Текст книги "На грани веков"

Автор книги: Андрей Упит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 38 страниц)

2

Роман Алексея Толстого навел Андрея Упита на мысль изобразить события в Латвии эпохи Петра Первого. Тематически оба произведения соприкасаются. Но они соприкасаются также и идейно, по своим проблемам.

В теме Петра Первого Алексей Толстой, как он сам это признает, искал «разгадки русского народа и русской государственности», понятие его сущности и основы. «Чтобы понять, – пишет А. Толстой, – тайну русского народа, его величие, нужно хорошо и глубоко узнать его прошлое; нашу историю, коренные узлы ее, трагические и творческие эпохи, в которых завязывался русский характер»[21]21
  Толстой А. Н. Поли. собр. соч. М., 1951, т. 1, с. 88.


[Закрыть].

Эпоха Петра Первого привлекла внимание писателя тем, что первое десятилетие XVIII века «…являет собой удивительную картину взрыва творческих сил, энергии, предприимчивости. Трещит и рушится старый мир. Европа, ждавшая совсем не того, в изумлении и страхе глядит на возникающую Россию…»[22]22
  Толстой А. Н. Там же, т. 9, с. 785.


[Закрыть].

Царь Петр, которого Пушкин называет «строителем чудотворным», – наиболее яркий выразитель этой эпохи. Он разрешает историческую задачу великого русского народа – выводит его на мировую арену, в боях прорубает выход к Балтийскому морю. Андрей Упит тоже хочет «разгадать» основы существования своего народа, понять предпосылки его исторического существования и развития. Райнис в своем эпосе, задуманном монументальным, – «1905-й год» – дал отдельным балладам заголовок «Большая загадка» и видел разгадку в революционном единстве латышских рабочих с пролетариатом великой России. Ту же проблему, только в историческом разрезе, выдвигает Андрей Упит в романе «На грани веков». Автор помогает своему герою Мартыню Атауге, который и руководил полным приключений походом к эстонской границе, понять, что этот путь не был настоящим. Верный путь – идти вместе с русским народом, а не со шведами и поляками, не с балтийскими баронами.

И отважный кузнец из Приедайне добровольно вступает в армию Петра Первого, чтобы отогнать от Риги шведов, чтобы под защитой нового мощного Русского государства землю его никогда не топтали иноземные захватчики, чтобы установился мир и народ был огражден от физического уничтожения.

Северная война стала поворотом в жизни латышского народа. Старинная традиционная дружба с русскими приобрела государственную основу, судьбы латышского народа политически, экономически и культурно были связаны с великим русским народом и государством. Россия получает жизненно необходимый выход к Рижскому заливу, а Латвия – защитника против иноземных захватчиков, широкий рынок и верного друга в лице самого русского народа.

Конечно, крепостной Мартынь имел обо всем этом туманное представление. Он лишь чувствует мощь новой России, видит непрерывно идущие по берегу Даугавы войска – хорошо обученные и оснащенные, дисциплинированные и отважные. Вскоре после войны вновь очутившись в Риге, измученной во время осады голодом и чумой, Мартынь видит, что город живет, что в порту кипит работа, потому что расширились торговые связи с внешним миром, а из России поступают разные товары, И хорошие ремесленники здесь ценятся на вес золота.

Разорившийся мелкопоместный помещик поляк Крашевский, чудак и просветитель крестьян, говорит Мартыню:

«Да, с русским царем уже не шути, удивительные дела он вершит. Страна у него необъятна и богата, не ленись только нагибаться и поднимать то, что валяется под ногами. И он учит лежебок, не жалея палок, а голов и того меньше. Бороды боярские долой, долгие полы долой, баричей – за границу учиться труду, ремеслу и ратному искусству, горожан и мужиков в солдаты, церковные колокола на пушки. Попы вопят о пришествии антихриста, но поделать с ним ничего не могут. Петр уже отнял у турок Азов, выгнал из Карелии шведов, среди невских болот заложил новый город, туда уже идут голландские и английские корабли. Скоро может наступить такое время, когда он изгонит шведов со всего Балтийского моря».

