Текст книги "Отступники (СИ)"

Автор книги: Антон Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

Глава 13. Неожиданная оттепель

«От излишнего загара кожи, или, пуще, обгорания той, хорошо помогает топленый жир дьявольского хомяка (ДХ). Возьмите понемногу жира ДХ и еще воска (можно нечистого). Смешайте в пропорциях два к одному и быстро нанесите на голую кожу, пока не раздумали. Смесь зело вонюча и подобна тухлеце».

Из брошюры «Советы отдыхающим на курортах Песчаного Солнца».

***

Рем Тан’Тарен вздрогнул и приоткрыл правый глаз. Посол Менады стояла над ним, выражая неодобрение нижней губой. Ее шея, вытянутая от постоянного ношения тугих колец, сгорбилась.

Заметив, что Рем проснулся, но мешкает, она еще раз пнула его под ребра.

Рем вскочил со своей подстилки, скрученной из занавеси, сорванной в Лагуне Лилий. Почти четыре дня Рем внюхивался в этот запах, стараясь… фантазировать. С фантазией у него было туговато, поэтому сейчас он был болен и слаб, но не от последней степени воздержания, а от половодья воспоминаний, которое не смогли остановить рубиново-ляжечные грезы.

– Ты не уйдешь, да? – спросила Ирита.

Рем выразительно молчал.

Грандиозный праздник за стенами Истока продолжался уже трое суток. За это время Рем не сделал ровным счетом ничего, что могло бы считаться содомией или хотя бы излишеством. Если не считать одного-единственного печеного моржа и двух-трех пробных лилий, конечно. Высокомерно убедив всех, что намерен развлекаться без «свиты», Рем узнал у вождя Рики где находятся покои посла Менады. После этого он поселился под указанной дверью, украшенной тотемами Пятнистой касты.

– Только из уважения к твоей семье, – посол встала боком.

Рем скользнул внутрь помещения.

– Семье, к которой ты…

Рем со слабой улыбкой глядел на развернувшуюся перед ним шамму. Медово-желтую с черными пятнами пиктограмм. Посол заметила его улыбку и опустила картинно разведенные руки.

– Тебе ведь наплевать, – вздохнула Ирита, сокрушенно.

Взгремев бусами, посол поковыляла к маленькой самодельной кухоньке. Там было все, что необходимо менадинцу, чтобы приготовить пищу в полевых условиях. Несколько банок с порошком для изгнания поносного духа, набор кислотоустойчивых чашек, самонагревающийся котелок, молоток, пила, клещи и маленький аппарат для перегонки пота и мочи в нечто похожее на воду.

Разумеется, посла здесь обильно угощали. Но воин редко расстается с мечом, а колдун болезненно привязан к разного рода палкам. Можно весь день объедаться черной икрой и маринованными кальмарами, но если уж к вечеру пристанет погрызть копыто гураха, так хоть вой, хоть кляни. Рем по себе это знал.

Менадинцы обладали талантом поедать большую часть материального мира не от хорошей жизни. Сила земли изгнала с архипелага множество животных, которые свободно обитали на материке и Капиллярных островах. То, что осталось, выживало так решительно и яростно, что со временем мясо животных Менады стало крайне похожим на то, что на большой земле называлось гранитом. Это же касалось всей съедобной растительности. Так, например, большой менадинский редис, если правильно его выдолбить и закалить, становился прекрасным огнеупорным котелком.

– На ритуалы, возможно, – сухо согласился Рем, усаживаясь на треугольный половик. Обстановка вокруг ублажала его. Он даже почувствовал менадинский эквивалент ностальгии: тошноту и желание поковыряться в зубах. Он с симпатией осматривал грубые полотнища, изрезанные линиями замысловатых узоров. Что они означали, знало лишь коллективное бессознательное всех менадинцев. То есть, никто.

Между ними висели сушеные гурахьи вымя, наполненные бродящими настойками. Смотанные в бухты коренья долговязого хрена. Пробки, минералы, ягоды, похожие на булыжники, сухари в черепах. Ловец Сновидений из связанных жилами рогов. Образцы того-другого. Плетеная мебель, кожаные свитки, волосяное лежбище. Засушенная, скобленная, полированная природа Менады.

Все это ради запахов.

