Текст книги "Отступники (СИ)"

Автор книги: Антон Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Процессия Кутарис медленно потянулась вперед. Реверанс шел впереди, рядом с правым краем Логики. Он пугливо озирался по сторонам, всюду ему мерещились улики собственной безнравственности.

И не зря.

Довольно скоро он невооруженным взглядом начал замечать лежащие то тут, то там чашки, рваную разноцветную бумагу, какой-то невнятный мусор, огрызки. Кал. Реверанс старался уничтожать все следы своих маленьких праздников, но гульба довольно часто разбредалась так далеко, что уследить за каждой пивной бутылкой было невозможно.

Логика, слава светозверю, вроде бы ничего не замечала. Смотритель вспомнил о других Оригиналах и задрожал. Кто-нибудь обязательно заметит мусор. Человечий мусор.

Пресвятой хвост Первого, это что, человечье белье на стеклянной дороге?!

– Что это ты там выбросил в Сад? – удивленно спросила Логика. – Что-то розовое.

– Палый лист, – прошипел Реверанс, пытаясь восстановить дыхание. – Слушайте, Логика, а чем вы занимались в Доминатах? Я ни на что не намекаю… Но, по-моему, раса немного… Раздобрела.

– Хорошо, что ты спросил, – оживилась Логика. – Знаешь, к такой жизни можно привыкнуть. Эти коллективные иллюзорные приключения очень увлекательное занятие. Просто… хэ-э-эк… захватывающее. Находишься в постоянной конкуренции, очки, баллы, метки, не даешь себе лениться. Это очень концентрирует. Никогда еще я не чувствовала в себе такой остроты рефлексов, как сейчас. Кроме того… хэ-э-эк… столько стараний уходит на своего аватара, что поневоле чувствуешь себя создателем. Понимаешь, что не зря живешь. А по поводу твоего замечания… Не думаю, что мы слишком располнели. Разумеется, прежней сухости членов уже не заметишь, но разве нет в нашей жизни места переменам?

Реверанс признался себе, что перемены есть, да еще какие. Взять хотя бы его странные увлечения. Но ведь и остальные превращаются змей знает во что.

– Так значит… Вы в основном играете.

– Не играем, Реверанс! Что за странная формулировка? Мы созидаем!

– Ну, да-а-а… – с осторожностью золотаря балансировал Реверанс. – Только это все остается там. В канале.

– Ну и что? – грозно спросила Логика.

– Ничего-ничего, – откликнулся смотритель Сада. – Просто Торкен не развивается уже больше века.

– Взгляни на это! – властно перебила его Логика.

Реверанс протянул руку и осторожно принял подлетевший к нему предмет. Сказать ему было нечего. Он смотрел то на предмет, то на Логику.

– Это… – подтолкнула его Оригинал.

– Это… – послушно повторил Реверанс.

– Ну же.

– Э-э-э…

– Бу… Бу-маж…

– Бумажный журавль?

– Точно!

– Он спец в архитектуре?

– Нет.

– Собирает мозаики?

– В общем-то, нет. Зачем ему это?

– Просто бумажный журавль?

Логика снова оскорбилась.

– Что имеешь в виду, говоря «просто» бумажный журавль?

– Логика, я лишь хотел уточнить: вы хотите обновить Торкен бумажным журавлем?

– Знаешь ли ты, сколько сил на него ушло?! Я отвлеклась от иг… От со-зи-да-ния на два нереста! Ну, скажи же, что он прекрасен!

Реверанс вздохнул. Логика гордилась собой как курица, снесшая два яйца вместо одного. Она требовательно колыхалась и жаждала признания. Два нереста она потратила на то, чтобы сделать этого журавля. Торкен должен был полностью обновляться каждые сто двадцать три нереста. Такова была прекрасная и нерушимая традиция ранней расы. С тех пор как виды заперлись в своих Доминатах ради иллюзорных игр, полностью передав маггии каждое свое движение, прошло сто сорок четыре нереста. За это время Торкен получил от обленившись Первенцев только…

Реверанс незаметным жестом испепелил битый кувшин, что торчал из белозема в нескольких метрах от стеклянной дороги.

А теперь еще бумажный журавль.

