Текст книги "Иной край неба. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Чародейкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 20 (всего у книги 39 страниц)
– Это – диалоговая! – крикнул кто-то из толпы, – А как будет интерактивная?
– Ответ интерактивной системы вообще может зависеть от большого числа факторов, причём, от одних – не линейно, а другие могут быть связаны дополнительными ограничениями...
– Короче, Тахион!
– Короче, предсказать ответ интерактивной системы бывает крайне сложно. Но зато всегда просто объяснить задним числом. Потому что интерактивные системы, всё же, имеют чёткую внутреннюю логику, как правило.
– Вот за это его и зовут Тахионом, – хихикнул кто-то из девчонок.
Тоха пожал плечами, и заиграл 'Земля в иллюминаторе видна...'.
– А почему ты наряжен в пирата?
– Потому что не имею лицензии на исполнение музыки, – пропел Тахион, – а ещё потому, что костюма космического пришельца не нашлось. Мне предложили костюм снегурочки, но я предпочёл – пиратский!
Я дождался, пока прозвенит звонок, и все разбегутся. И вот когда холл опустел, я подкрался к нашей стенгазете, сорвал статью про мафию и несчастного Горохова, и прицепил вместо неё мою свежую сказку о девочке, чья сломанная шея в один день вдруг вылечилась колдовским образом.
И тут из-за угла подваливает ко мне Горохов! Оказалось, что Горохов заметку про себя успел прочитать. И псевдоним автора расшифровал совершенно неверно.
– Должен я тебя, заразу такую, отдубасить! – заявил мне Горохов, смачно сплюнув под ноги. – Потому как я на карате хожу, а ты всего-то на моцике гонять наловчился! Нечестно это!
– Увы, ничем не могу помочь! – отмахнулся было я, но Горохов не отставал:
– Где это видано, что бы байкер недоделанный каратиста побил?! Я просто обязан набить тебе морду! – Горохов наступал на меня, но я отходить не собирался, только правую ногу убрал назад – для устойчивости.
– Ну так, ко мне-то какие претензии?! – удивился я. – Ты же просто неверно понимаешь самые основы карате!
– Да ну?! – он сделал ещё шаг, и буквально упёрся носом мне в лицо.
– Точно тебе говорю, – спокойно и только чуточку насмешливо проговорил я. И с последним словом толкнул его плечом.
Горохов пошатнулся, отступив назад на полшага, и попытался восстановить равновесие, но я уже схватил его за грудки и рванул на себя, одновременно разворачиваясь на пятке и уходя с линии полёта тела. Бедняга пролетел метра четыре и лишь чудом не грохнулся, в последний момент уцепившись за косяк.
– Вот видишь, о чём я говорю? – поинтересовался я. – Не была бы дверь открыта – ты бы её лицом сейчас выбил!
– Ах, ты так да?! – взревел Горохов поднимаясь на ноги. Сейчас бы звуки испанской корриды подошли! Прямо жаль, что какого-нибудь испанца с гитарой рядом нет!
– Чего ты так кипятишься, Горохов? – попытался я воззвать к разуму. – Вспомни лучше, чему тебя учил твой сенсей! И осознай, что ты делаешь всё неправильно!
Горохов уже летел на меня. Пока он был на подступах к рубежу атаки, я сдала широкий демонстративный шаг назад, отступая. Этот герой логично рассудил, что нужно набрать скорость, что бы догнать убегающую боксёрскую грушу, но я не оправдал его ожиданий. Когда дистанция сократилась, я сделал шаг навстречу, вскинув руки перед собой. Замаха у разогнавшегося Горохова не получилось, зато у меня получился качественный захват. А потом всё тоже: разворот на пятке, и бедолага летит в конец коридора.
– Цени моё великодушие, Горохов! – подчёркнуто спокойно и по-прежнему лишь чуточку насмешливо провозгласил я. – Ведь мог бы поставить тебе подножку, и сейчас ты бы вытер весь этот пол своим лицом!
– Сволочь! – взвыл Горохов. Очень нелогичный на мой взгляд вывод.
– Карате, Горохов! – попытался я перевести дискуссию в, собственно, дискуссию, так сказать, перейти от дела к словам: – То, что ты вытворяешь, это вообще не карате! Посмотри на себя!