Желтокожий народ ценил их за напоминание о жизни, ее приятном гастрономическом разнообразии. Во всяком случае, они пытались себя в этом убедить.

– Ритуалы… – фыркнула Ирита, щипая пальцами травы из желто-красного клубка. – Ты ерничаешь, мелкий ублюдок?

– Что вы, тетушка, как можно? – возмутился Рем.

– Да, лучше бы тебе этого не делать, – согласилась посол, прислушиваясь к бурлениям внутри котелка. Бурлило именно так, как нужно. Ирита добавила в варево травы. – Мы до сих пор скорбим по Рому. Он занял место, которое «ритуалы» определили именно тебе.

– По-моему, он был готов к этому куда больше, чем я, – доброжелательно заметил Рем. – Кроме того, я был у мамаши восьмым. Я с детства жил уверенный, что не стану последним. Она объявила о своем бесплодии за год до «ритуалов». У меня не было времени этому нарадоваться, клянусь Первым.

– Аш! – вскинулись плечи под шаммой. – Не смей поминать тут демона с большой земли! У тебя есть свои боги!

– О, сколько угодно, – согласился Рем. – Этих ребят столько, что хоть себя не помни. И каждый за что-нибудь отвечает, – захочешь сморкнуться и тут остерегайся ошибки в молитве. А Первый – он один. Все просто и понятно.

– И что же?! – охнула Ирита. – Что толку от одного идола, который должен за всем следить. Не сможет никогда. Да и развращает такая власть! Недалеко ему до демона.

– Возможно, – согласился Рем. – Я лишь хочу сказать, что память у меня вся забита хитростями. Нет места для Божества Сгибания Руки В Локте.

– А, что с тобой говорить о верности традициям, – снова сгорбилась Ирита. – Порченый. Одеваешься как…

– Не надо об этом, – попросил Рем сквозь зубы. – Это нечестно.

– Красть у петуха наряд, – вот уж нечестно, – хрипло засмеялась посол. – Убегать от родни, оставляя старшего брата в жертву Галифу вместо себя – и это нечестно. И приходить потом за помощью к человеку, который твоей семье почти родня – тоже, пожалуй, чести нет.

– Мы с совестью это давно обговорили, – подозрительно спокойно отвечал Рем. – Если целый народ предпочитает скармливать своих детишек проклятому чудищу, рассуждая, что последние – самые плохонькие, глупенькие да нездоровенькие… Это вместо того, чтобы истребить монстра навсегда, сохранив жизнь десяткам тысяч. К змею! И вас, и вашего Галифа, и ваше понятье о чести!

Ирита, вопреки его ожиданиям, промолчала. Толкла что-то в маленькой ступе, да постукивала время от времени молотком.

– Вот, значит, как ты все это себе вообразил, – проговорила она, наконец. – Галиф – чудище? Сколько раз он помогал нам советом. Показывал источники воды. Выбирал хорошие места для городов…

– Надо же ему что-нибудь да жрать, – прервал ее Рем. – А с такой тушей попробуй-ка поохоться хотя бы и на гурахов. Но не будем больше об этом. Стыдить у тебя не получается, уж извини. Ведь даже прошу-то вовсе не для себя. Для друга. Хорошего друга.

Лучшего друга, – подумал Рем. Мы с ним два сапога пара. Трусливые беженцы.

– Это, однако, не значит, что я должна помогать незнакомому долговязому, – хмыкнула Ирита, распиливая скорлупу какого-то яйца. – Наверняка такому же вору и лиходею, как ты!

– Нет, – возразил Рем задумчиво. – Он не лиходей. Он дурак, романтик и шут гороховый. Добряк. Слушай, тетушка, я о многом не прошу. Немного твоего шаманского колдовства. Я могу сидеть тут еще три дня.

Желтая шамма вздохнула.

– Что-нибудь, что поможет ему закрепить полочку для проблем.

– Что? – переспросила Ирита удивленно.

– Не обращая внимания.

– На вот, выпей! Это Мудрый Суп. Через него говорит с нами Дух мира. Он решит, стоит ли помогать твоему другу.

Оглаживая ножом мрачную зеленоватую пену, Ирита передала пододвинувшемуся Рему готовую смесь в кислотоустойчивой плошке. Сухолюд, улыбнувшись до ушей, принял угощение и поднес его к лицу. Пахнуло родным, несъедобным, ядовитым, щелочным.