И это потомки тех Первенцев, которые создали свой величественный город из цельного куска неподатливого мира.

– Ну, теперь-то все на своих местах, – проговорил Реверанс поощрительно. – Великолепный журавль! Если смотреть поверх него на Торкен, видна совсем другая картина.

К сожалению, проблема была куда значительнее. Торкен являлся тем минимумом, который был доступен Первенцам. А ведь раньше они ко всему прочему путешествовали по всему миру, творили чудеса, затирали уродства природы и насаждали красоту, учились новому день ото дня. Испокон веков считалось, что это их священная обязанность и неотъемлемое право – вмешиваться в природу, ради блага последней. В то время они были бесценны для мира Алиота…

Бумажный журавль!

– Да-да? – засмущалась Логика. Смущение распространялось по ней с некоторой задержкой. Небольшими очагами.

– Город становится бумажно-журавлиным, – уверенно закончил Смотритель. – Это, без сомнения, перерождение всей нашей эстетики.

– Ах, Реверанс, – прошептала Логика возбужденно. – Спасибо. Я знала, что ты оценишь. Приблизься ко мне.

В этот момент светозверь познал один из самых отчаянных воплей ужаса и безнадежности. Беззвучный. Сверкнувший во взгляде Смотрителя болезненной молнией.

Лизь.

Бывали моменты и похуже. Однажды Реверанс проснулся с двумя человеческими самками под боком. Обе могли вести семинары, посвященные борьбе с красотой и гладкими ногами без оволосенения. Его спасало беспамятство, вызванное человечьими алкогольными напитками.

– Запомни этот поцелуй, смотритель, – жарко дыхнула Логика напоследок.

Да. Он запомнит. Когда-нибудь это воспоминание проведет с ним последние минуты в петле из атласного пояса.

– Не хвастай этим, – предупредила Логика.

– Никогда, – перехваченным голосом пообещал Реверанс.

Хорошо, что искренность невозможно пощупать. Иначе всю процессию сейчас придавило бы панелью из железобетона.

На стеклянную дорогу выскочили несколько оленей. Реверанс, все еще не пришедший в себя после близости с Логикой, отреагировал не сразу. И лишь после того, как процессия замерла, а Логика начала вбирать в себя воздух для продолжительного визга, смотритель почувствовал, как душа его уходи в пятки.

На ветвистых рогах висели блестки, плетеные сумки с кувшинами и несколько шляп. Шкуры были изрисованы масляными красками и заляпаны. На безучастных мордах лежала косметика. Из бедер торчало несколько вилок.

Но, что хуже всего…

На спине одного из них, задом наперед, прижавшись щекой к мощному крупу, спал какой-то парень в женском корсете. Больше на нем ничего не было.

Олени вопросительно посмотрели на толпу Первенцев. Многонерестовый сон сделал их неуклюжими. Они ломко передвигали ногами и с трудом поворачивали головы. Реверанс смутно припоминал, что оленей он разморозил, когда стало ясно, что на пирушке решительно никто не верит, что он осмелится это сделать.

Логика все-таки завизжала.

Животные шарахнулись прочь. Упали. Человек скатился с крупа, замер на дороге. Олени, то и дело приседая, уковыляли в Сад.

Человек открыл глаза.

– О, Рев… Вот ты где, друган! Обвиняю тебя во лжи, ха-ха. Сказал, что вернешься через полчасика, а сам пропал. Меня отправили на поиски. Остальные реб…

– Особь человека! – заорал кто-то.

Ку-ба-гам!

Купол тряхнуло. Пошел теплый мутноватый дождь конденсата. Капли с шипением ныряли в горстку пепла, в центре которой медленно остывал проволочный каркас корсета.

Логика перестала визжать и сказала:

– Х-э-э-эк!

– Я могу все объяснить, – воскликнул Реверанс, защищаясь.

Ничего подобного.

– Х-э-э-эк?!

– Мне нужны были люди для опытов. От нечего делать, я экспериментирую с их анатомией!

Это была правда. С этого, во всяком случае, все и началось.

– Хэ-э-э-эк! Ик!

– Ну… Может быть человек тридцать. Я не следил за их количеством.

Логика закрыла глаза.

