Текст книги "Генерал террора"

Автор книги: Аркадий Савеличев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 35 страниц)

VII

В Казани Савинкова встретил Флегонт Клепиков. Юнкер прибыл раньше, как и договаривались. Он уже успел познать все местные новости.

   – Грызня! – без обиняков доложил. – Монархисты, республиканцы, наш «Союз». Все – на всех! Против красных воевать некогда, сами с собой воюют.

Запальчивость юнкера была искренняя.

   – Уже поругался?

   – И вы, Борис Викторович, поругаетесь. Авксентьев, Философов, Чернов... Один Чернов чего стоит!

   – Рыжая, растрёпанная борода – зарыжелая потрёпанная душа? Один глаз на вас, другой – в Арзамас? У Керенского словоблудия, Троцкому дифирамбы пел. Двоедушник! Из-за него я в своё время Азефа упустил... Опять?

   – Делят шкуру неубитого медведя. Власть!

Прозрел, прозрел за полгода юнкер Клепиков...

Ещё в июне этого года, когда чехословаки взяли Самару, образовался «Комитет членов Учредительного собрания». Как же без Чернова! Очередное правительство. Сейчас даже адъютант Перхурова, профессор Демидовского лицея Ключников, от пушек и пулемётов в словесный бой пустился!

Быстро узнал Савинков все домашние новости. Новое правительство приступило к формированию Народной армии. Как и положено эсерам, из поволжских крестьян. Офицеров-волонтёров, отступивших сюда из-под Рыбинска и Ярославля, было мало. Офицерам крестьяне не доверяли. Троцкий раздувал слухи о «буржуйстве офицеров» – вполне в духе времени. Мобилизованные крестьяне разбегались по своим родимым местам. Красным они не сочувствовали, но и воевать не хотели. «Хватит, навоевались!» – был главный пароль. Офицеры ничего не могли поделать с этой необузданной стихийной массой. Эсеровские вожаки во главе с Виктором Черновым бездумно витийствовали, вместо того чтобы вести любимых крестьян в бой.

   – Правительство! – чертыхался Савинков. – Ничем и никем оно не управляет. Повторяет ошибки Керенского. С ума сойти! Офицерам так и не возвратили дисциплинарную власть. Полковник... какой вы полковник без власти?!

Перхуров только что выбрался из поверженного Ярославля. Уроки безвластия для него были очевидны. Рычков, ещё на тайных московских собраниях назначенный Верховным главнокомандующим, пьянствовал с казанскими проститутками. Флегонт Клепиков за эти последние дни успел стать его адъютантом, извинялся перед Савинковым:

   – Я думал, для пользы дела. Вы не обижаетесь, Борис Викторович?

   – Какая обида, Флегонт! Дела нет.

   – Боюсь, и не будет. Я лучше опять к вам...

   – А кто я здесь?

   – Бори-ис Викторович! Вы председатель «Союза защиты...».

   – Ах, оставьте, Флегонт! Как говорит незабвенная Зинаида Гиппиус, «слова – как пена...». И знаете? Она рифмует со словом «измена». Не слишком сильно?

   – Похоже, Борис Викторович, похоже... Разве бездействие – не измена нашему делу?

   – Вот и я, как сюда прибыл, вижу: никто никого не слушает. Дай, думаю, на себя возьму командование, а генерала... сделаю своим адъютантом!

Полковник Перхуров от души смеялся над горячностью юнкера, Савинков тоже:

   – Правильно, милый Флегонт. Если прапорщик Крыленко у красных стал военным министром, почему бы юнкеру славного Павловского училища не командовать... ну, хотя бы одним городом? Скажем, Казанью?

Савинков шутил, но тут же, пинком сапога открыв дверь к генералу Рычкову, высказал без обиняков:

   – Шли бы вы к такой другой... бляди, наш ни к чему не способный генерал. Даже и к этой-то драной кошке!

Он схватил за отворот фривольно-прозрачного платьица рассевшуюся на диване девицу и пустил её носом к Двери.

Рычков пытался застегнуть свой распахтанный генеральский китель:

   – Да вы знаете... да я вас арестую, бузотёр несчастный!

   – Арестовать? Савинкова? Попробуйте.

Генерал Рычков кое-как совладал с кителем, но слов от бешенства не находил.

