Текст книги "Чемпионат (СИ)"
Автор книги: Андрей Ваон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
Осень в тот год долго баловала столицу сухой и ясной погодой, но, в конце концов, пронзительно синее небо нахмурилось тучами, стало серо, сыро и мрачно. Порывистый ветер обрывал некрасивые уже листья с мокрых деревьев, а дождь прилеплял их к тротуарам и мостовым.
Ехать было близко, на бывший стадион «Торпедо» – Юра и задремать не успел. Вообще, игра предстояла неприятная – сейчас куча «ар» будет угрожать, сбежится все московские «аулы» (уже давно Университет Экономики (что раньше был Плехановским) был пристанищем исключительно кавказских людей и их детишек). С неприятном чувством Юра вылез из автобуса, взял сумку и тут же к нему подбежали несколько смуглых ребят с неизменными бородками.
– Юрий Владимирович, уделите, пожалуйста, нам немного внимания, – акцент лишь подчёркивал неожиданную вежливость обращения.
Юра, несколько опешил, чем и воспользовались делегаты, под белы рученьки отведя его в одно из подтрибунных помещений. Там было битком набито важных дядек в дорогих костюмах. «Ну, может, бить и не будут, но ничего хорошего не жди», Бобров внутренне сжался, не ожидая ничего хорошего от такой «встречи в верхах». Выдвинулся, по всей видимости, главный босс:
– Юрий, меня зовут Гамзат Рафусаилович. И вот что мы хотим тебе предложить. Зачем тебе вот это студенческая лига с непонятными целями, разбитыми полями? Ты же знаешь, какая слава, какой почёт и деньги тебя ждут.
«Ну,начинается, а то что-то давно не было. Что у нас тут на очереди? Терек или Анжи?»
– Коль такое внимание ко мне уважаемых персон, то, наверное, все вы должны знать, что ни слава, ни почёт, ни профессиональный футбол меня не интересуют, а даже, скорее, наоборот, против всего этого я выступаю, – Юра понимал, что позволяет себе резковатый тон, но гнев начал его переполнять.
– Юрий, как же это ты так? Мы же по-хорошему. Мы предлагаем тебе условия. Ты будешь не только, как сыр в масле, ты будешь окружён почестями и благополучием. Давай, соглашайся.
– На что? – Бобров усмехнулся. – Поддержать кавказский футбол? – Он услышал возмущённый ропот и увидел, как некоторых особо горячих парней, придержали старшие.
– Какой ты дерзкий! Мы приглашаем тебя в команду «Великая дивизия», город Череповец. Тренировки будут в Москве. Давай, соглашайся. Любой бы тебе позавидовал.
– Нет, уж спасибо. И позвольте, мне уже надо идти, переодеваться, – он попробовал протиснуться к выходу, но наткнулся на крепкие тела ребят в кожаном.
– Ну, вот зачем такое упрямство. – Гамзат Рафусаилович покачал головой. – В общем, на этот случай у нас тоже заготовлен рычажок. – Юра похолодел. – Ты же любишь и почитаешь своих родителей? Ты же не хочешь им зла?
Юра кинулся к холёному кавказцу, но был схвачен всё теми же крепкими ребятами. Юрино лицо налилось кровью, он рвался и пихался, пытаясь добраться до самодовольного Гамзата.
– Что вы с ними сделали?! – просипел Бобров.
– Что же ты так волнуешься? Всё в порядке с ними. Пока…
– Убью! – Юра не помнил себя от гнева и волнения за родителей.
– Это уже совсем ты загнул, – Гамзат Рафусаилович отечески улыбался, снисходительно относясь к беснованиям «сынка». – Всего-то тебе нужно подписаться под контрактиком и все будут довольны.
– Отпустите, – Юрий успокоился, и глаза его горели ровным холодным огнём. «Ладно, ладно… сквитаемся позже». – Что за контракт?
