Текст книги "Нераскаявшаяся"

Автор книги: Анн Бренон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 31 страниц)

– Так вот почему Церковь Римская не перестает проповедовать эти ужасы! – воскликнул Бернат, преисполненным гнева голосом. – Во всех церквах, куда не бросишь взгляд, везде нарисованы огромные фрески на хорах или высечены скульптуры на порталах, колоннах или капителях: ужасы Страшного Суда и вечные адские муки, жуткие процессии проклятых, гонимые пиками и вилами демонов в адову пасть. Чтобы бедные люди не сомневались в существовании ада, чтобы им даже мысль не приходила в голову о помощи еретикам!

– Так оно и есть, Бернат. Дурное дерево не приносит ничего, кроме дурных плодов, а дурные плоды всегда будут произрастать на дурном дереве. Оружием мира сего и его князя являются насилие и смерть, а его проповедники несут ненависть и отчаяние. И потому мы, добрые христиане и добрые верующие Церкви Божьей, никогда не должны позволять себе впадать в отчаяние. Ибо мы, мы–то знаем, что истинный Бог, Отец Небесный, о котором говорил Господь Наш – это Бог прощения и любви. И всё, чего Он желает для нас – это избавить нас от зла. А всякое желание мести Ему чуждо. И Он, как всякий отец, любит все души, всех своих детей, всех падших ангелов, одетых в тела, обманутых и запуганных насилием зла. И мы знаем, что все будут спасены. Как Господь сможет смириться с потерей хоть одной–единственной души? Ведь мы, мы–то знаем, что Страшный Суд и вечные адские муки – не что иное, как обман Церкви мира сего, вдохновляемой злом и использующей этот обман для укрепления своей власти. Не существует иного ада, кроме видимого мира. И этот ад придет к своему концу. Когда настанет конец этого отягощенного злом мира, преходящего и иллюзорного, это воистину будет день, благословленный Богом, когда все до последней души освободятся от зла через святое крещение Иисуса Христа из рук добрых христиан, и достигнут Царствия…

– А что станется с этим миром, отец? – спросил Бернат.

– Он превратится в то, чем он есть на самом деле – в ад, пожираемый горячей серой и огнем, – мрачно сказал добрый человек. – А потом он вернется к своему небытию. Ибо зло не может создать ничего по–настоящему постоянного и стабильного, оно может создавать только эфемерное, иллюзорное, преходящее. Оно может только расставлять свои никчемные ловушки и обустраивать свой ад. Только один Бог и всё, созданное Им, будет существовать вечно.

– А души людей? – снова спросила Гильельма, сильнее прижимаясь от волнения к плечу Берната.

– Все души – это дети Божьи, Гильельма, все они созданы благими и равными между собой, и все будут спасены, – ответил добрый человек с огромной нежностью. – В Царствии, куда мы все в конце концов вернемся, всякая душа будет испытывать несказанную радость, и всякая душа с радостью будет любить другую, как любят своих отца, мать, братьев или своих детей.

– А души инквизиторов? – спросил Бернат грозным голосом.

Он положил руку на плечо Гильельме и нервно сжал его.

– Утишь свой гнев, Бернат, – ответил старый проповедник. – Я же сказал, что все души будут спасены. Даже души инквизиторов. Даже души убийц, мучителей и лжецов… – Он ласково улыбнулся. – Даже души Папы Римского и короля Франции! Сейчас, в данное время, все эти многочисленные папские проповедники просто слепы и глухи. Они остаются бродить во тьме, не понимая, что они просто игрушки князя мира сего, который является порождением зла и делает свои дела их руками. Возможно, настанет день, когда они увидят истину. День, когда истина Божья просветит их. Возможно, тогда они иначе взглянут на святое Писание. Возможно, они, наконец, прислушаются к слову доброго христианина. Но в любом случае, и для них настанет такое время, в этой жизни или в иной, но и они освободятся от зла и придут к своему спасению.

Старший улыбнулся своей печальной и язвительной улыбкой.

