Текст книги "Чемпионат (СИ)"
Автор книги: Андрей Ваон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
Юра глядел, как она удаляется. И с каждым её шагом, он чувствовал, как утекает из его души тепло и нежность, а вползает серая тень. Его мышцы и мысли охватил паралич, и он не сделал ничего, чтобы остановить её или догнать. Гордыня то была или, наоборот, слишком чистая и ещё израненная душа, но он продолжал стоять истуканом, стеклянным взором вперившись вдаль.
Изнурённый неведомыми доселе переживаниями, он разместился со своей палаткой на берегу озера. Рутинными делами он не смог до конца отвлечь себя от тяжёлых мыслей, что ему теперь делать и как. Не только весь намеченный план, но и все решения, принятые им за последние месяцы летели в тартарары. Понимая, что назойливыми попытками поговорить с Лерой, он может усугубить дело, Юра решил написать ей письмо. Не электронное, а всамделишнее, рукописное. Благо, ручка и бумага у него имелись.
«Не знаю, как тебе подступиться, чтобы поговорить. Не сочти за малодушие, но я не хочу спугнуть тот робкий шанс, что, как мне кажется, у меня ещё имеется. Да и на бумаге получится у меня, наверное, складнее изложить свои думы непростые.
Наверное, ты в курсе, как ты ворвалась в мою жизнь, и какой неотъемлемой частью меня ты стала. Я почувствовал свежий ветер в утренней росе, ты дала мне тот глоток счастья, что способен утолить ту жажду свободы и добра, которая терзает меня с младых лет. Я влюбился в тебя сразу, безвозвратно и безнадёжно. Твои глаза парализуют мои мысли, а твой голос я регулярно слышу во сне.
А тогда... а тогда сказалось то, что я не слишком опытен в таких делах. Да чего там! Вовсе не опытен. Я пустил всё на самотёк, предпочитая, чтобы ты сделала свой выбор. Я не слишком-то много сделал для завоевания тебя. Собственно, получается, я исчез, предательски исчез с твоих глаз долой. Это так видится, как я сейчас понимаю, с твоей стороны. Но нет же! Я, чувствуя, как эмоции застилают мои разум и волю, побоялся, что это цунами накроет и тебя, и ты сбежишь от меня на край земли. К тому же я не разбирался и не разбираюсь в ваших отношениях с Борцовым. Я могу тебя прямо сказать, что он мерзавец и был мерзавцем, но я думал, что ты его любишь и получалось, что я влюбился в девушку другого. А в таких случаях она делает выбор. Так думал я. Я не знал и не знаю до конца о твоих мыслях и чувствах. Я только знаю, что безумно хочу быть с тобой. Если ты поймёшь и простишь меня, приходи к пристани на озере завтра. И я увезу тебя. Увезу, чтобы не отдать никому, чтобы побеждать вместе тот жизненный шторм, который надвигается на нас со всех сторон. Я хочу быть с тобой. Хочешь ли ты этого…решай.»
Вечером, когда серая пелена ночи стала накрывать Лахти сумерками, он пробрался по указанному Ганжой адресу. И обнаружил там фешенебельный коттедж. Окна светились, на лужайке дымился мангал, а вокруг сновало множество людей. Юра сразу идентифицировал Борцова – он дымил сигарой, был весел и вообще доволен жизнью. Остальные люди были русскоговорящими и возрастом постарше Борцова. Забора никакого не было, поэтому Юра из-за деревьев спокойно разглядывал их в бинокль, пытаясь разглядеть Леру. А её среди скопища людей не было.
– Ты хочешь меня украсть? – раздался за спиной её голос.
Бобров вздрогнул и чуть не выронил бинокль.
– Я поеду с тобой. Но не обольщайся и не надейся. Подожди, я быстро. – Она выстреливала рубленными фразами, стараясь подчеркнуть свою холодность и деловитость.
