355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Аркадий Савеличев » Генерал террора » Текст книги (страница 23)
Генерал террора
  • Текст добавлен: 15 октября 2016, 07:24

Текст книги "Генерал террора"


Автор книги: Аркадий Савеличев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

VI

Рука у Патина ещё не зажила, а тут новая напасть: гости с Гиблой Гати.

Первой, разведчицей, заявилась, конечно, Капа – дочка неугомонного Тишуни.

   – Андрюша, я привела три десятка воителей. Там ещё беглых солдатиков набралось, – заявила она без обиняков, не обращая внимания на перевязь его руки.

   – Воители? – не без ехидства переспросил Патин: понахлынувших в Рыбинск офицеров девать было некуда, а всех на Гиблую Гать не спровадишь: надо, чтоб под рукой были.

   – Ой, горе с ними! – не понимала Капа его состояния. – Все с настоящими теперь штыками!

   – Настоящими? Наточенными?

   – Точили, а как же. Штыки те германские, как ножищи. Хошь рыбу режь, хошь хлеб, а хошь и человека. У-у, Ваня-Ундер ржавых штыков не терпит!..

Оказалось, вся его команда уже под городом, слава богу, пока что на левом берегу Волги, на островке среди разливанных болот Слипа, – не только же ради ремонтных стапелей называлась так местность, липко и даже как-то погано было. Болотистое, хлипкое забережье. Как ни ехидничай, а устроились ловко: час, ну, от силы два до центра города, а сами в полной безопасности. Вот игра природы! При слиянии Шексны и Волги левые берега гористые, но эта видимость обманчива; сотня-другая метров суходола, а дальше, на крепчайшем нагорном суглинке, в десяток километров расцвели болота. За грядой холмов некуда воде стекать, вглубь глина не пускает. Вода да ряска, куга да лозняк. Лишь островками поднимались еловые и сосновые рощицы – прибежище лисиц, волков и даже медведей. Там находила приют, среди дикого зверья, вся окрестная разбойная шантрапа. Да и северным беглым каторжанам места эти были известны. В зелёной студенческой молодости Патин хаживал туда – со взрослыми, конечно, – на медведей; любили они зимовать на сухих, окружённых гиблыми болотинами горушках. Теперь по тем же берлогам и воители?..

Патин сердился на несвоевременность этих помощников, а сам уже собирался в дорогу.

Наказав Капе сидеть на берегу, он кружным путём сбегал к Савинкову. Тот рассудил без паники:

   – Унтер? Видимо, он маху не даст. Пусть ждут команды.

Патин полетел обратно и ткнул придремавшую Капу в бок веслом:

   – Греби. Я забегался.

   – Так ты-то мужик, скидывай повязку. Неча при мне придуриваться.

   – Не придуриваюсь, Капа, – взял левое весло, а правой ногой сунул ей.

   – Неуж взаправду?.. – покосилась она на грязно-серую перевязь. – Где ж тебя угораздило?

   – Греби! – уже не в шутку прикрикнул он.

По берегу проходил какой-то красноармейский взвод; может, мыться-стираться, а может, и по делам, потому что с винтовками.

На пару они быстро перемахнули Волгу. А там Патин уже всерьёз принялся командовать: и так его обними, и этак любовь изображай!.. Не нравилось, что и здесь попадались неурочные красноармейские отряды. По всем сведениям, под Рыбинском, в отличие от Ярославля, не было серьёзных воинских частей, только охрана складов, пристаней да железной дороги. Откуда заносит этих уверенно топающих красных солдатиков?.. Свои опасения он Капе не высказывал, а только при каждой нечаянной встрече прижимался плотнее к ней и уж совсем не в шутку любовь изображал. Она даже расплакалась:

   – Андрюша, я уж теперь не знаю, как и быть... я от Вани-Ундера чижолая...

Он невольно рассмеялся:

   – Ну, так ещё одним воителем прибудет!

