Текст книги "Урановый рудник"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)

Андрей Воронин
Урановый рудник

© Современный литератор, 2006

Глава 1

Грузовик – вернее, то, что от него осталось, – лениво догорал, перегородив собой узкую грунтовую дорогу, зажатую между двумя относительно пологими, поросшими предательской «зеленкой» склонами. На покореженной стальной раме виднелись обугленные остатки разнесенного в щепки кузова; согнутые и перекрученные взрывной волной металлические дуги, на которых прежде крепился брезентовый тент, нелепо и страшно торчали в разные стороны, как кости обглоданного рыбьего скелета.

Смятая взрывом кабина с распахнутыми настежь дверцами была сорвана с креплений и съехала вперед, бессильно упершись решеткой радиатора в каменистый грунт. В пыли мертво поблескивали осколки стекла, по обуглившейся, ощетинившейся пучками металлического корда резине колес еще перебегали бледные язычки пламени.

Вокруг грузовика, прямо на дороге, валялись тела, лежавшие там, куда их отбросило взрывной волной. Эти черные бесформенные кучки обгорелого тряпья было легко принять за что-то другое – за остатки груза, например, – если бы… Словом, если бы не знать, что это такое на самом деле.

Старательно контролируя выражение лица, генерал отложил фотографию в сторону и бегло просмотрел другие снимки, сделанные крупным планом. Ничего нового они ему не сказали. Обгоревшие до полной неузнаваемости, изуродованные тела могли принадлежать кому угодно. В душе на какой-то краткий миг вспыхнула слабенькая надежда, что все это какая-то нелепая ошибка, дурацкий розыгрыш или даже провокация, но генерал тут же взял себя в руки. Если бы существовала малейшая возможность ошибки, хотя бы тень сомнения, намек на неточность, эта информация ни за что не легла бы к нему на стол, а если бы и легла, то в несколько ином виде: дескать, взгляните, товарищ генерал, есть подозрение, что это наши люди, но око еще нуждается во всесторонней проверке…

Увы, сомнений не было. Генерал снова перебрал фотографии, остановившись на одной. Здесь была крупным планом снята правая рука одного из убитых – полураскрытая окровавленная ладонь и часть предплечья, торчащая из горелого рукава камуфляжной куртки. На чудом уцелевшем клочке не тронутой огнем кожи с внутренней стороны предплечья отчетливо виднелась татуировка – повернутая острием вниз оперенная стрела и маленькая пятиконечная звездочка.

Полковник с молодым лицом и совершенно седой, белой как снег прической, заметив, какую фотографию разглядывает генерал, грустно покивал головой. Генерал уловил это движение боковым зрением и, подняв голову, посмотрел на полковника поверх очков.

– Ошибка исключена? – все-таки спросил он, поддавшись минутной слабости.

– Исключена, Георгий Альбертович, – негромко ответил полковник. – К сожалению, сомнений нет – это группа Донцова.

– Дьявол! – генерал оттолкнул от себя фотографии, и те веером рассыпались по гладкой, как олимпийский каток, поверхности стола. – Ведь не мальчишки зеленые! Как такое могло произойти?

Полковник снова кивнул – машинально, не столько соглашаясь со словами генерала, сколько вторя собственным мыслям. Группа майора Донцова являлась одним из тех подразделений, о существовании которых в мирное время мало кто догадывается и которые без лишнего шума решают судьбы военных кампаний, вооруженных конфликтов, а бывает, что и целых государств. В действующей армии о них ходят легенды, две трети которых очень далеки от действительности. Эти люди появляются в нужное время в нужном месте, быстро выполняют задачу и бесследно исчезают. Потери среди них редки и почти всегда случайны; урон, наносимый ими противнику, огромен и, как правило, невосполним. Если спецназ – элита любого рода войск, то эти люди – элита спецназа, и каждый из них стоит доброго взвода бывалых, обстрелянных солдат. И тем не менее состоят эти люди из обыкновенной плоти и крови, и снимки, лежащие на столе у Георгия Альбертовича, служат тому очередным подтверждением…

– Это была засада, товарищ генерал, – все так же негромко, словно у постели больного или у открытого гроба, заговорил полковник. – В кустах справа от дороги обнаружен использованный тубус от ПЗРК «Стрела»…

– «Стрела»?!

