Текст книги "Чемпионат (СИ)"
Автор книги: Андрей Ваон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 28 страниц)
Ноги после игры гудели. Бобров стаскивал щитки, попутно отмечая, что сегодня обошлось без крови. Сознание утомлённо вновь и вновь возвращалось к проигранному матчу. «Откуда во мне это вечное перемывание костей себе и оправдывание перед ребятами?» – Бобров поёжился от прохладной струи воздуха из открытой двери. «Проиграл – и забыл. Удел профессионала, всего и делов…». Но он никак не мог отбросить липкие мысли о том, как не сделал пас, как дал не тот угол при ударе со злополучного штрафного. «Бросить бы этот футбол к чертям!».
«Московия» проиграла свой десятый матч в первом после возвращения сезоне ПреЧемпионата. Сезон не складывался, и казалось неизбежным, что погонят их после вылета обратно в «подвалы» из команды. Бобров устало оглядел московитов. Клаксон и Рубен возбуждённо предвкушали поход на Полигон. Алмаз набирал на кисти программу восстановления мышц – он был один из пяти люденов в команде. Из-за их дорогущих контрактов бюджет команды трещал по швам. Плохое настроение от созерцания партнёров ещё больше наполнилось тусклыми тонами. Единственный, кто вызывал в Боброве хоть какую-то симпатию, был Рома Васильев. Его голова ещё была не полностью затуманена жаждой наживы. Он был по-юношески азартен и бился искренне. Бился… Только вот и жестокость у него тоже была искренней. Арены Древнего Рима с его кровью и песком всё чаще всплывали в голове Боброва при выходе на нынешние стадионы. А Рома Васильев как будто облачался не в пралапсановые щитки, а надевал бронзовый шлем и латы. «Только меча не хватает», – глядел Бобров на полуголого атлета Рому.
Сам Бобров был отмирающим представителем естественников. И только мозг, не отравленный «витаминами» и изобретавший «кружева» искуснее, чем люденовские компьтеры, спасал его заканчивающуюся карьеру. А вот стареющий (его неполные «естественные» 40 лет были вполне себе «старостью» в сравнении с наполовину и целиком искусственными партнёрами) организм всё тяжелее вписывался в рамки стремительно меняющегося футбола. Да и сама Московия, ещё десять лет назад бывшая на вершине мирового Чемпионата со своим ажурным футболом, стала такой же архаикой. Сегодня секстет защитников был бит превосходящими силами противника, несмотря на пятёрку люденов. Что было в них толку, если «Острейх» со своей гром-защитой затоптал и смял все зачатки комбинаций старомодного футбола Московии. Бобров выводил несколько раз в прорыв умными пасами Васильева, но его телохранители во главе с Алмазом из раза в раз были биты немецкими головорезами. Если бы это был сам Бобров, он уже не то, чтобы играть, ходить вряд ли смог. «А этот ничего, подлатает сейчас себя и будет, как новенький».
– Юрец, хватит думать, дым пойдёт – забурлил Рома своим басом. – Давай, собирайся быстрее, пойдём в ресторации посидим.
– Да, отметим «десятку», – мрачно ответил Бобров. Кряхтя, встал и поплёлся в душ.
В ресторане они заказали еды, и через пять минут стол материализовал их заказ. Бобров устало посмотрел на «правильные» яства и, не спеша, принялся наматывать «пасту из твёрдых сортов ГМпшеницы». «Их там и есть приучают с детства эту дрянь. Не дай Бог, поджаренный кусочек мяса! Это же вредно!», – подумал Бобров, глядя на уплетающего с неподдельным удовольствием «полезную» еду Ромку. Разница в двадцать лет тяжёлым грузом ложилась на их общение – Бобров чувствовал себя старым и чужим, хотя он единственный из команды родился и вырос в Москве. «В Москве….», – кривая усмешка скомкала его лицо, – «двадцать лет назад это место тоже называлось Москва».
