Текст книги "Собрание сочинений. Том 6. На Урале-реке : роман. По следам Ермака : очерк"
Автор книги: Антонина Коптяева
сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 36 страниц)
Воспоминания о совместной работе на Севере подобны воспоминаниям фронтовых друзей. Куда же уйти от всего этого коренному северянину? Что для него бездорожье, комары и болота? Особенно если даны средства ополчиться против них.
Не мудрено, что Антонина Григорьева – уроженка Сибири и дочь красного партизана – стала председателем районного Совета в Сургуте на большой Оби. Однако не за прекрасные голубые глаза ее избрали. Надо было много учиться и работать, чтобы заслужить доверие людей.
Сейчас у нее – председателя окрисполкома – еще больше забот. Одна из них – благоустройство Ханты-Мансийска.
Город растянулся далеко, оседлав горный перевал, отделяющий центр на Оби от пристани древнего Самарова, дома которого и рыбоконсервный комбинат расположены под кручей на берегу Иртыша.
О росте своих окружных городов: Урая, Нефтеюганска, Сургута, Горноправдинска – Антонина Григорьева говорит со сложным чувством гордости и зависти.
– Что мешает так же бурно расти Ханты-Мансийску?
Председатель окрисполкома не удивляется наивности вопроса: не всем ведь известно, что городские бюджеты составляются из отчислений местной промышленности и за разработку природных богатств своего района. А окружной центр отдален от нефтяных площадей.
– Один из самых знатных наших людей буровой мастер Семен Никитович Урусов, – сказала Григорьева, как будто уклонившись от ответа. – Урусов пробурил скважину номер шесть у реки Конды на шаимской структуре, открытой геофизиками методом речной сейсморазведки (у нас геологи посуху не ходят!). Так вот эта шестая скважина дала в тысяча девятьсот шестидесятом году первую промышленную нефть, а Семен Урусов, Герой Социалистического Труда, навсегда вошел в историю нашего края. Помимо того, что он явился первооткрывателем, его бригада через два года добилась самой высокой в стране проходки в разведочном бурении.
А неподалеку от шаимских скважин-первооткрывательниц, на месте крохотной деревушки, где жили лесорубы, вырос за несколько лет город нефтяников Урай. В нем живет больше двадцати тысяч человек. Конечно, электричество, водопровод, многоэтажные дома с паровым отоплением, настоящие мостовые. Все, как полагается. И сколько других таких городов появилось в округе! Для нас это особенно наглядные перемены в биографиях людей и нашего края. Все благодаря открытию нефти. В самом Ханты-Мансийске нефти пока нет, значит, и отчислений за богатства недр мы не получаем. Кое-что строим. Неплохо, немало строим, но нужно очень многое.
Автобус мчится по улице, идущей по нагорью с уютно поставленными среди пихт и кедров деревянными домиками. Вон водовоз, окруженный хвостом очереди. Женщины, покачивая ведрами на коромыслах, шагают в гору. Бегут им навстречу, размахивая пустыми ведрами, ребятишки, семенят старики.
– Нет водопровода! – В голосе Григорьевой досада, на лице румянец смущения, будто она сама виновата в том, что сибирячки носят воду на своих плечах.
А впереди – далеко видный из окна автобуса, раскинулся Ханты-Мансийск, широко разбежались зеленые в центре улицы, светлеют стены новых каменных зданий, деревянные теснятся по окраинам и возле протоки, где горбится мост.
– Народ ханты раньше назывался остяками, а манси – вогулами. В Самарово ставился летний чум князя Самара. Наши охотники и сейчас зимой пушнуют, а летом по тропам на оленях – сюда, – говорила Григорьева, поминутно прерывая свои рассказы о крае, чтобы показать нам то новое здание кино, то универмаг, то педучилище, где готовятся для нужд округа восемьсот учителей.