– Но сначала! – предупредила его Ирита. – Но сначала. Брось туда что-нибудь принадлежащее твоему… шуту гороховому.

Рем рассеянно похлопал себя по кармашкам свободной рукой. В пальцы попалась какая-то мелочевка: хрустальная коронка, которую Рем выбил Престону в самом начале их знакомства.

Он наклонил раскрытую ладонь в сторону плошки. Коронка держалась словно приклеенная. Рем перевернул ладонь ребром вниз, и зуб упал прямо в свежую пену.

Сухолюд едва удержался, не выронил зеленое пламя из рук. Ирита изумленно воскликнула, закрываясь желтой тканью. Рем терпел, щуря глаза, левую ладонь то обжигало, то холодило. Он отдернул ее, удерживая плошку железной правой.

– Ну! – прикрикнул он. – Уймись ты!

Зелье притихло, словно соглашаясь. Потом громко булькнуло и облегченно вздохнуло. Пена осела, обнажив молочную-белую жидкость. Рем посмотрел на Ириту. Та, выкатив белки, глядела на плошку поверх ткани.

– Тетушка, – позвал Рем.

Ему показалось, что он остался один.

– Тетушка Ирита!

Медные зрачки уставились на него.

– Мне уже можно пить?

– Не знаю, – был ответ. – Никогда такого не видела. За всю-то жизнь! И цвет странный. На свой страх и риск. Больше ничего не скажу.

Рем вздохнул. Семь бед – один ответ. Глотай и не думай. Призвав все силы своего анархизма, он приник к плошке. На вкус – обыкновенное топленое молоко. Рем удивился, потом что-то твердое скользнуло ему на язык. Он вздохнул и чуть не поперхнулся, перепугав Ириту.

Его обхватили жилистые руки, выбили воздух и легких. Железяка выскочила как снаряд и покатилась по полу. Рем прокашлялся и подобрал ее.

– Эге, да это мне знакомо, – сказал он довольно. – Престон ромашками прорастет, когда увидит. Спасибо тетушка, запишите на свой счет еще одно чудо.

Ирита отползла от него как от чумного, и загасила таинство, все еще тлеющее в кухоньке.

– Убирайся прочь, – беззлобно ответила она. – От тебя одни проблемы, гиблое ты семя. Кто твой друг, если Мудрый Суп так себя повел?

– Я уже сказал.

– Значит не договорил! Дурак, романтик, шут гороховый и добряк… Кто еще? Чем владеет и что определяет, когда Дух мира так вступился за него?

– Тетушка, я его знаю как облупленного, – Рем поднялся. – Он даже свой пол с уверенностью определить не может. Не понимаю я, о чем вы говорите, и за Духа ответить не могу. На вкус ваше зелье было как обычное молоко.

Ирита внимательно смотрела на него. Проницала до самых пят.

– Ты не знаешь, – согласилась она, наконец. – Ладно. Не по тебе эти вопросы. Иди по добру, племяш.

Рем подошел к двери. Обернулся. Ирита уже успела разложить на ковре костяшки с гадальными рунами.

– Последний вопрос.

– Ну? – тетка перемешивала серые кругляши.

– Нейтралитет?

– Я тебе еще в Карантине сказала. Все сказала. Не прибавить, не убавить.

– До свиданья, тетушка.

– Проваливай. И приглядывай за своим другом!

Щелкнули створки.

Рем шел по коридору, намереваясь спуститься на уровень вниз. На пути ему встречались скорбные стражи. Рем заговаривал с ними, невзначай упоминая праздник и демонстративно отпивая из своей фляги с надписью «досуха!» на боку. Стражи глядели на него стекленеющими глазами, но Рем этого, казалось, не замечал. Во фляге у него четыре дня ничего не было, но на душе все равно, почему-то, становилось легче и веселее.

По пути он так же успел сползать в какое-то темное помещение, вырвал несколько светящихся угольков из таинственной панели. Покачался на кабеле, поменял местами пару штепселей, пальцем нарисовал на мерцающем экране свой профиль.

Придирчиво оценив гармонию светящихся линий, он покинул помещение. Справил малую нужду за каким-то гудящим обелиском, украшенным костями и бутонами подводных нарциссов.

Потом встретил блока Хтонида в компании пяти наложниц и дезориентированного Вилла, который делал вид, что стоит без помощи девушек. Блок был серьезен и трезв, но не настолько, чтобы отказать в просьбе показать Марлея. У Рем дух захватило, когда широкая ладонь подняла его на три хвоста и слегка подбросила.

– Вижу! – хохотал Рем, подлетая еще на полтора хвоста и трогая пальцами холодный потолок. – Вижу Марлея!

Наглядевшись вдоволь, он похвалил праздник и уважительно отметил, что великий блок знает толк в военных советниках. Имея ввиду, конечно, обнаженных лилий и застрявшего в них Вилла. Хтонид поблагодарил его, сохраняя невозмутимость железорудной жилы. Рем криво улыбался, пока не понял, что ловить тут нечего. Лицо лидера Красных Касаток не взял бы и таран, не то что хилая шуточка.

Спускаясь вниз, он встретил процессию свежих лилий с кушаньями, которые направлялись в пиршественную залу. Сохраняя концентрацию, став другом воздушной стихии, Рем принялся их лапать. Молниеносными движениями, словно атакующая кобра. Пока вдруг звонко не получил по морде.

– А, Чешуйка, это ты, прелесть моя? – искренне обрадовался он.

Кира, глядя в пол, оправляла тогу в районе правого бедра.

– Такие синячки полезны, – утешил ее Рем.

– Я везде искала вас, господин Рем, – мрачно поведала Кира.

– Так бывает, – покивал тот. – Я не могу понять, где, но на моем теле точно есть надпись «сокровище». Подожди меня здесь, принцесса, я забегу к Вохрасу, а потом мы с тобой сходим куда-нибудь, где можно пить и есть, не вставая с мягкого. Ладушки?

– Вы знаете, где господин Вохрас?

Рем почувствовал, что его оттесняют к борту без абордажной сабли. Кира тяжело дышала ему в лоб.

– Скажите где он? Что с ним случилось? Ему плохо? Я могу что-нибудь сделать?

– Это что, Олечуч там только что выглянул из вентиляции? – озадаченно спросил Рем, выглядывая из-за плеча пахнущего персиком.

– Господин Рем!

– Он в секретном месте. Потерял кое-кого.

– Но как же… – Кира отошла и села прямо на пол цветастой сопкой. – Позвольте мне пойти с вами. Я хочу увидеть его. Я должна увидеть его!

Рем хихикнул.

– Меня послал отец, – смутилась Кира. – Он хочет видеть господина Вохраса.

– Вот оно как, – Рем подбрил кинжалом щетину на подбородке и внимательно оглядел лезвие. – Тогда пойдем. Один я его вряд ли растолкаю. Надо бы Олечуча найти.

Он повел Киру за собой. Та шла то справа, то слева, вздыхая и томясь. Рем, почувствовав наживу, принялся отпускать замечания вроде: «бедняга Вохрас», или «да, хрустнул старик», а то «шутит судьба, как палач с топорищем».

– Ух, и зараза же вы, господин Рем! – не выдержала Кира.

– Да, – самодовольно подтвердил сухолюд.

И тут же, без всякого перехода, пустился в туманные объяснения. Недоговаривая и сочиняя на ходу, однако, сберегая трагедию.

Рем, хоть и был хорошим рассказчиком, но чуткости и тонкой эмпатии ему не доставало. Он мог живо и красочно описать поножовщину в полутемном переулке или с чувством передать хроники своих сексуальных одиссей. Слушали его всегда жадно и одобрительно. Как бы то ни было, три дня назад Престона не пытались зарезать или изнасиловать. Кроме того, та история, что Тан-Тарен рассказал Кире, по понятным причинам, сильно перевирала правду. Поэтому мы взглянем на личную трагедию Престона самостоятельно, незаметно, словно призраки.

– Что это с водой? Он что, кипит?

– Не волнуйтесь, почтенный Вохрас. Садитесь. Это всего лишь воздух.

– Так я не сварюсь?

– Ну что вы…

Престон недоверчиво склонился над бурлящим котлом. На дне, в толще бирюзового нестекла, он разглядел маленькие отверстия.

– Ага. Ну, хорошо.

