Текст книги "Урановый рудник"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Глава 16

– Вдвоем на одного, – продолжал подполковник, болезненно покряхтывая. – Не стыдно? Я к вам обращаюсь, господин Холмогоров. Интеллигентный человек, личный советник Патриарха, и вдруг такое… Не ожидал от вас!

– Если бы ожидали, ничего бы не получилось, – заметил Холмогоров, кладя инвентарные списки обратно на табуретку. Подчеркнутые номера совпадали с серийными номерами винтовки и пистолета, но написанный от руки номер войсковой части на клапане папки ни о чем ему не говорил.

– Тоже верно, – согласился Завальнюк, осторожно дотрагиваясь ладонью до ободранной макушки. – Чем это вы меня?

– Кувшином, – признался Холмогоров.

– Кувшином… Старею, – констатировал подполковник. – В молодости, бывало, кирпичи на макушке ломал, и ничего.

Он казался совершенно спокойным, разве что немного грустным и здорово помятым, что, впрочем, было неудивительно.

– Ну, и что теперь? – спросил он, вынимая из кармана расплющенную в блин пачку и ковыряясь в ней пальцем в поисках уцелевшей, пригодной к использованию сигареты.

– А собственно, уже все, – сказал ему Холмогоров. – При всем моем к вам уважении, милейший Петр Иванович, должен со всей ответственностью заявить следующее: теперь, чтобы сохранить все это в тайне, вам придется меня убить. Здесь творятся ужасные, богопротивные дела, и я добьюсь, во-первых, их прекращения, а во-вторых, наказания виновных в этом безобразии.

– Ни черта вы, Алексей Андреевич, не добьетесь, – сказал Завальнюк и, кряхтя, спустил ноги на пол. – Уж простите меня за пролетарскую прямоту…

– Ничего, – успокоил его Холмогоров, возвращаясь к столу и усаживаясь на свой табурет, который еще не успел остыть. – Прямоту вашу я как-нибудь переживу. Пережить ваши постоянные вилянья было намного сложнее.

– Чего вы добьетесь, – продолжал Завальнюк, ответив на обвинение в виляньях короткой болезненной улыбочкой, – так это несчастного случая со смертельным исходом.

– Только попробуй, – вступил в беседу Петров, с угрозой надвигаясь на подполковника.

– Отстань, дурак, – отмахнулся тот, – тебя вообще никто не спрашивает. Я с тобой после по-другому поговорю… Пистолет верни!

– Хрен тебе в глаз, а не пистолет, – хладнокровно ответил участковый.

– Себе же хуже делаешь, баран… Так вот, Алексей Андреевич, я вас, конечно, пальцем не трону, но, помимо меня, в этом деле замешано столько народу (и какого!), что гарантировать вам безопасность я не могу. То есть о чем я говорю?! Какая безопасность?! Вас непременно уберут, невзирая на ваше высокое положение и покровительство Патриарха…

– На все воля Божья, – сказал Холмогоров.

– Ошибаетесь. Чем, по-вашему, занят дьявол? Божья воля иногда, знаете ли, запаздывает, иначе у нас тут давно был бы рай земной… – Он наконец отыскал в пачке неповрежденную сигарету и сунул ее, кривую и морщинистую, в уголок рта. – Понимаете, я ведь вас не запугиваю, а просто ставлю в известность, что вы впутываетесь в историю, которая очень скверно для вас кончится. Мой вам совет: забудьте все, что видели и слышали. В первую очередь номер войсковой части, который, как я заметил, вы успели прочесть на обложке папки.

– Увы, – сказал Холмогоров, – это невозможно. У меня на редкость хорошая память.

– А я на всякий случай запишу, – сказал Петров. – С цифрами у меня всю жизнь нелады.

– Вы не понимаете, – не замечая участкового и обращаясь к одному Холмогорову, проникновенно произнес Завальнюк. – Это один из тех секретов, для которых не существует срока давности и которые государство хранит всеми мыслимыми и немыслимыми способами, не останавливаясь ни перед чем. Понимаете – ни перед чем!