Некоторое время Мартынь тоже верит, что с господством Петра наступит новый порядок, крепостным станет легче. Но затем он видит, что прогнанные шведами помещики возвращаются в свои дворцы, получают обратно свои привилегии. Над спинами крестьян снова свистит господская плеть, а драгуны Петра помогают баронам сводить счеты с каждым непослушным крестьянином.

Мартынь и его друзья уже не надеются получить свободу от русского царя. Они вспоминают, чему учил их в окопах на подступах к Риге украинский крестьянин в солдатской шинели.

– Ниякой свободы, браток, не буде и в городи, поки моими не станут Киев, Полтава и Петербург, поки польский мужик не здобудэ Варшаву, а ты оцю саму Ригу.

В конце романа кузнец уходит в Ригу с сознанием, что свободу трудового человека еще нужно завоевать и осуществят это будущие поколения. Автор заканчивает роман предсказанием, что Рига, и леса, и дороги, и вся земля будут когда-нибудь в руках таких людей, как Мартынь Атауга и его маленький приемный сын Пострел.

Андрей Упит и Алексей Толстой одинаково понимают задачи исторического романа. Вооружившись глубоким и верным марксистско-ленинским пониманием прошлого, они хотят, чтобы читатель яснее увидел достижения сегодняшнего дня. Оба писателя смотрят в прошлое с точки зрения настоящего. Царь Петр Толстого и кузнец Мартынь Упита – люди своей эпохи и своего класса. Но их эпоха велика и значительна. Она представляет собой исторически необходимую ступень на пути к настоящему.

Некоему литератору, считавшему «Петра Первого» романом, посвященным исчезнувшему прошлому, Алексей Толстой ответил: «Исторический роман не роман об отжившем. Это повествование о настоящем, точнее, о том наследии предков, которое пережило века и стало нашим достоянием. Писать романы только об отжившем неинтересно»[23]23
  «Новый мир», 1945, № 2–3, с. 184.


[Закрыть].

Говоря об освещении прошлого в историческом романе, Андрей Упит отмечает: «Побуждение к исследованию прошлого вызывается обычно общественными условиями настоящего. Мы наблюдаем вокруг себя и положительные и отрицательные явления различного масштаба, которые могут быть поняты и освещены лишь в историческом разрезе, когда найдены их корни в недалеком или отдаленном прошлом». И тут же, говоря о создателе исторических романов, Упит продолжает: «Даже углубляясь в самое далекое прошлое, он исходит из настоящего, из последнего звена в длинной цепи развития и показывает ту эпоху в свете изучения настоящего, давая понять его органические связи со всем, что пришло после».

А. Толстой тоже указал, что работа над романом «Петр Первый» прежде всего означала для него «…вхождение в историю через современность, воспринимаемую марксистски»[24]24
  Толстой А. Н. Полн. собр. соч. М., 1951, т. 9, с. 784.


[Закрыть].

Во второй половине тридцатых годов, когда в наполненной угаром национального шовинизма атмосфере нельзя было вымолвить ни одного слова признательности русскому народу, одним из главных и насущнейших требований стало напоминание об исторической связи латышского и русского народов, о том, что латышский народ может существовать и развиваться лишь вместе с русским народом, ибо ему не по пути с гитлеровской Германией потомков баронов-грабителей. И это Упит сказал своим романом в годы ульманисовской диктатуры, доказав, что передовой социалистический писатель может охватить в историческом материале современные проблемы, связать историю с настоящим, бороться за настоящее и будущее.

Когда Андрей Упит писал «На грани веков», он ощутил такую же потребность в реалистическом изображении прошлого, как Алексей Толстой и другие писатели Советского Союза, где сразу после Октябрьской революции, особенно в тридцатые годы, бурно расцвел жанр исторического романа. Эта потребность вызывалась желанием помочь настоящему верным реалистическим изображением исторических событий и выдающихся личностей.

Алексей Толстой писал свой роман под влиянием победы Октябрьской революции. Упит работал над своей книгой в стране капиталистической диктатуры, но тоже после Октябрьской революции. 1917 и 1919 годы научили его глубже понимать революционность русского народа, его великую освободительную роль в истории человечества. Поэтому он мог смелее направить своего Мартыня на правильный путь. Следует помнить, что в период создания романа русский народ сбросил с себя ярмо эксплуатации, сверг царя, помещиков и капиталистов, стал народом советским. Проповедовать в таких условиях общий путь с русским народом означало призывать к коммунизму. То, о чем А. Толстой мог говорить открыто, А. Упит должен был утверждать иносказательно.