На улице Мира административные здания окружены посадками берез. Весело толпятся березы и в городском парке. Как заведено, во всех здешних молодых городах отдельными кварталами красуются поселки геофизиков, на которые мы смотрим теперь с особым уважением, строителей, авиаторов. До прошлого года воздух принадлежал гидросамолетам; зимой они садились на луга, летом – на реки. В 1969 году появился настоящий аэродром круглогодового действия.
Ан-2 и Ли-2 – великие труженики тайги, как и все вертолеты от Ми-1 до гигантов Ми-6 и Ми-8, которые в здешних условиях, точно слоны в джунглях, тащат тяжести – оборудование вышек, машины, сбрасывают десанты рубщиков, топографов, геофизиков.
Смотрю на разгоревшееся миловидное лицо председателя окрисполкома, пытаюсь вообразить сложность, огромность и многообразие ее работы. Чудесно то, что этот председатель – женщина, принадлежащая половиной своего существа племени ханты, и то, что она не исключение, а одна из «ста тысяч других в России», но не «простая», а, как и остальные, замечательный работник, выращенный Советской властью.
После осмотра города и краеведческого музея Григорьева завезла нас в контору треста геофизиков. Она ими гордится, а мы очень заинтересованы: ведь все представление о работе геологов нарушено тем, что здесь они «посуху не ходят». Как же иначе? Я сама прошла пешком по таежным тропам не одну тысячу километров и в Якутии, и на северо-востоке, по Магаданскому краю, и в родной Дальневосточной тайге. Отлично знаю условия работы поисковых партий. Знаю и сейсмическую разведку в нефтяных районах Башкирии и Татарии. Но все это на твердой земле. На Нефтяных Камнях в Баку знакомилась с тружениками морской нефти: скважины на эстакадах, проявления нефти и газа среди морских волн… Но как идет разведка на реках, в таежных болотах и озерах, где даже признаков нефти нет?
Едем по нагорью, по светлой сухой дороге среди чудного чистого пышнолапого леса (это все в черте города), и вдруг прогал среди густющих островерхих елок, и взгляд тонет в далеко и широко разлитой сказочной сини, спорящей с голубизной яркого северного неба. Это не Обь, не Иртыш, а, как здесь говорят, заливные сора. Перед нами Самаровский сор – покрытые водой луга, на которых весной гуляет, жирует, нерестится рыба.
На юру, где вольный ветер разгоняет полчища комаров, стоит контора геофизического треста. Управляющий трестом инженер-геолог Виталий Степанович Щербинин, высокий, стройный красавец, из своих тридцати восьми лет пятнадцать провел на Севере и в Тюмени, за исключением одного года командировки в Сирию. Жена его – тоже геофизик здешнего треста. Двое сыновей (десяти и тринадцати лет) родились на тюменской земле.
– Наша основная задача? Изучение земных недр и подготовка структур к глубокому бурению, – говорит Щербинин, разместив писателей в своем большом кабинете, простом, чистом, прохладно-уютном, с затянутыми марлей форточками. – У нас двенадцать разведочных партий, в которых работает тысяча триста человек, причем триста из них инженеры и техники. Люди едут сюда, стремясь к первооткрытиям; многих привлекает природа здешних мест. Для охотника – лучших не может быть! Мы выходим в поле, как говорят геологи, в начале декабря, когда промерзают болота, позволяя ехать куда угодно. Это для нас лучшее время. И тайга в зимнем уборе очень хороша. Основной транспорт – трактора и вездеходы, которые везут оборудование, а также вагончики-балки, где живут рабочие. Бурим скважины до двадцати пяти метров глубиной без применения раствора.
– А речная сейсморазведка?
– Речная – летом. У нас работают четыре сейсмические партии… По предложению начальника геофизической партии Александра Ксенофонтовича Шмелева в Тюмени родился совершенно новый метод для выявления подземных структур. Раньше в летнее время вести работы было невозможно, и вот Шмелев решил использовать речные пути. Он предложил сделать длинный плавучий бон из бревен, разместить на нем сейсмическую косу, свитую из проводов, и сейсмоприемники, а вдоль бона пропустить стальной трос и передвигать его буксирным катером, на котором устроить сейсмостанцию. Бурить гидромонитором, опускать взрывчатку и взрывать. Просто, и результаты хорошие. У нас нет ни одной речки, где бы мы не провели такую разведку, а теперь этот метод принят всеми нефтяниками страны. Он помог нам открыть нефть Шаима и Мегиона, газ Тазовского и Пуровского районов.
