш с ним разговор уже случался в далеком прошлом, а теперь он лишь повторяется. Что я действительно некогда был человеком вне закона, человеком, который прячется в лесах наподобие Робина Гуда, а он действительно шагнул на поляну из какого-то старинного портрета, во всем этом пурпуре и перьях… Но он всего лишь был одержимым малым, из тех, кто не признает ни Божьих, ни человеческих законов. Разумеется, я взбунтовался и ушел. Поверьте, если бы я не ушел, мне действительно пришлось бы заколоть его.

– О да, – закивал Фишер. – Он был так же одержим, как и его предок, вот и весь сказ. Все великолепно сходится.

– Что с чем сходится? – внезапно завопил его собеседник. – Я не вижу у этой истории ни начала, ни конца! Вы утверждали, будто тайна кроется в человеке, который залез в дом, но я не смог найти места, где этот человек мог бы перебраться через стену!

– А никакого человека не было, – усмехнулся Фишер. – Вот в этом-то и заключена самая главная тайна.

Подумав пару секунд, Фишер добавил:

– Ну разве что под проникновением в дом следует понимать раскрытие давних тайн этого места… Послушайте я расскажу вам все, но для лучшего понимания придется сделать некоторое отступление. Вы должны понять одну из ловушек современного мышления: люди привыкли верить тому, что им говорят, даже не замечая этого. Я поясню на примере, если позволите. Неподалеку отсюда, в пригороде, расположена харчевня под названием «Святой Георгий и дракон». Теперь, допустим, я начну рассказывать всем, что это – лишь искаженная версия правильного названия «Король Георг и драгун». Мне поверит множество людей. Поверит, даже не пытаясь перепроверить; поверит, исходя лишь из смутного ощущения, что такое вполне возможно, раз оно настолько обыденно. Такое толкование разом превратит нечто романтическое, овеянное легендой, в современное, ничем не примечательное название. Вот так любую чушь заставляют звучать солидно, хотя она не подкреплена никакими доводами. Конечно, найдется пара человек, у которых хватит ума вспомнить, как они видели Святого Георгия на старинных итальянских картинах или на гравюрах к французским романам, но большинство вообще ни о чем таком не задумается. Люди спрячут куда подальше свой скептицизм просто потому, что это скептицизм. Ум современного человека отрицает любые авторитеты, зато готов принять все, что угодно, лишь бы оно не было подкреплено авторитетными источниками. Собственно говоря, здесь произошло именно это.

Мистер Фишер перевел дыхание и продолжил:

– Вряд ли мы узнаем, кому именно пришло в голову отрицать, что Парк Приор когда-то был аббатством. Просто некто однажды решил, что поместье названо так по фамилии мистера Приора, жившего сравнительно недавно. Что куда важнее – никто не стал проверять эту теорию. Даже мысли не мелькнуло рассказать эту историю местным жителям, узнать, жил ли здесь хоть какой-нибудь мистер Приор и как так случилось, что никто не видел его и никогда о нем не слыхал. А ведь здесь действительно существовало аббатство, и его постигла судьба большинства аббатств: вельможа эпохи Тюдоров, носивший на шляпе плюмаж, огнем и мечом захватил церковные земли. Он был способен и на более ужасные преступления, я расскажу вам о них чуть позже. Но сейчас я хочу обратить внимание на то, как ловко сработала ловушка для ума. В эту же самую ловушку разум современных исследователей попался и во второй раз. На картах, изданных известными учеными, название нашего округа пишется как «Омтезус». Эти ученые мужи упоминают вскользь, не без усмешки, что здешние бедняки, наиболее презираемая и гонимая каста, произносят это название раздельно – «Омут Езуса». Но ведь произношение абсолютно верно. Неправильным является написание.