Текст книги "Отступники (СИ)"

Автор книги: Антон Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Глава 9. Суета

«Дорога – это расстояние между двумя неприятностями»

Предположительно, Сариф О’Толстоног Нехуд И’Животом, Последний скороход Тайного Султаната.

***

Жук лежал на корешках, закинув лапки на лапки, и предавался волнующим мечтам о готовых к оплодотворению самках его разновидности. Кроме них у него было все. Несложная хорошо оплачиваемая работа, остроумные диалоги с пауком из угла над книжным шкафом, личный картонный домик с шуршащей травой, и начальник, который закрывал глаза на его безделье.

Вот уже несколько дней его не беспокоили. И сам он не беспокоился.

Но вдруг жука пронзило знакомое зовущее чувство. Он вскочил на лапки и торопливо взлетел в воздух. С костяным стуком шмякнувшись на карту, он принялся метаться по ней в поисках истины. Он избегал карту вдоль и поперек, но так и не нашел искомого. Тогда жук взлетел на полку со свернутыми набросками, где хранился один с разметкой Южной части Белкового Океана.

Карты полетели вниз.

На шум в комнату вбежал Четвертый и обнаружил, что один из рулонов катается по полу. Магг поймал его и развернул. Жук прочно, как магнит на листе железа, сидел над координатами, которые свидетельствовали о том, что Серый сейчас форсирует открытый океан.

– П-паршивец… – пробормотал Четвертый. – Но как? И п-почему т-туда?

Он, не мешкая, связался по черепу с Миумуном. Слава Первому, тот был еще у себя в поместье, однако судя по шуму, он собирался уходить и мелкое зверье этому противилось.

– Как хорошо, что я в-вас з-застал, господин Миум-мун, – заговорил Четвертый.

– Я знаю, – прервал его Миумун. – Знаю, все знаю. Вор направляется к Соленым варварам. Четвертый, ленивая скотина, – прорычал он, подражая Великому Оно, – почему я узнаю об этом раньше тебя?

– П-прошу…

– Вот что, Четвертый, скажи своему Автору, пускай сегодня же свяжется с Торкеном. Похоже не за горами Третье вторжение Соленых варваров.

– З-змей…

– Не богохульничай, тля! Я отплываю в погоню, так что связывайся со мной с помощью почтовых птиц. Все понял?

– Д-да.

– Что тебе нужно сделать сегодня?

– С-сообщить Автору, что С-соленые варвары…

– Нет, остолоп! Просто скажи ему, чтобы связался с Торкеном! Там его проинструктируют! Понял теперь?

– Да, господин Миумун.

Череп замолчал.

Четвертый отошел от столика и тяжело опустился в кресло. Жук, почувствовав неладное, слетел с карты и приземлился на рукав хозяина. Четвертый ласково погладил его по хитиновым щиткам.

– В-все будет хорошо, – сказал он тихо. – Вот увидишь.

Вилл метался в бреду. Его одолевали жуткие видения, которые лихорадкой вцепились в тело. Кровь помнила паучью секрецию, и с этим ничего нельзя было поделать. Можно было только пережить или погибнуть.

Каждая новая ступенька его кошмаров была чуть реальнее остальных, а потом он услышал печальную трель губной гармоники и понял, что она настоящая. Вилл схватился за нее как за спасательный трос и пополз вверх из душной бездны. Последние крохи своего забытья он преодолел хрипя от боли, пробился через толщу льда и, наконец-то, открыл глаза.

Варвар, щурясь, глядел на костер, разведенный из грубо поколотых, здоровенных поленьев. Еще и сыроватых, вдобавок. Огонь еле теплился, с трудом облизывая шипящие чурки. Рядом лежало изрядно покромсанное дерево, в которое была воткнута уродливая двусторонняя секира.

Сам Вилл лежал на жесткой шкуре, которой кто-то застелил парковую скамейку. Вокруг царила совершеннейшая тьма, но где-то вдали сияли огни, там двигались неясные силуэты и звучали странные похрюкивания. Наверху, слишком высоко, чтобы давать свет, висел на чем-то мигающий уличный фонарь. Потом он потух.