Щербинин просто расцвел, как маков цвет, рассказывая о своей работе…
– Выявляем структуры, а потом на них буровики открывают три-четыре месторождения нефти. Если вы в детстве мечтали об открытии кладов, то легко поймете состояние разведчика, получившего свой первый нефтяной фонтан. Всю душу после того вложит в поиски.
– У нас освоен еще один оригинальный метод разведки – сейсмозондирование с помощью самолетов. «Доводил» этот метод в районе Тобольска и Ханты-Мансийска Евгений Васильевич Сутормин. Методика простая: зондаж, взрыв и запись.
Как это делалось? Выбирали по карте места посадки: для самолетов Ан-2 – озера, которых у нас предостаточно, для вертолетов настилали на болотах площадки вроде квадратных плотов. В самолете или вертолете монтировалась сейсмостанция, а на другом завозилась бригада, гидромонитор для бурения скважины, взрывчатка и надувные лодки. Мы первые предложили сбрасывание сейсмостанции на зонд с вертолета контейнерами. До этого взрывы были риском для жизни людей.
– Вы тут на каждом шагу взрывы устраиваете!..
– Приходится. Территории у нас громадные, и на карте надо отметить множество точек, чтобы без бурения была известна глубина до отражающего горизонта. И чтобы каждая точка была не дальше десяти километров от другой. Метод сейсмозондирования совершенствуется до сих пор, но мы уже выявили им на земле Тюмени Шухтунгортскую зону поднятий, Красноленинский, Сургутский, Нижневартовский, Салымский и Ляминский своды. Есть ли нефть или газ в каждом таком своде, покажет только глубокое бурение, но без наших поисков буровики работали бы вслепую. Так и было, когда здесь бурились наобум дорогостоящие и, как правило, пустые опорные скважины, создавшие вначале плохую славу Тюмени. А с развитием геофизических работ все пошло по-иному. Судите сами. Сейсмозондаж помог площадной сейсморазведке правильно ориентироваться в Сургутском и Мегионском районах, что дало возможность открыть Южно-Балыкские, Западно-Сургутские, Ватинские и Северо-Покурские месторождения нефти. Так мы создали фронт широкого наступления для буровой разведки в Тюменской тайге и в тундре.
Мы слушали Щербинина и думали о том, какие сильные, богатые тылы, сколько средств и техники нужно для такого наступления. Тут действительно нет условий для обычной поисковой партии, работающей в летнее время. Все упрятано на дне под тысячеметровой толщей осадочных горных пород, заросшей сверху дремучей хвойной тайгой, непролазной щеткой мелкого колкого леса, затянутой болотными зыбунами или покрытой неоглядными «сорами».
Лет десять назад по таежному зимнику сюда на помощь тракторам пришли вездеходы и тягачи. Их путь преграждали тысячи капризных таежных рек и речушек с коварными ловушками наледей, с купаньем поневоле в морозы, доходившие до пятидесяти градусов; дымящиеся густым паром полыньи и зыбкий лед возле них на Иртыше и Оби, богатых подводными ключами «живунами». А незамерзающие гнилые болота? А дремучая, кондовая тайга, где без топора шагу не ступить?
Потом на смену вездеходам пришли тяжеловозные вертолеты. Это было великое событие в условиях бездорожья. У буровиков сразу появилась дерзкая мысль – использовать вертолет Ми-6 для перевозок буровых установок, но конструктор Миль сказал, что вертолет берет на подвеске только восемь тонн. Пришлось спешно по конкурсу конструировать в 1958 году установку из блоков, весящих не более восьми тонн. Опытные перевозки проводились в районе Волгограда, где завод «Баррикады» делал эти блоки. Но только летом 1963 года впервые перебросили по воздуху буровую установку, в целом весившую сто шестьдесят тонн, и тысячу тонн материалов для бурения.