– Чего не так-то? – оторопел Горохов, но быстро опомнился: – Ты меня учить будешь?!
– Чему тебя сенсей учил, Горохов?! Как тебе не стыдно позорить своего сенсея! – покачал я головой, глядя, как противник подходит ко мне с поднятыми кулаками. – Задумайся, в чём твоя ошибка? Почему ты опять упал? А?
А сам я в это время прикидывал, что вошедший в раж пацан сейчас и прыгнуть может, что бы в прыжке ногами пинаться. У них там в их карате вроде бы так и делают. Так что я лихорадочно прикидывал два варианта: отпрыгнуть назад и в сторону, и встретить его в момент приземления, или шагнуть на встречу, и обломить бедолагу прямо на взлёте?
– Стойка! Я стоял плохо! Но сейчас я тебе покажу! – Горохов был полон решимости.
Он скакнул ко мне, и замер в эффектной стойке, проделав эдакое движение руками, как в кино. Я же просто сделал шаг назад, так, что бы он меня никак не достал. Сейчас этот горячий парень должен будет сделать шаг ко мне, что бы выйти на дистанцию атаки. А я могу издеваться над ним, пока у меня за спиной не кончится коридор, или у Горохова не кончится терпение.
– Дело не в стойке, Горохов! – спокойно заявил я ему. – Думай! Что ты сейчас делаешь очень...
Горохов бешено сверкнул глазами, скрипнул сжатыми зубами, и сделал широкий шаг вперёд. Слишком широкий для такой стойки. Попытался сделать. Я легко подсёк его ногу, и Горохов грохнулся на пол.
– ... очень неправильно! – закончил я свою фразу. – Неправильно, Горохов! Всё твоё карате не будет работать!
– Это ещё почему вдруг?! – вскрикнул бедолага, подскакивая на ноги, и едва не плача от досады.
– Потому что ты не спокоен, – тихо проговорил я, и Горохов замер, невольно стараясь разобрать мои слова. – Человек тщится считать себя разумным, но на самом деле, всем в человеке правят эмоции, – я плавно менял темп и тембр голоса на убаюкивающий манер. – Эмоции, Горохов, управляют и телом, и разумом. Разум способен работать только в отсутствии эмоций.
Горохов стоял не дыша, и удивлённо слушал меня. Я прям гордился собой: экий я умница, заговорил разъярённого орангутанга, усмирил взбешённого варвара, вернул в лоно цивилизации заблудшую душу! Ай да я! Вещаю мудрости! Виват мне!
– Великое искусство карате рассчитано на воина, нашедшего душевный покой, и работает у того, кто сохраняет хладнокровие. Вот почему, Горохов, ничего у тебя не получается! Скажи, разве я не прав? Скажи, ведь у себя в секции карате ты в спарринге выступаешь не хуже других тренированных бойцов, так?
– Да, – согласился Горохов, опустив голову.
– Это потому, что там ты не волнуешься, не боишься, и не гневаешься. Там ты собран и спокоен. А тут со мной – посмотри на себя, Горохов! Ты словно разъярённый варвар!
– А ведь верно! – согласился Горохов, поднимая голову, и вдруг широко улыбнулся мне. – Ты прав!
Бац! И Гороховский кулак врезается мне в скулу! Всё, что я успел сделать – это в последний момент дёрнуть головой. И то хорошо, иначе зубов бы у меня вышел сильный недочёт! Всё же, чему-то проклятый Горохов таки научился в секции карате! Вот же гад подлый! Я ему тут глаза на мудрость веков открываю, бисер, понимаешь, мечу, а эта свинья мне – в рожу!
– Спасибо тебе, Лёха! – искренне поблагодарил меня улыбающийся Горохов. – Ну, и теперь мы в расчёте! – и протянул мне руку для рукопожатия! Ах ты! Да я тебе сейчас эту руку оторву, и знаешь, куда засуну?!!
Вся разумность и мудрость враз слетели с меня, как пыль со старой шторы, которую сильно встряхнули.
Но вдруг правое предплечье оттянула заговорённая боевая сталь, и как только я это понял, на меня словно ведро холодной воды вылили. Проклятье! Я же сейчас бедолагу Горохова убью! Ох!
Горохов ничего не заметил, потому что я сейчас был к нему левым боком вполоборота. Он всё так же стоял надо мной, довольный, и протягивал руку.
