Текст книги "На грани веков"

Автор книги: Андрей Упит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

Откликаясь на выход романа «Северный ветер» на чешском языке, газета «Руде право» в 1975 году писала, что он «…занимает почетное место в ряду социальных романов мировой литературы». Среди таких произведений это одно из первых многоплановых эпических полотен, основным героем которого становится сам народ в эпоху исторических переломов. Особенностью и этого, и других романов А. Упита было обращение к судьбам крестьянства в эпоху революции.

По проблематике, высокому накалу трагизма в изображении эпохи «Северный ветер» можно сравнить с эпопеей М. Шолохова «Тихий Дон», где на своеобразном материале казачьей среды также решалась проблема исторического перелома в жизни крестьян.

Роман открывается панорамной картиной рабочего митинга на окраине Риги. Уже на первых страницах возникает образ северного ветра, сквозным мотивом проходящий через всю книгу. Революция и ветер, встречный, злой, пронизывающий. Но он неспособен воспрепятствовать бурливому прибою толпы, наоборот, прибой весело вскипает, подгоняемый снежными вихрями. В этой картине А. Упит мастерски рисует вдохновенный подъем масс, когда каждый, кого захватывает революционная волна, чувствует себя живой каплей, которая вместе с другими несется и вздымается ввысь.

И совсем иначе мотив ветра звучит тогда, когда писатель обращается к лихой године кровавой, беспощадной расправы, последовавшей за всеобщим подъемом. Теперь это злая стихия, со свистом проносящаяся по голым, ничем не защищенным полям, сеющая уныние и безнадежность.

Основное содержание романа связано именно с временным отступлением, подавлением революции, когда по городам и весям Латвии свистели казацкие шашки и нагайки, каждого, кто участвовал в революционных событиях, преследовала пуля, ждал трибунал – суд скорый и неправый, когда сотни безвинных людей только по подозрению в симпатиях к революционерам томились в сырых погребах помещичьих имений.

Это время показано писателем в романе с беспощадной правдивостью. Рядом с беспредельным героизмом и преданностью соседствуют жестокость, предательство, отчаяние. А. Упит не льстит своему народу, наряду с мужеством Мартына Робежниека, с твердой убежденностью Гайлена, даже на суде бросающим вызов неправой власти, он выводит целую вереницу подхалимов, предателей, просто прихлебателей, помогающих карательным отрядам вершить беззакония.

В романе представлено все многообразие человеческих судеб и отношений, сложность, неоднозначность поведения людей в пору репрессий.

Упит создает целую галерею индивидуальных характеров, через которые, раскрывается эпоха. По-разному ведут себя не только латышские крестьяне, оказавшиеся жертвами разгула реакции. Самих карателей Упит изображает неоднозначно. По-звериному озлобленный отпрыск баронов Вольф, упивающийся собственной жестокостью фон Гаммер готовы жечь, уничтожать, убивать не задумываясь. Иные краски Упит находит для князя Туманова, который исправно несет свою службу, но «несколько глубже разобрался в истории здешних беспорядков, в их причинах и поэтому не может быть столь неумолимо суровым и безжалостным». И на этом фоне разыгрывается личная трагедия молодого офицера Павла Ивановича. Ему глубоко отвратителен кровавый разгул, в котором он вынужден участвовать, но он не может понять психологию народа, ставшего жертвой исторической несправедливости.

С глубокой душевной болью рисует Упит разорение и опустошение латышской земли после того, как над ней пронесся черный вихрь, и вопрошает: «Зазеленеет ли еще когда-нибудь долина, засветятся ли в вышине звезды тепло и мирно?.. Человек! Что ты делаешь со своей землей и небесами!»

Но как и все творчество А. Упита, «Северный ветер», несмотря на трагизм содержания, проникнут глубокой верой в глубинные живые силы народа, устремлен в будущее. Написанный вскоре после Октябрьской революции, он пронизан мыслью о неизбежности победы идей социализма.