Полковник снова ограничился молчаливым кивком. Изумление генерала было ему понятно. Переносной зенитно-ракетный комплекс «Стрела» способен сбить современный реактивный истребитель; денег он стоит сумасшедших, и раздобыть его очень нелегко. Даже при бардаке и коррупции в армии до сих пор не было отмечено ни одного случая, когда «Стрелу» использовали для стрельбы по такой мизерной мишени, как грузовик с полудюжиной людей в кузове. Вот уж действительно из пушки по воробьям…

– «Стрела», – задумчиво повторил генерал. – Значит, нападение было не случайным. Эти сволочи очень хорошо знали, на кого охотятся, и постарались решить все одним махом…

– К сожалению, это им удалось, – вставил полковник. – Донцов и его группа погибли сразу, не успев сделать ни единого выстрела. Именно этого противник, похоже, и добивался. Они знали, с кем придется иметь дело, и боялись, что, если у Донцова будет хотя бы один шанс, он его использует. Так что шансов выжить у ребят, к сожалению, действительно не было…

– Что ты заладил: «к сожалению, к сожалению»? – взорвался генерал. – Толку мне от твоих сожалений! Сожалеть и дурак может, это проще всего. Я тебя спрашиваю как такое могло произойти? Ну, что молчишь? Докладывай!

– Утечка информации на месте исключена, – сказал полковник, – по той простой причине, что о маршруте и задачах группы не знал никто, кроме ее членов. Донцов имел приказ передвигаться по возможности скрытно, не привлекая к себе внимания, а на случай проверки документов ему был выдан пропуск, составленный таким образом, чтобы отбить у любого здравомыслящего начальника патруля охоту задавать вопросы. Следовательно, если утечка действительно имела место, произошла она либо здесь, в Управлении, либо ее источником стал один из членов группы.

– Что за бред ты несешь, Петр Игнатьевич, – устало произнес генерал. – Тех, кто знал об операции, по пальцам можно пересчитать, и все они сто раз проверены и перепроверены, все перед нами, как под микроскопом. А что до группы Донцова… Да кем же надо быть, чтобы по собственной воле подставляться под выстрел из «Стрелы»? Это все равно что играть в русскую рулетку с полным барабаном…

– Тогда это случайность, – упрямо наклонив седую голову, сказал полковник.

Его поза и тон свидетельствовали о том, что он скорее поверит в байки о летающих блюдцах, чем в такую случайность, о какой шла речь.

– Хороша случайность, – вздохнул генерал, – из «Стрелы» по тентованному «Уралу», в котором, может, и вовсе ничего нету… Нет, Петр Игнатьевич, ты прав, конечно: утечка информации была, но вот откуда – ума не приложу! Людей опознали?

– Не всех, товарищ генерал. Некоторые… Ну, словом, вы сами понимаете. Это все-таки не граната. Количество убитых совпадает с численностью группы, все опознанные были ее членами, у одного из неопознанных также обнаружена татуировка на правом предплечье. Кроме того, именные медальоны соответствуют тем, которые были выданы нашим людям перед отправкой в рамках временной легенды. Провести генетическую экспертизу еще не успели…

– В этом нет нужды, – оборвал его генерал. – И без экспертизы ясно, кто они такие. Эх, Донцов, Донцов…

– Прикажете готовить к отправке новую группу? – спросил полковник.

– Нет, – отрезал генерал, – не прикажу. Этак у нас скоро совсем людей не останется. Надо еще раз проверить всех, кто имел отношение к подготовке операции, в том числе и технический персонал, – всех, кто был задействован в обработке данных, имел доступ к компьютерам или хотя бы появлялся в этой части здания. Проверку произвести негласно и в кратчайшие сроки, о результатах доложить мне лично. А потом придется разработать новый план. Вопросы есть? Выполняйте!

Полковник вышел. Генерал по укоренившейся привычке сложил разбросанные по столу фотографии в папку, с ненужной старательностью завязал тесемки и спрятал папку в сейф. Потом встал, подошел к окну и, потянув за шнур, раздвинул тяжелые портьеры, которые разошлись с негромким шорохом, скользя по невидимому стальному пруту.

