355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Мичи » Шагни в Огонь. Искры (СИ) » Текст книги (страница 9)
Шагни в Огонь. Искры (СИ)
  • Текст добавлен: 30 апреля 2017, 15:02

Текст книги "Шагни в Огонь. Искры (СИ)"


Автор книги: Анна Мичи



сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

На похороны пришло немало народу: Дарину любили. Спрятавшись в соседней комнате и наблюдая за происходящим через щель в фусума, девочка чувствовала себя последней негодяйкой и вздрагивала при малейшем звуке неподалёку: не ровён час, засекут ожившую покойницу, поднимется скандал; страшно подумать, как подействует такое появление на слабых сердцем. Поэтому связь с храмом держала, не прерывая, готовая в любое мгновение раствориться в междумирье.

Родителей было жалко. Одноклассников тоже, но родителей – больше всего.

Остановившийся мамин взгляд Дарина помнила до сих пор. На церемонии мама уже не плакала; одетая в чёрное кимоно, сидела прямо, как будда, как статуя, как будто сама умерла, и только белые пальцы стискивали ладонь мужа. Дарина кусала костяшки правой руки, еле сдерживая слёзы: выходить было нельзя, нельзя было кричать, нельзя было издавать ни звука, но сердце всё-таки кричало. «Мама, я живая! Я здесь!».

Хорошо, что сейчас всё позади.

Против ожидания, явление «призрака» перед родителями – спустя несколько дней после похорон – не окончилось новой трагедией, и отец с матерью не стали хвататься за сердце. Вовсе наоборот: поняв, что приёмная дочь действительно находится в добром здравии, оба на удивление спокойно приняли рассказ о храме и обязанностях жрицы, о существовании другого, совершенно отличного от родного им, мира. Дарину даже не стали упрекать за бессердечные игры с чувствами родителей.

– Рина-тян, – совсем обычным голосом сказала Тэцуко-мама, – с того дня, как мы встретили тебя, мы знали, что однажды ты уйдёшь.

Отец молчал и только водил глазами по лицам жены и приёмной дочери.

– Мы никогда не говорили тебе, как ты появилась в нашем доме, а ты не спрашивала, – когда-то память о случившемся около десяти лет назад была тщательно спрятана в дальние уголки сознания, но наступил день рассказать обо всём – так говорили мамины глаза.

– Мы, – Тэцуко-мама переглянулась с отцом, – встретили женщину, красивую женщину-иностранку, она несла на руках девочку. Не старше четырёх, совсем ещё малышку. Удивились... Первый раз, наверное, видели иностранку, да ещё с ребёнком.

– И что? – жадно спросила Дарина.

– Она попросила нас посмотреть за тобой. Недолго. На каком языке она говорила, а, папа?

– На японском, – уверенно ответил отец. – Я ещё удивился, хотел сказать, что по-английски не понимаю, когда понял, что понимаю. Она прямо как настоящая японка говорила.

– На японском... – задумчиво повторила мама. – Я даже её голоса не помню, он раздавался словно сразу внутри головы. Может, и на японском, на английском мы с папой и впрямь не говорим.

– И что тогда?

– Оставила тебя и ушла.

– Куда? Куда ушла?

Родители опять переглянулись.

– Ушла... помогать твоему отцу, мы думаем, – наконец заговорила Тэцуко-мама. – Потом мы... мы их видели.

– Кого?

– Понимаешь, одно дело – пережить что-то странное, а совсем другое – рассказывать о нём, как будто оно было на самом деле, – мама говорила тихо и заглядывала в глаза Дарины, будто извиняясь. – Когда чувства превращаются в слова, кажется, истинность куда-то уходит.

Отец рьяно закивал, подтверждая.

– Не получится рассказать, Рина-тян. Они умерли – почти на наших глазах. Тайфун был и землетрясение – в тот день всё как-то случилось вместе, будто земля, море, небо одновременно разгневались. Сильный ветер дул. Были другие люди ещё, они потом исчезли куда-то, почти все, – мама, казалось, с трудом находила слова. – Много людей погибло. А нас тогда, – женщина взглянула на мужа, словно искала поддержки, – как будто боги охраняли.