После 1934 года, когда в Латвии был установлен авторитарный режим, Упиту пришлось отойти от активного участия в общественной жизни. Театры перестали ставить его пьесы. Он не мог больше печатать свои проникнутые идеями марксизма литературно-критические и публицистические статьи, участвовать в создании энциклопедического словаря, печататься как теоретик и историк литературы. Писатель вынужден был сузить диапазон своей деятельности, но интенсивность его литературного труда не снижалась. Он ищет возможность участвовать в жизни народа через новые для себя темы и жанры. Создается романная дилогия «Улыбающийся лист» (1937) и «Тайна сестры Гертруды» (1939), отразившая атмосферу духовного безвременья и социальной неустойчивости, в которой Упит создает своеобразный образ Ольгерта Курмиса – «лишнего» человека эпохи, одаренного, но безвольного полуинтеллигента, не могущего ни приспособиться к окружающей его среде, ни восстать против нее.

Писатель много переводит, и большим вкладом в культуру латышского народа стал изданный в 1936 году на латышском языке «Петр I» Алексея Толстого. Этот перевод послужил Упиту импульсом для художественного осмысления жизни латышского народа в эпоху петровских войн в романной тетралогии «На грани веков» (1937–1940).

К моменту восстановления Советской власти в Латвии А. Упит пришел как зрелый мастер социалистического реализма. Поэтому крупнейшие произведения советского периода – романная дилогия «Земля зеленая» (1945) и «Просвет в тучах» (1952) – одновременно стали обобщением и завершением всех главных линий в творчестве самого Упита и органически вписались в тот круг советской многонациональной литературы, который образуют романы М. Горького, А. Толстого, М. Шолохова, М. Ауэзова и многих других выдающихся мастеров эпической прозы.

Близость к этим писателям А. Упит ощущал и сам. В период, когда писался роман «Просвет в тучах», он работал над подготовкой крупнейшего теоретического труда «Вопросы социалистического реализма в литературе» (1957). В разделе «Теория документальной прозы и художественное творчество» писатель высказал много интересных мыслей о «Хождении по мукам» А. Толстого, «Тихом Доне» М. Шолохова, «Буре» И. Эренбурга, романах В. Лациса. Все эти писатели были близки А. Упиту по своим идейно-эстетическим принципам как последовательные реалисты.

Одной из вершин романного творчества Упита стал роман «Земля зеленая», написанный в годы Великой Отечественной войны в Кстинине под Кировом. Это произведение рисует многообразную и красочную картину жизни латышского народа в 80—90-х годах XIX века. Сам Упит обозначил жанр «Земли зеленой» как культурно-исторический роман. В это определение он вложил смысл, позволяющий увидеть особенность его широких эпических полотен, их отличие от произведений многих других авторов. Для Упита в первую очередь важна сама эпоха, ее атмосфера, и поэтому он акцентирует географическую, хозяйственную и социальную структуру, причем не в описаниях и пересказах, а в веренице выразительных живых сцен народной жизни. В статье, поясняющей его концепцию, он пишет: «Церковь, кладбище, кабак, базар, волостное правление, приют, вечеринка, помещичья усадьба – это те места, где можно показать не только фигуры своего времени через видение и понимание писателя, но и сам крестьянский народ в многообразии его классов, слоев и групп, от чего и зависит культурно-историческая полнота и ценность повествования»[18]18
  Upīts A. Kultūrvēsturiskā romāna koncepcija. Kopoti raksti, 20. sēj., 420., 427. lpp.


[Закрыть]. В романе «Земля зеленая» создана целая галерея великолепных народных характеров, таких, как хозяин хутора «Бривини» Йоргис Ванагс, Анна Осис, Лиена Берзинь. Прототипами многих его героев послужили люди, окружавшие Упита в начале жизни. Покладистость и добродушие своего отца писатель воплотил в характере батрака Мартыня Упита, сохранив даже его имя. А в характере жены арендатора Осиса проступают черты матери писателя.