Откуда-то вдруг появилась папка листов. Бобров стал читать. Оказалось, что гор-то никаких и нет. Собственно, они знали, что и бесплатно он готов играть сейчас, но для порядка была прописана и зарплата, и премиальные. Но, главное, он на целый год лишался права посещать Москву! То есть, слова этого нечистого на руку Гамзата про тренировки в Москве оказались не просто враньём, а перевёрнутой правдой. «Великая дивизия» играла в первой лиге. Лигу должны были упразднить со следующего сезона, формируя единую десятку команд, которая бы приняла участия в розыгрыше путёвок на Мировое Первенство. Вот «Великая дивизия» и рвалась всеми силами наверх, а для обеления своих различного рода деяний на этом поприще, нужна была светлая и непорочная звезда. Видимо, Бобров подошёл на эту роль, раз за него так взялись плотно. Никакие тренировки в Москве не проводились, и теперь Юра должен был теперь разрываться между городами.
После «мирных переговоров» он принялся названивать родителям (до этого у него был отобран телефон), и только удостоверившись, что у них всё в порядке побежал в раздевалку, надеясь отпроситься с игры. Мрачное настроение ватой путало ноги, а мысли уводило прочь от футбола.
Избежать игры не удалось, и он сумел отыграть матч. И, хотя был вял и несосредоточен, гол свой забил и ТУ выиграл. После матча он рванул домой. Была пятница, и мама где-то задерживалась, а вот отец как раз был дома. «Не хватает Леры» – подумалось Юре и он стал набирать её номер:
– Милая, привет… Да, да, выиграли… Да, забил…Послушай, нужно очень, чтобы ты приехала к нам. Прости, не могу за тобой заехать… Спасибо. Жду, – он перешёл в комнату родителей, где отец сидел за рабочим столом и что-то щёлкал в компьютере. – Пап, меня чурки подписали.
Отец повернулся на стуле:
– Давай как-то поподробнее. А то у меня масса предположений по этой фразе родилось, – он улыбнулся, поддерживая сына, почувствовав в нём серьёзные волнения.
– Схватили перед игрой, предложили контракт. Командочка из Череповца, но, как водится, кавказская. Завод же у Исмаилова теперь. Вот и завели себе игрушку. Причём, как я понял, с прицелом на тот самый Мировой Чемпионат. Предлагали денежек и условия. Я похихикал в ответ, что им очень не понравилось. А дальше их главный, такой холёный аксакал, обронил про вас с мамой. Я готов был убить его, так испугался за вас, – Юра, вновь переживая тот момент, раскраснелся и заблестел глазами. – Ну, и понятное дело, подписал это кабальный контракт. Теперь всё – прощай Лера, прощай учёба.
Отец сокрушённо покачала головой.
– Погоди, погоди сокрушаться. Университет и так загибается, вы уже больше самообразованием с Лерой занимаетесь. Или ты не заметил? Лера, думаю, с тобой хоть на край света (я её поддерживаю в этом, кстати), а мы уж тут продержимся. Да и недалеко же всё-таки Череповец (кстати, неплохой город, не смотря на заводы… по крайней мере, был), и игры наверняка тут будут. Кто-то же есть из Первой лиги в Московском регионе?
– Да есть вроде.
– Так что давай, тревогу с лица сбрось, ничего они нам пока не сделают. А дальше… дальше подумаем. И так всё неспокойно, так что береги нервную систему. Лере-то уже сказал?
– Сейчас приедет, скажу.
Причитаний никаких не было. Мама и Лера, как могли, поддерживали, и Юра был очень растроган от осознания, что его тылы крепки. Так же в нём окрепла неприязнь к его теперешним хозяевам.
– Я поеду с тобой, – Лера опустила огромно-печальные глаза.
– И что ты там будешь делать?
– А здесь я прямо загружена делами! Вот только по Ксении Ивановне и Владимиру Викторовичу буду скучать.
Юра пристально вглядывался в её лицо, пытаясь понять, о чём думает она в этот момент.
– Ну что ты меня разглядываешь вечно? Поцеловал бы лучше, – сказала его возлюбленная и сама выполнила своё же пожелание.
На следующий день они собирали вещи – микроавтобус должен был приехать вечером. А осень, тем временем, шелестела по подоконнику частыми каплями, заставляя вздрагивать прилипшие оранжевые листья.
***
Первый выигрыш в сезоне даровал игрокам два дня выходных, а Боброву и все пять – у него оказалось растяжение задней поверхности бедра. Лечилось это быстро, но моральное право отдохнуть побольше других после столь блистательно проведённой игры он имел полное.