Я выпрямился, медленно потёр горящую скулу левой рукой, выдавливая из себя воздух сквозь зубы. Праведный гнев придётся отложить! Драки не будет: на мне магическое оружие же! Правую руку с катаром я теперь за спиной прятал. Праведный гнев. Хм. А бывает ли гнев праведным вообще? Кажется, только что кто-то шибко мудрый моими устами говорил что-то о хладнокровии, спокойствии, власти разума и прочем таком всяком...
– В расчёте? Фиг тебе! С тебя пачка жвачки, Горохов! За науку! – проворчал я, и ткнул левым кулаком в его раскрытую для рукопожатия правую ладонь. Не мог я сейчас никому руку жать: на моей правой – катар! Который я сейчас за спиной прячу. Горохов хмыкнул, сжал свою правую ладонь тоже в кулак, и мы сдвинули кулаки костяшками. Вот ведь, горелая изоляция! Распаять мои контакты алхимическим огнём!
– Иди, Горохов, с миром, а я подожду у реки! – буркнул я.
Горохов хмыкнул, и развернулся было уходить. Вдруг остановился, оглянулся на меня, покачал головой. Сделал пару шагов беззаботной походкой вразвалочку, но резко развернулся, и решительно вернулся ко мне.
Ну чего ещё ему?! Валил бы ты, Горохов! Мне оружие холодное прятать надо срочно, не ровен час, заявится кто сюда!
– Слышь, Лёха, а это чего сейчас было? – спросил он. – Ну, вот, про реку, и про мир? Это, я не понял, ты чего-то имел в виду? Или просто что-то умное ляпнул, что бы, типа, круто выглядеть?
– Это отсылка к Конфуцию, Горохов, – вздохнул я.
Горохов замер знаком вопроса. Не уйдёт, ведь, зараза! Надо было согласиться, что я это для умного вида ляпнул! Я заглянул в глаза Горохову, но тот взгляда не отвёл. В его глазах светилась наивная вера в то, что я его сейчас откровением одарю. Ладно, лови, Горохов!
– Мудрый Конфуций, не проигравший, кстати говоря, ни одной битвы, даже превосходящим силам противника, учил: – 'Дай дорогу дураку, и подожди у реки, любуясь кувшинками, пока течение не пронесёт мимо тебя его труп'. Ну, я дословно не помню, но смысл такой.
– А! А я так и думал, между прочим, что это из какого-нибудь Конфуция! – заявил Горохов, и, наконец, пошёл прочь. Но не ушёл – опять вернулся:
– Слышь, Лёх, а чего ж ты такой крутой к нам в карате не идёшь?
– Да куда мне ещё и карате?! – удивился я предложению. – Три вида спорта тяну!
– Вот я к тому же! Зачем тебе сдалось столько тянуть?
– Да как-то закрутилось, сам теперь не пойму, – пожал я плечами.
– А слышь, неужто мотокросс и впрямь круче карате, а? – поинтересовался он. – А я, знаешь, в карате-то назло родителям пошёл. Это потом втянулся, нравиться стало, как что-то получаться начало.
– Да вот и я тоже в мотокросс пошёл, что бы отцу досадить! – вдруг неожиданно для самого себя ляпнул я! Вот оно! Очень на правду похоже, очень! Надо бы с двойняшкой своим поговорить о мотокроссе и отце!
– Ты это, Горохов, не злись за заметку в газете, – вздохнул я. – Мы в следующем номере опровержение дадим.
– Да ладно, чего там! – отмахнулся тот. – С меня-то не убудет. Только не понятно, зачем вам в газете всякий такой вздор пустой писать?
– А! Девчонки! – вздохнул я. – Они так себе журналистику представляют: что бы громкие заголовки и сенсации!
– Да как же ты-то к ним попал? – посочувствовал Горохов.
– Они меня шантажируют! – громким шёпотом признался я.
– А есть чем?
– О! Ты не представляешь, на что они способны!
– Да уж, – Горохов покачал головой, и вздохнул.
Он всё же ушёл, и я, крадучись, прижимая к себе завёрнутый в школьный пиджак катар, пробрался в комнату нашей редакции. Благо, дверь тут теперь не запиралась, если знать, как потянуть. Присел на стол, приложил холодную сталь к ушибу. Подумал.