– Кто знает, друзья мои? Возможно, если Бог так захочет, этот несчастный Бернард Ги, увязший во зле, достигнет спасения еще прежде меня? Кто может поручиться, что завтра он не осознает ужаса того, к чему приложил руку, и не обратится, и не достигнет счастливого конца? Кто может поручиться, что я сам завтра не впаду в грех? Надеюсь, Бог охранит меня…

Он сделал паузу, передохнул и продолжал всё с той же глубокой печалью в глазах:

– Известно ли ему, инквизитору, что покойные, трупы которых он приговаривает к эксгумации и сожжению, при жизни не чувствовали ни малейшего страха от мысли, что с их мертвыми телами могут поступить таким образом? Ведь добрые христиане и их добрые верующие прекрасно знают, в отличие от верных Римской Церкви, что по–настоящему, ни им, ни Богу, их телесные оболочки будут не нужны. Что эти оболочки – всего лишь сброшенные ими ветхие плащи плоти, уже ни к чему не пригодные и преходящие, как и все, созданное злом. И что не в этих тленных, гниющих останках предстанут они перед лицом Бога, но в истинных телах, исполненных божественного света, вступят их души в Царствие. Нам ведь прекрасно известно, что инквизитор образован и неглуп, и что он устраивает все эти кошмарные сцены, чтобы запугать толпу и отвадить людей от того, чтобы они прислушивались к нашему слову.

И тогда юный Санс Меркадье, который до того не проронил ни единого слова, выбежал на середину комнаты, упал на колени перед Старшим, низко склонил перед ним свою пылающую рыжую шевелюру.

– Добрый христианин, я тоже желаю следовать дорогой справедливости и правды. Я желаю быть просвещенным Церковью и хочу стать добрым христианином. Я умоляю Вас, примите меня своим учеником и послушником.

ГЛАВА 43
ФЕРГЮС
НАЧАЛО АПРЕЛЯ 1308 ГОДА

Бона Думенк, вдова Гийома Думенка из Сен – Жан л’Эрм… Далее, принимала у себя Гильельму Маури и помогала ей, хотя о той было известно, что она верующая еретиков, и дала ей одежду своего сына, чтобы означенная Гильельма могла переодеться в нее и пойти в Сабартес…

Бернард Ги. Обвинение Боны Думенк, осужденной на Мур (Пасха 1310 года).

В Фергюс пришла весна. Еще хрупкая, несмелая, перемежаемая дождями со снегом, но уже несущая тот бледный свет, что так зачаровывал Гильельму. Старший, Пейре Отье, который на то время скрывался вместе с Сансом Меркадье в безопасном убежище в доме своей старой подруги Бланши Гвиберт, прислал в Рабастен юного Пейре, внука Бланши, чтобы известить Берната, что Старший нуждается в его помощи. Бернат немедленно отправился в Фергюс. Гильельма попросилась идти с ним. Она повесила на пояс ключ от маленького домика, поскольку не видела абсолютно никаких причин оставаться там одной. Кроме того, после внезапного ухода Санса Меркадье, подмастерья ткача из Сен – Сюльпис, сам ткач, верующий только на словах, стал подозрительным и враждебным. Когда Гильельма приносила ему очередные мотки вычесанной шерсти, чтобы ткать, он бросал на нее тяжелые, злые взгляды. Один раз она даже услышала в свой адрес слово «еретичка». Поскольку жизнь стала такой неопределенной и небезопасной, как мартовская погода, когда солнечный свет то и дело соперничает с бурями и шквалами, не лучше ли отдаться на волю дующих на все четыре стороны света изменчивых ветров и пуститься в путь?

Но больше всего ей не хотелось разлучаться с Бернатом. Что бы ни случилось, но у Несчастья не хватит сил нанести смертельный удар, пока они вместе. И Гильельма знала, что и Бернатом владеет то же желание, что и он испытывает те же чувства. Им не надо было даже говорить об этом. Но иногда молодой человек спохватывался, что ему необходимо защищать ее, потому как она всё–таки женщина. Он заявлял, что жизнь, полную опасностей, следует вести ему одному, преисполняясь той хорошо знакомой Гильельме древней мужской гордостью, которую она встречала у многих мужчин, в Монтайю или в Рабастен. Но ведь они вместе обещали служить Церкви. Они обещали жить вместе, несмотря на все ужасы и опасности. А если опасность угрожает Церкви, то это вовсе не повод оставлять ее, Гильельму, в стороне, совсем наоборот. Гильельма смотрела на Берната. Она знала, что ей придется заговорить об этом первой, потому что он не проявит инициативы. Но она была уверена, что он не найдется, чем по–настоящему ей возразить.