За широким, отмытым до полной прозрачности окном шумела вечерняя Москва. В наливающемся густой синью небе вспыхивали разноцветные огни реклам; со стены дома напротив на генерала смотрел загорелый белозубый красавец в ковбойской шляпе, с пачкой «Мальборо» в руке. Генерал на миг представил себе, как выглядел бы этот франт, окажись он вместе с группой Донцова в той злосчастной машине. Небось не улыбался бы, чертов сын… Наверное, все те, кто суетился в данный момент внизу, на освещенной яркими ртутными лампами площади, и те, кто проносился мимо в дорогих авто, чувствовали бы себя немного иначе, если бы оттуда, со стены, на них смотрело не изображение рекламного ковбоя, а одна из тех фотографий, что лежали сейчас на верхней полке сейфа, надежно скрытые от всего мира толстой стальной дверцей с секретным кодовым замком. Наверное, даже те, кто затеял эту дикую, варварскую бойню, запели бы по-другому, если бы на тех фотографиях были изображены их сыновья или хотя бы племянники.

Георгий Альбертович недовольно дернул щекой, прогоняя ненужные мысли. Не пристало генералу рассуждать с позиций обывателя; а если такие рассуждения все чаще и чаще сами по себе лезут в голову, значит, настало самое время уходить в отставку – подальше от вопросов государственной безопасности, поближе к бревенчатому домику на зеленом пологом берегу Оки и к дощатым мосткам, с которых так хорошо удить на зорьке плотву и красноперку… И пропади они все пропадом – все, сколько их есть по обе стороны баррикад!

Генерал вернулся к столу, тяжело опустился в глубокое кожаное кресло, закурил сигарету и покосился на сейф, но доставать оттуда папку с фотографиями не стал. Он и так помнил каждый снимок во всех подробностях – стоило закрыть глаза, и фотографии сами собой возникали перед мысленным взором, куда более живые и яркие, чем на самом деле. Вот, к примеру, рука с вытатуированной на предплечье стрелкой и звездочкой. Такие татуировки были у всех членов группы Донцова, хоть такие вещи и запрещались Уставом. На войне всяческие условности наподобие соблюдения формы одежды и субординации отлетают с людей, как шелуха, оставляя голую суть. Суть Донцова и его людей не вызывала сомнений: это были профессиональные убийцы высочайшего класса; это были матерые волки, прирученные и натасканные для охоты на других волков. По этой причине, а также в силу некоторых других, не имевших прямого отношения к делу обстоятельств генерал не испытывал к Донцову теплых чувств: для него майор был просто инструментом, потеря которого вызывала не печаль и, уж конечно, не горе, а всего лишь сильное раздражение.

А еще эта потеря вызывала в душе генерала чувство, подозрительно похожее не облегчение. Да, Донцов был хорошим инструментом, безотказным и точным, однако всякий раз, прибегая к его услугам, генерал испытывал легкое опасение, словно забивал гвозди осколочной гранатой. Именно те качества, которые делали Донцова практически незаменимым в определенного рода делах, рано или поздно неизбежно послужили бы причиной возникновения больших проблем. Иметь под рукой натасканного для охоты на себе подобных волка хорошо в дремучем лесу; если же ты держишь дикого зверя в городской квартире и водишь его гулять на собачью площадку, неприятностей не миновать. Поэтому, несмотря на провал тщательно разработанной операции, несмотря на то, что где-то здесь, в этом здании, возможно, затаился предатель, сливавший секретную информацию бандитам самозваного президента Дудаева, генерал испытывал-таки облегчение оттого, что Донцов погиб.

В конце концов, если на минутку допустить, что на свете есть Бог, ничего другого просто нельзя было ожидать. Слишком часто Донцов словом и делом бросал Ему вызов, слишком много за ним числилось смертных грехов, приумножение которых майор полагал делом своей жизни. Он был убийца, но этим далеко не все сказано: Донцов получал от своей работы удовольствие, и чем грязнее была эта работа, тем ярче разгорался в его серых глазах безумный огонек.