– Да хватит, – снова вмешался Петров, – надоело! Что делать будем? Я предлагаю так: этого типа запрем, чтоб не сбежал, а сами соберем мужиков и двинем в тайгу. «Драгуновка» у нас есть, два «стечкина», мой «макар»… да здесь, считайте, в каждом доме по ружью, а то и по два! Даже у отца Михаила где-то тут два ствола припрятано, я их сам регистрировал: охотничья магазинка и «Сайга» – это такой, знаете, карабин на базе автомата Калашникова, серьезная штука, с ней воевать в самый раз… Только вот где у него сейф?

– В шкафу, – сказал Холмогоров, обдумывая это заманчивое предложение, – в углу, за одеждой… Только он заперт.

– Да отопрем! – с энтузиазмом воскликнул Петров. – Сломаем в крайнем случае.

– А почему вы так уверены, что люди с нами пойдут? – усомнился Холмогоров. – По-моему, они изрядно запуганы этим вашим Кончаром…

– Да знаю я, что им сказать! Раньше не знал, а теперь знаю. Я им про чудо расскажу – как вы меня из-под верной пули вытолкнули и как я потом урода этого крашеного, как консервную банку, продырявил. Они ж все охотники, браконьеры, они такие вещи с полуслова понимают! Это же, Алексей Андреевич, верный знак, что кому-то там, наверху, Кончаровы художества надоели!

– А поверят?

– А пусть попробуют не поверить! В оборотня какого-то вонючего верят – и в это поверят как миленькие! Да что там! Вы ж не знаете, а я знаю: здесь ведь через двор мужики живут, у которых жены да дочки в лес по ягоды ушли и сгинули без следа. Откуда, думаете, у этих сволочей бабы берутся? Что, вы думаете, с ними там делают? Да мужикам только намекни, что есть верный шанс с нечистью этой лесной за все расквитаться, они же всю тайгу кверху дном перевернут! Может, даже отца Михаила живого застанем… Вот бы здорово, а? А чтоб наверняка, без промашки, я прямо сейчас в управу сгоняю и по рации с районом свяжусь – пускай ОМОН высылают, нечего им в городе штаны просиживать, пускай разомнутся чуток, мордовороты раскормленные…

– А что, – задумчиво произнес Холмогоров, прислушиваясь не столько к словам участкового, сколько к своему внутреннему голосу, – пожалуй, в этом что-то есть…

– Идиоты, – с тоской сказал Завальнюк. – Психи ненормальные.

– Хорошо, что ты нормальный, – сказал ему Петров.

– Да, – поддержал его Холмогоров. – Я тоже нахожу ваше здравомыслие в высшей степени похвальным и утешительным.

– Вот и отправляйся вместе со своим здравомыслием под замок, – не без злорадства добавил Петров. – Не бойся, там тебя ни Кончар не достанет, ни твое любимое государство с его вонючими секретами.

– Пропадите вы пропадом! – сказал Завальнюк с неподдельной горечью. – Неужели не ясно, что ему ваши мужики с двустволочками на один зуб? Не верите – проверьте, но я вам точно говорю: после этой вашей экспедиции дурацкой в Сплавном только те останутся, кто с вами в лес не пойдет. То есть бабы с малыми ребятишками. И пробудут они здесь недолго – кто помоложе да покрепче, тех Кончар к себе на рудник заберет, а остальных – под нож, как овец…

– Куда? – вскинулся Петров. – Куда, куда заберет?

Холмогоров также заметил оговорку подполковника и немедленно усомнился в том, что оговорка была случайной. Похоже было на то, что несокрушимая твердыня сцементированного чувством долга подполковничьего упрямства наконец-то дала трещину.

– Петр Иванович, – сказал он с мягкой убедительностью, – ну, посудите сами, что же нам делать? Вы нам столько всего наговорили, что я уже и не знаю, чему верить. Есть только один способ убедиться в правдивости ваших грозных предостережений: пойти и увидеть все своими глазами. И нам придется это сделать… если, конечно, вы не укажете нам иной путь к постижению истины.

Завальнюк болезненно улыбнулся и наконец закурил свою сигарету.

– Красиво говорите, – сказал он. – Грозные предостережения, путь к постижению истины… А если опустить все эти красоты, останется вот что: давай-ка, товарищ подполковник, наплюй на служебный долг и разгласи нам государственную тайну, которую, кстати, тебе самому знать не положено.

– Помимо служебного долга, существует долг человеческий, – напомнил Холмогоров, – а также христианский. Впрочем, последнее на вас, как я понимаю, не распространяется, вы ведь у нас убежденный материалист…

– Могли бы обойтись без оскорблений, – обиженно проворчал Завальнюк. – У меня, как и у вас, крестик на шее, не то что у этого вот нехристя…

Он кивнул на Петрова.

– Крест на шее не всегда свидетельствует о наличии Бога в душе, – заметил Холмогоров.

– Понял, козел? – обрадовался участковый.

– Хорошо, – отчаянным голосом произнес Завальнюк, – уговорили. Я вам расскажу, только имейте в виду: с того момента, как я скажу первое слово, мы, все трое, – покойники.

– Это ничего не меняет, – заметил Холмогоров. – Мы же видели списки.

– Ну да, действительно… Тем хуже для вас. Только не жалуйтесь потом, не говорите, что вас из-за меня кошмары по ночам мучают, я вас жалеть не стану, сами напросились.

– Ты не пугай, – сказал Петров, – ты дело говори. Про рудник рассказывай.

– А что рудник? – Завальнюк пожал плечами и с силой выдул из легких струю дыма. – Рудник как рудник. Самый обыкновенный рудник, урановый. Слыхали небось, что в советские времена на урановых рудниках работали преступники, приговоренные к смертной казни?

– А то, – сказал Петров.

– Да, – подтвердил Холмогоров, – приходилось. Это одна из наиболее широко распространенных советских мифологем…

– Мифологем, – повторил Завальнюк и покрутил головой. – Ну-ну… Так вот, одна из этих самых мифологем располагалась километрах в пятнадцати-двадцати от Сплавного. Вернее, наоборот, это Сплавное построили в двух десятках километров от рудника в качестве прикрытия. По реке доставляли продукты, вещевое довольствие и всякое такое, а чтобы не бросалось в глаза, построили на ровном месте поселок и организовали леспромхоз. Добытую руду вывозили по узкоколейке в Кемеровскую область, а оттуда по той же узкоколейке получали оборудование для горных работ, машины, горючее и… ну, словом, рабочую силу. Текучка в шахте, сами понимаете, была большая, подолгу мало кто выдерживал.

А потом рудник окончательно засекретили, даже упоминания о нем изъяли отовсюду, откуда только можно. Как я понял из кое-каких намеков, на тамошних смертниках стали испытывать некоторые психотропные вещества, усыпляющие газы, галлюциногены… словом, всякую химическую дрянь, запрещенную международными конвенциями. Именно тогда на рудник прислали майора Донцова с его группой – для обеспечения, сами понимаете, режима полной секретности.

А майор Донцов, господа, был не просто задрипанный майоришка внутренних войск, а настоящий ас, профессионал самой высшей пробы, прошедший все горячие точки, о каких вы только слышали, и те, о которых никто не слышал, тоже… На рудник его, можно сказать, сослали с повышением: был командир отдельной группы из шести человек, а стал – о-го-го, начальник секретного объекта! Да еще какого…

Но это была именно ссылка, чтобы отсиделся, остыл немного, пришел в себя, а главное – чтобы о нем забыли. Потому что он был из тех профессионалов, для которых война, кровь, смерть – не просто работа. По слухам, он со своими орлами такое творил, что военное преступление – это, знаете ли, слишком мягкое название для его художеств. Вот руководство и решило на время как бы положить его в задний карман для сохранности.

Ну, – продолжал Завальнюк, жадно прикуривая очередную сигарету прямо от окурка, – вы сами должны понимать, что для такого человека какое-то там обеспечение секретности на упрятанном в горах, в тайге, руднике – это не работа, а так, мелочь… Ну, вроде как для директора крупной фирмы необходимость дважды в день чистить зубы. Тем более что рудничок был захудалый – прямо скажем, не Эльдорадо, а так, дырка в горе, дававшая, правда, неплохую руду, хотя и в небольших количествах. Словом, свободного времени у Донцова было сколько угодно, и на что он его употреблял, одному Богу известно. Есть сведения, что со временем, причем очень быстро, за какой-нибудь год-полтора, он сделался на руднике царем и богом – карал и миловал, кого и как хотел. И зэки, и охрана на него только что не молились, потому что гаек он сильно не закручивал, людей понапрасну не мучил и не унижал. Вы понимаете, о чем я? Вот, представьте, строит он личный состав и спокойненько так объявляет: я ваш новый начальник, и правила мои такие и такие. Можно то-то и то-то, нельзя того-то и того-то… Кто будет эти правила соблюдать, будет жить нормально, а кто вздумает шалить, подохнет, как собака, и никто не узнает, где могилка его. Так, конечно, все говорят, да не у всех это получается. Но Донцов – это вам не все, и не надо забывать, что в его распоряжении была не только рота охраны, набранная почти из таких же бандитов, как те, кого они охраняли, но и шестеро его головорезов, которые стоили доброго полка хорошо обученных, обстрелянных солдат. Понимаете, это были не просто профессионалы, а настоящие мастера, призраки-убийцы… Один такой – любой, на выбор, – мог войти в барак, где забаррикадировались взбунтовавшиеся урки, и за две минуты навести там полный порядок.

Короче, все очень быстро поняли, что Донцов слов на ветер не бросает, – все, кто выжил, я имею в виду. И стало все у них хорошо – и дисциплина, и секретность, и все на свете. Зэки, понятно, продолжали дохнуть, как мухи, кто в руднике, кто в лабораториях, во время «научных» экспериментов, но тут, естественно, Донцов был ни при чем – не он их сюда загнал, не его это была затея, да и обижаться им, смертникам, уже давно ни на что не полагалось.

Но это все прелюдия, присказка. История началась, когда рудник себя исчерпал, руда в шахте иссякла и держать здесь лагерь стало незачем. Какое-то время зэки еще ковыряли камень в штольне – просто так, чтобы по баракам без дела не сидеть, – и принимали посильное участие в испытаниях новых модификаций «сыворотки правды» в качестве лабораторных животных. На Большой земле в это время творились, сами понимаете, большие дела, империя разваливалась на куски, провозглашались какие-то странные республики размером с носовой платок, в Москве сносили памятники, а там и генерал Дудаев голову поднял, если вы такого еще помните… Словом, в майоре Донцове и его людях возникла нужда, а нужда в руднике и тех, кто на нем работал, наоборот, отпала.

Надо, наверное, все-таки объяснить, что это была за секретность, которую обеспечивал на руднике Донцов со своими людьми, какого уровня… Понимаете, бывают подразделения, о существовании которых даже министр обороны не догадывается, – не докладывают ему о них, потому что незачем, да и не положено ему такие вещи знать. Кому надо – знают, а кому не надо… ну, сами понимаете. Просто приходит в день получки к бухгалтеру, скажем, ФСБ невзрачный человечек с портфелем, и бухгалтер ему в этот портфель отслюнивает энную сумму. Через какое-то время человечек возвращается и отдает бухгалтеру для отчетности платежную ведомость, а в ведомости вместо фамилий одни порядковые номера или, в лучшем случае, клички – Студент, Прыщ и так далее в том же духе. Ну, и подписи, конечно, неразборчивые… И все. Вот такая на руднике была рота охраны, не говоря уж о так называемой научной группе и тем более людях Донцова.

Поэтому, когда зашла речь о ликвидации рудника, никто долго голову не ломал. Солдатиков у нас в стране всегда хватало, не говоря уж о зэках, и Донцов получил шибко секретный приказ: рудник ликвидировать, лаборатории уничтожить, все приговоры привести в исполнение и обеспечить сохранение полной секретности любыми доступными методами, после чего со своей группой срочно убыть к новому месту дислокации для получения очередного боевого задания. Ну, вы сами подумайте, какой тут можно придумать способ – чтобы и быстро, и просто, и эффективно? Особенно когда под рукой у тебя каменная штольня и целый склад взрывчатки для горных работ…

– Господи, – сказал Холмогоров.

Участковый высказался короче, но намного энергичнее.

Завальнюк опять болезненно усмехнулся, бросил окурок прямо на пол и растер его подошвой сапога. Он порылся в пачке, но там, видимо, ничего не осталось, и подполковник, смяв пачку в кулаке, швырнул ее под кровать. Петров протянул ему свою, и Петр Иванович снова закурил, как будто табачный дым придавал ему сил для продолжения страшного рассказа.

– Я вас предупреждал, – сказал он, куря короткими, злыми затяжками, – не жалуйтесь, сами напросились… Словом, как вы понимаете, штольня была взорвана вместе со всеми, кто находился в лагере. С рудника уехали только Донцов и его группа – не то шесть, не то семь человек. Оружие, остатки продовольствия, вещевые склады, запчасти, механизмы, горючее – все это тоже было, согласно отчету Донцова, утилизировано, то есть попросту похоронено в штольне. Вывозить весь этот хлам на Большую землю показалось дорого, да и секретность, опять же…

Холмогоров и Петров одновременно покосились на инвентарные списки, что до сих пор лежали на табуретке в углу.

– Да-да, – кивнул Завальнюк, – это они самые и есть. Секретность секретностью, а бюрократия бюрократией, этой заразе любая секретность нипочем. Вот эти два ствола, которые Петров, спасибо ему, добыл нынче ночью, по идее, должны сейчас лежать под сотнями тысяч тонн каменной породы. Только вы меня, Христа ради, не перебивайте, а то я собьюсь.

Короче говоря, Донцов с полудюжиной головорезов отбыл к месту назначения на тентованном армейском «Урале» повышенной проходимости. Местом назначения, согласно полученной мной информации, был учебно-тренировочный лагерь под Чечней, а может, и в самой Чечне. Остаток зимы и почти всю весну они там тренировались, восстанавливали форму и входили, так сказать, в курс событий, после чего получили задание и покинули лагерь на том самом «Урале». А буквально через пару дней «Урал» – вернее, то, что от него осталось, – случайно обнаружили на горной дороге. Кто-то врезал по нему прямой наводкой из «Стрелы»…

– Ого, – сказал Петров.

Холмогоров не знал, что такое «Стрела», но по реакции участкового догадался, что речь идет о каком-то мощном оружии – пожалуй, даже чересчур мощном, чтобы использовать его против такой мишени, как грузовик.

– Ну да, – усмехнулся Завальнюк, – это как раз то, что называется «из пушки по воробьям». Те, кто расследовал данное происшествие, – если это можно назвать расследованием – пришли к выводу, который напрашивался сам собой: полевой командир, устроивший засаду, очень хорошо знал, с кем придется иметь дело, и позаботился, чтобы эти самые «воробышки» не разлетелись из своей корзинки в разные стороны и не выклевали ему жизненно важные внутренние органы. А они запросто могли это сделать, если бы их всех не уложили одним махом.

Опознать удалось всего двоих или троих из всей группы, но общее число трупов совпадало с численностью подразделения Донцова, и именные медальоны соответствовали тем, что его люди получили перед выходом на задание.

Генерал Никольский, который в тот момент курировал группу Донцова, поспешил закрыть дело, хотя в нем уже тогда было очень много белых пятен. Похоже, Донцов со своими головорезами уже давно стоял ему поперек глотки, и он втайне обрадовался, когда их буквально размазало по дороге ракетой, которая способна сбить реактивный штурмовик. Но его заместитель, полковник Панин, почему-то не удовлетворился официальной версией. В ту пору, как я понимаю, им двигало очень простое соображение: он хотел отыскать крысу, которая продала чеченцам информацию о группе Донцова. Он думал, что предатель засел в Управлении, в Москве, потому что на месте про группу и поставленную перед ней задачу никто просто не знал. В этом, кстати, не было ничего нереального, и Панину действительно удалось добиться снятия с должностей двух полковников и одного генерала, так что хоть какая-то польза от его работы в этом направлении все-таки получилась. Но свет на судьбу группы Донцова ему пролить так и не удалось. Наоборот, все еще больше запуталось, когда один из экспертов, едва ли не лучший специалист в своей области, осмотрев остатки грузовика, заявил, что мощность взрыва и характер повреждений наводят на мысль не столько о «Стреле», сколько о нескольких килограммах тротила, заложенных где-то между кузовом и кабиной, чуть ли не в самом бензобаке. Впрочем, с уверенностью подписаться под собственным заключением эксперт не рискнул, тем более что дело было уже через два или три месяца после взрыва, и все это время остатки грузовика ржавели на обочине под открытым небом.

Это означало новый поворот дела – для Панина означало, а больше ни для кого, потому что никому это не было интересно. Панин же сообразил, что если грузовик и впрямь был заминирован, то предатель, погубивший группу Донцова, засел вовсе не в Управлении, а был членом самой группы. Тут он, конечно, вспомнил взрыв шахты и прочие меры по обеспечению секретности, но эта версия в ту пору ничем не была подтверждена, и разрабатывать ее полковнику пришлось на свой страх и риск, в порядке художественной самодеятельности, в результате чего расследование затянулось на годы.

Однако уже тогда, буквально по горячим следам, ему удалось сделать одно открытие. Случайно удалось, просто повезло, наверное… Он рассуждал следующим образом: если группу уничтожил кто-то из ее членов, то это был скорее всего сам Донцов. Его подчиненные… Ну, это были не совсем люди в нашем с вами понимании этого слова, а что-то вроде боевых машин – неподкупные, нерассуждающие, превыше всего ценящие товарищество, чувство локтя… Перевербовать их – дело немыслимое, в мусульман они стреляли раньше, чем те успевали открыть рот, и стреляли точно – добивать, как правило, не приходилось, хватало одного патрона. Словом, это были бойцовые псы, и посторонний, решивший приманить их кусочком колбаски, рисковал остаться без головы. Какой-то свой интерес за пределами группы мог быть только у командира, и интерес этот вполне мог обнаружиться где-то вблизи взорванного рудника. Полковник Панин понятия не имел, что это может быть – золотая жила, алмазный прииск или еще что-нибудь, – но другой зацепки у него не было, и он отправил нескольких своих агентов тщательно отработать возможные пути, какими из Чечни можно попасть сюда, в эти края.

– Иголка в стоге сена, – презрительно проворчал Петров. – Капля в океане…

– Ценю ваш профессионализм, коллега, – съязвил Завальнюк, и участковый ответил на этот укол пренебрежительной гримасой, явно не желая видеть в подполковнике ФСБ своего коллегу. – Это действительно была безнадежная затея: выследить на просторах огромной страны человека, который обучен бесследно исчезать на совершенно открытом пространстве, непревзойденного мастера оперативной работы, оборотня с тысячей лиц, призрака…

Но то ли нам действительно невероятно повезло, то ли он слегка расслабился, инсценировав свою гибель, – не знаю, но след за ним остался. Есть такая железнодорожная станция Ручей, это километрах в трехстах отсюда, на железнодорожной ветке, что ведет в Барнаул, уже в предгорьях Салаирского хребта. Вот именно там он и наследил. Дежурный милиционер на станции его заметил (такого да не заметить!), заинтересовался и проверил документы. Ну, и, естественно, запомнил… Во-первых, внешность, а во-вторых, не совсем обычную фамилию – Концов. Этот самый сержант отвел его в дом некоего гражданина Быкина, у которого Концов купил мотоцикл марки «Днепр». Сержанту Концов сказал, что вернулся из Москвы в родные края насовсем. А родные края, по его словам, находились, заметьте, примерно в трехстах километрах от станции Ручей и как раз в нужном направлении.

Засим гражданин Концов отбыл в свои родные места на приобретенном мотоцикле, а уже к вечеру того же дня километрах в двадцати от станции, в лесу, на обочине шоссе были случайно обнаружены трупы гражданина Быкина и его сына Виктора. Здесь же стоял принадлежавший убитым джип «Ниссан» синего цвета, не взятый убийцей, надо полагать, за ненадобностью, – как я понял, корыто было еще то, не машина, а сплошная особая примета…

Оба Быкина были убиты выстрелами из австрийского автоматического пистолета выпуска одна тысяча девятьсот двенадцатого года. Пистолет нашли в кустах недалеко от места преступления; гильзы, ровным счетом две штуки, валялись на обочине, и в магазине не хватало как раз двух патронов. Два выстрела – два трупа, и кое-кто из опрошенных друзей и родственников убитых утверждал, между прочим, что пистолет этот их, Быкиных, доставшийся им по наследству чуть ли не от прадеда, который получил его от белочехов, гулявших где-то в этих краях, в обмен на сало и самогон.

Здесь же, на обочине, в метре от брошенного джипа были обнаружены следы мотоциклетных шин, и точно такие же следы остались во дворе у Быкиных после того, как они выкатили из сарая много лет стоявший там мотоцикл. Тут все было ясно. Быкины зачем-то догнали покупателя, напали на него, угрожая пистолетом и топором, и были убиты на месте из своего же ствола. У старшего Быкина, к слову, оказалось сломано запястье правой руки, и на нем остался синяк – отчетливый след чьей-то ладони…

У переправы через реку гражданин Концов, как удалось выяснить следствию, обменял мотоцикл на лодку и отправился на ней вверх по течению. Лодку потом нашли – пустую, а в ней рюкзак с некоторыми личными вещами и паспортом на имя Егора Леонидовича Концова, уроженца здешних мест, постоянно прописанного в городе-герое Москве. Круг, таким образом, замкнулся – по крайней мере, для местных пинкертонов. Главный подозреваемый по делу об убийстве Быкиных утонул, ловить стало некого, и дело сдали в архив, где на него и наткнулся человек полковника Панина…

– Что за дерьмо?! – не выдержал наконец Петров. – Ты что нам тут сказки рассказываешь?! Какой-то хрен приезжий показал сержанту на Богом забытом полустанке свой дерьмовый паспорт, тот его зачем-то запомнил, помог купить мотоцикл… Ну и что? Ладно, допустим, в тамошнем отделении личного состава – полтора человека, и, когда этих Быкиных замочили, сержант оказался не только в курсе, но и в состоянии сложить два и два, что тоже, между прочим, не так часто случается. Но потом?! Потом-то! В доброй сотне верст от этого места, в тайге, на берегу речки нашли пустую лодку, в ней паспорт, и какой-то сонный местный мент – другой мент, не тот, что на станции дежурил! – составил об этом безграмотный протокол… То, что кто-то этот протокол заметил, прочел и ухитрился связать эти два происшествия в одно, уже без малого чудо. Но дальше-то?! Знаю я эти архивы, это же тонны макулатуры, сваленной без всякого порядка, и никто в них годами не заглядывает. Незачем, не Москва тут, не Барнаул даже… И чтобы какой-то московский следак с ходу нарвался именно на эту папку, нашел именно этих людей – да не бывает такого! Вероятность – ноль целых, хрен десятых…