Реверанса взяли в тиски два зункула. От процессии отделились еще полсотни рабов и углубились в Сад.

«Перебьют всех», – уныло думал Реверанс. Теперь, когда все так нелепо раскрылось, страх отступил. Смертной казни для своих у Первенцев не существовало. Возможно, его превратят в зункула. В этом есть свои плюсы. Можно, например, уронить носилки или помыть руки в хозяйском вине.

Зодчий вздохнул и пошел дальше в сопровождении символической стражи. Мимо живых и прекрасных композиций из зелени, цветов и декоративных скал; никому не нужных, давно позабытых. Мимо пыльных кристаллических экранов, на которые передавались проекции красивейших пейзажей со всего мира; он был единственным их зрителем. Мимо замшелых колоссов, изображающих пищевые пирамиды.

На вершине этих пирамид всегда были первенцы. Маленькие блестящие фигурки. Они заросли мхом и грибами. Реверанс специально не чистил их. Природа не врала.

Процессия росла. К шествию Кутарис присоединились другие виды. Основной проспект собирал тропы ведущие к Доминатам. Маленькие очаги тяжелого дыхания, всхлипов и сбивчивого бормотания, собирались в церемониальное шествие. Зункулы разбрасывали вялые лепестки роз, ползли впереди демонстрируя свою приземленность.

Реверанс брезгливо наблюдал за этим.

Рабы высокими голосами читали хвалебные оды Первенцам, унижали друг друга, истязали.

До того как обленившиеся виды ушли в Доминаты, Реверанс ничего подобного не видел. Зункулы выказывали Первенцам почтение, служили им, выполняли черную работу. Многие поколения их рождались в загонах как кролики. Несмотря на то, что эти выродки формально были из Ранней расы, зункулы знали об уважении не больше, чем мыши. Их воспринимали как неизбежное зло, у всех полноценных Первенцев довольно часто рождались отсталые дети. Эти могли создавать пары только с подобными себе. Они ни на что не претендовали и ничего не ведали.

Но у зункулов были права.

А то, что происходило сейчас, вызывало у Реверанса отвращение.

Что за гадкая потребность, – унижать идиотов?

Бесформенные туши благосклонно фыркали на своих носилках. Зодчий мрачно озирался по сторонам. Его окружали пыхтящие тела.

Чтобы отвлечься от собственного провала, он стал думать о том, как может существовать организм, состоящий из одного жира и нескольких литров спеси, которые заперты в зарастающих артериях. Маггией, как оказалось, необходимо уметь пользоваться не только с точки зрения целого платья и спокойных соседей. Нужно знать меру. Но как ее определить, когда Троегорье не оставляет места возможному, превращая любую прихоть первенца в реальное? Или видимое.

Больше всего Реверанса угнетало то, что сородичи относились к своему новому виду совершенно спокойно. Похоже, лежачее положение, уже стало новой модой. Брюхо, над которым установлена система зеркал для переднего обзора – современным эталоном. А Реверанс, бедняга, морально устарел.

Смотритель присвистнул и воровато огляделся по сторонам.

– «Во что же мы превратились?» – мысленно проорал он, стараясь передать сигнал всем зункулам в окрестностях. Те навострили уши и завыли, неразборчиво и тоскливо:

– Во что-о-о зже му-э ватил-эс!

Шествие разом остановилось, словно кто-то щелкнул кнутом. Реверанс почувствовал, как его разум взяли за шкирку и внимательно осмотрели со всех сторон. Обычно Первенцы никогда не врывались в сознание полноценных сородичей, это было проявлением агрессии. Однако Реверанс теперь был… На уровне зункула.

– Он в порядке?

– Да. Слишком возбужден. Неудивительно.

– Нужно было сделать смены короче. Двести нерестов, это все-таки испытание даже для первенца.

– Воистину. Хотя я бы не сплоховал.

Правители зашумели.

– Постыдное хулиганство, Реверанс, – сказали зункулы-стражи рядом с ним. – Выйди вперед! К нам!

Сложив руки на груди, смотритель неторопливо направился к острию шествия. Там его ждали Логика, оригинал Колос из вида Каритус и остальные лидеры. Всем своим видом они выражали крайнее неодобрение. Смотритель определил это по тому, что над ними светилось, написанное крупными маггическими буквами, слово «интервенция».