Пионер этого замечательного дела тюменский летчик И. Т. Хохлов, теперь Герой Социалистического Труда, человек, казалось, не ведавший страха и усталости. Да и все летчики, работающие в тюменской тайге, исключительно смелые люди, безотказно и отлично выполняющие любые поручения. Благодаря их работе были открыты месторождения нефти и газа. Вертолеты стали лучшими боевыми друзьями разведчиков. Они завозили бригады рабочих, сбрасывали в контейнерах все необходимое для подготовки взрывов, вплоть до сейсмических станций. Они же помогали потом ставить на разведанных точках буровые вышки. Сейчас авиагруппа стала самостоятельным управлением, задачи которого растут с каждым годом и по объемам, и по сложности.
Мы ушли от Щербинина с теплым чувством к этому сибиряку, образованному, интересному человеку, который уже полтора десятка лет отдал работе в тайге и стремится только к одному – сделать как можно больше.
По документальным фильмам и книгам мы уже познакомились со многими тружениками тюменской тайги. Замечательно то, что они не только открывают газ и нефть, но и пишут о своих поисках. Особенно интересен сборник очерков «Разбудившие землю», выпущенный Средне-Уральским книжным издательством в 1965 году. Общественный редактор и один из авторов его Ю. Г. Эрвье. Очерки написаны геологами, транспортниками, геофизиками, писателями и журналистами Тюмени.
Получилась живая, увлекательная книга, потому что создавали ее люди, влюбленные в свое дело. «На Тюменский Север идет новая жизнь, – пишет А. Г. Быстрицкий, теперь заместитель начальника Тюменского геологического управления. – Был бы жив академик И. М. Губкин! Это он еще в 1932 году на Уральской сессии Академии наук СССР утверждал, что на северо-восточных склонах Уральского хребта должна быть нефть. И вот свершилось!.. Березово. Тринадцать лет прошло с момента первого свидания с ним. А кажется, только вчера это было. Представляю себя на том далеком островке пережитого. Вижу лица товарищей, друзей, с кем было все сначала: и первая ночевка в не обжитом геологами сибирском углу, и первый рабочий запоздалый рассвет, и огорчения, и первый успех».
Это ему, Быстрицкому, прибывшему из Тюмени в райцентр Березово на Северной Сосьве с заданием организовать «первую березовскую партию глубокого бурения», мы обязаны случайным открытием газа на притоке Сосьвы, таежной речке Вогулке, когда грандиозный газовый фонтан, бушевавший потом неукротимым извержением огня около семи месяцев, тряхнул поселок, в котором закончил в ссылке свои дни Александр Меншиков.
В 1965 году в Березовском районе было открыто уже несколько месторождений газа. «На ладони вся жизнь. Вдали от столиц, от больших дорог… Жалею ли об этом? Нисколько… Я люблю свою профессию. Горжусь ею. Имей я в запасе еще жизнь, начал бы ее так же», – пишет Быстрицкий.
О том, как в 1960 году проторили дорогу в пятьсот километров от уральского городка Ивдель в мансийские поселки Шухтунгорт и Хангокурт, рассказывает в своем очерке начальник транспортного цеха В. С. Пономарев. Строительство железной дороги Ивдель – Обь тогда только начиналось, и надо было срочно проложить зимний путь – «трассу жизни» – для тракторных и вездеходных обозов, которые повезут в тайгу буровое оборудование и продукты для разведчиков. Просеки, покрытые пнями. Совсем нетронутая глухомань. Завалы. Полузамерзшие болота. Одна речка хуже другой. И названия у них каверзные: Эйтья в гористых берегах, Ух, Эсска, которую прозвали «эсэсовкой» после того, как восемнадцать часов вытаскивали из нее ушедшую под лед машину.
Нырял в воду и зацеплял трос за крюк при морозе тридцать градусов тюменский корреспондент Евгений Ананьев. Повторять эти моржовые нырки ему пришлось несколько раз, пока не удалось завести «легкость» как следует.