Все обитатели Фергюс были во дворе, на южной его стороне, усевшись на лавках и тюках соломы и греясь в ласковых лучах весеннего солнца, освещающего белую утоптанную землю у входа в дом. Старый проповедник тоже грел на солнышке свои затекшие конечности. Пейре Гвиберт стоял на страже на вершине холма, а его отец, Виталь – у излучины реки. Но кто чужой появился бы здесь? Только стаи малиновок вились вокруг них в бледном, прозрачном весеннем воздухе. Возле Мессера Пейре Отье, одетого в теплый синий камзол, сидел его послушник Санс Меркадье и смотрел на него с обожанием. Госпожа дома, Бланша Гвиберт, сидя, по своему обычаю, очень прямо, приветливо кивнула прибывшим. Рядом с ней на каменной лавке сидела ее старшая дочь, Бона Дyменк, выглядевшая бледной в траурных одеждах. Она была очень удивлена начавшимся разговором. Двое прибывших утром путников стояли перед Старшим. Бернат повернулся к Гильельме. Он пытался утешить ее взглядом своих черных глаз. Он чувствовал, что она собирается заговорить. И уже знал, что она хочет сказать.

– Я тоже желаю идти в Сабартес…

Бернат сделал жест, долженствующий свидетельствовать о том, что он считает подобное путешествие слишком опасным для нее. Мессер Пейре Отье улыбался и не говорил ничего. Ободренная, она стала убеждать, выдвигая свои аргументы.

– Вы, конечно же, хорошо понимаете, что я не хочу расставаться с Бернатом. Кроме того, я буду очень рада возможности повидаться с моим отцом, матерью и братьями. Но я считаю также, что мое присутствие действительно принесет пользу. Вдвоём мы будем лучше подготовлены к опасностям, и я так же точно могу сопротивляться усталости, как и юноша. А еще, я лучше, чем Бернат, знаю местность, дороги, деревни и людей. Я знаю, в какие двери можно стучаться…

Бернат ласково улыбнулся:

– Гильельма, мне уже доводилось бывать в Сабартес и ходить всеми этими путями с твоими братьями, Пейре или Гийомом. Я уверен, что они показали мне такие дороги, которых и ты не знаешь! – Потом он снова поднял на нее свой дикий взгляд, сосредоточенно наморщив лоб. – Пойми, я знаю, что говорю, и я никогда бы не позволил, чтобы ты осталась одна. В твоих словах есть здравый смысл. Вдвоем, конечно, легче избежать опасностей. Но мне кажется, что для данной миссии твоё предложение неприемлeмо. Если Мессер Пейре Отье попросил меня о помощи, так это потому, что Пейре Бернье сейчас ушел в Борн, а потом идет в Монклер, что в Кверси. А освобождения Гийома Фалькета мы вряд ли дождемся. Никто другой из наших друзей не может меня сопровождать, потому что никто из них хорошо не знает Сабартес. Но есть одна серьезная проблема. Как ты думаешь, Гильельма, разве в Сабартес, в земле д’Айю и в земле д’Ольме никто не помнит ни твоего лица, ни твоего имени? Да чью бы дверь мы бы не открыли, как нас тут же распознают. Да это же Гильельма Маури, из Монтайю, что сбежала из–за ереси и бросила в Ларок д’Ольме своего законного супруга…

Гильельма опустила голову. Но потом сразу же подняла ее, и новый проблеск надежды зажегся в ее глазах.

– А если я пойду, переодевшись в мужскую одежду, и буду вести себя, как мужчина? Если я так переоденусь, никто меня не узнает, никто из тех, кому я сама не откроюсь.