Это означало, что провинившемуся предстоит поискать в себе раскаянье. А если ему это не удастся, старшие товарищи всегда готовы залезть в душу и помочь перетрясти ее.

– Реверанс, что с тобой происходит? – спросил Колос с ходу, прищелкнув волчьей пастью на последнем «т». – Зункулы только что отыскали поселок, в котором жило больше сотни людишек! Они пили, купались в священном пруду и совокуплялись.

«Жило», – понял Реверанс.

Первенцы ахнули. Кто-то кинул в смотрителя куском сырой маггии.

– Ты хоть представляешь, какое чудовищное преступление ты совершил?! – распалялся Колос.

– Я изолировал их, – глухо ответил Реверанс. – Построил вокруг забор.

– Врата не были заперты! – рявкнул Колос. – А охраняли их два замороженных медведя! Весь Сад в округе изгажен отходами. Бесценные плоды и травы съедены, они вспахали несколько заповедных полян и выращивали там какое-то наркотическое растение.

Тут Колос прервался, видимо получил еще одну телепатограмму от зункулов.

– Построили хижины из Скрижалей Вечности… – просипел он, выпучив глаза.

Реверанс увернулся от еще одного куска маггии.

Колос отдышался и спросил:

– Как ты это объяснишь?

– Я хотел немного поэкспериментировать с мутациями. Это не запрещено.

– Не запрещено работать в специально отведенных помещениях, под наблюдением стражи. С отдельными экземплярами! А ты развел тараканье гнездо без намека на технику безопасности! Светозверь побери, Реверанс, представь всего на секунду, какую заразу они могли сюда занести!

– Я отбирал только здоровых, – без особой надежды уточнил Реверанс. – Послушайте, мои цели были благородны. Люди развиваются. Они становятся доминирующим видом в Одиноком мире. Сколько их сейчас? Почти миллиард! А нас? Тысяч сорок, если считать зункулов. Ясно, что рано или поздно наша идея с Авторитетом себя изживет. Мы не сможем их контролировать, и нам придется защищаться. Я пытался создать что-нибудь, что разрушит их культуру изнутри. Затормозит развитие.

Это была правда. Однако Реверанс решил не упоминать, что через некоторое время сильно привязался к хаотичной культуре людей. Так сильно, что перестал отличать свой хвост от человечьего копчика. Сначала людей было всего десять. Реверанс экспериментировал с их здоровьем, невольно наблюдал за взаимоотношениями подопытных и так увлекся, что решил добавить еще десяток. Дал им полянку и немного свободы. Он думал, что это будет большим, на что он сможет решиться.

Нет, не совсем. Совсем нет. Абсолютно.

Больше сотни. Сначала Реверанс предполагал, что человечьи самки в неволе будут съедать своих детенышей. Когда эта гипотеза не подтвердилась, он решил не раздувать из мухи слона и некоторое время занимался только тем, что возился с детьми, показывая им фокусы.

Эх, если бы Первенцы, если б он сам, с самого начала относились к людям как к равным, как к достойным уважения существам, все было бы иначе. Но надменное невежество Реверанса оказалось ахиллесовой пятой там, среди смелых и воинственных, смекалистых и благородных. Да, их были единицы, с ядром в скорлупе, и даже просто добрых и отзывчивых. Но их хватило. Хватило проведенного с ними времени и чувства удивительного открытия человеческой разумности, чтобы понять – люди достойны сами вершить свою историю. Сами искать пути объединению или независимости.

А то, что создали Первенцы – Авторитет – искусственный мир. Чуждая людям империя, в которой есть тень свободы и выбора. Полупрозрачная фикция, над которой нависла громада истинной безнадежности – закон которой: «относительная свобода дается каждому, но не всем». Как единая раса – человечество было обречено идти по дороге, проложенной для них чужаками.

Фальшивое настоящее и чужое будущее.