Видимо, она давно уже была собрана, так как выскочила очень скоро через задний двор, минуя праздных гостей. Юра в очередной раз удивился, как она красива была в любой одежде. Сейчас она была вновь, как тогда, истинная походница – в штанах цветах хаки, чёрной майке, со спортивной сумкой на плече. От неё исходила сексуальность и неприступность. Юра, не смотря на её решительный настрой противодействовать всяким ухаживаниям с его стороны, воспрял духом и почувствовал прилив энтузиазма. Письмо он выбрасывать не стал, а сунул в карман рюкзака. Лера закрепила сумку на мотоцикле, надела предложенный шлем, махнула по-гагарински рукой и молвила:
– Поехали.
Мотор взревел, заставив повернуть головы людей во дворе злополучного коттеджа. Но они увидели лишь удаляющийся в сумерках неясный силуэт.
Под звёздами они домчали до границы, где вновь не было заметных задержек – ввиду того, что из Финляндии никто не выезжал. А вот на въезд по-прежнему толпилась длинная очередь.
– Поедем до Питера или заночуем в лесу? – спросил Бобров Леру о дальнейших планах.
– Это толстый намёк на тот самый пикник? – Лера вновь была жестока.
Юра смутился.
– Да просто, может, ты устала уже… – попытался оправдаться он, и в самом деле не державший в уме никаких ассоциаций с тем походом в июне. – Поехали дальше – ещё часа два и на месте. Хотя… чего там, на границе с Карелией сейчас, непонятно.
– Карелы уже границу наваяли?! Класс! – изумилась Лера. – Да, тогда лучше переночевать тут, а уж по светлому поглядим, что там за кордон. И надеюсь, это не твой хитроумный план, – Лера отчего-то повеселела и улыбалась.
Свернув с трассы на просёлочную дорогу, они в темноте доехали по навигатору до берега очередного озера. Юра при свете фары поставил палатку и стал разжигать костёр.
– Лер, не побрезгуй моим спальником и расположись в палатке, как тебе будет удобно.
– А ты как будешь спать?
– Я возле костра, у меня есть ещё один коврик, а комаров уже нет.
– Герой, значит, угу, – вновь улыбнулась Лера.
Она стала разбирать вещи в палатке. Но через некоторое время она затихла и замерла с фонариком над Юриным неотправленным письмом, наткнувшись на него в рюкзаке.
Он к этому времени уже поставил кипятиться чай и разогревал в фольге мясо. Сидя на бревне, он буравил костёр задумчивым взглядом. В глазах мелькали отблески огня. Вдруг он почувствовал, как нежные руки обняли его сзади, а на плече устроился острый подбородок.
– Я прочитала… Юрка, какой же ты дурак, – Лера поцеловала его в ухо, а он продолжал, не двигаясь, пялиться в костёр. – Почему вечно мужчины не могут сказать, не хотят поговорить, держат всё в себе и строят из себя брутальных и жестоких «мужиков»? Почему нельзя иногда побыть сентиментальным и чувственным? И вот чтобы мы делали, если бы не Ганжа? И тогда, и сейчас… Прямо злость берёт! – Юра, не дав ей договорить, обернулся и дотронулся до любимого лица ладонями. – Я тебя так ждала. – И не, дожидаясь, инициатив, Лера, ласково закинув руки на его затылок, приблизила его лицо к своему и коснулась поцелуем, в который вместила всё своё ожидание.
Она была настойчива и деликатна одновременно, а Юра сходил с ума от прикосновений, стонов и взглядов. Физическое вожделение перетекало в духовную близость. Они были единым целым, наслаждаясь другом, испивали друг друга до капли.
Костёр потух, чай остыл, а небо на северо-востоке бледнело и гасило звёзды. Лера свернулась калачиком и сладко сопела, приткнувшись к тёплому боку Юры. А он не мог сомкнуть глаз, несмотря на смертельную усталость, раз за разом любовался робким очертанием профиля любимой девушки.
Лера проснулась, когда солнце уже стало припекать палатку, а внутри стало душно. Она, сонная и тёплая вылезла наружу, где Юра сооружал нехитрый завтрак, в котле булькал кипяток для чая. Всё напоминало тот самый пикник, как и предсказывала Лера.
– Милый, – Лера улыбнулась, потянулась и прижалась к Боброву. – Как чудесно! Я искупаюсь?
– Только быстро, остынет всё.