Мама помолчала и продолжила:

– А когда закончилось, когда самый пик бури миновал, я глянула на тебя и ахнула – твои волосы становились чёрными, а глаза – карими. И иностранная девочка у меня на руках вдруг превратилась в японочку.

– Мама тебя едва не выронила, – добавил отец с шутливым упрёком.

– Тогда мы поняли, что они точно не вернутся, твои родители. Оставили тебя на наше попечение.

– А потом?

– Вернулись домой. Стали думать, что с тобой делать. Японского ты не понимала. Мы тогда позвали соседа-студента. Он с тобой по-английски, а ты ему не отвечаешь ничего, словно не понимаешь. Он уж на нас рассердился, подобрали, мол, слабоумного ребёнка, какая из неё иностранка?

– Документы, документы, – подсказал отец.

– Да, документы мы нашли в твоей сумочке. Оформлены честь честью, имя, фамилия, возраст, место рождения. Так по ним получалось, что ты в Тиба родилась, совсем рядом. В семьдесят шестом году, в марте. Тогда уже пошли потом и удочерили тебя официально. Долго с чиновниками бились… Да про родителей твоих потом ясно стало, что погибли. А никто из родственников не объявился.

– Имя, – снова вставил отец.

– Ах, да! Фамилия у тебя была написана: Танака. Там среди погибших тогда… Танака Кунихиро-сан и Танака Эри-сан… такие имена были. И мы думаем, это они, твои… настоящие родители. А тебя потом не искал никто, ни один родственник не объявился… Ой, ты прости меня, старуху глупую, что я тебе всякое рассказываю.

– Всё нормально, мама, – от излишних усилий голос получился деревянным. – Спасибо, что рассказала. Больше неоткуда узнать.

Нельзя было утверждать, что мамин рассказ много прояснил. Одно было ясно: настоящие родители жрицы погибли тогда, в Японии, почти десять лет назад. Погибли – и отец, и мать – оставив храм без хранителей.

И через десять лет храм потребовал себе новую жрицу.

1991 год от Рождества Христова

«Маргарите Ярве

Таллинн, июнь

Привет, Ритуля!

Давно не слышались, не виделись. Как ваши дела? Решила вот написать письмо, а то звонить дорого, а мы с Индреком сейчас копим денег, чтобы осенью ехать на раскопки. Детей надо будет оставить одних, так хоть наймём им няньку, а то ведь у меня отец старый уже, да и тот – на Сааремаа, хутор не оставить. А детям в школу ходить. А про родителей Индрека ты знаешь.

Вот, к слову, раз уж заговорила.

Не прими, пожалуйста, мой вопрос за вопрос ненормального человека.

Ты помнишь, как мы с Индреком познакомились?

Сейчас поясню. Дело в том, что в последнее время у меня странные провалы в памяти. В один момент я прекрасно знаю: встречалась с ним пару лет до свадьбы, потом мы поженились, появились дети. В другой же мне кажется, ты представляешь, что я вернулась домой с двумя свёртками, а там меня встретил абсолютно незнакомый человек, который вдруг заявил: «Я твой муж».

Ну вот, я уже вижу, как на этом месте ты многозначительно стучишь карандашом по бумаге и угрожаешь выбить из меня всю дурь.

Ну, выбивать будешь потом, когда наконец приедешь, а сейчас уж ты вынуждена будешь выслушать всё, что я имею тебе сказать. Вот в чём прелесть писем! Ты разозлена? Негодуешь? Ха-ха, отлично! Приезжай скорее, и я дам тебе задушить меня в объятиях.

Так вот, на чём я остановилась.

Бывают такие странные моменты, когда я роюсь, роюсь в своей памяти и никак не могу ничего найти, всё словно тонет в колышущейся серой массе. Не вспомню ни нашего первого свидания, ни даже знакомства, ни его друзей, ничего. Родителей у него нет, родственники где-то далеко, уехали то ли в Россию, то ли в Америку. Друзей тоже немного, и все – наши общие, так что даже непонятно, кто с кем раньше познакомился. Впрочем, Индрек по природе рассеян, не слишком людим. Ой, так говорят – «людим»? Ну ладно, раз написала, не вымарывать же.