Разумеется, тогда Реверанс еще не до конца понимал все это. В нем не было ненависти к своему народу. Но он ощущал смутное противоречие в мыслях. Первые намеки на справедливую мысль – Первенцы, возможно, сами того не понимая, зашли слишком далеко, стремясь защитить себя. Даже Пенная чума была светлее того, что они сделали на этот раз, чтобы защитить свое бесполезное существование.

Колос оставался мрачен.

– Нарушению законов Торкена нет оправданий, какими бы благородными не были твои цели, – отрезал он непреклонно.

– Вы их убили? – бесцветным голосом спросил Реверанс.

Владыка тяжело вздохнул. Собственно, каждый его вздох был не простой задачей. Но этот получился таким, словно воздух сопротивлялся до последнего

– Не понимаю, на что ты рассчитывал, – ответил он хмуро. – Да, сейчас зункулы уничтожают их.

Реверанс покивал, накаляясь.

– Ну и, конечно, мы наложим на тебя более суровые санкции. Ты на нерест будешь отрезан от общего маггического канала.

Смотритель пожал плечами и непроизвольно сплюнул на стеклянную дорогу. Затер ногой. И вдруг догадался, что на него смотрят как на человека. С отвращением.

– Я хочу, чтобы ты понял, Реверанс, все эти чудовищные последствия – ничто, по сравнению с причиной. Ты приволок людей в святая святых Ранней расы. Ты позволил им плодиться и размножаться! Позволил осквернять все то, что нам так дорого…

– Дорого?! – неожиданно рявкнул смотритель. – Фальшивые приключения в фальшивых мирах – вот, что вам сейчас дорого! Я уж и не помню, когда кто-нибудь в последний раз доказал поступком, что Торкен ему нужен! Посмотрите вокруг себя! Помните ли вы эти дороги, этот Сад так, как последнее свое бесполезное завоевание в иллюзорном мире?! Кто способен прямо сейчас процитировать те несчастные Скрижали Вечности?! Может быть ты, Логика? Или ты, Колос? Светозверя с два! Зато вы весите ровно столько, сколько нужно, чтобы кряхтело как минимум четыре зункула одновременно! Я, единственный, кто еще помнит, как пишется слово умеренность, вы, толсто…

Никогда еще первенец не произносил того, что вырвалось тогда сквозь клыки Реверанса. Это были человечьи ругательства, ругательства, наполненные мудростью скандалов, накопленной за тысячи нерестов неправильного обращения с интересами соседей. Он кричал так искренне, что слова его высекали искры из защитного поля оригиналов.

– …сейчас даже люди нужнее этому миру, чем вы!

Это была самая жирная точка, которую мог поставить Реверанс. Превознесение Поздней расы, да еще такое очевидное. Упавший недалеко от дороги лист изрядно потревожил тишину.

– Мы вынуждены проверить твое сознание, Реверанс, – сказал Колос. И в голосе его слышалось нешуточное волнение. – Пожалуйста, не сопротивляйся, иначе нам придется причинить тебе боль.

– Хрен вам, а не мой разум! – запальчиво воскликнул Реверанс и тут же заорал, нависнув затылком над Стеклянной дорогой.

Он явственно ощутил, как в его разуме пахнуло волком от хвоста Колоса. Короткими перебежками, от умозаключения к умозаключению, передвигались к его самым потаенным мыслям десантные сущности оригиналов. Они заложили несколько зарядов настырности и проницательности под тяжелыми створками подсознания Реверанса и подожгли фитили.

– Вы пожалеете, – пообещал зодчий без всякой злобы. Он просто был уверен в этом.

Проницательность рванула сразу после настырности. Сущности напряженно вглядывались в рваную дыру, которая зияла на подсознании Зодчего. Секунда… Еще секунда.

Во тьме им померещилось слабое шевеление. Сущности покрепче сжали выдержку и вытянули из ножен невозмутимость.

Темнота еще раз шевельнулась, слабо осветилась, и наружу вышел красивый человек с улыбкой добряка. В руках у него была свобода. Она сверкала, ослепляя и вселяя панику в сущности оригиналов. Человек поднял свободу над своей головой и вторжение испарилось как болотный пар под ярким светозверем…

Оригиналы в ужасе отшатнулись. Точнее за них это сделали зункулы.

– В маггические кандалы его! – срываясь на визг, приказал Колос. – Немедленно!

