Текст книги "Белый конь"
Автор книги: Арчил Сулакаури
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 29 страниц)
– О Ватерлоо мне не напоминайте! Хотя почему же?.. – снова погрузился в раздумья низкорослый. – Я тогда понял, что, возможно, счастье и в самом деле существует.
– Тогда поняли впервые?
– Да, мой друг! А ныне я испытываю полное счастье, я истинно счастлив.
– Слава богу!
– Я часто задаю себе вопрос, отчего я так счастлив, и наконец понял: оттого, что меня нет в живых, оттого, что я умер!
– Как же? Разве вы сейчас не живы?
– Конечно, нет! И вы, и я, мы давно уже покойники!
– Благодарю вас, ваше величество!
– Неужели вы бы захотели жить в другой оболочке? – теперь спрашивал низенький.
– Разумеется, нет!
– Нас уже спас бог от людской неблагодарности. Нас уже не коснется предательство друзей и подданных, измена, которая там… – Низенький вытащил руку из-под мышки и протянул указательный палец к воротам. – Которая там, еще долго будет скрываться под маской показной преданности.
– О, черная неблагодарность!
– Не существует более страшного чувства! Разве не олицетворенная неблагодарность своей рукой поразила Цезаря? Разве не сильные челюсти неблагодарности переломили кости славного Сципиона, изгнанного из отечества? Это я сочинил эпитафию на его могилу: «Неблагодарная отчизна! Ты не удостоишься моего праха!»
– Истинно так, ваше величество!
Низенький горько улыбнулся и продолжал:
– Я избаловал их великими победами, а они не простили мне маленького поражения!..
Долговязый вдруг забеспокоился:
– Ваше величество, не повернуть ли нам назад?
– Назад?
– Да! Пойдемте скорее. К нам приближается Цербер.
– Ах, так? Конечно! Конечно!
Оба поспешно направились к зданию, впереди шлепал низенький, за ним долговязый. Потом они живо одолели пять каменных ступеней, открыли дверь и, не оглядываясь, нырнули в помещение.
К Луке приближался дворник с метлой. Лука от страха так и обмер, растерялся и не знал, куда бежать. Не сознавая, что делает, он быстро пробежал расстояние до каменных ступенек. Так же безотчетно взбежал по лестнице и очутился в длинном коридоре, где солидно прохаживались уже знакомые Луке собеседники, словно преподаватели на большой перемене.
Лука притаился за дверью: снаружи не доносилось ни звука, некоторое время он стоял, прислушиваясь, потом открыл дверь и выглянул во двор. Во дворе никого не было. Он вышел и с опаской огляделся по сторонам.
– Поди-ка сюда! Вот ты и попался, бездельник!
Лука увидел сначала метлу, а потом дворника в старой шинели. Как видно, спрятавшись за дерево, он подстерегал Луку.
Лука хотел было дать тягу, но внезапно почувствовал, что бежать не может, колени у него подкашивались, и он с трудом держался на ногах. Пришлось покориться судьбе. Дворник вцепился ему в плечо тяжелой пятерней и потащил в глубину двора.
– Я больше не буду, дядечка, – дрожащим голосом проговорил Лука, – отпусти меня.
Дворник не слушал Луку, не отпуская руки, вел его куда-то.
– Отпусти меня, дяденька, – снова заныл Лука, – я в школу опаздываю.
– А когда ты сюда забирался, не опаздывал в школу?
– Я ведь ничего плохого не сделал!
Дворник подвел Луку к одной из скамеек и сказал:
– Садись, поговорим.
Лука сел. Старик сел рядом, прислонив метлу к скамье. Лука, естественно, представления не имел, о чем дворник собирался с ним говорить, да это его и не интересовало. Он думал только о том, как бы вырваться из рук этого жуткого старика и смыться отсюда поскорее.
– Чего тебе здесь понадобилось с утра пораньше? Зачем ты сюда забрался? – спросил дворник.
– Не знаю… Ворота были открыты, и я вошел.