– Кто бы говорил, – спокойно парировал Завальнюк. – Если, скажем, вот сейчас сесть и написать рапорт о том, как ты сегодня ночью этого лесовика завалил, – честно, без прикрас и без утайки, как оно на самом деле было, – так этому рапорту ни одна собака не поверит, и ты об этом сам прекрасно знаешь. Достаточно только один раз посмотреть на тело, чтобы решить, что мы тут все сговорились и старательно мутим воду, покрываем друг друга. Потому что так метко можно стрелять только в том случае, если человек лежит прямо перед тобой на земле и ты мочишь его почти в упор, и притом при очень хорошем освещении. Эксперты бы, наверное, рехнулись, пытаясь понять, как это получилось, что стреляли с расстояния не более полуметра, а пули в тело вошли уже на излете. Сказали бы, что у тебя, Петров, порох в патронах отсырел вследствие небрежного хранения…

– Гм, – вмешался Холмогоров. – Простите, Петр Иванович, но вы сами-то поняли, что только что сказали?

– Он сказал, что это было чудо, – поспешил добить беднягу мстительный Петров. – А еще насмехался, козел.

– Да, действительно… – Завальнюк выглядел озадаченным. – Похоже, это самое я сейчас и сказал… Ну, в конце концов, почему бы и нет? Стоит только допустить, что не все на свете объяснимо с научной точки зрения, как все остальное прямо-таки напрашивается само собой. Может, за этим типом и впрямь уже тогда внимательно присматривали откуда-то сверху. Может, ниточку эту нам нарочно подкинули… Не знаю, не хочу я в эти дебри лезть. Дай еще сигарету, Петров.

Он прикурил от поднесенной Петровым спички и продолжил:

– Так вот, человек Панина кинулся искать того сержанта, чтобы, сами понимаете, составить словесный портрет гражданина Концова и сравнить его с внешностью известного вам геройски погибшего майора. Вот тут везение на время кончилось, потому что оказалось, что сержант погиб при невыясненных обстоятельствах: нашли его с перерезанной глоткой в лесочке прямо за окраиной поселка. Кто с ним так обошелся, не выяснили, а догадки строить… Ну, не знаю… Все-таки, как ни крути, три сотни верст по бездорожью…

– Для бешеной собаки не крюк, – подсказал Петров.

– Ну, может быть, не знаю… Словом, остался только паспорт. Вернее, не сам паспорт, его эти лопухи провинциальные как-то ухитрились не то уничтожить, не то просто потерять, а паспортные данные, которые, слава богу, сохранились в материалах дела. Стали крутить эти данные, и тут выяснилась любопытная штука: паспорт был подлинный, и все записи в нем подтверждались массой других документов: записями ЗАГСа, данными паспортно-визовой службы, домовой книгой… Вот только людей, которые хоть раз видели бы Егора Концова в глаза, обнаружить не удалось. Даже по московскому адресу, где он был прописан в течение добрых десяти лет, ни о каком Концове никто не слыхал, а в его квартире жила крепкая российская семья – главный инженер какой-то фабрики с женой и двумя детьми, мальчиком и девочкой. Давно жила, чуть ли не со дня постройки дома…

Ну, тут уж Панин точно знал, куда обратиться, где навести справки… Есть, господа мои, такая хитрая штука – оперативные документы. То есть любой, кто по роду своей деятельности имеет на это право, может получить, скажем, паспорт – не просто подлинный паспорт на чужое имя, но и биографию в придачу. Ты, Петров, как бывший опер, должен об этом знать. Заложенные в этой биографии сведения вводятся во все существующие базы данных; фактически создается новый человек, каким он видится с точки зрения бюрократической системы, со всеми печатями, штампами, справками и даже, если понадобится, медицинской карточкой в районной поликлинике. По такому паспорту вполне можно жить – по крайней мере, до первого серьезного конфликта с законом. А уж на то, чтобы прокатиться по железной дороге и выдержать пару проверок документов, его хватит наверняка, это вам не отпечатанная на бытовом принтере липа…

Словом, хоть и не без труда, но выяснить, что оперативный паспорт на имя Егора Леонидовича Концова действительно был выписан соответствующим подразделением, Панину удалось. Правда, кому именно его выдали, Панин не установил, не получилось…