Таиться уже не имело смысла. Они пересекли гряду нагорных холмов, кое-где застроенных довоенными порушенными дачами, и шли теперь по узкой тропке гуськом. Капа, разумеется, впереди. Тропка становилась всё уже, а скоро и вода под ногами захлюпала. Ну, Капе недолго: обувку свою скинула, подол чуть не до брюха задрала – и готова! Патину похуже пришлось: снимай сапоги да и штанины закатывай. С одной-то рукой?.. Но тут уж было не до просьб: Капа самолично его разула, сапоги связала за ушки и через своё плечо перекинула. Встали – побежали!

Многое он признавал за Капой, но не думал, что она ещё и свистать по-разбойничьи умеет. Но ведь резанула сквозь засунутые в рот пальцы так, что дальняя болотина откликнулась. На этот отклик и пошли со всей возможной осторожностью. Над тропой давно сомкнулась куга, и даже ряска запроблескивала, – путь по утопшей лежнёвке указывал лишь зыбкий проброд. Раза два даже сама Капа оступилась... ну, по самое это!.. Патин похмыкивал, пока она замывала-затирала свои рыже-торфянистые голяши. Но дальше стало посуше, начался подъем, а вскоре и суходольная тропка обозначилась. Вот там-то, за развесистой елью, и мелькнул хорошо знакомый Патину плоскоблесткий штык.

   – Коль позвали, встречайте гостей, – сам поторопил.

Но штык вылез навстречу не раньше, чем напоролся на Капу.

   – Полегче шпыняй! – безбоязненно прикрикнула она. – Веди к Ване-Ундеру.

Этому дозорному сходить с места, видимо, было нельзя – дождались из глубины лесного островка другого, уже знакомого Патину по прежним делам. И обрадовало, и удивило: старый знакомец по всем правилам отдал честь. После сказал:

   – Идемте к командирскому балагану.

К шалашу то есть, большому и крытому на два ската еловым корьём. Оттуда уже выходил сам унтер. Тоже честь отдал, прежде чем протянуть руку.

   – Господин поручик, принимайте отряд, – с достоинством и нескрываемым удовольствием сказал он. – Было нас десятеро – теперь три десятка. В округе беглых подобрали. – И открыто скомандовал: – Стро-оиться!..

Право, трёх минут не прошло, как из упрятанных под деревья балаганов повыскакивало и в самом деле не меньше трёх десятков хорошо одетых солдат и на маленьком утоптанном плацу пристукнуло прикладами.

Патин смущённо потупился:

   – Хорош командир!.. даже без сапог!..

Но та же Капа и помогла – не садясь на землю, а только опираясь на её плечо, обулся. Всё-таки была на нём кой-какая гимнастёрка, одёрнулся, провёл левой рукой по несуществующему ремню и вспомнил старое, армейское:

   – Здоровы будем, братцы!

В ответ давно забытое, трогательное:

   – Здрав-ж-жаем-господи-ручик!

Вот тебе и тайны, и секреты... Поручик!

   – Пожалуйста, не беспокойтесь, – понял взводный унтер его озабоченность. – Без дисциплины в нашем деле нельзя. А народ проверенный... до последней уж косточки...

   – Ну, раз нельзя... тогда благодарю за службу! Дайте в таком случае и посмотреть вас... Соскучился, – улыбнулся искренне.

Обходя этот вполне приличный армейский строй, он узнавал старых знакомцев, каждому подавал руку и внутренне удивлялся происшедшей с ними перемене: не было робости, не было пленной униженности. Да и физиономии округлились, выглядели вполне сыто.

   – Я вижу, у вас хороший начальник снабжения.

   – Снабжают нас начальники продотрядов, они и личный состав подбрасывают, – сразу ответил на все его вопросы взводный. – Кое-что возвращаем законным владельцам, остальное на своё довольствие идёт. В том числе и обмундирование, уж не обессудьте, господин поручик. Дырки штопаем, а Капа стирает. На войне как на войне.

Кивнув в знак согласия, Патин негромко скомандовал:

   – Вольно, братцы-сослуживцы.

Строй в мгновение ока рассыпался, разбежался по своим балаганам. Обратно повылезали уже без винтовок, весёлые. Но Патин вдруг вспомнил:

   – Да, взвод у вас хорошо укомплектованный, но я не вижу одного знакомого? Рыже-кучерявый такой?

   – Мы ещё на прежней стоянке его раскусили, – не стал скрывать взводный. – Партийцем он оказался. Сбежал и пытался запродать весь наш лагерь. Недалеко от Рыбинска настигли и...