– Свободу людям! – вскричал смотритель. – Свободу Поздней расе!

Оригиналы скорчились от страха. Приоткрылись вялые пасти.

Маггия дала Реверансу под ребра и повалила на дорогу. Руки сами рванулись к позвонкам, намертво сцепились пальцами. Сила Троегорья вздернула его за шкирку и врезала под дых: выбила весь воздух из легких. Швырнула вперед. Реверанс попытался не упасть, но не смог, снова растянулся на дороге, извиваясь всем телом. На него посыпались удары. Один за другим – градом тупой боли.

Наконец, маггия снова вскинула его на ноги, удерживая за горло.

– Пойдешь впереди, – тяжело дыша, сказал Колос. К нему подошел зункул и отер оригиналу пену с губ и подбородков. – Это будет марш твоего позора, Реверанс. Твоей низости. Церемония для предателя. Мы не станем тратить на тебя время – Великое Оно решит твою судьбу. Если станешь зункулом, я помещу тебя в террариум. Ты будешь насмешкой над всем своим вымершим видом. Раз уж не смог стать достойной памятью…

Реверанс резко развернулся. Со скул слетели капельки крови.

Настолько подлой атаки он не ожидал. Заплывшие глаза задрожали от ярости. Да, его не просто так избрали смотрителем и не просто так он согласился. Ему незачем было возвращаться. Домината Капа пустовала уже несколько веков, с тех пор как умерла от генетической болезни оригинал Вера. Реверанс был ее последышем, единственным, кто родился с дефектом, поразившим весь вид, но сумевшим выжить. Единственным, кто смог пережить оригинала своего вида.

– Вспомни Веру, вспомни своего родителя, гнусный предатель, – продолжал Колос, зная, что давит на незаживающую рану. – Ты не смог возродить свой вид, будучи его последней надеждой. Что ты сделал вместо этого? Проклял его. Опозорил даже славную память, что была вашим наследием.

Холодная кровь Реверанса вскипела.

Каждый Первенец мог стать оригиналом: источником хорошего генетического материала для десятков своих разнополых копий. Первенцы могли создавать пары. Этого требовала животная эстетика. Но основная часть новорожденных производилась именно оригиналами, носителями лучшей наследственности, которые сознательно превращали себя в гермафродитов.

Дефект не забрал жизнь Реверанса, но одно, неизбежное последствие, осталось с ним навсегда. Даже став оригиналом, он мог родить всего одного ребенка. Он знал это. Чувствовал.

Реверанс всегда видел за собой вину. Не совершив преступления, он казнил себя. Кто знает, не потому ли его покорила идея создать подобие собственного вида из обычных людей. Разбить свое вынужденное одиночество с помощью Поздней расы.

Надо же к чему это привело.

– Ты сказал слишком много… – прошепелявил Реверанс. – Вместо того, что бы раздавить меня, ты нажил врага. Себе. И всему Торкену.

– Замолчи и шагай, – презрительно бросил Колос. – Палый плод ополчился на древо. Такой вражды мы не боимся.

Маггия развернула Реверанса и толкнула меж лопаток. Он пошел впереди – тонкая черточка на фоне расширяющегося вместе с дорогой двухэтажного шествия. И первым ступил на Круг Торкена, – площадь, на которой гнездилось Великое Оно. Реверанс шел один, позади него тяжело ползла волна Первенцев. Она наплывала на Круг со всех сторон.

С красной плитки поднималась клочьями пыль. Вместе с ее песчинками в ноздри стремились мириады плесневых спор. Первенцы надели маски. Один из зункулов нацепил маску и Реверансу. Они вступали к подножию Великого Оно.

О нем следует рассказать особо.

Дух Одинокого мира не всегда экспериментировал только с животными. Многие молодые светозвери проходили период увлечения нетрадиционными разумными видами. «В бездну галактики этих млекопитающих», – говорили они. – «Я не пойду на поводу у поп-увлечений», – предупреждал себя каждый.

В результате Дух планеты получал смущающие указания. Очень часто ему приходилось работать с растениями, насекомыми, кристаллами или слизью. Некоторые светозвери-подростки со странными жизненными позициями увлекались разумными океанами.

