Текст книги "Шагни в Огонь. Искры (СИ)"

Автор книги: Анна Мичи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Задействованных в эксперименте оказалось немало, больше, чем адепт ожидал. Вокруг Эллгине собралась кучка энтузиастов, наперебой кричавших о важности его исследований; одно время изысканиями учёного заинтересовались маги королевской службы – предшественники нынешних боевых, в каком-то смысле старшие Тенки. У старика-философа в подчинении пребывало порядочное количество народу, а «Алый бутон», как Эллгине называл свою плетёнку, «пробовал нектар» двенадцати человек.

Нинъе поморщился: даже здешние архивы не избежали цветистых выражений. Под «нектаром», видимо, понималась кровь, «пробовал» двенадцать человек означает, что действию заклинания подверглись двенадцать. Интересно, почему именно такое число. Когда-то оно считалось божественным – не в том ли дело?

И что сталось с теми двенадцатью?

После изобретения заклинания прошло больше двух сотен лет, за это время сыграет в ящик любой долгожитель. Но всё же узнать, что происходило с его предшественниками, Тенки очень хотел, хоть и не питал надежды найти здесь полноценные биографии.

Двенадцать человек – все мужчины. Девятеро – элхе, трое – нинъе. Старикан и впрямь подходил к задаче основательно: испытуемые разнились не только расовой принадлежностью, но и возрастом. Младшему на момент испытания исполнилось шестнадцать – Тенки чуть не присвистнул: на два года младше него! Старшему было около шестидесяти, для элхе не так уж много.

Один из этих двенадцати умер сразу в ходе эксперимента, «сердечная мышца не выдержала интенсивного энергетического воздействия», писали архивы. Нинъе поморщился, кивнул понимающе: ещё бы, ни в чём винить того человека не получается, слишком свежа ещё память о собственном опыте. Да и заклинание тогда применялось впервые, действовали вслепую, на ощупь.

По прошествии недели умерло ещё пятеро, причиной стали «изначальные проблемы со здоровьем». Все умершие, говорилось в архивах, являлись немагами – основываясь на этом наблюдении, экспериментаторы во главе с Эллгине заключили, что возможность управлять магической энергией облегчает испытание. Маг, в обыденной жизни непременно сталкивающийся с необходимостью пропускать через себя большие количества энергии, переносит заклинание намного легче.

Тенки покивал – сделалось забавно, будто нинъе притворялся, что отлично понимает всё до мелочей. Ну да, может, именно своей «магической составляющей» адепт обязан был тем, что выжил. Хотя с другой стороны – выжила ведь и собака?

Но ладно, что в архивах дальше?

Шестеро немагов погибли. Шестеро магов остались жить. Среди них – как много тут шестёрок, прямо хоть демонов приплетай, их ведь цифра – и шестнадцатилетний элхеский мальчишка, и шестидесятилетний мужчина. Оба они были магами, значит.

Нинъе на миг задумался, пытаясь представить сгинувшего в дали прошедших лет ровесника. Впрочем, неизвестный мальчишка был элхе, то есть ровесником мог называться лишь номинально. Наверное, он не слишком понимал, что с ним происходит, чего хотят старшие маги.

В отличие от него, Тенки сделал свой выбор более или менее сознательно.

Адепт поднял голову, без особого смысла глянул вверх. Горели неяркие зелёные линии вспомогательного освещения, остальное тонуло в плотном сером тумане. До эксперимента ему бы здесь, верно, показалось темно, хоть глаз выколи. Тенки коротко вздохнул и снова принялся за испещрённые буквами страницы.

Шестеро магов перенесли необходимые изменения. Пятеро из них, как того и требовал опыт, получили доступ к «нектару жизни», то есть опять же крови. Один был оставлен для сравнения результатов, называли его «контрольным образцом». И этот один – Тенки вымученно усмехнулся – натурально, окочурился. Экспериментаторы предположили, что изменённый организм не имел другой возможности получать энергию. Прежние энергетические потоки перестали удовлетворять затраты подвергшегося заклинанию тела.

Вот как. Значит, на улицу Тенки гнал своеобразный инстинкт самосохранения? Не выйди он в город, не встреть в подходящем месте подходящий «объект», давно бы уже отписали матери, мол, так и так, не извольте беспокоиться, похороним за свой счёт.

Или жизнь – или жизнь. Когда одна из них твоя собственная, а другая принадлежит чужаку, выбирать не так уж сложно.

Зато теперь Тенки знает, что будет с ним в случае долгого воздержания.

Или смерть – или смерть. Всё в этом мире и правда друг на друге завязано.

Оставшиеся пятеро, интересно, радовались ли тому, что выжили, или же проклинали судьбу и безразличных ко всему, кроме науки, мучителей? Никакие сведения о жизни, происхождении подопытных в архивах не указывались – пошли ли они на этот эксперимент добровольно, или же их заставили? Ещё Астеаки говорил, что иногда опыты проводят на приговорённых к смерти, пообещав им вместо казни пожизненное заключение; быть может, те двенадцать были осуждёнными, преступниками?

За выжившими тщательно наблюдали. У каждого из них заклинание трансформировалось по-своему, проявились разные черты – но разница эта была лишь в мелочах. Главная задача, поставленная Эллгине, оказалась выполнена: все пятеро получили способность настраиваться на магический профиль жертвы и забирать у неё необходимое для поддержания жизни количество энергии. Первая часть эксперимента на этом завершилась. Исследователи занялись второй – возможностями, которые даровало подобное заклинание.

Нинъе оторвался от чтения, потянулся, расправил затёкшие слегка плечи. И снова нагнулся над записями.

Погодите, эксперимент завершился? Так а что сталось с выжившими?

Тенки зашелестел бумагами. Наконец углядел: «описание результатов наблюдения над объектами исследований». Жадно раскрыл папку, впился глазами в ровный текст.

Здесь данные указывались раздельно – для каждого из пятерых своя тетрадочка, тоненькая, но полностью исписанная графами, таблицами, расчётами поглощения энергии. Тенки просматривал цифры бегло, искал пресловутое описание результатов, громко обещанное в заголовке.

Данные пятерых следовали в алфавитном порядке, но подопытных называли не по именам, – это Тенки приметил и раньше – по буквам: первым шёл «Э», элхе, на момент начала эксперимента тридцати двух лет, маг седьмого уровня силы.

Тогдашний седьмой уровень, быстренько посчитал Тенки, соответствует нынешним два ноль восьми. Эх, на сегодняшний день – уровень третьекурсника Королевской школы, пусть многообещающего третьекурсника, но, как ни крути, ещё адепта! А тогда называлось торжественно – «седьмой».

«Э» перенёс опыт хорошо – разумеется, оценка выдана в сравнении с общим фоном. Переход на новый способ поглощения энергии тоже прошёл удовлетворительно. Наблюдение установлено. Через полгода после эксперимента подвергся измерению уровня. Поднялся до одиннадцати.

Невероятно.

До одиннадцати?! Столько времени назад? До открытия полюсов, до разделения на тёмных и светлых?! Да тогда же «десять» считалось потолком для любого мага, а «двенадцать» недаром было божественным числом – достигавших подобного уровня по пальцам одной руки можно было пересчитать. За всю историю магического мира!

Одиннадцатый уровень – от трех ноль пяти до четырёх – это ведь и нынешние показатели Тенки.

С лихорадочным жаром нинъе кинулся читать дальше.

Через год после эксперимента – объект жалуется на недостаточность энергии. По результатам проверки решено повторить употребление «ци» – так здесь называли кровь, «жидкость «ци», – вернее всего, заключил Тенки, от первой буквы слова «циэми», что и означало кровь.

Повторить употребление?

Неужели они хотят сказать, что «объект Э» не... питался год?

Тенки перелистнул назад, заметался глазами по странице. Потом спохватился, вернулся к прежней книге, описанию самого эксперимента. Ведь умер же у них один, потому что не давали крови?

Однако всё было правильно. После заклинания пятерых завязали на кровь, точней, на чужую энергию. А один отправился к праотцам, потому что не получил к этой чужой энергии доступа. Но выжившим пятерым, и в самом деле, больше крови не давали. «Э» выдержал год, остальные... от возбуждения Тенки помял тонкие тетрадочные листы, стремясь скорее заглянуть вперёд.

Так и оказалось. Симптомы нехватки энергии у всех пятерых проявились примерно в одно время, через год после эксперимента. Адепт глянул кстати и уровень – и тут тоже увидел ожидаемое: сплошь цифры одиннадцать и двенадцать, не меньше.

Ох ты морской зелёный осьминожий хрен!

Тенки болван – конечно! На что им было тратить ту энергию, никто не накладывал на них жрущую безмерно «маску вора». Неудивительно, что жили все те маги себе тихо-мирно целый год, пока... пока не оказалось – не так и просто заклинание иле Эллгине.

И что же? Что потом?!

После вторичного употребления «жидкости ци» объект «Э» не проявлял никаких отклонений от нормы – своей новой нормы – ещё примерно десять месяцев. Тенки посмотрел результаты остальных: период варьировался от девяти месяцев до четырнадцати; но всем пятерым опять потребовалась энергия.

Что ж, логично. После наступления Рассвета Тенки приходилось «жрать» примерно раз в месяц – тем, стало быть, раз в год.

По независящим от исследователей обстоятельствам, рассказывала тетрадка, в случае с одним из подопытных, объектом «Ллин», предоставить энергию вовремя не удалось. Адепт закусил губу: что скрывалось за сухими строчками отчёта? Почему не удалось, не было ли это намеренным действием, ещё одной проверкой, очередным экспериментом?

После смерти «Ллина» – чего ожидали хреновы экспериментаторы? – выживших осталось четверо. Трое элхе, один нинъе. Тридцатидвухлетний «Э», шестнадцатилетний «Лэй», шестидесятилетний «Иэ» и единственный нинъе, двадцатишестилетний «Ээн».

К слову, диагноз – такой же сухой, как всё остальное – был одинаковым во всех случаях: смерть в результате чрезмерного истощения.

Тенки на миг оторвался от бумаг. Поднял голову к тонущему в серой мгле потолку. Зелёные огни горели ровно, успокаивающе. Но архивы по Эллгине не обладали свойством успокаивать.

Было почему-то смертельно страшно читать дальше.

Но для чего тогда он сюда явился?

Тенки глянул в самый конец раздела «Э». Дата смерти. Шесть лет после эксперимента. Раздел нинъе «Ээна» – четыре года после эксперимента. Мальчишка «Лэй» – восемь лет. Самый взрослый «Иэ» – пять.

Диагноз: чрезмерное истощение.

Все четверо. Да что там, все шестеро магов. Все двенадцать подопытных.

Нинъе усмехнулся. Отложил тетрадку.

Сердце билось тихо и мерно, стучало себе, как ни в чём не бывало. Мир стоял на месте, ночь дышала вокруг.

Тенки провёл ладонями по лицу, впиваясь пальцами в кожу, сильно, до боли.

Он-то ещё жив.

Ещё жив и не собирается умирать. Ни через четыре года, как тот нинъе, ни даже через восемь, как элхеский его сверстник под буквой «Лэй».

Да и рано отчаиваться.

Адепт выдохнул, выдохнул глубоко-глубоко, выгоняя из лёгких весь воздух, до последнего предела, пока не показалось, что уже не сможет дышать. Тогда медленно и плавно, еле-еле ощущая движение воздуха в грудной клетке, вдохнул.

И снова притянул отодвинутую на край стола тетрадку.

К обложке в конце её крепились отдельные листы с загадочным: «непроверенные сведения, позднейшие исследования». Тенки глянул с интересом – но тут же оный потерял: здесь перечислялись основные слухи, сопровождавшие проект. Увидел пару-тройку забавных, усмехнулся.

Похоже, из-за обилия шестёрок в чьих-то не слишком умных головах зародилась мысль о замешанных в эксперименте демонах; демоном считали и самого Эллгине, и его главных помощников; также наличествовало мнение, что, помимо перечисленных двенадцати человек, заклинанию подверглись и сами представители демонского мира; по иному мнению, Эллгине служил лишь марионеточной куклой для опять же пресловутых демонов.

Демоны-демоны-демоны – Тенки скривился – разве ж демоны вмешиваются в нашу жизнь? Зачем им нужны эксперименты с людьми? Разве мало своего материала? И какая связь между шестёрками и демонами, кроме глупых суеверий? Неудивительно, что место этим предположениям в серьёзной книге не нашлось, так и оставили, прикреплёнными к тетрадке-описанию листами.

Эллгине провёл подобный эксперимент на себе самом – кричали строчки. Эллгине заставил окружающих поверить в свою смерть, а на самом деле ушёл в демонский мир. Эллгине никогда не был человеком. Эллгине был женщиной – Тенки фыркнул. И закрыл тетрадь – с него хватит. Эллгине-баба – да, это было бы сенсацией.

Вот только за такое количество лет подобное неизбежно выплыло бы наружу.

Ладно, про Эллгине адепт выяснил. Маг ненадолго пережил своего последнего подопытного – того мальчишку-элхе. Умер Эллгине на девятый год после величайшего творения своей жизни, заклинания, что он назвал «Алым бутоном».

Эллгине умер. А спустя несколько десятилетий после смерти учёного-философа его изысканиями заинтересовались боевые маги. Шла Великая война – любой способ достичь победы казался драгоценным.

Йисх как-то обронил: мол, использовал в отношении Тенки чары, которые накладывали когда-то на магов-шпионов. Чары, замешанные на заклинании Эллгине, по действию очень похожие на «маску вора», сообщавшие хозяину поразительные ловкость и скорость, замечательный слух, орлиное зрение – массу положительных эпитетов придумывали поэты, но маги знали, чем оплачены подобные возможности.

Тенки нагнулся над ящиком.

Вот оно.

«Применение магии в военных условиях». Тоненькая брошюра с жирной пятёркой на обложке – ну хоть тут не шестёрка – «пятый номер, разведывательная деятельность».

Посмотреть адепт хотел только одно. Сколько лет после применения заклинания оставались в живых те шпионы?

«Идемес Аторана». Восемь лет.

«Эйели Гиннеру». Четыре года.

«Инневен Вейст». Как странно, элхеское имя, нинъеская фамилия. Неужели полукровка? Пять лет.

«Атери-иле Ваиму». Четыре года.

Взгляд Тенки устал путаться в именах, потеряв способность их воспринимать. Двигался вниз по тонкому столбику в огромной таблице общих сведений.

Шесть лет. Четыре. Семь. Десять. Восемь. Восемь. Шесть. Пять. Десять.

Причину смерти здесь не сообщали.

Но светловолосый адепт догадывался. Два слова: «чрезмерное истощение».

Никто из них не прожил больше десяти лет. Никто, ни один. Ни элхе, ни нинъе, ни тот старый «Иэ», оставшийся лишь буквой в отчёте, ни молодой «Лэй».

Никто, испробовавший «Алый бутон» на своей шкуре. Зависимость от чужой энергии, необходимость перерабатывать количество, намного превышавшее обычные способности человеческого тела – вот в чём причина бесстрастной формулировки: истощение. Это не духовное истощение, это физическое – когда организм сходит с ума и начинает гнать энергию сквозь себя, не находя способов распределить её, справиться с избытком.

Значит, десять лет.

Нинъе усмехнулся. Выпрямился, посмотрел на груду разбросанных книг и тетрадей, желтоватых от старости листков, на внушительный ящик с надписью «Эллгине».

В январе Тенки исполнилось восемнадцать. В январе сорок второго года Рейки.

Увидит ли он Рассвет пятьдесят второго?

Осталось десять лет.

1995 год от Рождества Христова

Таллинн

Этот апрельский денёк выдался тёплым. Недавно ещё накрывавший весь Таллинн снег растаял, превратился в серые лужи, размочил землю, и Мирт бегал по этим лужам, как сумасшедший, как щенок, довольный и весёлый до невозможности. Время от времени пёс скашивал на хозяйку круглый шоколадный глаз, радостно ухмылялся жарко открытой пастью и угрожал забрызгать грязной водой, когда крутился рядом с неторопливо шагающей девушкой.

– Давай, иди от меня! – приказала Юля, нарочито презрительно морща нос. – Нечего, нечего!

Направлялись они на Штромку, туда, где пустынная в середине весны полоска коричневого пляжного песка отделяла жилые районы от моря. Место, любимое обоими, и собакой, и его хозяйкой. Мирт будет прыгать в воде, мотать ушами и кусать набегающие волны, а Юля сядет на качели и улетит в другой мир. Больше всего на свете девушка любила качели.

Когда закрываешь глаза и взлетаешь в холодном весеннем ветре, замрёт, бывает, сердце и засосёт под ложечкой, и покажется вдруг, что действительно летишь, взаправду, по-настоящему. И только ледяное на ощупь железо под ладонями мешает поверить – а так хочется иногда отпустить его и не держаться вовсе.

Мирт учуял море, оглянулся на хозяйку, глаза блеснули.

– Ну чего? – кивнула ему Юля. – Я ж тебя не держу – беги!

Пёс умчался, только длинный хвост взметнулся и исчез между поросшими редкой травой песчаными холмами. Пройдёшь по тропинке между этими холмами и ты уже на пляже, по левую руку качели, впереди – море. Впрочем, море уже виднелось на горизонте серой полоской, выглядывало в промежутках между барханами.

Юля последовала за собакой. Вышла на пляж, ступни утонули в песке. И сразу недовольно скривилась: качели оказались заняты. На обеих досках устроились мальчишки лет по тринадцати-четырнадцати и, взлетая чуть не вверх тормашками, оживлённо переговаривались. Сказать вернее, даже перекрикивались, ребячьи голоса далеко разносились по безлюдному пляжу.

Подходить к качелям девушка передумала, уселась на скамейку сразу за ними, вытащила из рюкзака книжку. Ладно уж, подождёт, пусть и Мирт насладится себе игрой с морем.

Дети на качелях Юлю не замечали, болтали беззаботно.

– Кстати, спасибо за кактус! – донеслось до девушки.

– А, да ничего, – эхом ответ. – Не стоит, как говорится, благодарности.

– Прикольный подарок, мне ещё никто не дарил кактусов. Надо будет ему имя дать.

Смешок.

«Ну у них и подарки, – подумала Юля, – кактусы – ещё и имена дают». На этом решила не вслушиваться, тем более что книжка была из интересных, не оторваться.

Выглянуло солнце и гладило теперь по скамейке, рядом шумело море, Мирт где-то бегал – словом, идиллия. Периодически Юля поднимала голову, выбираясь из книжного мира, смотрела на качели, с неудовольствием убеждаясь, что мальчишки ещё не ушли, и снова погружалась в приключения героев.

Книга была фантастической и как раз про другой мир, – возможно, именно поэтому схваченное слухом: «снится другой мир» не унеслось вместе с ветром, а ворвалось в сознание, заставляя девушку снова взглянуть на качели. Недоуменно.

– Особенно на каникулах, – ребята не взлетали теперь так высоко, что казалось, ещё чуть-чуть, и качели перевернутся, железные прутья с насаженными на них деревянными досками сидений ходили тихо. И сами голоса мальчишек звучали тихо.

– Что за мир? – переспросил левый, повернулся к Юлиной скамейке боком, с явным любопытством глянул на друга.

– Не знаю, – растерянно повёл плечом второй, на вид постарше и покрепче. – Но там есть магия, это точно.

– Магия и здесь есть, – убеждённо ответил собеседник.

Юля хихикнула про себя. В их возрасте она тоже верила в магию. Правда, верит и сейчас, только не в ту, которую показывают в мультиках и описывают в книжках. Там она слишком явная: огненные шары, зелёные молнии, полёты всякие. Подобной, как ни жаль, точно не бывает.

– Ну смотри, а что такое магия? У меня сестра такое иногда творит, магия и есть.

– Что творит?

– Ну, с птицами разговаривает. С кошками тоже. Ещё знаешь, у неё иногда так получается, как начнёт всякое вокруг летать! Тарелки бьются, – голос правого мальчишки звучал обиженно.

– Это как?

– Ну я не знаю, как-то мысленно, без ничего. Это если её разозлить.

– Так вы всё-таки иногда ссоритесь?

– Конечно, ссоримся, – кивнул мальчик серьёзно. И тут же добавил: – Только редко. И миримся сразу.

Разговор сменился, слушать о чужих семейных проблемах Юля посчитала неинтересным. Глянула на море – Мирт копал яму в мокром песке, играл. Потом снова уставилась в книжку.

И опять из иного мира её вырвала фраза одного из мальчишек.

– Представь, что есть боги.

Говорил мальчик, который выглядел потоньше, помладше своего друга. Не тот, что рассказывал про сестру.

– Угу.

– Они же бессмертные. Бессмертные и всесильные. Захотел – сотворил мир, захотел – уничтожил.

– Круто.

– Круто? – левый мальчишка усмехнулся. – Ну не знаю. Мне кажется, им всё это смертельно надоело.

– Что? Всемогущество?

– А ты только подумай – если чего захочешь, так сразу получаешь! И всё знаешь, что произойдёт. Всё знаешь наперёд.

– И что?

– Скучно это, вот что! Жутко скучно, – по лицу говорящего пробежала гримаса отвращения. Или недовольства, презрения?

– Разве? По мне, так интересно было бы попробовать. Захотел – у себя наверху развлекаешься, захотел – притворился человеком, поприкалывался. Столько всего интересного можно сделать! – даже по спине правого мальчишки стало заметно охватившее его возбуждение.

Юля забыла смотреть в книгу: разговор снова принял любопытный оборот. Сначала магия, теперь боги? Забавные дети.

– Ты не понимаешь, – в словах младшего прозвучали раздражённые нотки. – Говорю ж тебе – надоедает это! Жутко! Знаешь, как можно устать вообще от всесилия?

Мальчик рассуждал так, будто знал наверняка. Юля усмехнулась. Все дети такие: сначала придумают несусветные истории, а потом сами же в них верят.

– И что тогда делать? Если они даже умереть не могут?

– Можно... – друг помедлил, – можно родиться человеком.

– В смысле «человеком»?

– Ну, можно на какое-то время отобрать у себя всесилие. По собственному желанию. Как бы запереть себя в человеческую жизнь.

– Хм.

– Ну да, смотри – человеком ведь быть трудно. То есть не трудно даже, а как-то... Ну, ты ничего не можешь, никак на всё, что вокруг, не повлияешь. Вообще ничего не можешь.

– По-моему, это не так уж и весело.

– Ну, когда ты бог, тогда думаешь, что будет забавно. Как бы игра. А потом, когда уже стал человеком, уже поздно. Ничего не поменяешь.

– И что тогда?

– Тогда живёшь всю жизнь как человек. Но когда умираешь, тогда возвращаешься к себе настоящему.

– Хм. Интересно.

– Вот так-то.

– Получается, богам тоже непросто?

Мальчишка на левых качелях усмехнулся:

– Да не, я думаю, им с этого весело. Надо же чем-то развлекаться.

– А не скучно, наоборот? Разве человеческая жизнь такая весёлая?

– Так это же тоже боги сами решают. Перед тем, как в кого-нибудь вселиться. Или родиться. Выбирают себе жизнь. Если хотят, чтобы было тихо и спокойно, тогда рождаются себе где-нибудь на Тибете, в монастыре. Хотят быть необыкновенным человеком – рождаются экстрасенсом, там.

– Ух ты, выбрать целую жизнь?

– Да, они могут заранее прописать всё, продумать. И воплощаются, чтобы испытать. Вот, например, подумал, что лучше убрать все свои способности, а оставить только, скажем... ну, процентов десять, – и ты уже считаешься необыкновенным, там, обладающим магическим даром. А на самом деле используешь-то всего десятую часть, – мальчик выглядел задумчивым.

– Ты бы какую себе жизнь придумал? – друг его перевёл разговор.

– Я бы? – мальчик словно удивился, но сразу же хитро усмехнулся. – Я почти не стал ничего ограничивать. То есть ограничил свои силы, а знания почти не стал убирать.

– Знания о чём?

– О своём воплощении, о чём ещё. И вообще, вот увидишь – ещё масса всего интересного случится.

– Это что такое случится? – мальчик, что покрепче, заинтересовался, да и Юля прислушалась старательней.

– Откуда мне знать? – обманул друг его ожидания. – Я только знаю, что непременно случится.

– А когда?

– Этого тоже не знаю. Может, лет через пять, а может, и вовсе завтра, – Юля в который раз поразилась уверенности, с какой говорил подросток.

Собеседник его привалился плечом к прутьям качелей. Он молчал, и Юле на миг показалось, что мальчишка разочарован.