Да и способ, которым кто-то разделался с майором и его группой, здорово смахивал на проявление гнева Божьего: с небес опустился указующий перст, и те, кого он коснулся, мгновенно умерли в ослепительной вспышке яростного пламени. Пожалуй, бородатый бандит, который с именем Аллаха на устах одним движением указательного пальца превратил Донцова в кусок обугленного мяса, впервые в жизни действительно выполнял волю небес. Ведь все религии согласны в одном: Бог един, только люди зовут Его по-разному…

Генерал потушил в пепельнице коротенький окурок и сейчас же закурил очередную сигарету. В голову снова пришла соблазнительная мысль об отставке. Да, если генерал ФСБ начинает размышлять на подобные темы, да еще в самый разгар рабочего дня, когда у него дел по горло, в самый раз подумать об уходе на пенсию. Видно, и впрямь подоспело время отойти от дел и подумать о душе…

Сняв трубку внутреннего телефона, генерал приказал принести в кабинет чаю, а потом откинулся на спинку кресла, прогнал посторонние мысли и принялся сосредоточенно продумывать план новой операции, делая какие-то понятные ему одному пометки на листке старомодного перекидного календаря, сообщавшем, что на дворе стоит май тысяча девятьсот девяносто первого года.

* * *

Почти в ту самую минуту, когда генерал ФСБ Никольский привычным усилием воли прогнал посторонние мысли о Боге, дьяволе и том месте, которое занимал покойный майор спецназа Донцов, на глухом таежном полустанке, расположенном на подступах к Салаирскому кряжу, остановился запыленный пассажирский состав.

Стоянка была недолгой. Не прошло и минуты, как локомотив издал сиплый свисток, поезд тяжело вздрогнул, залязгал буферами и медленно тронулся с места, оставив на скрипучем дощатом перроне единственного высадившегося здесь пассажира.

Вскоре пыльная зеленая змея поезда затерялась в синеватой дымке, что окутывала поросшие вечнозеленым хвойным лесом пологие холмы предгорья, и на перроне стало тихо. Убегая вдаль, весело сверкали на весеннем солнце стальные рельсы, от разогретого щебня железнодорожной насыпи пахло соляркой и мазутом. Легкий ветерок, забавляясь, катал по пустой платформе парочку случайных окурков, играл отставшим уголком укрепленного на стене станционной постройки плаката «Их разыскивает милиция».

Приезжий заметил, что слово «разыскивает» написано через «о», и его обветренные губы тронула едва заметная улыбка: чем дальше забирался он в глубь знакомых до боли, ставших едва ли не родными мест, тем заметнее отступала цивилизация, отваливаясь кусками, как окалина, и оставаясь позади – там, в городах и на крупных железнодорожных узлах. С каждой новой сотней пройденных километров этот процесс ускорялся, становясь все заметнее, и приезжего это вполне устраивало: он и цивилизация весьма скверно уживались друг с другом.

Станция называлась Ручей, о чем свидетельствовала сверкающая свежей, недавно нанесенной краской вывеска на фронтоне дощатой хибары, тщетно пытавшейся сойти за железнодорожный вокзал. В окне справа от служебного входа была открыта форточка, и ветер доносил оттуда вкусный запах стряпни. Какая-то лесная пичуга – коричневато-зеленая, почти цвета хаки – уселась на конек крыши, но тут же, испугавшись чего-то, вспорхнула и стремительно, как пуля, унеслась прочь. Приезжий проследил взглядом за ее ныряющим полетом, полной грудью вдохнул чистый, как утренняя роса, напоенный хвойным ароматом воздух и, подняв с земли, небрежно забросил на правое плечо полупустой армейский рюкзак с широкими стегаными лямками.

