Текст книги "Почтовая открытка"

Автор книги: Анна Берест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Глава 3

На следующий день Эмма и Эфраим покидают семейную дачу, и все в хорошем настроении прощаются, твердо условившись собраться еще раз до наступления лета.

Эмма смотрит в окно повозки на проплывающие пейзажи. Она размышляет: а что, если свекор прав и разумнее было бы уехать в Палестину. Имя ее мужа в списке. Полиция может прийти за Эфраимом в любой момент.

– Что это за список? Почему Эфраима преследуют? Потому что он еврей?

– Нет, то было в другое время. Я тебе говорила: дед был эсером. Так вот, после Октябрьской революции большевики начали уничтожать своих бывших соратников: на меньшевиков и эсеров открылась настоящая охота.

И потому, вернувшись в Москву, Эфраим вынужден скрываться. Он подыскивает убежище недалеко от своей квартиры, чтобы время от времени навещать жену.

В тот вечер он хочет перед уходом помыться. Чтобы заглушить плеск воды в цинковой лохани на кухне, Эмма садится за фортепиано и начинает с силой стучать по клавишам из слоновой кости. Она не доверяет соседям и опасается доносов.

Вдруг – стук в дверь. Стучат отрывисто. Властно. Эмма идет к двери, держа руку на своем огромном животе.

– Кто там?

– Мы ищем твоего мужа, Эмма Рабинович.

Эмма просит полицейских подождать в коридоре: надо, чтобы муж успел убрать свои вещи и спрятаться в тайнике – в шкафу за одеялами и бельем сделана фальшивая стенка.

– Его нет дома.

– Впусти нас.

– Я принимала ванну, дайте мне одеться.

– Приведи мужа, – приказывают милиционеры, которые начинают раздражаться.

– Я ничего о нем не слыхала уже больше месяца.

– Ты знаешь, где он прячется?

– Нет, понятия не имею.

– Мы выломаем дверь и обыщем дом.

– Ну, если найдете его, сообщите мне! – Эмма открывает дверь и выставляет прямо под нос полицейским свое пузо: – Видите, бросил меня!.. В таком положении!

Полицейские входят в квартиру. И вдруг Эмма замечает – на большом кресле в гостиной лежит кепка Эфраима. Она делает вид, что ей дурно. Чувствует, как кепка под ее весом сплющивается и превращается в лепешку. Сердце у молодой женщины стучит от страха.

– Твоя бабушка Мириам еще только зародыш, но она уже физически почувствовала, как живот сводит от страха. Все внутренние органы Эммы стягиваются вокруг плода.

Обыск подходит к концу, но она и тут не теряет хладнокровия:

– Я вас не провожаю, а то вдруг воды отойдут! – говорит она милиционерам, побледнев. – Вам тогда придется принимать у меня роды.

Милиционеры уходят, проклиная беременных баб.

Выждав несколько долгих минут в тишине, Эфраим вылезает из укрытия и обнаруживает, что жена скорчившись лежит на ковре возле печки: живот так свело, что она не может встать. Эфраим опасается худшего. Он обещает Эмме, что, если ребенок останется жив, они уедут в Ригу, в Латвию.

– А почему в Латвию?

– Потому что она только что обрела независимость. И евреи теперь могут селиться там без прежних ограничений законов о торговле.

Глава 4

Ваша бабушка Мириам в семье ее звали Мирочкой – родилась в Москве седьмого августа 1919 года, согласно данным Ведомства по делам беженцев, которое оформляло ее документы в Париже. Но уверенности в этой дате нет из-за разницы между григорианским и юлианским календарями. Так что Мириам так и не узнает точного дня своего рождения.

Она приходит в мир с хорошим русским словом «лето», в ярком свете летнего тепла. Рождается практически в чемодане: ее родители готовятся к отъезду в Ригу. Эфраим изучал доходность торговли икрой и рассчитывает завести прибыльный бизнес. Чтобы обосноваться в Латвии, Эфраим и Эмма продали все, что у них было: мебель, посуду, ковры. Все, кроме самовара.

– Это тот, что в гостиной?

– Совершенно верно. И он пересек больше границ, чем мы с тобой, вместе взятые.

Рабиновичи покидают Москву посреди ночи. План – тайком добраться до границы по деревенским проселкам на шаткой телеге, с грудным младенцем на руках. Путь долог и труден, почти тысяча километров, но он уводит их все дальше от большевистской милиции. Эмма развлекает Мирочку, шепотом рассказывает ей сказки, прогоняя ночные страхи, и, приподнимая одеяльце, показывает из повозки мир:

– Говорят, что ночь спускается на землю, но это неправда, смотри: ночь медленно встает из земли…

В последнюю ночь, за несколько часов до границы, сидящий на козлах Эфраим чувствует, что кони как-то слишком легко идут. Он оглядывается: повозка исчезла.

Эмма поняла, что повозка отцепилась, но не могла кричать из страха, что их обнаружат. Она ждет, пока муж вернется и подберет ее, гадая, кто страшнее – большевики или волки. И Эфраим возвращается. Повозка успевает пересечь границу до рассвета.

– Смотри, – говорит мне Леля. – После смерти Мириам я нашла в ее столе бумаги. Черновики текстов, обрывки писем – из них я узнала историю с повозкой. Она заканчивается так: «Все это произошло в действительности: на рассвете, в серый час, перед самой зарей. Но по приезде в Латвию мы провели несколько дней в тюрьме из-за каких-то административных проволочек. Мама еще кормила меня грудью. Никаких плохих воспоминаний о тех днях и материнском молоке со вкусом ржаного хлеба и гречки у меня не сохранилось».

– Дальше неразборчиво…

– У нее начиналась болезнь Альцгеймера. Порой у меня уходило по несколько часов, чтобы понять, что стоит за той или иной грамматической ошибкой. Язык – это лабиринт, в котором блуждает память.

– Я знала историю про кепку, которую во что бы то ни стало надо было скрыть от милиции. Когда я была маленькой, Мириам записала ее для меня как детскую сказку. Она называлась «Случай с кепкой». Но я не знала, что это история из ее жизни. Думала, она ее сочинила.

– Все эти невеселые рассказы, которые бабушка писала вам на дни рождения, на самом деле были притчами из ее собственной жизни. Они мне очень помогли восстановить некоторые события ее детства.

– Но в остальном как тебе удалось с такой точностью воссоздать всю эту историю?

– Я начала практически с нуля: несколько фотографий с неразборчивыми подписями, какие-то обрывки признаний Мириам, набросанные на клочках бумаги, которые я нашла после ее смерти. Французские архивы, открывшиеся к двухтысячному году, воспоминания и свидетельства, собранные в Яд Вашеме, и воспоминания выживших узников лагерей позволили восстановить жизнь этих людей. Однако не всякому документу можно верить, и результат поисков может оказаться очень странным. Французской администрации случалось допускать ошибки. Только постоянное скрупулезное сопоставление документов с помощью архивистов позволило мне установить факты и даты.

Я окидываю взглядом огромную библиотеку. Некогда так страшившие меня коробки с архивами матери вдруг кажутся мне тайниками знания, обширного, как целый континент. Леля могла странствовать по истории, как другие путешествуют по странам. Путевые заметки прорисовали в ее душе пейзажи, которые и мне, в свою очередь, предстояло посетить. Положив руку на живот, я молча прошу дочь выслушать вместе со мной продолжение старой истории, которая смыкалась с ее совсем еще новой жизнью.

Глава 5

В Риге маленькая семья селится в симпатичном деревянном доме № 60/66 на улице Александровской, в квартире 2156. Эмму любят в округе, она быстро входит в местную жизнь. И с восхищением смотрит на Эфраима, который с успехом начинает торговать икрой. «У мужа есть предпринимательская жилка, и он умеет общаться с людьми, – с гордостью пишет она родителям в Лодзь. – Он купил мне фортепиано, чтобы я „будила свои задремавшие пальцы". Дает деньги на все, что нужно, а также поощряет давать уроки музыки соседским девочкам». Полученные от продажи икры средства позволяют супругам приобрести дачу в Бильдер-лингсгофе[1]1
  В настоящее время – Булдури. – Здесь и далее при-меч. пер.


[Закрыть], где селятся зажиточные латвийские семьи. Эфраим даже обеспечивает жене такую роскошь, как немецкая гувернантка, которая освобождает Эмму от домашних забот: «Так ты сможешь больше работать. Женщины должны быть независимыми».

Эмма пользуется свободой, чтобы посетить большую рижскую синагогу, известную своими канторами и особенно хором. Мужу она говорит в оправдание, что идет туда просто искать новых учениц. А не молиться. Она приходит к концу службы и испытывает настоящее потрясение: здесь слышна польская речь. Она вспоминает семьи старых знакомых из Лодзи и провинциальную атмосферу родного города. Она как будто обретает крупицы детства, проведенного в Польше.

Эмма узнает от кумушек в синагоге, что кузина Анюта вышла замуж за немецкого еврея и теперь живет в Берлине. «Ты не говори об этом мужу и, главное, не береди воспоминаний о давней сопернице», – советует ребецин – жена раввина, которой и полагается наставлять замужних женщин общины.

Эфраим, в свою очередь, получает от родителей весьма обнадеживающие новости. Их апельсиновая роща процветает. Белла поступила работать костюмершей в один из театров Хайфы. Братья, разъехавшиеся по всей Европе, сумели хорошо устроиться. Кроме младшего, Эммануила. Он в Париже и собрался стать киноактером. «Пока что, – пишет брат Борис, – он не нашел себе роли. Ему уже тридцать, и я за него беспокоюсь. Но он молод и, я надеюсь, сумеет выдвинуться. Я уже видел его на нескольких кинопробах. Он талантлив, его ждет успех».

Эфраим купил фотоаппарат, чтобы навеки запечатлеть лицо Мириам. Он одевает дочь как куклу, наряжает ее в самые красивые платья, вплетает в косы дорогие ленты. Эта девочка в белоснежных платьях – принцесса Рижского королевства. Она держится гордо и самоуверенно, она сознает, как много значит для своих родителей, а значит, и для всех остальных.

Проходя по Александровской улице мимо дома Рабиновичей, люди слышат звуки рояля, но соседи никогда не жалуются, наоборот, они наслаждаются музыкой. Счастливо текут недели за неделями, все как будто вдруг стало легко. В один из вечеров Песаха Эмма просит Эфраима приготовить поднос к ужину: «Пожалуйста, Эфраим. Не надо произносить молитвы, но хотя бы прочти об Исходе из Египта».

Эфраим наконец соглашается и показывает Мириам, как положить яйцо, горькие травы, тертые яблоки с медом, соленую воду и баранью кость в центре подноса. На один вечер он включается в игру и рассказывает историю Моисея, совсем как прежде его отец: «Чем этот вечер отличается от других вечеров? Почему мы едим горькие травы? Девочка моя, Песах учит нас тому, что евреи – свободный народ. Но у этой свободы есть цена. Плата за свободу – пот и слезы».

Для этого пасхального ужина Эмма приготовила мацу по рецепту Катерины, старой кухарки свекров. Ей хочется, чтобы муж вспомнил хрусткий пресный хлеб своего детства. Весь вечер Эфраим пребывает в отличном настроении и, смеша девочку, изображает ее деда. «Рубленая печенка – лучшее лекарство от жизненных невзгод», – говорит он с русским акцентом, точно как Нахман, и отправляет в рот кусочки паштета.

Но внезапно в разгар веселья сердце Эфраима сжимается от горя. Анюта. В памяти возникает образ двоюродной сестры, он представляет себе, как она сейчас празднует Песах в кругу семьи, с мужем, ребенком, за столом с зажженными свечами… Вот она, наверное, склонилась над молитвенником… Как, должно быть, украсило ее материнство. Она стала еще прекрасней в зрелости! Тень ложится на его лицо, и Эмма сразу это замечает.

– Что с тобой? – спрашивает она.

– А может, заведем еще одного ребенка? – отвечает Эфраим.

Десять месяцев спустя, пятнадцатого февраля 1923 года, в Риге рождается Ноэми – та самая Ноэ-ми с почтовой открытки. Сестренка заставляет Мириам потесниться на троне; девочка круглолица, как ее мать, круглолица, как луна.

На деньги, вырученные от продажи икры, Эфраим покупает помещение и устраивает там экспериментальную лабораторию. Он хочет создавать новые машины. Целыми вечерами Эфраим с горящим взором объясняет жене принципы работы своих изобретений.

– Машины совершат революцию. Они освободят женщин от изнурительного домашнего труда. Вот, послушай: «В семье мужчина – буржуа, а женщина играет роль пролетариата», – разве не так? – спрашивает Эфраим, не прекративший читать Маркса и Энгельса, хотя теперь он и сам капиталист, стоящий во главе процветающего бизнеса.

«Мой муж – как электричество, – пишет Эмма родителям, – вечно в движении и несет с собой свет прогресса».

Но Эфраим – инженер, поборник прогресса, гражданин мира – забыл о том, что чужаки всегда остаются чужаками. Эфраим страшно ошибся, поверив в то, что где-то можно обрести счастье. В следующем, 1924 году его маленькое предприятие оказывается на грани банкротства – из-за кадушки несвежей икры. Досадная случайность или козни завистников? Слишком уж быстро эти мигранты, приехавшие на телеге, выбились в уважаемые люди. В гойской Риге Рабиновичи становятся персонами нон грата. Соседи по двору требуют, чтобы ученики Эммы перестали шастать взад-вперед по кварталу. От знакомых в синагоге Эмма узнает, что латыши неотступно преследуют ее мужа и будут изводить, пока он не уедет. Она понимает, что нужно снова складывать чемоданы. Но куда податься?

Эмма пишет родителям, но новости из Польши не успокаивают. Ее отец, Морис Вольф, похоже, обеспокоен забастовками, которые вспыхивают по всей стране: «Ты знаешь, доченька, каким большим счастьем для меня было бы иметь тебя рядом. Но нехорошо быть эгоистом, и мой отцовский долг – сказать тебе, что вам стоит хорошенько подумать и, возможно, уехать подальше – твоему мужу, тебе и детям».

Эфраим посылает телеграмму своему младшему брату Эммануилу. Но тот, к несчастью, живет в Париже у друзей-художников – Робера и Сони Делоне, а у тех к тому же есть маленький сын. Тогда Эфраим пишет старшему брату, Борису, который, как и многие эсеры, нашел прибежище в Праге. Но и там политическая ситуация слишком нестабильна, и Борис советует Эфраиму не приезжать.

У Эфраима больше нет ни денег, ни выбора. Скрепя сердце он отправляет телеграмму в Палестину: «Мы едем».

Глава 6

Чтобы достичь Земли обетованной, нужно спикировать от Риги строго на юг – две тысячи пятьсот километров по прямой. Пересечь Латвию, Литву, Польшу и Венгрию, а потом сесть на корабль в румынском порту Констанца. Путь занимает сорок дней. Как путь Моисея к горе Синай.

– Остановимся в Лодзи, у моих родителей. Я хочу показать девочек родным, – говорит Эмма мужу.

Преодолев реку Луцка, Эмма снова видит город своего детства – она очень по нему скучала. Шум и суета уличного движения, все эти трамваи, автомобили и дрожки, которые с адским грохотом несутся навстречу друг другу, пугают детей и восхищают Эмму. «Знаешь, у каждого города свой особенный запах, – говорит она Мириам. – Закрой глаза и вдохни».

Мириам опускает ресницы и чувствует, как пахнет сиренью и битумной гарью из района Балуты, как тянет маслом и мылом с улиц Полесья, как драз нит запах чолнта из кухонь, и повсюду разносится пыль от ткани, летят из окон ворсинки и катышки. Проходя по еврейским рабочим кварталам, Мириам впервые видит странных мужчин, одетых во все черное, похожих на стайки строгих птиц, с темными бородами, с пейсами, подпрыгивающими, словно пружинки, по обе стороны лица возле ушей, с цицитами, спадающими на длинные репсовые сюртуки, с большими меховыми шапками на головах. Некоторые носят на лбу филактерии – загадочные черные кубики.

– Кто это? – спрашивает Мириам, которая в свои пять лет ни разу не была в синагоге.

– Это набожные люди, – почтительно отвечает Эмма, – они изучают тексты.

Их забыли известить о начале двадцатого века! – смеется Эфраим.

Мириам впитывает невероятные картины еврейского квартала. Она навеки запомнит взгляд маленькой девочки, ее ровесницы, которая торгует булочками с маком, фигуры сидящих на земле старух в цветастых косынках, которые продают гнилые фрукты и расчески без зубьев. Мириам не понимает, кто купит у них такие грязные вещи.