– Вот тебе и на! Значит, где увидишь открытую дверь, туда и лезешь?
– Простите меня, я не знал.
– Чего не знал?
– Что нельзя сюда входить.
– А что у тебя с ними общего?
– С кем?
– С теми, которые тут болтались.
– Ничего. Я впервые их вижу. Они и не взглянули на меня, и слова мне не сказали.
– И не скажут. Этот плюгавый – большой гордец, много из себя воображает! Но если он мне попадется, я ему спуску не даю, так он удирает от меня, хвост поджав. Не люблю зазнаек. Если ты человек, так будь человеком, чего пыжишься, как индюк! – Старик грозно поглядел на дверь, за которой недавно скрылись двое в халатах.
Луку эта беседа немного успокоила. Старик оказался не таким уж злым. Но хорошего все равно было мало, потому что время шло, а он как дурак сидел здесь и болтал с дворником. «Наверно, уже второй урок кончается», – переживал Лука.
Тем временем дворник достал из-под шинели пандури, наладил ее, попробовал звук и ударил по струнам. Сначала он спел «Ах, трактор…», потом затянул «Молодой пастух в Шираки».
«Эту песню он не скоро кончит», – с тоской подумал Лука, но другого выхода не было, надо было дослушать до конца. Лука сидел и грустным взглядом провожал всех проходивших по улице. Внезапно его осенила забавная мысль: интересно, что бы подумал Андукапар, если бы случайно заглянул сюда и увидел бы меня? Эта мысль немного развеселила Луку, и настроение у него поднялось.
Дворник допел до конца «Молодой пастух в Шираки», потом встал со скамьи со словами:
– Ну, я пошел, мне некогда с тобой рассиживаться.
Оба направились к воротам деловитой походкой.
Поравнявшись с окном Мтварисы, Лука неожиданно спросил:
– Дядя, а где та женщина, которая здесь жила?
– Где?
– Вот здесь. – Лука указал пальцем на знакомое окно.
– Там никто не жил. Это прачечная.
– Как же нет, я ее знал… Ее Мтварисой зовут, – не отставал Лука.
– Ты меня не учи, я здесь тридцать лет работаю и всех знаю. Какая еще Мтвариса? Это прачечная! – Дворник выпроводил Луку за ворота и сказал на прощанье: – Будет время, заходи! – и запер ворота изнутри.
Некоторое время Лука стоял в растерянности. Он пытался собраться с мыслями, ясно представить тот день, когда проник сюда впервые и увидел Мтварису, стоявшую у окна. Лука все прекрасно помнил. Он даже голос Мтварисы услышал. Но все-таки усомнился: «Может, мне все это померещилось? Может, Мтварисы и вправду нет на свете?»
Только теперь он вспомнил, зачем шел сюда, и направился к Куре. Конопатого Альберта не было. Если даже он и приходил, вряд ли стал бы ждать так долго.
День был серый, холодный, с Куры дул ледяной ветер.
Глава десятаяДатико Беришвили еще раз предложил тете Нато обменять квартиру. На сей раз посредницей он выбрал Эмму, сестру Коротышки Рубена. Эмма была черноволосая хорошенькая женщина, круглолицая и пухленькая. В свое время многие парни на нее заглядывались, но, несмотря на их настойчивое внимание, Эмма замуж не вышла и теперь жила вместе со своим братом на первом этаже, рядом с Датико Беришвили.
Тетя Нато, как и следовало ожидать, Эмму тоже выпроводила с отказом: пока я жива, сказала она, никому эту квартиру не отдам, и передай этому бессовестному, чтобы он меня больше не тревожил. Эмма, в отличие от старого чувячника, все же старалась уговорить старушку, но у нее ничего не получилось, и ей пришлось уйти несолоно хлебавши. После ухода Эммы тетя Нато разнервничалась. Весь день она ворчала, проклинала Датико Беришвили и тех, кто придумал войну, обрекая людей на муки и страдания.