Его громоздкая, плечистая фигура в потрепанном полевом камуфляже, из-под которого виднелся старенький свитер с растянутым горлом, и заметно стоптанных армейских ботинках привлекла внимание дежурного милиционера, который скучал на скамейке в тени станционного здания, коротая время в компании лохматой дворняги. Сержант нехотя поднялся и неторопливо двинулся наперерез приезжему, который, ловко закурив на ходу, шагал вдоль перрона к скрипучей деревянной лесенке, украшенной облезлой фанерной стрелкой с издевательской надписью «Выход в город». Таких лесенок было две; они располагались по обе стороны станционного здания и вели мимо него на пыльную привокзальную площадь, где в тени закрытого на ржавый амбарный замок продовольственного магазина стоял одинокий рейсовый автобус, имевший такой вид, словно стоит тут уже лет сто и намерен стоять дальше – ныне, и присно, и во веки веков, аминь.

Заметив проявленный блюстителем порядка интерес к своей персоне, приезжий замедлил шаг. Двигался он с небрежной грацией очень сильного человека, который отлично осознает свою силу и умеет мастерски ею управлять. Свежий ветерок трепал его темно-русые с легкой проседью волосы, прозрачные серо-стальные глаза привычно щурились от солнца, и от них веером разбегались глубокие морщинки. Лицо и кисти рук были покрыты ровным кирпично-красным загаром, кожа на них казалась дубленой и твердой, как подошва. Поравнявшись с милиционером, приезжий остановился и отлепил от нижней губы сигарету, отработанным до полного автоматизма бессознательным движением спрятав ее в ладони.

Сержант небрежно козырнул, неразборчиво представился и попросил предъявить документы. Приезжий молча, даже бровью не поведя, расстегнул клапан нагрудного кармана и протянул ему потрепанный паспорт с государственным гербом на обложке. Паспорт был российский; ничего иного сержант и не ожидал, поскольку иностранцы в здешних краях встречались гораздо реже, чем медведи.

Листая засаленные странички, сержант в глубине души порадовался тому, что паспорт у приезжего оказался при себе и что тот не отказался его предъявить. Теперь, когда этот здоровенный мордоворот стоял рядом, возвышаясь над ним чуть ли не на полторы головы и заслоняя солнце широченными плечами, привычная самоуверенность слетела с сержанта, как фантик с конфеты, и он только диву давался, зачем это ему вдруг приспичило приставать к приезжему с какой-то проверкой документов. Ведь вон какая орясина! Даст разок между глаз, и даже на помощь позвать не успеешь. А потом поправит на плече рюкзак, повернется и уйдет себе спокойненько в тайгу, и поминай его тогда как звали. И что с того, что сотрудник правоохранительных органов имеет полное право требовать у граждан документы для проверки? Иметь-то он имеет, да только здесь не Барнаул, а станция Ручей, и правами своими законными можно козырять только в том случае, если уверен, что сумеешь их отстоять. Случись что, подмоги чуть ли не сутки ждать придется…

Впрочем, приезжий, казалось, не имел ничего против проверки документов. Пока сержант, потея от странной неловкости, с ненужной придирчивостью листал паспорт, сошедший с поезда человек не спеша разглядывал его с головы до ног, как пресыщенный турист разглядывает какую-нибудь захудалую местную достопримечательность: и скучно ему, и тошно, и не смотрел бы, да больше поглядеть не на что, вот он и глазеет. Взгляд его лениво скользнул по припорошенному перхотью воротнику милицейского кителя, пробежал по засаленным сержантским лычкам, спустился вниз вдоль ряда пуговиц, на которых из-под стершейся фальшивой позолоты бесстыдно выглядывал сероватый алюминий, и на мгновение будто прикипел к торчавшей из кобуры на поясе рукоятке пистолета. Потом приезжий, словно проснувшись, встрепенулся, щелчком сбил с сигареты пепел и сделал глубокую, на все легкие, затяжку. Он перевел скучающий взгляд на свой паспорт, все еще остававшийся в руках у сержанта.

Почувствовав на себе этот взгляд, милиционер захлопнул наконец потрепанную книжечку и отчетливым, излишне щегольским жестом киношного эсэсовца, вручающего фюреру пакет с секретным донесением, протянул паспорт владельцу.

– Надолго в наши места? – спросил он, все еще пытаясь сохранить хотя бы видимость официальности.

– На часок, – сказал пассажир. – Я тут проездом.