Источником вдохновения Андрея Упита всегда была любовь к своему народу, своей земле. Действие многих романов происходит в родных местах писателя, описанных очень точно и глубоко поэтично. Воспоминаниями детства окрашен и роман «Земля зеленая». Руководствуясь описаниями Упита, и сейчас можно безошибочно найти места, где жили его герои, пройти путями и тропами, которыми они проходили и проезжали. Описания природы родной земли придают романам писателя особую, неповторимую прелесть. Нигде не становясь самоцелью, они образуют ту неотторжимую часть художественной ткани его произведений, без которой не понять ни развития характеров, ни сущности событий.

А. Фадеев, размышляя о романах А. Упита, сказал: «Я люблю монументальную форму старого реалистического романа с его обилием социальных типов, подробными, точными описаниями быта и всего материального мира, среди которого протекает жизнь людей, где все выражено языком свободным и в то же время таким же материальным и весомым, где все прочно и устойчиво по фактуре, но тем пронзительнее и глубже, и долговечнее воздействие на душу читателя авторской большой гуманистической мысли»[19]19
  Фадеев А. За тридцать лет. М., 1959, с. 776.


[Закрыть].

Творчество А. Упита уже давно вышло за пределы Латвии. Его произведения переведены на многие языки народов СССР и зарубежных стран. Языком высокого искусства они рассказывают об истории, жизни и борьбе маленького прибалтийского народа, вносят свой неповторимый вклад в развитие всей прогрессивной реалистической литературы XX века.

Вера Вавере

АНДРЕЙ УПИТ И ЕГО РОМАН «НА ГРАНИ ВЕКОВ»

-

Роман Андрея Упита «На грани веков» занимает особое место в творчестве самого автора и в развитии латышской литературы. Он во многом помогает понять сложный процесс формирования метода социалистического реализма.

«На грани веков» – лучший реалистический исторический роман во всей латышской досоветской литературе. Буржуазные писатели могли дать скрупулезное натуралистическое изображение этнографических обычаев без глубокого понимания исторической взаимосвязи или же, главным образом, надуманные и романтизированные в интересах буржуазии картины прошлого с идеализированным героем в центре. Единственным серьезным произведением в жанре латышского исторического романа до книги Андрея Упита был большой роман А. Деглава «Рига» (1911 и 1920). Но и в нем не хватает глубокого показа классовых взаимоотношений и их общественно-экономических основ.

Роман «На грани веков» в исторически правдивых, художественно ярких индивидуальных образах и многоликих массовых картинах отображает жизнь и борьбу латышского народа в период присоединения Латвии к России. Действие романа начинается в конце XVII века и охватывает период Северной войны (1700–1721), окончившейся изгнанием шведов из Прибалтики и победой русских войск. Роман завершается наступлением новой эры в жизни латышского народа – он соединяет свои судьбы с судьбами русского народа.

Понимание сложных исторических событий опирается здесь на марксистское мировоззрение. Дать точную оценку большого исторического поворота в жизни народа писателю помогли давние симпатии к русскому народу и его демократической культуре.

Еще в условиях буржуазного общества «На грани веков» яснее любого другого произведения намечает переход крупнейшего латышского критического реалиста на новые позиции социалистического реализма.

В романе наиболее четко и непосредственно показана плодотворная взаимосвязь крупнейшего латышского реалиста с русским реализмом, особенно с русской советской литературой. Это последнее наиболее монументальное произведение А. Упита в досоветский период. Художественное мастерство писателя достигло в романе высшей ступени. По художественному методу, мастерству изображения, размаху и законченности, а также по сочности и звучности языка «На грани веков» – самое выдающееся творческое достижение писателя латышского пролетариата в досоветской эпической литературе.

1

Долгий и сложный творческий путь прошел Андрей Упит, прежде чем приступить к созданию романа «На грани веков». В этом произведении воплощены принципы упитовского реализма досоветского периода: глубокий и всесторонний, проникнутый марксистским пониманием истории взгляд на жизнь народа, сознательная борьба за новое, социалистическое общество, резкое отрицание буржуазной идеологии, творческие связи с мировой, особенно русской, литературой, детализированное, исторически конкретное, правдивое и пластическое изображение действительности, многогранная и национально-колоритная галерея характеров, богатый, красочный язык.