Скинув себя одежды, прекрасно нагая, она юркнула рыбкой с прибрежного камня в прохладную чистоту озера. Отфыркиваясь, свежая и в мурашках, она быстро вылезла назад. Юра не спускал с неё глаз, в которых сверкал восторг.
– Хватит, на меня глазеть, бесстыдник! – Она было собралась пробежать мимо, чтобы одеться, но он прихватил её за талии и поднял на руках.
Завтрак всё же остыл, но они, голодные, уминали простую закусь за обе щеки.
– Скажи, ты тоже себя ловил на желании всё бросить, и поскитаться вдвоём в этих прекрасных местах? – вопрос заставил Юру прекратить двигать челюстями и задуматься.
– Лер, ты знаешь, мне сейчас важнее всего быть рядом с тобой. Не важно, в каких условиях, не важно, где. Но знать, что ты тут и чувствовать твоё тепло. Но… но ведь и дело у нас нешуточное, поэтому хочу не за двумя зайцами погнаться, а двигаться вперёд. Рядом с тобой. Драться за тебя, если придётся, помогать тебе, ощущать твою заботу и поддержку. А просто наслаждаться счастьем, не ведая забот… так я и так наслаждаюсь каждой минутой. – Юра нежно улыбнулся и чмокнул Леру в щёку.
– Дела, так дела. Да и Ганжа, наверное, заждался. Но ещё ведь полдня у нас есть?
– Ну, конечно, ведь на ночной поезд-то мы всегда успеем.
Уходящее лето пыхало последнее жарой, лес и озеро дышали беспечностью, а двое сидели на берегу счастливые от существования друг друга. Тревожные ожидания полыхающего будущего были впереди.
***
Так и не поговорив с Робинсоном, Бобров приехал домой и, приняв душ, лёг спать. Следующим днём намечалась очередная тренировка.
В воскресенье должна была быть игра с Аргентинцами. Это команда была одна из старейших в Чемпионате, но дела у неё в этом сезоне шли неважно.
Реформа УЕФА и ФИФА, а вместе с ними и реформа Чемпионатов Мира и Европы по футболу, чемпионатов европейских и некоторых других стран началась (постепенно) в том же злосчастном восемнадцатом году. Ближайшие четыре года, вплоть до двадцать второго года, когда намечался «праздник футбола» в Катаре, планировался плавный переход от текущих соревнований к соревнованиям «Будущего». Всё было максимально приближено к политической обстановке – стирались границы, культур, а народы смешивались. Национальные чемпионаты утилизировались, национальные сборные расформировывались – взамен образовывался Единый Чемпионат. Ясное дело, что таким образом, не удел оказывались многие футболисты, тренеры, стадионы, болельщики... Функционеры и бизнесмены от футбола преследовали лишь увеличение прибылей от шоу, каковым всё больше становился футбол. Казалось бы, такая тенденция в этом популярнейшем виде спорта была уже лет тридцать, но только сейчас никто не стал прикрываться благородными вывесками «честная игра» или «футбол объединяет».
Волны протеста болельщиков были легко поглощены рекламой нового Чемпионата. Фаны канувших в лету клубов записывались в ретрограды своими же «коллегами»-болельщиками, которым успешно промывали мозг с экранов, из эфиров и Интернета. Ведь вместо унылого, практически одного и того же соперничества из года в год, обывателю предлагалось зрелище на порядок выше! Лучшие футболисты мира соперничали еженедельно, в течении сезона длиной без малого в год! Определили три лиги, всего шестьдесят команд, по двадцать в каждой лиге. Отдельная команда представляла собой сборную округа, города или государства (благо, что прежние государства стали рассыпаться на глазах, образуя небольшие анклавы, княжества и провинции с общим подчинением «Большому Брату»), некоторые же надёргивали лучших футболистов со всего мира, оставаясь под прежними названиями. И привычная схема регулярного чемпионата: есть чемпион, есть призёры, есть четыре неудачника, взамен которых приходят лучшие из низшей лиги.
– Юра, значит, смотри, – на чистом русском начала разговор Робинсон, который оказался «в миру» Валентином Анатольевичем Проскуриным, – сегодня нам подгоняют ещё троих чурбанов, и вместе с тобой и Васильевым полевых как раз десять игрочков. Васильева сам будешь воспитывать – если он не справится, то уж не обессудь, пустим его на вольные хлеба. Вратарём будет по-прежнему Могучев. Люденов что-то воротчиками совсем негодных выпускают. Да, собственно, наш рисунок, если всё пойдёт верно, игры предполагает полную неударность по нашим воротам.
– Валентин Анатольевич, – у Юры накопились вопросы.
– Давай просто Валентин, а то я тебя лет на пять всего старше. Сохранился просто похуже, – улыбнулся Проскурин, который теперь казался Юре с эдаким интеллектуалом. «Что-то я хуже стал разбираться в людях» – покритиковал себя Бобров.
– Идёт. Так вот, что я хотел спросить: вы как-то учитываете коды команды соперника? Взламываете? Или будет универсальная тактика… гм… программа, точнее, для «Московии», а там – как получится?
– Да… Ганжа говорил, что котелок-то у тебя совсем нефутбольный, – Валентин подивился смекалистости футболиста. – И что ты в бутсах до сих пор сидишь, не понимаю?
– Да это долгая история. Пусть будет – так получилось, – Юре не хотелось поднимать прошлое.
– В общем, тут ты попал в яблочко. Мы, конечно, хакнули всю «вышку». И как раз будем отталкиваться от того, что есть. Но вот на случай, если чего-то не учли, или если, например, «Османия» будет вносить по ходу матча изменения…
– Как?! Ведь передатчики же запрещены!
– Ну, Юра, кому-то запрещены, а кому-то, если очень надо, то не очень запрещены. В общем, если они начнут корректировать программу по ходу матча, то мы будем блокировать их передачу. Но и сами должны в ответ действовать по-другому. На этот вариант, ты действуешь согласно своей голове и своим мыслям. Сам понимаешь, ответственность. Зато ближе к твоему любимому, старому футболу. – Маленькие глазки Проскурина довольно улыбались.
– Как-то так радужно всё, – Юре не верилось в оптимистичные планы. – Ну, а вот Аргентина? У них же всего двое люденов, как нам с ними быть?
– А и на этот вариант – тебе карты в руки! Юрий Владимирович, в вашем детстве в таком возрасте давно тренерами становились. И Великими! Вспомни, Моуриньо, Гвардьола. Так что, думаю, в воскресенье, мир вспомнит того самого Боброва.
– Староват я для этих дел
– Так дела-то и будут всего лишь те, чтобы дирижировать оркестром. В данном матче киборги будут сконцентрированы ловить твои команды, поддерживать оборону и лезть вперёд только с твоих передач. Ты свободен от отбора, жди себе мяч. Уж обвести и дать длинный, короткий, а, главное, умный пас ты всегда сможешь. Васильев пусть ждёт в рывке, Алмаза ему в помощь. В-основном, охранную. В общем, давай, на тренировку. Сейчас двусторонку на всё поле сыграем.
На базе в Одинцово газон был зелёный. И, хоть и была трава искусственной, всё равно радовала глаз в сравнении с чернотой официальных арен. С Ромой работал старый тренер по физподготовке, который, в своё время даже защитил диссертацию на физиологическую тему. Юра когда-то узнавал про неё подробно, да уж запамятовал. Рому натаскивали на примитивные рывки с мячом. Чтобы он достиг максимума своих возможностей. Видно было, что работает он с энтузиазмом и пыл свой юношеский весь вкладывает в дело.
Люденов «заряжали» программой прямо на поле. Это было видно по тому, что они стояли вокруг помощника Робинсона-Проскурина. Помощник колдовал над планшетником, который в гигагерцовом эфире прошивал электронные мозги киборгов. Один Алмаз стоял в сторонке – его ожидал индивидуальный софт.
Тренировки Юрия последнее время заключились лишь в поддержании физической формы и всё удлиняющихся во времени растяжках. Его талант реализовался, хоть и не в полной мере, но изрядно. За организмом он следил, здоровье сохранил. Мастерство и опыт накоплены были немалые – поэтому новая стратегия нового же тренерского штаба требовала от него осмысления теории, да крепкого здоровья – тактика должна была рождаться в его собственной голове уже по ходу игры.
***
С началом осени с грехом пополам возобновились занятия в Университете, а вместе с ними и матчи в футбольной студенческой лиге. Порядка особого не было ни в стране, ни в столице. Новоявленные государственные образования ждали признания независимости от западных товарищей, а в крупных городах нарастало протестное движение. Люди группировались и митинговали против раскола и отсоединения (недавно ли только были обратные настроения...). Исключения составляла лишь Дальневосточная Республика, которая отрезалась всерьёз и, похоже, бесповоротно. Новосибирск, Екатеринбург (наметилась угроза отделения Урала), Красноярск периодически взрывались погромами и «наведением порядка» натовскими силами.
Ганжа забросил Университет, сосредоточившись на «Возрождении», финансируя себя хакерством и программированием. А у Леры и Ромы продолжилась вполне мирная жизнь, не смотря на то, что они остались активными участниками акций «Возрождения», а Юра продвигал идеи в том же ранге студенческой звезды.
Лера стала частым гостём в доме Бобровых. Не сто´ит и говорить, что с Юриными родителями они прониклись взаимной симпатией, и она частенько общалась с Юриной мамой и в отсутствии её сына. А вот взаимоотношения с мамой Леры и её отчимом (папа её погиб в автомобильной аварии, когда Лере было пять лет) у Юры не сложились. Ситуация была типично анекдотичной – «злая тёща – бездельник зять». Она видела судьбу своей единственной дочери совсем в другом свете. Она, чиновник из мэрии мечтала о достойной паре для неё – как минимум, какой-нибудь банкир должен был стать её зятем. Однако Лера унаследовала бунтарский характер отца: пошла в технический институт, плевала с высокой колокольни на вечеринки, устраиваемые мамой, и посылала в далёкие дали сосватанных женихов. Осенью ей проще было не появляться как можно дольше дома, чем постоянно выяснять отношения с матерью. Мало того, образовавшийся недавно отчим (тоже какой-то чиновник – Лера не вникала), стал позволять себе воспитывать её в духе «ты не должна расстраивать маму». Всё это не добавляла хорошего настроения, от чего Лера пряталась в учёбе, книгах и времяпровождении с Юрой.
Их юная любовь была расцветала в не совсем благоприятных условиях: кинотеатры закрывались, театральный труппы не выходили из каникул, в парках и бульварах царили грязь и неопрятность, кафе отпугивали выросшими ценами. Однако ж, ребята словно не замечали окружающих неприятностей. Им было интересно и уютно вдвоём на лавке возле Университета, в вечно неприбранной квартире Ганжи, в заросших оврагах ближнего Подмосковья, на диване в гостиной с Юриными родителями за чашкой чая. Институт разваливался – это видно было по увеличивающемуся количеству «окон» в расписании. Отсутствию внятных курсовых и апатичности большинства преподавателей. Поэтому Юра (даром, что учился на два курса позади) поднатаскивал Леру в многочисленных технических дисциплинах, не забывая о своей любимой географии. Она же пичкала его (а заодно и себя) юридическими делами и психологией.
Листья жёлтыми и оранжевыми ворохами устилали землю, воздух стал прозрачен и стыл, а по утрам на зелёной ещё траве всё чаще появлялась белая седина ночных заморозков. Юра возвращался с тренировки домой, зная, что там уже Лера и мама приготовили что-нибудь вкусное. Он торопился, потому что успел за день безумно соскучится по своей девушке, по глубине её карих глаз.
Их старый дом торцом примыкал к Каширскому шоссе, а окна их трёхкомнатной квартиры глядели на Борисовские пруды. Сейчас, в красках осени пейзаж был красочен и отвлекал глаз от полуразрушенных дорожек, от бурьяна на лужайках, от запущенных спортивных и детских площадок, от покосившихся беседок и лавочек.
Была суббота, поэтому мама была дома. А вот отец отсутствовал – грибной сезон ещё продолжался – и он с друзьями рыскал в поисках «добычи» где-то по рижскому направлению.
На лестничной площадке перед дверью Юра почувствовал запах борща, и в животе у него зажурчал, а сам он сглотнул.
– Здравствуй, Пупсик, – мама открыла дверь и чмокнула его в щёку.
– Вкусно пахнет как.
– А ты думал! Мы тут для вас с отцом наготовили. Только вот он задерживается. Надо ему выговор сделать.
Лера выглянула из кухни, одетая в фартук и помахала деревянной лопаткой:
– Привет!
– Привет, – Юра, разувшись, прошлёпал на кухню и, обняв что-то там ворошащую Леру, чмокнул её в затылок.
Они уселись за стол, когда пришёл отец. И поздний обед приобрёл совсем идиллические черты. Всё нарушилось, когда Леру выдернул звонок её телефона. После долгого разговора, она вернулась мрачная и понурая. Юра почувствовал холод внутри и упёрся взглядом в кружку с чаем. Отец никогда не лез в душу. И лишь Ксения Ивновна, как женщина, хорошо чувствовала, что Лере нужно поделиться:
– Лерушка, что случилось?
– Мама звонила. Они уезжают.
– Как уезжают? Далеко?
– Куда-то за границу. Я даже не запомнила… Отчима пригласили там куда-то, и они решили ехать. Мама почти ультимативно заявила сейчас «Или ты с нами, или мы не увидимся больше!». Ксения Ивановна, как так можно? Я же её дочь, – Лера сверкнула слезами и укрыла лицо руками.
– Ну, девочка, ну что ты, – Юрина мама встала и прижала Леру к себе, а та уже сотрясалась в беззвучных рыданиях. Юра уловил знак мамин знак глазами и, взяв Леру на руки, отнёс к себе в комнату. Положив её на диван и упокоив её голову на коленях, он говорил ей мягкие и тёплые слова, которые ласковым одеялом укрывали её от потрясения. Она затихла и просто слушала его тихий голос. Потом подняла глаза и сказала:
– Юрка, она бросила меня, понимаешь?
– Милая, она ещё опомнится, это влияния Ромы этого всё.
– Что мне делать?
– Ты же понимаешь, что я не могу быть объективным. Я лишь могу предложить тебе переехать к нам.
Она видела в его глазах одержимую решимость, видела, что он – как раз та опора и защита, которая должна быть у женщины в лице мужчины.
– А как же родители?
– Да как будто ты не знаешь, что ты им, как дочь родная, – заулыбался Юра, уловив в её словах надежду, что расставание уже не грозит неотвратимой гильотиной.
Но дальше пошло всё вкривь и вкось. Мама Леры ещё не единожды устраивала скандалы, принуждала дочь собираться с ними. Лера погрузилась в мрачную депрессию, из которой вывести не удавалось даже Юре. И, когда мать с отчимом всё же отчалили без Леры, она стала жить одна в квартире на Смоленке, замкнувшись от окружающего мира.
А беда, как водится, не приходит одна, и ворота Юре пришлось отворять сполна.
***
Играть предстояло на выезде, то есть в Буэнос-Айресе. И, если преодоление огромного расстояния разрешалось перелётом на сверхзвуковом лайнере (за семь часов), то разницу часовых поясов компенсировать ещё не научились. Люденам, понятное, дело было всё равно, а вот Юре матч, начинающийся в 17.00 по местному времени, что соответствовало двенадцати ночи по-московскому, должен был создать дополнительные трудности, ибо его организм с закатом солнца привык принимать горизонтальное положение и отключать мозг.
Из аэропорта они поехали сразу на стадион. Город наваливался громадой, в которой было плохо налажено транспортное сообщение. Летающего транспорта не было вовсе. В душной копоти передвигались толпы народа. Преобладали азиатские и индейские лица. Автобус пересекал почти весь город и уже перед самым стадионом в окне мелькнул океан. Мутные воды неспешно ворочались, прибивая многочисленный мусор к невзрачной набережной.
В самолёте Юра убивал время сном, едой и занятиями на геоноуте. Состояние после перелёта его было средней паршивости, но полностью разбитым он не был. И он с удивлением почувствовал предстартовый мандраж: «Ну, надо же! Чегой-то такое твориться-то! Уж лет десять ни сном ни духом про предстартовое волнение, а тут – на тебе! Удивительное дело».
На стадионе Антонио Веспучио Бобров бывал много раз. Больше того, на это стадионе у него были удачные, даже звёздные минуты. И когда он появился на разминку, наполняющийся стадион зашумел – здесь были и приободряющие крики, и свист из опасения сильного противника (Аутсайдер аутсайдером, а Бобров – это фигура), и девчачий визг поклонниц.
Установку для команды, читай, индивидуально для Боброва (люденов программировали) Робинсон провёл ещё в самолёте. Тогда же «прошили» люденов. Так что сейчас оставалось разогреть свои мышцы и свой дух в течение оставшегося часа до стартового свистка.
И вот они уже в коридоре, бок о бок с этими аргентинскими быками. «И чего они проигрывают? Здоровенные лоси, ноги, как столбы, рожи зверские – всё в рамках современной игры». Бобров, как капитан пожал ручки судье и капитану аргентинцев, который глазами намекал на полное изничтожение «Московии». На трибунах фаны выдавали какой-то незамысловатый перфоманс – бело-голубые цвета объёмным солнцем вставали над трибунами. Народ был заряжен на зрелища и, насколько, Юрий понимал испанский, требовали крови.
– Ром, вначале не лез на рожон. Отсидимся чуток. Сейчас с первых секунд они будут топтать, пускай наши чурбаны их пыл охладят. А то ещё сломают тебя, – последние напутствия давал Бобров, стоя в центральном круге.
Стартовый свисток потонул в оглушительном рёве семидесятитысячной озверевшей толпы. Мысли Робинсона и Боброва о начальном штурме ворот «Московии» оказались верными. Своих двух киборгов Аргентина запустила в глубокий офсайд, где они ошивались в ожидании мяча, попутно исподтишка пыталясь увечить московитских защитников. Боброву пришлось напрячь все свои инстинкты, чтобы не быть покалеченным, а с определённого момента начать вести игру. А сейчас просто надо было выстоять. Громилы Аргентины смыкались в стычках с люденами в борьбе за мяч, а иногда и без борьбы. Появилась первая кровь. Белый мяч снежком метался по чёрному полю. Какая бы то ни было мысль, кроме сокрушительного топтания, отсутствовала. Оборона «Московии» трещала, но держалась. Людены, благодаря зашитой программы, держались компактно, поддерживали друг друга и спешили на выручку. Ромина задача была в эти первые минуты матча такая же, как и Боброва – беречь ноги и голову и ждать момента. Так же в поте лица трудился вратарь Могучев, который, оправдывая свою фамилию, горой мускулов стоял на страже не только своих ворот, но и своего здоровья, отпихивая и отгоняя пинками и подзатыльниками особо грубых нападающих. Бесплодные попытки Аргентины забить гол и создать опасные моменты упирались в организованную и крепкую защиту. К тридцатой минуте их мощный запал приутих и затлел робкими попытками построить осмысленную игру. Больше в закромах тренерского задания на матч ничего у них не было. Бобров понял, что пора.
Перестроив своих люденов нужной словесной командой, настроил их на отбор мяча. К Роме прилепил одного телохранителя-подыгровщика, а сам расслабился и приготовился играть. И тут же получил удар в бедро прямой ногой. Боль прошла серой молнией в мозг, и Юра рухнул, как подкошенный. «Вот и поиграли, Валентин Анатольевич» – успел подумать Бобров, увидев вскочившего с тренерского кресла Проскурина. Но лежать было бесполезно – медицинские бригады упразднили шесть лет как. «Для динамичности зрелища». Оставалось или уползать, или играть дальше. «Не получить ещё раз теперь главное» – он успел отпрыгнуть на одной ноге от пробегающего тараном рядом аргентинца, который избрал своей целью Васильева. А Ромка, меж тем, получив пас, летел сапсаном на ворота. Его скорость позволяла проскакивать разреженные и неориентированные на оборону защитные порядки противника. Помеха оставалась одна – возле ворот обосновался головорез-охранник вратаря. Он уже занёс свою кочергу, чтобы срубить легконого нападающего. Бобров, кое-как доковыляв до штрафной успел крикнуть Роминому помощнику «Взять его», и тот ломанул на головореза, поставил заслон Васильеву. Рома, не имея шансов протолкнуть мяч мимо вратаря, откатил его Боброву – тот в кривом подкате вогнал в сетку ворот. Хромая, он принимал поздравления партнёров.
