Текст книги "Отступники (СИ)"

Автор книги: Антон Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

Великое Оно в последний раз взглянуло на смотрителя.

– Реверанс не должен быть убит. Не должен быть унижен, превратившись в зункула. Он невиновен в своей слабости, а потому, вмешательства в его тело и разум недопустимы. Так гласят ваши законы. Для вас он теперь чужак. Пропавший брат, о котором можно забыть. Мое решение: изгнать Реверанса из Торкена.

Такова была драма одного первенца. Ранняя раса объясняла Великому Оно как привести к покорности остатки сопротивления. Великое Оно ворчало и подыскивало мрачные оскорбления. А Реверанс летел вниз со сложенными на груди руками. Лицо его было совершенно спокойно, а кровь спеклась на улыбке. Он быстро приближался к флегматичным водам озера Слеза.

И вот его силуэт уже заскользил по зеркалу воды, а кашляющие пузырями рыбы от испуга наметали икры, как вдруг… Вода поднялась вверх, стремясь заполнить вакуум, который еще секунду назад был бывшим смотрителем Сада Первенцев.

Уже через несколько дней тощая фигура в дорогой одежде с меховым клобуком шла по улицам одной из провинции Авторитета, внимательно разглядывая старые вывески. Остановилась.

«Феилиал ВсеАвторитетной (по всиему Авторитету) Денежной Житниецы №омер 34» – гласила интересующая фигуру вывеска.

Нечистая совесть учит быть предусмотрительным. Это ее бесспорный плюс.

Весенними дождями проходили, один за другим, нересты. И вот уже в дебрях Живущего леса мало кому известный Престон Имара От’Крипп нырнул в ров Миркона и не выплыл. Авторитет размеренно существовал, неподвижный и смердящий в своем застое. А Соленые варвары готовились к третьему походу на материк.

Выпустив Торкен из поля зрения, мы вновь возвращаемся к нему и видим, что в одном Реверанс ошибся. Город все-таки изменился.

– …было самым неправильным решением за всю историю! Надо было убить его сразу после предательства!

– Бе-а-а-к!

– Вы сами решили отдать мне его. А я поступило так, как сочло нужным. Мне Реверанс никак не угрожает.

– Если он развалит Авторитет…

– Бе-ка-кек!

– …захватчики придут сюда. Думаешь, люди оставят жизнь такому существу как ты?

Гигантский силуэт затрясся.

Мигнули желтые глаза почти неразличимые в клубах пыли и спор. Эта эта мгла теперь расползлась по всему Торкену.

Великое Оно смеялось.

Если б в бесконечности вселенной существовал предел возможному, то смех плесени находился бы примерно за несколько миллионов световых лет за этим пределом. Во всей мультиреальности это был единственный зарегистрированный случай. Плесень смеялась в первый раз за все бесславную историю своего существования.

– Бек-к!

Перед ней сбились в кучу зункулы. Они постоянно кашляли и чихали. Тряслись от холода. Сверху на них падала хлопьями копоть и грязь. Зункулы отряхивали уши, стараясь не уронить кристаллические блюда, которые держали на себе проекции Первенцев. От каждой Доминаты пришло по одному зункулу, поэтому перед Великим оно сейчас робела толпа из сорока шести рабов, освещенная неярким огнем переносных фонарей. Между зункулами бродили давно разморозившиеся козлы и другие животные, которые смогли выжить. Зукулы пинали их, но зверью это только льстило.

– Чему ты смеешься?!

На кристаллических блюдах можно было различить руины лиц и развалины тел. Первенцы, наверное, давно бы избавились от неудобных туловищ, если б не были такими консервативными и хоть раз попробовали перевернуться с боку на бок самостоятельно.

– Я смеюсь за вас, Первенцы, – ответило Великое Оно, не прекратив свое уханье. Смех продолжал ломаться и бурлить на фоне. – Потому что вы уже давно не способны сами это сделать. А вам следовало бы. Это единственный для вас способ сопротивляться надвигающемуся концу. Вы, кажется, спросили, не отберут ли люди мою жизнь? Я не в их власти. Единственное, чем я рискую, так это остатками своего разума. Этим полусном, в котором я застряло. А вот вы… Бежать вам некуда. Да, мир немного побурлит и перестанет. Кто-то исчезнет, кто-то останется. И какое мне до этого дело?

– Не злорадствуй! – уязвлено воскликнули Первенцы. – И не пытайся сделать вид, что тебе безразличен мир снаружи. У тебя был период расцвета, ты должно помнить свободную жизнь. Нам нужна твоя помощь. Насолишь светозверю? Тебе ведь это нравиться.

– О, как правдивы Первенцы, – смех не стихал. – Это и впрямь моя последняя радость. Немного расстроить родителя. Потоптать его посевы. Его немилость так ограничило мое дружелюбное стремление быть ближе к людям, накрывать их одеялом послесмертия.

– Так ты будешь помогать или нет? Помни, купол…

Смех прекратился.

– Я помню. Хватит пугать меня. Ваш блеф сейчас жалок как никогда. Я предано Торкену, помню и ценю его помощь. Да, я помогу вам. Но сделать это будет непросто.

– Что для этого нужно? – немедленно спросили Первенцы.

Что для этого нужно? Великое Оно знало ответ. Как мудро было отпустить Реверанса. Его жизнь окупилась с неожиданной прибылью. Всего лишь предположение, слабая надежда Великого Оно оправдалась. Хороший предатель. Сделал все, что обещал. И так быстро, в рамках той бесконечности, в которую растянулся закат Плесени. Два раза Первенцы справлялись своими силами. Два раза Великое Оно чувствовало себя обманутым. Но не теперь. Теперь Ранним придется…

– Отдать мне канал маггии Троегорья. Вы знаете, я угасаю, и моих сил не хватит, чтобы бросить все население Авторитета на бой с армией Реверанса. А без этого не будет победы.

Первенцы изумленно загомонили.

– Ты злобная сила, которая в былые времена оспаривала власть Светозверя, – гремело под куполом. – Сколько неистраченной ненависти в тебе накопилось. И ты хочешь, что б мы передали тебе такое могущество? Ты считаешь, что мы настолько отчаялись?

– Быть может, и нет, – качнуло головой Великое Оно. – Пожалуй, я верю в это. Есть некоторые вещи, которые вы не видите в своих Доминатах. Например, весь окружающий мир. В ваших фантазиях нет воинств Соленых варваров и порядком одряхлевшего Авторитета. Так можно жить. Жить, раз за разом побеждая призрак Реверанса, не рискуя собой. Жить до того момента, пока вас не проткнут мечами в реальности. И в реальности вы возродиться не сможете.

Ранние надолго замолчали.

– Ты понимаешь, – спросили они, – что, если выйдешь за рамки дозволенного, светозверь оскорбиться? Возможно, нападет на нас.

– Он не сможет, – возразило Великое Оно. – Поймите, наконец, вы сидите на таком мощном источнике маггии, который может заставить светозверя…

Раскаиваться!

– …стать более чутким к вашим проблемам. Эта безразличная тварь висит там, взирая на мир как на обеденный стол, не желая знать, что ее дети могут чувствовать. Что у них есть собственная точка зрения на происходящее и своя правда. Взгляните на меня. Я было изгнано просто потому, что у Отца не было желания меня понять. Так же как у него не будет желания понять вас. Так стоит ли вам беречь его покой? Отдайте мне канал, и я клянусь, что Реверанс будет повержен, а Светозверь не тронет вас.

После этих слов Ранние замолчали почти на целый день.

Когда решение было принято, голодные и продрогшие до костей зункулы поковыляли домой. Они брели по осколкам стеклянной дороги, разбитой корнями разросшихся древ и молодым подлеском. Купол скрежетал над ними, непривычные сквозняки пробирали до костей. Памятникам покланялся мох, они скрывались в лианах. За зункулами следовала живность. Были тут и хищники, но они не смели напасть на великих братьев, которых видели раз в поколение.

Врата Доминат открывались, на мгновенье разрезая мрак полосками света. Через минуту тьма снова смыкалась, словно вода.

Животные еще долго сидели перед дворцами, пытаясь вспомнить свое славное прошлое. На это у них уже не хватало разума, но капелька крови, та, что осталась от Первых, тревожила.

Потом и они разошлись.

Первенцы не ослабели и не разучились колдовать. Их жизням, – как было всегда – ничего не угрожала. Они могли за полчаса восстановить Торкен и вернуть ему неповторимое благолепие. Перворожденные лишь позабыли о нем, как о чем-то второстепенном, неотъемлемом и потускневшем. Так же как они позабыли, а точнее извратили, свою святую обязанность: созидать.

Теперь они не заслуживали жертвы размером с континент. Так считал Реверанс. Читатель, однако может рассудить иначе, сказав, что Авторетет и есть венец творения Ранних, достойный уважения. Великий дар Поздней расе, которая страдала в хаотичной эпохе Королевств, эпохе беззакония, культа силы и ярости.

И в этом есть свой смысл.

Господин Премус Болтус был потомственным сыроваром. Все его предки без исключения занимались сыроварением, – фамильное древо Болтусов было желтым и пористым.

Это являлось чем-то вроде родового проклятия.

Те еретики, которые осмеливались бросить, предначертанные еще первым пещерным Болтусам, тазики с киснущим козьим молоком, непременно проигрывали судьбе. Так, например, прапрадед Премуса хотел быть жокеем, но почти сразу же упал с ло-ша-ди и сломал ногу, хотя на своей ферме мог проскакать лигу с закрытыми глазами. После этого он пробовался в ветеринары, грузчики, трубочисты, мойщики окон, сапожники и даже пытался удержаться на должности испытателя алхимических новинок. Но сырное проклятье ломало ему кости одну за другой. Когда стало очевидно, что следующей может хрустнуть шея, прапрадед Премуса понуро просунул голову обратно в хомут сыроварения.

Отец Премуса тоже пытался разорвать сырные чары и устроился в подмастерья к кузнецу. Но ему хватило одного единственного предупреждения. В первую же неделю корова мастера околела от того, что ее вымя превратилась в дозатор сырного соуса.

Раньше такого еще не бывало.

Эволюция Болтусов дошла до того, что молоко вокруг них начало киснуть и сворачиваться быстрее, чем успевало в первый раз брызнуть в ведро.

– «Запомни, сынок», – говорил Отец маленькому Премусу. – Мы не можем противиться сыру. Я пытался, и посмотри, к чему это привело. Ты никогда теперь не сможешь завести себе комнатную коровку, Преми… Прости меня. Прости.»

Премус Болтус вырос с воспоминаниями о том, как его отец рыдал, запершись в цеху. Вырос и стал самым влиятельным сыроваром Авторитета. Продукцию его фирмы «Болтус-Сыр», жаловали в самом Гротеске.

Сейчас Премус сидел в своем кабинете, листал иллюстрированный альманах профессий и одновременно ненавидел сыр. Среди Болтусов это было довольно распространенное занятие. Фамильное хобби.

В дверь боязливо постучали, а потом кто-то задышал в замочную скважину. Премус не ответил, он жадно вчитывался в статью о наборе в школу свинопасов.

Стук-стук-стук?

«…набор проходит каждую весну, сразу после окончания Тьмы. Поступающему необходимо знать технические характеристики свиньи. Уметь на взгляд определить пол, кастрировать кабанчиков и находить безопасные скопления грязи…»

Стук? Стук-стук?

– Господин Болтус, сэр, – проскулила замочная скважина.

– Что тебе, Игорь? – стараясь не отвлекаться от статьи и ненависти к сыру, спросил Премус.

– Сэр, кое-что случилось в хранилище плесневых сыров.

– Крысы?

– Нет, сэр.

– Те вежливые тараканы из-под Акта Мудрейших?

– Уж лучше бы они, сэр. Мы не совсем понимаем, что происходит. Вам бы взглянуть самому. Вы ведь… лучший специалист во всем Авторитете. Кажется, случилось нечто ужасное.

Премус вздохнул и с сожалением отложил альманах. Сыр, однако же, можно было ненавидеть и на ходу. За дверью Премуса ждал его первый заместитель, Игорь. С лицом первого заместителя происходили странные метаморфозы. Он пытался улыбнуться своему боссу, но ужас немедленно комкал улыбку, и все начиналось сначала.

– Сыр…

– Что с ним?

– Кажется, он чем-то… э-э-э… недоволен, сэр.

Премус вздохнул и вернулся в кабинет. Там он достал из железного ящика на стене спиртовый огнемет сайской работы и поспешил, не дожидаясь Игоря, вниз, в подвалы. Мимо пугливо перешептывающихся рабочих, мимо воющих сторожевых псов, мимо клокочущих чанов размером с хижину.

Рано или поздно это должно было произойти. Сыр сделал Болтусов одной из богатейших семей во всем Одиноком мире. И сделал это не просто так. Отец предупреждал Премуса, что однажды сыр может заговорить с ним. Потребовать что-то взамен. И к этому нужно быть готовым.

Болоны со спиртом тяжело подпрыгивали за спиной.

Готовый ко всему, он ворвался в хранилище плесневых сыров и…

Некоторое время Премус не шевелился, словно боялся раствориться во влажном пурпурном сиянии, которое заливало хранилище. Сырные головы светились как приглушенные фонари. Между ними еле слышно передавались шепотки. Неясные, пугающие, вызывающие табуны мурашек.

– Сыр? – неуверенно позвал Премус, прищурив глаза.

«долж…страдан…пр…заш …озверь».

– Чего ты хочешь?

«уничто…сжечь…евы».

– Но…

«Стереть все живое… ца…неты».

– Послушай, а это не слишком? – воскликнул Премус. – Я хочу сказать, что… Ну это сложновато. И к чему тогда были все наши старания? Давай обсудим это. Может мне начать добавлять что-нибудь в тебя? Как насчет бекона, а? Что скажешь? Или грибов? У меня давно эта идея из головы не выходит.

Но пока он говорил, что-то наполняло его как бутылку, от самого донышка – вверх, пока это самое «что-то» не сказало «плюхк» у самого горла.

Премус надолго замолчал, а потом произнес, падая в руки переселивших страх рабочих:

– Сыр хочет погубить светозверя!

И зарыдал, не слушая утешений.

Автор Сару вздрогнул и выронил из рук державу и скипетр.

Квадратный нос дернулся вправо и вверх, под ноздрями скользнула кровь. Автор повел перед собой освободившимися руками, а потом прижал ладони к глазам и застонал.

– …и в этот недобрый час, час темных предсказаний и враждебного горизонта, нам как никогда ранее нужно сплотиться… – внятно говорил суфлер, прячась за сплошным ограждением балкона.

Сару, задержав дыхание от накатившей головной боли, кренился влево.

– И в этот недобрый час, – повторил суфлер, все еще глядя в свою бумажку. – Мой Автор, я неразборчиво говорю? И. В. Этот. Недобрый… – тут он наконец-то поднял глаза, и упал на задницу от испуга. – О, Первый, у него кровь! Тэны, у Автора Кровь!

Сзади послышалось шевеление. Справа от Сару встал человек и помахал рукой куда-то вперед.

– Вот змей, действительно кровь! Четвертый, убавь пока громкость. Пошлите за витамантами, немедленно! Мой Автор, вы слышите меня? – Сару отстранился от горячего шепота над ухом. – Вы можете продолжать? Сейчас нельзя останавливаться. Народ боится слухов. Ваша слабость вызовет еще большие волнения, прошу вас.

Не слишком понимая, чего от него хотят, Сару отнял ладони от глаз и навалился на кого-то стоящего позади. Перед ним таяли морозные узоры – образы знакомые и одновременно молчаливые, словно утренние сны по пробуждению. Оставался свет. И беспокойное ощущение позабытого решения. Сотен решений. Одинаково важных и судьбоносных.

– Медлить нельзя, – шептал суфлер, бледный как разбавленное молоко. – Нужно срочно что-то сказать, тогда еще можно будет обыграть все как торжественную паузу перед заключительным словом.

Кто-то слева сунул Автору державу и скипетр, а потом вытер кровь кружевным платочком.

– Мой Автор, – снова зашептал человек справа. – Вы можете собрать волю в кулак и сказать твердым голосом «все будет хорошо?».

– Ты спятил? – накинулись на него слева. – Какое еще к змею «все будет хорошо»? У нас тут триста тысяч перепуганных мещан, а не съезд плаксивых школьниц!

– А что тут скажешь за две секунды?! – оправдывался Правый. – Хорошо, если Автора на это хватит.

Сару тем временем уже начал различать цвета, в основном бесхитростно-серый оттенок толпы. Огромной толпы. Немыслимой толпы. На каждую плиточку Площади Автора перед Гротеском приходилось по два, а то и по три лица, – люди теснились на пределе. Они покрывали живой шкурой улицы, казалось, до самого горизонта. Улицы, крыши, даже стены, на которых были натянуты канаты и висели самодельные леса. Словно опята высыпали телегах, киосках и двухуровневых повозках. Целая туманность со звездами лиц. И взгляды неразличимых глаз направленны в одну точку.

Оглушенный, не помнящий ничего кроме последних пяти минут, Автор, тем не менее, почувствовал, что вся эта библейская толпа действительно ждет от него Слова. Ему немедленно, во что бы то ни стало нужно что-то сказать, ибо страх, идущий снизу, холодил пятки как лед со дна могилы. Но что сказать, Сару понятья не имел.

У него подкосились ноги.

– Ну, много вам еще надо?! – злобно спросил Правый, поддерживая за руку. – Может что-нибудь из Инкунабулы Зверя? Страниц двадцать из середины! Держитесь, мой Автор, умоляю.

– А что, я думаю «все будет хорошо», это неплохой вариант, – заметили сзади. – Очень интимно и доверительно. По-семейному.

– Да, – поддержали его. – Золотая середина между «нормально» и «отлично». И так ведь ясно, что уж «отлично»-то никак не получиться, а «нормально» – это не для великого Авторитета.

– А может сказать что-нибудь вроде «скрепите сердца свои и чужие, и найдите мужества в глазах тех, кто вам дорог»? – несмело предложил кто-то.

– Нет, ну уж это действительно чушь, – укорили новатора. – Скриптер, у тебя совсем не выходит импровизировать. И что это значит вообще, «найти мужества в глазах»? За такое даже поэтам морды бьют.

– Ради Первого, быстрее, – взмолился суфлер.

– Ну что, значит сошлись на «все будет хорошо»? – уточнил Правый.

– Идиоты проклятые, чтоб вас змеи жрали, – сказал Левый.

– Тогда все, – кивнул Правый. – Вы готовы мой Автор? «Все будет хорошо». Сможете?

Сару сообразил, что обращаются к нему и пискнул:

– Я… Да, наверное.

– Четвертый, на счет три включай громкость на максимум.

– Х-хорошо.

– Раз-два-трии-и-и-и-начали!

Сару оцепенел на несколько секунд, но потом олимпийским усилием выпрямился и прогрохотал на половину Гиганы:

– ВСЕ БУДЕТ ХОРОШО!!!

Испугавшись громкости своего заявления, он замолчал. Замолчала и толпа. В наступившей тишине было слышно, как лезвия срезают с поясов кожаные кошели. Где-то заплакал ребенок. Страх, поднимающийся снизу, сменился чем-то крайне напоминающим изумление.

– Не сработало, – схватился за голову суфлер. – Они не ликуют! Нужно что-то еще!

Сару посмотрел на него с сожалением. Не дожидаясь новых обсуждений, он добавил:

– И СПАСИБО, ЧТО ПРИШЛИ!!!

Перед ним упала плотная занавесь, и автора сразу уложили в роскошную золотую каталку, больше похожую на таран для легко окованных ворот. Над ним склонилась черная борода тэна Вульгрика.

– Все будет хорошо, мой Автор вот увидите, – проворковал он. – Отличная концовочка получилась.

– Первый, да заткнись ты уже, – рявкнул тэн Валенс, нависая с другой стороны острым подбородком. – Простите нас за эту чепуху, мой Автор. Четвертый, прикажи всем свободным маггам устроить снаружи представление. Чтобы побольше дохлых варваров и поменьше цензуры. И марш, марш, греметь должен!

Ему ответили кивком шляпы.

Вокруг автора метались важные люди, одолевая его однообразной заботой. Вместо запятых у них было пресмыкательство, вместо точек – поклоны. Автор глядел на них, чувствуя неловкость, и кивал, раздумывая, когда же кто-нибудь догадается забрать у него скипетр и державу. Наконец, к нему на коленях подполз хранитель в церемониальном тряпье и, чуть не зарыдав, забрал все атрибуты. От этого Сару смутился окончательно и закутался с головой в изнурительно великолепное покрывало.

Сару помчали в Акт Здоровья.

Там его поместили в личную палату, удручающе роскошно и сложно обставленную, с тем расчетом, чтоб в ней не стыдно было умереть. Квадратный нос Сару торчал из подушки лебяжьего пуха как монолит. Каждый порошок и микстуру ему подносила отдельная сестра милосердия, а еще четверо нежно втирали в тело целебные мази. Его обследовали Верховный витамант и двое из Мудрейших. Все они сошлись во мнении, что в организме Автора что-то изменилось, но в деталях оказались ограничены.

Сару мечтал, чтобы его просто оставили в покое, и сообщал об этом из недр подушки.

Скормив ему еще немного тертых редкостей и сушеных диковинок, витаманты прописали сон, покой и фруктовые соки. После этого они ушли из палаты вместе с девушками, хотя насчет девушек Сару сомневался до последнего.

Минуты через две после этого в Акт Здоровья доставили весь кабинет тэнов и половину значимых чиновников Гротеска. Всех их, немногим позже Автора, сломил тот же недуг при тех же симптомах: носовые кровотечения, обширная амнезия и склонность отвечать на вопросы таинственными междометиями. Тихий ужас посетил Гротеск, застывший в ожидании невиданной эпидемии Забыванки. Это же касалось и самого Четвертого.

Сару ничего этого не знал. Он крепко спал, а когда проснулся, отвратительное настроение сообщило ему о том, что память вернулась.

Наполняясь душевным равновесием, Сару перебирал свои воспоминания, силясь понять, не пропало ли чего, пока он употреблял измельченные надпочечники и пил настойки на мизинцах. Пробираясь в прошлое, Автор все больше погружался в тоску. По колено увязая в общих картинах и шарахаясь от подробностей, Сару не мог поверить своему сознанию. Двадцать нерестов однообразных решений. Необъяснимых и, по-своему, чудовищных.

Сразившись с тяжелым и нестерпимо прекрасным покрывалом, Сару выкарабкался из перины, и перевалился на пол. Сидя на полу, он залпом осушил кувшин яблочного сока, отшвырнул его прочь и вскочил на ноги. Мерцая во тьме бледными лодыжками, добежал до двери и прислушался к тому, что происходило за ней.

Через секунду он, как полночный демон в пижаме, вырвался из своей палаты, напугав до визга дежурных сиделок, и вывернулся из заботливых рук личной охраны. Автор несся по мирным коридорам, шлепая голыми пятками. Чувствуя за собой погоню, Сару перехватил случайного витаманта, и сжал его кадык прихваченным со стойки пинцетом. Его подданные остановились, готовые подыграть любому капризу. Они были уверены, что их Автор величественно сошел с ума и теперь властно безумствует.

– Ниц! – хрипло заорал Сару. – Всем ниц, я сказал, иначе урежу жалованья!

Слуги и охранники с готовностью нырнули в белый плиточный пол, почти синхронно ударившись лбами. Сару оттолкнул витаманта в общую кучу почитания и сказал:

– Я в полном порядке. В полном. Не надо за мной следовать, – добавил он, отходя к выходу во внутренний двор.

И скрылся в ночи.

Через пятнадцать минут светодара в фонаре с инвентарным номером 42 настигло немыслимое счастье – его с головой завалили углем. Откормленный 42-ой полыхал как сжатый в кулак рассвет. Отгоняя этим сиянием карликовых летучих кошек, и распугивая пауков, Автор спускался в подземелья Гротеска. Каменная лестница вела вниз, в мрачные глубины. Под ногами кто-то пищал. Почти членораздельно. В связи с этим Автор старался поднимать ступни повыше, чтобы не разорвать паутину. Это было бы чревато. Еще тщательнее он старался не смотреть вниз. Это, конечно, было временной мерой. Неподалеку находился фундамент акта Мудрейших, поэтому в самих катакомбах можно было встретить крысиный хвост несколько поворотов ведущий к хозяйке. Или таракана, крайне недовольного тем, что последние двадцать нерестов он никак не может протиснуться в вентиляционное отверстие.

Тараканы.

Автор поежился. Что может быть омерзительнее этих бессмертных насекомых?

Сару отвлекся и почувствовал ногой сопротивление. Что-то тихонько тренькнуло.

Пауки заверещали.

– Извините, я не нарочно. Серьезно, больше не повториться.

Извиняясь через каждые несколько ступеней, Автор мчался вперед. Он понимал, что поступает недальновидно. Подземелья Гротеска были местом почти легендарным. Свободным, едва подконтрольным. Благородная власть верхнего Гротеска не снисходила до них. Чем выше в свое время поднималась великая твердыня, тем меньше здесь оставалось людей.

Нормальных людей.

Сейчас в системе катакомб обитали городские мифы, племена пожизненных заключенных и таинственных «работников месяца». Незабвенные крысы, пауки и мокрицы. Тараканы, – Сару снова поежился. Слухи так же рассказывали о некоем чемпионе, помешанном на летучих кошках.

И это лишь то, что подлежало хоть какой-то классификации. Нечисти более разношерстной и неприкаянной здесь было столько, что слово «недальновидно» в случае Сару, было, пожалуй, вовсе неуместно.

Спускаясь в это сумрачное царство без охраны, он поступал по-идиотски. Однако, Сару был слишком возбужден и напуган подозрениями в собственной вселенской ублюдочности, чтобы тратить время на сборы.

По стенам из крупного бурого кирпича пробегали тени старых канделябров, под ногами рассыпалась в пыль истлевшая ковровая дорожка. Мимо проплывала непроницаемая тьма боковых коридоров. Угрюмо догнивала какая-то ветошь, останки цивилизованного быта хрустели под ногами. Плесень светилась в углах и что-то нашептывала. Наверное, это было нормально. Сару шел, держась ближе к стене, ориентируясь по надписям указателей.

Впереди, на границе света, мелькнула изломанная тень, рывком умчалась в неизвестность.

«Начинается», – кисло подумал Сару.

Он поплотнее натянул теплый парик, вытер вспотевшие ладони о дублет и вытянул из ножен меч. Пошел вперед, стараясь не нарушать боевую стойку. Выглядело это так, словно краба измучили суставы.

Через несколько хвостов свет обнажил большую стеклянную бутыль. Она была перевернута и вставлена горлом в каменное основание, из которого торчал медный краник. Возле этого сооружения бесновалось недавняя тень. Согнутое вчетверо существо в штопаной рубашке помойного цвета, изодранных по колено брюках, и ботинках без подошв, обмотанных бечевой. Вытянутый череп с редким пробором окружала рамка для портретов, закрепленная на шее проволочным каркасом.

«Работник месяца!» – изумленно подумал Автор. За всю свою жизнь ему доводилось видеть представителей этого презираемого племени всего дважды. Один раз он не вовремя заглянул в канализационный люк. После чего, нереста через два поприсутствовал на рабочем собрании Гротеска. Собственно, там работник месяца был еще нормальным человеком, его как раз награждали этим званием и вручали ценный приз за два профиля. До этого момента Автору не доводилось видеть, как человек седеет и сохнет прямо на глазах.

Да, чужая ненависть ранит и уродует. А работников месяца ненавидели все. Возможно, в Гротеске вообще никто бы не работал, чтобы не навлечь на себя проклятье, если б не широкий штат надзирателей, которых номинировать было запрещено.

Несчастный, тем временем, весь извелся. Он с неисчерпаемой решимостью бросался на краник, скрежеща по нему разноцветными зубами. Желтыми, серыми, бурыми, черными. Был даже один зеленый как салат. Очевидно, работник месяца стремился добыть воду, но бутыль была пуста, причем так давно, что вроде бы успела запылиться даже изнутри. Существо это не смущало, скрипел вентиль, скрежетали зубы. Даже свет фонаря его совершенно не беспокоил.

Утомленный этой бессмысленной возней, Автор отважно заметил:

– Она пуста.

Существо замерло. Сару подумал, что так замирают обычно перед прыжком на добычу и приготовился к кровавой бойне. Работник месяца медленно обернулся, показав глаза: мраморные блюдца, расчерченные черными полосами. Внизу его рамки крупными буквами было написано «Купер В.»

– Я знаю, – сказал Купер В. обычным человеческим голосом. – Всякий раз как открываются помойные заглушки, мы отправляем наверх послание с просьбой прислать к нам курьера с водой. Мы делаем это вот уже двести восемьдесят два нереста. В нересте четыреста двенадцать дней. Заглушки открывают каждые два дня. Путем нехитрых арифметических расчетов, можно обнаружить, что мы посылали запрос уже пятьдесят восемь тысяч девяносто два раза.

– Это возмутительно, – согласился Сару. – А как именно вы отправляете заявку? Есть ведь определенные правила подачи.

– Ну… Мы пишем заявки грязью на спинах больших сороконожек, – признался Купер В. – Наверное в этом все дело.

– Скорее всего, – сдержано подтвердил Автор. – Жаль, что большие сороконожки так всех раздражают.

И тут же пожалел о том, что ляпнул это.

– Не берите в голову, – махнул рукой Купер В., произведя при этом столько побочных движений, что, казалось, его скелет за это мгновенье несколько раз перестроился. – Вообще-то мы берем воду в стоках, как и все остальные. Оттуда даже Человек Летучая Кошка пьет, и ничего, не морщиться. Но эти бутыли… Это такая славная традиция. Они остаются частью нашего мира. Мы, может быть, и наполнили бы бутыль сами, но не смеем беспокоить целостность механизма. Только адепт службы доставки может сделать это.

Работник месяца грезил. Бледное лицо обмякло, рот упоенно раскрылся. Сару решил обойти его и отправиться дальше. Откровенно говоря, ему совсем не понравилось то, как Купер В. грыз краник. Автор вполне мог представить свою лодыжку в роли медной трубки. Но только он ступил вперед, как работник месяца дрогнул, поймал его взглядом, и сказал:

– Прошу прощения, не догадался узнать: кто вы?

Сару нисколько не удивился. В конце концов, какое кому здесь дело до личности Автора осененного, если даже чемпион хлебает из сточных вод? И это определенно к лучшему, иначе кое-кому могло бы прийти в голову взять кое-кого в заложники, чтобы заполучить не только новую бутыль воды, но и кофеварку в офис. А ведь ни одна старуха-кофеварка не заслуживает такой участи, какой бы паршивый кофе она не варила. Остаток жизни провести с работниками месяца. Хотя, они-то ведь тоже ни в чем не виноваты и заслуживают сочувствия.

Сару вздохнул, понимая, что со всеми жертвами обстоятельств ему сейчас не разобраться и нужно двигаться дальше.

– Я… Дело в том, что меня отправили в хранилище государственных документов, поднять кое-какие архивы.

– Да ну что ты-ы-ы? – протянул работник месяца, покачав головой внутри своей рамки. – Сильно же ты проштрафился, должно быть, раз тебя так озадачили. Туда нерестов триста никто сверху не заходил, бумаги просто спускали сверху по желобам. В хранилище ведь заправляет Шыш. Ты хоть знаешь Шыша?

– Да, слышал о нем, – небрежно бросил Сару. Внутри его стянуло льдом. Очень захотелось вернуться назад и сделать все как полагается: что б со свитой и взводом мастеров оружия. Но нет, ноги назад не пойдут. – Церковь Зверя не охотиться за ним, а он взамен работает в архиве. Сортирует и хранит бумаги. Пускает посетителей.

– Вот-вот, – забеспокоился Купер В. – Только Шыш сам решает кто посетитель, а кто – нарушитель. К нему иногда забредает заключенные, так обратно никто еще не вернулся. Нужен солидный уровень доступа. Чтоб тебя хватились, если пропадешь. Ну и, конечно, Шыш должен об этом знать.

– Хватятся, – уверенно пообещал Автор.

Маленькая записочка. Неужели даже на это не хватило благоразумности? Эти ослы будут лазить по всему Гротеску, оттягивая поход в подземелье до избрания следующего Автора. Маленькая записочка, оставленная на каком-нибудь видном месте. Например, приколоченная ко лбу капитана стражи.