Выход нашла Бона Дyменк. Идею Гильельмы сочли хорошей и достойной; и первыми признали это ее муж, Бернат, и Старший, Пейре Отье. Одна Бланша Гвиберт протестовала и заявляла, что негоже молодой женщине ходить в тесно облегающих ноги мужских штанах. Но Бернат, не вдаваясь в лишние споры насчет этого последнего пункта, просто отметил, что у него нет никакой запасной одежды в достаточно хорошем состоянии, чтобы она выдержала путешествие, и к тому же, вся его одежда слишком велика и широка для хрупкой и маленькой Гильельмы.

– Сдается мне, Гильельма, – сказала тогда ласково Бона, – что ты разве что чуть–чуть меньше ростом, чем мой четырнадцатилетний сын Пейре…

Гильельма радостно бросилась на шею своей подруге.

Юного Пейре Думенка, который вместе со своим кузеном Пейре Гвибертом охранял холм, возвышающийся над Фергюс, позвали, чтобы тот встал рядом с молодой женщиной, плечом к плечу, и померился с ней. Всех очень захватила эта авантюра. Наконец, примерка удовлетворила Бону, и она, смеясь над тем, как ее сын всё краснел и конфузился, увела возбужденную Гильельму в дом, чтобы помочь ей уложить вещи для путешествия. Хотя Бона и смеялась, но ее опухшие глаза свидетельствовали о том, что еще недавно она много плакала. Ее старый муж умер в прошлом месяце. Она готовилась к этому на протяжении долгих недель. Хорошо, что этот храбрый человек смог достичь счастливого конца и получить его из рук сына Мессера Пейре Отье, Жаума из Акса, который в это время прятался в Фергюс, собираясь потом идти в Лаурагэ. Но скорбь благородной дамы всё еще не утихла.

У юного Пейре был костюм на смену. Правда, он был довольно поношеным, и мальчик не очень им дорожил. Его красивая, плотная и блестящая ткань глубокого зеленого цвета, была потертой на локтях и по краям. В то же время, капюшон был просторным и удобным, а воротник, сделанный из хорошей кожи, твердым. Гильельма была в восторге. Она никогда в жизни не носила одежд, выкрашенных в зеленый цвет. Внезапно она вспомнила яркие, разноцветные платья кастелянки из Монтайю, Беатрис де Планисоль, и подавила ухмылку. В отличие от нее, она вовсе не собиралась украшать себя и выставлять напоказ свою женственность, а наоборот, скрыть ее под грубой тканью мужской одежды. Бона тем временем вытащила из сундука красивую льняную рубаху, пару не очень стоптаных туфлей и, наконец, теплые штаны из крашеной шерсти. Когда она посмотрела на Гильельму, то не могла удержаться от вопроса:

– Говорят, что ты очень спешишь покинуть нас, Гильельма. А ведь и вправду, что ты собираешься делать в Сабартес?

– Насколько я понимаю, Бона, мы должны сообщить новости тамошним людям и вернуться с известиями о них. Старший очень озабочен судьбой своего брата, доброго человека Гийома из Акса, а также Андрю де Праде и юного Раймонда де Кустаусса. Он хочет знать, в безопасности ли они, и как дела у Церкви в графстве Фуа. Говорят, что инквизиторы Тулузы и Каркассона вместе начали широкомасштабные согласованные операции. И что граф Гастон де Фуа, уж не знаем, по какой причине, не является больше для нас защитой от злодеяний Рима. Первой их мишенью будет Сабартес, а потом Тулузэ… Что до остальных местностей, то и им недолго ждать своей очереди.

На следующее утро, еще не занялся день, двое молодых людей уже готовились выступить в путь. Мессер Пейре Отье снабдил их надежными адресами, сообщил им имена и пароли. Они должны были обогнуть Тулузу, пройти через Лантарес, Орин и Тарабель, потом свернуть к югу, на Гардуш и Саверден, и достичь графства Фуа. В городке Саверден они могут найти пристанище в доме нотариуса Гийома Хуго, племянника Старшего, сына его сестры Азалаис. В этом добром доме им укажут, какая из дорог на Фуа и Тараскон безопасна, и как лучше пройти по холмам в горы.