В трудные годы ульманисовской фашистской диктатуры А. Упит обратился к историческому роману не для того, чтобы укрыться в прошлом от настоящего. Он изображал прошлое народа лишь для того, чтобы с помощью исторического материала разрешить злободневные проблемы современности. С такой целью, как мы увидим, писал он и «На грани веков».

Мысль создать исторический роман возникла у писателя еще в начале тридцатых годов. Идейный пафос вначале был тот же, что в исторических трагедиях «Мирабо» и «Жанна д'Арк». С помощью художественно обработанного исторического материала автор стремился опровергнуть идеалистически-романтическое убеждение, что не народные массы, а выдающиеся личности направляют развитие общества. Создавая трагедии, Упит прежде всего восставал против восторженного отношения философа-идеалиста английской буржуазии Карлейля к «гениальным вершителям народных судеб в ходе истории». Упит полемизирует в своем большом историческом полотне с идеалистически воспринятой ролью личности в исторических произведениях выдающихся западных романистов Вальтера Скотта и Виктора Гюго.

«Решение написать исторический роман, – замечает Упит, – возникло у меня в те годы, когда, работая над историей мировой литературы, мне пришлось наряду с другими подробно ознакомиться с сочинениями Вальтера Скотта и Виктора Гюго в этом, жанре. Все время меня прямо-таки выводил из себя романтически наивный подход к историческим темам, где отдельный, безусловно сильный индивидуум был выделен не только главным двигателем и руководителем крупных событий, но и их причиной»[20]20
  Upīts A. Kā tapa mans romāns «Pirmā nakts». – Lit. av., 1940, Nr. 1.


[Закрыть].

В годы ульманисовской диктатуры Упит ознакомился с первыми книгами исторического романа Алексея Толстого «Петр Первый». Идейно-эстетические принципы выдающегося мастера исторического эпоса совпали с исканиями и выводами Упита. Скоро он мастерски перевел на латышский язык это яркое, сложное, исторически правдивое повествование о великом преобразователе России. Переводчик был вынужден скрываться под псевдонимом Ольгерта Курмиса. В газетных аннотациях не указывалось даже это вымышленное имя.

Роман Толстого завоевал у латышского читателя невиданный успех. Первое издание было быстро распродано. Появилось второе. «Таким образом, в самые мрачные дни фашистской реакции латышские читатели получили возможность ознакомиться с одним из ярчайших произведений советской литературы», – отмечает Упит.

Роман А. Толстого во многом помог рассеять мглу национального шовинизма, напомнил о необходимости единства Латвии и России.

Влияние «Петра Первого» сказалось также на творчестве самого А. Упита. Автор романа «На грани веков» пишет:

«Одно из самых чудесных мест в произведении Толстого – встреча Петра Первого и главаря заговорщиков ливонских помещиков Иоганна Паткуля в Москве. Оно побудило меня ближе познакомиться с документами, отображающими эту эпоху в истории Ливонии, особенно в Видземе. Из этих исканий возник роман «Первая ночь»…»

«Первая ночь» появилась через год после перевода «Петра Первого» – в 1937 году. Книга вышла как отдельный законченный роман. Когда А. Упит под влиянием романа А. Толстого изучал исторические материалы, его внимание привлекли главным образом судьбы крепостных в конце XVII века: взаимоотношения латышских крестьян и немецких баронов, классовые противоречия.

Как известно, в конце XVII века, с которого Упит начинает свое повествование, Латвия стала объектом борьбы между различными захватчиками. Ее территория была разделена и находилась во владении иноземных государств. Курземе (Курляндия) была превращена в зависимое от польского короля герцогство, управляемое прибалтийскими немецкими помещиками. Латгалия превратилась в польскую колонию. Видземе (Лифляндия) и Рига, где происходят события романа, находились под властью шведов.