Так, опять я убежала в сторону. Так вот, я отлично знаю, что замуж вышла по любви, и после замужества эта любовь ещё более окрепла и сплотила нас (прямо как партия). У нас растут хорошие детки, хорошенькая дочка и умненький сын, у нас с мужем одни увлечения, и понимаем мы друг друга с полуслова. (Прости, я тут ударилась в патетику.) В общем, мы счастливы.

Если бы не один момент!

Мне снятся кошмары. Начали сниться не так давно, ты первая, кому я о них рассказываю. Даже Индреку не говорила. Вот один из них.

Я сижу в какой-то неосвещённой комнате на полу, прижав ноги к груди. В углу, рядом со мной, высокая кровать, это моя комната. Та самая, где я жила до замужества. Я знаю, что мой любимый (не знаю, кто это, но точно не Индрек) меня оставил, потому что не хотел на мне жениться, а я жду от него ребёнка. И вот я реву одна в этой комнате, не знаю, что делать, к кому бежать, у меня нет никого, кроме этой новой жизни в пузе, и я понятия не имею, как буду жить, как найду денег, чтобы прокормить будущего ребёнка, как пройду через всё это в одиночестве... Бр-р.

Потом есть ещё другой. Тоже себе кошмаристый.

Я в больнице. Обшарпанные зелёные стены, на высоте моих глаз начинается исцарапанная побелка. Коридоры полны женщин, никто не глядит по сторонам, все как мёртвые. Захожу в кабинет. Врачиха смотрит на меня с презрением, потому что у меня нет обручального кольца на пальце. Когда осматривает, будто специально делает мне больно. Все её жесты, все слова словно специально нацелены на то, чтобы сказать мне, какая я низкая тварь, какая сволочь, шлюха, забрюхатевшая невесть от кого. Она даже прямо так и говорит кому-то при мне: «Расходились тут всякие, спят с кем ни попадя, заразу распространяют».

Это обо мне-то? Я в первый раз с мужчиной в постели оказалась в двадцать три! И было их у меня всего двое! И забеременела я лишь после замужества!

Потом ещё один. Тебе не надоело? Потерпи...

Мне снится, что у меня только один ребёнок. Так говорят и мой постоянный врач, и акушерка, и другие врачи, медсёстры. Все знают, что я жду одного ребёнка, вроде как мальчика. Никто, понимаешь, абсолютно никто ничего не говорит о втором! Как будто Хиден и не рождалась, как будто не пинала меня изнутри! И тут приходят люди, их несколько, но лица туманятся, и я никак не могу разглядеть их черты. Они все высокие, тонкие, худощавые, двигаются с одинаковой грациозностью, как будто не люди, а какие-то биомашины. У одного из них на руках младенец-Хиден. Я протягиваю к ней руки, она открывает глазки. Смеётся. Я хочу коснуться её, но окружившие меня люди не дают. Хиден плачет. И наступает тьма.

И эти три повторяются с завидной постоянностью. Чуть ли не раз в неделю просыпаюсь со слезами на глазах.

Ты, верно, спросишь, почему я с Индреком не поделюсь, ведь муж – опора каждой женщины.

А я не могу. Мне жалко на него это взваливать. Ведь у него и самого...

Понимаешь, каждый раз, когда я спрашиваю его о друзьях, о девушках, которые у него были до меня (ведь была же хоть какая-то? Индрек у меня красавец-мужчина!), у него делается такое растерянное лицо... Он, конечно, рассказывает, если сильно припереть к стенке, но постоянно сам твердит, что эти воспоминания кажутся ему неживыми, какими-то пыльными. Отец с матерью погибли, когда он был маленьким, он уж и не помнит, что с ними случилось. Воспитывала бабушка, и та умерла, он едва в комсомол вступил. И всё – никаких больше родственников, никаких старых знакомых, дядек, тёток, нянчивших его на коленях в далёком детстве. Гол как сокол.

Вот так мы с ним и живём: один предпочитает не думать о прошлом, вторая видит в кошмарах его фальшивые призраки.

Понаписала я тебе, Ритуль, да? Ну, ты не бери близко к сердцу, у нас всё хорошо, а кошмары... у каждого человека должны быть свои ларцы-шкатулочки, иначе в этого человека заглядывать неинтересно. У нас, значит, такие вот шкатулочки, с кошмариками.

Ну хватит мне уже о себе рассуждать. Я ведь хотела тебе ещё о Хиден рассказать.