   – ...не договаривайте. Всё ясно и справедливо. Но вот что: я не могу быть здесь больше часа. Прошу не обижаться. Позволю себе только короткий разговор с вашим командиром.

Они прошли в штабной балаган, побольше и поуютнее других, сели на земляной, покрытый лапьём и шинелью топчан. Патин посчитал за нужное высказаться в открытую:

   – Думаю, пройдёт мало... очень мало!.. времени – и ваши штыки потребуются на том берегу. А пока оставайтесь в этом лагере и возьмите под контроль левобережье Шексны и Волги. Что-то мне не нравится здесь... Вроде как происходит скрытое наращивание красных сил. Пока шёл сюда, встретились три группы красноармейцев, правда, без оружия. По ведь оружие можно на любой сенной телеге подвезти, не говоря уже о машинах и речных катерах. Вы случайно не наследили?

   – Нет, – без раздумий ответил взводный. – Пробирались сюда глухими лесами и только в ночное время. Здесь на берег никто, кроме Капы, не выходит, а уж она...

   – ...она вне подозрений, – согласился Патин. – Наследить могли и на нашем берегу, и, что хуже всего, никто не застрахован от предательства...

Что-то беспокоило и взводного, может, поэтому он и решил сменить разговор:

   – Ладно, часок-то мы себе позволим?.. Довольствие у нас, сами изволили заметить, вполне приличное.

Под земляным топчаном находился вроде как штабной сундучок, и взводный ловко выхватил оттуда запечатанную сосновой смолой бутылку:

   – Не обессудьте, самогонка.

   – Ну, какие сейчас суды-пересуды.

Выпили и хорошо закусили шекснинской стерлядкой. Но как ни сладка она была, Патин не удержался от вопроса:

   – Ведь за ней к реке надо идти?..

   – Тоже не сомневайтесь. Рыболовы уходят вверх по Шексне, под самое Пошехонье иногда, и, само собой, без гимнастёрок.

Час – невелико время. Патин обговорил всё, что нужно, и уже хотел уходить, но взводный решился высказать последнее сомнение:

   – Мы должны быть готовы в любой день и час – правильно? Но как нам этот час угадать? По какому сигналу?

Патин колебался. И не только потому, что окончательный день и час назначит сам Савинков, – при всём доверии, и риск немалый. Об этом знали только Савинков, полковник Бреде, полковник Перхуров да он, Патин. Остальным оставалось догадываться да помалкивать. Но ведь и обида, выкажи он это недоверие немолодым уже служакам, променявшим красную звезду на белого орла, – обида немалая, забудется ли?..

   – Точный час, поверьте, я не могу назвать. Давайте договоримся так: нужен связной. Кто лучше Капы выполнит это поручение?

Выходило, что лучше никого не сыскать. Женщина довольно разбитная и решительная, с Рыбинском знакомая, бывшая уже на одной из потайных явок. Жалко?.. Да, жалко. Но что делать?

   – Согласен, – мучительно свёл складки на лбу Ваня-Унтер. – А запасной... в случае провала... последний сигнал?

Патин оценил его жертвенность и доверительно положил руку на плечо:

   – Думаю, запасной вариант не потребуется. Но для вашего спокойствия: две ракеты, красная и зелёная, со стороны биржи – каменное, самое приметное здание на берегу. Сами понимаете, это уже в последний момент, когда таиться не будет смысла... Обнимемся – и с Богом!

Они посмотрели напоследок друг другу в глаза, и Патин в сопровождении всё той же Капы знакомым ходом направился в сторону берега.

Было ещё светло. На выходе из болот обмылись, оглядели себя и опять в обнимку, забирая от тропы в сторону барского дома Крандиевских, неспешно поплелись к оставленной лодке.

Показалось или интуиция сработала?..

Явно не старый, но уросший бородой мужичонка ещё на выходе из суходола собирал на дрова сушняк, а потом, будто ветром перенесло, и дальше промелькнул на их пути, за деревьями. Он, ошибки быть не могло. Не зря же Патин служил в разведке.

   – Капа, – насторожил её, – переложи нож в левый сапог, там тоже есть кармашек.