Видземе оставалась под игом Швеции почти сто лет, с 1629 по 1710 год. Чтобы обеспечить себе абсолютную власть, шведский король Карл XI начал борьбу с дворянством и провел несколько реформ. В начале восьмидесятых годов XVII века была проведена редукция (отчуждение) имений. У большинства немецких баронов и пасторов отняли имения и сделали их казенными. Но арендаторами имений в большинстве случаев оставили тех же баронов. В казенных имениях измерили и переоценили крестьянские земли, ввели так называемые «ваккенбухи» – списки, определявшие крестьянские повинности и налоги. Это не позволяло больше помещикам самовольно распоряжаться крестьянами. В казенных имениях положение крестьян несколько улучшилось.

Из-за этой и ряда других реформ немецкие помещики ненавидели шведское господство и мечтали о поляках, во время владычества которых в XVI веке король Сигизмунд Август будто бы издал для видземских помещиков специальную привилегию в благодарность за признание власти Польши. Правда, польский сейм не утвердил эту привилегию, но видземские помещики никогда о ней не забывали.

Особенно горячо выступал против шведов политический деятель Иоганн Рейнгольд Паткуль, имя которого часто упоминается в романе Упита. За организацию заговора видземских помещиков против шведов Паткуль был арестован и приговорен в 1694 году к смертной казни. Но ему удалось бежать. После этого он поступил на службу к польскому королю. В 1702 году Паткуль перешел на сторону Петра Первого. В 1706 году он опять попал в руки шведов и год спустя был казнен.

Эти сложные взаимоотношения между самими эксплуататорами накануне Северной войны и бесправное, ужасное положение крепостных крестьян в последний период владычества шведов в Прибалтике Упит исторически правдиво изобразил в первых двух книгах романа, которые и были опубликованы в 1937 году под названием «Первая ночь».

Сперва Упит не намеревался продолжать «Первую ночь». «Но уже к концу работы, – указывает автор, – возникло такое чувство, что исторически подхваченная идейная нить не развернута до конца, что судьба латышского народа в важные XVII и XVIII века, во время смены шведского и русского владычества требует более широкого беллетристического изображения». И тут снова на помощь пришел автор «Петра Первого». «Толстой, – пишет Упит, – навел меня на мысль начать продолжение своего повествования именно с того места, до которого он довел свое…»

Как известно, в конце второй книги «Петра Первого» показано, что через полтора года после тяжелого разгрома под Нарвой царский генерал Шереметев уничтожил значительные шведские соединения возле Юрьева, еще через некоторое время занял Алуксне и, следовательно, уже вошел в Северную Видземе. Чтобы ослабить тыл Карла XII, Шереметев, по указанию царя, захватил Северную Ливонию. При этом из царской армии дезертировали калмыки. Дезертиры производили набеги и уничтожали все, что им попадалось на пути.

Андрей Упит посылает латышских крестьян во главе с героем «Первой ночи» Мартынем Атаугой летом 1708 года к эстонской границе защищать свою землю от разбойничьих орд. «Но после того, как из этого ничего путного не получилось, – говорит автор с несколько ироническим подтекстом, – я им разъяснил, как глупа их покорность шведскому владычеству, показал всю злостность, деспотичность и алчность проводимой Карлом XII политики в Латвии, убедил крестьян добровольно вступить в армию Петра Первого и бороться «У ворот Риги», чтобы русские заняли город и завоевали всю страну».

Так три года спустя после «Первой ночи» появился новый роман – «На грани веков», который летом 1940 года, незадолго до установления Советской власти в Латвии, вышел двумя отдельными книгами: «На эстонской границе» и «У ворот Риги».

В 1950 году, составляя десятый том собрания сочинений, автор, ничего не меняя в композиции и тексте, объединил все большое историческое повествование о жизни и борьбе латышских крепостных конца XVII и начала XVIII века в один роман «На грани веков». Так было создано большое монолитное художественное полотно.

История возникновения романа Андрея Упита связана, следовательно, с одним из самых выдающихся русских советских исторических эпосов. Эта связь не случайна. К сожалению, историки латышской литературы до сих пор отмечали лишь ее фактическую, а не принципиальную сторону.