Тишина сразу после гола, сменилась неимоверным гулом. С трибун полетели различные предметы.
– Нужно забить ещё парочку, – Бобров не просил, он отдавал распоряжение своей команде. Робинсон-Проскурин показывал ему большой палец и спокойно улыбался. Но только после второго, гола, когда он, ковыляя, вновь пригнал свою команду в атаку и на этот раз сам отдал пас Васильеву, который рубанул в «девятку» Боброву подумалось «Кажется, получается».
На перерыв им пришлось пробегать под щитами охранников, так как с трибун продолжали лететь увесистые и опасные штуковины.
В раздевалке врач вынес неутешительный вердикт «ушиб мышцы» и рекомендовал замену.
– А, вообще, удивительно, как он не сломал тебе ногу, – покачал головой Шангрилу, индиец, который знал русский и был дельным эскулапом.
– Ну, вот и добегаю хотя бы до третьего гола, – решил за себя Юра.
– К чему этот героизм? Видишь же, что удаётся, – возразил ему Проскурин.
– Как раз чую опасность, Валентин Анатольевич. Они ж сейчас озверевшие вновь выйдут. А наших «умников» не перестроишь сейчас. Только на поле я их командой могу подхлестнуть. Как-нибудь сдюжу, вроде и не болит уже, – тут Юра покривил душой – тягучая боль острым шилом продырявливала левую ногу.
Во втором тайме аргентинская дружина, видимо, «накаченная» в раздевалке снова молотом ухнула в крушащую всё атаку, попутно стараясь добить Боброва. По всей видимости, тренер противника смекнул, откуда исходит главная угроза. Юра понял, что без телохранителя ему не выжить. Алмаз стал прикрытием, прочным телом охраняя своего лидера. Выдержав, как и в начале игры, навал хозяев. «Московия» усилиями Боброва начала вновь плести атакующие комбинации. Но Рома потратил много сил на бестолковую беготню, а потому убегать уже не успевал – раз за разом его укладывали в жёстких подкатах на газон. Третий гол никак не шёл, и, вообще, Аргентина несколько раз убегала в контратаку – выручал Могучев. Минут за двадцать Юра почувствовал судороги в раненой ноге и понял, что его команду могут добить, не смотря на преимущество в счёте. Поднапрягшись, он в очередной раз погнал команду вперёд, сам грациозной хромоножкой передвигаясь к штрафной противника. И тут удача – игра рукой и штрафной в сторону Аргентины! Сам факт того, что судья назначил такое наказание против хозяев, удивлял, но подарком нужно было воспользоваться, кровь из носу. Юра настроил бутсы, прикинул угол и, коротко разбежавшись, вдарил по светящемуся белому шару. Тот по изумительной траектории, чиркнув по траве, вонзился в сетку ворот. Стадион вновь заткнулся. А Юра, на плечах товарищей по команде заменился.
Оставшиеся двадцать минут команды доигрывали – «Московия» без Боброва тупо держала мяч, при случае пиная его вперёд на удачу, что зацепится Васильев. А Аргентина была морально опустошена и силы покидали её на глазах. Финальный свисток зафиксировал первую победу «Московии», да ещё какую! Робинсон, подмигнув Боброву, пожал руки своим футболистам. А Юра сам устало подумал, что Лера уже прибежала бы к нему, чтобы не поздравить, а поругать за травму. Если бы она была тут… если бы она смотрела матч…
***
Юра хотел увильнуть от участия в матче с «Плешкой» – надо было остаться с Лерой. Но надавили на институтский патриотизм, да и Лера по телефону сказала, что ему лучше сыграть: «Малыш, ну я же в порядке. Чуть-чуть ещё грустная, но уже проходит. А для «Возрождения» там важно сыграть. Там же «чёрные» одни…». И он поехал. Сел вместе со всем в автобус и задремал.