Голос его звучал спокойно, с ленцой, но при этом вполне доброжелательно. Видно было, что он никуда не торопится и не прочь поболтать.

– Далеко направляетесь?

– Отсюда уже рукой подать, – растирая подошвой тяжелого армейского ботинка коротенький окурок, сообщил приезжий. – Километров триста будет, если по прямой.

Сержант даже не улыбнулся, поскольку приезжий, понятное дело, вовсе и не думал шутить. По здешним меркам триста километров бездорожья – это и впрямь рукой подать.

– В отпуск? – осторожно спросил он, отлично понимая, что превышает полномочия и, строго говоря, сует нос не в свое дело.

– Да, пожалуй, что насовсем, – по-прежнему миролюбиво ответил приезжий.

Сержант разинул рот от изумления. В паспорте, который он только что внимательно просмотрел, стояла московская прописка. Он, сержант милиции Василий Баранов, считал, что живет чуть ли не на самом краю света, и даже не мечтал хоть когда-нибудь перебраться поближе к столице. А этот амбал, имея собственную жилплощадь в Москве, преспокойно заявляет, что намерен забраться еще на триста километров в глубь тайги от забытой Богом и людьми станции Ручей и остаться там, видите ли, насовсем! Это как же понимать?

С точки зрения сержанта Баранова, существовала только одна причина, по которой столичный житель мог стремиться заживо похоронить себя в лесной глуши за студеной Обью, и, осознав это, он по-новому, остро и подозрительно, взглянул на приезжего из-под козырька форменного кепи.

Тот заметил и правильно оценил этот взгляд.

– Ну, чего зыркаешь? – добродушно поинтересовался он. – Думаешь, я в бегах? В федеральном розыске? Или, может, от алиментов прячусь?

– Всякое бывает, – с деланым равнодушием сказал сержант. – Места здесь глухие, в самый раз, если кому схорониться надо.

– Да не собираюсь я хорониться, чудак, – усмехнулся приезжий. – Сам подумай, стал бы я тогда с тобой разговоры разговаривать? Сказал бы, что в отпуск еду, рыбки половить, на охоту со старыми корешами сходить, ты бы и поверил. Да и не свиделись бы мы тогда. Тоже мне, премудрость – с поезда на подъеме соскочить! Пара пустяков!

– Тоже правильно, – с сомнением пробормотал сержант, которого слова приезжего мало в чем убедили.

– Вот чудак, – фыркнул приезжий и снова вынул из нагрудного кармана наполовину засунутый в него паспорт. – Ну, на, проверь, если тебе заняться нечем! Телефон-то в вашем Ручье имеется? Свяжись с Москвой и убедись, что я – это я и что никаких грехов за мной не значится. Давай, чего смотришь?

Было мгновение, когда сержант Баранов чуть было не взял протянутый ему паспорт, с тем чтобы, как и предлагал приезжий, послать на него запрос и выяснить, не значится ли он в розыске. Остановила его простенькая мысль: а на кой ему сдался весь этот геморрой? Ему что, больше всех надо? С какого такого переполоха он привязался к человеку? Ну, допустим, отправит он в Москву запрос. Можно также допустить, что там его запрос примут и даже ответят на него. Вот тут-то и начнется самое интересное. Если этот тип чист, выйдет неловкость, но это бы еще полбеды. А что, если он и впрямь в розыске? Вот, к примеру, получит Вася Баранов с утра пораньше телефонограмму, в которой черным по белому будет сказано, что вот этот самый приезжий есть опасный маньяк, убийца, а то и, чего доброго, террорист, которого полагается немедленно взять под стражу. И что тогда? Такого, пожалуй, возьмешь под стражу… Только намекни ему – мол, руки вверх, дорогой товарищ, – он тебя живо укроет дерновым одеяльцем. Вот и спрашивается: на фига козе баян? Или, выражаясь другими словами, зачем зайцу холодильник, если он не курит?

На привокзальной площади вдруг с ревом и металлическим клокотанием ожил автобус. Пронзительно заскрипели несмазанные петли, тяжело вздохнул пневматический привод дверей, изношенный движок взревел совсем уже нестерпимо, прямо как замученный несварением желудка медведь, потом звук сделался ровнее, тише и начал удаляться.