И Юра решил махнуть к родителям. Жили они не так уж и далеко – на своём любимом Алтае. Прямого лёта было всего-то часа три с небольшим до Горно-Алтайска, а потом на автомобиле ещё немного. Но вот государство-то было другое. И прямых рейсов не было уже лет пять – с тех пор, как Республика Алтай раздружилась с Московской. Поэтому последнее время Юра брал билет до Новосибирска – Сибирь контакты поддерживала – а потом на прокатном экранолёте шпарил до родителей. Они обосновались в Солоновке, что притулилась возле алтайских гор, вздыбливающиеся здесь небольшими и округлыми сопками.
Новосибирск был морозен и свеж. Бобров в очередной раз порадовался за этот город – дома были светлы, улицы просторны, а люди улыбались. Движение транспорта было плотным, но слаженным и организованным. В знакомой конторе он оформил аренду (как постоянному клиенту, ему подарили шлем в виде шапки ушанки) и погрузился в уже заправленный двухместный экранолёт «Степь-2».
Вариантов пути было два: кривой, по Оби и прямой вдоль дорог и по степи. Преимущество первого – только одно препятствие, где нужно было притормозить и включить дополнительную тягу (эта операция жрала много горючего), на остальном пути можно было вжаривать под триста километров в час. Второй путь был прямее и цивилизованнее, но вечные переезды, перекрёстки, да и просто наличие другого транспорта, не позволял сильно разгоняться. Юрий выбрал «речной».
Обь мутной ртутью отражала белые, уже зимние, облачка. Незамёрзшая стремнина покусывала всё ширящиеся закраины, а степь белым ковром лениво сползала к прозрачному льду. Юра летел на юг, низкое солнце, разбиваясь на тысячи осколков на заснеженной земле, слепило глаза. Проскочив пограничную заставу без проблем, он вскоре пролетел под двумя Барнаульскими мостами. Середина пути была пройдена и через час-полтора, он должен был быть на месте. Левый берег маячил неуступчивой тайгой, когда навигатор пропищал о приближении к устье Песчаной – здесь предстоял резкий поворот. Дальше степь гладким столом расстилась без лесных промежутков, поэтому можно было гнать напрямки. Но Юра предпочёл более интересный и извилистый путь по замёрзшей уже реке – время позволяло, а езда не утомляла, а, наоборот, позволяла отвлечься от нелёгких дум.
На горизонте замаячили белоснежные сопки, стремительно увеличивающиеся в размерах по мере приближения. Скоро Юра свернул с русла реки и, с рёвом преодолев береговой обрыв, оказался возле домика с довольно большим участком, обнесённым плетёным заборчиком. На шум двигателя из дома вышла мама.
– Юрка! – она легко, не смотря на свои годы, сбежала по ступенькам крыльца и бросилась обнимать сына, вылезшего из своего транспорта.
– Здравствуй, Мам! – он подставил свою небритую щёку. – А где отец?
– Да на охоте он. Скоро будет. Мы же твоё послание получили, так что ждём тебя. Он, собственно, и хотел подстрелить кабаргу, чтобы дичью тебя попотчевать. Их тут столько сейчас развелось – людей нет совсем. Давай, я тебя пока чаем попою.
Юра прошёл в тёплый дом. Тепло и электричество поступало из энергоблока, разработанной фирмой, в которой двадцать лет назад трудился его отец. Когда всё развалилось, он сумел собрать для себя небольшую установочку и, когда они с матерью удалились на Алтай во время Великого Развала, он прихватил её с собой.
У родителей был сад и огород, климат и специфические сорта позволяли им неплохо кормить самих себя. Также имелась корова и овцы. Вполне себе деревенская жизнь, с которой они управлялись, обеспечивая себе мирное и спокойное существование. Тем более, что сельский образ жизни поощрялся в молодой стране. Власть взяла курс на малый техногенный уклад, слагая экономику из туризма и рекреационных ресурсов. Тем самым они сберегали остров диковинной природы. В то время, как соседний Казахстан, оттяпавший себе кусок пожирнее, чем бывший Рудный Алтай, усиленно гробил горы, леса, реки и озёра, оставляя жирные колеи мёртвой природы.