Ананьев уже выступал вместе с нами перед читателями, но мы не знали, что он так, можно сказать, геройски действовал, когда писал первую книгу о нефтеразведчиках Сибири, хотя со своей устрашающей кудрявой бородой и лохматой шевелюрой он выглядит настоящим таежником-землепроходчиком. Очень дорого узнать о собрате по перу что-нибудь хорошее!
«И опять лесные дебри и речки: Тах, Пурдан, Ем-Юган, – пишет Пономарев. – Лежневки из лапника. Мосты. Тяжелая работа – врубаться в лесную чащу. Километр за километром».
«Разбить лагерь» – до чего, казалось бы, просто. Впрочем… Представьте себе позднюю ночь. Темно, тощая луна едва проглядывает сквозь густой хвойный потолок. Заметно морозит, даже в меховых костюмах пробирает дрожь. За день непрестанного пути, усиленного «физзарядкой» на переправах, завалах и всяких прочих препятствиях, все изрядно устали. И надо еще… Ох, много еще надо сделать, чтобы впервые уголок нехоженой тайги приобрел обжитой вид!
Является автором сборника и Н. В. Мизинов – главный геолог Тюменской комплексной экспедиции. Он тоже вспоминает, как вездеходы проложили первую сухопутную дорогу в верховья бассейна реки Конды, где, по предложению Ю. Г. Эрвье, организовали группу поисковых партий. Это был героический рейс. Игримская разведка в ту зиму из-за недостатка оборудования стояла на грани прекращения работ. Но отряд пробил дорогу, и по его следам пошли колонны грузов.
Хорошо написаны очерки «Необыкновенное лето» и «Кресты на профилях» В. Н. Козлова – старшего инженера Тюменского геологического управления, «Человек в разведке» Киры Ткаченко, о буровом мастере Николае Григорьеве. Интересны очерковые письма ханты-мансийских журналистов Юрия Переплеткина и Юрия Кибардина, которые много лет живут среди нефтяников Тюмени. С удовольствием читается «Голубой огонь» журналиста Ю. Зимина, очерковая повесть «Княгницкие» тюменского писателя И. Ермакова, а также яркий очерк геолога Геннадия Сазонова «О чем молчит геологическая карта».
Трудно рассказать обо всех вещах, помещенных в сборнике, хотя все они заслуживают внимания читателя, потому что написаны участниками и очевидцами открытия нефти в Тюмени по горячим следам событий. Радует и то, что здесь пример хорошего содружества литераторов и нефтяников, отмеченных творческой жилкой в работе, новаторской смелостью, трудовым героизмом. Над книгой работали тюменские писатели и журналисты: Ананьев Е. Г., Бабаков Г. А., Бахтеев А. X., Михеева З. И., Николаев В. Н., Хмелев В. М., хочется сказать всем этим нашим товарищам – большое спасибо!
В очерке Б. В. Савельева говорится о воздействии рабочего коллектива на тех, кто недостойно вел себя. «Кадры на Севере были и пока остаются проблемой номер один, – пишет он. – Заманчивый огонек геологической романтики притягивает к себе многих. И поди разберись сразу, кто приходит к нему трудиться, а кто только руки погреть… Людей приходилось и учить и воспитывать одновременно».
Конечно, и сейчас есть здесь накипь людская, где ее не бывает! К тому же издавна установился обычай – направлять всех подонков на Север, как будто мало трудностей у его покорителей! И приходится еще заниматься воспитанием граждан, не желающих трудиться. Срывов из-за них предостаточно – и хулиганство, и пьянки, и убийства случаются. Но опять я сравниваю это с тем, что творилось в старой тайге и на бывших дико отсталых российских окраинах, где иногда шли на преступления от одной мертвящей скуки, от захлестывающего, в конце концов, до исступления ярости протеста против серого однообразия жизни, но чаще – от желания разбогатеть, раздавив чужую жизнь. Ели, пили, спали, копили деньги, притесняя, обворовывая, ненавидя друг друга, в замкнутом мертвом кругу застывшей в развитии дальней дали. Никакого просвета!