   – Ну, прикажите... хотя бы своему адъютанту! – Савинков весело глянул в глаза подбежавшего юнкера.

Юнкер Клепиков без всякой субординации расхохотался:

   – Да ну вас, господа генералы!..

Савинков меж тем уселся в кресло и закурил неизменную сигару.

Рычков звонил куда-то, кого-то приглашал, вызывал, требовал, но заглядывавшие к нему офицеры прыскали в рукава и под любым предлогом спешили убежать. Все они были членами «Союза». Как, впрочем, и генерал-лейтенант Рычков...

Флегонт Клепиков, погасив свой неслужебный смех, стоял между двумя генералами – истинно слуга двух господ! – и не успевал поворачивать голову на гневные голоса. Один кричал:

   – Это чёрт знает что! Какой-то штатский бомбист будет мне указывать!..

Другой спокойно, сквозь дымок сигары:

   – Не указывать – приказывать. Не забывайте: я – председатель «Союза защиты Родины и Свободы».

   – Так почему же не защитите её, Родину-то?!

   – В отличие от вас, я защищал до последней возможности. Вместе с полковником Бреде. Вместе с полковником Перхуровым.

   – Так почему же сдали Рыбинск? Ярославль?

   – Да потому, что у меня такие генералы... бляди их уличные побери!..

   – Вы забываетесь... совсем забываетесь!.. – дрожащей рукой даже за кобуру схватился Рычков.

   – Забываетесь вы, генерал. Я стреляю получше вас и ещё ни разу в своей жизни не промахнулся. – Савинков даже не встал с кресла. – Спрячьте свой наган. Исключаю вас из членов «Союза». За бездарность, заметьте.

   – Да пошёл он... знаете куда ваш «Союз»!..

   – Знаю, генерал. Всё это время думаю...

   – Думаете... когда переодеваетесь под пролетаришку!

   – Я прошёл такую школу подпольщика, что прошу меня не учить. Сейчас я вынесу очень важное решение... Но прежде прикажите подать вина и чистых бокалов, – небрежной рукой отодвинул он измазанный помадой бокалишко. – Есть тут у вас кто-нибудь, кто может исполнить приказ?

Этот приказ толпившиеся в коридоре офицеры услышали и с удовольствием исполнили. Думали, примирение. Думали, очередная посиделовка. К этому здесь уже привыкли. Чехословаки постреляют в красных – и вино пить пойдут; не дураки, чтоб за пьянствующих русских головы на чужой земле класть. Русские офицеры с удовольствием сходят в штыковую атаку против согнанных Троцким поволжских крестьян – и к чехословакам присоединятся. Крестьяне пощёлкают из окопов в своих радетелей, просто ради забавы, в голубое небушко, не вставая, – и тоже закусывать усядутся под сальце-смальце. У них земля не пахана, сенокос давно перестоял – чего торчать под Казанью? Басурманская Казань им до солнышка не нужна!

Офицеры закусывали, слушали рассуждения «Генерала террора». Приказ другого, золотопогонного генерала: «Арестовать!» – всерьёз не воспринимали. Золотопогонный тоже закусывал, не зная, как выкрутиться из своих бессмысленных угроз.

Выход нашёл сам Савинков.

   – Здесь много нас, членов «Союза защиты Родины и Свободы». Мы вполне можем принять решение... о роспуске «Союза». Да-да, – остановил он всякое возражение. – Это не минутный гнев, это закономерный исход. Не вспышка безумной обиды – я по дороге сюда обдумал. Тайное общество может существовать только в той части России, которая занята большевиками. Здесь земля свободная. Пока – по крайней мере. Эту землю надо защищать, а не опутывать словесами. Да-да, Виктор Михайлович, – кивнул он откуда-то взявшемуся Чернову. – Всё вояжируете? Из Москвы в Самару, из Самары – в Казань, в Уфу... А дальше?

Чернов, обиженно хлопнув дверью, затопал по коридору. Савинков продолжал в примолкшем кругу офицеров:

   – Дальше – надо воевать. Я сегодня подготовлю обращение к членам «Союза». Надеюсь, меня поймут. Незачем играть в конспирацию на свободной земле. Честь имею, господа офицеры! Завтра я уезжаю на фронт.