Ему исполнилось десять лет, когда второго декабря две тысячи десятого года Россия была выбрана страной, в которой должен проводиться Чемпионат Мира по футболу две тысячи восемнадцатого года. Сколько знакового было для Боброва теперь в том событии! Мрачного и трагичного. И день рождения он не любил именно поэтому. Слова «Россия», «государство» – с тех пор потеряли своё значение и смысл, а сам футбол имел мало общего с тем спортом, что захватывал умы миллионов во времена его детства.
***
Футбол стал основой его жизни волей обстоятельств, когда он хилым юнцом ещё не мог противостоять напору мировой круговерти. Родители, стараясь всесторонне развивать отпрыска, отдали его в футбольную школу лишь для физического развития до поры. Они старались вытаскивать ребёнка из гнилой среды двора и школы всеми силами. В те годы уже и в школы «с уклоном» стали проникать ростки разложения и гниения общества.
Весной восемнадцатого года он заканчивал первый курс Технического Университета (к этому году все дышавшие на ладан технические ВУЗы собрали в один пучок на базе стародавнего инженерно-физического института), попутно играя за университетскую сборную в рамках студенческого чемпионата.
Футбольный дар парня бурно развивался в детской футбольной школе «Красногвардеец», и, когда ему было лет тринадцать, его заприметили тогдашние московские гранды «Спартак» и ЦСКА, но родители видели будущее своего сына в несколько ином свете. Да и сам Юра не рвался в звёзды стадионов и телеэкранов, получая удовольствие от игры и за «Красногвардеец». Его таланты не ограничивались спортивными и физкультурными рамками, поэтому вплоть до поступления в Университет он легко совмещал учёбу и футбол. Деградирующие общество с трудом принимало одарённого подростка в свои ряды, поэтому друзей (точнее, приятелей) у него было, раз два и обчёлся, а подруги отваливались шелухой, когда он не скрывал своей неприязни к их банальности и пошлости.
Позитивный и открытый от природы, он всё больше разочаровывался в окружающем мире, закрывая свою чуткую душу от большинства людей, с которыми сталкивался. Но самое большое разочарование приносила некогда любимая его игра. Футбол даже на институтском уровне превращался в регулярные побоища с подленькими приёмчиками и отнюдь неблагородными поступками. С его «футбольным образованием», Юра был сразу отобран в не очень стройные ряды сборной Университета. Он быстро стал лидером в команде, которую потащил наверх турнирной таблицы. А селекционеры профессиональных команд продолжали «держать на карандаше» студента, лелея надежду, что он «образумится» и перестанет гробить свой талант на ухабах студенческой Лиги.
***
Пресный вечер сбрызнулся дождём. Бобров, попрощавшись с Ромой, поймал мобайль (собственный не заимел то ли в силу лени, то ли в силу предубеждений) и полетел домой. С тех пор, как ушла Лера, он с тоской представлял возвращение в квартиру, полную одиночества. Но полигоны, виртуальные и обычные клубы привлекали его ещё меньше. Тем более, дома был геоноут. «Да и Ганжа, может, объявится».
Юра давно передел свою хаусовую квартиру, избавив себя от дурацких криков и хлопков в ладоши, без которых ни света тебе, ни воды. Бобров всё передал под привычные ему выключатели, которые не ломались, и среди соседей он давно прослыл «электромехаником». Четыре небольших комнаты были увешаны фотографиями. Идиллические картины небесно-голубых озёр, белоснежных гор, изумрудных рек и низвергающихся водопадов перемежались с катастрофическими изображениями наводнений и землетрясений, взрывов бомб и беснующихся пожаров. Внутренние стремления и противоречия находили зыбкое отражение в обрамлении квартиры.