Как призыв оружия работает – я разобрался. Осталось разобраться, как сделать, что бы оно не работало, когда не надо! А думай-не думай, а холодное оружие прятать надо! И взялся я за художественную самодеятельность: вырезал задумчиво разные цветочки из цветной бумаги, да на катар наклеивал – что бы замаскировать под... сам не знаю что. Получился эдакий шедевр авангардизма. Я его подальше за шкаф затолкал.
...
Шпаргалки с предсказаниями, спрятанные в нашей стенгазете, так понравились народу, что их растащили за первые две перемены, и на третьей предсказания закончились. Наши девчонки в спешном порядке тайком на уроке писали новые. А на четвёртой перемене оказалось, что стенгазета снова полна пророчеств и советов! Но на этот раз все пророчества предрекали вызов к доске и проверку домашнего задания. Видимо, это учителя постарались! Мы не стали выбрасывать труд учителей, а перемешали их пророчества со своими – шутливыми.
После уроков наша редакция, или, как все её уже все называли – клуб – собрался в полном составе отпраздновать успешный выпуск стенгазеты. Алёнка весело смаковала заметку о девочке, сломавшей шею, и купившей у колдуньи новую, и смеялась. Я плюнул на свои глупые обиды, не стал дуться, и смеялся вместе со всеми.
Ещё смеялись над тем, как Тахион выглядел, отвечая у доски в наряде пирата: – 'Косинус половины угла! Арр! Якорь мне в глотку!'
И над тем, как оперативно подхватили нашу идею с пророчествами учителя, добавив в скрытый карман стенгазеты пророчества о вызове к доске и о проверках домашних заданий. Ещё смеялись... я уже не помню – да и не важно! Весело было!
Да, ещё я сбегал в магазин, и купил целый торт для нашего праздника. Вначале продавщица с подозрением на меня покосилась, и заявила, что курево они не продают несовершеннолетним. Я удивился, объяснил, что я, вообще-то, за тортиком к чаю. А выходя из магазина, всё понял, когда увидел своё отражение в зеркальной витрине. На левой скуле расцветал шикарный синяк! Впрочем, за поеданием тортика и распитием чая, я про него почти было забыл.
– Пострадал за свободу слова! – объявил я в ответ на вопросы товарищей. Было весело.
...
Грустно стало дома.
– У нас серьёзные проблемы! – покачал головой мой двойник, разглядывая моё лицо. – Ты понимаешь, что ты наделал? Теперь нас легко отличить! Ладно – папа и школа! Но спецслужбы! Весь наш план основан на том, что они примут меня за тебя, проверят, убедятся, что я самый обычный, и отстанут. А что теперь?
Да уж, положение. Тут либо мой фингал замазать, либо двойнику такой же нарисовать! Сразу расскажу, опуская описания наших с двойником страданий: не так это просто! Что бы скрыть синяк, или нарисовать, и не выглядеть при этом недораскрашенным клоуном, надо навыком обладать в деле макияжа на уровне хотя бы кандидата в мастера.
В общем, ничего у нас не вышло, и мы решили, что в школу теперь придётся ходить только мне одному.
– А я пока буду к спортивным сборам готовиться, – вздохнул мой двойник.
– Чего к ним готовиться? – не понял я. – Ты же сам говорил, что это не соревнования. Лучше за учёбу возьмись! Подтянуть бы тебе... всё. Слушай, а чего тебя так в спорт-то потянуло? Я же – ты! Но не чую в себе такой прямо тяги к чемпионству, что бы сразу за три разных вида спорта браться!
Двойняшка мой скривился. Я припомнил разговор с Гороховым, и решил добиться ответов от самого себя, раз уж у нас так удачно разговор повернулся.
– Сдаётся мне, что ты отцу досадить хотел, – предположил я наугад.