Для этого пришлось залечь в траву и снова обниматься. Ему даже показалось, что Капа волынит минутное дело, и он предупредил:

   – Не надо... чижолая ты наша... Смотри!

Пока они валялись в траве, бородатый мужичонка заметно приблизился к ним и засел за соседним кустом.

   – Если я с левши не управлюсь, ты помоги мне, – шепнул.

А дальше уж, конечно, совсем в обнимку, пьяно пошатываясь и правя на злосчастный куст. Патин успел только нахально посмеяться:

   – Вот тут разве тебя и завалить, голуба?..

В следующее мгновение скорее почувствовал, чем увидел, – ноги подшибает увесистая дубинка, ловко пущенная по земле. Он сумел над ней подпрыгнуть, падая.

На нём сидел этот бородатый мужичонка, а он никак не мог выхватить из-за голенища нож, потому что единственную руку в запястье перехватили. Без обиняков спрашивали:

   – Так куда ходил-то, болезный?..

Видимо, тоже увлёкся, потому что не заметил, как дубина вернулась обратно и суковатым комлем рухнула на голову хозяина. Но и такой удар не свалил мужичонку, а только заставил в последнем усилии свести руки на горле...

Вот тут-то Патин и сумел выхватить спасительный тесак! Жив?.. Ведь и этот отчаянный замах не решил дела: мужичонка-то, как в потасовке свалилась борода, оказался молодым и мордастым парнем. Капе пришлось дополнительно молотить его, а Патин, хоть и с левой руки, повторно всадил ему тесак под рёбра... Уж тут не промазал.

Был у соглядатая и наган, но ведь не стрелял, хотя чего бы лучше – в таком болотистом лесу, из засады?.. Стало ясно: пришёл-то он вслед за ними с правого берега, и не за трупом, а, говоря по-военному, за языком... Патину стало смутно от этих догадок. Подозревают? Выслеживают? Что-то знают... но хотят знать ещё больше?

Капе, лежавшей ничком в траве и слёзно сморкавшейся, он своих тревожных мыслей не выдал. Минут пять посидел, тоже отдыхая и укачивая потревоженную руку, а потом решил:

   – Его будут искать, надо прятать.

А что лучше болотины, которую они недавно минули?

Пришлось возвращаться и в три руки тащить упокойника до первой болотной промоины. Только когда сомкнулась ряска над несчастным, Патин и похвалил свою спасительницу:

   – Ну, Капа!..

   – Капа, – смеясь уже, согласилась она.

   – Я по течению потихоньку и сам переберусь через реку, а ты возвращайся к Ивану и скажи: пусть усилит посты, пусть устроит засаду прямо на суходоле. Видишь, что-то большевички всё-таки знают... Иди, Капа. Встретимся, если что, на берегу, у наших старых складов. В дом ко мне не заворачивай... Иди же! – прихлопнул даже её по платьицу.

   – Пойду, пойду... только ты поцелуй, Андрюша, мало ли чего...

   – Типун тебе на язык! – осердился он, но поцеловал искренне и благодарно.

Всхлипнув, Капа унеслась по болотистой тропе, а он поспешил к берегу. Времени и так было много потеряно.

Теми же кружными путями возвратился к Савинкову и рассказал, как было дело.

   – Значит, Чека пронюхала. К Рыбинску подтягиваются совершенно не нужные здесь воинские силы. Кто выдаёт?.. В предательство нашего доктора я по-прежнему не верю, но вы на всякий случай смените квартиру.

   – Связная другой не знает.

   – Капа?

   – Она. Заходить на квартиру ей не велено, но место встречи – на наших прибрежных задворках.

   – Думайте, Патин, думайте.

   – Уже придумал. Днём, если что, никто меня брать не будет, значит, ночью. Перенесу свой тюфяк из дровяника ещё подальше. Есть на берегу догнивающие баржи и катера.

Савинкова это удовлетворило. Спросил о другом:

   – Доктор интересовался о причине ранения?

   – Интересовался. Я сказал – камуфляж. А что выпиваю левой рукой – для тренировки. Сразу ведь не получится, правда?

Савинков задумался.

   – Поправляться надо. Дня три – и чтоб правая рука если не винтовку, так хотя бы наган держала!