В сером сыпучем песке, который больше походил на золу, утопал всевозможный хлам. Какие-то узлы, рваные картины, тряпье, булыжники, посуда, большая клетка и даже сундуки, распираемые сокровищами.

Звуки губной гармоники доносились справа. Вилл посмотрел туда и заметил во мраке неясную сгорбленную фигуру.

Тиу-пиу-ту-у-у, – пела гармоника печально, но с тайной надеждой.

Вилла поглотило непривычное, но прекрасное чувство совершенного покоя. Он не хотел, чтобы человек перестал играть, поэтому ничего не сказал, а просто продолжил наблюдать за неуверенными в себе язычками пламени.

Кажется, он задремал. Но как только гармоника смолкла, его глаза снова раскрылись.

Вилл выждал еще минуту, а потом сказал:

– Очень красиво. Кто вы?

Человек не отозвался. Он так и сидел, в недосягаемости дрожащего света костерка. Не шевельнувшись, не сменив позу.

– Мистер? – позвал Вилл.

Тишина.

Вилл приподнялся и подошел к костру. Огонь почти уже зачах, из последних сил царапая неподатливую чурку.

Вилл с неудовольствием покачал головой. Он подошел к стволу дерева и ободрал с него кору. Как следует размял ее, подложил в розоватое сердчишко пламени. Хотел подбросить туда же немного рваных картин, но потом подумал, что человеку с гармоникой этот хлам может быть важен.

Огонь сразу почувствовал себя увереннее. Вилл нерешительно взялся за рукоять секиры. На ум приходила только грыжа кишечника. Тогда Вилл покопался в песке и отыскал небольшой острый топорик. Воодушевленный, он приступил к колке дров. С непривычки кабинетный варвар был не слишком-то ловок. Он по одному вытаскивал паленья из костра и возвращал назад тонкие бруски.

Дела у огня явно пошли лучше. Вилл воткнул топорик в ствол рядом с секирой и сказал:

– Вам стоит запомнить, как это делается, мистер.

Человек не откликнулся и на этот раз.

Окрепший свет добрался до музыканта. Вилл присмотрелся к нему и вздрогнул.

На варвара смотрели выпученные металлические глаза, покрытые облупившейся белой краской. Гармоника застыла перед узкой духовой трубкой.

Это был вырванный из стойки автомат, который можно было встретить в парках и забегаловках Гиганы. Обычно он работал за медный профиль.

Что ж, я один, – подумал Вилл. – Интересно, что это за место? Неужели я все еще брежу? Но я чувствую себя так, словно спал всю свою жизнь и только сейчас проснулся. Быть может я погиб?

Он припомнил монстра забредшего в Золотую Струю № 13 и его язык, который мелькнул перед глазами и затащил в темноту, в кошмары, бред и лихорадку.

– Монстр достал меня, – сообразил Вилл. – Стало быть, я действительно умер. Неужели это и есть загробный мир?

Соленые варвары без обиняков верили в то, что после смерти каждый из них станет чешуйкой на теле кита Марлея, Исследователя Глубин. Вообще-то у китов нет чешуи. Это знали все Соленые варвары и каждого это немного смущало. Но с традиционными мифами не поспоришь.

И все же у китов нет чешуи.

Именно поэтому Вилл сейчас оказался змей знает где, вместо того, чтобы нормально бороздить морские глубины на теле, скажем, морского карпа. Золотого. Карп не так эпичен, как кит Марлей, но у него, во всяком случае, есть чешуйки!

То, что ему всю загробную бесконечность придется провести в темноте, посреди непонятной пустыни, угнетало Вилла куда больше, чем факт собственной гибели. Оно и понятно: жизнь конечна в любом случае, а вот смерть не ограничена во времени. Готовь сани летом, а о нормальном загробном мире изволь позаботиться до наступления совершеннолетия.

Пожалуй, в этот момент его знаменитая Волевая Безнадега единственный раз позволила себе размякнуть. Все же это была конечная точка безысходности.

Вилл уныло сидел возле костра, как услышал чьи-то тяжелые шаги. Что-то приближалось к нему со спины, ступая как поставленный на задние ноги гиппопотам.

«Опасность!» – воскликнул инстинкт варвара, вскакивая.

«Это после смерти-то?» – меланхолично осведомился математический инстинкт и устроился поудобнее.

