Текст книги "Шагни в Огонь. Искры (СИ)"

Автор книги: Анна Мичи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)

– Это несколько, – Дари поморщил лоб, – неинтересно.

Тенки усмехнулся:

– Подбираешь слова? Невежливость меня не испугает, мог бы и сообразить, – и, стремительно протянув руку – Дари опять не успел отпрянуть и только сощурился, вжал голову в плечи, ожидая шлепка, – взлохматил мальчишке волосы.

– Принципы светлых мешают им жить, как мне кажется. Ну и своим выбором я вполне удовлетворён, – нинъе ухмыльнулся, не глядя долго в широко раскрытые глаза первокурсника.

Ещё бы ему не быть удовлетворённым своим выбором. Стань Тенки светлым, наверняка сдох бы при первом приступе, не осмелясь перейти невидимую грань. Стань Тенки светлым, сейчас – выбери Ацу другую сторону и окажись опять его напарником – остался бы в одиночестве, перед неизбежной нуждой искать нового товарища. Тёмный маг-одиночка. Как Йисх.

Интересно – на миг Тенки позабыл о присутствии Дари, – отчего умер напарник Йисха? Почему Красноглазый так хорошо осведомлён в заклинании Эллгине? Зачем наблюдает за ним, за Тенки, каких целей добивается?

Что вообще побудило боевого мага преподавать в Королевской школе – ведь не тяга же к самопожертвованию? Что за личную выгоду он преследует, пестуя новые, хм, таланты?

– Наста... – Дари заткнулся на полуслове, поймав неожиданно суровый взгляд. – Простите.

– Послушай, Дари, – Тенки поднялся, машинально потёр оставшийся на заднице след от края столешницы. – Послушай, я пойду в город – дела, всё такое, а с тобой мы потом ещё поговорим, ага?

– Да, наставник, – первокурсник тоже вскочил. Метнулся к двери, уходя от подзатыльника.

– Прошу прощения за вторжение, – донеслась оттуда ещё предписанная правилами вежливости фраза.

– Проси-проси, – отозвался Тенки фразой совершенно не предписанной. Оглянул по привычке комнату – всё ли выключено, – и отправился следом.

Сидеть в четырёх стенах было невмоготу – скорее выбраться в город, истратить избыток переполняющей энергии. Скорее – куда угодно, двигаться, ощущать, наслаждаться.

Жить.

***

Город пылал огнями. Ночное апрельское небо опустилось низко, так низко, что казалось – можно дотронуться, что ещё чуть-чуть – и заденешь макушкой. Звёзды терялись от света на улицах, и Огненная столица являла собой центр земли, место, где единственно возможна жизнь, средоточие её, сжатую пружину мира. Люди, текущие по ярко освещённым дорогам, составляли основу той пружины, двигались по одним им известным законам, закручиваясь спиралью, многократно перекрещиваясь и стремясь к неведомому сердцу.

В толпе, окружённый со всех сторон людьми, в наполненном криками и смехом ночном воздухе, огнях и веселье города Ацу ощущал себя настолько одиноким, каким не чувствовал бы, даже спрячься он в своей комнате и закрой наглухо окна и двери. Чужое веселье казалось нарочитым, ненастоящим, огни – призрачными, люди, мечущиеся вокруг, – бесплотными духами.

Зачем он пришёл в город, практикант не знал.

Верно, хотелось уйти из школы, оставить за собой внезапно показавшиеся душными, тесными стены. Забыться в шумной толпе, никогда не иссякавшей на улицах столицы.

Но забыться не получилось.

Наоборот – чем дольше он шёл, невольно заставляя расступаться до отвращения беспечный сброд, тем бессмысленней виделась ему вся затея прийти в город.

Может быть, именно для того чтобы избавиться от неправильного одиночества, чтобы отказаться от притворного участия в чужом веселье, темноволосый элхе и свернул на когда-то неплохо знакомую узкую улочку. А может, ноги привели его сюда сами, по собственной воле – Ацу давно перестал задумываться о направлении.

– Мы так рады, господин, – девушка в маске склонилась перед ним, открывая взору нежно-бледную кожу, ложбинку меж грудей, обнажённые ключицы. Волосы соскользнули с её плеча и рассыпались тёмным покрывалом, девушка тут же плавно повела рукой, убирая их.

Подняла глаза, улыбнулась, не показывая зубов:

– Может быть, Вы желали бы назвать имя подходящей собеседницы? Кому дозволено скрасить Ваше драгоценное время?

Ацу сдвинул брови. В голове вертелись яркие лоскуты ткани, слышался полузабытый беззаботный смех. Когда-то здесь была девочка, с которой удобно разговаривать.

– Облако, – наконец память выдала имя бывшей возлюбленной Тардиса.

– Ах, какая жалость, – нария перед ним снова глубоко склонилась. – Облако оставила нас около года назад, так горестно, что мы не можем выполнить Ваше желание. Быть может, кто-то иной?

Вот как, Облака здесь больше нет?

Что ж, это лишь естественно. Время не стоит на месте. Но кого же тогда назвать? Имён других нарий Ацу не помнил.

Девушка ждала, не поднимая глаз.

– Тогда, – практикант замялся, – тогда... – узор на правом плече одеяния нарии вдруг показался ему знакомым. Жёлтые листья, сошедшиеся в ноябрьском хороводе, сезонный мотив, не подходящий для апреля. Но что-то напоминающий. – Тогда Осень.

Ацу произнёс это имя и сразу же с запоздалым сожалением подумал, что, верно, Осени уж точно нет в этой нарайе, если ушла и Облако. Осень тогда, пять лет назад, выглядела старшей из присутствующих. Значит, должна была уйти раньше, чем Облако. Значит, сейчас ему скажут, что и её нет. Значит...

Что же, тогда Ацу уйдёт. Желания знакомиться и флиртовать с новыми юными девочками он не испытывал. Хотелось отдохнуть, расслабиться в компании с кем-то знакомым, с кем-то, кто выслушает и помолчит в нужных местах.

– Осень! – радостно улыбнулась нария. – Мы рады исполнить Ваше желание и счастливы, что Ваша память сохраняет имена наших жалких служанок.

Осень здесь?!

Ацу постарался скрыть удивление.

– Соблаговолите проследовать за провожающей, – нария повела рукой, и в комнате появилась девочка в маске. – Осень осмелится нарушить Ваш покой спустя несколько мгновений, простите заранее за неудобство ожидания.

Девочка улыбнулась ему одними сомкнутыми губами.

***

Её Тенки приметил сразу же, как только заглянул в эту тёмную, заполненную дымом и пьяными голосами, пропахшую потом и жареным мясом пивную. Девочка резво сновала между беспорядочно расставленными столами – тут, в квартале рабочих и портовых грузчиков, столы расставляли, следуя не законам красоты, а лишь бы больше вместилось, – разносила кружки с пивом, шампуры с нанизанными кусочками говядины, глубокие тарелки, полные овощей. Маленькая, симпатичная, в заляпанном жиром и красными пятнами от помидоров передничке.

Тенки понравился жест, которым она закидывала за спину распущенные и всё норовившие попасть в пиво волосы – длинные, прямые, коричневые – одним грациозным, очень женственным движением. Да и передничек чудесно сидел на девчонке, обрисовывал маленькую, но красивую грудь, подчёркивал талию.

Есть не хотелось – сюда нинъе пришёл не за жратвой. Западный район: главный речной порт столицы, ремесленные кварталы, самый большой процент нинъеского населения. Здесь можно было почувствовать себя дома, будто в Валиссии – если забыть о неизбежных элхеязычных строчках меню, о прихотливо завитых элхеских же буквах на вывесках и постоянно встречавшихся на улицах ушастых экстремалах из числа коренного населения, желающих попробовать на вкус атмосферу сборищ нинъе.

Сюда Тенки пришёл не за едой – за развлечением. Потому и не стал проходить, садиться за столик рядом с каким-нибудь хмурым работягой, подзывать девчонку, чтобы выговорить ей заказ. Торчал столбом у входа, в полумраке – свет сюда почти не доходил, – нахально пялился на неё, ждал. Хотел, чтобы почувствовала взгляд, обратила на незнакомца внимание, чтобы обеспокоилась.

Беспокоиться она начала где-то спустя полчаса. Тенки устал подпирать стенку, но взгляды, что темноволоска начала на него бросать, вознаградили за долгое ожидание.

Было интересно наблюдать за сменой эмоций на её лице. Сначала недоумение, тревога: зачем пришёл, если не собирается есть, зачем торчит там без движения – потом уже яркое, явное волнение, когда девчонка поняла, что взор симпатичного практиканта следит за ней неотрывно. Смесь кокетства с некоторым страхом – что ему надо?

Тенки ждал. Девчонка должна была или сбежать, возможно, нажаловаться хозяину, мужчинам-работникам, – и тогда на время придётся ретироваться, – или же, побуждаемая любопытством, приблизиться к нему, заговорить. Могла, правда, притвориться, словно ничего не замечает, и тогда уже нинъе должен будет сменить политику. Тенки, однако, надеялся, что совершать лишние телодвижения не придётся. Хотелось, чтобы подошла сама.

Тенки ждал. Всё чаще ловил её взгляды. Пару раз ответил улыбкой – широкой, неподдельной, окидывая заодно красноречивым взором её ладную фигурку. Пусть не обманывается, принимая его за поджидающего дружка парня, за ещё какого бездельника, пусть поймёт сразу – интересует практиканта только она. И только с единственной целью.

Пусть понимает сразу, по глазам.

– Господин что-то желает? – она всё-таки не выдержала.

Пробралась к нему сквозь толпу, на маленьком личике читалась забавная решительность. Собралась, видно, намекнуть застывшему на месте гостю, что пора бы и честь знать, не отпугивай, мол, честных едоков, не маячь: или садись и плати, или топай восвояси.

– Тебя как звать? – Тенки улыбнулся как мог простодушно.

Девчонка сдвинула тёмные бровки, глянула сурово. Лет ей было не больше семнадцати – по привычке Тенки прибавил сперва пару годков к всплывшей в голове цифре, потом спохватился: соплеменница же, скорее всего, ей столько, на сколько выглядит.

Девица немного смутилась – бесцеремонный взгляд, не упустивший ни одно из достоинств красавицы, оказал действие.

– Чем я могу вам помочь? – попыталась сохранить достоинство, сказала отчуждённо.

На мгновение нинъе удалось поймать её глаза – быстрое неуловимое движение, тёмные ресницы взметнулись и снова опустились, элхеская манера. Сразу видно, столица – даже нинъеские девушки тут перенимают стиль общения вышестоящего народа.

– М-м, чмокнуть? – предположил Тенки задумчиво.

Вот тут она смутилась всерьёз – оглянулась на зал, порозовела. Даже странно: небось, такого рода просьбы ей приходится выслушивать каждый день и каждый день отбиваться от наскучивших ловеласов.

– Если вы не будете заказывать, – начала девчонка и застыла: движимый не разумом, исключительно эмоциями, собственными желаниями, Тенки провёл пальцами по её щеке, откинул мешающие прядки, продолжая заглядывать в тёмные глаза.

Мыслей в голове практически не оставалось – только бездумное желание вот так касаться девичьей кожи, смотреть в чужие глаза, любоваться лёгким смущением и растерянностью. Хорошо, что здесь царит полумрак – никто не заинтересуется стоящей у стенки парочкой.

– Ты красивая такая, – слова вырвались сами, и Тенки тихо усмехнулся, – ну просто не уйти никак, прямо хоть тут ложись и помирай.

Её губы дрогнули, словно девчонка собиралась сказать что-то в ответ. Но ничего не сказала.

Тенки, впрочем, смотрел уже не на лицо – скользил глазами ниже, по шее, по длинным волосам, по лямкам передника, светлому нагрудничку. На двух чашечках, приподнимавших грудь, взгляд застыл намертво, прикипел – не оторвать. Грудь девочки волновала нинъе неизъяснимо.

Служаночка всё не отстранялась, не уходила, не пыталась вытолкать назойливого гостя.

Значит, имело шанс попробовать.

А ведь ему уже двадцать два – как некстати лезет в голову чушь. Ещё лет пять-шесть – и, возможно, дольше он не проживёт. А так хочется в этом мире чего-нибудь оставить.

Или кого-нибудь?

Чушь.

Как во сне Тенки увидел собственную руку: она коснулась серой ткани девчонкиного передника, провела по тяжеловатой на вид правой округлости, под пальцами нинъе почувствовал тепло чужого тела.

Сейчас он или получит по роже – и такое случалось, или...

Опустив глаза, закусив губу, девчонка смотрела на ласкающую её чужую ладонь.

– Как тебя зовут? – второй рукой Тенки провёл по её плечу, смахивая волосы, дотронулся до открытой шеи.

Она всё не поднимала головы. Только через безумно долгое мгновение донёсся неуверенный шёпот:

– Ина.

На губы нинъе выползла ухмылка.

Сегодня ночью… возвращаться в общежитие необязательно.

***

Помещение, как свойственно нарайе, наполняла музыка – две девочки в масках сидели поодаль и тихо играли старые баллады, одну за другой, одну за другой. Осень улыбалась каждый раз, встречая взгляд практиканта, улыбалась одновременно серьёзно и ласково – от этой улыбки становилось легче на сердце.

– Знаешь, – доверительно говорил Ацу – просто потому, что нельзя было не говорить, нельзя было молчать и сидеть неподвижно: казалось, тогда музыка вырастет и нахлынет на них, накрывая с головой, заставляя захлебнуться и перестать существовать. – Знаешь, мне пришлось убить человека, убить женщину.

Он удивительно быстро захмелел – может, сказалось сегодняшнее напряжение, может, что-то иное; но язык слегка заплетался, не желал повиноваться, и от этого Ацу чувствовал себя неуклюжим, неотёсанным провинциалом, и, может, именно поэтому хотел говорить, говорить что угодно, освобождаться от любых мыслей, которые только появлялись в сознании.

– Согласно закону, знаешь. Преступница, она была преступница, напала на человека. Только знаешь... – он снова глотнул из предложенной чашечки, глянул на задумчивое лицо Осени, встретил её внимательные глаза. – Он ведь действительно умер по её вине, утонул по её вине. Но я думаю, так получилось случайно. На него наложено было заклятие, только это, знаешь, было не... не такое, не смертельное заклятие. Наваждение, да? Хотела, может, отвести глаза... Не знаю. Только предполагаю.

Осень кивнула, показывая, что слушает. У неё был тёплый взгляд.

– Я думаю, он оступился сам, свалился, знаешь, там так много рек. Везде вода, везде – так легко случайно оступиться. Трезвые выплывут, пьяные – утонут. Он, верно, из-за магии потерял путь? Я не знаю, я ничего не мог понять – следы так быстро исчезают. И она в любом случае виновата. Она напала. И я её казнил. Понимаешь? Согласно закону. Другого пути не было. Я тогда не сомневался... и не вспоминал… Но сейчас почему-то... почему, откуда это?

– Убивать – страшно, – медленно сказала Осень.

Чтобы не упустить её слов, Ацу почему-то раскрыл глаза широко, как только мог, будто слушал глазами.

– Даже если ты уверен, что никак нельзя поступить иначе. Жизни тех, кого ты убил, всегда будут за твоими плечами. Всегда останутся в памяти.

– Как же... как же жить тогда? – он испугался. Почувствовал себя беспомощным, словно котёнок. – Ведь придётся убивать снова... закон... Ведь это... это...

«Моя работа», – хотел он сказать, но не смог выговорить. Слова не хотели быть произнесёнными. Противились, как будто, случись им стать услышанными, решится чья-то судьба.

– Если убиваешь, – ровно ответила Осень, – будь готовь взять на себя чужую память. Это тоже – закон. Закон жизни, – фразы её падали на пол отрубленными кусками, падали, словно головы с плеч неведомых жертв: тяжело, непоправимо, страшно. Будто творилось недопустимое. – Если совершаешь поступок – любой поступок – будь готов отвечать за него. И за смерть тоже.

Ацу молчал, только заглядывал в лицо нарии и сам чувствовал, каким жалобным, должно быть, кажется его взгляд, каким испуганным, ищущим.

– Отобрать чужую жизнь – это действие. Его не совершит никто, кроме тебя. Как и любой другой поступок. И никто, кроме тебя, не будет за это в ответе. За любой твой поступок.

Обеими ладонями практикант накрыл лицо. Ледяные пальцы приятно охладили разгорячённую кожу. И слова Осени тоже – вдруг легли на жаркое, иссушенное сердце дарующей освобождение прохладой, обернулись пониманием.

Она была права. Следовало принять свою судьбу, свою судьбу в каждом мгновении жизни.

– Даже всего лишь просыпаясь утром, принимая пищу, слушая слова учителей, мы живём, – говорила Осень тихим мягким голосом. – Каждую секунду, каждый миг мы совершаем поступки. Только мы, мы сами, никто иной. И каждый поступок создаёт нашу жизнь. Нельзя существовать, не внося изменения в окружающий мир. И смерть, и рождение – есть лишь события, которые ничем не отличаются от прочих.

Ацу слушал. Закрыв лицо руками, сомкнув веки, только слушал, внимал.

– Имеет значение всё. Надо лишь помнить об этом.

Тёплая ладошка прикоснулась к его кисти, мягко повела, отнимая от лица.

– Не нужно страшиться неизбежной ответственности. Не нужно вовсе страшиться неизбежности.

Теперь Осень смотрела в его глаза, смотрела долго, серьёзно, словно протягивала мост между двумя мирами. Словно подавала руку, помогая выбраться из тьмы. Алые её радужки виделись пламенем. Горячим, нежным пламенем – такое не жжёт, лишь согревает, лишь освещает.

Кажется, наконец-то овладевшая Ацу беспощадная обречённость немного ослабила хватку.

Осень, словно уловив изменения в его настроении, ласково улыбнулась. Бросила взгляд в сторону, на безмолвные маски, шевельнула губами, сделала едва заметный жест. Музыка сменилась – вместо плавных, тягучих мотивов заиграли весёлые колокольцы, флейта исчезла, послышался стук тамбуринов.

Лёгкий огненный ритм с нотками древних песен.

Ацу поставил локти на колени, отдаваясь мелодии. Осень рядом снова наполнила чашечку, придвинула ближе, приглашая взять. Бездумно практикант поднёс вино к губам.

– Скажи, что сталось с Облаком? – весёлый простой мотив вдруг напомнил о девушке с таким же, весёлым и простым, характером, о равнодушных словах встретившей мага нарии: «Она оставила нас».

– Облако... – собеседница Ацу чуть усмехнулась, показалось на миг – грустно. – Все уезжают рано или поздно, какая иначе дорога женщине?

– А ты?

– Я... – Осень глянула в сторону, в пространство, улыбнулась невидяще. – Только здесь я могу быть свободной.

– И что же дальше? Ты не выйдешь замуж?

– Пока могу, буду принимать гостей, – девушка вдруг посмотрела на него, усмехнулась неожиданно лукаво. – Потом стану учить младших, присматривать за ними. Потом, когда скоплю достаточно, открою свою маленькую нарайю. Под крылом нашей наны. Может, и рожу ещё.

– Не выходя замуж? – изумился Ацу.

– Это Вас отвращает? – её огромные алые глаза оказались совсем рядом, мягкие волосы проехались по руке, рассыпался сухим шелестом смешок и тут же исчез.

Сердце застучало сильнее.

Ладонью Ацу завладели её тонкие тёплые руки, пробежались подушечками пальцев, вызывая дрожь.

Пересохло горло, Ацу застыл, как истукан, боясь пошевелиться, не зная, что делать. Щекой он чувствовал взгляд девушки и очень страшился посмотреть в её сторону. Пока не раздался новый смешок и прикосновения пальчиков исчезли.

Тогда глянул несмело, опасаясь увидеть в алых глазах вызов, приглашение – но Осень смотрела по-прежнему мягко и ласково, по-сестрински.

– Ты ещё не знаешь Огня, – произнесла она, и Ацу почудился в этих словах отголосок разочарования.

– Огня? – переспросил практикант, хватаясь за спасительную чашечку.

– Да. Встретишь когда-то её – ту самую, единственную, тогда и поймёшь. Сейчас ты всё равно что сложенный костёр, без прикосновения жизни, без пламени. Придёт срок – и узнаешь священное пламя.

И опять её слова упали тяжело, заставив задуматься.

Сначала показалось, что Осень ошибается – присутствие женщины совсем рядом, так близко, не оставляло Ацу равнодушным, и полным отсутствием интереса к существам противоположного пола он тоже похвастаться не мог, тем более что порою такой интерес случался весьма некстати. Просто эти чувства никогда не перехлёстывали через край, не разливались так, чтобы затопить внешнее спокойствие и размыть его, разрушить.

Но потом пришло в голову иное.

– Я следую за старшими, подчиняюсь чужим приказам, – медленно произнёс Ацу. – Так и надо, я знаю, но что будет далее? Всю жизнь мне суждено прожить согласно чужим словам?

Отец, учителя, наставник Юстеддия-илиэ. Впоследствии – старшие маги. И опять отец – власть его над жизнью сына не ослабнет никогда. Это естественно, на этом зиждется мир: младшие обязаны повиноваться старшим, чтить родителей.

Но иногда оживали сомнения. Верно ли поступает Ацу, не пытаясь найти своей дороги? Хорошо ли, если нет захватывающих душу желаний, не наполняют сердце сводящие с ума страсти? Правильно ли это?

– Ты просто ещё не проснулся. Ещё не пришёл срок.

– Что за срок? – Ацу метнул на Осень быстрый взгляд, будто в чертах её лица мог увидеть ответ.

Нария лишь улыбнулась:

– Ты узнаешь Огонь.

Окрестности Хиэй, май

В чёрном небе горела яркая звезда. Одна-единственная, словно королева мира. Ночь перевалила за половину, превратилась в колыбель, лелеющую в своей глубине новый день – ещё несколько часов, и королева мира потеряет сияние, уступая солнцу.

– Зачем мы пришли сюда? – спросил гортанный мужской голос, слегка ворчливый, с неотчётливым выговором.

– Посмотреть. Полюбоваться, – ему ответил такой же голос, голос-близнец, разве что не ворчливый, а напротив – благодушный.

– Людской столицей? Не смеши.

– Они называют себя элхе, – поправил благодушный. – И отделяют от других, от нинъе, – не забавно ли?

– Все они одного племени, – презрительно бросил собеседник.

– Разумеется.

На несколько минут голоса пропали, был слышен только ветер, касающийся листвы, дрожащий на кончиках травяных стеблей. И задумчивый и тихий стрекот насекомых.

– И тем не менее взгляни, – продолжил вновь благодушный. – Взгляни, вон там, как та звезда в вышине, одна-одинёшенька, лишь посреди земли, располагается звезда этой страны – столица Огня.

Ворчливый хмыкнул.

– И в самом центре этой столицы, за огромным кольцом смыкающихся рек, во дворце, в свою очередь, окружённом двойным кольцом огня, находится женщина, средоточие силы и власти этого материка. Посмотри туда – разве не прекрасны мосты, перекинутые через подобно морю широкую реку? Взгляни на их отражение в медленной воде. На ажурные узоры, на тонкие пересечения металлических основ. И посмотри дальше, в город, посмотри, как поднимаются в воздух отблески пламени – даже здесь чувствуется сила стихии.

– Ты лишился разума? Ты привёл меня сюда, чтобы воспевать хвалу их постройкам?

– Посмотри, – благодушный словно не слышал раздражения в голосе собеседника, – там, за этими стенами, за этими бесконечными кольцами, спрятавшись в глубине своих покоев, живёт женщина.

– Их Дева, да. И что?

– Их королеве приходят видения, ты знаешь?

– Какое нам дело до её видений? Она всего лишь верхнемирка, она не имеет к нам отношения.

– Но не в этот раз, – в ночном воздухе зазвенел негромкий добродушный смех. – Не в этот раз.

– Говори, – потребовал ворчливый.

– Их королева боится смерти. Боится смерти, что видит в своих снах. Она мечтает о спасении. И её сила, этот Огонь снисходит к отчаянным мольбам. Посылает знаки. Показывает тех, кто может послужить ей спасением.

Ворчливый нетерпеливо, шумно вздохнул.

– И среди них...

– Среди них? Ну же.

– Она. Наша осторожная девочка. Наш ключ к успеху.

Собеседник молчал, словно опасался молвить лишнее.

– Столько лет приготовлений! Наконец-то мы заставим её выйти из укрытия.

– Как? Столько лет до неё было не добраться.

– Было не добраться, – благодушный, вмиг потеряв всё своё благодушие, жёстко подчеркнул первое слово. – Ныне же – благодаря видениям их королевы, всё изменилось. Мы вытащим её наружу.

– Как?

– Через эту королеву. Найдём человека рядом с ней. Подберёмся изнутри. Рядом с каждым правителем хватает готовых предателей. Каждый гонится за своей выгодой.

– Теперь ты говоришь интересные вещи.

– Мои люди уже повлияли на видения королевы. Она грезит о спасителях…

– И что же?

– Мы изменили её видения. Среди её драгоценных героев МиУ-04.

Хозяин ворчливого голоса не скрыл изумления и радости.

– Ты будешь использовать МиУ-04? – недовольные нотки в его голосе пропали.

– Конечно. Она долго простояла без дела. МиУ-04, какой-нибудь тщеславный проходимец из здешних, и всё будет решено. Вытащим девчонку из её гнёздышка, лишим возможности спрятаться, вскроем защиту. Уничтожим физическое тело. Тогда вступите вы. Перехватываете связь. И шлюз в наших руках.

– Мне нравится тебя слушать.

– Мы затопим этот мир энергией. Мы сделаем его доступным. Наконец-то.

Ветер в ночи гонял листья, заставлял ветки приветствовать себя. Небо равнодушно созерцало землю.

На этот раз голос благодушного был тих и по-настоящему благодушен:

– Сколько бы лет ни прошло. Я всегда довожу задуманное до конца.

Май, Хиэй

Огненный город расцвёл майским зноем – нежным, ласковым теплом, предвещающим скорое начало лета. Но после сдержанной прохлады, царящей в Таллинне – люди едва-едва стали менять пальто и куртки на более лёгкие кофты и пиджаки, – этот зной казался Хиден изнуряющим.

В Нижнем мире слишком холодно, в Верхнем – слишком жарко. Неуютно и там, и там. И в одном, и в другом словно не дома. Хоть переселяйся в пресловутое междумирье, о котором столько книжек пишут, – в нём, по идее, и температура должна быть подходящая, и окружающее пространство из твоей же мечты соткут. Рай! Только кто туда пустит.

В Таллинне уже начали считать Хиден не местной – туристкой; одной из путешественниц, заехавших в столицу Эстонии на пару дней в поисках новых впечатлений, но навсегда влюбившихся в красоту маленького ганзейского города и оставшихся в нём жить. Эстонцы при знакомстве начали удивляться, что Хиден в совершенстве владеет государственным языком, а русские перестали подшучивать над её акцентом, уже не в состоянии по первому же слову определить принадлежность девочки к титульной нации. Даже Тайо – подумать только! – любимый брат. Даже Тайо, и тот теперь относится к Хиден как к гостье. Девушка не могла бы точно сказать, какие именно мелочи позволили ей заметить, что он изменил свой взгляд на статус сестры, и когда это случилось, но осознание этого события стало для Хиден своего рода шоком. Она больше не дома – в гостях. И ей не устанут об этом напоминать.

А в Хиэй Хиден с самого начала была чужой. Всегда была и всегда останется. Как бы девушка ни стремилась стать своей, сколько бы ни пыталась казаться местной, в ней всегда узнают иностранку, безошибочно выделяют из толпы. Слишком велика разница культур, слишком поздно девочка попала на Огненный континент – Нижний мир успел дать ей очень много. Верхний мир чересчур непонятен и чужд, чтобы стать по-настоящему родным.

Слишком холодно или излишне жарко? Никак не удаётся выбрать что-то одно, остановиться. Нижний мир держит семьёй: в нём остаются Тайо и папа с мамой. А Верхний манит магией – опасностью, от которой Хиден уже не сможет отказаться.

Она тяжело вздохнула. Почему после того, как воспользуешься порталом, всё кажется таким сложным и таким ужасным? Может, это своего рода аллергия – защитная реакция организма на резкие перепады магического фона? Надо будет спросить у наставника.

Интересно, а что почувствовал бы Тайо, окажись он в Верхнем мире? Испытал бы он будоражащую душу лёгкость? Ощутил бы он, как искры силы бегут по позвоночнику, туманят разум и приятной истомой растекаются по всему телу? Показалось бы брату, что тут дышать гораздо легче, чем в Нижнем мире, и воздух сладковатый на вкус? Что случилось бы здесь с его аурой – она окрасилась бы магией или так и осталась пустой? Жаль, что Тайо сюда не попадёт.

– Открой мне свои мысли, и получишь мене, – рядом с тенью девушки легла ещё одна – пухлая, взъерошенная, могущая принадлежать только Дани.

– Так, глупости разные думаю. Тебе неинтересно будет, – обернулась Хиден с улыбкой. – А ты разве не в школе должен быть?

Элхе отрицательно покачал головой:

– Не-е. Я же теперь старшекурсник. Каникулы дольше – только через две недели заканчиваются.

– То есть, теперь до июня отдыхаете? Везёт!

– Угу, – Дани довольно улыбнулся, поднял руку с книгой, показывая название: «Прикладное животноводство». – Есть время учебники нормально почитать.

– Странный ты. Кто же на каникулах учебники читает – на каникулах отдыхать надо: развлекаться. Сходил бы лучше в нарайю…

– Хи-тиэ! – элхе прервал девушку. – Приличные женщины не должны говорить о нарайях, – по старой договорённости объясняя, что кузина сказала неправильно.

– «Приличные женщины», – Хиден поморщилась, – если следовать всем местным правилам, вообще говорить не должны. Закуталась с головы до пят в несколько слоёв ткани, заперлась у себя в комнате и молча вышиваешь – тогда ты приличная. А я вышивать не умею! – Хиден упёрла руки в боки, вызывающе посмотрела на кузена.

– Пойдём, может, в парк погуляем? – Дани сменил тему.

Девушка фыркнула – какой весь из себя правильный нашёлся! Опять делает лицо кирпичом: «я этого не слышал». Дурак! Всё равно же не получается.

В парк спускались молча.

– Знаешь, чего не хватает? – Хиден не выдержала, заговорила первой.

– Чего?

– Ливня. Тогда посвежее будет, – она глянула в небо, разыскивая несуществующие облака. – У нас в мае всегда дожди.

– Рано ещё, – Дани присел на поребрик фонтана. – Ты только сама устраивать не вздумай.

– Жарко! – Хиден скинула сандалии и, задрав юбки выше колен, шагнула в воду.

– Да нет, в этом году май холодный. Вот в прошлом… – элхе поднял взгляд на подругу и осёкся. Покраснел густо-густо и вновь зарылся глазами в книгу.

– Дани, ты чего? Тебе плохо? – босые ноги прошлёпали по воде. Хиден-эли подошла почти вплотную, заглянула ему в лицо.

– Нет, – студиозус отрицательно замотал головой. – Просто…

– Что? – голубые глаза подозрительно сощурились. – Я опять что-то не то делаю?

Дани закрыл книгу, вновь глянул на девушку и тут же отвернулся:

– Просто…

– Что? – требовательно зазвенел голос.

– Просто… – Дани вздохнул: Хиден-эли так легко не отстанет. Надо что-то сказать. Правдоподобное. Надо отвлечь её внимание. – Я подумал, май месяц на дворе – вода ещё очень холодная.

– Дани, – в голосе девушки послышались недовольные интонации. Не поверила. Требовательно топнула босой ногой – брызги полетели во все стороны. – Да-а-ни?

Элхе почувствовал, как кровь новой волной прилила к щекам, – узенькие ступни кузины не позволяли отвести взгляд.

– Не принято, – Даниллен встал, отошёл на пару шагов от фонтана, зажмурился и проговорил скороговоркой: – Не принято так ноги оголять.

Отвернулся, надеясь, что кузина поймёт правильно, не обидится на его поведение.

– А я и не… Ты серьёзно? – недоверчиво выдохнула Хиден-эли.

– Да, – Дани кивнул, всё ещё не поворачиваясь, протянул руку. – Давай, помогу вылезти. Играть в фонтанах у нас тоже не принято.

– Здесь ведь нет никого! Никто не увидит, – беловолосая девушка возмущённо фыркнула, но помощь приняла. – Спасибо.

Опёрлась на протянутую руку, забралась на бортик фонтана, спрыгнула на землю. Зашелестела юбками, беззлобно ругая жаркую погоду и любовь местных дам к многослойным нарядам до пят.

– Всё, можешь поворачиваться.

Дани осторожно покосился на свою невоспитанную кузину: вдруг ещё чего отколола. Но Хиден-эли стояла смирно, аккуратно разглаживая складки пышного платья, – тонкие щиколотки, острые коленки больше не торчали из-под юбки.