Чаще всего эти артефакты юношеского максимализма и бунтарских настроений окончательно исчезали после первого миллиарда нерестов. Светозвери, утомленные флегматичностью разумных скал, возвращались к старой доброй формуле «шерсть-молоко-пальцы».

Алиот никогда не гордился творениями своей молодости. Первенцы его давно не радовали. Разумные звери повымерли.

А ведь оставалось еще Оно.

Люди называли Это плесенью.

И вот Плесенью-то Алиот гордился меньше всего. Говоря откровенно, он ее боялся и ненавидел. Сам того не ведая он вынудил Духа планеты создать себе практически непобедимого конкурента. Плесень была заинтересована в людях не меньше, чем светозверь, и не собиралась оставлять власть. Люди производили огромное количество побочной органики, которая плесени очень нравилась. Она обожала, например, хлеб, сыр и бумагу.

И трупы.

В Одиноком мире Алиота тела часто не разлагались. Они плесневели. Крохотные грибы сжирали их.

Во время войн Древних королевств, до религии Зверя, Оно процветало. Вездесущая, невидимая, плесень проникала в организмы, вооруженные мечами. И сталкивала их лбами. Поля прошедших битв – сытость, довольствие, инкубаторы.

В какой-то момент Алиот понял, что если не вмешается, жадность Плесени оставит его наедине с корневищами хрена, – единственным растением, которое Плесень боялась.

Посоветовавшись с древними опытными светилами, Алиот нашел выход. За несколько сот нерестов он перестроил свой организм так, чтобы в его сиянии появилось особое излучение, которое угнетало Плесень. Поля, покрытые лишаями бледных нитей, барашками гнилостной зелени, вспухающими ульями спор, – были очищены. Разумность Плесени стремительно падала.

Жалкие культуры ее попрятались в сырых углах.

А то, что осталось от некогда всепланетного разума, укрылось под защитой купола Первенцев, заплатив хозяевам Торкена постоянной возможностью наблюдать за людьми через споры. И, даже, частично управлять ими как в старые-добрые времена.

Так появилось Великое Оно.

Реверанс остановился, приглушенно сопя под маской. Над ним довлела коническая морда гигантской гуманоидной рептилии. Она сидела, скрестив ноги, собрав горбом острые позвонки хребта. Закованная в уродливые цепи, стянутая обручами, вплавленными в пол. Когда-то давно она ходила по миру, свободная и богоподобная, поздние расы – насекомые – зарывались под землю, чтобы не оскорблять ее взгляда. Континент принадлежал таким, как она.

Принадлежал.

Великое Оно медленно сжирало ее. Рептилия неподвижно таяла под толстой шкурой бледно-зеленых нитей. Словно пуховые острова, взбирались по ней наслоения Плесени. Грузными цветами набухали споровые камеры. С невидимого подбородка свисла узловатая борода голубоватой поросли.

Рептилия постоянно регенерировала. Великое Оно постоянно питалось. Плесень паразитировала не только в теле, но и в разуме божественного существа. Когда-то между ними шел нешуточный бой сознаний.

– Ранняя раса здесь, Великое Оно! – грянул коллективный голос Первенцев.

Реверанс вздрогнул и поглядел вверх. Рептилия, не открывая глаз, подняла морду.

– Мы требуем исполнения обязательств, – продолжали Первенцы. – Глядящее и слышащее. Понимающее безмерно. Когда ты слушаешь мир, мы – молчим. Когда говорим – ты слушаешь. И мы говорим, потому, что пришло время нам говорить, а миру – молчать, потому что нельзя нам не говорить…

– Да… Да-да-да. Заткнитесь. Каждый раз вы приходите ко мне с этим. Неужели нельзя просто повесить тут колокольчик?

Голос Великого Оно рискованно было бы описывать с точки зрения человеческих привычек. Понятия тона, тембра и высоты относились к нему точно так же, как тугоплавкость и прочность относятся к воде. Если при разговоре с Великим Оно встать на одну ногу, склониться чуток влево и забросить правую руку за голову, выставив вперед указательный и средний палец, можно заметить, что жираф в четверг завтракает ножницами. Великое Оно говорило за счет законов, которые жителям Одинокого мира еще только предстояло узнать. Поэтому главным правилом в общении с Плесенью было: не слишком задумываться над тем, как тебе удается понимать колонию крохотных грибов.