Вилл остался сидеть на месте, но покрылся цыпками.

Мимо него, неуклюже переваливаясь на коротких ногах, проковыляло нечто напоминающее двухметровую черепаху без панциря. Панцирь, строго говоря, был, но оказался сделан из нескольких деревянных распорок и грязноватого гобелена с надписью «Первый, защити!» натянутого поверх каркаса. Все это сооружение, напоминающее туристическую палатку, черепаха носила на веревочных лямках как рюкзак.

Вилл присмотрелся к ней внимательнее. Черепаха передвигалась на задних ногах, вместо передних у нее были длинные, как у обезьяны, руки. В них существо несло туго набитый мешок, сделанный из связанного углами ковра.

Оно взглянуло на Вилла равнодушным черным глазом и село напротив него, по другую сторону костра, положив мешок себе на колени.

Сначала из мешка появился пивной столик. Черепаха внимательно его оглядела, попробовала мощным роговым клювом и установила по правую руку от себя. На него она выставила три пивных кружки, банку маринованных яиц и пару бутылок джинна. Коробочку солонины. Долгое время черепаха вглядывалась в портрет грустной собаки, а потом, ничуть не умилившись, бросила его к остальному хламу. Была еще чья-то шляпа: черепаха нацепила ее на голую бугристую макушку. Последним она извлекла целый ящик сырых сарделек.

Черепаха проглотила сразу три сардельки и задумалась, глядя на бутылки с джинном. В шляпе она выглядела как опустившийся бродячий торговец страховыми полисами.

У Вилла, даром, что он уже умер, от вида сарделек, солонины и яиц потели слюнки. Он не ел, кажется уже целую вечность. Точнее с прошлой жизни.

Черепаха вздохнула и проглотила еще одну сардельку.

– Гм, – попытался Вилл привлечь ее внимание. – Их можно жарить. Будет гораздо вкуснее. Хочешь, научу?

Он не знал, умеет ли это существо говорить, но понимать оно должно было многое. Во всяком случае, в накладных панцирях оно разбиралось отлично.

При звуках речи, черепаха встрепенулась. Она внимательно поглядела на кабинетного варвара левым глазом, приоткрыв от удивления клюв.

– Сардельки, – Вилл постарался объяснить на пальцах. – Наживляешь их на прутик… И в огонь.

Черепаха недоверчиво взглянула на ящик.

– Если дашь мне одну, я могу показать наглядно… Я, конечно, не настаиваю.

Сарделька шлепнулась ему на колени.

Вилл тут же познакомил ее с прутиком и поднял над огнем. Через пару минут вкусно запахло жареным фаршем.

Черепаха дала ему еще штук десять сарделек и открыла банку с яйцами. Они сидели друг напротив друга, молча жарили сардельки и по очереди вылавливали из банки яйца. Вилл снова почувствовал невероятный покой и умиротворение. Все было хорошо, все было просто отлично.

«Может быть, этот загробный мир не так уж и плох», – решил он.

«Это не загробный мир» – сказал кто-то в его голове.

Вилл взглянул на черепаху. Она счищала с готовой сардельки хрустящую шкурку, и не обращала на варвара никакого внимания. Но тот почему-то понял, что это сказала именно она.

– Я не…

Начал было Вилл, но черепаха закрыла клюв ладонью в знак молчания. Она вдруг поднялась и подошла к автомату-музыканту. Пнула по нему ногой. Еще разок. Вновь заиграла гармоника, гидравлика водила гармошку взад-вперед перед духовой трубкой.

«Не надо говорить» – предупредила она. «Это место не для разговоров. Здесь мы обрели покой. Воистину уязвленные, мы нашли утешение. Ничего не говори. Твоя речь, человек, оскверняет это место. Думай. Я услышу».

«А кто это «вы»»? – подумал потрясенный Вилл.

«Запертые в камне звери. Нас бросили без света. Мучались, голодали, гибли. Воевали. Но он дал нам убежище».

«Кто?»

«Господин, господин, господин. Сначала мы просто спали. Спокойно, без снов. Теперь он дает нам игрушки. Дает еду. Мы развлекаемся».

«Но кто он?»