   – Удержит, – вздрогнул Патин от предчувствия скорого дела. – Но я и левой бью неплохо. Ещё в разведке натренировался.

   – Сейчас проверим... – по своему обыкновению сухо улыбнулся Савинков. – Не револьвер, не доставайте. Александр Аркадьевич!..

Деренталь во всей своей красе, с подносом. Патин первым взял рюмку и задиристо прикрикнул:

   – Выше локоть, господа офицеры!

А выше уже и некуда. Подзасиделись.

VII

Полковник Бреде доказывал:

   – Послушайте, Борис Викторович. То, что я говорю, не пустые измышления – это плод долгих и тягостных наблюдений. К Рыбинску скрытно подтягиваются красные. Откуда? С севера, из Петрограда до Череповца, а оттуда берегом Шексны, через Мяксу и Пошехонье. Всего два пеших перехода. Рекой – за одну ночь. Красные замечены уже не только на левом берегу Шексны, но и на левобережье Волги. Скажите, пожалуйста, чего им там делать? Далее. Я получил достоверные сведения, что в сторону Рыбинска отправляется бронепоезд – «Ленин», разумеется. Ждут отправки два латышских полка... Да, мои милые латыши под командой земляка Геккера, тоже полковника, решили послужить мировой революции... Известно, что и личная охрана Ленина набрана из моих земляков. Ян Петерс! Истый палач! Сейчас он грядёт в гости к нам, Борис Викторович. Одно утешает: мой латышский полк разбежался ещё раньше: Петерсу не удалось натравить его на своего командира полка. Но зато: 6-й Тукумский и 8-й Вольмарский! Они уже грузятся в вагоны в пригороде Петрограда. И знаете, кто ими командует? Опять же Геккер. Вы должны знать фанатизм этого выродка: ещё в вашу бытность комиссаром Временного правительства солдатня избрала его начальником штаба 8-й армии. Он же, в противовес Корнилову и Деникину, создал 4-ю Донецкую армию. В связи с угрозой высадки союзников на севере – ох, запаздывает эта угроза! – его назначают комиссаром Беломорского военного округа... – Полковник Бреде от волнения закурил. – Извините.

Савинков молчал. Он знал всё это.

   – Но если такого незаменимого карателя срочно отзывают под Рыбинск и Ярославль – что это значит? Одно: большевики догадываются о нашем восстании. Уж не обессудьте, ещё добавлю: срочно готовится команда лётчиков, военно-санитарный поезд и...

   – ...и прекрасно! – разжал Савинков губы, которые только подчёркивали невозмутимую бледность его каменного лица. – Прекрасно, я говорю. Значит, понимают, с кем имеют дело.

   – Но откуда им известно о наших планах?!

Савинков ждал этого вопроса.

   – А вот об этом у начальника разведки надо спросить. У вас, – не повышая голоса, повторил он.

   – Недоверие?!

Наблюдавшего за всем этим Патина передёрнуло от какого-то внутреннего озноба. Чем тише говорил Савинков, тем яростнее кипела его внешне невозмутимая душа. В какой-то момент даже показалось: сейчас потребует арестовать Бреде, как-никак, тоже латыша. Но нет. Как бы смягчая удар, коротко всё отмёл:

   – Вера! Вера в наше правое дело. Что вы предлагаете, полковник?

Полковник Бреде был прямодушен:

   – Надо хотя бы на пару дней отложить наше всеобщее выступление. Пользуясь передышкой, на подходы к Рыбинску, особенно к мосту через Волгу, направить несколько диверсионных групп – в случае необходимости они отрежут продвижение петроградских поездов и даже взорвут единственный мост. Далее. На левый берег Шексны, откуда вместе с Геккером ожидается северное подкрепление, послать конный отряд. В окрестностях Рыбинска, в Переборах, нам удалось сформировать кавалерийскую роту – под началом поручика Ягужина. Бросим её в Заречье? При такой сухости Шексну и даже Волгу кавалерия перейдёт вброд. Им поможет взвод Вани-Унтера, ждущий нашего сигнала на том берегу...

   – Ваня? Унтер? Вы верите в партизанские доблести, полковник?

Бреде не дрогнул под этим тихо-язвительным обстрелом.