Гильельма как можно туже стянула повязку, поддерживающую грудь, чтобы попытаться скрыть свои женственные округлости. Она поморщилась. Слишком тесно. Она так даже дышать не сможет! Она размотала и сняла повязку, надела короткую рубаху прямо на голое тело, затянула ее на талии, слегка понервничала, запутавшись в шнуровке штанов, и, наконец, надела красивый зеленый камзол. Он был достаточно широким и плотным, чтобы скрыть ее стройную фигуру в своих складках и создать впечатление широких плеч. Видать, некоторые мальчики тоже так делают. Бернат смотрел на нее, лукаво прищурившись, и улыбался.

– Ты никогда не станешь похожа на мальчика, – сказал он. – Теперь ты выглядишь еще красивее, но всё равно – как прекрасная девушка.

Он подошел, очень ласково засунул руку ей под рубаху и вытащил сарацинское украшение, затанцевавшее на длинном кожаном шнурке.

– Оно принесло нам счастье, и скоро, если Бог так захочет, мы скажем об этом Пейре…

Теперь Гильельме осталось только уложить волосы в косу, которую она то сплетала, то расплетала. Потом она по самые глаза накинула капюшон. Капюшон путешественника. Не часто ей придется его снимать! Бернат помог ей высоко поднять воротник мужского камзола и затянуть пояс на талии. Затем он глянул на ее ноги.

– Эта обувь долго не протянет. Но ничего, по дороге мы купим тебе новую.

На поясе у Гильельмы, в кожаном чехле, висел маленький пармский ножик, который подарил ей Старший. Последний из тех, что остался у него из партии товара, который они с братом когда–то принесли из Италии. За поясом у Берната, вместе с огнивом и пастушеским ножом, с которым он никогда не расставался, висел небольшой кошель. Его тоже вручил им Старший, чтобы они могли тратить деньги на свои нужды в дороге. Потом оба завернулись в плащи, перекинув их края через плечо, и поспешили покинуть гостеприимный Фергюс. Не стоило мешкать, если они действительно хотели двинуться в путь.

На вершине холма они остановились и посмотрели на юг, где на горизонте в голубизне утреннего света вырисовывалась полупрозрачная линия Пиренеев.

ГЛАВА 44
САБАРТЕС, АПРЕЛЬ 1308 ГОДА
САВЕРДЕН, ТАРАСКОН, АКС

Пейре Маури… спросил меня, правда ли, что я сын Себелии Бэйль. Я ответил ему, что да, правда, и тогда он сказал мне: «Ты – сын самой честной и достойной женщины», и добавил также, что он хотел бы быть там, где находится душа моей матери, потому что она была лучшей из женщин, и так тверда в вере, как никто другой.

Показания Арнота Сикре из Акса перед инквизитором Жаком Фурнье (1321 год).

В одежде мальчика, практичной и более удобной, Гильельма чувствовала себя, как на крыльях. Так ходить намного лучше, говорила она, потому что ноги не путаются в юбках. Их путешествие было веселым. Это удивительное ощущение свободы, когда ничто не сковывало ноги, наполняло Гильельму радостным восхищением. Ей хотелось, чтобы путь этот никогда не кончался. Горы, мир ее детства, становились все ближе. Это была ее страна, и туда она вела Берната. Возможно, Несчастье и сможет нанести по ним удар, но это будет потом. А сейчас жизнь казалась ей бесконечной, трепетной, как новорожденная весна… и, казалось ей, конец может оказаться не таким уж плохим.

Они старались, где только можно, избегать бургад и больших дорог, опасаясь ненужных встреч, особенно со стражей, городской охраной или дозорными. Что, если им покажется подозрительным, как низко Гильельма опускает свой капюшон, дабы скрыть волосы? Бернату были хорошо известны все дороги до самого Лантарес. А потом добрые верующие указывали им путь. Они разувались и закатывали штаны до колен, чтобы переходить вброд реки. Иногда она брызгала на него водой и разражалась хохотом.

– Смейся громче, Гильельма, – говаривал ей на это Бернат. – Мой младший брат не должен смеяться, как девчонка!

Гильельма все лучше узнавала Берната и понимала: вот истинный друг, данный ей для утехи ее души, чтобы они вместе достигли врат Царствия. Таким он стоял перед нею, бывало, в свете утра, худощавый и смуглый, с резкими чертами лица и горящим взглядом. И он всегда хохотал от души, когда Гильельма пыталась подражать его широкому шагу.