Юра знал, что здесь умиротворение накрывало с головой, а покой мягкой пеленой лечил все внутренние беспокойства. И если бы не его жажда какой-то бурной деятельности, непрерывной капелью точившая его все эти двадцать с лишним лет, он бы давно затаился бы этом чудном уголке вместе с Лерой и родителями. Лера частенько оговорками намекала, что это был бы неплохой вариант устраниться от всех этих политических и футбольных дрязг.
Отец пришёл румяный, в унтах, с ружьём и кабаргой, которую тащил на санях здоровенный кобель лайки Бунтарь.
Ранний вечер вымостил тёмное небо россыпью звёзд и затрещал усиливающимся морозцем. Отец с Юрой вышли на крыльцо подышать перед ужином.
– Вот не добивает сюда гарь и смрад, как будто здесь раздувает всё гигантский вентилятор.
– Да, место здесь замечательное. Я тогда удачно спрогнозировал здешнее спокойствие и чистоту. Вот, правда, внутреннее спокойствие далось тяжелее и, соответственно, переезд сюда. Но, глядя из нынешнего окна, из этого года, хочу сказать, что правильно всё же поступили. Хотя тогда я мучался сильно, переживая за тебя и Леру, – отец глядел в чёрный горизонт, который топорщился невысокими горами, – думаю, если сейчас у вас в Москве ничего не получится, то единственный шанс ещё что-то спасти пойдёт отсюда, из Сибири. Осталось здесь много русского и крепкого.
– Мальчики, марш с мороза в дом! – Ксения Ивановна выглянула из приоткрытой двери, – ужин на столе.
Они нырнули обратно в уютное тепло, которое сочилось вкусными запахами. Стол был утыкан разнообразной вкуснятиной, за которую Боброву бы оторвал голову любой современный диетолог. Кабарга, зажаренная в печи, нашпигованная брусникой, румянилась в центре стола; в селёдочнице блестел малосольный хариус; квашеная капуста, первая в этом году, хрустящей горочкой отражала свет люстры; картошка пари´ла головастыми клубнями по тарелкам, а солёные огурцы соблазняли прилипшими укропинками. Спиртное у Бобровых игнорировали, поэтому просто с аппетитом закусывали и даже, можно сказать, объедались. Утоление голода и редкое семейно единение улыбками дополнительно красили тёплую террасу.
После пили чай. Конечно, из самовара и, конечно, с малиновым вареньем. В камине трещал декоративный огонь.
Мама не выдержала и нарушила гармонию наболевшим:
– Что там с Лерой опять? Она тут видеофонила – глаза совершенно огромные стали в печали. Хотя улыбалась и хотела выглядеть бодрой.
– Да всё то же, мам. Мучается она со мной.
– А сама она не может за себя решать? Тебя-то что не устраивает?
– Да то не устраивает, что морока одна выходит! Пусть она десять раз прирождённая жена декабриста, и все мои невзгоды разделяет уже столько лет. Больше того, в дело наше лепту вносит немалую. Но ведь знаю же, что хочется ей другого… Вот если бы мы с вами остались… Но «Возрождение» – это же дело моей жизни! Вот и хотелось и женщину любимую рядом иметь, и дело серьёзное дело. А получилось ни там, ни тут… Пап, может, бросить всё, Лерку забрать, да с вами заселиться?
Мама поддалась на фантазию, заблестела мечтательно глазами. Но Владимир Викторович был более суров и к себе, и к жене, и к сыну:
– Ты помнишь наш с тобой разговор тогда, в начале смуты?
– Пап, конечно. Одно из краеугольных событий в моей жизни. Ты всегда была авторитетом. Вот и тогда направил.
– Ну, это ты, как говорится, хватил, – отец слабо улыбнулся, – но неужели с тех пор что-то поменялось? Или кризис пресловутый возрастной настал у тебя? Али усталость какая постигла? – ирония заискрила в глаза Боброва-старшего.
– Усталость, слабость, старость – это все дела понятные. Грусть-печаль иногда съедает, по Лере тужу, футбол опостылел, мерзость отовсюду ржавчиной сыплет. Не это ломает, не это… Вдруг сомнение возникло, нужно ли это всё, что мы делаем. Точнее, даже не то, что делаем, а к чему стремимся. Особенно, когда приезжаю в Новосибирск – всё там развивается, люди чисты помыслами, дети нарождаются – на кой им объединение вновь какое-то? Груз такой на хребте позорный тащить в виде Москвы и окрестностей…
– Тррр! Стоп! Ну, откуда вот эта хлипкая логика отщепенцев и развалолюбов, которые любят кормиться на костях, собирая крошки с барского стола, когда всё жирное расхватано, а вкусное сожрано?! Сибирь Сибирью, радоваться за них нужно, да, но и других нельзя забывать. Отдельно взятое небольшое и счастливое государство – не есть благо для всех наших людей, для потомков Великого Народа. Да и про Землю, в целом, нельзя забывать. Одно светлое пятно среди метастазов разрушения не спасёт и не согреет. Куда ты растерял имперское сознание? Где амбиции менять мир к лучшему, в целом, а не в своём уютном уголке, доме, семье?
– Отец! Разве ты сам не удалился с театра всех действий? Что ты на свои же вопросы ответишь?
– А это как раз для тебя было сделано – должен быть у человека тихий уголок, куда он в минуты отвлеченья может спрятаться. Где будет окружён заботой и покоем. Я поэтому и ушёл из «Гравита», хотя с Ганжой, другом твоим «единоутробным» до сих пор сотрудничаем.
– Как сотрудничаете?! – очередной сюрприз от Ганжы на это раз был связан с отцом, – Не устают меня, однако, как-то радовать последнее время изумительными новостями. – И что же ты тут ваяешь?
– Ой, прям переполошился. Пишу тут слегка, программирую. Защиту мы выдумываем от зомбирования. Они людям чип, а мы – античип!
– Что-то попахивает их же методами. Ещё скажи, они – люденов, вы – антилюденов.
Отец вновь улыбнулся:
– Пора бы тебе уже идеализм свой поумерить, романтизм приглушить, а мудрости поднабрать. Я, старый, даже понимаю, что мир перевернулся уже давно. Реакция необратима. А наша задача (тех, кто не желает самозабвенно превращаться в безмозглый придаток к розетке и пищеблоку) – самортизировать последствия и придать максимальную долговременность этой, уже изменившейся цивилизации. А ты с шашками наголо хочешь всех порубать и заставить жить людей естественным образом, трудом и в гармонии с природой. Да тебя же, звезду полей, порвут на мелкие кусочки.
– Пап, ну как-то окольно всё, задворкам и с чёрного входа. Вроде лучше хотим, для будущего и для потомков, только при этом тоже немножко их обманем. Мне тут Ганжа выдал, как всё уже предопределено и расписано в большинстве «прогрессивных» стран, в том числе и в Московском. У меня руки опустились сначала…
– Ага, а потом ты сработался с Проскуриным и вы обыграли Аргентину, – теперь в глазах Владимира Викторович откровенно играли совсем не свойственные его возрасту искорки задора. – Нормально всё будет, сбрось ты уже эту вечную хандру. И это, – он внезапно помрачнел, – не знаю, что ты там о себе думаешь, но мы по Лере соскучились. А она без тебя не приедет.
Раз! Щелчок! И вдруг Юра осознал, что нет никакой уверенности, нет никакого понимания, опоры и доказательств правильности их разрыва с Лерой. Желание её видеть неудержимо рвалось наружу, рука тянулось к видофону. «Ага, а в ответ – Юр, мы же всё решили… у меня другой… всё уж кончилось», – он рисовал безнадёжные картины одну за другой, вновь убивая все желания воссоединения. Но, глядя в каминный огонь, он всё же решился на звонок.
Леру он выхватил в каком-то выставочном центре. За её спиной мелькали гламурные гости и вышколенные служители. Она, ослепительная в брючном костюме, спроецировалась в тёмном дворе родительского дома.
– Приезжай, а? Поговорим, сходим на горку, подышишь свежим воздухом, – Бобров улыбался губами, а в глазах всё уже ухнуло.
– Юр, ну куда я приеду, ты что? У меня тут мероприятие, люди ждут. Ты уж прости, – она была там, родная, близкая. Чуть поманила и вновь разверзлась пропасть.
Вернулся в дом, бросил:
– Спокойной ночи, я спать.
Наверху упал на кровать и бессонным взором уткнулся в мансардное окно, рассечённое хвостом Большой Медведицы. Апатия разлилась по всем телу, и Юра не хотел её перебарывать.
… Лера в каком-то маловидимом купальнике бежала по берегу чего-то морского, её смех переливался в брызгах волн, а волосы теребил мягкий ветер..
Из сладкого сна Боброва выдернул звонок. «Лера». Смаргивая сон, он, не включая изображение, включил голосовую связь.
– Ой, прости! Я забыла про разницу во времени, – неловкость кольнула обоих, – я тут подумала… в общем, встретишь меня завтра в двенадцать дня в Новосибе?
Утром он не мог понять, что привиделось, а что было в самом деле. Метнулся к видофону – в принятых в два ночи читалось явственно «Лера». Сердце заколотилось, а часы показывали десять утра. За окном искрило солнце, а с кухни тянуло завтраком. Схватив куртку и запрыгнув в унты, он промелькнул добреутренним приветствием мимо матери и, кинув на ходу «Буду к обеду», метнулся к своему агрегату.
***
Годичный контракт с опостылевшей «Дивизией» подходил к концу. Весна почти летней поступью утяжеляла кроны, а солнце всё больше отклонялось к зениту, высушивая грязные улицы до пыли и летающего мусора. Лера с Юрой вдоволь накушались обветшалым Череповцом, Первой Лигой и притязаниями руководства.
Переехав, на новое место, они, первым делом, поженились. Точнее, просто обменялись кольцами и получили клейма в паспорта. Юра теперь любил щеголять увесистым «жена», а Лера получила официальную защиту от многочисленных воздыхателей из числа поклонников команды. Город, вообще, как будто был не на Севере старой Руси, а среди заснеженных вершин и бурных рек. Гор, конечно, никаких не выросло, а вот население, прежде почти исключительно славянское свой лик поменяло кардинально. Орластые головы гомонили со всех сторон, появлялись мечети-времянки, а муэдзины распевчато горланили по пять раз на дню.
Юра быстро взял на себя роль лидера в разношёрстной команде, даром, что был самым юным в основном составе. Игры поставленной не наблюдалось и он тащил весь коллектив на своих ещё не окрепших плечах. Конечно, его пытались ломать, травмировать и провоцировать. Но он счастливо избегал травм, был удачлив в забитии мячей и снискал любовь болельщиков во многих городах. Лера не пропускала ни одной его игры, готова была выскакивать на поле, когда его лупили по ногам, прыгала на трибуне, когда он забивал голы, а после побед, прибегала в раздевалку, чтобы поздравить с пылу с жару. Она жила его жизнью, а в другое время занималась самообразованием и скалолазанием на местном скалодроме. Юрина спортивная карьера шла в гору, как и было предначертано. Но к концу сезона они оба сильно утомились.
За этот довольно долгий срок они как-то отдалились от «Возрождения», больше замкнувшись на своей любви и выживании в чужом городе и чужой жизни. Ганжа присылал им весточки («когда налюбитесь вконец, заскавивайте на огонёк», «слышал, что джигиты удивляются пылу Боброва… и не только на поле», «давай, Юрок, гони в «вышку», будешь нормальной звездой, полноценной»), несколько раз приезжал. Они выбирались в Москву редко – матчи бывали и по два раза в неделю – отчего оба сильно скучали по Юриным родителям.
Ситуация в стране, точнее, в бывшей уже стране постепенно устаканивалась – народ в очередной раз притерпелся и обустраивался. Новоявленные государства признавались и упрочняли свои границы, статусы и политические институты. Китай доминировал на Востоке, США на Западе. Лишь Сибирь сохраняла действительную независимость. А жители рядовые, как всегда, тихо страдали, били кулаком на кухне и ностальгировали по раннему и юному.
Футбольная организация тоже стремительно эволюционировала – во внутренних чемпионатах проводился отбор команд к стартующему уже через два с половиной года Чемпионату. Сборные команды стран больше не собирались, институты молодёжных и юношеских команд остались исключительно клубными. С другой стороны, намечались образования команд на базе бывших участниц Чемпионатов ФИФА и УЕФА. Возникал некий сумбур и мешанина команд «клубных» и «сборных» в «одном флаконе».
Окунувшись в профессиональный футбол, Бобров совсем не изменил своего отношения к этой игре в современном её проявлении, но вот о будущем своём задумался по-новому.
Март сырел в продавленных сугробах, грязной кромкой свисающих на тропинки и дороги. Солнце перебивало капелью, а деревья темнели почками. Юра шёл с Лерой по набережной. На ноздреватом льду нахохлились рыбаки.
– Смотри, чего я подумал, – нашёл родные глаза, увидел, что внимательно слушает, – а если мне пробиваться в верхние команды, если через игру насаждать идеи, как мы примерно год назад этого хотели делать в студлиге?
– Милый, тебя увлекла слава, девочки и почёт? – Лера была неревнива, а ещё больше она была в своём муже уверена, но вот подколоть – случая не упускала. – А куда же подевался тот русый юноша с романтическим взором, который радел за справедливость и чурался богатых дядек, который вскружил мне голову год назад?
Он лишь слегка хлопнул её по круглой попе.
– Я тоже тебя люблю, – он клюнул её в холодный нос. – Так вот, смотри – буду засланным казачком на этом, уже совсем другом уровне. Т.е., вот есть знаменитость, которая руку дающую кусает, а ей ничего не будет за это, потом что на звезде этой деньги делают.
– Гениально, – выдохнула Лера и, не выдержав, звонко рассмеялась, – а звезда, стало быть, это ты? И кого ты кусать собрался?
– Вредина ты! – он сграбастал её в охапку и завертел. Их молодость и взаимная любовь толкала их вперёд, не взирая на липкую шелуху сложного бытия.
После окончания сезона молодая пара, отпущенная «джигитами» вернулась домой. Наступивший июль накатил жарой. Пух тополей прилипал к потным лицам, щекотал ноздри и изводил аллергиков. Москва раскалялась асфальтом и сохла газонами. Жители вытекали из душного города на пригородные фазенды, ограждаясь там от смрада, копоти и липких политических событий.
Родители тоже были в сборах – они привычно отчаливали в Сибирь. Ганжа был где-то на сборищах на Валдае (что-то там с отработкой рукопашного боя и восстания в городских условиях). Для ребят всплывала некоторая неопределённость в действиях на предстоящие два месяца – гонорар «джигиты» всё же отвалили, предложения Юре о новых контрактах сыпались со всех сторон, а желание отдохнуть от всего и ещё раз подумать о будущем наваливалось неотвратимой волной.
Байкал бы поделен вполне предсказуемо: северо-западную часть в прежних границах Иркутской области отхватила Сибирская республика, юго-западная осталась в Бурятии. И с тем и с другим новоявленным государством, не смотря на вполне понятный антагонизм (не зря же отделялись и обособлялись) у Москвы контакты были, и граждане могли свободно перемещаться из одного государства в другое, достаточно было загранпаспортного чипа.
Мечта была давнишняя, поэтому маршрут быстро проложили, билеты купили и стали собираться. К имевшимся двум неплохим велосипедам накупили всякой разнокалиберной снаряги. Особенную ценность представляла палатка – при весе в один килограмм и объёме с небольшой спальный мешок, она была просторна, крепка, непромокаема и быстро собиралась в умелых руках.
Аэропорт Домодедово выглядел вполне презентабельно и ничем не показывал вялую свою никчёмность за последний год. Лера с Юрой, сдав немаленький багаж, игнорируя беспошлинную торговлю притулились на креслицах возле калитки на выход к самолётам.
– Смотри, народ снуёт туда-сюда. Деловые, туристы, отдыхающие – лица, в худшем случае, озабочены, а несчастных и вовсе нет. Собственно, меня тоже можно торшером ставить – так я лучусь от удовольствия, – Юрина голова вечно искала беспокойства в беззаботности, – Здесь, в аэропорту, не пойму – отбросы или сливки? И правильно, что меня совесть грызёт?
– Мне лестно, конечно, что ты видишь во мне гуру и властителя чужих дум, но поговорка указывает, что там потёмки и глаз коли. Вот, прости уж, любимый, я бы тебя, при всем моей субъективности, отбросом, ну никак не назвала. То, что мы сейчас едем отдыхать – может, это и есть отход от принципов борьбы непрерывной, смирения с нынешними условия или, того хуже, встраивание в систему с откусывание куска пожирнее – но я-то так не думаю. Перед собой мы честны (прости, что примазала себя к твоему непорочному лику), – она, даже говоря о серьёзном, иронию не оставляла, – Ганжа написал, чтобы ты пока не лез, а твоё потенциальный переход в сильный клуб – неплохая идея, написал. И что? Ты хочешь у него перехватить бразды правления? Или тухнуть в огнедышащей столице? По-поему, очень даже неплохо, что мы едем впитывать нашу Родину, пусть осколками она сейчас усеяна.
Юра задумался, разглядывая пассажиров вокруг.
– Ну, хорошо, себя мы похвалил, обелили и обособили. Но где скорбь на лицах вот этих? – кивком тыкнул в людей, – если вот они могут летать, какие-то дела творить – то что за вальяжность и сибаритство печатью на их лицах? Что-то говорит мне о том, что большинство здешних «хозяев жизни» никчёмные людишки, хавающие ближнего, чтоб свой бок нарастить. Нет силы ни в них, ни за ними.
Лера обежала его глазами, поигрывая лямкой от рюкзака:
– Пойдём, философ мой, посадка уж скоро закончится.
Иркутск был мглист и пы´хал смолой. Китайцы многочисленно желтели лицами в городе, заполняя бесчисленные рынки. Китайское доминирование в регионе пыжилось пока лишь как раз возле Байкала. Сибирская независимость несильно сказалась на приграничном городе.
Бобров с Лерой погрузились на свои велы и, затарившись съестным, покрутили педали к берегу Байкала. В Листвянке Озеро оглушило и огорошило, но не первозданной прозрачностью и ледяной вечностью, а совершеннейшей загаженностью берега, богатством замков и высотой заборов. Заляпанная набережная ощетинилась ворохом сувенирных лотков, магазинчиков и зазывал. Как можно быстрее миновав зажравшийся омулем и богатым туристом посёлок, они юркнули на просёлочную дорожку, что пёрла вверх и в сторону от берега узкой лентой. Вскоре приткнулись на пристреленной пешеходами, конниками и велосипедным туристами в былое время бивачное место. Вода в прозрачном ручье журчала, и площадка для палатки имелась. Походная жизнь понеслась.
Дальше путешествие потянулось упорной и равномерной нитью. Нынешний туристический люд не уезжал сильно далеко от своих комфортабельных автобусов, джипов и вертолётов, поэтому одинокие горы и рамашистые кедры радовали ребят своим естеством. Периодически дорога или тропа выталкивали их к Байкалу и, если было жарко, они кунались в кристальные воды. Лера смеялась и брызгалась, идеально вписываясь своей почти наготой в окружающий дикий мир. Костёр оранжевым хвостом укрывал их от ночной темноты, а тёплая палатка от зябкой сырости. Ребята почернели лицами, а их глаза стали ещё пронзительнее. Юра выгорел пепельными перьями, а Лерина шатенистость ударилась в рыжину. Их ладони огрубели, а мышцы наполнились упругой силой.
На Ольхоне (не заехать было нельзя) были отравлены «туристической атмосферой» и горами мусора. Энергию ожидаемую не почувствовали и побыстрее унесли с Ольхона ноги. В Онгурене, в ожидании человека, что сможет переправить их к Баргузину, забазировались у бабы Нюры, что приютила их за какую-то микроскопическую сумму. Они попарились, вкусили овечьего сыра и свежего коровьего молока. Юра успел что-то то там прибить и что-то там починить, а Лера вела задушевные беседы и вместе с Бабой Нюрой ходила собирать душистые травы. На ужин ели омуля и картошку. Народ в вымирающей деревне, был, на удивление, неспившийся, работящий и весёлый. Байкал любили монументально и горевали лишь от уменьшающегося вылова рыбы. «Загаживают море» – говорили. Разделу России не радовались, но и не печалились сильно – жили своим трудом, туристов не жаловали, от государства давно подачек никаких не получили. Цивилизация сюда заглянула будто разок и ненароком, обронила моторы для лодок и редкие дизеля для электричества. Эвенки и буряты были разбавлены славянами в равной пропорции, жили мирно и уважали шаманизм.