– Ну, хотел! – легко согласился двойник. – Сам посуди: он вечно занят, я расту сам по себе. Меня воспитывает телевизор, школа, старшие пацаны во дворе – кто угодно, но не родной отец. Тогда папа поставил ультиматум: я должен ходить в спортивную секцию, что бы не болтался без дела. Ну и записал меня в лёгкую атлетику. У нас там оказался паренёк, который рассказывал про картинг. Это такие маленькие гоночные машины. Вот я тайком от папы переписался из легкой атлетики в картинг. Папа ничего не заметил, пока не пришёл вдруг на соревнования. Я как его на трибуне увидел... ну,... полихачил малость... чуть не разбился. Но ведь не разбился же! А 'чуть' – не считается! Но отец меня из клуба уволил. Он с тренером поговорил крепко. А я тогда ушёл в мотокросс. Отец зубами поскрипел, но смерился. Побоялся, что я ещё чего опаснее удумаю. Решил, по его словам, подождать, пока я себе чего-нибудь сломаю. А я вот назло разбиваться больше не стал.
– А как же коньки? – спросил я.
– А это уже позже было. Я тогда приз взял, в газету попал. Коротенькая такая заметочка. Даже по телевидению моя довольная рожа мелькнула. И вот мне тогда в голову пришло, что женщины мотогонками не интересуются. Они больше коньки смотрят. Но на художественное катание меня не взяли. Да и правильно сделали, не моё это. Зато вот гоняю на коньках.
– Погоди. Женщины? Чего это ты вдруг про женщин, я не понял.
– Мама..., – двойник не стал таиться от собственного отражения.
– Ты надеялся, что она тебя случайно по телевизору увидит? – вдруг дошло до меня!
– Ну...
– Ох...
– А потом я решил, что три вида спорта – это в три раза больше вероятности, что она заметит. А стрельба – это единственное, что в моё расписание ещё влезло.
– Знаешь что? – вдруг подскочил мой двойник, – А я брошу спорт! Вот! Совсем!
– Да ты что?!
– А! Фигня это всё! Если бы ей было про меня интересно – она бы и так меня нашла! А если ей про меня не интересно, то и фигли я буду ей в глаза с телевизора лесть?! Глупо! С самого начала было глупо!
– Да брось! Ты чего вдруг?! – попытался я другого себя успокоить.
– Да ну их всех! Достали!
– Кто?
– Тренера! Отец! Папа видит свой отцовский долг в том, что бы поддержать сына на пути в чемпионы. 'Не сдавайся, сын! У тебя же отлично получается! Ты всё сможешь!'. А мне то чемпионство нафиг не надо! Понимаешь?
– Нет, не понимаю, – признался я.
– Просто спорт – это здорово и весело, пока это любительский спорт. А там дальше, когда спорт становится профессиональным, там совсем по-другому. Там нужен результат любой ценой! Это уже не весело, понимаешь? Не здорово, и даже для здоровья уже не полезно. Потому что и здоровье приносится в плату ради победы в этом аукционе.
Вот смотри: жизнь – это вроде как большой супермаркет, где ты можешь выбрать всё, что хочешь. Только цену заплати. А цена – это всё остальное, понимаешь? Выбираешь, что хочешь, и расплачиваешься тем, что не хочешь – замечательно устроено, правда? Всё просто и честно. Но в этом супермаркете два этажа. На первом – ширпотреб. Тут всё демократично и доступно. А вот на втором – эксклюзив. И тут ценников нет – тут аукцион. Потому что чемпионом хотят быть многие, но стать может только кто-то один. Тот, кто больше заплатит.
Вон, на отца посмотри – он тоже в аукционе за кресло миллионера весь выворачивается. А я вот не желаю переплачивать! Понимаешь? Мне не нужно больше, чем у других, не нужен чемпионский пояс. Мне нужнее, что бы в кайф! Что бы весело с друзьями погонять на моциках. Не ради победы, понимаешь? Мне не нужно быть самым богатым, и питаться в ресторанах просто потому, что нет времени приготовить самому. А это, между прочим, половина кайфа! Ты вон сам гренки жарил – наверное, заметил.
Я вообще, если честно, не знаю до сих пор, чего хочу от жизни. Счастья хочу. А вот в чём оно заключается – пока что-то не вижу. Но не в чемпионском поясе. Это, конечно, круто, оказаться на самой вершине пьедестала, но там – на вершине – счастья гораздо меньше, чем кажется взгляду снизу. Так, на пару часов.
Слушай! А научи меня магии, а?
– Да как же я тебя научу, когда я сам только-только начал обучение, и ещё ничего толком не умею? И не понимаю ничего! Вот, книжки по эзотерике читаю – и ещё меньше понимаю!