«Один из нас. Он раньше других понял, что нужно делать. Зверь с длинным языком. Он проглотил нас, избавил от страданий. Теперь мы здесь. И ты здесь. Ты тоже страдал. Усталость. Твое место здесь. Отдыхай. Скоро твой голод пройдет, ты будешь есть только ради удовольствия».

«Так мы внутри этого зверя? Он просто проглотил нас?»

«Да».

«Но как такое возможно? Он ведь не больше крокодила!»

«Он божественен».

«Послушай, я не хочу покоя! У меня были свои планы! Я вовсе не просил давать мне убежище! Я хочу вернуться домой!».

Черепаха внимательно посмотрела на него. Казалось, она была разочарованна.

«Вот как? Ты абсолютно в этом уверен?»

«Да! Я только ради этого жил! Чтобы вернуться домой! Но это не мой дом. Это чужая утроба! Я воин, я должен сражаться!».

«Однако будешь ли ты спокоен так же, как здесь, когда достигнешь своей цели?»

«О, уверен, что да».

Черепаха вздохнула и открыла бутылочку джинна. Немного прополоскала клюв.

«В таком случае, человек, тебе в ту сторону».

Она указала горлышком бутылки куда-то влево. Там брезжил, мигая, солнечный свет и мелькали неясные силуэты.

«Отсюда можно выбраться?» – обрадовано спросил Вилл.

«Если и возможно, то только там. Никто из нас не пробовал. Мы счастливы здесь».

«Понятно», – Вилл поднялся. – «Что ж, спасибо за угощение и за помощь. Но мне нужно уходить».

«Жаль», – пожала плечами черепаха. – «Ты мог бы многому меня научить. Отличная идея с этими штуковинами и огнем. Знаешь, пожалуй, я дам тебе кое-что на дорожку, раз уж ты воин. Хотя как по мне так ты больше напоминаешь жертву».

Слегка покачиваясь, и прихлебывая джинн, черепаха принялась рыться в хламе. Пару раз она начинала дремать, и Вилл хотел было уже уходить, но, в конце концов, черепаха подала ему меч, похожий на расплющенную фомку. Вместо рукояти у него была ручка от зонта. Несомненно, в этом диковинном оружии скрывалась невиданная мощь.

«Он волшебный?» – прямо спросил Вилл.

«Ик? Кто?» – проснулась черепаха.

«Меч».

«Какой?»

«Да этот же, который ты мне дала».

«Ах, этот меч? Ик. Да, он, знаешь ли, постоянно тычет в левую ягодицу, как ты ни сядь и куда его ни положи».

«Это все?»

«Ик? Нет, кажется если рядом опасность, он вроде как кричит».

«Кричит?»

«Да. Ик. Довольно неприятно. А еще, если нажать кнопку на рукояти, он выпускает две спицы. Не знаю, как это можно использовать».

«Гм. Спасибо тебе… За этот дар».

Хр-р-р…

Во всяком случае, он был довольно легким.

Вилл соорудил из старых тряпок ножны и вложил в них Кричащий меч. Он рассудил, что название Кричащий-От-Ужаса-Выпускающий-Две-Спицы меч будет слишком неуклюжим. Потом он сделал себе факел.

«Да, и вот еще что» – снова проснулась черепаха. – «Найди язык и ступай по нему. Так будет намного проще».

«Спасибо и прощай».

«Может, свидимся еще. Если ничего не выйдет, возвращайся…».

Вилл отыскал язык довольно быстро. В конце концов, эта штуковина размерами напоминала скоростное шоссе. Вилл пошел по языку, освещая себе дорогу факелом. Довольно скоро свет впереди погас и Вилл услышал шум надвигающегося водного потока. И действительно, рядом с шоссе… то есть с языком вдруг появилась неширокая, но стремительная речка. Принюхавшись, вилл убедился, что вода в реке соленая, прямиком из Белкового океана. Он жадно склонился над ней и принялся гулко глотать, придерживая Кричащий меч, чтобы тот не вывалился из ножен. Потом посмотрел, как там дела у черепахи.

Водный поток не задел ее стоянку. Костер неторопливо полыхал, автомат все еще продолжал наигрывать блюз, а сама черепаха спала, свернувшись калачиком под своим самодельным панцирем.

Вилл тепло улыбнулся.

По словам Реверанса, мы путешествовали на его посудине уже полторы недели. Он называл ее глубинным шлюпом или, чаще всего, Медузой. Сначала мы спустились по Ефврату до Океана, а потом нырнули вглубь и направились в сторону царства Соленых варваров.

Первенец выдал мне антилучевой костюм, наподобие того, который носил сам под дорогим фраком. Его сложно было отличить от обычного комбинезона, в которых пасечники обычно грабят ульи. Этот комбинезон, очевидно, был гораздо лучше, легче и удобней тех раздутых металлических скафандров, которыми пользовались магги Авторитета, если им приходилось долгое время путешествовать рядом с обычными людьми.

Рем тем временем щеголял в новом бело-кровавом камзоле Первенцев, который он обрезал и ушил согласно представлениям менадинцев о модельной работе. Поля камзола он заправлял в штаны и туго перетягивал пояс ремнем.

Реверанс, глядя на него, не мог сдержать смех.

Рем почти сразу нашел с ним общий язык. Сухолюд был из тех, кто быстро заводит себе друзей даже в племени каннибалов. Его непосредственность и непонимание субординации, не оставили первенцу ни единого шанса. Теперь менадинец много времени проводил в кабине управления Медузы, помогая работе Реверанса байками и анекдотами про Ранних. Реверансу это, вроде бы нравилось, во всяком случае, хохотал он так, что я вздрагивал или просыпался. «Да, да» – бормотал он сквозь смех, – «это точно про нас». Потом он научил Рема играть в аналог карточного покера, распространенный у Первенцев, и теперь, мало-помалу, опускался в долговую яму. Это было видно по тому, что каждый раз Рем появлялся в нашей каюте с какой-нибудь интересной безделушкой, вроде маленькой коробочки, дающей огонь или липкого валика, которым можно было чистить одежду от мелкого сора.

Я все это время пролежал в каюте, время от времени посещая гальюн, чтобы предложить организму сделать хоть что-нибудь естественное. Из-за Олечуча и Проглота я снова чувствовал себя трусом и предателем. Изредка я пытался смотреть в иллюминатор, но там колыхался тяжелый зеленоватый мрак, в котором можно было различить медлительные глыбы морских чудовищ. Реверанс просил не обращать на них внимания, потому что любое уважающее себя морское чудовище не станет ловить ничего, что плавает под водой. Их всегда интересуют только идущие верхом корабли, полные питательного протеина в тельняшках. Кроме того, Реверанс заявил, что его в этой части Океана знает каждая собака и даже хтонический бог Узергхот, обитающий на дне самой глубокой впадины, однажды беседовал с ним о предосудительной неготовности подвоздушного мира к его, Узергхота, пришествию.

– «Старику много нерестов», – рассказывал Реверанс, опечаленно покачивая головой. – «Давно потерял рассудок. Ему до сих пор кажется, что там, наверху, люди должны одевать осьминогов на головы, чтобы быть похожими на него. Первый предписывал Хранителю Океана прийти гораздо раньше, чтобы приструнить людей, но Узергхот все откладывал и откладывал, у него ведь и здесь забот было навалом. Сначала объявился какой-то самозваный идолок с трезубцем и перемутил половину Океана. Потом ни с того ни с сего затонул Второй континент и снова огромные кракены носились туда-сюда, как гупи в банке. А еще эти теплые и холодные течения постоянно меняют маршруты. Что, змей подери, они там о себе возомнили? Все это требовало от него неусыпного контроля. А время шло, Узергхот старел, люди ели осьминогов в ресторанах. Теперь он уже вряд ли выберется. Даже если все-таки решиться, то здоровье, скорее всего, подведет его. И при всплытии с шестнадцатикилометровой глубины, у него от кессонной болезни взорвется голова. Это будет печальное зрелище. Я тогда пытался отговорить его от пришествия. Не хватало еще, что бы древнего бога склевали чайки».

В общем, по словам Реверанса, я не должен был бояться существ, которые могли спутать Медузу с перловицей и немножечко подкрепиться ее содержимым.

Я старался, как мог.