Капюшон Гильельмы постепенно становился их главной проблемой. Вечно скрытое лицо было самым слабым местом ее маскарада. Юноша, которого она изображала, должен был быть свободен в движениях, ходить с непокрытой головой, а не скрывать волосы от любопытных взглядов. Поэтому, как только они попали в Саверден, в дом нотариуса Гийома Уго, то сразу же приняли решение и осуществили его. С помощью хорошо отточенных ножниц для стрижки густой овечьей шерсти хозяйка дома, дама Аструга, сама остригла длинные волосы Гильельмы, а потом красиво подровняла их, чтобы они падали на ее хрупкие плечи, открывая тонкую шею. Бернат с напряженным лицом следил за каждым жестом дамы Аструги, молча оплакивая такую потерю. Какое–то время он оставался недвижим, но потом его лицо просветлело:

– А ты похожа теперь на своего младшего брата Жоана! – воскликнул он.

Супружеская пара нотариусов смотрела на результат и качала головами. Теперь подпольные путешественники выглядели совсем как двое товарищей – первый, мужчина с довольно длинными волосами, завязанными в узел по пастушескому обычаю. А второй – который раньше был женщиной – стал его младшим братом Гийомом, очаровательным отроком с безусым еще лицом и детским голосом, острым птичьим профилем и решительным взглядом, бесстрашно глядящим на мир.

– Очень хорошо, – сказала дама Аструга, – теперь, Гильельма, вас никто не разоблачит. Вы прекрасно сойдете за юного мальчика. Но еще более удивительно то, что между Вами и Вашим мужем и в самом деле существует некоторое сходство. Вы оба в чем–то выглядите как настоящие братья…

Племянник Мессера Пейре Отье стоял, покусывая губу, и улыбался, глядя на обоих молодых людей. Сколько их, таких, он сам, Мэтр Гийом Уго, видел в своем благородном доме, скольких принимал, кормил, разведывал для них обстановку, указывал безопасные дороги – тайным посланцам, беженцам и путешественникам, подпольным агентам и добрым людям, приходящим ночью. Прежде всего, конечно же, он помогал своим дядьям, господам Пейре и Гийому из Акса, и своему кузену Жауму. А также и другим своим кузенам и кузинам, добрым верующим, которых он встречал и провожал на дорогах изгнания в Тулузэ или в Гасконь, Матьюде и Гильельме, дочерям доброго человека Пейре, которые возвращались в Ломбардию со своими мужьями и детьми. Он давал им лошадей и вьючных животных. Деньги и документы. И сегодня снова он кормит, принимает и провожает этих двоих. Эту пару добрых верующих, беглецов из–за ереси, которые вновь пытаются установить связь между Тулузэ и Сабартес, хотя он и видит, что дни Церкви сочтены. Он больше не верит в успех, он, нотариус и племянник нотариуса. Нет, сам он не может предать веру своей семьи. Но он больше ни на что не надеется.

– Клещи сжимаются, – сказал он, обращаясь к Бернату. – Лучше было бы, чтобы вы объяснили моему дяде, доброму христианину Пейре из Акса, если вам еще посчастливится увидеть его, что вся наша семья в Сабартес отныне стала объектом гонений. Буквально всех наших родственников вызвали на допросы: моего дядю Раймонда Отье, брата добрых людей, который остался в Аксе; моих кузенов, нотариусов из Тараскона, Жерота и Гийома де Роде, сыновей моей бедной тети Раймонды Отье; Бланшу, жену Гийома де Роде; а также обеих несчастных жен добрых людей – Азалаис, жену моего дяди Пейре, и Гайларду, жену моего дяди Гийома. Вся наша родня получила вызовы явиться в Фуа или Памье и поступить в распоряжение помощников инквизитора Каркассона. Как смогут они уберечься от допросов? Нас самих предупредил обо всем этом мой кузен Раймонд де Роде – он сам доминиканский монах в монастыре в Памье, но всегда помогает нам, чем может. Увы, ему самому не удалось отвертеться. Возможно, моим самым младшим кузенам еще и повезет бежать в Гасконь или Италию, но для него это уже слишком поздно. Кроме того, я не знаю, что с моим дядей, добрым человеком Гийомом Отье. Может, если вы будете в Ларнат, вам удастся поговорить с ним? Мне кажется, что скоро всем добрым верующим, одному за другим, придет вызов явиться перед помощниками Жоффре д’Абли…

Бернат нахмурился и помрачнел. Ужасная реальность, о которой он не знал, пребывая в безопасном убежище в Фергюс, и путешествуя все эти дни с Гильельмой, потрясла его.

– Мессер Пейре Отье очень обеспокоен последствиями крупной операции, совместно предпринятой обоими инквизиторами в этой земле, – сказал он. – Бернард Ги начал серьезно прочесывать Тулузэ, закончив свои расследования в Лаурагэ, скоординированные с его коллегой из Каркассона. Значит, здесь, в Сабартес, граф де Фуа больше не хочет нас защищать?

– Увы, друг мой, – печально ответил нотариус. – Времена графа Роже – Берната давно миновали. Нынешний граф Гастон очень заботится о благоволении курии Римской, поскольку хочет добиться наследства, претендуя на Беарн, и выиграть спор по этому поводу с графом Арманьяком. Он начал переговоры с папой и всячески будет искать его расположения и поддержки. Он не будет реагировать ни на какие действия, предпринимаемые против нас. Что мы теперь значим для него, графа? Что для него теперь значит даже то, что большая часть его знати в Сабартес придерживается нашей доброй веры? Я уверен, что Инквизиция уже просочилась в графский замок и дергает там за ниточки…

– Значит, теперь Несчастье ринется на наши бедные хижины! – воскликнула Гильельма.

В Тараскон на Арьеже они попали ночью и постучались в двери Арнота Пикьера. Он сразу же понял, кто они такие. Хозяин быстро впустил их с озабоченным видом. Его домом управляла молодая жена, смешливая блондинка, которая сразу же оценила, что Бернат выглядит несравнимо моложе и соблазнительнее ее старого мужа, и стала бросать на него красноречивые взгляды. Однако, в этой маленькой темной фоганье, где слышался неумолчный и постоянный шум реки, атмосфера вовсе не располагала к веселью. Арнот вздыхал. Бернат, видевшийся с ним два года назад, был удивлен.

– Раймонда – моя новая жена, – объяснил старый ремесленник. – Моя бедная Матьюда, которую ты знал, достигла счастливого конца в прошлом году, получив его из рук Мессера Гийома Отье. Раймонда также добрая верующая: она из семьи Марти, тех, что из Юнака. Сестра юного доброго человека Арнота Марти, который, как я знаю, находится сейчас в Лаурагэ. А что это за милый юноша с тобой?

Гильельма опустила свой капюшон, представ перед взглядами присутствующих со своим личиком андрогина, и равнодушно взирая на красавицу Раймонду.

– Это моя жена Гильельма, – просто сказал Бернат. – Она тоже добрая верующая, из семьи добрых верующих…

– Ну, конечно же! – воскликнул Арнот Пикьер, – Это же Гильельма, дочь Эн Маури из Монтайю. Так, значит, это с тобой она сбежала?

Они не смогли провести ночь в доме у ремесленника. Было видно, что Арнот Пикьер очень боится. Он отвел обоих путешественников в овин, возле которого начиналась безопасная дорога на Викдессос, недалеко от городских ворот.

– Сможем ли мы выйти? – спросил Бернат. – Не наткнемся ли мы на стражу у входа, или она совершает обход замка?

– Я покажу вам тайный ход, – сказал Арнот Пикьер. – Между двумя охраняемыми башнями. Графский кастелян, Мэтр Арнот Сикре, очень гневается на добрых верующих. У него личные счеты с нашей Церковью, и он повсюду заявляет, что Церковь отняла у него жену, На Себелию. Но стражники нашего города, каждый по своим личным причинам, предпочитают закрывать на все глаза, если, само собой, их сержанта нет поблизости… Но в любом случае, завтра вы не сможете пройти ни через Ларнат, ни через Миглос, ни через Буан. Возможно, сейчас на дорогах посты стражи, а это очень опасно для вас. Кроме того, никто не отважится ни принять, ни приютить вас. Владелец этих мест Фелип де Ларнат, его мать, и вся семья Изаура получили вызовы к помощникам инквизитора Жоффре д’Абли. Они этими днями должны явиться в Фуа. Говорят, что эти помощники приедут с вооруженным эскортом, чтобы привести тех, кто не явится сам…