– Объясни что сможешь! – двойник настаивал.
– Ну, ладно, – вздохнул я, и решился: – Но я предупреждал! Так, с чего же начать... самая главная тайна магии... самое важное... сокровенное откровение...
Я смотрел на своего собеседника – на самого себя. Моё воплощение в этом мире. Спортивный вариант. Воспитанный в мире технологий, и о магии имеющий представление по детским сказкам и голливудским фильмам. Я смотрел, и ощущал себя противоположным полюсом. И собирал в уме крупицы смыслов, максимально далёких от другого меня. 'Загляни в самую глубину себя, представь, что там перед тобой – зеркало: присмотритесь в это зеркало – что ты такое?' – наставлял как-то на медитации Железный Дровосек. Сейчас я смотрел в своё отражение, отражение меня в этот технологический мир, отказавшийся от магии, в отражение, являющее меня без магии. И, отталкиваясь от этого обратного образа, я пытался понять в себе мага. Удивительное дело, но это как-то сработало! Беда только в том, что то, что я осознал, невозможно выразить словами. Можно попытаться, но получится всё равно непонятно:
– Всё вовсе не то, чем кажется! – сдерживая восторг открытия, доверительно прошептал я.
– И? – не понял мой двойник.
– Человек живёт, окутав себя иллюзиями, загородившись удобными, привычными, понятными и безопасными иллюзиями от непостижимой реальности! Магия выглядит чудом просто потому, что в наши иллюзии об окружающей действительности не вписывается! Вот! – я понимал, что выдал шедевр, и понимал, что мне эдакий подвиг уже не повторить, а ещё я понимал, что никто – даже другой я – ничего из этого моего шедеврального высказывания не поймёт.
– И? – не понял мой двойник. – Как это сакральное знание использовать на практике-то?
– Э... м-м... верить в чудеса! – выдал я, поднатужившись. – Мир вокруг полон потенциальных возможностей, но разглядеть их сквозь слои иллюзий не просто. Для этого надо сосредоточиться. Вот, отец желает делать деньги, и сосредоточен на этом. И мир для него полон возможностей делать деньги. Горохов желает сачковать, лениться, и что бы ему за это ничего не было. И мир для Горохова полон возможностей сачкануть!
– Договорились! Верю в чудеса! Дальше чего? Как мне теперь, например, огонь взглядом зажечь?
– Нафига тебе огонь? – не понял я.
– Что бы чудо было! – пояснил он.
– Это не чудо будет, а пожар! – расстроился я. – А что бы безобразные поджоги творить чудеса не нужны. Коробка спичек вполне достаточно.
– Нет, ты не увиливай! – потребовал мой двойник. – Чётко покажи, как мне стать настоящим магом?
– Да так же, как и всё в магии! – ответил я. – Чудом!
Спортсмен разочарованно вздохнул и безнадёжно махнул рукой. А я расстроился, что не сумел объяснить простую истину, ставшую мне вдруг ясной, по ходу попыток её объяснить.
– Нужно вырасти из тесных ползунков простого нормального человека, – с горечью высказал я, – нужно перешагнуть через себя, и стать чем-то большим! Вот.
– Ну да, – покачал головой мой двойник, – я вот прямо так же и подумал. Нужно сильно захотеть, а потом выйти из себя, и сможешь ползать по стенам, как человек-паук!
– А я предупреждал, – вздохнул я, – магия рождается движением духа, а это ни показать, в отличие от движения тела, ни объяснить, в отличие от движения мысли.
Двойняшка досадливо поморщился.
– А где малышка Рози? – спохватился я.
– А! Да она в магазин пошла.
– Куда? Рози?! Давно?
– Да вот примерно за четверть часа до тебя она приехала на такси, забежала на кухню. А там список продуктов на столе лежал – я составил, думал – ты сбегаешь. Я-то как раз с репетитором по физике занимался. У меня, твоей милостью, между прочим, ещё по математике вагон задачек.
– Ну, а Рози?
– А малышка с этим списком заглянула, попросилась в магазин сходить, я и разрешил. Что такого-то? Тут же не Проклятые Пустоши! Она же уже выходила на улицу самостоятельно – и ничего. Не волнуйся, справится!
– Схожу-ка я за ней! – решил я, подумав.