А вот мы посмотрим завтра, что делается в тех местах, где из разбуженных недр поднялась по скважинам и пошла по белу свету нефть Тюмени, о которой нам столько говорили разведчики, журналисты, партийные и советские работники.
Из Ханты-Мансийска мы отчалили уже под вечер. Молодой город уплывал в голубоватые сумерки, светлея домами на высоком мысу, а нас уже окружало приволье могучей водной глади на устье Иртыша, еще увеличенное заливными сорами левого берега, по которым бесстрашно брели, провожая нас, группы кустов и деревьев, и широко и редко шагали телеграфные столбы. Белый наш красавец теплоход описывал большую дугу, заходя навстречу течению Оби, отменно темному по сравнению с мутно-красными от торфа иртышскими водами. Обь сразу поразила нас неторопливой мощью, невиданной ширью. По правобережью ее далеко тянулась дремуче лесистая гряда – гора Полуденная, как бы сторожащая Ханты-Мансийск. За этой грядой на многие сотни километров сплошная тайга – медвежье царство – до полярных тундр. От такого представления становилось и жутковато и весело: сколько еще тут дел нашим Эрвье, Быстрицким, Савельевым, Урусовым и Григорьевым! А воздух-то какой первозданно чистый, все продувается насквозь.
Стоим на верхней палубе впереди капитанской рубки, и не надышимся, и не насмотримся. Одиннадцать часов вечера, а еще светло от раскрытого до дна неба, от массы воды, источающей розовое свечение на зеркальных плесах, переходящих в атласную черноту под крутизной правого берега. Как отсвет уже гаснущих белых ночей, теплится поздняя сизовато-румяная заря.
Сколько тысяч километров по безлюдным просторам пролетел ветер с северо-востока, чтобы дохнуть нам в лицо этой речной свежестью? Сколько пресной воды уносит в мировой океан с наших земель первобытно-могучая Обь? Редко-редко на ее низких берегах, где белоногие березы, задрав подолы, стоят по колено в воде, появится что-нибудь напоминающее о человеке: стог сена, подобие городьбы, – и снова только блеск плавно идущей воды да небо необжитое, где ни уток, ни ворон даже. Паводки в низменной этой равнине, затопляющие поймы на десятки километров, не дают птице гнездиться по берегам. Оторопь берет от этакого космически величавого безмолвия! Нигде ни огонька. И час, и два, и пять часов… Ну как можно было до сих пор жить, ни разу не побывав на Оби!
Где же юрты хантов, где манси? Ведь это коренное население здешних мест, и в лоцманских картах среди условных обозначений вроде: «бровка коренного берега», «осередок над водой», «яр обрезной и приглубый» (кстати, есть яры совсем низкие, заливаемые в половодье) – и названий татарских и русских поселков, которых очень много по рекам Туре, Тоболу, Иртышу и редко-редко на Оби – помечены юрты Медянские, Тугор-Пугорские, Лапорские, Проточные, Пугорские, Тегенские, Холдинские. Есть еще юрты Кармас-Поел, Илья-Горт, Ляксангорт, Акангорские и Шварские. Есть Илюшинские, юрты Ханы-Мужи и Нянь-Гортские и юрты Тут-Вож. Одни зимние, другие летние. Живут в них рыбаки, которые зимой превращаются в охотников. Но это население – несколько тысяч человек – разбросано на всем протяжении могучих сибирских рек, причем ханты в основном кочуют по притоку Оби – Васюгану, а манси живут на Конде и Сосьве.
Снова вспоминаются рассказы Григорьевой о суровом таежном быте, где все богатство – олень, где женщины – смелые охотницы в тайге и вечные труженицы дома, создавшие изумительные по красоте национального орнамента художественные вышивки на одеждах, – рожали и летом и зимой не в чуме, а под открытым небом в лесу или тундре. Рассказы ее о повальном пьянстве во время приезда скупщиков пушнины, о болезнях и поголовной неграмотности.