   – А вы, Борис Викторович, верите поручику Патину?..

Патин, без нужды не совавшийся со своими советами, вскочил и выжидательно смотрел на своего вождя, кумира... и дьявола, что ли! Уже давно под впечатлением общих скитаний и опасностей, у него сложилось мнение: «На лице у него рок пишет смертные письмена!» При своём невысоком росте Савинков в критические минуты явно вырастал в глазах противостоящего ему человека. И эти серо-зелёные глаза, ярко выделяющиеся на смертельно-бледном лице, вдобавок изрезанном ранними морщинами, как могильными бороздами... Если уж зажигался казавшийся непроницаемым взгляд, то становился испепеляюще зловещим при тихом, почти неслышно шелестящем голосе:

   – Патин! Ваше слово.

Нет, не робость сдерживала ответ – ощущение какой-то непоправимой беды, которую они сами же и накликают.

   – Вы спрашиваете моего мнения, Борис Викторович?.. – тянул он время, приходя в себя. – Я воздержусь от категорических суждений... потому что нет и у меня полной уверенности... Но вот несколько настораживающих фактов. Первый. Засылка в наши тылы убийц-диверсантов. Троих мы с вами обезвредили – но всех ли? Второй. Слежка уже явно за нами. Одного я убрал – но последнего ли?.. Третий. О партизанских доблестях, как выразились вы... Связная на конспиративную встречу не вышла...

   – Баба?

   – Женщина. Вы её знаете – Капа.

   – Всё равно, Патин. Разве можно в таком деле доверять женщине?

   – Можно! Ибо живая она смолчит... а мёртвая ничего не скажет!

Полковник Бреде об этом знал и уже хотел остановить излишнюю горячность поручика, но тот наступал:

   – Борис Викторович! Вы верили Марии Беневской, искалечившей себя при взрыве вашей бомбы и потом погибшей на каторге? Евгении Зильберберг, которая, после того как повесили её мужа, безоговорочно доверилась вам?.. Доре Бриллиант, тоже погибшей рядом с вами? Аристократке Татьяне Леонтьевой? Зинаиде Гиппиус, к счастью ещё живой?! Им-то вы верили?

Полковник Бреде, ошарашенный этой невозможной горячностью поручика, тащил его прочь за рукав засаленной армейской гимнастёрки, но Савинков, не дрогнув ни единым мускулом и не повышая голоса, ответил:

   – Нет. Нет, уважаемый поручик Патин.

После такой невоздержанной горячности и такой ледяной откровенности всем стало неловко. Даже у Савинкова чуток дрогнула негнущаяся нижняя губа. И как возвращение к жизни, как призыв ко всеобщему примирению – от самовара бесшабашный и беспечный голос Флегонта Клепикова:

   – А не закусить ли нам, господа?

В первую минуту все они непонимающе смотрели на юнкера, который возился у кухонного стола, полуразутый, при одном сапоге, – вторым трубу накачивал, торопя слишком большой и до жару не охочий самовар.

   – Не те сапоги пошли! Жёсткие, – смеялся бывший юнкер Павловского Императорского училища, который и в зелёные-то годы был при денщике и едва ли снисходил до закопчённых самоваров.

Но этот беспечальный смех пришёлся как нельзя кстати. Полковник Бреде первым шагнул к столу и первым поднял гранёную стопку:

   – Латыш говорит: за Россию!

   – За великую Россию!

   – За победу, господа!..

И последним поднял налитую стопку уже сам Савинков:

   – Я говорю: к оружию, господа офицеры!

Его тихий голос вызвал настоящую дрожь во всём теле – не ту, трусливую, что и сильного валит наземь, а ту, что и трусливого, заражённого общим порывом, бросает в штыковую атаку.

   – Перечисляя все невзгоды, вы забыли ещё одно: как раз накануне пропал кадет Заборовский...

   – Пре-едал?! – на этот раз не выдержал юнкер и, разливая чай, обжёг себе руку. – О, чёрт!..

Савинков бросил взгляд:

   – Заборовский не мог предать.

   – Странно, – заволновался Патин, – я потерял его из виду...