Ну, решил – да и пошёл. В ближайшем магазинчике – минимаркете – Рози не оказалась. Я прошёл квартал, и поискал её в нашем супермаркете. Опять не нашёл и начал уже волноваться. Рози у нас далеко не горожанка! Попадёт ещё в историю! Волнуясь, как бы с ней не разминуться, я выскочил из супермаркета, и поспешил дальше – в гипермаркет!
Ветер с Балтики холодной влажной ладошкой вытирал моё разгорячённое переживаниями лицо. Небо хмурилось, напоминая, что хорошая погода – это подарок, а не норма. Витрины и рекламные плакаты убеждали наплевать на страхи перед будущим, и прожигать жизнь сейчас. Я улыбнулся тому кафе, где мы засиделись с Рози в её первый день в этом мире. Пробежал мимо того двора, где малышка познакомила меня с котом. Проскочил на зелёный свет перекрёсток, ловко отпрыгнув от ярко-красного феррари, заложившего лихой разворот через пешеходный переход. Вот и гипермаркет.
Если малышки Рози тут нет – я больше не знаю, куда идти! Мелких магазинчиков у нас много.
Вхожу в торговый комплекс. Продуктовый – на первом этаже. Вкусные запахи, яркие краски, короткие звоночки кассовых аппаратов, мерный шум человеческого прибоя, волну за волной выкатывающего полные тележки продуктов к кассам. Возле одной из касс – заминка. Маленькая очень грустная девочка едва сдерживает слёзы в отчаянии. Степенно бормочут что-то люди вокруг. Да это же наша Рози!
– Рози! – крикнул я несдержанно громко.
– Алёша! – жалобно крикнула малышка.
Я понял, что случилось, с первого же взгляда на гору продуктов у кассы: малышка из мира Проклятых Пустошей нашла записку с перечнем продуктов, и пошла в самый большой магазин, какой знала в этом мире. Но забыла про такую часть этого мира, как деньги. Кассирша уже отбила покупки, и теперь не могла ни отпустить покупательницу, у которой не оказалось денег, ни отменить покупки, что требует от кассира вызвать менеджера. А менеджер как обычно где-то занят. Ох! А вон уже и менеджер спешит с другого конца огромного торгового зала.
Я ободряюще улыбнулся малышке Рози, потрепал её рукой по голове, другой рукой протягивая кассирше пластиковую банковскую карту. Кассирша благодарно улыбнулась – ей было жалко маленькую девочку оставить без покупок.
Дальше всё просто: я нагрузился пакетами, и мы с Рози отправились домой. Конечно, нам пришлось переходить тот очень неудобный перекрёсток. Там, знаете ли, кроме двух нагруженных транспортом улиц, ещё и въезд на парковку крупного гипермаркета, устроенный так, что водителю, если он со стороны центра едет, приходится через пешеходный переход разворачиваться, что бы на парковку к супермаркету въехать. Ну и некоторые водители ждали, как положено, пока пешеходы перейдут, а некоторые предпочитали брать наглостью, рассчитывая, что пешеход – не трамвай – отпрыгнуть может. Оно так, и местные-то уже привычные, вот только Рози – не из нашего мира, и не имеет полезного навыка выпрыгивать из-под наглых машин на пешеходном переходе.
Переходили мы по пешеходному переходу на зелёный сигнал светофора – как положено. Вдруг – визг тормозов, и машина едва не задевает Рози! Я роняю пакет, хватаю малышку за шиворот, отдёргивая от машины. Машина резко тормозит, из распахнувшейся дверцы высовывается бледный перепуганный водитель...
Всё могло бы обойтись. Никто же не пострадал. И я вполне понимаю водителей – им тут повернуть очень сложно, другие водители дорогу не уступают, пешеходы обычно куда терпимее. Ну, извинился бы водитель, я уверил бы его, что всё в порядке, и разошлись бы каждый своей дорогой, отделавшись лёгким испугом. Но нет.
– Уши надеру, мелкая мразь! – рявкнул сгоряча сердитый водитель.
И ведь я успел подумать, что надо запретить сейчас моему оружию ко мне призываться. И даже приказ мысленный себе сформулировал уверенно: 'Запрещаю! Обойдусь без оружия!'. Малышка испуганным мышонком метнулась за мою спину, и выкрикнула оттуда с обидой:
– Выкуси!