Пьют и сейчас. Но охотники, погуляв на полученные за пушнину деньги, снова уходят в таежные дебри, где нужны меткий глаз и твердая рука, так что выпивки у них носят как бы сезонный характер.
А дети появляются теперь на свет в родильных домах и растут в люльках, обтянутых мехом – зимой, берестой, украшенной национальным орнаментом, – летом, а потом через школы-интернаты без страха и сомнений вступают в большую жизнь.
Для школьника, студента, инженера, врача-национала поездка во время каникул или отпуска в родные юрты – возвращение к милой всегда колыбели детства, где другие крохи в замшевых вышитых сапожках, подрастая, нянчат городских кукол и носятся с яркими книжками.
В юртах рыбаков, в стадах оленьих, на кочевых стойбищах охотников есть и нынче приверженцы вольного житья лицом к лицу с суровой природой, к которой они прикипели сердцем. Что это такое, поймет только тот, кто чувствует ее красоту, кто знает и радость общения с нею, и победу над всеми препятствиями, которые она ставит на пути человека, и острое чувство преодоленной опасности, когда каждый мускул, каждый нерв дрожит от пережитого напряжения.
Не это ли гордое чувство влечет на Север смелых, сильных людей, для которых покой и старость – одинаковые понятия? Представьте себе длинные ряды тесно поставленных балков, будто два поезда из теплушек стоят на путях. Так выглядит улица Надежд в поселке Светлом, на Пунге в Березовском районе. Отсюда идет дальше газопровод Игрим-Серов. Молодые ребята с улицы Надежд тянут нитку Пунга-Надым в Ямало-Ненецкий округ. Тяжелая, грязная работа – рытье траншей в болотистой тайге. Пот заливает глаза, а отбрось сетку накомарника – умоешься собственной кровью, так облепят полчища комаров и крошечных, но свирепых мошек.
Ребята укладывают трубы и строят себе поселок Светлый…
Мы плывем вверх по Оби и не видим ни светлых, ни темных поселков. Вода. Небо. Далекие низкие берега. Ночь плывем – ни огонька. Утро – пустыня, только кое-где возникают знаки, отмеченные в лоцманской карте, как «береговая обстановка», да промелькнет несколько изб, где, по выражению помощника капитана, «в двух не живут, третья заколочена», – надоело людям житье на отшибе, ушли на нефть.
Ночью мы поднимались в капитанскую рубку, наблюдали по локатору, как идет наш теплоход, – светлое пятнышко в фарватере широченной реки. Изредка появлялось что-то движущееся навстречу: баржа-самоходка или буксир, толкающий бесконечную связку плотов. И еще новшество в судоходстве нас привлекло – глубина измеряется эхолотом: просто и быстро, не то что метать тяжелый шест в текучую глубину.
Теплоход шел уже не по Большой Оби, а по Оби Юганской мощной протоке с массой поворотов, излучин, островов, покрытых все еще высоко затопленным уремным лесом.
Когда мы окончательно пресытились безлюдьем реки, во взбаламученных глубинах которой, словно желтые облака, клубилась масса ила, вдруг откуда-то сбоку вывернулась моторка, а на ней, похоже, рыбак из отдыхающих, голый и черный как черт. Вся наша писательская галерка у капитанского мостика взорвалась криком:
– Ура! Человек!
Частенько нашу писательскую братию упрекают в излишней эмоциональности. Но мне кажется, что писатель без эмоций ненатурален. Олимпийское спокойствие более пристало некоторым философам или ученым, всецело занятым своими размышлениями, а мы, точно дети, общительны и непосредственны, когда находимся среди народа. Другое дело – умение владеть своими эмоциями, и это, как правило, диктуется не только сознанием собственного достоинства, но и уважением к другому человеку. И две крайности – монументальное величие возмечтавшего о себе холодного «гения» и необузданная распоясанность неврастеника или просто нахала – одинаково неприемлемы в нашем общежитии.
Способность живо чувствовать чужую боль и радость, острая, как в пору детства, наблюдательность, содействуют творческому перевоплощению в образы создаваемых героев, а отзывчивость на все явления общественной жизни – так же, как умение разбираться в них, – увеличивает политический кругозор, помогает создавать высокоидейные произведения. Когда присматриваешься к отдельным писателям, поэтам, художникам, то видишь, что почти каждый из них – многогранная, яркая личность, яркая и во время «малодушного» погружения «в заботы суетного света», потому что даже мелочи отражают в данном случае добротность сильного характера.
Я страшно сожалею о том, что бурно стремительный темп нашей жизни лишает нас не только драгоценной возможности тесного личного общения с широким кругом артистов, художников, скульпторов, но и с собратьями по перу. И как горестно бывает, когда после долгих обещаний «увидеться», почитать друг другу новые главы, новые стихи, поспорить в домашней обстановке, сходить вместе в театр, узнаешь, что уже поздно говорить о встрече…
В старину практиковались литературные среды, субботы, где встречался тот или иной круг писателей. У нас пользуются заслуженной популярностью литературные вечера в ЦДЛ, где вниманию широкого кворума рекомендуют молодого автора или новое произведение маститого. Мне, кроме того, нравятся такие вот поездки по стране с бригадами писателей: во-первых, очень познавательно; во-вторых, привлекает возникающая в пути дружественность, тут ведь подбор – как и в былые времена – невольно происходит с известной тенденцией: люди разных убеждений вряд ли отправятся вместе в дальнее путешествие.
– Могут ли быть у советских писателей разные убеждения? – попробует поймать меня на слове какой-нибудь ортодокс.
Безусловно. Совсем не обязательно, чтобы это были глубокоидейные расхождения. Достаточно разности вкусов для создания противоположных полюсов. Помню, как мы с Федором Ивановичем Панферовым пытались «на почве объединения сил» завязать дружеские отношения с некоторыми литераторами, и все шло отлично, пока не вспыхивали споры по произведению того или иного писателя, поэта, драматурга, и сразу возникала глухая стена.
В этой тюменской поездке мы не ощущали в своей бригаде никакой отчужденности. Наши вожаки – самобытный сибиряк, секретарь СП СССР, автор больших интересных романов о Сибири Георгий Марков и талантливый поэт, блестящий острослов Алим Кешоков владели нашей общей симпатией и, открывая встречи с читателями, сразу создавали теплую обстановку в аудитории. А среди нас было много известных в народе, появление которых отмечалось общими аплодисментами; стоит назвать имена Павла Нилина, нашего философа Григория Коновалова, С. С. Смирнова, поэтов: Григола Абашидзе, москвичей Виктора Бокова и молодой, одаренной Ларисы Васильевой, калмыка Михаила Хонинова, здешнего северянина Ювана Шесталова. Перечислить всех – полсотни фамилий – невозможно.
Конечно, мы, прозаики, не читали отрывки из своих произведений, а просто появлялись перед читателями, чтобы показаться им и заявить: живы, здоровы, трудимся над такими-то произведениями, зато поэты, декламируя стихи, пользовались успехом настоящих артистов эстрады. Я тоже люблю поэзию и с удовольствием слушала поэтов и, не уставая, аплодировала народным сказкам Василия Пухначева, и юмору башкирского писателя Анвера Бикчентаева, и выступлениям драматурга Александра Штейна, хотя он выступал так же, как мы, прозаики.
И вот – все такие разные – мы, словно малые дети, возликовали, увидев на широченной реке одинокого человека в моторной лодке. Это (как появление чаек в открытом океане, говорит о близости земли) показывало, что мы приближаемся к жилому району.
Действительно, вскоре удалось рассмотреть далеко над лесами равнинной поймы бледные силуэты редко стоявших елочек. Это были вышки Нефтеюганска, первые нефтяные вышки, которые мы увидели на Тюмени! Невольное волнение овладело нами: наш теплоход подходил к знаменитому Тюменскому меридиану.