   – Очень плохо, что потеряли. Но! Не будем перед последним обедом портить себе аппетит. Поговорим лучше о женщинах. Прошу к столу.

Ранний обед пошёл дальше в мирной и, казалось, невозмутимой беседе о том о сём, а больше действительно о женщинах, – о чём же и поговорить, коль их-то как раз и не было? И когда поверилось, что вот так они и разойдутся, оставив роковое решение по крайней мере на завтра, Савинков встал, оглядел всех присутствующих вдруг потеплевшим взглядом и высказал уже сложившееся в его голове решение:

   – Я выслушал вас, господа. Единственное, в чём вы меня убедили: промедление в нашем деле смерти подобно. Да! Я тоже думал ещё пару дней дать на подготовку. Вижу – нельзя. Надо выступать. Пока, – кивнул он полковнику Бреде, – не подошли ваши любимые латыши. Пока кочегарят на сырых дровах бронепоезда. Пока красные военлёты ищут керосин для своих этажерок. Пока ваши красные пошехонцы, – Патину, – не собрались все на вашей любимой Шексне. И пока вслед за вашей связной... – новый кивок Патину, – не начали хватать и всех остальных. В единственном согласен: что-то не нравится и мне Рыбинск... Где наш любимый доктор? Почему и он не вышел на связь? Вы видели его, Патин?

   – Видел вчера вечером и, ничего конкретного не говоря, просил быть утром наготове. Но проснувшись, даже очень рано, на своей барже, уже не застал его дома. Несчастная Авдюша не могла ничего вразумительного объяснить. Лишь одно: вместе с ним исчез и дорожный саквояж, где петербургский доктор держал все свои ценности и деньги...

   – Да, странно, – не скрыл своего удивления разучившийся удивляться Савинков. – Но! – чуть возвысил он голос. – Доктора – найти. Хотя бы для нашей кровушки... Не морщитесь, господа. Вы хотели бы без крови захватить такой город, как Рыбинск? Со всеми его пристанями? Хлебными и армейскими складами? А главное – складами артиллерийскими? Нет, господа, так не бывает.

Он опять сел за стол в полнейшем общем молчании и докончил совсем кратко:

   – Общее военное командование принимает на себя, конечно, полковник Бреде. Но я – принимаю решение. Сегодняшней ночью. Ровно в два часа. По плану, который ещё раньше представлен полковником Бреде. Тут ничего не могу добавить, полностью доверяю военным. Я только смещаю сроки. Счёт не на дни – на часы. – Он щёлкнул крышкой своего старинного брегета. – Значит?.. Конного нарочного – на Гиблую Гать. Пешим переходом они едва успеют к утру, а с пароходами возиться некогда. Поручик Патин и юнкер Клепиков? Вам – оповестить и отдать мой приказ всем допущенным до этого секрета командирам. Как вы знаете, их четверо – на левом я на правом фланге Рыбинска. Особо – поручику Ягужину: не позднее двенадцати ноль-ноль пусть прибудет сюда.

Он оглядел вытянувшихся, застывших своих помощников.

– Есть вопросы? Нет вопросов, – сам себе и ответил. – Остальные детали согласуйте с полковником Бреде. А мне позвольте несколько часиков поспать. Ночь будет трудная... Трудная. Всё! С Богом, господа.

Квартира была в глухой мещанской улочке, ниже пристаней и дальше от соглядатаев; давно приготовленная, просторная и удобная – с дворовым выходом в глубоченный овраг Черёмы.

Кивнув всем на прощание, Савинков ушёл в задние комнаты. Патин и Клепиков, поговорив с полковником Бреде не больше пятнадцати минут, отправились к командирам четырёх основных отрядов. Патин взял на себя низовье Волги, Клепиков – верховье. К Ване-Унтеру сейчас было рискованно пробираться, а поручик Ягужин сам должен был прийти. Его небольшой кавалерийский эскадрон уже скрытно, лесами, выходил к пригородам Рыбинска со стороны Мологи.

«Что же с Капой? – солдатиком бегая с поручением Савинкова, неотступно, тревожно думал Патин. – Выстрелов на той стороне Волги не слышалось, сдаться без боя Ваня-Унтер не мог, значит... Значит, дело дрянь. Где-то вляпалась глупая Капа...»


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю