Текст книги "Нераскаявшаяся"

Автор книги: Анн Бренон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

ГЛАВА 35
ОСЕНЬ 1306 ГОДА. ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ

Мы не можем спастись без этого крещения: но нас спасает не ритуал Церкви, а искреннее желание содержать наш дух в чистоте, стремление предстать перед Богом через посредничество служителей Христовых.

Латинский ритуал катаров, принятие consolament

– На солье будет не так опасно, – сказал Бернат. – Там нас никто не сможет увидеть и, если кто–нибудь зайдет, у нас будет немного времени, чтобы все спрятать и сделать так, словно ничего особенного не происходит. Не беспокойтесь, матушка, нечего бояться, я сильнее, чем кажется!

Старуха попыталась улыбнулась, но, казалось, на нее напала икота. Говорить ей становилось все труднее и труднее.

– Если ты считаешь, что так лучше, сынок, – с трудом произнесла она, тяжело дыша, – то пусть будет так.

Гильельма несла подушки и тяжелую перину из перьев. Вся процессия очень осторожно и медленно поднималась по лестнице, ко входу на второй этаж. Бернат шел первым. Когда он спотыкался на ступеньках, Гильельма, шедшая вслед за ним, поддерживала его всем телом и не давала упасть. Бернат нес старую женщину на руках. Она была закутана в одеяло и казалась неимоверно хрупкой и в то же время очень тяжелой, такой тяжелой, что просто не верилось. Бернату приходилось тратить много усилий, чтобы сохранять равновесие и не опираться на поручни руками, на которых он нес свою тяжелую ношу.

Когда они, наконец, добрались до второго этажа и вошли в маленькую, совсем выстуженную комнатку, Гильельма быстро приготовила ложе, которое Бернарда покинула несколько недель назад, когда перешла в фоганью. Она вытащила из сундука новые одеяла и покрывала. Она забрала стирать грязные простыни несчастной больной. Она расстелила и почистила перину. Бернат помог ей уложить на ложе больную, из груди которой со свистом вырывалось дыхание.

– Бернат, – сказала Гильельма не допускающим возражений тоном, – оставь–ка нас, женщин, одних. Нам нужно приготовиться.

Она сходила вниз за котелком с горячей водой. При свете маленькой свечи Гильельма вымыла бедную старуху, одела ее соответствующим образом, ласково укрыла. Она чувствовала не отвращение, а жалость, прикасаясь к этому бедному, увядшему телу, горящему лихорадочным огнем, корчащемуся от стыда, боящемуся боли. Ее рука была рукой друга. Ее охватила волна нежности. Разве не сделала бы она того же для своей матери, Азалаис? Бернарда дрожала в горячке. Она сжалась в комок в своей большой белой льняной рубахе, на нее снова напал долгий приступ кашля, после которого из ее рта медленно потекли струйки крови. Гильельма осторожно вытерла белой тряпицей ее дрожащий подбородок.

Уже целую неделю Гильельма заботилась о старой Бернарде. Иногда приходила и какая–нибудь соседка, ахала, всплескивала руками, приносила немного молока и спешила закрыть за собой двери. Гильельма же проводила там целые дни. А позавчера она привела с собой деверя Гийома и доброго человека Фелипа де Кустаусса. Бернат стоял на страже у дверей. Если бы пришла соседка, он сказал бы, что они пригласили врача. Что это их кузен Фелип, врачеватель тел. Конечно же, соседка не знала бы, что он еще и врачеватель душ. Но соседка не пришла, и старая Бернарда заключила convenenza с добрым христианином. Пакт, соглашение о том, что когда она почувствует приближение смерти, когда действительно придет ее последний час, она призовет его, и тогда добрый человек придет, чтобы очистить ее от грехов перед великим отбытием; а если добрый человек придет слишком поздно, когда она не сможет уже ни говорить, ни произносить молитвы, все равно, он, уже зная о том, что она действительно имеет добрую волю спасти свою душу, сделает все, чтобы она получила счастливый конец по благодати Божьей. И он уделит ей consolament.

В эти последние дни Бернарда вновь стала доброй верующей, как когда–то давно, в детстве… Но этим вечером наступила настоящая агония. Гильельма услышала это снизу. Больная хрипела, а из ее горла вырывался свист. Нельзя было больше ждать. Гильельма бросилась за Бернатом к Думенку Дюрану, а потом к себе домой, за Гийомом и Фелипом – Фелип как раз жил у них и обучал Гийома на солье – и вновь поспешила назад, к Бернарде. Она взволнованно и с любовью положила руку ей на лоб.

– Не беспокойтесь, матушка. Вы не покинете этот мир без благословения Божьего и истинного добра, которое только и возможно в этом мире.

Уже настала ночь, когда посетители поднялись на солье, где тихо лежала больная, опершись на подушки. Ее волосы были тщательно уложены под чепец, руки лежали на белом покрывале. Кастеляна Дюран принесла восковую свечу. Потом, пока Думенк стоял на страже у двери, все собравшиеся приветствовали доброго христианина, прося его благословения и благословения Божьего. В глубине комнаты, в темноте, опершись на тонкую дощатую перегородку, плечом к плечу стояли Бернат и Гильельма; Кастеляна замерла недвижно в своем длинном темном плаще в трех шагах впереди. Гийом Белибаст, бледный от волнения, с гладко выбритым лицом, стоял возле доброго человека. Он держал в руках Евангелие.

Фелип де Кустаусса приблизился к ложу. Он зажег большую восковую свечу, и в комнате сразу стало светлее. Отбросив назад капюшон, отчего стали видны его коротко подстриженные волосы и круглое лицо, он протянул руки к Бернарде. Он казался очень юным, несмотря на сосредоточенное напряжение, сквозящее в его резких чертах.

– Бернарда, желаете ли Вы присоединиться к Церкви Божьей, для блага Вашей души и прощения Ваших грехов?

Лицо старухи посерьезнело, она сильно побледнела, а глаза ее выражали осмысленное желание.

– Да, я хочу, – ответила она хриплым, но очень твердым голосом, и тоже протянула руки к молодому человеку, который обращался к ней.

– Бернарда, – сказал он тогда, – хотите ли Вы принять духовное крещение, посредством которого в Церкви Божьей передается Дух Святой, вместе со святой молитвой и через возложение рук добрых людей?

Гильельме казалось, что она как будто впервые слышит подлинные слова утешения. Сегодня для нее как будто впервые открылся смысл этих ритуальных вопросов и ответов. Но сейчас она была не простой зрительницей этого счастливого конца, она пришла принести умирающей свидетельство любви, впитать отблески света, эхо благословения. Впервые она всей душой готова была разделить все это, участвовать в этом. Она чувствовала желание сделать все, что можно, использовать все это время, все свои силы, все свои чувства, все эти слова, чтобы помочь старой соседке избавиться от зла и насытить ее стремление к Добру, желание вернуться к Отцу небесному.

Добрый христианин стоял очень прямо в своих тяжелых темных одеждах, его плечи были скрыты складками капюшона, лицо освещено свечой. Он взял книгу из рук Гийома Белибаста и начал проповедовать Писание. И тут время словно остановилось. Словно уже никакая опасность не могла войти через эти хлипкие двери:

– Об этом крещении Господь Наш сказал в Евангелии от Святого Матфея: «Итак, идите, научите все народы, крестя их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, уча их соблюдать все, что Я повелел вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века.» И это не о простом крещении водой Он говорил, но об истинном крещении, о котором сам Иоанн Креститель заявил в Евангелии от святого Иоанна и в Евангелии от святого Матфея: Это правда, что я крещу вас в воде, но Идущий за мною сильнее меня. Он будет крестить вас Духом Святым и огнем. И Иисус Христос установил это святое крещение через возложение рук, которое снизошло на апостолов в Пятидесятницу. Потом апостолы проповедовали в мире, который во зле лежит, и тоже крестили своих учеников этим крещением через возложение рук, как говорится в Деяниях. И это святое крещение, посредством которого даруется Дух Святой, Церковь Божья передает от времен апостолов до наших дней, и оно передается от одних добрых людей к другим, и так будет до скончания веков. Это крещение покаяния Господа Нашего, смывающее грехи и спасающее души. – Он приблизился к умирающей, склонился над ней и добавил, подчеркивая каждое слово. – Бернарда, когда Вы получите это святое крещение покаяния, Вы станете доброй христианкой и вступите в нашу общину. Готовы ли Вы с этого момента вести жизнь согласно придписаниям Евангелия и следовать всем правилам воздержания, принятым в нашей Церкви? Не лгать, не осуждать, не проклинать. Отказаться от всякого насилия и убийства в каком–либо виде. Сохранять чистоту и целомудрие всем своим сердцем. Соблюдать посты Церкви Божьей и не употреблять животных продуктов. Жить в бедности и послушании. Следовать дорогой справедливости и правды. Готовы ли Вы?

– Я готова делать это, – сказала Бернарда, – все то время, что мне осталось для жизни.

– Тогда примите, во имя Бога, Церкви и всех добрых христиан слова святой молитвы, которую Иисус Христос принес в мир и научил ей Своих апостолов. С этогомомента Вы не можете ни есть, ни пить, ни спать, пока Вы ее не произнесете.

Старая женщина закрыла глаза и с каждым выдохом повторяла за добрым человеком каждую строфу Отче наш:

«Отче наш, который на небесах,

Да святится имя Твое,

Да придет Царствие Твое…

(…)

Но избави нас от зла.

Ибо Твое есть Царствие, и сила и слава

Во веки веков

Аминь.»

Медленно Фелип и Бернарда вместе произнесли и трижды повторили молитву добрых христиан. Голос старой женщины слабел, она говорила с трудом, дыхание ее прерывалось, но она мужественно повторяла слова молитвы вплоть до последнего «аминь». Потом ее голова упала назад, на подушки. Добрый человек дал ей время собраться с силами, положил Книгу перед ней на ложе, и начал говорить положеные Adoremus: поклонимся Отцу и Сыну и Святому Духу. Потом он молча стоял, а взгляд его словно блуждал где–то вдали. Гильельма неосознанно приблизилась к Бернату, прижалась к его плечу. Она всегда испытывала благоговейный ужас в такой момент, когда благодать Божья становилась зримой в этом мире, словно свет, исходящий из рук доброго человека. Свет истинной земли по ту сторону самых высоких снегов.

– Бернарда, – мягко спросил Фелип, – желаете ли Вы теперь, всем своим сердцем, обернуть все помыслы и желания к Богу и получить утешение?

– Простите меня, – задыхаясь, проговорила старая женщина слабым, но различимым голосом. – Простите меня…

И Фелип повторил вместе с ней ритуальные слова:

«За все грехи, которые я сделала, сказала или помыслила, я прошу прощения у Бога, у Церкви и у всех добрых христиан.»

А потом очень вдохновенно ответил:

– Как Бог, так и я, как мои братья, так и вся Церковь прощают и отпускают Вам грехи Ваши. Мы будем молиться за Вас. Получи же утешение. – Фелип положил на лоб Бернарды Книгу Писания, открыл ее на прологе Евангелия от святого Иоанна и простер над ней правую руку.

«Благословите нас, простите нас. Да станется по Слову Твоему. Отче святый, прими Свою служанку в справедливости Своей и сошли на нее благодать и Духа Святого».

И вновь этот жест словно остановил время, продолжился в вечность. Гийом Белибаст внимательно, неотрывно смотрел на происходящее, застыв позади доброго человека. Гильельма опустила глаза. Она боялась увидеть слишком много света. Когда, наконец, подняла голову, то заметила, что глаза старой Бернарды, как и глаза умершей недавно в Монтайю юной Эксклармонды, залиты слезами.

Добрый человек медленно убрал руку, потом Книгу, и, встав на колени у ложа умирающей, склонился перед ней, и они вместе стали тихим голосом повторять слова молитвы. Сначала медленно Отче наш, шесть раз Benedicite, шесть раз Adoremus. Потом снова, громко, обернувшись к верующим, он произнес святую молитву. Кастелляна в своей тяжелой накидке, Бернат и Гильельма, прижавшись друг к другу в темноте, Гийом Белибаст, стоящий в круге света – все склонили головы. Теперь Бернарда – добрая христианка. Ее грехи отпущены. Ее душа спасена. Она больше не вернется в этот мир. Ее глаза закрыты, ее лицо выражает спокойствие, несмотря на то, что дыхание все так же со свистом вырывается у нее из груди.

Потом добрый человек и новая добрая христианка через посредничество Книги обменялись с верующими – он с мужчинами, а она с женщинами – поцелуем мира, завершающим церемонию. Свеча погашена, Книга спрятана в кожаный футляр. Заботливо сняв белое покрывало с одеяла, Фелип де Кустаусса подошел к Гильельме.

– Я поручаю тебе заботиться о Бернарде, – сказал он. – Я останусь с ней этой ночью так долго, как только смогу. Но возможно, она проживет еще несколько часов, еще несколько дней. Никогда не оставляй ее одну. Я поручаю ее твоим заботам, Гильельма, от имени Церкви. Будь очень бдительна. Представь себе, что будет, если нагрянет соседка и будет силовать ее пить куриный бульон, веря, что это поможет ей восстановить силы. Все ее обеты будут нарушены. Она не должна ни пить, ни есть что бы то ни было, даже хлеб и воду, не произнеся предварительно священной молитвы. Следи за этим, Гильельма. Ее счастливый конец в твоих руках.

Рано утром Гильельма осталась вдвоем с Бернардой. Трое мужчин ушли в маленький домик Гильельмы, а она осталась обслуживать добрую христианку. Дом был холодным и молчаливым, его наполняло только хриплое дыхание умирающей. Гильельма немного подремала, завернувшись в плащ, на тюфяке, который расстелила у очага. И ее навестили смутные и печальные образы. Главным видением, то и дело возвращавшимся к ней, был образ ее матери, оставшейся в Монтайю. Азалаис с печальным лицом стоит за дверью; Азалаис, поблекшая и грустная, сидит за прялкой, а ее руки неустанно движутся; Азалаис, бредущая ночью, на ее груди нашиты огромные желтые кресты; Азалаис лежит, скорчившись в углу у темной стены, охватив голову руками, ее пальцы скованы холодом. Чей–то зов вырвал ее из власти этих навязчивых видений. Гильельма! Ее мать, Азалаис, достигнет ли она счастливого конца? А она сама, Гильельма?

– Гильельма!

Это голос умирающей. Гильельма со свечой поспешно поднялась по лестнице, приблизилась к белому ложу задыхающейся старухи. Протянула к ней руки, прикоснулась губами к ледяному лбу.

– Я думаю, что пришел мой смертный час, – выдохнула Бернарда. – Послушай. Дай мне сказать. Я достигла счастливого конца. Все мои грехи прощены. Моя душа спасена. Слушай внимательно. Мое изношенное старое тело больше ни к чему не пригодно. Оставь его священнику и моему племяннику, пусть они делают с ним то, что считают нужным. Это неважно. Да, мой племянник Гийом, сын моей сестры Гайларды, живет в Лаворе, думаю, теперь можно его оттуда вызвать. Он уже не сможет ничему помешать. Но до того, как он придет сюда и станет здесь хозяйничать, найди в моем сундуке маленький кошель, который я приготовила для добрых людей. И еще отрез саржевой ткани, который я хранила. Из нее можно сшить хорошую одежду, она будет греть их в постоянных походах и в зимние ночи. Но и для тебя у меня кое–что есть, малышка. Кольцо, которое мой муж надел мне на палец, когда мы были еще молодыми и счастливыми. Оно из настоящего серебра. У тебя ведь нет кольца, я не видела его у тебя на руке… Твой Бернат что, забыл тебе его подарить?

Она засмеялась, старая Бернарда, умирая, она смеялась, Гильельма хорошо это видела. Она схватила Гильельму за руку, пытаясь надеть ей кольцо на палец, но руки ее упали, а губы застыли. Она умерла, улыбаясь, старая Бернарда, добрая христианка.

Гильельма сделала то, что хотела умирающая, одела на палец обручальное кольцо старухи, а из ее глаз катились слезы.

– Пребудьте в мире, матушка. Ваша душа спасена, она достигла Царствия, истинного мира добрых духом. Вы покинули нас со смехом и с прощением Божьим, Вас больше не будут преследовать злобные дьяволы. Добрая христианка, молитесь Богу за нас и призовите на нас Его благословение. Нам так нужна Его помощь. Матушка, я так боюсь, я с ужасом думаю о том, что нас ждет. Если можете, защитите нас.

ГЛАВА 36
ЯНВАРЬ 1307 ГОДА

Сами о себе они говорят: «Мы, бедняки Христовы, бродим «гонимые из города в город» (Мф. 10, 23), «как овцы среди волков» (Мф. 10, 16), мы страдаем от преследований, как апостолы и мученики. Однако мы ведём жизнь святую и полную лишений, в постах и воздержании, посвящая свои дни и ночи молитвам и работе, и не ищем никакого вознаграждения своему труду, кроме как необходимого для поддержания жизни нашей. Мы придерживаемся всего этого, ибо мы – не от мира сего; но вы, любящие мир, вы заключили сделку с миром, потому что вы – от мира (Парафраза Ио. 15, 19).

Письмо Эвервина де Стейнфельда Бернару из Клерво по поводу рейнских катаров, около 1144 года.

– Paire sant, Dieu dreiturier dels bons esperits… Отче святый, Боже правый добрых духом, Ты, который никогда не лгал, не обманывал, не ошибался и не сомневался, не дай нам умереть в мире, чужом Богу, потому что мы не от мира, и мир не для нас, а дай нам познать то, что Ты знаешь и полюбить то, что Ты любишь…

– Я знаю эту молитву, – сказала Гильельма. – Я слыхала ее еще из уст свого отца, и я неединожды повторяла ее вместе с ним, и он научил так молиться и моих братьев. Жоан произносил ее, если собирался уходить далеко со своими овцами. Мой отец говорил, что эту молитву произносят, когда грозит очень большая опасность…

– Конечно, – отрезал Гийом Белибаст. – Вы, простые верующие, не имеете права обращаться прямо к Отцу небесному. Только добрые христиане, которые уже избавлены от зла, имеют на это право.

– Но ты, ты ведь еще не добрый христианин! – воскликнула молодая женщина. – А молитву верующих ты повторяешь по нескольку раз на дню.

– Я уже послушник, – безапелляционным тоном ответил Гийом. – И я уже прохожу истпытания и воздержание. Конечно же, до своего крещения я не имею права произносить Отче наш. Что же до остального, – если не веришь мне, то можешь спросить доброго человека Фелипа, когда он вернется, – я должен обращаться к Отцу небесному каждый день посредством молитвы верующих, которая разве что чуть–чуть менее священна, чем Отче Наш. Но вы, простые верующие, остерегайтесь произносить ее всуе, особенно женщины. И вообще, когда женщины начинают говорить, то лучше бы они не говорили ничего.

Гильельма уже собралась было ответить ему резкостью, как тут раздался стук в дверь. Она гневно поджала губы, метнула своему деверю красноречивый взгляд, отодвинула от очага прялку, остановила веретено. Было хорошо слышно, как кто–то стучит в дверь условленным стуком. Трижды по три удара. Все в порядке, громко сказала Гильельма. Она открыла двери. Это был здоровяк Пейре Бернье; его доброе лицо слегка раскраснелось от мороза, он улыбался ей из–под капюшона. Он пришел предупредить их, что этой ночью, если ничего не помешает, приведет с собой и оставит здесь доброго христианина Пейре де ла Гарде, которого призвали для утешения умирающего в Сен – Сюльпис, и где он уже день или два прячется в том доме на солье. Вот уж неделя, как Фелип де Кустаусса ушел в Тулузу вместе с Гийомом Фалькетом.

Поздно ночью, а точнее, под утро, Бернат сам привел доброго человека и его проводника в дом, чтобы они немного поспали. Проснувшись поутру, Гильельма обнаружила Пейре Бернье у очага: он шевелил жар и раздувал огонь. Он спал здесь, укрывшись своей шубой, на тюфяке, который Бернат постелил специально для него. Добрый христианин Пейре Санс разделил ложе с Гийомом Белибастом. Через некоторое время спустился и Бернат – босоногий, в одной рубахе, с растрепанными волосами.

– Ты спала хоть немного? – спросил он свою хозяйку, хлопотавшую у печи, разогревая суп. Бернат одел толстые шерстяные штаны и теплую зимнюю одежду. Понемногу помещение наполнялось теплом горящего очага.

Снаружи стояло мрачное и холодное утро. Бернат принес еще немного дров и постарался тщательно закрыть за собой дверь.

– Я не принес хороших новостей, – вздохнул Пейре Бернье, грея руки над своей дымящейся миской. – Во первых, в прошлом месяце умер добрый Мартин Франсе. Но возможно, в конце концов, это не такая уж печальная весть. Он достиг счастливого конца, получил его из рук доброго христианина Пейре из Акса, и там, где он сейчас, ему намного лучше, чем нам. Не говоря уж о том, что теперь он вновь встретил свою жену Монтоливу. Вы знаете, как он был безутешен после ее утраты. Это был очень преданный Церкви верующий и верный друг…

– А ты сам, как твои дела? – вмешался Бернат. – И твоя жена Сердана, она в безопасном месте?

– Став беглецом из–за ереси и избежав Мура, я словно оставил позади себя всех чертей! – сказал добрый проводник и рассмеялся. – Конечно же, теперь меня каждая собака знает, но я продолжаю служить Церкви с еще большим рвением, если это только возможно! Главная проблема состоит в том, что и в Лаурагэ и в Тулузэ я слишком хорошо известен. Добрые люди иногда говорят, что Господь убережет нас. Но я в этом не уверен. Ну хорошо, будь что будет, и ладно. Сейчас Сердана прячется в Верльяке на Теску у Берната де Клайрака, одного из братьев Кастелляны Дюран. Я регулярно наведываю ее. Вообще–то, мы теряем надежную деревню Верден – Лаурагэ, теряем одну семью за другой. Если б у нас хоть было время отдышаться… Атмосфера там не очень хорошая, особенно после того, как почти все несчастные жители этой деревни в прошлом году были арестованы и уже выслушали свои приговоры, а некоторые, признанные более виновными, чем остальные, остались в застенках Мура в Каркассоне. И среди них бедная мать Гийома Фалькета, ткачиха, все мои братья и все мои кузены. Меня арестовали в одно время с ними, но я воспользовался случаем и сумел сбежать. А вы знаете, как именно это произошло? Я вам никогда не рассказывал? – Он немного помолчал, а потом неожиданно рассмеялся. – Я заставил инквизитора поверить, что буду с ним сотрудничать. Я понарассказывал ему всяких небылиц и предложил привести служителей порядка прямо к еретическому гнезду на склонах Монтань Нуар. Он мне поверил. Я отправился туда вместе с пятью солдатами. А потом я попросил их развязать меня, чтобы, когда я подойду ко входу в каммас, где якобы прячутся еретики, никто ничего не заподозрил. Эти охломоны так и сделали. Как вы верно подумали, я тут же исчез в лесной чаще и пошел по направлению к Саиссак. Я знаю в этих местах каждый камушек. Конечно же, каммас оказался пустым. Что же до них, бравых солдат королевского сенешаля, то они долго и безуспешно искали меня по всей округе и по всем ущельям. Бьюсь об заклад, они нескоро нашли обратную дорогу!

– Гийом Фалькет нам кое–что об этом порассказал, так, в нескольких словах, – сказал Бернат, просветлев лицом. – Но конечно же, услышав об этом из твоих уст, мы получили намного большее наслаждение!

– Но это не мешает мне, – продолжал Пейре Бернье, опять приняв мрачный вид, – думать о том, как бы забрать Сердану из Верльяка и перевести ее в другое место. Неосторожно оставаться слишком долго в одном и том же убежище, особенно там, где меня или мою жену легко могут узнать. Вам хорошо, в этих местах не знают ни ваших лиц, ни ваших имен. Лично я не слыхал никаких разговоров о братьях Видаль, пришедших из Разес или из Фенуиллидес. Возможно, этой зимой у меня сложилось нехорошее впечатление о людях. Времена меняются, а друзья…

– Ну хорошо, а другие какие плохие новости? – спросил Бернат.

Гильельма, которая в это время готовила еду у очага – для верующих и, в особом котелке, для живших на солье доброго христианина и послушника, согласно с их правилами постов – обернулась к обоим мужчинам с озабоченным видом.

– В Тулузе назначили нового инквизитора, – сказал Пейре Бернье. – Слухи о нем опередили его прибытие. Это ревнитель порядка, очень близкий к папе. Доминиканец из Лимузен, теолог и юрист. Его называют Бернард Ги.

– Один инквизитор, или другой, какая разница? – прервал его Бернат. – Инквизиция останется Инквизицией, а Римская Церковь – Церковью, которая сдирает шкуру…

– Ну, просто у некоторых людей лучше, чем у других получается делать зло, – заметил Пейре с определенной долей иронии. – Вряд ли папа пришлет сюда человека кроткого, как голубь. Он действует профессионально и, я думаю, очень ответственно относится к своему занятию. Я не сомневаюсь, что скоро мы все ощутим разницу. Этот Монсеньор Бернард Ги уже изучил в Тулузе реестры показаний, составленные его предшественниками, с таким же рвением и дотошностью, как и его каркассонский коллега Монсеньор Жоффре д’Абли. И он тоже стал ловить рыбку в этой мутной воде, поднимать и вытаскивать наружу все эти мерзкие обвинения. Так вот я опасаюсь, что всем нашим друзьям от Лаурагэ до Кверси вскоре придется несладко. Да и сам я очень озабочен безопасностью Серданы, потому что ее кроме всего прочего, могут обвинить еще и в том, что она была компаньонкой доброй женщины Жаметты. Да и вообще, разве можно быть хоть в чем–то уверенным, пока Церковь волков имеет власть сдирать шкуру?

Двери маленькой комнаты на солье приоткрылись. Вышел Гийом Белибаст со слегка припухшими от недосыпания глазами, кивнул всем головой, улыбнулся своему брату Бернату, потом Гильельме, и попросил завтрак для доброго человека. Гильельма, стараясь держаться прямо, поднялась по лестнице, держа в руках маленькую уль. Бернат следовал за ней с хлебом и двумя мисками. Пейре Бернье замыкал шествие, ступая своей тяжелой походкой.

Добрый христианин Пейре Санс приветствовал их маленькую процессию наверху. Гильельма поспешила поставить свою ношу на пол, она поклонилась ему до земли, всем сердцем прося благословения Божьего и этого доброго человека, она держала голову склоненной все то время, пока он простирал над ней руку, благословляя ее. Когда она подняла глаза, то сердце ее сжалось от уважения и любви, как это случалось всякий раз в присутствии добрых людей.

Немного погодя, после того, как она подала на стол еду для доброго человека и послушника, то смотрела, как Пейре де ла Гарде благословлял хлеб, перекинув через плечо салфетку, а потом Бернат разрезал этот хлеб своим ножом. Пейре де ла Гарде с очень ласковой, дружеской улыбкой протянул ей первый кусок. Она взяла этот кусок хлеба через фартук, остерегаясь задеть голой рукой руку доброго человека. Умиротворенно, чувствуя плечом близость Берната, она поднесла к губам кусочек благословленного хлеба и отщипнула от него несколько крошек. Она подумала, что, наверное, апостолы Христовы и вправду были такими, как этот добрый христианин Пейре Санс, поднимающийся к небу без колебаний, несмотря на непроходимые горы и головокружительные пропасти. Ей пришла в голову мысль сохранить кусок хлеба, который он ей дал, как редкую драгоценность. Она уверена, что этот хлеб, благословленный Пейре де ла Гарде, будет защищать их, ее и Берната, на дорогах этого мира и от его ловушек.

Добрый человек Пейре Санс ел не спеша, часто окидывая присутствующих при этом верующих проникновенным и добродушным взглядом. Высокого роста, худощавый, мужчина в самом расцвете сил, с приятным лицом, высоким лбом, длинным прямым носом, решительным подбородком, короткой русой бородкой. Его лицо, обрамленное длинными, волнистыми каштановыми волосами, падающими на плечи, удивительно напоминало образ древнего апостола, как их изображают статуи в церквях. Гильельма повернулась к Бернату, и внезапно встретилась взглядом с Пейре Бернье и Гийомом Белибастом, в глазах которых отражались те же чувства. Она попыталась скрыть улыбку. Такую силу, доброту и решительность излучают суровые черты Пейре де ла Гарде, что каждый верующий, просто глядя на него, словно заражается его надеждами и мужеством.