Оба писателя строго придерживаются реалистических позиций, точно соблюдают историческую подлинность. Они отказываются от идеализации и модернизации исторических героев, чем так охотно занимаются романтики. Толстой, изображая царя Петра как смелого и дальновидного созидателя новой России, как выдающуюся, титаническую и прогрессивную личность, в то же время его не идеализирует. Царь был и остается защитником помещиков, не облегчающим участь крепостных крестьян, но порой делающим ее еще более тяжелой. С помощью художественных образов и картин Толстой подтверждает правильность ленинского тезиса о том, что Петр «ускорял перенимание западничества варварской Русью, не останавливаясь перед варварскими средствами борьбы против варварства»[25]25
  Ленин В. И. Соч., изд. 4-е, т. 27, с. 307.


[Закрыть].

Хотя Андрей Упит нигде художественно не изображает Петра, а лишь дает его публицистическую характеристику или же упоминает о нем в пересказах хронологических событий, писатель представляет себе личность и историческое значение царя так же, как Толстой. В романе «На грани веков» русский царь нигде не показан как друг латышского народа, но его завоеваниям и деятельности придается прогрессивное значение. Упит называет Петра «одним из крупнейших политических и государственных деятелей и психологически наиболее притягательной личностью в мировой истории».

Подчеркнув значение выдумки, воображения и смелой фантазии при создании исторического романа, оба писателя в то же время отмечают, что необходимо собирать материал, заниматься научными исследованиями. Многие годы А. Толстой искал в архивах документы петровских времен, внимательно изучал их и, по признанию советских литературоведов, опередил даже историков.

Заслуга Упита перед историей Латвии в том, что он разоблачил легенду про «добрые шведские времена». Латышские буржуазные историки того времени всячески восхваляли владычество шведов в Видземе. Андрей Упит не отрицает прогрессивного значения проведенного в период царствования короля Карла XI отчуждения имений, введения «ваккенбухов» и других реформ. Он наглядно показывает различие положения крестьян в казенном имении Лапмуйжа и в принадлежавших немецким баронам Атрадзе и Приедайне. Но по ходу романа классовый характер этих мер выясняется все больше. И приедайнский кузнец понимает, что редукция имений и реформы проведены не для того, чтобы улучшить положение крестьян, а чтобы обессилить местных немецких помещиков, а плоды крестьянского труда передать в руки шведского монарха. «Барин барину глаз не выклюет», но «если на два едока одна миска, то иногда и выклюет», рассуждают крестьяне. Изданный Карлом XII закон о жестоких наказаниях крестьян, противящихся помещикам, уничтожает последние остатки веры Мартыня в шведский «гуманизм».

Документальную правдивость романа Алексея Толстого подчеркнул и Упит, отметив, что его «следует причислить к числу тех немногих произведений мировой литературы в жанре исторического романа, в котором документально историческая правдивость органически сочетается с богатой фантазией художника эпического размаха». Это можно сказать и о романе самого Андрея Упита. Художественно роднит произведения писателей язык их романов. Возможны, как известно, два противоположных, в равной мере ошибочных направления – архаизация языка и его модернизация. Вначале советскому историческому роману пришлось особенно бороться с архаизацией. Писатели, пытаясь отобразить языковой колорит соответствующей эпохи, порой слишком увлекались поисками старых, забытых слов, различных варваризмов и вульгаризмов, некритически относились к старинной разговорной речи и таким образом впадали в языковой натурализм. Это такая же ошибка, как и загромождение различными историческими бытовыми деталями, этнографическим реквизитом.

В «Петре Первом» очень силен колорит языка эпохи, но роман без нужды не архаизирован, не стилизован. Устаревшие слова употребляются весьма осторожно, главным образом лишь там, где они нужны для обозначения старинных орудий, оружия, одежды или какого-нибудь архаического предмета и обычая. Между языком автора и речью действующих лиц нет принципиальных различий.