Кажется, что улицы Лодзи 1920-х годов вышли не просто из прошлого века, но со страниц старинной книги с непонятными сказками, из мира, кишащего персонажами столь же чудесными, сколь и пугающими, из опасного мира, где на каждом углу с наглым шиком бродят матерые грабители и смазливые проститутки, где на извилистых улочках люди живут вместе со скотом, где дочери раввинов хотят изучать медицину, а отвергнутые ими женихи – взять от жизни реванш, где в аквариумах плавают живые карпы, которые могут вдруг заговорить, как в еврейских преданиях, где люди шепотом рассказывают истории о черных зеркалах, где на улице едят свежие ватрушки с маслом.

Мириам будет помнить всю жизнь приторный запах шоколадных пончиков и пекло кипучего города.

Потом Рабиновичи попадают в польский квартал, где к звукам прибавляется стрекотание ткацких станков. Но встречают их там совсем неласково. «Эй, жиды», – слышат они вокруг.

Шайка детей, за которыми бегут собаки, бросает в них камушки. Острый осколок чуть не попадает Мириам в глаз. Несколько капель крови забрызгали красивое платье, которое она надела в дорогу.

– Ничего страшного, – говорит Эмма, – это просто глупые дети.

Мать пытается стереть кровь носовым платком, но под глазом у Мириам остается красное пятно, которое скоро превратится в синяк. Эфраим и Эмма пытаются ее успокоить. Но девочка понимает, что над родителями нависла какая-то угроза.

– Смотрите, – Эмма пытается отвлечь девочек, – здания с красными стенами – это фабрика вашего дедушки. Когда-то давно он ездил в Шанхай изучать разные техники ткацкого дела. Он сделает вам атласное одеяло.

И вдруг лицо Эммы мрачнеет. На стенах прядильной фабрики кто-то написал краской: «ВОЛЬФ = ВОЛК = ЕВРЕЙСКИЙ ЗАПРАВИЛА».

– Не говори мне об этом, – вздыхает Морис Вольф, обнимая дочь. – Поляки теперь не хотят работать в одном цехе с евреями, потому что те и другие ненавидят друг друга. Но меня они ненавидят еще больше! То ли за то, что я их начальник, то ли за то, что еврей…

Тревожная атмосфера не мешает Эмме, Эфраиму, Мириам и Ноэми проводить счастливые дни на даче Вольфов, между Пётркувом и берегом реки Пилицы. Все старательно изображают радость, разговор крутится вокруг детей, погоды и еды. Эмма ради родителей с преувеличенным энтузиазмом говорит о поездке в Палестину, объясняет им, каким это станет замечательным приключением для мужа, который внедрит там все свои изобретения.

Наступает вечер шаббата, Вольфы накрывают роскошный стол к ужину, польская прислуга суетится на кухне – только служанкам можно растапливать печь и делать все то, что евреям в этот вечер запрещено. Эмма счастлива повидать своих трех сестер. Фаня стала зубным врачом и вышла замуж за Райхера. Красавица Ольга стала врачом и вышла замуж за Мендельса. Мария помолвлена с Гутманом и тоже собирается изучать медицину. Эмма теряет дар речи при виде младшего брата Виктора, он так изменился за время разлуки. Былой подросток превратился в молодого мужчину с кудрявой бородой, он теперь женат и ведет адвокатскую практику по адресу улица Зеромского, 39, недалеко от центра города.

Эфраим прихватил с собой внушительных размеров фотоаппарат, чтобы запечатлеть день, когда все семейство Вольфов собралось на ступеньках собственного загородного дома.

– Смотри, – говорит Леля. – Я покажу тебе фотографию.

– Как странно, – замечаю я.

– А, тебе тоже так кажется?

– Да, взгляды словно туманятся, все улыбаются как будто через силу. Какое-то навязчивое ощущение близкой пропасти.

Моя бабушка Мириам на снимке – девочка со склоненной набок головой, с бантом в волосах, в белом платьице и носочках.

– Я нашла это фото совершенно случайно, – говорит мама. – У племянника одного друга Мириам. В день, когда она была сделана, по ее рассказу, взрослые и дети играли в саду в свечку. Мириам еще добавила, что тогда в самый разгар игры она вдруг загадала: «Пустьтот, кто выиграет, всех переживет».