Спуская ноги как багаж, Престон залез в котел и сразу же понял, что затея не удалась. Он всплывал и неуклюже ворочался, скользя мокрыми пальцами по бортику. Вода выбрасывала его как пробку.

– О, Первый… Вы не могли бы…

Лилия обняла его и прижала ко дну.

– Так лучше? – заботливо спросила она.

И сняла с себя последний лоскут тюленьей шкуры. Лоскут всплыл перед Престоном и отправился в сторону блюда с напитками и набором каких-то вытянутых предметов, вытесанных из кости.

Престон сообразил, зачем они нужны, и поплескал себе на лицо горячей водичкой.

– Вы уверены, что меня одной будет достаточно? – жарко спросили над ухом. – Может позвать еще двоих? Или троих? Мы крайне преуспели в групповых стилях. Проверьте, не пожалеете.

– Не стоит, – вяло улыбнулся Престон. – Спасибо, конечно, но не стоит. Кости и групповые занятия, это очень вежливо с вашей стороны. Я понимаю, что вы беспокоитесь на счет того, что я древний старик и… Могу быть не в форме. Это действительно так. Но знаете что? Я не расстраиваюсь, мне очень приятно ваше общество, и я намереваюсь просто посидеть тут. Тут спокойно и нет безумных тренировочных чучел, жрущих вселенную монстров, зацикленных на папаше принцесс, которые ищут кого-нибудь похожего на него. Здесь нет убийц на колесиках. Кого же еще? Ах да, кое-что новенькое. Жнецов-шпионов! Хотите сделать мне приятное?

– Все что прикажете, почтенный Вохрас, – сочувственно прошептала лилия.

– Тогда просто подержите меня у дна, чтобы я не всплывал, минут пятнадцать, а потом я пойду на массаж. И можете еще послушать о том, что я думаю о несовершенстве мира. Например, мне кажется, что мир мог бы быть ко мне чуточку доброжелательнее. Вот как вы, например. Я хочу сказать… Помните ту поговорку: то, что не убивает – делает нас сильнее? По-моему, все немного не так. То, что не убивает – калечит нас. Все больше и больше и…

Престон догадывался, что она не понимает ни слова, но был рад тому, как внимательно лилия выслушивает его неясные жалобы. Ему, пожалуй, стоило просто выговориться. Именно в таком положении: имея постороннего, но чуткого слушателя. Это было для него в новинку. Рем к этому времени давно бы уже бренчал на мелоде и напевал что-нибудь кабацкое, в десять куплетов. Или стрелял по бутылкам. В общем, избегал бы интимного общения.

Из-за пачули Престону нельзя было пить вино. Поднос с продолговатыми костями и напитками оставался нетронутым, но Престон, как ни странно, производил впечатление пьяного. Его взгляд стал всеобъемлющим, а ораторские жесты обмякли. Возможно, на него так подействовала исповедь, но Лилия забеспокоилась и вытащила его из котла. Ужаснулась. Вверенный ей колдун разбух чуть ли не вдвое, кожа его побелела. Престон напоминал разварившуюся клецку.

Это вызвало некоторые волнения в банном отсеке. Никому не хотелось навлечь на себя гнев Жреца.

Бедняге помог суровый лечащий массаж. От каждого прикосновения стотри-массажиста тело колдуна брызгало водой. Он выжал его досуха…

– Спасибо, – сказал Престон.

…и положил сушиться на полок.

Когда Имара оклемался, лекари порекомендовали ему отправиться в покои и отдохнуть. Но в покои Престон идти не пожелал. Вместо этого он сдался Кире. Она не застала его сушку, но была взволнована в два раза больше, чем все остальные, вместе взятые. Престон устал объяснять ей, что все обошлось благополучно, просто он положился на свое старое тело и прогадал.

– Простите меня, – лепетала она. – Я не могу найти в себе сил войти в банные комнаты, когда там так много людей. Много нагих… мужчин. Я бы обязательно помогла вам первой.

Престона это начало забавлять.

– Вот так просто ворвалась бы в мою котловую и принялась меня выжимать? Нагого мужчину?

– Ах! Вы другое!

– Ну да, ну да.

– Вы – часть наших надежд, яркий символ! Вы выше моих странностей!

– Я понял. Спасибо. Не волнуйся так. Покажешь мне Исток?