«Мой «Петр Первый» написан языком вполне современным, – отмечал А. Толстой. – Архаизирована лишь тональность речи. Было бы реакционно в наше время прибегать к древнему исключительно языку, даже в историческом повествовании. Тональность архаизировать – это другое дело…»

А. Толстой следовал принципу, сформулированному еще основателем исторического романа Вальтером Скоттом, который тоже выступал против архаизации и модернизации языка.

Этим традициям классического исторического романа последовал и Андрей Упит. В романе «На грани веков» писатель использовал основной фонд запаса слов латышского языка, отбирал слова, которые народ употреблял столетиями. В романе встречается ряд менее знакомых современному читателю слов, но они употреблены для обозначения старинных орудий труда или архаических явлений. Нет германизмов даже в беседах немецких баронов с крестьянами. Автор не позволяет им ломать и уродовать народный язык, как это было обычным в тогдашней латышской литературе. Порой подчеркнуто эстонское произношение Мегиса. Колорит языка эпохи воссоздан с помощью конструкции народной разговорной речи, коротких, обрывистых, лаконичных фраз, метких афористичных выражений, близких народным пословицам и поговоркам. Язык романа родствен латышскому фольклорному стилю, выразительным средствам народных песен.

Как и Толстой, Упит различными приемами архаизирует лишь тональность и стилистическое звучание языка.

3

Роман А. Толстого «Петр Первый» М. Горький назвал первым «настоящим историческим романом» в советской литературе. Алексей Толстой ярко и мастерски применил принципы социалистического реализма в историческом романе. То же совершил и Андрей Упит.

Со времен столыпинской реакции он шел вперед без колебаний, все резче отмежевываясь от буржуазной идеологии. Идя вместе с латышским пролетариатом, А. Упит шел одним путем с М. Горьким, А. Толстым и другими выдающимися русскими советскими писателями. Они были его соратниками, товарищами по совместной борьбе.

Марксистско-ленинское понимание истории, тесная связь с жизнью и борьбой народа укрепляют в советском историческом романе правдивое, объективное, конкретное отображение исторического прошлого в его революционном развитии. Писатели обращаются к наиболее знаменательным эпохам в жизни народа, отличающимся мощным массовым движением, к монументальным историческим эпопеям.

Все эти существенные качества советского исторического романа отличают и роман «На грани веков», тоже написанный после победы Октябрьской революции. Творчество Андрея Упита в двадцатые и тридцатые годы в буржуазной Латвии ни в коем случае нельзя отрывать от Октябрьской революции, завоеваний советского строя в Латвии в 1919 году.

На протяжении всего романа чувствуется, что латышский народ – это закованный в колоду великан, который когда-нибудь сломает кнуты и дубины, разорвет оковы и свергнет власть баронов. Противоречия двух антагонистических классов – крепостных и помещиков – составляют главный конфликт романа. Индивидуальные мотивы, по которым против имения восстают отдельные крестьяне, Мартынь Атауга и его отец Марцис, Друст и Криш, Мильда и другие, превращаются в социальные. Углубляясь и переплетаясь, они охватывают всю систему феодальной эксплуатации.

Чтобы выяснить художественный метод писателя, очень важно сравнить «На грани веков» с историческими эпопеями «Земля зеленая» и «Просвет в тучах», написанными в советские годы. Здесь нет никакого принципиального различия в понимании и художественном освещении изображаемого исторического материала, в общественных намерениях автора и их воплощении в художественные образы. Можно отметить лишь, что в последних произведениях еще выше художественное мастерство, еще значительнее глубина проникновения в исторический материал, пластичность изображении, богатство языка, еще яснее идейная направленность. Но это лишь различия в идейной зрелости и художественном мастерстве, а не в методе. Это относительные, не принципиальные различия.

Весьма знаменательно, что общие для всех трех исторических эпопей Упита элементы чувствуются уже в основных линиях сюжетов и в главных положительных характерах. Мы можем обнаружить в романе «На грани веков» зародыш «Земли зеленой» и «Просвета в тучах». Конечно, нельзя упускать из вида различий в изображаемых исторических эпохах, которые определяют воссоздание характеров и образование сюжета.

Главные положительные герои и романа «На грани веков», и «Земли зеленой» уходят из деревни в Ригу. Во всех трех романах Рига воспринимается как центр экономической и идейной жизни и развития латышского народа, как знаменосец прогресса будущего. Город, следовательно, поставлен выше деревни. Это еще со времен «Новых истоков» отличает А. Упита от так называемых крестьянских писателей.