Ты ведь уже годика два как обоих не видела, а детки растут быстро. Хиден, чувствую, будет высокая, в папу, у неё уже ноги, как две каланчи. Тайо, конечно, в меня, но говорят, это хорошо, когда мальчик похож на маму, а дочка – на отца. И знаешь, когда я вижу их вдвоём, каким-нибудь поздним вечером, таких одинаковых, он – с книгой в руке, она – сидит на его колене и заглядывает в ту же книгу, – так тепло на душе становится, не поверишь! Никакие кошмары не страшны.

За Хиден, знаешь, я поначалу очень беспокоилась. По сравнению с другими детьми она была такая маленькая, хрупкая, словно не от мира сего. Опять же это её отсутствие пигмента, беленькие волосики. Когда она младенчиком была, так это в глаза не бросалось – детки многие маленькие светленькие да голубоглазые, но стоило шевелюре её отрасти, как все ахнули! И давай наперебой: «Девочка больна, девочка больна, отведи к доктору, она альбинос». И ещё её ушки, они же слегка заостряются, – так все тоже в один голос, мол, болезнь какая, и давай рыться, придумывать её названия. Соседка мне с нижнего этажа аж медицинскую энциклопедию притащила и давай тыкать. А там картинки-то какие! Фотографии заболеваний! Хоть прямо на месте в обморок вались.

По врачам ходили, а как же. Да ты помнишь, наверное, это время, я тебе всю жилетку прожаловалась. А врачи только руками разводят. Да и лекарства прописывают, а Хиденка потом от них животом мается. Потом уже и пить отказалась, и правильно поступила, скажу я. И нормально всё, тьфу-тьфу-тьфу, до сих пор, живы-здоровы, а проблема-то на генном уровне, нам в Москве сказали. Всё Индрекова наследственность. Я как узнала, так рукой махнула: если уж муж мой вырос вполне себе чудесным человеком, то и с дочерью ничего страшного не будет.

Ну вот, потому что взрослые такие неразумные, я уж думала, задразнят мою малышку в школе, дети-то всему от взрослых учатся. Тайо постоянно твердила: «Защищай сестру, ты старше». Но знаешь, страхи оказались напрасными! Никто особо к цвету волос не придирается, и про уши дразнилок не сочиняют, нашли они с Тайо себе компашку, гуляют вместе, дружат.

Вот, кстати, был один случай.

Я заметила, что у Тайо начала перетираться ленточка с ключами, которую он должен бы таскать на шее, а носит в портфеле. (Тайо – наш ответственный хранитель дома: мы с Индреком целыми днями на работе, и детям приходится возвращаться в пустую квартиру, самостоятельно замок открывать.) И, значит, взяла я эту ленточку, хотела подшить, а Тайо сказать забыла. И наутро дети отправились в школу без ключей, потому как ленточка осталась лежать на моём столе, в спальне. Я же, балда этакая, вспомнила об этом только в конце дня, незадолго до того как домой идти. Картинка перед глазами встала, как живая: лежат ключи на столе, лента свисает, я ещё подумала, не смахнуть бы, да и забыла. Подшить подшила, а в портфель ребёнку всунуть забыла.

Бегу я, ворона, домой. Стремглав мчусь, думаю только о детках своих голодных, озябших, на часы посматриваю, пытаюсь вычислить, кто раньше вернётся, я или Индрек. Прибываю к дому, бегу к подъезду, поднимаюсь, наконец, на наш этаж – и что же? Никого перед дверью. Открываю – навстречу Тайо выскакивает: «Мама пришла!» Все дома, и дети, и Индрек.

Я, конечно, подумала, это он им дверь открыл, даже спрашивать не стала. А потом смотрю – а ключей-то и нет. Посмотрела на столе, на полу, везде порылась – нет, как будто не было никогда. Тогда уже спрашиваю у Индрека, вечером, когда дети спать пошли, мол, это ты им дверь открыл? Он на меня глаза удивлённые: нет, мол, уже дома были, когда я вернулся.

А ключей-то и нет.

Каково, а?

Я только потом сообразила: верно, Тайо вспомнил о ключах и перед уходом зашёл в нашу комнату, взял. А мне сказать и забыл. Я потом у него спросила, так и оказалось. Но напугал же он меня – я уже столько всего передумала: как дети могли достать ключи из запертой наглухо квартиры? Да ведь Тайо и не знал точно, куда я их подевала, разве что случайно заметить мог...

Похоже, сумбурным получился мой рассказ. В общем, так мы и живём, как я рассказываю: сумбурно, но зато весело. Тайо порой хулиганит, Хиден общается с воробьями (ну, это я так называю её дружбу с птицами, порой кажется, что они и впрямь понимают один другого), Индрек по уши в своих книгах, а я бегаю между всеми ними и ставлю всё с ног на голову.

Короче, живём весело – приезжай скорее и окунайся в нашу атмосферу!

Индрек передаёт привет, дети кричат, чтобы ты привозила Ксюшу.

Жду! Отговорки не принимаются!

Неля Кеваде»

Таллинн, 28 августа 1991 года

Воробей нахохлился, склонил голову набок, рассматривая булку, затем смело спорхнул с ветки прямо на ладошку и начал клевать. В то же мгновение гам и чириканье заполнили солнечную тишину школьного сада: ещё с десяток пугливых пичуг устремились к детской руке. Беловолосая девочка рассмеялась, протягивая к птицам вторую ладонь. Старый рыжий кот посмотрел осуждающе: опять его оставили без добычи.

– Здравствуй, Хиден, – раздался незнакомый голос.

Девочка недовольно огляделась: ну вот, сейчас всех птичек распугает. Но вокруг не оказалось никого, только шумные воробьи да потрёпанный полосатый кошак. Выбросив странности из головы, Хиден поискала взглядом очередного воробья. Поманила, заставив приземлиться на ладонь.

– (Хиден-эли), – голос позвал вновь, и девочка вдруг сообразила. Кто-то обращается к ней мысленно, как может только Тайо. Но брат с мамой в здании школы, смотрят там расписание. Да и голос явно чужой.

Девчушка подозрительно покосилась на кота. Тот зевнул, всем видом показывая, что считает разговоры с человеческими детёнышами ниже своего достоинства. Нет, её точно звал не этот полосатый зверь.

– (Хиден-эли), – третий раз зазвучал в голове голос.

Девочка ещё раз осмотрелась. И тут наконец заметила незнакомца по ту сторону витой выкрашенной в бледно-зелёный цвет решётки, обозначающей территорию школы. Высокий, чем-то похожий на папу, он улыбнулся:

– (Здравствуй)!

– Добрый день, – Хиден ответила вслух, подходя к забору. – Откуда вы знаете, как меня зовут?

– (Я друг. Твоих родителей).

– Мама скоро выйдет. Она смотрит, во сколько нам в понедельник в школу приходить.

Друг родителей? Это неинтересно.

Девочка отвернулась, присела на корточки, опять подзывая птиц.

Мамин знакомый – ещё один из тех взрослых, которые приходят в гости, гладят их с Тайо по головам и называют миленькими детками. А потом на кухне цокают языком, сетуя, какая Хиден хрупкая да бледненькая, и советуют разных врачей. Мама расстраивается, папа сердится, а дочь снова начинают кормить разными лекарствами.

– (Пришёл. К тебе), – он говорил странно. Не как Тайо, не словами. Сообщения незнакомца были обрывисты, и каждое вспыхивало в голове небольшим фейерверком. Непрерывные залпы мутили мысли.

Хиден поморщилась.

– (Хочу говорить. С тобой).

– (Мне нельзя разговаривать с незнакомыми), – вспомнив о запрете, девочка перешла на мысленную речь. – (Вдруг вы на самом деле маньяк, а не мамин товарищ. Сегодня утром по радио передавали про маньяка, он детей ворует).

Мужчина за решёткой явно удивился. Хиден не знала, как поняла: внешне в облике незнакомца ничего не изменилось. Но чужое резкое удивление толкнуло её в висок изнутри. Неприятно.

– (Хиден-эли), – голос и глаза мужчины лучились укором. Как можно подозревать его, лучшего друга семьи, в подобной низости? Даже воробьи зачирикали осуждающе.

– (Извините), – мысленный разговор с похожим на папу дяденькой отнимал много сил. Внутренняя энергия исчезала капля за каплей.

Девчушка села, совершенно не заботясь о том, что платье может испачкаться травяной зеленью. За испорченный наряд мама отругает потом, а сейчас надо было сесть. Очень кружилась голова, и ноги перестали держать.

– (О чём вы хотите со мной говорить?)

– (Ты необычна. Другая. Не такая, как все).

– (Я знаю), – десятилетняя малютка по ту сторону забора едва заметно кивнула, утомлённо прикрыв веки. – (Папа всегда так говорит).

«Папа»… Мужчина невольно поморщился. Но девочка, похоже, этого не заметила: именно в этот момент она зажмурилась и потрясла головой, отгоняя усталость. Нехорошо. Кажется, телепатическая беседа отнимает у Хиден-эли слишком много внутренней энергии, восстанавливать которую девочка пока не научилась. Но другого способа общаться с ней пока не было.

И – он почувствовал гордость – она действительно была необыкновенна. Кто иной способен овладеть мысленной речью в этом возрасте? Разумеется, Хиден-эли не изучала языка мыслеобразов, и понимать её было очень сложно, но техника потрясала. Передача у этой девчушки была настроена чудовищно умело, впору ставить в пример.

Впрочем, не время восхищаться.

– (Хиден-эли), – мужчина послал очередной импульс-прикосновение. Но продолжить не успел, девочка его опередила.

– (Вы пришли, чтоб сказать мне только это?) – бодро, как ни в чём не бывало.

Девчушка вскочила с травы, отряхнув платьице, наморщила носик. Испуганно глянула в сторону школы.

– (Мне к брату надо, простите!) – извинилась малышка уже на бегу.

Мужчина остался стоять, не сводя взгляда с резво удаляющейся девочки. Он понимал, в чём дело. Девочка почувствовала, что потратила слишком много энергии – и восполнила потраченные на разговор запасы, пользуясь тем самым заклятием, которое он наложил на неё вскоре после рождения. Она отлично сжилась с этим заклятием...

Хорошо, если этим побегом малютка не надеется от него избавиться. Избавиться от него ей никак не удастся: на Хиден у него большие, очень большие планы. Наконец-то она повзрослела достаточно, чтобы некоторые из них начали становиться реальностью.

Подожди, девочка. Уже скоро то, что тебе предстоит узнать, перевернёт твой маленький мирок. Перевернёт и снова поставит на ноги, но уже по ту сторону реальности. И наконец всё пойдёт так, как идти должно.

***

– Айвар, привет! – мальчик отпустил мамину руку и помчался к сидящему на подоконнике другу. – Как лето провёл?

– Привет, Тайо! Я в лагере был, в Вяана-Йыэсуу, – похвастался рыжий, – три смены подряд! Змею видел, настоящую! И лису!

– Ух ты! – искренне восхитился Тайо. – Везёт же тебе! А мы…

Каск Анне, Кехва Тыну. А вот и они – Кеваде Хиден и Тайо. Пятый «А» класс. Неля поискала глазами сына – тот по-прежнему стоял возле окна, разговаривал с рыжеволосым мальчиком. Подумать только, уже пятиклассник! Как быстро летит время. Кажется, ещё только вчера им с Хиден было по шесть лет и они первый раз пошли в школу, и вот уже пятый класс…

Значит, пятый «А». Неля вернулась к доске объявлений. Второго сентября все ученики собираются в полдень в актовом зале на линейку, а тридцать минут спустя начнутся уроки. Подумать только, Хиден и Тайо уже пятиклассники!

Поначалу она сомневалась, правильно ли они с Индреком поступили, отдав детей в школу так рано. Может, стоило подождать год? Многие дети начинают учиться с семи лет – больше половины того первого класса оказалось семилетками. Но потом близнецы втянулись: Хиден подружилась с трудом и арифметикой, а Тайо, поверив уговорам сестры о том, что книжки – это интересно, подтянул оценки по чтению и родному языку.

Четвёртый класс сын с дочкой закончили практически на одни пятёрки, приходя на выручку друг другу: Хиден писала за брата сочинения, а он объяснял ей математику.

Просто идеальные детки – никогда не ссорятся, всё делают вместе, во всём друг другу помогают. Неле даже иногда начинало казаться, что они могут читать мысли друг друга – так слаженно действуют, так вовремя оказываются рядом…

Неожиданный шум заставил её обернуться. Стук, невнятный шорох – как будто кто-то упал…

– Тайо! – темноволосый мальчик неподвижно лежал на полу. Неля бросилась к сыну. – Кто-нибудь, позовите врача!

– Тайо! – хлопнула входная дверь, в помещение вбежала беловолосая девочка. – Мама, что с ним?

Школьная медсестра отошла к шкафчику в дальнем углу кабинета: поставить на место бутылочку с нашатырём. Неодобрительно покосилась на кушетку, на медленно приходящего в себя парнишку. Его сестра вот уже пять минут как держала мальчика за руку и тихонько плакала. Мать тоже выглядела очень напуганной. И поделом.

Медсестра вернулась к столу, села и принялась читать медицинскую карту. Странно, но оказалось, что за все четыре года учёбы этот Тайо Кеваде ни разу не обращался во врачебный кабинет с жалобами на здоровье.

– Обморок, – сухо и безразлично сообщила сестра вердикт, – банальный обморок в результате переутомления. Лучше смотреть надо за детьми, дорогуша. Спать вовремя укладывать, кормить хорошо, гулять с ними у моря побольше, витаминов давать. Мальчик и не будет терять сознание.

– Не понимаю, – всхлипнула Неля, – они у меня всегда режим соблюдают и едят хорошо… Болеют очень редко.

– Не знаю, не знаю, – женщина в белом халате презрительно скривила губы: что за матери нынче пошли, совсем за детьми не следят! – Вы бы сводили его в поликлинику да проверились, может, у него малокровие, лёгкая утомляемость – первый признак. Про девочку я уж молчу, у неё-то явно какая патология – до чего бледная, – медсестра снова заглянула в медицинскую карточку, на этот раз Кеваде Хиден, – и вес у неё ниже нормы почти на четверть.

– Мы её в Москву возили, к профессору. Он подтвердил, что девочка здорова. У неё просто конституция такая.

Мать-ехидна, ребёнка проворонила. Вступаться ещё будет.

– Дело ваше, – медсестра устало пожала плечами, – но я бы прямо сейчас хватала мальчика да бежала в поликлинику, будь я на вашем месте. Хотите, позвоню? Вас без номерка прямо сегодня примут.

***

– Мама, а можно мне не ходить в больницу? – каким-то внутренним чутьём поняв, что с братом-близнецом всё в порядке, Хиден совершенно успокоилась. – Тайо уже большой, он без меня справится.

– Да, мам, пусть Хиден нас дома ждёт, – с вялым упрямством попросил мальчик. – Чего ей зря невни… нери… невничать, – так и не справился с трудным русским словом. – Мы с тобой сами с доктором поговорим, он тебя успокоит.

– Я даже не знаю, – женщина немного растерялась. Конечно, зачем лишний раз тащить Хиденку в поликлинику, у бедной малышки, похоже, уже выработалась аллергия на медицинские заведения. Но ведь и не оставишь родную дочь вот так, посреди улицы – до дома ведь на автобусе ехать да ещё дорогу переходить с четырёхполосным движением, и трамвайные рельсы. Конечно, последние полгода они с Тайо добирались домой сами, но всегда вместе, под присмотром друг друга. А вот так отпустить девочку одну…

– Я провожу, – высокий мужчина со стальными глазами показался смутно знакомым. И вдруг словно вложили в память – это же Георг, дальний родственник и лучший друг Индрека, шафером на свадьбе был. Как она могла забыть!

– Спасибо! – Неля улыбнулась и затараторила, быстро вводя друга-родственника в курс дела. – Ты как нельзя вовремя подоспел. Тайо упал в обморок, вроде от переутомления, медсестра послала нас в поликлинику, доктор через двадцать минут нас примет. Никак не успеваю Хиден домой завести, а больниц она не любит – с нами идти отказывается.

39 год Рейки, 4756 всеобщий год

1992 год от Рождества Христова

Июнь – начало августа

Это было первое лето, которое они проводили не вместе. Самое длинное, самое тоскливое – оно всё тянулось и тянулось, никак не желая заканчиваться. А ведь казалось бы, у деда на хуторе было всё, что нужно мальчику для счастья: настоящий щенок овчарки, велосипед, речка, домик на дереве, воздушный змей, море малины и клубники, спутниковый канал мультфильмов и сам дедушка, с которым можно пойти на рыбалку и покататься на тракторе. Но без Хиден всё это счастье казалось каким-то незаслуженным, неправильным. Тайо скучал, грустил без сестры, особенно первый месяц. Как она там в своей летней школе для девочек? Почему не звонит? Почему до неё не получается дотянуться мысленно?

А в конце июня Тайо начал видеть чудные сны. Мальчику снился то ли замок, то ли дворец, зелёный парк с душистыми цветами и странные люди – все сплошь остроухие и большеглазые, как Хиден. Они говорили на непривычном слуху чирикающем языке. Чаще всего в этих снах появлялись дядя Георг и какой-то улыбчивый темноволосый парнишка в тёмно-зелёном пиджаке. Они словно опекали Тайо, не давали ему потеряться в странном мире ночных грёз. В этих снах Тайо был подмастерьем колдуна: учился повелевать огненными шарами, зажигать огни-светляки, делать камни-талисманы, разговаривал с птицами и читал волшебные книги.

Сновидения приходили к мальчику нечасто – только если он очень-очень сильно, до головной боли, до потери сознания старался дотянуться до Хиден. Она словно бы отвечала на зов, успокаивала брата необычными снами, как сказку на ночь рассказывала – так, по крайней мере, считал сам Тайо.

Это было первое лето, которое они проводили отдельно друг от друга. Самое короткое и самое насыщенное – дни мелькали яркими вспышками, как-то совсем незаметно приближая каникулы к завершению. Это лето несло мириады новых впечатлений, которыми очень хотелось поделиться с Тайо – но его не было рядом. Так хотелось рассказать брату о Верхнем мире, похвастаться, что здесь Хиден не дразнят остроухой и бледной – здесь все такие же, как она, под страшным секретом сообщить, что огненные искры получаются теперь в три раза больше, чем те, которыми Хиден баловалась дома, и птиц даже не надо звать, потому что играть с девочкой они прилетают сами.

Жаль, что Тайо не должен всего этого узнать. Таково было условие, на котором дядя Георг взял её в сказку Верхнего мира: хранить тайну, ничего никому не рассказывать. В самую первую очередь в неведении обязаны остаться брат и родители, для них, как сказал дядя, Хиден проводит каникулы в летней школе в финском городе Эспоо.

***

– (Идём), – высокий остроухий мужчина по-отечески ласково подтолкнул девочку к порталу. – (Пора).

Как же трудно решиться на этот шаг – оставить брата-близнеца, с которым никогда раньше надолго не расставалась, и на всё лето отправиться в неизвестность, что ждала за дверным проёмом, полным лилового перламутра. Но отказаться от этого шанса Хиден не могла: мир, который она впервые увидела в день своего одиннадцатилетия, звал, манил её, словно свет фонаря – мотылька.

Глубокий вдох, решение принято – детская ладошка уцепилась за руку мужчины, соглашаясь на путешествие в иную действительность, и дверь комнаты самой обычной квартиры-малометражки открылась для беловолосой девчушки и её спутника в светлую залу аристократического особняка.

Льядда Орриэ-лаэ неспешно вышел на террасу вслед за девочкой, любуясь неприкрытым весельем и интересом, с которыми малышка исследует окружающий мир. Хиден уже успела дважды обежать обнимающий три четверти фасада широкий балкон, заглянуть во все выходящие на него окна и двери и теперь пыталась забраться на перила, чтобы удобнее было смотреть на раскинувшийся внизу парк.

Верхний мир оказался совсем родным, словно Хиден вернулась домой после очень долгого отсутствия. Необъяснимая радость распирала девочку изнутри, вырывалась смехом, блёстками чистой энергии слетала с кончиков пальцев. Словно тяжёлый груз упал с плеч и выросли крылья – стоит только подпрыгнуть, и бабочкой вспорхнёшь в яркую синеву.

А что если? Что получится если?.. Хиден сложила ладоши домиком и резко их развела. Вместо обычной слабой искорки из рук вывалился настоящий огненный шар, медленно полетел вниз, несколько раз подпрыгнул по дорожке, словно мячик, и потух. Девочка рассмеялась и вознамерилась повторить фокус, но в голове зазвучал строгий голос дяди Георга.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю