Текст книги "Отступники (СИ)"

Автор книги: Антон Шувалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц)

– Держу пари, что заражение уже пошло, – безнадежно покачал головой Рем. – Видал я такие дыры, они опасней удара ножом в брюхо. Там хоть понятно, что сейчас помрешь. А тут… То ли через час окочуриться, то ли через минуту. Может день протянет.

– Ну, хватит вам! – воскликнул я нервно.

Олечуч сипло захохотал. Так, наверное, хохочет чума, разгоняя свое тлетворное поветрие по городам и странам.

Рем мазнул по ране какой-то зеленоватой мазью, – у меня глаза завернулись внутрь черепа, – и замотал почти чистым бинтом.

– Жить будешь, – сказал он злорадно щерясь. – Эти несколько грамм своего мяса посвяти Первому.

– Я бы предпочел поставить свечку, – проворчал я, поднимаясь. – Эй, Олечуч! Ты убил его! Да?

– Да. Я убил.

– Кретин соломенный!

– Что?

– Кре-тин со-ло-мен-ный!

Олечуч посмотрел на Рема, как бы прося у него объяснения. Сухолюд пожал плечами.

– Знаешь, что ты наделал? Змей бы тебя подрал.

Олечуч молчал.

– В этой башне все взаимосвязано! – проговорил я отчаянно. – Неужели первый этаж вас ничему не научил? Там были во-о-от такие мелкие вошки, но нам пришлось сорок раз пройтись туда и обратно, чтобы заслужить возможность действительно миновать их. И что теперь? Ты же его на куски распилил соломенный мясник!

Манекен не шевельнулся.

– Он был огромен, – добавил я. – И вызовет такой же резонанс.

Под забралом раздалось ворчание, словно где-то далеко грызлась свора собак.

– А, змей с ним, сам же и виноват, что не предупредил. Ладно, Олечуч, не бери в голову. Просто теперь нам нужно держать ухо востро и посматривать назад. И, знаешь что? Ты неплохо сработал. Ты всякого верно, навидался, будучи обычным чучелом?

– В совершенстве я заучил только один стиль боя, – откликнулся Олечуч. – Он называется «бей». Очень эффективно. Кия!

Рем довольно гоготнул.

Далее мы решили не расходиться, и принялись вместе прочесывать второй этаж в поисках лестницы. Рем осведомился, почему у меня, женоподобного умника родом из Мягкоперинии, нет карты, раз уж я такой ошеломительно умный. Я объяснил ему, что проект башни был настолько секретным, что схем планировки не сохранилось. Возможно даже, что они существовали лишь в уме архитектора. Потом Олечуч потребовал рассказать ему всю предысторию башни и раскрыть ее мифологию. Ужав все прочитанные мной исторические талмуды до размеров затянутой байки про злого колдуна и доброго властелина, я сделал и это.

Так, за увлекательными беседами, мы обнаружили нашу «лестницу».

Платформа подъемника была широкой, рассчитанной на несколько десятков спасающихся гвардейцев и напоминала корзинку с двухметровыми железными стенами, довольно тонкими, чтобы не создавать лишний балласт. Пол был сколочен из легкой и прочной древесины, обитой стальными полосами. Впрочем, говоря «легкой и прочной» я лишь цитировал строителей, которые работали здесь больше трехсот нерестов назад. В действительности же платформа изрядно прогнила, и доски сварливо трещали под ногами. Вся эта конструкция относительно легко перенесла облучение, если не считать светящихся пузырей и колыхающихся колосков какого-то странного растения.

– Да, – сказал я, осторожно перемещаясь по щелкающим перекладинам. – Тут уж точно обошлось без маггии. Не знаю даже, к счастью или… Эй, Олечуч, потяни-ка тот рычаг.

Некоторое время ничего не происходило, но потом за стенами послышался тихий шелест, словно струи песка сеялись вниз.

– Ага, – сказал я. – Начал наполнятся противовес. Все на борт.

Олечуч зашел на платформу и тут же провалился по щиколотку в крякнувшую от ужаса древесину.

– Держись ближе к бортам, – предупредил я.

Рем удобно устроился в углу, присев на вещмешок. Запыхтел трубкой.

Потом, откуда ни возьмись, прискакал Проглот. Он принялся возбужденно хлопать пастью и негромко булькать, словно жалуясь на что-то.

– Что это с ним? – пыхнул Рем. – Будто приведение увидал.

– Скорей уж что-то, что не влезло ему в пасть, – усмехнулся я, почесав вспотевшие бока.

Собственно, я действительно сопрел, и только сейчас обратил внимание на то, что воздух становиться горячим, спертым, а из лабиринта накатывают волны тепла, словно кто-то открывает и закрывает пасть огромной домны.

– Что-то, jaram, жарковато становиться, – завозился Рем.

– Ты тоже заметил? – спросил я.

– Заметил? – переспросил Рем, расстегивая сюртук. – Конечно, раз уж с меня течет в три ручья! Как на старой доброй Менаде.

– Тихо! – сказал Олечуч привычным тоном. – Слышите?

Я честно прислушался, высунув голову наружу. Рем прочистил ухо мизинцем и тоже насторожился как охотничий пес. Сначала я слышал только, как сопит Рем, да еще что-то шумно переваривал Проглот. Понимание пришло с новой волной сухости; что-то потрескивало там вдалеке, среди пересечений камня. Потрескивало, вздыхало, словно занималось пламя лесного пожара… И тут я увидел его: огромный язык кроваво-красного пламени взметнулся над стенами лабиринта, ничего не осветив, будто взметнулся не огонь, а шелковый парус. Он истончился, рванулся прямо вверх и исчез, но потом, – я снова облился потом, но на этот раз не из-за жары, – пролетел обратно и упал где-то в лабиринте.

– Кости Первого! – прошептал я, еле ворочая разбухшим языком.

Олечуч, не мешкая, взялся за края дверной перегородки и несколькими рывками поставил ее на место, закрыв вход на платформу. Потом заскрежетал засовом.

– Правильно, – сказал я, маленькими глоточками опустошая свою флягу. – Змеева пыль. Видал, Рем?

– Ага, jaram blos! – прогундосил сухолюд сквозь намотанную повязку.

– Оно идет, – гипнотически прошептал Олечуч. – Оно велико!

– Кости Первого! – воскликнул Рем, глядя на цепи подъемника. – Почему мы до сих пор не поднимаемся?!

– Песочные сифоны забило за столько нерестов, – отрывисто сказал я. – Ну, точно. Слышишь, еле сыплется. Но вроде бы поток крепнет. Гляди, цепи уже натянулись.

Рем посмотрел на меня глазами полными искреннего пожелания скорой смерти от перелома задницы. И его можно было понять. Да, цепи натянулись… Но только две с правой стороны. Похоже, лишь половина сифонов прочистилась, и противовес наполнялся неравномерно.

Я снова выглянул в бойницу. На мгновенье мне показалось, что из коридора, переливаясь через стены, бурля и посвистывая, на нас неотвратимо катиться какая-то густая жидкость, вроде засахарившегося меда. Присмотревшись, я убедился, что это ползли сорвавшиеся со стен надписи. Бесконечный поток злобных, постоянно переговаривающихся букв. Они менялись местами, выкрикивая оскорбления и угрозы.

Вдруг снаружи кто-то постучал к нам в кабинку.

– Эй, есть там кто? – произнес потусторонний голос.

– А кто спрашивает? – спросил я замирающим голосом.

– Ну… Я не помню своего имени, – словно извиняясь, пробормотал голос. – Оно не имеет значения. Я лишь хотел поблагодарить того господина в черных латах. Если б не он, я просто раскромсал бы вас на части и продолжил угрюмо слоняться здесь. Это не тот образ жизни, который одобрила бы Кэс.

Рем одобрительно взглянул на Олечуча и толкнул меня плечом в бедро.

– Вот видишь?

– Убийца, – сказал вдруг Олечуч. – Проваливай, убийца.

– Теперь я могу уйти, – продолжал голос. – Я обещал Кэс вернуться, но, по-моему, сильно опаздываю. Надеюсь, она не будет сердиться. Наш парнишка, наверное, уже пасет коз…

Голос замолчал. Мне показалось, что призрак ушел, но тут он заговорил снова:

– Чуть не забыл. Сам я испытываю к вам только бескрайнюю благодарность. Но вот мои слова… Вы понимаете, я был очень зол, когда писал все это. Перечитываю и ужасаюсь: каким я был злобным дураком. И, что самое обидное, ничего уже не сотрешь. Вы знаете, но скорее всего мои слова убьют вас. Если вы, конечно, не поторопитесь. Спасибо еще раз. И прощайте.

Вот теперь он ушел окончательно.

А слова приближались.

– Вот видишь? – спросил я, толкнув Рема локтем в плечо.

И неодобрительно взглянул на Олечуча.

В ответ мне снова заскрежетал засов.

– Стой! – я подскочил к чучелу, схватил за плечо. Но только подался вперед, пальцы бессильно скользнули по наплечнику. Олечуч прошел с десяток шагов вперед и остановился. – Вернись внутрь! Это слишком опасно!

– И миллионной доли того времени, что я провел здесь, не прошло с того момента как мы объеденились, – нервно прошелестел Олечуч. – А ты уже достал меня до последней песчинки в голове!

Больше он не сказал ничего. И не собирался. Он поставил перед собой меч, воткнув его в пепел острием вниз. Словно одинокий волнорез, стоял он теперь на пути неукротимой приливной волны. Его трясло. Но, вероятно, лишь от кровожадного предвкушения.

– Престон, – окликнул меня Рем. – Отстань от него. Каждый делает что может, так? Прикроем его отсюда, и все законы природы будут соблюдены. Запирай дверь, и посмотрим, как этот кусок свиной шкуры выкрутиться на этот раз! Snaka dam…

Я с трудом сдвинул перегородку, наваливаясь на нее всем телом. Рем смотрел на меня с неодобрением. Этот взгляд я хорошо знал. Он преследовал все мои благородные порывы, как воздушный змей, привязанный к шее буйвола. «Ты слишком мягок» – говорил он мне обычно. «Когда-нибудь тебе придется убить. Придется. Кто-нибудь приставит тебе нож к причиндалам, или нанесет оскорбление, которое можно будет смыть только кровью. Посмотри на себя, snakadam, ты вонючий уголовник, тебе на роду написано занозить задницу Первого. Что с того, что ты только калечишь своих противников или убегаешь? Убить можно и косвенно. Вот ты спер золотые подвески у какой-нибудь лавочницы, а муженек после этого перерезает ей глотку в запале ревности, думая, что она потеряла их, кувыркаясь с любовником. Или стянул у сайского купца отцовские часы, а он от этого вскрывает себе живот, потому что у этих психов так принято. Всякое зло – зло! Ты преступник, Престон. Так веди себя соответственно».

Да, так говорил Рем. Почти дословно ему вторила моя рудиментарная совесть. Она вставляла мне палки в колеса, заставляла совершать противоречивые поступки. Я понимал, что это обрывки старого белого плаща, которые трепыхались поверх нового, грязного заскорузлого покрывала. Спутавшиеся нити подавленных желаний, гибрид юношеской наивности и злой жизненной иронии.

Я задвинул засов.

Перед Олечучом слова остановились. Они мерно покачивались, как водоросли в теплом течении. Между ними перемещалась волна пронзительного визга.

– Убью, убью, убью! Умри-и-и! Убью!

– Когда лифт начнет подниматься, запрыгивай на крышу! – крикнул я.

Олечуч не ответил.

Он ждал.

Я целился в них из инфузера.

Слова тоже чего-то ждали.

Между нами росло напряжение, словно давление под крышкой котла. Но чего-то не хватало, чтобы варево закипело. И тут я решил чуть сменить неудобную позу, подогнул под себя затекшие ноги, и непроизвольно сжал курок влажными пальцами.

Свинцовый шарик с хлопком вырвался на волю, кто-то кувыркнулся, крикнул и затих. Слова замерли.

Олечуч, не оборачиваясь, показал мне кулак…

…и вот он уже сдерживал хлынувшую на него армию, орудуя мечом как щитом. Рем трубкой поджег пупырек первого хлопыша, и рогаткой пустил ее далеко в тылы стаи. Там ухнуло, взметнулись разорванные в буквы выражения, по крыше лифта застучало, зашлепало. Олечуч, держа меч за лезвие, крутился на месте, слова отскакивали от его локтей. Вновь поднялась проклятая пыль, манекена скрыло, я лишь видел его смутный танцующий силуэт.

Платформу опять тряхнуло, раздался треск. Рем вытащил провалившуюся ногу и, невнятно бормоча, выстрелил из своего наручного самострела в словосочетание «поганый овцелюб» желающее протиснуться внутрь лифта через бойницу. Дротик с тихим свистом пробил «овцелюба» насквозь, и в освободившееся отверстие хлынуло облачко пыли. По крыше лифта щелкали маленькие петельки, скрежетали крохотные знаки препинания.

Лифт тряхнуло в третий раз, – он почти вертикально накренился на правый бок. Я повалился на стенку, кое-как принял устойчивое положение, расставив ноги рогатиной. Чуть позади меня соскользнул Рем, за ним шлепнулся Проглот.

У меня закончились патроны.

– Олечуч! – крикнул я. – Прыгай!

Лифт качнулся в сторону. Металл застучал о металл. Олечуч вскарабкался на задирающийся горб левой стороны. Я услышал, как он принялся счищать с лифта шевелящуюся шкуру, чтобы она не перегружала едва работающий механизм. Слова пытались продраться сквозь хлипкие доски, вклиниваясь в зазоры, как клювицы. Судя по тому, что я начинал видеть в щели, под нами, колыхаясь и неистовствуя, повисла гигантская гроздь. Сами того не понимая, слова выламывали из основания опору, за которую цеплялись. Я с нарастающим ужасом наблюдал за тем, как с треском проседают половицы, а из крепежных прослоек вылетают заклепки.

Сообразив, что произойдет дальше, я взял язык Проглота, беребросил его через поручень и крепко перевязал себя в поясе, и заставил Рема сделать то же самое.

Противоположная нам сторона пола ахнула, резко нырнула вниз, мелькнули гигантские рваные трещины и…

…Мы покачивались на весу, соударяясь боками. Я, Рем и Проглот. Слава Первому, вместе с сухолюдом мы весили почти столько же как великий пожиратель.

Он недовольно сучил лапами.

Наверху скрипела изуродованная платформа.

Внизу, в сгущающемся сумраке, верещало и потрескивало.

Рем мрачно курил трубку.

Я прикидывал контекст, в котором можно будет вставить это приключение в мой роман.

– Эй! – грянуло сверху.

– Оу! – откликнулся я.

– Ты еще жив, гуммозный комок? – искренне удивился Олечуч.

– Да!

– А твой друг-карлик?

– Он в порядке!

– А что с Проглотом?

– Болтается рядом!

Олечуч замолчал.

Я озирался по сторонам, разглядывая часть каменного балкона, с которого, похоже, должен был вестись огонь по противнику. Меня все больше занимало то, сколько все же редчайшего метеоритного камня было изведено на эту постройку. Речи нет, нерестов четыреста назад найти его было легче, чем сейчас. Но и добыть сложнее! Без современных механизмов… А ведь он залегает обычно в мрачных безднах. Можно представить, во что обходиться разведка, не говоря уж о добыче. Во что это обходилось тогда.

Была здесь какая-то чрезмерность.

Люди ли вообще построили эту башню? И для чего она в действительности служила?

Олечуч сбросил цепь. Нам пришлось некоторое время раскачиваться, подобно маятнику, перед тем как я смог ухватить ее, и намотать вкруг левого запястья.

– Тащи! – крикнул я.

Олечуч сноровисто потащил нас наверх.

Он перетащил нас через край площадки, и отвязал Проглоту язык. Тот благодарно ткнулся ему в бок и принялся заглатывать цепь, довольно свистя и чмокая. В этот момент за стеной что-то со звоном лопнуло и лифт, качнувшись в нашу сторону, – мы едва успели отскочить, – упал. Скрежетнул по полу и завалился в дыру, повиснув на двух цепях. Раздался еще один хлопок, и платформа, шелестя обрывками цепей, ринулась вниз. Грохнуло так, что эхо долго еще повторяло нам его последнее слово.

– Было бы недурно, – сказал Рем, облизывая сухие губы, – если бы он кого-нибудь раздавил.

Не ответив, я огляделся вокруг. Первое что, бросилось мне в глаза…

– Лампа, – вымолвил я, сдвинув очки на лоб.

Она была не одна. Светящиеся шары уходили вверх по столбу винтовой лестницы, светясь через каждые три ступени. Кроме этого узкого, открытого всем опасностям пути атакующим больше некуда было идти.

– Сейчас бы грога горячего, – сказал Рем.

Я хотел ему поддакнуть, но меня перебил тонкий визг времясчета, который я завел на четыре утра.

– Что это такое? – спросил Олечуч нервно. – Какой ужасный звук.

Он весь был покрыт остывающими отпечатками ругательств. Самым крупным, на груди, было – «ТЕБЕ ХАНА». Я с содроганием подумал о том, что могло бы стать с нами.

– Остался час до последних петухов, – сказал я напряженно. – После этого к Вохрасу вернуться силы и змея с два мы заставим его помочь нам выбраться.

– Тогда нужно идти, а не в штаны тут потеть, – проворчал Рем. – Эй, а где Проглот?

Я посмотрел по сторонам. Мешка с листьями нигде не было.

– Ушел, – сказал Олечуч коротко. – Где-то над нами.

– Как это «ушел?» – хмыкнул Рем. – Опять пролез в потайную щель?

– Это сейчас неважно, – буркнул Олечуч, раздражаясь и начиная повизгивать.

– Да, вот именно, – я подбил лямки вещмешка и закинул его себе на плечи. – Олечуч – ты впереди, Рем – за ним, я – замыкаю. Пошли.

На середине пути мы остановились.

– Слова, – сказал Рем.

– Что? – я остановился, развернулся на одной ноге.

– Слова же, змея мне в портки! – повторил Рем.

Из провала, пузырясь согласными, хлынули надписи. Я почувствовал свинцовую тучу над головой. Олечуч, не говоря ни слова, оттеснил меня к стене. Лязгая подошвами, он пробежал последние пятнадцать хвостов и выломал дверь в конце коридора.

Мы с Ремом, подгоняя друг друга пинками, догнали его, ворвались в округлый зал. В глаза нам ударил яркий свет, упавший откуда-то сверху.

– Тут есть ворота, – сказал сухолюд.

Прикрывая глаза ладонью, я помог манекену захлопнуть створки. Пока мы держали их, Рем туго стянул уключины цепью и вбил вместо засова личный нож. Точнее, один из них.

В оставшуюся узенькую щель тут же протиснулся маленький коготок. Ворота слегка дрогнули, послышалась отчаянная толчея, визг и шелест. В целом, мы как будто бы спаслись во второй раз.

Я объявил пятиминутный привал. Глаза понемногу привыкали к свету. Я подался вперед и тут же угодил в кучу какой-то ветоши.

– Клянусь Первым!

– Хватит, – сказал Рем. – Хватит всуе упоминать Имя Его.

– Моя индульгенция действует до конца нереста, – возразил я, отчаянно барахтаясь в этом необъяснимом кожистом тряпье. – Да что это такое, змей подери?!

– Сейчас Он тебе и ответит, – проговорил сухолюд, хватая меня за шкирку.

– Что?

Рем выволок меня на мозаичный пол. Мужественно кряхтя, я поднялся и с достоинством одернул хлебнувший приключений жилет. Заметив, что мои спутники сосредоточенно смотрят куда-то вперед, я тоже невольно взглянул на…

…Него.

Это действительно был Он. Тот чьего Имени боится пропитанная религией губка в голове каждого смиренного служителя Первого. Чей вид вызывает у святых сынов одно лишь отвращение (и страх, я бы сказал праведный и бесполезный ужас), а у порочных (я бы уточнил – нормальных) людей – желание впасть в неудержимую содомию, чревоугодие, праздность и коррупцию. Низкое продолжение высокого образа Первого Зверя, собственно, его недостающая часть, что-то вроде осадка, скопившегося на сите после процежШышия язычества.

Хладнокровный.

Гигантский двухголовый змей.

Символ всего того, что может принести тебе удовлетворение не связанное с радостью заучить еще парочку строф из Инкунабулы Зверя. Никогда не имел ничего конкретного против этого парня.

Статуя была целиком вырезана из огромной глыбы голубоватого кристалла. Хладнокровный высился перед нами в центре куполообразного зала. Вокруг мрачно мерцали вечные фонари, похожие на дремлющие истины. Ростовые свечи все еще распространяли запах ароматического жира, который за время былых церемоний расплылся вокруг них толстой коркой наслоений. Колонны стремились в одну точку над статуей, образуя что-то вроде конуса. Они заметно вибрировали, разгоняя по храму странное напряжение. Словно тысяча маленьких ростовщиков тыкала тебя крохотными сабельками за огромные долги.

С потолка свисали золотые клетки, внутри которых угадывались останки животных и людей.

Жертвы.

Одна из клеток шумно раскачивалась. Бывший пленник разметался по мозаике. Проглот глухо урчал и сучил лапами. Цепь была толстой, прочной, однако кольцо, ввинченное в камень, начало поддаваться. Язык и вечный голод победили. Клетка с грохотом упала, и мешок проглотил ее словно клецку.

– Привет Прголот, – сказал я.

–..? – удивился Проглот.

– Давайте осмотримся, – предложил я.

– Чего? – переспросил Рем, выглянув из-за кроваво-красной колонны, стоящей в двадцати шагах от меня.

– Я сказал, что нет ничего лучше здоровой инициативы!

– Иди к зм… – Рем подавился тем, что хотел сказать и поправился, – то есть, никому не нужно твое ворчание!

– Олечуч… – я повернулся к нему.

–..? – все так же искренне удивился Проглот.

– Да нет, ничего.

Теперь сбежал наш телохранитель. Мне тоже следовало чем-нибудь заняться. Я нахмурился как прожженный змеелюб-сектант саном не ниже Совратителя, и отправился прямиком к статуе. Чтобы случайно не обделаться от собственной бескомпромиссности, я нашептывал парочку знакомых мне еретических литаний. Я был предельно сосредоточен и все равно, мне почудилось, что это не я приблизился к статуе, а она надвинулась на меня.

Головы смотрели на меня.

Ледяные выпученные глаза.

На меня…

Острые как колья в волчьей яме…

Только на меня…

Волчья яма, в которую Я падаю…

Содомия, чревоугодие, праздность?

На…

Нет. Не сейчас. Злоба! Злоба! Злоба!

Меня!

– Отойди, – тихо сказал Олечуч, закрывая мне глаза и отводя в сторону.

Я взбрыкнул как истеричный старикашка, и в приступе накатившего бешенства ударил не глядя. Не попал. Махнул снова, разбил кулак о черный доспех, заорал и уселся на пол. Олечуч немного помог мне в этом.

– Сосредоточься на боли…

– Что?

– Думай о боли.

Когтистые пальцы сдавили мое раненое плечо.

– Ах, об этой боли, – прошипел я.

– В тебе много корма для Правой Головы. Она поедает отчаянье. А Левая – отрыгивает злобу. То, чего ты так боишься. Желание убивать. Змей приносит тебе на блюдечке то, чего ты тайно желаешь, но опасаешься. Не бери.

– Откуда ты это знаешь, Олечуч?

– Уходите отсюда.

Олечуч выпрямился и пошел легкой, необычной для него походкой, куда-то за статую. Я почувствовал присутствие за спиной. И приглушенный запах бонгора.

– Нашел что-нибудь? – я поднялся, осторожно поглаживая плечо.

– Там книжные стеллажи, – пренебрежительно отозвался Рем. – Куча книг в дорогих переплетах. Все пустые.

– То есть?

– Страницы пусты, – Рем сунул мне зеленоватый, обитый медью том. – Я проверил десятка два. Ничего. Престон, они, что, действительно поклонялись змею?

– Кто «они»? – я открыл книгу.

Страницы из кожи. Пустые. Все до одной.

– Вот именно, кто? – сплюнул Рем. – Ваши славные древние правители. Этот Вориан Диг, или как там его… Они приносили здесь жертвы!

– Это точно.

– Тут везде шкуры! – воскликнул сухолюд, глядя на мое каменное лицо. – Ты угодил в них и даже не заметил! Sopidodam! Животные, люди! Идем скорей из этого проклятого места. Где Олечуч?

– Ты заметил, что тут почти нет радиации?

Сухолюд закатил глаза.

– Ну и что? – спросил он, еле сдерживаясь.

– Что-то ее всасывает здесь. Накапливает. Эти колонны…

– Обычные колонны! Уходим.

– Да. Да, пойдем.

Мы отыскали лестницу.

– Разве статуя не должна была ожить и напасть на нас? – спросил Рем, поднимаясь следом за мной.

– Не задумываясь, поставил бы на это сотню профилей.

– Может быть не все еще потеряно, кошкины сиськи.

Я промолчал.

Мы вышли на следующий этаж и закрыли за собой тяжелую дверь на два могучих засова.

– Надо найти Олечуча, – сказал я. – Им кто-то управляет…

– Безумные опилки в голове?

– Нет. Не только. Вероятно Вохрас.

– Змеева жопа! – сдавленно воскликнул Рем. – А разве не он должен был по нашему гениальному плану схватить колдуна за бороду и заставить выпустить отсюда?

– По-моему с самого начало было очевидно, что мы можем лишь просить, а не требовать, Рем, – спокойно ответил я. – Вохрас тоже чего-то от нас хочет. Иначе мы давно бы уже резались в покер со змеятами, сам знаешь где. Может быть, нам удастся обменяться услугами.

Рем издал презрительный булькающий звук. Не стал бы биться об заклад, утверждая какой именно частью тела он его произвел, но в воздухе и без того уже чем-то крайне отчетливо пованивало.

– Он здесь четыреста нерестов наедине со своими инстинктами, – бормотал Рем насмешливо. – Услуги. Тоже мне. Ты ему понравишься Престон. Ты и твои манеры благородной девицы.

Я сделал вид, что не расслышал этого. Разглядывал почерневшие от времени нагромождения ящиков, груды каких-то закупоренных кувшинов и банок, амфор и сваленные в кучи бочонки. Валялись истлевшие тряпичные матрасы, черные слежавшиеся мешки, обломки мебели, осколки посуды, – все это было покрыто толстым слоем пыли и плесени. То тут, то там видны были черные язвы кострищ. То, что здесь не все еще выгорело дотла, можно было объяснить лишь повышенной влажностью и отвратительными пиротехническими свойствами гнилой древесины.

Ибо далеко, в центре, скрываясь за горами порченных запасов, мрачно гудела толстая цилиндрическая ось, уходящая куда-то выше, наверное, до самого пика. Когда мы добрались до нее, я увидел, что раньше цилиндр окружал каменный кожух из метеоритного камня, от которого теперь осталась только зубчатая кайма.

Цилиндр был чем-то заряжен. Судя по всему, по горлышко.

Я сразу вспомнил звенящие колонны внизу. Они вбирали излучение и отправляли его сюда, в этот центр, наполняя его загадочной и, несомненно, разрушительной силой.

Мне казалось, что пахнуть вокруг должно было надвигающейся грозой. Однако воняло так, словно кто-то выловил из нечистот утопшую крысу и бросил ее на солнцепек. Странно. Насколько я мог судить все, что могло здесь сгнить и протухнуть, должно было сделать это пару сотен нерестов назад.

У меня по всему телу вытянулись волоски. Когда мы добрались до цилиндра, то спрятались за баррикадой сырых тюков.

– Видишь следы кладки вокруг столба? Похоже, это был защитный кожух. Из метеоритного камня. Ты представь только Рем, какая мощь нужна, чтобы разбить его.

– Большая?

– Э-э… Ты прав. Клянусь первым, вот почему она стреляет. Башня. Вот откуда эти столпы света каждый нерест. Энергия выходит.

– Выходит. Ну да. Как интересно. Может пойдем?

– Да. Вот змей, – над нами сверкнула молния. – Надо сбросить кольчуги. И вообще все металлическое.

– Все? – переспросил Рем с сомнением.

– Даже пуговицы.

Единственное что я оставил, так это мой старый медальон подаренный Дилой. Я положил его под язык.

Через несколько минут, мы, поддерживая спадающие штаны, маневрировали между смердящих мешков и шатких нагромождений ящиков помеченных выцветшими изображениями.

– Оп-па, – вдруг выдохнул Рем и остановился.

– Што? – осведомился я, чуть не перелетев через сгорбившегося сухолюда.

– Цыпленок.

– Што-о-о?

Я посмотрел через плечо Рема и увидел…

– Циф, – сказал цыпленок.

Он выглядел так, словно только что соскочил с лотка на деревенской ярмарке. Маленький комок желтого пуха, подозрительно меряющий нас черной блестящей бусинкой. Цыпленок.

– Циф-циф. Циф.

– Ну пощему… – я схватился за голову. – Почему шипленок?

– Циф, – цыпленок запрыгнул на лежащий рядом черепок и закачался на нем, трепеща крылышками.

– Вот бойкая козявка, – ухмыльнулся Рем. – Сейчас я тебя, – и потянул к нему свою лапу.

Цыпленок моментально сфокусировался на приближающейся к нему грабле с грязными нестриженными ногтями. Он раззявил клювик и свирепо защемил им мизинец.

– Ай!

– Циф!

Цыпленок ощерился и, быстро семеня лапками, убежал куда-то за мешки.

– Вот мерзость желтая! – возопил Рем.

– Не надо было…

Я не закончил. И сделать это, мне было не суждено.

Еще секунда и я бы подавился собственным медальоном. Меня спасло лишь то, что эта бабка бросила мне в живот горшок.

Старуха – самый опасный противник после некуморка. Она обладает фактически неисчерпаемым запасом неприкосновенности. Мало того, что она относиться к якобы беззащитному полу, так еще вас ожидает возможность обмануться маскировкой из фальшивой дряхлости.

Мы с Ремом были не первыми и не последними, кто стоял, раззявив рты и не решаясь предпринять хоть что-то подобное контратаке. Лично я только и делал, что увертывался от горшков.

– Матушка! – Рем тем временем взялся за переговоры. – Кто вы, матушка? Да прекратите буянить, snaka dam! Мы можем вам помочь.

Старуха вдруг упала на четвереньки и свирепо зарычала. Блеснули трехсантиметровые клыки. Я мгновенно почувствовал себя говяжьей вырезкой и приготовился драться. Надо заметить, что оружия у нас не осталось.

Рем достал откуда-то из дебрей своего вихра шипованный кастет.

Ну, хорошо, у меня не осталось оружия.

– Я же тебе сказал выкинуть все металлическое!

– Вот и дерись сейчас языком, хмырь, – ответил Рем, обходя врага с фланга.

Та сразу разгадала его маневр и с визгом раненого леопарда бросилась на сухолюда. Тот увернулся, и бабуля, влекомая инерцией, врезалась в ящики, которые поглотили ее лавиной трухи и пыли.

– Бежим! – крикнули мы, по привычке одновременно.

Это было самое позорное из моих отступлений. Спадающие штаны и кровавые сопли под носом вселяли в меня уверенность, что мои прадедушки-полководцы сейчас продувают свои катакомбы.

Мы бежали, кувыркаясь в ветоши. Судя по звукам, старуха нагоняла нас неотвратимо и яростно.

– Олечуч! – заорал Рем. – Где тебя носит, матрац соломенный?!

За нами рушилось, скрипело, гремело и обваливалось. Чертова бабка выходила на расстояние прыжка.

– Ну, я тебя! – проворчал Рем и вдруг резко остановился, повернувшись лицом к погоне.

Вдохновленный его примером, и основательно запыхавшийся, я тоже повернулся и увидел, что позади нас никого нет.

– Ну и отлично, – пробормотал Рем. – Гляди-ка Престон. Уж не дверь ли это.

Это была она.

– А это цыпленок, – мстительно добавил Рем, глядя на нашего желтого дружка.

Это был он.

Дверь была одностворчатая, закрывающаяся по принципу «вверх-вниз». То есть, стражник дергал за веревочку, и вниз падала пластина, выплавленная из железа с примесью угодивших в чан рабов-сталеваров. Она была закрыта не полностью, потому что под нижнюю кромку попала клетка с толстыми прутьями. Между полом и верхней кромкой ворот оставался зазор, в который мы могли проскользнуть, даже не помянув змея.

Цыпленок заступал нам путь, агрессивно встопорщив крылышки и раскрыв клювик. «Ну, давайте», – говорила нам его поза и сверкающие черные глазки, – «суньтесь и будете ваши мизинцы в моем помете искать».

Вокруг нас вставали призраки. Это не были духи предков, мудрые и спокойные, не были духи войны, горластые и свирепые. Это даже не были призраки маггов, души которых легко прошли сквозь метеоритный камень. Это были их последние мысли. Перед кончиной, особенно перед такой мучительной, люди думают о разном. В основном тут присутствовала различная пища. В толпе окруживших нас видений я отчетливо видел палку грозящей нам чесночной колбасы и огромный насмехающийся пирог. Тут были незнакомые нам люди, предметы искусства, фрагменты жилых помещений.

Сходящие с ума магги так же оставили после себя множество галлюцинаций, которые я затруднялся описать. Это были кошмарные существа, неприятно удивляющие комбинациями нормального и шизоидного. Была там и наша старуха, покрывшаяся черной блестящей шерстью, и шепелявящая что-то сквозь клыки.

Их предводитель, Цыпленок, встрепенулся и сказал:

– Циф!

Воспоминания поклонились ему и образовали вокруг нас правильный круг, расчистив от хлама и мусора своеобразную арену.