Удивление было всеобщее:

   – Ну, Борис Викторович!..

   – На фронт?

   – Куда?..

Савинков допил бокал, притушил в пепельнице недокуренную сигару и ответил:

   – К полковнику Каппелю. Рядовым волонтёром. Ещё раз – честь имею, господа.

Следом за ним встал и юнкер Клепиков. Вытянулся перед генералом Рычковым:

   – Я тоже – честь имею! На фронт. За своим генералом-волонтёром.

На улице ему Савинков попенял:

   – Ах, Флегонт, Флегонт!..

Но попенял добродушно. Да чего там, с радостью.

VIII

Полковник Каппель носил в своих генах дальнюю немецкую кровь. Но он верой и правдой служил российскому Отечеству. Слова такого громкого, конечно, не произносил. Просто был верен воинской присяге, изменить не мог. Кого угодно могла ввести в заблуждение его пронемецкая педантичность. Но только не Савинкова. Во-первых, он в семнадцатом году встречал на фронте полковника Каппеля; во-вторых, в Казани наслушался эсеровских говорунов, рад был подружиться с боевым офицером. Его не удивило, когда он в сопровождении Флегонта Клепикова, опять переодевшегося в форму Павловского училища, с императорскими вензелями на погонах, без предупреждения и без доклада попал, что называется, на расстрел.

   – Вы заслужили, подпоручик, десять винтовок. Вы их получите. Глаза завязать?

   – Не... надо... не надо! – вытянулся перед строем бледный как полотно, ещё безусый мальчишка.

   – Последняя просьба? – поднял руку в белой перчатке Каппель.

   – Только одна, господин полковник, – мальчишка обрёл твёрдый мужской голос, – моему отцу-подполковнику сообщите, что пал смертью храбрых... за Россию!

   – Будет исполнено, господин подпоручик, – рука в белой перчатке резко пошла вниз.

Она ещё не успела коснуться бедра, как грохнул залп. Подпоручик упал на колени, потом, как бы поднимаясь, ткнулся мальчишеским вихром – фуражка слетела – в пыльную, прокалённую землю. Савинкову вдруг вспомнились давние, когда он ещё был комиссаром Временного правительства, слова покойного Лавра Георгиевича Корнилова; как раз вводилась, не без нажима и его, Савинкова, смертная казнь на фронте. Во время первого, показательного, расстрела Корнилов вот так же стоял перед строем и говорил: «Один вовремя расстрелянный трус спасёт сотню солдатских жизней». Тут – не Корнилов, тут полковник немецкой крови... и не боится публично лить русскую кровь...

Каппель повернулся и мерным шагом пошёл вдоль полкового строя, по команде «Смирно!» наблюдавшего экзекуцию. Савинкову пришлось догонять. Но полковник ещё успел подать следующую команду:

   – Вольно. Почиститься, проверить оружие. Пообедать. Через два часа выступаем.

Стоявший в четыре шеренги строй рассыпался и разбежался за своими ротными и взводными. Каппель, взглянув на ручные часы, тоже собрался уходить.

Савинкову не оставалось ничего иного, как напомнить о себе. Он приложил руку к фуражке:

   – Волонтёр Савинков прибыл в ваше распоряжение.

Следом его спутник:

   – Юнкер Клепиков!..

Полковник Каппель остановился:

   – Борис Викторович, я не удивлюсь, если вы завтра объявите себя волонтёром... скажем, всего земного шара. Были вы французским волонтёром, были военным министром, были петроградским генерал-губернатором, были, как слышал я, отменным террористом, в Ярославле и Рыбинске чуть не создали новую российскую республику, – теперь ко мне? Не обессудьте, я знал о вашем прибытии. В Казани у меня свои люди, что надо, докладывают. Лишний штык не помешает. Но вы видели, какие у меня, в отличие от казанских болтунов, жестокие порядки?

   – Видел... и как ни прискорбно – одобряю. Мне вот, пока вы справляли войсковой долг, вспомнились слова генерала Корнилова...

   – Обязан буду, напомните.

   – Один расстрелянный трус спасёт сотню солдатских жизней.

   – Верно говорил Лавр Георгиевич. Но ведь и ему не удалось претворить эти слова в воинский долг?