– Завтра, – чуть позже сказал Бернат, лежа рядом с Гильельмой на соломе в маленьком овине под двумя плащами и ероша пальцами густые, коротко стриженые волосы молодой женщины, – завтра мы пойдем прямой дорогой в Акс, не заходя в Ларнат… Добрая Себелия Бэйль, вне всякого сомнения, не побоится ни принять нас, ни сообщить нам всю нужную информацию. У нее одной больше мужества, чем у всех верующих мужчин Тараскона!

И когда молодые люди, наконец, уснули, пара сов, испуганных звуками, доносившимися из овина, снова принялась за свою прерванную любовную песнь.

Идя по дороге карнизов, огибающей массив Таб, глядя с высоты на долину Арьежа, Бернат и Гильельма прекрасно видели с высоты охранные посты графа де Фуа, пещерные укрепления Буана, мосты и броды через реку. Приближаться к деревням или проходить через них было слишком рискованно. В это время, когда всюду таилась Инквизиция, царило повсеместное подозрение к чужим, пришельцам. Именно в такой ситуации им очень пригодилась помошь Гильельмы. Она знала, какими лугами и полями, какими тайными тропками обойти сомнительные дома и выйти к более благородным соседям. Однажды, возле Сенконака, они внезапно столкнулись на дороге лоб в лоб с двумя мужчинами с вилами, и вынуждены были поздороваться с ними. Гильельма окликнула их с таким характерным для Монтайю акцентом, что те пошли своей дорогой, даже не глянув на двух прохожих, и пробурчав себе в бороду «Добрый день». К середине дня оба путешественника вынуждены были еще более удлинить себе дорогу и пойти через Аксиат, чтобы обогнуть внушительную крепость Лордат, где находился укрепленный гарнизон графа де Фуа.

Утро застало их в гроте на скале де Квие проблесками удивительного весеннего света, хотя стоял еще довольно ощутимый холод. Охряные громады массива Таб все еще оставались в тени, но вершины уже таяли в весенней голубизне. Среди голосов птиц, приветствовавших это раннее утро своим пением, Гильельма распознала трель соловья. Далеко, почти на горизонте, виднелись дымки деревень на карнизах. А потом свет стал потихоньку рассеивать молочно–белый туман в глубине долины.

– Как этот мир может казаться таким ласковым, таким невинным, а таить в себе столько угроз? – громко удивилась Гильельма, останавливаясь перед усыпанным цветами кустом боярышника. Не ответив, ее друг и возлюбленный откинул со лба черные пряди волос, упавшие ему на глаза, снял с плеча флягу с водой, протянул ей. И пока она пила, он стал быстро говорить:

– Не переживай, мы же знаем, что нет ничего истинного, кроме иного мира, Гильельма. Просто иногда мы и здесь можем увидеть сходство с настоящим…

Она улыбнулась, протянула руку к Бернату и отдала ему флягу.

Чтобы добраться от Тараскона до Кассу по горам, им понадобился длинный день пути, утомительный и еще более изнурительный из–за разницы высот, но Гильельма воспринимала это путешествие, как настоящее возвращение домой. Особенно когда постепенно перед ней возникали в голубой короне снегов знакомые очертания вершин Андорры и дю Паллар, все выше поднимаясь над склонами, хранившими свой красноватый свет даже в самые морозные зимы. Ночью, краем леса, они пришли в Кассу, и там заночевали у одной старухи, родственницы Маури, которая приняла их с тайной радостью и, зная, чем рискует, даже не задавала им лишних вопросов. После полудня на следующий день они осторожно поднялись на Тиньяк, чтобы избежать дороги через ущелье Мармар, куда прибыло подкрепление солдат из гарнизона Акса. Когда они одолели перевал Шиуля, прозрачное солнце уже золотило верхушки гор до самого горизонта, освещая и Зуб Орлю, указующий на Доннезан, и гору Валиер, доминировавшую над далеким Кузеран, и громаду массива Таб за их спинами.