Бобров включил геоноут и, растянувшись в кресле, погрузился в виртуальное путешествие. В жизни он не раз побывал в разных уголках земного шара и повидал укромные закоулки планеты. Но последние двадцать лет чудесные пейзажи обезображивались мутными дымными завесами, старинные города зарастали грязью и похабщиной, реки, горы и озёра теряли свою первозданность в кривых человеческих руках. А в Юре с детства жила страсть к географии, его героями были не футболисты, а Амундсен и Скотт, Миклухо-Маклай и Пржевальский. Он погружался в мир открытий новых земель вместе с путешественниками и непременно желал побывать тех краях, которые бороздили герои книг. Но реальность разочаровывала и вбивала гвозди в розовые мечты, теплеющие в нём с юношества. Он опаздывал: Камчатка ощетинилась вышками и заборами заповедных зон не для простых смертных; Байкал был окружен нефтяными трубами и горами мусора; в Новой Зеландии активно таяли ледники, и непрерывные сели раскатывали в плоские блины красочные прежде ландшафты; но самое горькое впечатление у него осталось от посещения Антарктиды – пепел нефтяных пожаров, зола взорвавшихся вулканов, грязь серных выхлопов стягивалась сюда изменившейся циркуляцией, покрывая девственную белизну чернеющими язвами…Геоноут давал Юре те впечатления, краски и эмоции, коих он был лишён в реальной среде.
Объёмные картинки были кристально чисты и натуралистичны. Юра погрузился в виртуальный мир безоговорочно и глубоко. Когда через два с лишним часа ему сдавило грудь от глубины Большого Каньона, который разверзся прямо перед ним, звонок в дверь вырвал его из «путешествия» требовательной трелью. «Ганжа!», догадался Юра.
С порога улыбался небритый и помятый Ганжа.
– У тебя уже глаза квадратные от виртуальных гуляний этих, – проходя в грязных ботах, вместо приветствия буркнул он.
– Серёга, ты хоть бы помылся для приличия прежде, чем в гости заявляться, – в ответ попрекнул его Бобров, радуясь появлению друга.
– Вот сейчас этим и займусь, – по-хозяйски Ганжа прошкандыбал в ванную. Зашумела вода, и послышалось его противное пение. Юра поплёлся на кухню приготовить чайный напиток.
***
С Сергеем Ганжой они познакомились в институте, на одной из игр студенческого чемпионата. Сергей как-то пришёл глотнуть пивка и поболеть за своих. Он был на третьем курсе, а Бобров на первом, но футбольная звезда Юры уже светила на весь университет, и заочно все знали этого яркого, но не нелюдимого парня. Ганжа сидел вместе с Лерой Шереметьевой, подружкой из группы. Эта пара привлекала внимание своей эклектичностью и полной дисгармонией. Он – небрежно одетый парень, взъерошенный воробьём – ни дать, ни взять оборванец из подворотни. Она – Одри Хепберн двадцать первого века, стильная, одухотворённая и красивая до невозможности. Но они дружили! Она любила изредка жахнуть пивка на лавке и полузгать семечки, он – надеть костюм и сходит на концерт Чайковского. Но что по-настоящему их объединяло – так это патологическая жажда справедливости и неуёмная общественная деятельность. Благо (хотя, какое уж тут благо…), ситуация в стране в те годы способствовала. И студенческий кружок если не был революционным, то, по крайней мере, нонконформистским и бузотёрским. Вот и сейчас на стадионе они оказались не только ради наблюдения за дурацким, на их взгляд, зрелищем. Приближался Чемпионат Мира по футболу 2018 и жители Москвы, и других крупных городов страны начинали ощущать все «прелести» предстоящего «праздника футбола», а кто был подальновиднее, заглядывал в будущее и удручённо поникал взором. Сергей и Лера молодыми стержнями не сгибались под губительными предсказаниями с одной стороны, и, с другой, пытались образумливать молодых людей, из числа «болеем за наших!». Их цель была – проведение матчей без зрителей с помощью бойкотирования сомнительных зрелищ. И сагитировать на участие в этом действии популярного студента и, к тому же, футболиста было напрашивавшейся идеей.
ТУ обыграл лидера чемпионата – полностью негритянская команда Университета Дружбы Народов со счётом 2-1 (имя Патриса Лумубы удалилось из названия два года назад, как ненадёжное). Бобров забил два мяча и не раз срывал бурные аплодисменты и прочие восторги у довольно многочисленной публики на стадионе.
На выходе из раздевалки Лера и Ганжа, оттеснив пацанов – любителей автографов, взяли студенческую звезду в оборот. Юра, даром, что был местной знаменитостью, сохранил свою детскую скромность и даже робость. А красота Леры и вовсе вогнала его в краску, как будто не было «толп» поклонниц с его потока (по правде сказать, «толпы» были довольно редкие в виду небольшого процента женского населения в техническом ВУЗе).
Трое ребят, не спеша, потянулись к остаткам Коломенского заповедника. Узенькие дорожки утягивали в лабиринт между высоких заборов частных особняков, напоминающих замки. Куцый яблоневый сад, не собирающийся цвести и в этом году, обрывался к реке Москве, что мутным потоком поблёскивала из-под неухоженных берегов общедоступного парка.
– Юра, почему ты не стал профессиональным футболистом? – друзья знали биографию своего «подопечного» и поэтому, не без оснований, полагали, что он откликнется на их предложение «побузить».
– Так это… ученье свет! – попытался отшутиться несостоявшийся профессионал ножного мяча.
– Все мы стремимся познать мир и людей, – согласилась Лера и попробовала невзначай отпустить комплимент, – но ты со своими талантами бы всё успел, а в футболе ещё и миллионы, и слава, девушки опять же.
Загорелое лицо Боброва потемнело краской смущения, но насмешливые интонации никуда не делись:
– Девушки – это весомый аргумент! Точно будут? А то меня на карандаше клубы профессиональные клубы до сих пор держат. Вот только сегодня подходили – «Торпедо» звало. Может, согласиться? А то тут и сессия на носу хвостами машет. – Тут Юра слукавил, ибо успевал по всем предметам с завидной лёгкостью.
– Смотри-ка, ершиста наша звезда и задориста, как необъезженный конь, – подал свой голос Сергей. – Лерка, давай, чары свои распускай, а то ускользнёт наша рыба золотая.
– Да я и так уже обольщён и лишён воли, так что готов на любую пьянку, кроме голодовки – кушать-то я люблю.
«Заговорщики» изложили Боброву свои мировоззренческие концепции, попутно найдя в нём родственную душу, и перешли к частностям и деталям. Ему отводилась роль засланного казачка. Пусть и в армии мелковатого студенческого футбола. Надписи на нательной майке типа «Болеешь за футбол – продаёшь страну» (их надо было демонстрировать, задирая при праздновании гола клубную футболку), выступления на студенческих сборищах, более активная жизнь в Свиттере. Юра, конечно, имел свою страницу в этом электронном журнальчике и иногда выкидывал острые суждения о футболе, жизни и географии. Особенно, ему удавались тексты про возрождение футбола. Его страница была посещаема и популярна. Но теперь предстояла ежедневная агитаторская работа. В Юриной жизни замерцал ярким маяком очередной жизненный виток. Он со всей своей кипучей энергией окунулся в новые заботы и обязанности. К тому же, его увлечение Возрождением (именно так, с большой буквы они именовал свою концепцию про новый футбол в Интернете) пересекалось с деятельностью его новых друзей. И хмурая действительность отступила перед неуёмной жаждой деятельности и перемен в жизни своей и своего окружения. Лишь одно «но» скрипучей царапиной рвало Юрину душу…
Тогда на стадионе он, ещё будучи на поле, в пучине игровых страстей, почувствовал присутствие этой девушки. Его взгляд выудил её лицо ещё из сотен других в болеющей толпе и с тех пор этот светлый образ поселился в его юной и непорочной душе. Он влюбился с треском, безвозвратно и навсегда.
Не смотря на популярность среди девочек ещё со школы, он не только ни разу не влюблялся, но даже и не погуливал с ними, как многие его, гораздо менее видные, сверстники. Его опыт общения с юными очаровательницами ограничивался лишь танцами (спасибо маме – танцевальные курсы он посещал без любви, но исправно) и дружеской помощью по математике и физике. Он не был замкнут и чрезмерно робок, но дистанцию держал чёткую. И этот выстроенный редут не могли преодолеть ни первая красавица класса, ни благообразная (на первый взгляд) дочка друзей родителей, ни смазливые поклонницы уже в Университете. Поэтому обрушившаяся на него страсть брала ознобом, лишала аппетита и наполняла мозг неприступными в своей безнадёжности фантазиями. Ведь Лера, чётко обозначив дружескую симпатию, начертала ясные границы перспектив их отношений. Она была приветлива и открыта, с лёгкой иронией смотрела ему в глаза и радостно смеялась его шуткам. Но любовный водоворот, бушевавший в Юриной душе, засасывал лишь его одного. Позже он узнал, что она влюблена в их неформального босса и лидера.
Сергей Борцов был из модного класса креативщиков. Старше Юры на двенацдать, а Леры на десять лет, занимался выбиванием денег для их движения, координировал работу и крутился в политических кругах. Птица невысокого полёта, он покорил юную девушку своим напором и бесстрастностью в борьбе за идею. Боброву же он сразу не понравился, и дело было не только в пресловутой ревности. Юра всегда хорошо чувствовал людей и, например, Ганжа вызвал в нём сразу сильнейшую симпатию, а Борцов своей демократичностью к «подчинённым» и властностью в принятии решений, раздражение и неприязнь. Но он, осознавая свою необъективность, глушил свои неприятные ощущения на корню. Лера всё понимала и награждал его ласковой, но абсолютно дружеской улыбкой….
***
Ганжа вылез из душа посвежевший и даже помолодевший, но его потрёпанность, которая была его отличительной чертой никуда не делась: бородёнка торчала клочками, бритая лысина блестела, а взгляд источал острые колючки сарказма. Юра ждал на кухне в расслабляющем кресле и прихлёбывал чай.
– Запустил ты себя без Лерки совсем, – потянул привычную за последние полгода песню, Серж. – Глаза дикие, стылые и пустые. Встряхнись!
– Да в порядке я! Проиграли просто опять… – уныло попытался оправдаться Бобров.
– Давай, давай! Расскажи мне сказку, как ты переживаешь за его Величество Футбол, как ты несёшь в серые массы костоломов истинное искусство Возрождения… Прям надоел, ей-богу. Знаю, что всё по ней сохнешь. А может, всё же телеграфируешь ей?
– Серж, ну что ты пристал? Всё ж ясно тут, как белый день – она и дальше готова быть женой декабриста, но как я могу на это смотреть равнодушно? Меня ж выворачивает уже, когда это небесное создание касается всей этой грязи второй десяток лет.
– Ага, и оба теперь в страданиях, секс задвинут в застенки, эмоции тухлы и безжизненны, зато «так правильно»! Герои, едрёна-корень! – Ганжа упорствовал в своём нравоучении. – Ладно, нацеди своей бормотухи, и потолкуем о деле. Юра плеснул напитка в парящие в «гравитухе» кружки, и пряный аромат густо наполнил уютную кухоньку. Тёмная сырость за окном навевала тоску и заставляла кутаться по тёплым углам. В Юриных глазах отражалась тоска и голодная грусть.
– Значит, тридцатого декабря с американцами игра? – начал разговор о «деле» Сергей.
– Тридцатого, да.
А план их был не особо сложен и извилист. Соратники и сподвижники по «Возрождению» скупали билеты (как раз половину стадиона «Московит» должны были заполнить), Бобров забивает гол любимцами Высшего Правительства, фаворитам и лидерам Чемпионата «Гэлэкси», ликование на трибунах перерастает в побоище, и креслами закидывается ложа с телами главенства. Вот и вся недолга. Одна проблема – забить лондонцам не могли уже на протяжении десяти туров не только аутсайдеры Чемпионата (типа «Московии»), но и полная люденов «Османия», которая громила остальных участников, укатывая искусственными мускулами в антрацитовые газоны (искусственную зелень газона заменили два года назад, когда кровь регулярными пятнами искажала изначальный цвет), что уж говорить про дохленькую «Московию». Но всё же Бобров твёрдо знал, что он забьёт, и команда выиграет. Детали и совершенно фантастический сюжет его волновали мало, просто он чувствовал твердокаменную уверенность и жил ожиданием этого дня. Десять в нём копилась злость и негодование – его Родину растаптывали, его Планету уничтожали, его жизнь коверкали и корёжили, его любимую игру превращали в низкопробную битву гладиаторов для развлечения угнетённых плебеев и развращенных патрициев.
На следующий день у «Московии» была тренировка – как всегда после проигрыша. А потому Боброву требовался полноценный восьмичасовой сон. Ганжа остался у него ночевать и долго ещё шебуршился в гостиной, работая в планшетнике. Юра знал, что на Сергее лежит вся эта муторная рутина организации их «бунта». Или попытки бунта… уверенности в нужном исходе не было, но зато была чёткое ощущение, что идти дальше некуда и беспросветная нынешняя мгла грозила смениться на гибельную тьму. Мысли Юры плавным ходом перетекли к Лере. Лера… их любовь сродни подснежнику пробивалась сквозь бураны и морозы, а, преодолев могучие препятствия, расцвела нежной всепоглощающей красотой. И сейчас, когда они разошлись, их души стенали, а тела рвались друг к другу.
***
К началу ЧМ их кружок набрал тысячи сторонников. И непоследний вклад в этом был Юрин. Его Свиттер стал одним из самых посещаемых. А из-за нестуденческой активности в стенах Университета, его уже дважды вызывали в деканат.
Город бурлил предвкушением матча открытия и «Возрождение» трудилось в поте лица. А студентов к тому же одолевала такая досадная (для большинства) неприятность, как экзаменационная сессия. И если Бобров с лёгкостью справлялся с двойной нагрузкой, то у Ганжи возникали серьёзные проблемы, и перспектива перехода на следующий курс терялась в неясной дымке. Лера же была аристократкой не только внешне и в манерах, но и в учёбе, поэтому терпеть не могла неотличных оценок в зачётке. Её активность в общественной работе спа´ла, но заодно и увлечённость Борцовым уменьшилась. Юра же в силу робости своей не додумался воспользоваться ситуацией и усилить напор. Но пословицы русские не для того, чтобы щи лаптём хлебать, а для правды жизненной – не было бы счастья, а от судьбы не уйдёшь. Возникла как-то у коллектива их кружка пауза, и идея отдохнуть на природе всем вместе материализовалась в шашлычный пикник. Однако ж в последний момент, как водится, один не смог, второй заболел, третий расхотел и т.д. . Последним откололся Ганжа, сославшись на учебные проблемы – он ещё не терял надежд зацепиться настырным крючком за уходящий экзаменационный поезд. Лера и Бобров, помявшись в бесплодном ожидании коллег на Ярославском вокзале, сели с рюкзачками в электрический поезд и вырвались из чумной и футбольной Москвы в светлые и незамутнённые дали ближнего Подмосковья. Вплоть до Мытищ пейзажи за грязным окном щерились недостроёнными стеклобетонными высотками бесконечных офисов и торговых центров.
– Лер, как мы живём в этом кошмаре? Как это от всего этого попрятаться? – Юра, глядя на улицу, загрустил.
– Юрка! Ну, мы ж для этого и шебаршимся, что-то там делать пытаемся! – Лера с улыбкой доброй мамы попыталась приободрить друга. Только вот тот печалился не только пейзажами за окном. Удачно сложившаяся ситуация – из всей многочисленной тусовки они остались вдвоём – несла в себе романтический флёр. Но Бобров не мог отвязаться о невесёлых мыслей о том, что Лера влюблена в другого. Патологическое благородство и хорошее воспитание не давали разгуляться мыслям и фантазиям. Он запер их за маской дружелюбия и улыбкой «забавного» парня. Так они проехали полтора часа, беззаботно щебеча о делах житейских и мироустройских.
Сергиев Посад встретил мутным золотом куполов. Английские болельщики, приехавшие загодя в столицу, с удовольствием лазали по окрестностям Москвы, скупая сувениры и фотографируясь разодетыми в футбольную атрибутику. Вот и святые места Посада были наводнены иностранцами. Юра же с Лерой, ускользнув от толпы, втиснулись в небольшую маршрутку и устремились в глубины близлежащих холмов. Через полчаса, попросив водителя остановить у обочины, они спрыгнули на пыльный асфальт. Взору открывались поля, кромками леса отороченные по краям. Лера была одета вполне по-походному, оставаясь даже в таком простеньком обмундировании соблазнительной и красивой. Но вот рюкзачок её был типично девичий – небольшой и лёгонький. Поэтому Юрина ноша компенсировала недостающие в её котомке элементы снаряжения.
В воздухе липкой истомой наливался жаркий полдень, в низинах по кустам ещё клацали поздние соловьи, а давно незасеваемые поля опушились одуванчиками. Ребята стремились удалиться от людных мест, дорог и деревень, подыскивая место поютнее с водой поблизости. Через несколько часов, когда утомление начало бросать тени на раскрасневшееся лицо Леры, а Юра мечтал о том, чтобы искупаться и смыть с себя пыль дорог, они наткнулись на симпатичную лужайку среди сосен, продуваемую неспешным ветерком, что сдувал кровососущую нечисть. Внизу журчала небольшая речонка, прозрачные струи которой призывали к купанию и отдыху.
Юра поставил палатку и разместил в ней спальники и коврики, старательно отгоняя мысль, что ночью они будут спать рядом. При этом сердце начинало выстукивать неровные ритмы. Валерия же, скинув надоевшие одежды, осталась в совсем каком-то непоходном купальнике и с восторженными восклицаниями погрузилась в прохладные воды. Правда, чтобы окунуться целиком, пришлось принять горизонтальное положение, а плавательные движения совершать с осторожностью, дабы не задеть стройными коленками дна. Но свежесть чистой воды после перехода по жаре придавала бодрость и звенела улыбкой на прекрасном лице девушки. Она улыбалась Юре, который застыл с какими-то шмотками в руках, засмотревшись на завлекательное зрелище:
– Иди уже купаться, потом вместе всё сделаем!
Тот не заставил себя уговаривать и скоро плюхнулся в воду, ударившись большим пальцем ноги о корягу. Смешно крякнув, Бобров попытался изобразить баттерфляй и тут же стукнулся о дно уже коленками.
– Верю, верю, что пловец ты тоже изумительный, – Лера, стоя на коленях, обдала его брызгами.
Плескаясь и вздымая фонтаны воды, она оступилась и упала, на Юру. Тут, как водится, глаза их встретились, а губы сомкнулись… Они, конечно, потом жгли костёр, жарили сосиски и пекли картошку, натягивали тент от надвигавшихся туч и болтали ни о чём. Но утро, рассыпавшееся ландышами рядом со спящей Лерой, говорило лишь о любви. Юра, так и не сомкнувший глаз, кипятил чай и застывшим взором буравил костёр. Он был взбудоражен и счастлив, и, хотя, здравомыслие и подсказывало не доверятся слепо оголтелым эмоциям, в глазах сверкали искры и полыхал огонь надежды…
***
Проснулся Бобров разбитым и несчастным, и такие просыпания случались с ним всё чаще и чаще. «Старость пришла…».
С кухни доносились шкварчание и упомрачительные запахи – Ганжа умудрился на «безконтакталке» поджарить яичницу, бухнув на старинную сковородку пяток яиц, какие-то обрезки колбасные и овощи.
– Что нашёл в твоём холостяцком жилище, то и брякнул, – Сергей вместо приветствия помахал грязной лопаточкой.
Потом они с наслаждением «отравились» редкостной пищи, и Ганжа заторопился по всякого рода делам. Закрывая дверь, он крикнул:
– И с Леркой прекращайте бузить!
Мобайльбус подкатил в десять утра, и видеофон радостной физией водителя попросил Юру на выход. Он закинул сумку на плечо и, угрюмый, вышел из квартиры. Водитель Тенгиз встретил его дружелюбной улыбкой:
– Салам Алейкум!
– Салам, – ответил Юра, а сам подумал привычно: «Как же надоел ваш Чуркестан». В целом, в Москве было не так уж немного неславянских товарище, где-то пятьдесят на пятьдесят, но привычки к ним не было. Тенгиз питал непонятную симпатию к Боброву и с удовольствием изъяснялся на коверканном русском. А любить немолодую звезду ему было действительно не за что – ему приходилось индивидуально ездить за футболистом в далёкие края. Почти вся команда тяготела к западной части Москвы – и районы попристижнее, и к базе, что в Одинцово поближе. Да и тех, кто не пользовался личными мобайлями и кого, соответственно, собирал командный мобайльбус, было по пальцам пересчитать. А Юра ко всем прочим особенностям, жил в совсем негламурном Измайлово.
Разговор «эй! Как дила?» продолжался всю дорогу – около получаса. За окном проплывала серая Москва. Ноябрьский сумрак не мог рассеяться унылым диском жёлтого солнца. Опять на полпланеты смрадила горевшая в Аравии нефть. Бобров привычно не узнавал центр родного города. Он давно перестал гулять по любимым некогда улочкам, и потому сейчас высившиеся заборы, узкие проезды и торчащие стеклобетонные сооружения непонятного назначения не вызывали в нём никакого трепета, а скорее, подпитывали перманентную угрюмость.
К моменту приезда Боброва на базу, тренировка ещё и не думала начинаться. Привычное дело – разгильдяев после проигрыша выгнать на поле можно было только палкой, а точнее, рублём, а если ещё точнее, то долларсом. Юра переоделся и начал разминаться самостоятельно, когда увидал необычно суетливо начальника команды Иванова (его фамилия в нынешних условиях и в этой команде выглядела злобным сарказмом). Тот, увидав Юру, сказал, что нужно собраться в лекционной. «Вот и недобреньким запахло» – на теорию команду не собирали уже месяца два, и последний раз это было при назначении нового Главного.
Ребята подтягивались в аудиторию, беззаботно перебрасываясь шуточкам. Многих Юра не понимал: знания трёх языков не хватало, чтобы объять этническое многообразие в команде.
И гром хоть и не грянул (команду пока не распускали), но перекрещиваться мужику Юре было от чего – тренера поменяли и теперь это будет теоретик по «электронке». Как и во всех «цивилизованных» командах.
Юра ощутил пустоту и понял, что планам их конец…
С появлением люденов футбольные тактики в корне изменились. Эти новоявленные киборги выполняли любую программу, которую транслировали через передатчики специальные помощники главных тренеров. И пока людены были немногочисленны – тренеры оставались в какой-то степени прежними, лишь иногда используя мощное оружие в специальных целях. Но три года назад, «Османия» пошла на революционный шаг – выпустила на поле полный кибернетический состав, который выполнял задуманную сугубым теоретиком прошивку. И результат, поначалу не бог весть какой, был достигнут: «Османия» второй год безраздельно властвовала в Чемпионате. Остальные начали подтягиваться за ней. По всей видимости, пришла очередь и «Московии».
Нового тренера звали Пол Робинсон. Он с дальних позиций начал вещать о прогрессе и современном ритме. Бобров подивился тому, что и среди «теоретиков» есть невыносимые болваны. «Интересно, он еврей или англосакс?» – мозг лениво отказывался переваривать плохие новости и занимал себя всякой ерундой. А тренер всё вещал. Он говорил о том, что команду с новыми технологиями, которые будут управляться им и его мудрыми помощниками, ждут великие времена, что всем игрокам найдётся место («куда, интересно, будут втыкать программу мне или Ромке?» – резвился Юра), что жизнь их наладится и «победа будет за нами»!
Расходились бездумно. Пятёрка люденов осознала информацию и проявляла радостные эмоции – безмозглыми они до конца не были, и радоваться могли – а здесь было чему порадоваться. Ромка же, казалось, не совсем понял революционных перемен в клубе – он был, как всегда, улыбчив и позитивен.