   – Не успел генерал...

   – ...светлой памяти, да. Но чего ж мы на ходу? – Он впервые улыбнулся сухим вышколенным лицом. – Хоть вы сейчас и рядовой, но честь имею пообедать с вами. Не откажите в любезности.

   – С одним условием: и юнкер Клепиков. Он мой адъютант ещё с первых дней Добровольческой армии.

   – Вот дожили: у рядовых волонтёров – адъютанты!

Савинков не обиделся.

   – Между прочим, до того, как стать адъютантом, он служил в разведке у Корнилова.

   – Разведчики... террористы... – Полковник Каппель крикнул пробегавшему мимо поручику: – Найдите капитана Вендславского. Ко мне.

Не успели зайти в окраинную избу и сесть за накрытый денщиком стол, как с порога кавалерийским рыком грянуло:

   – Капитан Вендславский по вашему приказанию!..

Каппель жестом пригласил за стол:

   – Вначале пообедаем.

Пока денщик наливал по предобеденной рюмке, ухнул близкий разрыв.

   – Неужели у большевиков шестидюймовки?.. – безошибочно определил Савинков.

   – Есть и трёх... и шести... всего достаточно. Из Рыбинска по Волге сюда сплавляют.

Савинков хмуро опрокинул свою рюмку и замолчал.

   – Не обижайтесь, Борис Викторович, – извинился полковник. – Я это только к слову. Такие города, как Рыбинск и Ярославль, – нож в сердце большевикам. Их берут крупными войсковыми силами. А вы были брошены... преданы нашими политиканами!

   – Да, предан.

   – Один Чернов сколько наговорит! Да и Рычков – краснобай отменный. Славно вы его проучили!

Савинков поднял от тарелки вопросительные глаза.

   – Говорю же – у меня свои люди в Казани. С казанской шельмой иначе нельзя. Надоело словоблудство.

   – Надоело. Надо дело делать.

   – Вот сейчас покончим с обедом и о деле поговорим.

Походный обед не долог. Щи из молодой капусты с бараниной, каша гречневая с той же бараниной, и на закуску – осетрина с лучком и огурцами. В полчаса со всем управились.

   – Теперь – пора, – полковник сверил время. – Час остаётся. Слушайте. Отряд мой хоть и сводный, что-то вроде корпуса, но пехотный. Следовательно, маломанёвренный. У большевиков же есть конница, есть автомобильная колонна... наконец, бронепоезда и даже аэропланы. Что из этого следует? Мы вслепую дерёмся. Храбро – но на авось. Этот несчастный подпоручик побежал потому, что со своим десятком солдат напоролся сразу на два броневика, которых винтовочные пули не брали. Мастодонты в их глазах! Что прикажете мне делать?

   – Приказать не могу, полковник, а посоветовать – извольте. Нужно заслать в красные тылы хороший диверсионный отряд. Навести там такой шорох... извините, жаргон старого экса. Страх! Страх Божий. Чтоб чертям было тошно!

   – Вы что, Борис Викторович, мысли мои читаете?

   – Читаю.

   – А раз прочитали, поступайте в распоряжение драгунского капитана Вендславского, – кивнул сухо. – Сотня сабель, два лёгких орудия, пулемёты, гранаты, взрывчатка, даже пилы и топоры – всё, что я могу выделить. Остальное берите с бою. – Опять глянул на часы. – Капитан Вендславский, когда думаете выступать?

   – После полуночи, – тряхнул шевелюрой капитан. – Чтоб без потерь прорубиться сквозь большевистские порядки и уйти в их тылы.

   – Резонно, – согласился Каппель.

   – Разумно, господин капитан, – с подчёркнутым подчинением заметил и Савинков. – Мы по пути сюда подобрали хорошего артиллерийского унтера. Позвать?

   – Зовите, если ручаетесь за него.

Савинков кивнул Клепикову:

   – Срочно разыщите унтер-офицера Посохина. – И уже капитану, тоном беспрекословно подчинённого: – Что сейчас прикажете делать?

   – До десяти – отдыхать. Дальше два часа для знакомства с лошадью и со всем прочим снаряжением.

Савинков отдал честь капитану и пошёл отыскивать для себя подходящий тенистый куст.