– Я так надеялась, что вы спросите об этом. Пойдемте.

Престон почувствовал, что его робко взяли за руку. Возражать не стал. Это было приятно.

Пока Кира удивляет Престона искусственной природой, и тихонько млеет в его компании, мы, как и причитается призракам – рванем сквозь стены. Заглянем в воздушные трубы Истока, в хитросплетения его вентиляционной системы.

Олечуч ловко развернулся в широком стыке, скользнул вниз и замер.

Повиснув на переборке, вниз головой, как летучая кошка, он глядел нарисованными глазами вниз, в пропасть вертикальной кишки. Из нее, освещенной до самого дна сумрачной краснотой, поднимался знакомый запах. Олечуч почувствовал его почти сразу, как попал в вентиляцию. Хищно клекоча, он полз, угловато расставляя конечности, навстречу флюидам силы и уверенности, которые однажды не успел загасить.

Это был достойный противник (в молодости – бывалый мучитель манекенов), и Олечуч нетерпеливо клекотал. От злости и мрачной истерии его мучили припадки. Разум кишел воспоминаниями: одно отчаянье да страхи, тупая боль и беспомощность. Они прели, язвились и затвердевали ненавистью. Наводя страх на жителей Истока, внезапными нападениями из решетчатых отдушин, он немного успокаивал себя.

Но этого было мало!

Мало!

Все так же вися вниз головой, Олечуч издал глубокий низкочастотный вой. Стены вентиляции завибрировали. Враг должен знать.

Кыкл-кыкл-кыкл…

Он обязан приготовиться!

Манекен, бешено хрипя, рванулся вниз – в свободный полет. Кроме перчаток, доспехов на нем не было, он упрятал их в надежном месте, сняв все, чтобы они не мешали и не гремели. Его тело покрывала кровавая лаковая роспись. Каша была надежно пришита к плечу. Набитая опилками Крикуша – к спине, с расправленными крыльями и обнаженным черепом.

У самого дна он резко вонзил черные когти в стены и почти сразу затормозил. Спрыгнул вниз и пополз дальше, напевая нескладно и отрывисто:

Режь ножом, проткни копьем,

Махни булавой, а после ногой!

Щелкни плетью, лязгни клетью,

Смени мне голову, за день – третью!

Славно измучено, все стерпит чучело.

Делай что хочешь, рви и терзай,

Шестом и мечом, главное знай:

Делай что хочешь, ударь – отойди,

Но никогда нам в глаза не смотри!

Кое-кому вскоре не поздоровиться. Поглядев на эту маленькую, но важную вставку, вернемся к Престону и более его не покинем.

Два дня Престон слонялся по Истоку со своей тетрадью, делая рисунки и что-то записывая в ней сутулыми каракулями. Он копировал планы, хитро выпытывал у стражей важную информацию вроде «ага», «нет» и «по той анфиладе, прямо и налево». Умело прячась от Киры в пальмовых рощицах и обманывая патрули незаинтересованным видом, он тщательно собирал информацию о внутреннем устройстве Истока, чтобы потом передать ее силам Авторитета.

Пригодилась отточенные навыки разведчика. И, иногда, вора. Престон скромно гордился тем, что даже в такой неподходящей физической форме, смог стащить десяток образцов варварских технологий. Это были, в основном, обломки плат и обрывки проводов, но Престону они казались столь же непостижимыми как «послезавтра» для бабочки. Престон прятал их в своих покоях, делая на каждом образце бирку с пометкой. Там он записывал, где был найден образец, и при каких обстоятельствах. Чаще всего там значилось «больш. неохр. ящ; прогулив».

На самых ценных его экземплярах, планшете для связи с Ревернасом и странной штуковине, выдувающей теплый воздух, он написал: «мои покои. предм. роск; обыск».

Так он скоротал время до самого начала празднества, рассчитанного на четыре дня беспрерывного кутежа и бражничества в понимании Соленых варваров. Это означало, что рабочий день будет урезан до четырех часов, а дощечки, дающие право на управление всеми видами моржей, станут временно недействительны.

Ну и, разумеется: поэтические вечера, спортивные многоборья, театральные зрелища, охота на глубинных монстров, моря водорослевого пива и горы полусырого мяса.