– Надо держать ухо востро, Лука! Ты видишь, как себя ведут некоторые?! Вместо того чтобы протянуть нам руку помощи, – обратилась тетя Нато к племяннику, подняла глаза к потолку и перекрестилась: – Господи, только бы вернулись живыми моя сестра и зять, а там я сама рассчитаюсь с теми, кто не уважает честь нашей семьи!
Лука убежал в другую комнату, чтобы не слышать голоса тетки, и украдкой утер слезы. В одиночестве он долго размышлял и мечтал о возвращении родителей. Он ясно представлял себе тот день, когда вернувшийся с фронта отец сквитается с Датико Беришвили, хотя и не до конца понимал, в чем заключалось неуважение к чести их семьи.
В тот же вечер, когда Андукапар услышал от Луки, что Датико Беришвили опять присылал человека для переговоров по поводу обмена, он грустно улыбнулся, продолжая клеить пакеты. Лука, облокотясь на стол, следил за движением тонких пальцев Андукапара. Пальцы с удивительной быстротой и ловкостью складывали и склеивали края бумаги. С такой же скоростью росла стопка пакетов, уложенных в правом углу стола.
На столе мерцала маленькая керосиновая лампа.
– Люди прикованы друг к другу тяжелой цепью необходимости, – сказал Андукапар, – тяжелой цепью нужды… к сожалению, это так… Степень человеческих взаимоотношений определяется тем, насколько мы нуждаемся друг в друге. Видишь, что происходит? Я тебя считаю своим другом и в то же время нахожусь в добрых отношениях с тем человеком, который хочет навредить вашей семье. По правилам я должен наплевать на все и швырнуть эти пакеты в лицо Датико Беришвили. Но я не только не сделаю этого, а улыбнусь ему, если он сейчас войдет сюда, и подам ему руку. При этом я буду польщен, что он изволил меня посетить. Почему? А потому, что мое существование зависит от этого человека. Вот так. В свою очередь, Датико Беришвили тоже от кого-то зависит и к кому-то прикован, тот прикован еще к кому-то, и так до бесконечности тянется эта тяжелая цепь.
Андукапар помолчал, дал рукам отдохнуть, потом сказал:
– Впрочем, такие отношения не имеют никакой ценности: пропадает необходимость, безболезненно распадается цепь. Драгоценны только истинная любовь и дружба, верная, бескорыстная, вот такая любовь, которой я люблю тебя, или такая дружба, как у нас с тобой. Ведь ты ничего не ждешь от меня? Да и что с меня взять – с получеловека?!
Лука снова расчувствовался и решил уйти. Но кое-как сдержался и не расплакался. Ему стало до боли жаль друга, он никогда об этом не задумывался, только сейчас ему дали понять и прямо сказали, что Андукапар – получеловек. Он почему-то пристыженно смотрел на него, полулежащего в кресле с велосипедными колесами, в свою очередь, с печальной улыбкой взирающего на собственные руки, недвижно застывшие на бумаге для склеивания пакетов.
– Ты понял, что я тебе сказал?
– Не знаю…
– Если хочешь, я растолкую.
– Нет, не хочу, я все понял. – Лука, конечно, не очень хорошо понимал, о чем говорил Андукапар.
– Необходимость сковывает людей тяжелой цепью, дружба – невидимыми нитями; но у этой невидимой нити все же есть один недостаток: то, что она невидима. Она может порваться так, что ты этого не заметишь до конца жизни. – Андукапар на время умолк, потом заговорил снова: – О-о, это ужасно!
Опять наступило молчание. На этот раз его нарушил Лука.
– Андукапар, существует ли на свете счастье?
– Почему ты об этом спрашиваешь? Откуда появилась вдруг у тебя такая мысль? – улыбнулся Андукапар.
– Не знаю…
– А все-таки?
– Просто так, мне интересно.
– Этот вопрос так стар, что даже немного попахивает банальностью. На этот вопрос всегда отвечают вопросом: сначала надо выяснить – что такое счастье? То, что является счастьем для тебя, для другого может оказаться бедой. Счастье – сложное понятие, и поэтому оно мучает нас на протяжении веков…
В этот момент Андукапара прервал осторожный стук в дверь.