Сержант вздрогнул, выведенный из задумчивости этой какофонией, и неловко отстранил, почти оттолкнул руку с паспортом, подумав между делом, что сегодня с ним творится что-то неладное: сначала ни с того ни с сего привязался к человеку, потом затеял какой-то ненужный разговор, а теперь вот не знает, как этот разговор закончить, как отделаться от собеседника, который, кажется, видит его насквозь, словно он, сержант Баранов, целиком сделан из оконного стекла.

– Да не надо, – чуть ли не стеснительно произнес он, снизу вверх глядя на своего неправдоподобно огромного собеседника. – Все в порядке. Извините за беспокойство, служба.

– Да ты не парься, земляк, – сказал приезжий. – Я ведь местный, с Алтая. В молодости уехал в столицу счастья пытать. Не сиделось мне, дураку, на месте, простора хотелось… А простор-то настоящий – вот он!

Он обвел широким взмахом руки затянутый синеватой дымкой, всхолмленный лесистый горизонт:

– Вот она, воля!

«Ага, – подумал сержант Баранов, бросив оценивающий взгляд на его тощий, полупустой рюкзак. – Теперь ясно. Бизнес-то не выгорел!»

Последняя мысль была не лишена злорадства, однако, когда Баранов заговорил, голос его звучал сочувственно.

– А что, в столице не сложилось?

– Почему не сложилось? – приезжий пожал могучими плечами. – Все сложилось, земляк. Да только… Как бы тебе объяснить? Ну, неинтересно это мне! Душа не лежит, понимаешь? Сколько можно делать деньги? Делать деньги, говорить о деньгах, думать о них днем и ночью – как бы побольше срубить, да как бы от налогов увильнуть, да как бы партнер, сволочь, на бабки не кинул… Зачем это все? Кому это надо? Ведь больше, чем в желудок помещается, все равно не съешь, и десять костюмов сразу, одновременно на себя не напялишь. Понимаешь, о чем я тебе толкую?

С этими словами он вынул из кармана и протянул сержанту открытую пачку дорогих сигарет.

Изогнувшись вопросительным знаком, Баранов деликатно подцепил одну ногтями за краешек фильтра, выудил из пачки и с благодарным кивком сунул в зубы.

– Понимаю, – невнятно пробормотал он, погружая кончик сигареты в огонек поднесенной приезжим зажигалки.

– Ни черта ты, я вижу, не понимаешь, – сказал тот, чутко уловив прозвучавшие в голосе сержанта нотки сомнения. – Ты, землячок, как всякий по-настоящему счастливый человек, счастья своего не замечаешь и не ценишь. Ведь вокруг тебя не лесок подмосковный – тайга! Это ж святое место, святее просто не бывает. Оно душу лечит, от грязи, от скверны ее очищает… А там, – он небрежно махнул рукой с зажатой в ней тлеющей сигаретой на запад, в сторону Москвы, – там, браток, все они бесом одержимые. Не веришь? Ну, не верь, простая твоя душа. Видно, время твое еще не настало. Настанет – сам все поймешь, вспомнишь мои слова… Тебя как звать-то?

– Василием, – представился Баранов, довольный переменой темы. Разговор об одержимости бесом, святости и какой-то скверне снова заставил его насторожиться: уж не псих ли перед ним? Побормочет-побормочет про эту свою скверну, а потом, того и гляди, буянить начнет…

– А меня Егором, – протягивая Баранову широкую, как лопата, ладонь, сказал приезжий.

– Да я знаю, – напомнил сержант, пожимая приезжему руку. Рука была твердая, как доска, и сильная, как слесарные тиски. – Я же паспорт смотрел. Фамилия у вас такая… необычная.

– Чего же в ней необычного? – удивился приезжий.

– Ну как же! Концов… – сержант скабрезно ухмыльнулся и подмигнул. – Такая… с намеком, в общем. Концов! Бабы от нее млеть должны.

– Бабы? Ах, вон ты о чем! Так ведь, Вася, чтоб бабы млели, одной фамилии мало. Ей еще и соответствовать надо.