* * *

Седло поскрипывало в первых утренних лучах. Позвякивала сабля на боку.

Висевшая за спиной винтовка приятно холодила разгорячённую спину.

Савинков не выбирал коня, чалого ему по какому-то наитию дали. В первое мгновение он вздрогнул, но тут же протянул заранее припасённую подсоленную горбушку:

   – Ешь... мой Конь Блед!

Едва ли кто понял эти слова – слова никому не нужного здесь Ропшина. Но сейчас в седле сидел Савинков, а головой от безделья управлял всё тот же Ропшин; он не без удовольствия декламировал послушному чалому:

 
...Убийца в Божий Град ни внидет,
Его затопчет Бледный Конь...
 

   – Или подождёт топтать?.. А, мой друг? – потрепал он по гриве, которая была намного светлее крупа, почти совсем белая, истинно – бледная!

   – Что вы сказали, Борис Викторович? Простите, не расслышал.

   – Вот и прекрасно. Мы ничего не забыли?

   – Всё, что нужно, взяли.

Клепиков на полкорпуса отставал. Он вёл в поводу ещё и вьючную лошадь. В тороках было немного овса, немного еды для себя, патроны, гранаты, а главное, взрывчатка.

Капитан Вендславский разрешил взять про запас всего нескольких вьючных лошадей – отряд должен быть лёгким и стремительным, без всякой поклажи. Разве что для пулемётов, двух разобранных полевых пушек, ну, и для этой вот взрывчатки. Ровно в полночь, изготовясь в поход, он весело пошутил:

   – В лошадях недостатка не будет! После первого же боя...

Но пока обошлось без боев. Всё-таки была проведена кой-какая разведка, нащупаны прорехи в боевых порядках красных. Выступали попарно, след в след, шажком. Приказано было, чтоб ничего не звенело и не гремело. Лично проверял каждое седло – хорошо ли приторочена винтовка, не станет ли занудливым колокольчиком питьевая фляга. Савинкову сделал замечание:

   – Почему винтовка за спиной, не в тороках?

   – Я неважный рубака, господин капитан. Больше надеюсь на пулю. Прикажете оставить винтовку? Как видите, она даже притянута к спине дополнительным ремнём.

Капитан Вендславский ещё не выработал для себя форму обращения с этим не совсем понятным рядовым, а потому отделался смешком:

   – Ну-ну, верхом на пуле!

Больше у них разговора не было. Капитан ехал впереди змеёй вытянувшейся колонны, Савинков с Клепиковым волей случая оказались в середине. Далековато для шуток.

Большевистские дозоры прошли благополучно, без единого выстрела, и только версты через три дали шенкеля. К восходу солнца были уже далеко. От лошадей, как и от густых нескошенных трав, валил пар. Лошади отдыхали в спокойном и мерном шаге, седоки, намолчавшись за ночь, переговаривались:

   – Ну что, порезвимся, Иван?

   – Не у девок, гляди, Степан!

   – Да ведь и девки, поди, будут...

   – ...если красненькие!

   – У них что... всё перекрашено?

Савинкова, слава богу, не стеснялись. Да тут и мало кто кого знал: поручики, юнкера, есаулы, рядовые, был даже какой-то мрачно настроенный подполковник; по случайной оговорке Савинков понял, что у него под Казанью в родовом имении вместе с домом выжгли всю семью. «От этого пощады не жди», – ещё тогда, в отсветах вечерней зари, подумал Савинков; не прочь был продолжить эту мысль и сейчас, но от головы колонны прискакал адъютант:

   – Капитан спрашивает: можно взять вашего юнкера в разведку?

   – Капитаны не спрашивают – капитаны приказывают, – поправил Савинков, досадуя на своё не совсем понятное для окружающих положение.

Флегонт Клепиков понял его настроение, кивнул и без лишних слов ускакал вслед за капитанским порученцем, как выяснилось, реже исполнявшим и вторую роль – разведчика. Мрачный подполковник сам пустился следом. Можно было предположить, что он хорошо знал эти места.

Хотя сборный диверсионный отряд формировался в спешке и без всякого, казалось бы, чёткого плана, но одна вьючная лошадь везла пилы, топоры и ножницы, какими на фронте пользовались для резки проволочных заграждений. Нетрудно было предположить – для чего. Когда вырвались на простор полей, перелесков, оврагов, ещё не порушенных деревень, хуторов и пристанционных посёлков пехотной цепью выстроились на горизонте телеграфные столбы. Сразу сыскалось несколько хозяйственных мужичков, которые повели деловой разговор:

   – Хорошо ли ты пилы поточил, Демьяша?

   – Да уж не хуже, чем ты топоры: поглядывай!

   – Вот и я про то же: повжикивай!

   – Красные, поди, не дадут нам вспокое поработать?..

Было любо-дорого смотреть, как валились в этой крестьянской сече говорящие столбы. Нашлись и люди, привычные к металлу: начали кромсать ниспадавшую вслед за столбами проволоку. Так и слышались на другом конце проводов вопли начальников станций, а может, и гарнизонных красных командиров:

«Кой чёрт, я не могу без связи пускать поезда! Кто балуется?»

«Какое баловство – похоже, диверсия...»

«Так стреляйте диверсантов!»

«И будем стрелять. Вот только сыскать надо...»

Савинков по опыту знал – сыщут. И в прежние годы его помощников и помощниц даже через полгода находили, а теперь наука сыска ушла далеко вперёд. Он подскакал к начальнику отряда:

   – Капитан, потом будет хуже. Сейчас, пока за нами нет погони, первый взрыв можно сделать и днём. Коль забрали моего юнкера, дайте двоих помощников...

   – ...и по паре человек на обе стороны речонки. С пулемётом.

   – Да откуда вы знаете, капитан, что я намерен рвать у речки?

   – Оттуда, с фронта. Где ещё такое удобное место?

   – Но ведь вы драгун? Не разведчик, тем более не бомбист?

   – Всем приходилось заниматься... Вестовой! – позвал он и, когда тот прибежал, с улыбочкой: – Подберите в распоряжение... поручика Савинкова...

Савинков одобрил улыбку: «Хорошо, хоть не в унтеры возвели!»

   – Подберите для него двоих минёров, четырёх ружейников и пулемёт.

Савинкову нравилась эта деловитость.

   – Разрешите выполнять, капитан?

   – Выполняйте, поручик... моё поручение! – уже без смущения повторил. – Выше своего звание, разумеется, дать не могу.

– Благодарю и за эту честь, капитан, – расстёгивая седельные сумки вьючной лошади, занялся Савинков проводами и упакованной в картонные пакеты взрывчаткой.

Подоспевшие помощники оказались неплохими минёрами. Всё необходимое для первого раза быстренько отобрали и сложили в солдатский вещмешок. Видя это, Савинков берегом речки ушёл вперёд. Береговой, седенький от жары тростник располагал к скрытости. Почти вплотную подобрался, не зная – может, и охрана где есть. Но, кажется, красным было не до этого. Да раньше их никто не беспокоил, В полном спокойствии Савинков осматривался. Мосток под рельсами был так себе, лёгонький, но всё-таки на каменных столбах и с железными балками. Низовым слабым взрывом не сокрушить, значит, надо рвать верхнюю часть, шпалы, настил и если не разметать, так покорёжить рельсы. И удивляло, и радовало пока: без охраны! Но не стоило утешаться лёгкостью победы: после двух-трёх диверсий на других мостах, даже небольших, красные обязательно выставят охрану. Приходилось торопиться хоть с первым зачином. Вдруг удастся вместе с поездом?..

Нежданная напасть!

Пока осматривался вокруг, пока сам мосток изучал, из противоположных тростников пришарашился какой-то дедок, чуть ли не чеховский злоумышленник, и закинул удочку как раз под створ столбов.

   – Давай, дедуля, в другое место! – замахал руками Савинков.

   – В другом-те месте не клюёть, барин, – был исчерпывающий ответ.

Вот так: три революции прошли, а все баре да господа! Савинкова мрачная ирония разбирала. Но вести дискуссию с дедком было некогда: минёры подходили.

   – Валяй, рыбачок, вниз! – пришлось прикрикнуть.

Но ответ опять был вразумительный:

   – Внизу коряжины, только леску зазря порвёшь. А под мостом – чистый камешник, журчит, всякая мошкара в тень прячется. Милое дело для гольцов!

Минёры, видно, были из деревенских. Слушать рассуждения насчёт гольцов не стали, а просто самого огольца взяли за руки, за ноги – и вместе с удочкой, ведёрком и – надо же! – с початой полубутылкой оттащили на полсотни сажен. Бросили, видно, в приречный крапивник, потому что вопль поднялся:

   – Штаны-те худые, ж-жопу ведь ж-жёть!

   – Деловой народ – минёры. Савинков помогал, налаживая детонатор, но они в один голос:

   – Нет уж, мы лучше сами.

   – В нашем деле всё нужно своими руками проверить.

Возражать было нечего. Савинков благодушно кивнул, на досуге закуривая спрятанную за пазухой сигару. Дымок и минёров на мысль навёл:

   – Мы тоже заранее под камушком огонёк зажжём.

   – Коротковат бикфорд, да отбегать по кустам – запнуться можно.

   – Как пить дать! Загодя надо пламешочек... Вдруг пофартит с поездом?

Значит, и они под паровоз метят?

Огонёк был такой малый, да по дневному времени сухой и бесцветный, что и вблизи не видать. Тем более с паровоза. Один из минёров, замерив шагами бикфорд, сторожить остался, другой у крайней, ещё доступной с берега сваи пристроился. Он-то, приложившись ухом к рельсу, и подал голос:

   – Гудёт!

Савинков с оставшимся минёром уже подожгли бикфорд... но паровоз вылетел из-за поворота с целым хвостом пассажирских вагонов!

По военному времени едва ли там были обычные пассажиры. Но минёр решительно наступил сапогом на провод, шепча:

   – Люди же, люди!..

Что было делать? Минуты ведь исходили, секунды! Кстати ли, некстати ли – вдруг всплыло лицо Вани Каляева, его нервный шепоток: «Боря, нет, ты скажи: можно убивать безвинных?!» Савинков, уже готовый отшвырнуть глупый сапог, не сделал этого!..

Паровоз с десятком вагонов прогремел колёсами, раскрытыми окнами, отбившими все уши революционными песнопеньями:

 
Сме-ло мы в бой пойдё-ём
За вла-асть Совето-ов!..
 

Торчали в провалах окон такие ярые матросские физиономии, что Савинков сказанул своё любимое:

   – Ах, чёрт дери!..

Скатившийся с насыпи минёр, зверски глянув на своих двоих ротозеев, сам уже с близкого расстояния, хоть и с запозданием, снова запалил бикфорд. Но когда-то огонь подползёт к детонатору? Даже и на двух последних метрах?!

   – Каляев, помнится, мне сказал: «Жалко безвинных, но карателей...»

   – Каляев? Какой Каляев?! Иванов – его фамиль!..

На помощь главному минёру бежал и этот, что своим неурочным сапогом испортил всё дело. Савинков уже опережал его, открыто перед окнами гремевшего поезда, как вдруг с той стороны опять вылез злосчастный дедок со словами:

   – Нет, тамо не клюёть...

Первый минёр в одиночку потащил его в кусты, матерясь на чём свет стоит... и в это время грохнул взрыв, накрыл их обоих обломками шпал и камешником...

Матросский поезд успел проскочить, погромыхивал на подъёме от моста, а эти двое лежали в нескольких саженях, которые оказались роковыми...

На звук взрыва прискакал, не таясь, сам капитан:

   – Что случилось? Почему опоздали?

Оставшийся в живых минёр, не глядя на Савинкова, начал оправдываться:

   – По первому разу, не рассчитав, задлинили шнур... спохватились, обрезали... неудачно...

   – Капитан, я во всём виноват, – не мог вынести Савинков этой спасительной лжи.

Но капитан уже метнулся в седло:

   – Отходите! Видите?..

Как не видеть! Поезд остановился, из заднего вагона выскакивали матросы и разворачивались в цепь. Прикрывавший незадачливых минёров пулемёт встречь резанул несколько раз. Нечего было и думать, чтобы принять открытый бой. Целый эшелон матросни! Уже слышалось, капитан поднимал своих грозной командой:

– К сёдлам!..

Матросы не успели развернуться. Постреляли лишь.

Отряд на рысях уходил прочь от железной дороги.

У моста остался первый непохороненный волонтёр...