– А с кем случится? – спросил он осторожно.

– Со мной, – ответил быстро друг. – За это могу поручиться.

– А со мной?

Мальчик, сидящий слева, не отвечал.

– Ну Азичек, ну скажи, – заканючил правый.

«Азичек? Имя какое-то восточное», – отметила Юля равнодушно.

– Ну хочешь – будет, – наконец снизошёл названный Азичком. – Только ты потом не жалуйся.

– Я не буду! – обрадовался приятель. – А Хиден?

– А чего Хиден?

– С ней что-нибудь случится интересное?

– За Хиден ты не беспокойся, – мальчишка прищурился и внезапно метнул быстрый взгляд на Юлю – девушка смутилась и поспешила опустить глаза в книгу. – С ней уже.

– Откуда ты знаешь?!

Спрошенный молчал, лица его Юля не видела, смотрела вниз, на заполненные чёрными строчками листы, но показалось почему-то, что мальчик наблюдает за ней, знает, что она слушает, и именно поэтому не хочет отвечать.

Оставаться дальше на скамейке, под чужими взглядами, было неудобно, а эти двое не проявляли никакого намерения уходить. Юля поднялась, нашла глазами Мирта, свистнула призывающе. Овчарка метнулась к хозяйке, та захлопнула книгу и, не удостаивая мальчишек взором, подчёркнуто небрежно зашагала к морю.

Пара десятков шагов по побережью влево, и взгляду откроются другие качели. Надо было сразу туда идти, как только увидела, что те заняты. Вот ещё, слушала зачем-то всякий детский вздор.

Ожидания оправдались, качели были пусты. Юля уселась на деревянное сиденье, раскрыла снова книгу и начала медленно раскачиваться. Рядом пасся Мирт, гудело море, в волосах путался прохладный апрельский ветер.

Недалеко отсюда, за парой холмов, на качелях сидели двое мальчишек.

– Ты чего? – спросил один из них, глядя на друга – тот словно задумался, молчал, уставившись на море.

– Не люблю я таких, – ответил второй, продолжая смотреть на живую серую воду.

– Каких?

– Таких. Есть люди, которые не любят верить даже самому явному. Особенно если имеют дело с кем-то, про кого думают, что он ниже их. Или младше.

– Хм.

– Вот она как раз такая.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, и всё.

– Хм.

41-42 год Рейки, 4758-59 всеобщий год

4 день фестивалей Инея, Хиэй, Хоко

Льдянка чуть раздвинула бумажные двери, поставила поднос с едой на порог. Почтительно поклонившись гостям, а также развлекающей их нарии и птичкам, собралась было удалиться, но её остановил мужской голос:

– О-о! Вестница зимы! Почему я тебя не помню? – обратился к птичке один из гостей. – Входи и посиди со мной! Мне надоели летние пташки!

Льдянка вскинула испуганный взгляд. Она ещё никогда не принимала участие в вечернем приёме гостей, только в утренних церемониях – когда пьют чай и говорят о делах, и у птичек нет иной обязанности, кроме как наигрывать затейливые мелодии. Развлекать утренних гостей беседой или танцами не надо, даже нария-хозяйка обычно лишь ненавязчиво разливает по чашкам чай и подаёт угощение. А тут… Что делать? Может, убежать, притворившись, что не расслышала, не поняла, что обращаются к ней?

– Ну же! Я не кусаюсь! – мужчина рассмеялся, похлопал по полу рядом с собой. – Проходи! Садись вот сюда!

За его спиной поймала взгляд девочки Чайка, нария-хозяйка сегодняшнего вечера, кивнула: «входи, не перечь гостю».

– Быстрее! Не напускай холод! – зашептала Кукушка, подхватывая поднос. – Закрой дверь и сядь, где сказали.

Пламя негасимое! Обычно до вечерних церемоний птенцов допускают только спустя два года прислуживания на утренних чаепитиях, после длительного обучения. А тут так просто: заходи – садись – развлекай! А эта дура ещё сомневается, медлит в дверях. Кукушка неодобрительно нахмурилась.