– Ну, у вас-то с этим проблем наверняка нет! – уверенно произнес Баранов.

Он чувствовал, что это прозвучало заискивающе, но ничего не мог с собой поделать: по непонятной ему самому причине он робел перед этим странным человеком и хотел ему понравиться, как будто тот был министром внутренних дел или богатым иностранцем.

– А у меня, Вася, проблем вообще нет, – с какой-то непонятной интонацией ответил Егор Концов и сделал огромную, в полсигареты, затяжку. – Какие были, все там, за Уралом, остались. Правда, одна маленькая проблемка все-таки есть, – добавил он совсем другим, полушутливым тоном. – Даже две. Может, поспособствуешь? Ты как-никак власть, да и знаешь тут наверняка каждую собаку…

– У нас каждую собаку знать – дело нехитрое, – сказал Варанов, удивляясь собственной покладистости. Приехал какой-то двухметровый оборванец с пустым рюкзаком, рассказал байку, угостил сигаретой, и вот, полюбуйтесь-ка: Вася Баранов, не последний, между прочим, человек в поселке, уже танцует перед ним на задних лапках, как какая-то шестерка. И главное, остановиться не может – хочет, а не может, будто под гипнозом… – Что за проблемы, Егор Леонидович?

Концов усмехнулся, дымя сигаретой и поверх головы сержанта обозревая пустой перрон и привокзальную площадь, по которой сонно бродили тощие пыльные куры.

– Водки хочется, – сказал он, – а магазин закрыт.

– Водка – не проблема, – с облегчением заверил его Баранов. Он был доволен: раз человек не только курит, но и пьет водку, значит, он не старовер, не баптист какой-нибудь, не чокнутый сектант, а нормальный мужик. – Галка-продавщица через дом от магазина живет. В окошко стукнете, она вам все продаст – и водку, и закуску. А вторая проблема какая?

– Вторая проблема посложнее будет, – сказал Концов. – Я вот тут подумал: если попутками ехать, я до места и за неделю не доберусь. Нельзя ли в вашем поселке купить что-нибудь вроде машины?

– Машины? – Баранов глубокомысленно подвигал челюстью и рассеянно сплюнул под ноги. – Машины… Машины, Егор Леонидович, они в Барнауле. Или, на худой конец, в Бийске. А у нас… Правда, мотоцикл можно устроить.

– Мотоцикл? – Концов поднял голову и посмотрел в безоблачное небо. – По такой погоде, Вася, мотоцикл – самое милое дело. Если, конечно, мотоцикл серьезный.

– Мотоцикл серьезный, – заверил его Баранов. Он осмотрелся. Деревянный перрон по-прежнему был пуст, даже лохматая дворняга, помогавшая ему коротать часы дежурства, куда-то ушла. Караулить на станции Ручей было некого и нечего. – Айда! – решительно сказал сержант Баранов и махнул рукой. – Сейчас все сделаем – и водку, и мотоцикл.

Спустя час с небольшим человек, назвавшийся Егором Концовым, с довольно приличной скоростью удалялся от станции Ручей верхом на трескучем, кое-как отмытом от куриного помета мотоцикле марки «Урал». Его полупустой рюкзак вместе с запасной канистрой бензина лежал в коляске, укрытый сверху пыльным прорезиненным пологом. Тугой свежий ветер бил в лицо поверх треснувшего плексигласового щитка, заставляя слезиться глаза, надувал пузырем линялую камуфляжную куртку, трепал штанины и волосы, забирался в рукава. Переднее колесо подпрыгивало на выбоинах в старом, растрескавшемся асфальте пустого двухполосного шоссе, треугольное седло жалобно поскрипывало пружинами, гася частые толчки; справа и слева неторопливо убегали назад прямые и стройные, как колонны, стволы таежных гигантов, а прямо над дорогой пронзительно синела прямая, как след сабельного удара, полоса безоблачного, не заслоненного деревьями неба. Каждый оборот колес приближал Концова к заветной цели, а вокруг стеной стояла вековая, тысячелетняя, извечная тайга. Она ждала; она ждала его, его слов и поступков, и Егор Концов точно знал, как поступить, чтобы тайга осталась им довольна.