– Войдите! – крикнул Андукапар.
Дверь отворилась, и в комнату вошел Коротышка Рубен, безбородый, с посиневшим от холода сморщенным личиком.
– Здравствуйте!.. – Он снял кепку и снова надел ее. – Я должен забрать пакеты… Ты все сделал?
– Сделал, – ответил Андукапар.
– Это все? – спросил Коротышка, взглянув на стопку пакетов.
– Нет, еще под столом.
Лука влез под стол и вытащил две большие пачки.
– Отлично поработал! – похвалил Рубен.
– Да ничего.
– Сколько здесь?
– Не знаю, не считал.
– Я сам сосчитаю. Ты мне доверяешь?
Андукапар улыбнулся и развел руками: какой, мол, может быть разговор!
– Вы слышали новость? – с ехидной улыбкой спросил Коротышка.
– Нет. А что случилось? – заинтересовался Андукапар.
– Иза пропала.
– Иза?
– Да! Вчера не вернулась домой и сегодня не появлялась.
Андукапар почему-то посмотрел на Луку и снова уставился на Рубена.
– Дядя Ладо с ума сходит. Всю ночь не спал и сегодня целый день по улицам рыщет, – продолжал Коротышка.
– Может, она ушла к матери? – высказал подозрение Андукапар.
– Дядя Ладо тоже так сказал. Но никто не знает, где живет ее мать.
– Надо сообщить в милицию.
– Сообщили. Они тоже ищут.
– Как бы с ней чего не случилось. Жалко. Такая славная девочка.
– Славная, но углядеть за ней трудно.
– Почему?
– Да потому, что она все норовит сбежать.
– Куда ей бежать?!
– Не будь здесь Луки, я бы тебе сказал.
– Ты не думай, что Лука маленький, он больше нашего понимает.
– Эту девчонку, хотя и свяжешь, все одно не удержишь, – тоном опытного человека заявил Коротышка. – Меня не обманешь, у нее все тело так и горит.
– Это верно, – подтвердил Андукапар.
– Я знаю, оттого и говорю. С ней бы наши ребята справились, но где они?! – Коротышка помолчал и добавил: – Пришло извещение о смерти Пето.
– Что ты говоришь!
– И Пето погиб, и Джибо.
– Да!
– Пропади оно все пропадом, какие ребята погибли!
– Эх, – вздохнул Коротышка, взялся за обе пачки и потащил их к дверям.
– Давай я помогу тебе, – предложил Лука.
– Не надо, я сам справлюсь.
Коротышка ушел. Лука прикрыл дверь и вернулся к столу. Худой и бледный, откинувшийся на спинку своего кресла Андукапар, с закрытыми глазами, при свете лампы, был похож на покойника. Лука не вынес тишины и на цыпочках вышел из комнаты.
На балконе было темно и холодно. Лука быстро заскочил в галерею.
– Кто там? – спросила из комнаты тетя Нато.
– Это я, Лука!
И в галерее, и в комнате было так же темно и холодно, как на балконе. Тетя Нато уже лежала в постели, хотя еще не было и восьми.
– Холодно, правда?
– Да, очень.
– Ты тоже ложись и согреешься.
– Мне не хочется ложиться.
– Замерзнешь.
– У Андукапара теплее.
– Тогда оставался бы у него. Зачем сюда спешил?
– Не знаю. – Лука на ощупь отыскал вешалку и снял пальто.
– Что ты там ищешь?
– Ничего. Пойду опять к Андукапару.
– Ладно. Только не засиживайся допоздна.
Лука накинул пальто и вышел на балкон. Он и не думал возвращаться к Андукапару, а подошел к перилам и выглянул во двор. Двор, как и весь город, был окутан холодной и молчаливой мглой. Эта мгла была совсем близко, настолько близко, что прикасалась к Луке своей холодной шерстью и прикрывала ему глаза своими пухлыми ледяными лапами. Луку будоражило какое-то неясное беспокойство, растревоженный, он не находил себе места. Держась за перила, спустился по лестнице и вышел во двор. Тьма и безлюдная тишина пугали и в то же время затягивали в себя, как трясина. Тьма как будто что-то сулила ему, обещала объяснить необъяснимое, раскрыть неведомое. Но сердце все же колотилось от страха, и в темноте ему мерещились люди в серых халатах. Они парами разгуливали по двору, мирно беседовали, удивительно схожие друг с другом походкой, жестикуляцией и белыми штанинами кальсон, выглядывающими из-под халатов.
Так же на ощупь Лука добрался до голубятни Рубена. Не отпуская рук, взглянул на галерейку дяди Ладо – окна были слабо освещены. Видно, в комнате горела лампа, и ее тусклый свет просачивался в галерею. От любопытства и волнения у Луки бешено стучало сердце. Ему очень хотелось знать, что происходило там, в комнате дяди Ладо. Хотя, судя по этому замерзшему бледному огоньку, ничего значительного там не происходило. Должно быть, Изу так и не нашли, и дядя Ладо еще не вернулся.
– Мальчик, поди сюда на минутку! – окликнул Луку голос, раздавшийся где-то совсем близко.
Несмотря на то что эти слова были произнесены негромко, почти шепотом, Лука вздрогнул, и ноги у него подкосились. Внезапно его охватила дрожь, и он с трудом удержался, чтобы не упасть. Хотя женщина обращалась к нему по-русски, ему показалось, что его звала Мтвариса.
– Не бойся, мальчик…
– Кто ты? – спросил перепуганный Лука, успев, однако, подумать: «Откуда она узнала в такой темноте, мальчик я или взрослый».
– Я скажу, скажу, кто я… Только не кричи. – По-видимому, женщина сидела под липой, а может, стояла.
Луке показалось, что там же на столе пристроилась кошка и таращит на Луку свои круглые глаза.
– Хорошо, – сказала женщина. – Если ты боишься, не подходи. Мне все равно, там ты будешь стоять или подойдешь сюда. Единственным благом одарил меня господь: я днем и ночью вижу одинаково, одинаково различаю предметы – сейчас я вижу, как испуганно ты на меня глядишь. Ты боишься меня, но говорю тебе – не бойся. Я добрая, может, я добрее всех на свете, в моей душе нет ни капли злобы. Я только что привела вашу соседку Изу, которую куда-то тащили двое пьяных. Сама она тоже была пьяна и ничего не соображала. Я вырвала ее у пьяных и привела сюда. Она была настолько пьяна, что с трудом нашла собственный дом. Но разве люди ценят добро? Я спасла им дочь, привела ее нетронутую, в целости-сохранности, а вместо благодарности старики выгнали меня, как уличную бродяжку. Не дали мне слова сказать. Наверно, решили, что я ее подруги и все эти дни провела с ней вместе. Я совсем не знаю Изу, сегодня я ее встретила совершенно случайно… – Женщина замолчала, и в темноте еще раз сверкнули кошачьи глаза.
Луку немного успокоил рассказ женщины, но подходить ближе он все же не решался.
– У меня к тебе одна просьба, мальчик. Мне негде ночевать, может, кто-нибудь приютит меня на ночь. Сегодня очень холодно, и, если я останусь на улице, я замерзну. А завтра я пойду своей дорогой. Я думала, что они из благодарности хотя бы разрешат мне переночевать у них, но они захлопнули дверь у меня перед носом. Они были так встревожены и рассержены, что даже не взглянули на меня… Неужели в таком большом доме не найдется уголка для одного человека? Я беженка, почти всю Украину пешком прошла… – Женщина замолчала так неожиданно, словно вдруг потеряла голос.
– Хорошо, – сказал Лука, – я сейчас пойду и скажу тете, если она разрешит, я позову тебя, подожди немного!
– Конечно, подожду, куда же я денусь. Я отсюда никуда не пойду. На улицу выходить уже нельзя.
– Если тетя не разрешит, я могу сказать своему другу. Пойдешь со мной?