Нет, ну точно дура. Сомнения младшей ещё можно было бы понять, окажись гости страшенными старыми индюками. Но сегодня вся тройка как на подбор симпатичная. Молодые, красивые. Кукушка многое бы отдала, чтобы этот рыжеволосый мужчина обратил внимание на неё, а он почему-то заметил эту неуклюжую клушу в синем абито. Ну что в ней интересного? Ледышка и есть! К тому же ещё и запуганная: села за полкилометра от него.

– Как тебя зовут? – рыжеволосый подбадривающе улыбнулся.

– Льдянка, – робко, чуть слышно, испуганно пряча взгляд. Жеманничает! Дура!

Кукушка взяла кувшин с вином, подвинулась ближе к понравившемуся гостю, словно бы случайно втискиваясь между ним и ледяной птичкой:

– Господин, позвольте налить вам вина?

– Пусть Льдянка нальёт!

Ну что он нашёл в этой бесцветной неумехе? Тонкая, высокая, словно жердь, нескладная. Ей даже лицо выбеливать не надо – такая бледная, ненатуральная, словно кукла. Абито толком носить не умеет: путается постоянно в длинных рукавах, подол задирает аж лодыжки видно. И эмоции – всё, что думает, на лице написано, – даже маска не помогает скрыть. Дура невоспитанная!

– Оставьте его, милая Кукушка, – позвал другой гость. – Подарите своё внимание нам.

– Выпей со мной! – потребовал мужчина, придвигаясь ближе.

– Я не… – Льдянка попыталась отодвинуться.

– Не отказывайся! Я ведь не предлагаю ничего неприличного.

Девочка бросила отчаявшийся взгляд на Кукушку и Вьюрка, но птички развлекали двух других гостей, не обращая на Льдянку никакого внимания.

– Ну что же ты? – рыжеволосый нахмурился. – Не будешь?

Птичка отрицательно мотнула головой. На плечи вдруг легли чьи-то руки – Льдянка вздрогнула, испуганно обернулась. Нария-хозяйка, успокаивающе улыбаясь, присела рядом.

– Простите ей нерешительность, господин, – Чайка обратилась к гостю. – Льдянка пришла в гнездо с прошлым Рассветом и ещё не имела счастья общаться со столь высокими гостями.

– Эрилен, так ты поймал дикую пичужку! Повезло же!

Ну вот. Ещё один гость – темноволосый, что сидел дальше всех, – обратил внимание на Льдянку. Как будто ей рыжего мало! Девочка досадливо поморщилась – хорошо, что под маской не видно.

– Поймать – это полдела, – в обсуждение вступил и третий гость. – Главное теперь – приручить. Она ведь так и норовит выпорхнуть из рук.

– Ерунда! – фыркнул темноволосый. – От Эрилена ещё никто не убегал: он женщинам нравится. Правда, Кукушка?

– Да, господин, – Кукушка опустила глаза, спрятала лицо за рукавом. – Почти так же, как вы.

– Смотри-ка, знает, как сказать приятное и никого не обидеть! Умница!

– Ну а тебе я нравлюсь? – рыжий вдруг наклонился близко-близко, заглядывая Льдянке в глаза. – Нравлюсь ведь?

– Нет, – ни секунды не колеблясь, ответила девушка, отвернулась от пряного винного дыхания.

***

– Что?! Прямо так и сказала? – Ласточка не поверила своим ушам. – «Нет»?!

– Именно, – Кукушка презрительно скривила губы, развязала придерживающие маску ленты. – Дура! Ещё и отвернулась от него, словно ей и вправду противно.

– Она сказала: «Пьяные люди не могут нравиться, потому что в них нет достоинства – одни недостатки», – Вьюрок плеснула на лицо водой, смывая макияж.

– Маленькая идиотка! Молчала бы лучше, если врать не умеет! – Кукушка выскользнула из абито и принялась надевать домашнее платье. – Не повезло тебе с младшей, – обратилась к Ласточке, – совсем безмозглая она у тебя.

– А дальше что? – не выдержала Синичка. – Рассказывайте дальше!

– А что дальше, – сероволосая птичка пожала плечами. – Замолчали все. Даже Чайка растерялась, не знала, как неловкость загладить. Я вино пролила.

– Тоже неуклюжая дура! Испортила мне абито! Смотри какое теперь пятно на рукаве!