Вечером, когда спустились сумерки, добрый человек, в сопровождении Пейре Бернье, ушел в Сен – Сюльпис вместе с послушником Гийомом Белибастом, чтобы навестить старую Гильельму Райне, которой было уделено утешение, и остаться с ней вплоть до ее смерти.

Гильельма беседовала с Бернатом, сидя рядом с ним на лавке, возле очага, и держа его руку в своей.

– Бернат, – спросила она его, – знаешь ли ты молитву, которая начинается: «Отче святый, Боже правый добрых духом…?

– Конечно, да, – ответил он. – Мой бедный отец научил ей нас однажды еще в нашем доме, в Кубьер. – Потом он умолк, и только сверлил Гильельму мрачным, бешеным взглядом. Как она хорошо знала этот его взгляд! А потом добавил слегка хриплым голосом. – Отец говорил, что эту молитву нужно говорить только в очень опасных и отчаянных ситуациях. Для того, чтобы уберечь себя от еще большей опасности. Как ты думаешь, произносил он эту молитву, когда в двери ломились солдаты Инквизиции и врывались в дом, чтобы арестовать его и моих братьев?

Через несколько дней, когда Пейре де ла Гарде и Пейре Бернье ушли своей дорогой, вернулся из Тулузы добрый человек Фелип де Кустаусса со своим проводником Гийомом Фалькетом. Фелип заявил, что вновь поселится в комнатке на солье, и поживет там пару недель, обучая Гийома Белибаста. А вот Гийом Фалькет ушел почти сразу же.

– Я снова ухожу в Ломбардию! – весело сказал он. – Это будет уже четвертое мое путешествие. На этот раз я буду сопровождать сразу троих добрых людей… Я только переживаю, увижусь ли еще раз с моей бедной Астругой. Но я хотя бы знаю, что в случае нужды она всегда сможет положиться на добрых верующих.

– Наш друг Гийом должен служить проводником для двух наших юных братьев, – уточнил Фелип. – Добрых христиан Понса из Акса и Понса из Авиньонет, нарушивших правила евангельской жизни. Теперь они должны пройти покаяние перед диаконом. Но диакон нашей Церкви, Бернат де Монтегут, или как все его называют, Мессер Бернат, сейчас находится в Ломбардии. Таким образом, они должны отбыть свое покаяние в Ломбардии, а возможно, и получить повторное крещение – это уже как диакон решит. Наш Старший, Пейре из Акса, обязал нашего брата Пейре Раймонда де Сен – Папуль сопровождать их, согласно с правилами святой Церкви. Я не знаю, когда именно они вернутся. Наш брат Амиель де Перль, с которым приключилась такая же неприятность, несмотря на то, что он не так уж молод, отсутствовал около полутора лет. Так что их покаяние может быть длительным. Но, несмотря на это, Церковь еще больше, чем когда–либо, нуждается в укреплении своих сил, во всех своих пастырях здесь, в этой несчастной стране…

Бернат, который все это время обтачивал о камень лезвие длинного инструмента, доверенного ему Думенком Дюраном, резко поднял голову и вперил свой черный, стальной взгляд сначала в Гийома Фалькета, а потом в Фелипа де Талайрака:

– Монсеньор Бернард Ги? – спросил он иронически.

– Новый инквизитор Тулузы, – подтвердил добрый человек и нахмурился. – Везде говорят, что нас ждут еще более ужасные преследования… Кажется, все священники получили указания провозглашать с амвона, что отряды доминиканцев заполонят все приходы, чтобы призывать жителей к покаянию и доносам. А возможно также, добровольные доносчики, так же, как и многочисленные профессиональные шпионы уже пущены по следам старых доносов и признаний. Наш Старший, добрый христианин Пейре из Акса, советует нам сохранять осторожность и мужество.