Перед началом пира к Престону заявился Рем в какой-то черной хламиде. Хламида была покрыта устрашающими рисунками черепов и отмечена некой надписью, похожей на нагромождение сучьев.

– На площади уже гуляют! – сообщил Рем чуть громче, чем погорелец, зажатый между огнем и высотой девятого этажа.

– Чего ж ты орешь-то так? – удивился Престон. – Гуляют и хорошо.

– Я тебя плохо слышу! – ответил Рем, не сбавляя тон. – Там жарят почище, чем в Громовой Лютне, клянусь Первым!

– Кто жарит? Что это на тебе за тряпки? Кто-то умер?

– Навалом! – отвечал Рем. – Бери любую на плечо и волоки куда хочешь! Они сейчас ничего не соображают! Группа называется «Медузьи черепа», они с нее текут как весенние реки!

– Это те самые Вольные Шторма?!

– Бесполезно! Едва удалось добраться до сцены по головам! Мне солист в перерыве подарил этот балахон и дал покричать в раковину! Вот тут написано «МедузьичерепА». Здорово, да?

– Еще бы.

Робко постучавшись, вошла Кира.

– Вот! – радостно заорал Рем. – Вот она не даст соврать! Все так и было! Варвары беснуются, толкучка – искры летят, мембраны грохочут, струнные доски дымятся! Везде что-то светится и фыркает огнем, Исток светиться до самого венца! Везде палатки с пивом и жратвой, какие-то лицедеи в костюмах с щупальцами. Энергии столько, что хоть Авторитет всю Тьму отапливай!

– Ты тоже там была? – спросил Престон у Киры.

– Я наблюдала с балкона, – объяснила та. – Господин Рем нисколько не преувеличивает. Нынешний праздник – первый, когда стотри решили так безудержно веселиться прямо на Твердых Водах!

– Вохрас, пойдем наружу!

– Да, господин Вохрас, пойдемте, пожалуйста.

– Меня же там растопчут.

– Ци-ик-ф!

– Где ты был?

Цыпленок вместо ответа козырнул крылышком и снова исчез.

– Что он сказал?! – спросил Рем.

– Ладно, змей с вами, – пробормотал Престон. – Пойдемте.

Вообще-то ему нравилась громкая музыка. Но Имара не рассчитывал на то, что ему придется пережить гром падающего неба. Это происходило с ним не каждый день, и он был слегка ошеломлен:

– И это они называют музыкой?! – проорал он Кире на ухо.

– Здорово, правда?! – пищала она едва слышно. – Это направление называется «твердая скала»! А переборы: «рифами»!

Небо вспыхивало и разрывалась брызгами фейерверков. Престон никогда такого не видел, и первое время пытался залечь после каждого разрыва. Крутились то так, то этак, диковинные карусели. На большой открытой сцене группа из пяти варваров раскалывала мироздание струнными досками и примитивной системой барабанов. Он исполняли песнь про то, как один дельфин решил послать все к Узергхоту, бросил стаю, набрал мускульный вес и принялся гулять по всем течениям Океана, попутно вышвыривая из него всякую пакость вроде акул. Усиливающие звук мембраны сирены скалистой, подпрыгивали на своих распорках. То там, то тут поднимались волны пива, и странно одетые варвары взбалтывали поднятыми кулаками духоту ночи.

Престону казалось, что даже мир появлялся из небытия куда тише и скромнее. А он-то настраивался посетить поэтический вечер и немного насладиться красотой зарифмованной души свободного народа.

– Это все завтра! – сообщили Кира. – Когда Дельфины будут готовы! Сейчас стотри выпускают накопившуюся энергию! Это очень важно, чтобы внимать тонкому искусству Дельфинов с максимальной чуткостью!

– Понятно!

– Что?!

– Понятно!

– Жаль, ничего не видно отсюда! – посетовала Кира. – Как бы мне хотелось посмотреть на Меузьи Черепа вблизи!

Престон расценил это как намек. В хотельных домах он давно разучился ухаживать за девушками, но рудиментарное благородство и отсыхающее воспитание все еще напоминали о себе.

– Цыпленок! Я знаю, что ты где-то здесь!

– Ци-ик-ф?

– Мне нужно подняться над толпой!

– …Циф-к!

– Держитесь за меня, леди Кира! – хмуро предложил Престон.

– Что?

– Держись за меня!