В романе «Просвет в тучах» показано, что происходит в Риге с героями «Земли зеленой» – Андреем и Анной Осис и Андром Калвицем, как они входят в трудовой и боевой коллектив городского пролетариата, обретают классовую сознательность и вступают в борьбу за социальную свободу. Если бы автор продолжил «На грани веков», то в образах Друста, Мартыня Атауги, Марциса, Мегиса, Пострела и Инты он разрешил бы по существу психологически родственную тему, но раскрывающуюся в условиях XVIII века, в период распада феодализма и образования капитализма.

В романе «Просвет в тучах» ярко подчеркнуты и противопоставлены друг другу две Риги: пролетарская и буржуазная. Они ясно обозначены в романе «На грани веков». В соответствии с общественно-экономическими условиями того времени они показаны здесь как немецкая бюргерская Рига и Рига латышских трудящихся. Показывая трудовую Ригу, автор большое внимание уделяет порту. Там уже в начале XVIII века ярче всего видны первые ростки латышского рабочего класса.

Андрей Упит – непревзойденный в латышской литературе пейзажист Риги. Чудесные, насыщенные красками и деталями пейзажи Риги встречаются и в романе «На грани веков». И здесь писателю больше всего по душе пейзаж трудовой Риги. Взволнованно, порой с наивным любопытством наблюдает Мартынь Атауга суда на Даугаве и в порту, загнанных извозчиками лошадей, толчею на улицах и разнообразие товаров в магазинах, лица ремесленников, рабочих, торговцев.

Упит очень любит Ригу. Эта любовь зародилась давно и с годами возрастала все больше.

Мартынь Атауга своей суровостью, упрямством и гордостью, за которыми скрываются внутренняя застенчивость и сердечная теплота, больше напоминает Мартыня Робежниека из «Шелковой сети», чем Андрея Осиса из эпопеи советского периода. С теми же резкостью и осуждением, с какими относится тот к мещанской семье Янсона, противопоставляет себе Мартынь бюргерскую семью Альтхофов, в которую вошел после женитьбы его брат Юрис, став «липовым» немцем Георгом Атогеном и одним из родоначальников латышской буржуазии.

Уже в романе «На грани веков» мы встречаем и первообраз Анны Осис. Это – Друстова Инта, очень колоритно, с большой внутренней симпатией автора очерченный образ. Упит разрешает одну проблему: пробуждение безжалостно угнетенной, трудящейся женщины, которая смело включается в борьбу вместе с мужчинами. Инта с отрядом Мартыня идет на войну, проявляет удивительную храбрость и выносливость. Дочь Друста, ненавидевшего помещиков, умеет себя защитить. Перед нами – яркий образ женщины-борца.

Много общего и во внешнем и внутреннем стиле всех трех исторических эпопей. В романе «На грани веков» уже чувствуется спокойное и уравновешенное, но одновременно гибкое повествование, позволяющее создать точный, ясный и рельефный рисунок и пластичность изображения, столь характерные для «Земли зеленой» и «Просвета в тучах». Быть может, именно к стилю больше всего относится убежденность автора в том, что в романе «На грани веков» он «последовательнее и дальше отошел от романтизма с его восторженно слащавой пылкостью и сентиментальностью», чем в предыдущих произведениях.

Особое место в романе занимает один персонаж, при появлении которого автор не может сдержать уничтожающую антипатию. Это молодая баронесса Шарлотта-Амалия фон Геттлинг. Для нее автор не жалеет черных красок. Ее нос напоминает птичий клюв, пальцы скрючены, словно когти ястреба-стервятника, почуявшего вблизи добычу…

Так гневно и безжалостно Упит до сих пор не изображал ни одного из своих героев. В Шарлотте-Амалии он собрал в фокус все моральное и физическое уродство прибалтийских баронов.