Гнил в своей каюте и разглядывал картинки в тонкой, мягкой книжице. Я решительно ничего не мог разобрать в тексте, но картинки были красивые, и этого мне было достаточно.

В какой-то момент я понял, что за мной наблюдают. Так кошка наблюдает за мышью, которая забилась в норку. Скрипя шейными позвонками, я обернулся, и вместо иллюминатора увидел зеленоватый, в красную крапинку глаз. Он смотрел на меня, казалось, разочарованно.

– Бургульк-дульк, – донеслось из-за обшивки.

Возможно, со мной просто поздоровались или беззлобно обозвали воздуходышащим плацентолюбом, однако я оказался в гальюне быстрее, чем обычно. Некоторое время я сидел, закрывшись в узкой кабинке, с ужасом ожидая начала трапезы. Потом вспомнил, что подо мной дыра и мне померещились длинные извивающиеся щупальца.

– О, привет, Вохрас, – сказал Рем, внимательно следивший за картами Реверанса. Тот никогда не снимал свой костюм, а рукава его пиджака были просто созданы для хранения тузов.

– Здравствуй, друг мой, – поддержал его первенец. – Ты дрожишь сильнее обычного. Что-то случилось?

В кабине управления было прохладно и пахло персиками. За большим стеклянным лбом Медузы не было ничего пугающего. Только все та же тьма, в которую уходил столп света от носового фонаря. Реверанс сидел в развернутом к выходу кресле оператора, а Рем на полу. Туда же шлепались карты.

– Там снаружи монстр, – сказал я вроде бы небрежно. В действительности получилось что-то вроде всхлипа в подушку.

– Да, – поощрительно кивнул головой первенец.

– Довольно близко, – уточнил я.

– Я знаю, приборы машины предупредили меня. Нашему курсу он не мешает.

– Он заглянул в мою каюту. Наверняка у него плохие намеренья.

– Он просто проявляют любопытство, – терпеливо проговорил Реверанс, посмотрев на меня стеклянными глазами. Рем мгновенно воспользовался этим. – Я все вижу, – сказал первенец. Рем понуро спрятал карту обратно в шевелюру. – Представь, себя на его месте, – Реверанс снова обратился ко мне. – Вот идешь ты по мостовой, а мимо тебя в водяном пузыре проплывает рыба. Не интересно?

– Ну… – начал было я.

В этот момент Медуза дернулась, словно кто-то ухватил ее за хвост, и пошла заметно медленнее. При этом нос ее начал задираться вверх.

– Я же говорил!

– Без паники, – прокомментировал Реверанс. Он забросил карты и склонился над этой жуткой панелью с огоньками и пупырышками. А еще там была куча каких-то разноцветных стеклышек. – Гм, – он был явно озадачен. – За нами действительно что-то следует, но на таком расстоянии, что прямой контакт исключается. Надо всплыть и посмотреть, в чем дело. Возможно, мы просто зацепили водорослевый атолл, такое уже случалось.

Он припал к панели. Медуза мягко двинулась вверх и назад.

Когда мы всплыли, Реверанс первый вскарабкался по лестнице, открыл люк и выглянул.

– Гм, – буркнул он многозначительно. – Ах, вот как.

И выпрыгнул наружу.

Мы последовали за ним. Рем помогал мне снизу. Я вывалился на мокрую спину Медузы и увидел на ее хвосте Олечуча. Тот одной рукой держался за кольцо для швартовых канатов, а другой не давал Проглоту уплыть вместе с несчастным чудищем. Оно было опутано языком и тащилось за нами на расстоянии хвостов сорока. Я бы сравнил его с еловой шишкой, которая решила, что мир создан для странностей.

Я мысленно поблагодарил Первого, за то, что он позволил этой парочке нагло наплевать на опасности, которые обычно поджидают любого на глубине тысячи хвостов, во все еще первобытном Океане.

– Отпусти! – советовал Реверанс, склонившись надПроглотом. – Все равно ведь не получиться.

–..! – отвечал Проглот. Похоже, он так не считал.

– Матрас! – радостно воскликнул Рем, спрыгнув рядом со мной.

Он подбежал к Олечучу и снял с него шлем. Полилась вода. Чучело выглядело неважно. Оно разбухло и размякло, глаза стерлись, в доспехах что-то билось и шлепало. Наплечники обросли водорослями. Ножны с мечом болтались на ноге.

– Слышишь меня? – спросил Рем.

– Я вырву вам нижние челюсти, – поздоровался Олечуч. – Кия, – произнес он как-то совсем уж меланхолично. – Где они? Где все? Я пойду, запишусь на вечерние чтения. Так тихо. Кья…

– Он в порядке. Ну, насколько это для него возможно.

– Надо что-то сделать с этим… С Проглотом, – вмешался Реверанс. – Он не собирается отпускать добычу.

–..! – подтвердил Проглот.

– Это огурец океанический небольшой, – сообщил первенец, глядя на слабо сопротивляющееся идолище. – Питается в основном торговыми барками, однако в случае нужды может переключиться на однопалубные парусники. Довольно злобная тварь.

– Можно подумать, есть миролюбивые глубинные чудовища! – воскликнул я язвительно. – «Небольшой». Представляю, чем обедает «огурец океанический разьетить-гигантский»!

– Забавно, что ты об этом заговорил, – невозмутимо отвечал Реверанс. – Как правило, большие огурцы промышляют тем, что слизывают с кораблей налет из ракушек, мидий и прочих рачков. А моряки в благодарность подкармливают их солеными луковицами.

Я промолчал.

– Кажется, наш огурец порядком шокирован, – изрек Реверанс неуверенно. – Проверю как у него дела. Вохрас, а ты пока помоги своему зверю расстаться с ним.

С этими словами он подпрыгнул, его пиджак вздулся, брюки пошли волной. Расставив руки в стороны и вытянув ноги, он перелетел на чудище. Пошел к тому, что, скорее всего, было головой.

Я подошел к Проглоту и посмотрел на него с сочувствием.

– И вы все это время были здесь? – спросил я Олечуча. – Мы плыли на большой глубине.

– Однажды по мне ударили пудовым молотом: я сорвался с цепей и летел над головами, после чего, кхм, высадил окно и упал в грязь к свиньям – сказал тот. – Свиньи отгрызли мне ногу и заставили смотреть, пока они валялись в моих опилках и гравии. А теперь я позволил себе немного отдохнуть в тихих Океанских глубинах. Скажешь, я незаслуженно хорошо провожу время?!

– Я совсем не это…

– Сделай что-нибудь с этой шкурой! – оборвал меня Олечуч. – Я не могу вечно его держать.

– Рем, у тебя остался бонгор? – спросил я.

– Гм?

– Дай Проглоту нюхнуть бонгора. Только осторожно. Слегка отогни обертку.

Вернувшийся через минуту Реверанс сообщил, что чудище в целом не пострадало, но некоторое время будет мучиться кошмарами и нервным тиком правого верхнего периферического глаза. А так же экзистенциональной депрессией. Освобожденное, оно безвольно покачивалось на волнах, как дрейфующий корабль. Рем, который сматывал язык Проглота, нашел ему другое сравнение, которое тоже так и напрашивалось.

Проглот лежал на спине и слабо шевелил ногами.

Вволю подышав свежим соленым воздухом, мы забрались обратно в Медузу. С Олечуча сняли доспехи и положили его в жар машинного отделения, чтобы он как следует просох. Бесчувственный Проглот лежал у меня под койкой.

Через некоторое время я пришел к Олечучу с банкой черной краски и нарисовал ему новые глаза. При детальном осмотре выяснилось, что кто-то попал ему из инфузера между сочленениями доспехов в районе бедра, и Олечуч потерял некоторое количество опилок и гравия. Я хотел заполнить полость перьями из подушки, но манекен чуть не открутил мне голову. Тогда Реверанс дал мне мешочек ненужных болтов и гаек.

Когда я уже зашивал дыру, спросил у него:

– А что стало с Накатом?

Двенадцать дней назад…

По правилам Сборника Супердогм за 413-ый нерест, у каждого суперчемпиона должно быть свое убежище.

Хорошим, общепринятым и распространенным примером такого убежища может считаться сухой подвал, либо прометенная пещера низкой влажности. В минимальной комплектации оборудованные парашей, стойкой для оружия и костюма, запасом еды и питья минимум на трое суток. Приветствуются такие атрибуты как: подробная карта занимаемого суперчемпионом города, койка для мальчика-помощника и доска трофеев, к которой можно приколачивать различные предметы, имеющие отношение к побежденным злодеям. Опционально допускаются портреты убитых злодеями родственников. Высшим пилотажем считается невозмутимый слуга-евнух в черной ливрее; лабораторный будуар для анализа улик оборудованный многозадачной женщиной-ученым; и какой-нибудь древний артефакт, ценность которого определяется степенью загадочности и количеством углов.

В таком убежище можно неплохо провести время, предсказать готовящееся преступление или раскрыть его. Некоторые суперчемпионы умудряются даже предотвращать их прямо в убежище. В основном это, конечно, относиться к полусумасшедшим плодам кровосмесительной дворянской любви. Им достаточно просто не выходить наружу.

Накат никогда не считал себя суперчемпионом, но его убежище почти отвечало требованиям Новейшего Сборника. Да, оно существовало, наравне с птенцами голубя, хотя видели его единицы.

Как уже говорилось ранее, Накат не любил людей и по понятным причинам делал это профессионально. Когда его коллеги говорили «ничего личного» Накат выплевывал «поделом тебе …рила …ный». Сама мысль об обитании рядом с другими людьми, вызывала у него рвотный спазм. Если б не вендетта Кошкину, Накат ни за что не поселился бы в столице.

Проблема была в том, что в Гигане найти действительно безлюдное местечко можно было только предварительно это местечко от людей расчистив. Например крикнуть что-то вроде: «у меня под рубахой бочонок хлопышей, Хладнокровный – король рок-н-ролла!» И сделать вид, что поджигаешь фитиль. Это на некоторое время даст вам личное пространство радиусом шагов в пять, для того, чтобы, например, нормально завязать распустившиеся шнурки.

В Гигане не было заброшенных строений. Даже сгоревшие дотла дома мгновенно восстанавливались людьми, не имеющими к делу никакого отношения. Это было сродни инстинкту самосохранения. «Вот сгорел дом», – говорил инстинкт хозяину. – «Как думаешь, куда денутся люди, которые в нем жили? Кроме тех, кто начал пахнуть котлетой, разумеется». А патрульный в этот момент выписывает этому самому хозяину второй за сегодня штраф «за стояние на одном месте более двух минут без уважительной причины».

В общем, бескомпромиссные социопаты в Гигане не выживали. Просто убежденным или пассивным человеконенавистником был каждый второй гиганец.

Накат, как бескомпромиссный мизантроп, нашел единственно возможный выход из этой ситуации.

Поселился в склепе, на городском кладбище.

Собственно, в Гигане процветала практика кремации, и клочок земли на этом кладбище стоил немыслимых денег, на которые гораздо увлекательнее было жить. Немногие решались преподносить червям настолько дорогое блюдо. Да и покойный дедушка вряд ли оценил бы в тысячу золотых профилей десяток лопат сухой комковатой землицы. Тем не менее, богатые либо упертые традиционалисты находились, и кладбище было плотно… э-э-э… укомплектовано.

Учитывая то, сколько здесь стоила могила, кладбище было защищено лучше, чем иные сокровищницы Гротеска: насыпь с кольями, высоченная кирпичная стена, обжитая крапивой, и система ловушек с той стороны, чтобы ни у кого не осталось надежды на авось. Это Наката устраивало. Кроме того, родственники посещали могилы редко: либо вкалывали на четырех работах, чтобы оплатить первый взнос за двухметровую яму, либо посылали умершим родственникам открытки, которые почтальону приходилось зарывать в землю на холмике. Первые, разумеется, были упертыми мещанами, а вторые – занятыми купчинами.

С охраной у Наката проблем не возникло. Хватило намека в виде ло-ша-ди-ной головы с ближайшей бойни, у которой в зубах застряла записка проясняющая ситуацию. На кладбище было четверо охранников и все они не решались по ночам выходить из сторожки. И дело было вовсе не в шагающих мертвецах. Они бы тоже не посмели вылезти на открытый воздух после наступления темноты. Ведь Накат всегда покидал и посещал убежище только ночью, открывая калитку в кладбищенских воротах собственным ключом.