– Что на этот раз? – рептилия обнажила янтарные пузыри глаз.

– Пыл людей нужно направить на прополку последних корней язычества. Мы просим лишь помочь завершению нашего грандиозного плана.

– Как я устало от этих одинаковых желаний. От вашей беспомощности.

Рептилия загремела цепями.

– Великое Оно, не забывайся, – заволновались Первенцы.

– А вы не тормошите меня понапрасну. Наберитесь терпения, боязливые туши. Просто скажите мне, кого именно я должно обратить.

– Несомненно, Великое Оно, но у нас есть еще одно дело, которое требует рассмотрения.

Реверанса швырнуло вперед, вплотную к ногам рептилии. Та скосила на него правый глаз.

– Что это? – спросило Великое Оно подавшись вперед.

– Предатель.

– И кого же он предал?

– Самого себя. Потому что нам навредить не мог и не сможет.

Пока Первенцы рассказывали Великому Оно о преступлении Реверанса, рептилия неотрывно следила за ним. Смотритель видел свое расплывающееся отражение в острых переходах янтарного оттенка. И ему чудилось, – он не хотел и не собирался верить, – понимание. Реверанс, чувствуя нарастающее волнение, почти ужас, понял, что Великое Оно похвалило его.

Рептилия кивнула.

– Ты… – прошептал Реверанс.

– Это болезнь, – сказало Великое Оно. – Ты болен, Реверанс. Разве это предательство? Нет. Твой иммунитет просто не смог сопротивляться инородной правде. Какая неожиданная слабость для первенца… Сочувствие. Вы определенно паршивите. Разжирели, забросили свой город, да еще и начинаете сочувствовать конкурентам. Долго вам не протянуть.

– Довольно! Мы можем в любой момент поменять плотность купола!

– Конечно, можете. А еще вы, наверняка, можете следить за всем миром одновременно без моей помощи. Что же вы хотите сделать с беднягой Реверансом, высокие Первенцы?

– Мы хотим, чтобы ты решило его судьбу, великое Оно

Рептилия покачнулась – Великое Оно думало. Бесформенные пальцы глухо стучали по плитке. Реверанс приготовился к худшему.

– Пусть так. Реверанс, тебе есть что сказать, перед вынесением приговора?

– Не слова предателю! – зашипели Первенцы.

– Тишина! – оборвало их Великое Оно. – Каждый ранний имеет право на последнее слово. Так сказано в ваших собственных законах. Реверанс?

– Да, – ответил зодчий, стараясь говорить ровно. – Мне есть, что сказать вам, Первенцы! Вы называете меня предателем. Это так, я не только якшался с людьми, которые вам так отвратительны, я еще и проникся их мерзостью. Гораздо сильнее, чем думал. Почему? Наверное, потому, что их жизнь гораздо правдивей, чем ваша. Я размышлял над тем, откуда взялась ненависть к Поздней расе. Что ее породило? Какое вам дело до них, поднебесным владыкам маггии? Откуда этот постоянный страх перед вторжением? Ведь люди ни разу не пытались пойти на Торкен. Ни разу их армии не подходили к нему. И только потом сообразил, что вы стали заложниками собственного ужаса перед возмездием, которое заслуживаете. Я уверен, что когда все начиналось, вы даже помыслить не могли, что люди всерьез поднимутся против Зверей. И не только поднимутся, но и одержат верх. Несгибаемое человечество одолело их. Именно из-за вас окончилась эра разумных животных. После этого вы уже не могли остановиться, вам мерещились армии мстителей, которые идут к Торкену, чтобы снять ваши головы. В конце концов, вы опустились до Авторитета. До самой извращенной формы притеснения человечества. И вот теперь ваш страх оправдан. Теперь люди несомненно отомстят вам, когда иго падет! Рано или поздно. И даже тогда у вас будет время раскаяться, пока континент свободных Королевств не обратит на вас внимание. У вас будет гораздо больше времени, чем вы дали им, чтобы научиться жить в мире. Я все сказал.