– Хорошо!

Престон сосредоточился. Варвары вокруг охнули, и пали на колени, отчаянно сопротивляясь смещенному притяжению. Престон же медленно поднялся вверх. Кира вцепилась в него как коала. На третьем хвосте Престон решил остановиться и поплыл вперед.

– Так лучше?!

– Да! Спасибо!

В тот вечер Престон пересмотрел свое отношение к странно выглядящим людям, громким звукам и пению. Он понял, что «Громовая лютня» сделала из него, как меломана, тепличное растение. На этот раз, то, что его не убило, действительно сделало Престона сильнее. Оставалось только вытереть кровь, идущую из ушей.

Наглядевшись вдоволь, Кира предложила вернуться в Исток к началу Пира организованного для лучших воинов, изобретателей и поэтов. Престон долго не мог понять, что от него хотят, но охотно покинул площадь. На входе их нагнал тяжело отдувающийся Рем. По нему было заметно, что изобилие даже его чуть не доконало.

– Я немного переел, – признался он.

Это означало, что у него все-таки лопнул поясной ремень.

Пир проходил в большой овальной зале, где на стенах билась странная радужная муть. Она, то мерцала, то изгибалась волной, расщеплялась сотнями разноцветных хлыстов и стегала потолок и пол. В свое время небезызвестный Эрволл Горген, удостоившийся чести побывать здесь, был отмечен «благословлением Истока». Его свалил сильный эпилептический припадок.

Стол был широченный, круглый, с углублением в центре. К этому углублению вели положенные крест-накрест ковровые дорожки. Престону это показалось странным, но варвары не видели ничего плохого в том, чтобы срезать пространство зала по этим тропкам. К столу без всяких фанфар, пафоса и герольдов подходили и садились видные варвары. Кто-то, чуть поодаль, отдыхал на больших ложах с томными лилиями.

Дельфины пришли в масках и ярких нарядах, Красные Касатки в доспехах. Мрачно озирались по сторонам жилистые Аспиды в черных комбинезонах. Всего приглашенных было не больше сотни, Престона это порадовало. Он занял место, указанное Кирой, рядом прыгнул Рем.

В центре стола уже довольно давно шла какая-то эмоциональная театральная постановка. Она подходила к концу: злобный солдат авторитета в латаном трофейном мундире бил и пытал связанного молодого варвара. При этом пытал вроде бы по-настоящему. Во всяком случае, раны у пленника кровоточили. Вокруг лежали бездыханные тела других стотри, позади солдата злобно хохотал хор мужчин. Потом избиваемый воин освободился и сбросил солдата в огромный чан с водой. На стол брызнула соленая пена.

– Вот судьба континентального зла! – продекламировал кровоточащий стотри. Его поддержал вступивший хор женщин. – Не сломить жиру Большой Земли верный мускул Твердой Воды. Жестокость – проиграет доблести!

Он говорил так довольно долго. Все это время вода в чане стояла спокойно. Когда декламация окончилась, остальные актеры выбрались из ниши, а зал благодарно зааплодировал, – солдат все-таки вынырнул из чана и раскланялся вместе со всеми. Престон утерся полотенчиком и тоже похлопал. Сдержанно. Очень сдержанно.

Рядом свистел и неистово бил в ладоши Рем.

– Браво! Так его, изверга! Долой Авторитет!

– Хватит поясничать, – одернул его Престон.

– Пойду, подарю яблоко таланту, – сказал Рем, взобрался на стол и побежал между блюд к актерам.

Там он действительно достал из кармана яблоко и подарил его израненному. Актер благодарно поклонился, но тут же отскочил, потому что Рем проверил подлинность раны на его плече. Сухолюд примирительно помахал руками, и вдруг проголосил, обращаясь к залу:

– Отличный вечер, бомонд! Честное слово, я сначала подумал, что вы даже поминки родной бабушки отгулять не сможете! Такие все были серьезные, что хоть ножи об морды точи! Но теперь я вижу, что вам только повод дай – пьяная рыба повсплывает! Клянусь Марлеем, вы меня порадовали! Эй, кто здесь отвечает за снабжение?! Этому парню нужно отдать весь мир и тогда мы получим два на выходе!

– Я! – гаркнул довольный похвалой Керан. – И весь мой отсек!