Меня передёрнуло, рука сама рефлекторно вскинулась защитить малышку от сердитого и не справедливого агрессора, и лишь в последний момент я, успев ужаснуться, сумел перенаправить удар. Сверкнуло и треснуло, воздух лопнул, словно тонкий фарфор под молотом. Электрический разряд мгновенно раскалил металл. Машина разом заглохла, блестящая модная краска вспучилась волдырями ожога, из-под капота потянулась струйка дыма, под капотом растекалась лужица.
Среди пешеходов взвизгнула женщина, удивлённо выругался мужчина, остальные застыли потрясённо.
– Простите, – сказал я водителю, застывшему с открытым ртом, – но Вы, видимо, не представляете, каково приходится пешеходам, вынужденным выпрыгивать из-под Ваших колёс! А ведь мы – тоже люди! И вот: ближайшее время Вам придётся на собственной шкуре испытать, каково быть пешеходом! – я окинул взглядом гору металлолома, ещё недавно бывшую шикарным авто, и добавил, не сдержавшись: – Надеюсь, это пойдёт Вам на пользу!
Мы уходили проходными дворами. Я тянул за руку бедную Рози, то и дело срываясь на бег. Понимая, что обречён. От себя не убежать.
А я думал о том, что произошло. Тогда – на станции метро. Когда я в отчаянии ударил монстра катаром по страшной лапе. Тогда я решил, что монстр замкнул на себя питающий рельс метро. Позже, я стал наивно полагать, что это волшебный катар генерирует электричество! Какой наивный слепец!
С самого начала, с той самой первой групповой медитации...
'Думаете, я вас буду обучать магии?' – спросил Железный Дровосек, хитро прищурившись, и не спеша оглядел наши растерянные лица. – 'Не-а! Я буду вас зачаровывать в магов!'
'Загляни глубоко в себя, в свою сущность! Отринув любые мысли и знания. Представь, что перед тобой зеркало – что ты в нём увидишь? Вглядись в себя внимательнее, разгляди свою патаённую суть...'
Пока прочие лирики-гуманитарии воображали себя кто огнём, кто единорогом, кто ещё чем, я – единственный ученик с техническими склонностями – не мог представить себя ни стихией, ни магическим зверем. Мне казалось это какой-то глупой клоунадой.
Тогда я решил, что должен доказать всем гуманитариям: технарь – круче! Во всём, даже в магии! И придумал вообразить себя... колебательным контуром, трансформатором, в котором колебания магического фона Вселенной наводит токи. Тогда мне казалось, что это остроумно, вообразить себя чем-то вроде рабочего тела лазера, в котором происходит 'квантовая накачка'. Бах – и невозможность разрежается когерентным потоком чистой силы. Бах. И сгорают нежные микросхемы телевизора. Или плавится модный новенький автомобиль. Теперь глупо причитать: – 'я не думал, что это взаправду!'.
Катар не при чём! Может он и умеет прыгать на руку того, кого признаёт хозяином. Но проблема не в катаре.
И ведь какой позор!
Наш учитель магии, Железный Дровосек, предупреждал нас, что в момент, когда магия вдруг просыпается в маге – маг – если он не дурак – привязывает чудо к условному слову и жесту. В нейролингвистическом программировании это называется – 'поставить якорь'. Такой якорь позволяет в случае нужды быстро, без многочасовых медитаций, войти в нужное состояние духа и изменённого сознания. Так у магов получаются заклинания.
Наш снайпер Огава Иошши бьёт словом 'Сгинь!'. А если нашему ментальному магу 'баферу' Вацлаву крикнуть 'Шайзе!' – его дух выпрыгнет из тела.
Учитель предупреждал, что бы мы – юные маги – следили за своим языком, выбирали, что кричать в критичные моменты. Но я опять не справился, и учителя подвёл! Там, на станции метро, когда мне казалось, что я уже проиграл, и сейчас умру, я крикнул прямо в оскаленную морду монстра: – 'Мразь! Выкуси!'... Теперь это ругательство стало моим заклинанием! Какой позор!
Однако, как теперь я понимаю, заклинание получилось двусоставное: 'Мразь!' выделяет цель, формирует канал из ионизированных частиц. 'Выкуси!' – бьёт.