Алексей Толстой считает внешний стиль – язык и композицию – проявлением внутреннего стиля. Под последним он подразумевает до конца выясненное идейно-художественное отношение к изображаемому материалу. Общие основные черты стиля всех трех исторических эпопей Упита обнаруживают общие идейно-эстетические позиции писателя. У каждого романа есть и свои существенные стилистические особенности. В романе «На грани испои» повествование проходит через множество резких сюжетных поворотов. Элементы авантюрности особенно ярко проявляются в «Первой ночи», когда Мартынь с друзьями громит имение Приедайне во время свадьбы насильно выданной замуж Майи Бриедис и ловит в лесу самого барона. Но это связано с изображаемой эпохой, ее своеобразием, со стихийной природой самого протеста крестьян.

Следует указать и на одно важное различие между романом «На грани веков» и историческими романами Алексея Толстого и многих других советских писателей. Это относится к композиции произведений, к системе образов.

Исследователи русской литературы считают одной из самых характерных черт советского исторического романа то, что в его центре обычно находится определенная историческая личность. У А. Толстого это Петр Первый, у О. Форш – Радищев, у А. Чапыгина – Степан Разин, у В. Шишкова – Емельян Пугачев и т. д. Показывая жизнь и борьбу этих героев, писатель раскрывает эпоху, более или менее широко изображает народное движение. У Андрея Упита таких исторических действующих лиц нет. Центральная фигура романа «На грани веков», носитель главной идеи – вымышленный герой Мартынь Атауга. Сталкивая его со многими другими персонажами, с представителями различных общественных прослоек и взглядов, писатель раскрывает исторические черты эпохи, показывает их и в сложных, острых классовых противоречиях, и на красочном бытовом фоне. Исторические личности, как например, Петр I, Карл XII, Паткуль и другие, не изображены непосредственно, они упоминаются в пересказах хроники или диалогах действующих лиц.

В романе «На грани веков» (а затем и в «Земле зеленой», и в «Просвете в тучах») Андрей Упит опирался на традиции классического исторического романа Вальтера Скотта, Бальзака, Гюго, Пушкина, Гоголя, Л. Толстого, выдвигая в центр повествования не исторические, а выдуманные персонажи. Эти традиции позволяют и в историческом романе всесторонне показать простых людей – представителей широких народных масс, не отмеченных ни в хрониках, ни в других документах, но оставшихся в памяти народа. Вместе с тем роман дает более всестороннюю картину народного движения соответствующей эпохи. В центре внимания автора – отношение самого народа к правителям Карлу XII и Петру I, к господствующему классу помещиков.

В широком эпическом изображении Мартынь вырастает в монументальную фигуру, которая воплощает в себе лучшие черты латышского крепостного крестьянина того времени и, вместе с тем, всего латышского народа, выражает его национальный характер. Одна из самых симпатичных черт этого образа – искренняя дружба Мартыня с представителями других народов. Мартынь упрям и горд. Состязаясь с русскими кузнецами в царской армии, он защищает честь латышских ремесленников. Он ненавидит так называемых «липовых» немцев, но не чувствует ни малейшей ненависти к другим национальностям. Он жестоко воюет с калмыцкими ордами, но лишь потому, что эти мародеры убивают, грабят и разоряют. Лучший друг Мартыня – эстонец Мегис. У вольнодумного философа, бывшего помещика поляка Крашевского он учится глубже понять классовую сущность дворянства. В окопах под Ригой рядом с ним – украинский солдат. Вместе с приедайнским кузнецом ищет он справедливости для угнетенного трудового человека. Чувство доверия испытывает он и к русскому офицеру Плещееву, такому человечному с солдатами. В то же время, однако, он критически относится к философствованию либерального помещика. Немецкие бароны в Латвии отнюдь не отождествляются с немецким народом.

Атмосфера дружбы народов, которой окружены главные действующие лица романа «На грани веков», – еще один существенный момент, подтверждающий социалистический реализм этого произведения.

Пролетарский писатель Упит, конечно, должен был критически отнестись к идеалистическим традициям Вальтера Скотта, которому исторические события служат лишь фоном для показа индивидуальных судеб вымышленных персонажей, чье изображение привлекает главное внимание автора. В противоположность этому для Упита основная проблема – это сама эпоха, ее направленность и значение в жизни не только Мартыня, но и всего латышского народа. Исторические события для Упита не фон, а направляющая сила сюжета. Поэтому роман «На грани веков» ни в коем случае нельзя рассматривать как беллетризацию истории.

Карл Краулинь