– Конечно! У меня нет другого выхода.
– Пошли.
Лука по звуку шагов определил, что женщина приближается.
– Дай мне руку, – сказала она, – тебе, наверно, трудно идти в темноте.
Лука вытащил руку из кармана пальто и протянул женщине.
– Идем сюда.
– Куда, к лестнице?
– Да, к лестнице.
Лука почему-то думал, что у женщины будет холодная, замерзшая рука. Он, словно слепец, доверился широкой и теплой ладони. Подойдя к лестнице, он высвободил руку и бегом взбежал наверх. На первом этаже он задержался, оглянулся в темноту и побежал дальше. В комнате Андукапара по-прежнему мерцала лампа. Лука остановился у двери и подождал незнакомку. Ждать пришлось недолго, вскоре на балконе вырос высокий силуэт. Лука был поражен, он не мог себе представить, что она такая высокая или что у такой рослой женщины может быть такой тихий и спокойный голос.
Женщина остановилась возле лестницы и прислонилась к столбу.
– Я сейчас, – сказал Лука и осторожно открыл дверь.
Андукапар взглянул на него искоса и улыбнулся. Стол был уже убран, и Андукапар читал при свете лампы.
– Это ты, Лука, а я думал, ты пошел спать.
Нет. Я был во дворе.
– Во дворе? Что тебе там понадобилось?
– Не знаю…
– Ишь, шакаленок, и чего это ты бродишь ночью?
– Андукапар, там одна женщина, ей негде ночевать.
– Женщина? – удивился Андукапар. Схватился рукой за правое колесо и повернул кресло к дверям.
– Она говорит, что привела Изу. Случайно встретила на улице. Какие-то пьяные мужчины хотели ее увести, а она не пустила.
– Нет! Этот человек сведет меня с ума! Она что, тоже пьяная?
– Нет. Если ты не можешь ее приютить, я разбужу тетю Нато.
– А ну приведи ее, посмотрим, что это за птица!
Лука открыл дверь, женщина стояла на том же месте, прислонясь к столбу.
– Войдите! – позвал ее Лука и посторонился, пропуская ее в комнату.
Незнакомка вошла.
– Здравствуйте! – поздоровалась она и закрыла за собой дверь.
Женщина была в старых, стоптанных сапогах и таком же старом ватнике, голова ее была так низко повязана белым платком, что казалось, будто она обрита наголо. Войдя в комнату, она огляделась по сторонам, потом взглянула на Луку и улыбнулась.
– К сожалению, я попала в мужское общество. Если я останусь здесь ночевать, это, наверное, будет неудобно и для вас, и для меня.
– Садитесь, если вам в самом деле негде ночевать, мы что-нибудь придумаем.
Спасибо.
– Снимите ватник… Здесь не так уж холодно.
– Конечно… только…
– Не стесняйтесь… Чувствуйте себя как дома.
– Спасибо.
– Лука, поухаживай.
Лука взял ватник и повесил у дверей на железную вешалку. Обернувшись, он увидел, что незнакомка стоит возле мраморного умывальника с овальным зеркалом. Она сняла с головы белый платок, и густые, черные как смоль волосы рассыпались по ее плечам. Потом она нерешительно направилась к столу, выдвинула стул и села, сложив руки на коленях. Лука заметил, что Андукапар не сводит с женщины удивленного взгляда: он смотрел на гостью и молчал, словно язык проглотил.
– Ну, я пошел, – сказал Лука.
– Куда же ты? – спохватился Андукапар. – Поставь на керосинку чайник. Мы же должны чем-нибудь попотчевать гостью. Снимай пальто!
Лука снял пальто и захлопотал: зажег керосинку и поставил чайник.
Андукапар наконец оторвал взгляд от женщины, рассеянно прокатился взад-вперед по комнате и снова подъехал к столу.
– Может, мне в самом деле неудобно здесь оставаться? – спросила женщина.
– Нет-нет… – ответил Андукапар.
– Знаете что, если…
– Мне кажется, нам пора познакомиться. Это Лука, я – Андукапар, а как вас зовут?
– Богдана… Богдана Вайда.
– Судя по имени и фамилии, вы должны быть украинкой.
– Да! Я родилась и выросла в Бориславле.
– Вы, наверно, беженка.
– Да.
– Поселились в Тбилиси?
– Нет, в Мцхета.
– Значит, вы и работаете в Мцхета?
– Как вам сказать… В наше время это может показаться странным… Что поделаешь… Я монашка.
– Монашка?
– Да.
– Разве в Мцхета есть действующий монастырь?
– Конечно.
– Я не знал. Где он расположен?
– Прямо над станцией, по ту сторону железной дороги. Если ехать отсюда, то слева. Он скрыт горами и снизу не виден.
– А в Бориславле вы тоже были монашкой?
– Нет. Я закончила техникум и работала счетоводом в ткацкой артели.
– Что же вас вынудило здесь стать монашкой?
– Я пошла за своей теткой в тыл, за тетей и ее подругами… Они все монашки. В страшных муках добрались до Грузии… Такое перенесли, что лучше не вспоминать. Приехали совсем больные. Как только я немного оправилась, меня постригли в монахини.
– Почему вы согласились?
– Потому что не видела другого выхода. Единственный путь к спасению души я видела в боге… Вам никогда не понять, что я перенесла.
– Конечно, не понять, но представить могу.
– Трудно.
– Знаю, что трудно.
– Если вы не вернетесь к утру, ваши, наверное, будут горевать.
– Наверно… Но дело в том, что я ни завтра, ни послезавтра не собираюсь туда возвращаться.
– А когда вы туда вернетесь?
– Никогда!
– Никогда?
– Никогда!
– Почему?
– Я не могу там жить.
– Но вы же говорили, что видели в боге единственное спасение?
– Я и сейчас так думаю, но для этого монастырь вовсе не обязателен. Кроме того, я не могу подчиниться некоторым христианским догмам. Я их не проверяла в жизни, хотела принять их на веру, но все время чувствовала и сейчас ощущаю по отношению к ним внутреннее сопротивление, и это ранит мне душу.
И что же вы собираетесь делать?
– Наверно, найду какую-нибудь работу. Только не в Мцхета. Там наши отыщут меня и вернут обратно.
– Чайник вскипел! – вполголоса сообщил Лука.
– Прекрасно! Накроем стол и пригласим гостью, посланную нам богом! – улыбнулся Андукапар и быстро покатил свое кресло к буфету.
– Я вам помогу, – встала с места Богдана.
– Да у нас нет ничего такого, чтоб потребовалась ваша помощь.
– Тогда я хотя бы вымою руки, с утра не умывалась.
– Лука, есть вода в умывальнике?
– Есть, я недавно наливал.
Богдана направилась к мраморному умывальнику. Прежде всего она заглянула в зеркало и поправила волосы. Потом взяла обмылок стирального мыла и начала мыть руки. Андукапар и Лука тем временем накрыли стол: три тарелки, три чашки, три ложки и сахарница. Богдана вытерла руки полотенцем и вернулась к столу.
– Мы забыли чай, – сказал Андукапар, взглянув на стол.
Лука принес фарфоровый чайник и разлил заварку по чашкам.
– А ну-ка, загляни в сахарницу, Лука, осталось ли там что-нибудь?
Лука снял с сахарницы крышку и заглянул в нее.
– Три «подушечки».
– Ты видишь, как справедлив бог, – улыбнулся Андукапар и взглянул на Богдану, потом повернулся к Луке. – Мы с тобой ни за что бы не поделили эти три «подушечки». Мы даже могли бы поссориться из-за них, а теперь нас как раз трое.
Лука отставил чайник и задул керосинку. Из керосинки пошел дым, и комната наполнилась едким запахом керосина.
– Какой плохой керосин! – сказал Андукапар.
Все трое принялись за чай. Все трое осторожно откусывали конфету и запивали горячей, ароматной жидкостью.