– Это одновременно и зловещее предчувствие, и очень странное желание для пятилетнего ребенка… Она запомнила этот эпизод?

– Да, она прекрасно помнила его и шестьдесят лет спустя, эта мысль неотступно преследовала ее всю жизнь.

– Зачем было доверять такую тайну незнакомому человеку? Она же никому не открывалась, это странно.

– Ну, если подумать, не так уж и странно…

Я придвинула к себе фотографию, чтобы получше рассмотреть лица. Теперь я могла назвать каждого из них по имени. Эфраим, Эмма, Ноэми, а еще Морис, Ольга, Виктор, Фаня… Призраки уже не были абстрактными людьми или цифрами из учебника истории. Я почувствовала сильный спазм в животе, пришлось даже закрыть глаза. Леля забеспокоилась:

– Может, прекратим?

– Нет, нет… все в порядке.

– Не устала? Хватит духу слушать дальше?

Я кивнула. И показала матери на свой живот:

– Пройдет несколько десятилетий, и дети моей дочери тоже будут смотреть фотографии. И, глядя на нас, точно так же думать, что мы принадлежим к какому-то древнему миру. Возможно, даже более древнему, чем этот…

На следующее утро Эмма и Эфраим отправляются вместе с дочерьми в путь длиной почти две тысячи километров. Мириам впервые едет на поезде. Она часами прижимается носом и щеками к стеклу – может смотреть в окно до бесконечности: Мириам кажется, что поезд прямо на ходу придумывает эти пейзажи специально для нее, в голове у нее складываются истории. Городские вокзалы поражают воображение. В Будапеште поезд как будто въезжает в собор. Загородные станции с их красным кирпичом или яркими наличниками, напротив, кажутся кукольными домиками.

Однажды утром, проснувшись, они обнаруживают, что буковые леса сменились прорубленной в скале колеей – каменная стенка так близко, словно вот-вот обрушится. Чуть дальше, на мосту, окутанном туманом, Мириам вскрикивает:

– Смотри, мама, мы летим над облаками!

Эмма по сто раз на дню уговаривает девочек сидеть тихо и не мешать соседям. Но Мириам выбегает в коридор, где ее ждет тысяча приключений, особенно во время трапезы, когда от толчков поезда еда вываливается женщинам на платья, а пиво выплескивается мужчинам на манишки. Мириам весело – дети любят позлорадствовать, когда взрослым не до смеха.

Через час Эмма отправляется на поиски Мириам. Одно за другим она минует купе, где семьи играют в карты и спорят на тысяче языков. Этот проход по вагону напоминает Эмме давние весенние прогулки по Лодзи с сестрами и родителями – тогда тоже в открытых окнах им открывалась домашняя жизнь семей.

«Когда я теперь увижу их снова?» – гадает она.

Мириам обнаруживается в конце вагона, где ее отчитывает какая-то толстая матреш ка, стерегущая самовар. Эмма извиняется и уводит дочку в вагон-ресторан, где в обстановке казарменной столовой они каждый день едят одно и то же – капусту и рыбу. Сейчас там какой-то господин рассказывает по-русски нечто фантастическое про «Восточный экспресс».

– Как можно сравнить с ним этот сундук на колесах! Туда входишь и попадаешь в шкатулку с драгоценностями. Все сверкает! Бокалы из хрусталя. По утрам вместе с горячими круассанами подают газеты со всего мира. Проводники одеты в мундиры – синие с золотом, под цвет ковров и мебельной обивки…

В ту ночь Мириам засыпает под стук колес, и ей снится, что она во чреве у какого-то живого существа с огромным скелетом и стальными жилами. А потом в одно прекрасное утро путешествие подходит к концу.

По прибытии в порт Констанца Мириам ждет разочарование: Черное море совсем не черное. Семья поднимается на борт парохода «Дакия», принадлежащего румынской государственной судоходной компании, которая осуществляет рейсовое сообщение на скорых высококлассных судах между Констанцей и Хайфой. Эмма любуется элегантным белоснежным судном – пароходом с двумя стройными трубами, которые тянутся в небо, как руки невесты.

Условия круиза очень комфортабельны, и Эмма наслаждается последними мгновениями европейской роскоши перед прибытием на Землю обетованную. В первый вечер они ужинают в большом ресторанном зале, и великолепное меню завершается десертом из яблок в меду.