Текст книги "Иной край неба. Дилогия (СИ)"
Автор книги: Андрей Чародейкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)
Когда очередь дошла до меня, пришлось мне заявить, что я ничего не написал, но без всяких сомнений, тщательно проработал текст. Я прямо так и заявил учителю:
– Но я, без всяких сомнений, тщательно проработал текст!
В классе мгновенно повисла гробовая тишина. Ой, ну да, это же не мой лицей – тут так не выражаются, и на уроки сюда ходил другой я. Мысленно отвесил себе подзатыльник. Надо быть осторожнее, Штирлиц недобитый!
В осадок выпали не только ученики. Преподаватель тоже находилась в состоянии лёгкого удивления. Что бы не затягивать возникшую неловкую паузу, которая могла обернуться для меня новым неловким моментом, я решительно форсировал события: схватил учебник, и принялся бегло читать и сходу вслух переводить большущий рассказ. Двойку получать в первый же день очень не хотелось.
Вообще-то иностранный язык мне давался трудно. Потому что это всё совершенно не логично же! Мне нравятся предметы, в которых нужно понять основные принципы и дальше самостоятельно делать выводы и решать задачи. Вот, скажем, в тригонометрии даже формулы зубрить нет нужды: любую можно быстро вывести самостоятельно, если вдруг забыл. Ненавижу зубрёжку. Это так скучно и нудно! А в языках – в любых естественных человеческих языках – ничего логичного нет, и одна только зубрёжка!
В этом плане приобретённая магическая способность волшебным образом понимать любые языки представляется мне большой удачей! Моя магическая способность к переводу давно работала незаметно и легко, так что я и не осознавал, на каком языке там написано. Да хоть на суахили! Одно плохо: эта странная магия работает в одну сторону: всё понимаешь, а сказать не можешь!
Учительница удивлённо приблизилась, аккуратно взяла из моих рук книгу, и с подозрением её перелистала. Никаких шпаргалок там, разумеется, не было.
– Вообще-то, Алексей, этот материал мы будем проходить только в следующем году. Тут же complex objects и complex subjects, и герундии, и present perfect continues, не считая нюансов, вроде 'use to'. Как ты справился-то? Это сложновато для тебя, Алексей, – и она покачала головой.
Ох, кажется, я перестарался! Штирлиц близок к провалу! Надо спасать положение, и придумать правдоподобное объяснение!
– Отец заставил, – пожал я плечами. – От порки до корки.
Учительница всплеснула руками, и сделала большие испуганные глаза. Да что за невезение! Опять я не то сморозил! И зачем я про порку ляпнул?! Пока учительница не разразилась гневной речью, надо быстро сбить её с мысли! Быстро!
– Так ведь я только переводить-то и научился! А спросите чего – сказать не могу! Как собака: всё понимаю, но сказать не могу! Ужас просто, что делать – ума не приложу!
– Это нормально, на данном этапе, – утешила меня учительница, усаживая за парту. Она даже по голове меня погладила, приговаривая: – Ставлю пятёрку. Давай дневник – порадуем твоего папу. А над изложением своих мыслей в соответствии с правилами английского языка работай дальше. Работай, и всё получится.
Фух, кажется, пронесло на этот раз...
– Колись, пришелец! – громко, с подсвистом на шипящих, зашептали мне с задней парты, – Кто ты такой, и куда нашего Лёху дел?
Нет, при иных обстоятельствах я бы счёл это простой шуткой. Но сейчас-то я действительно был для этого мира пришельцем! Так что в ответ на этот зловещий шёпот холодные мурашки устроили марш-бросок по моей спине вдоль позвоночника. 'Штирлиц никогда не был так близок к провалу!' – пронеслось у меня в голове.
На перемене я хмуро донёс своё тело до места следующего испытания, и свалился на парту, изображая засыпающего. От вопросов любопытных одноклассников только отмахнулся:
– Устал. Отстаньте уже.
Но один тип с конопушками особенно старался придраться:
– А отец тебя сам бьёт, или, поди, специального экзекутора нанимает? А говорят, он мафиозные деньги отмывает! Неужели он на тебя за ту двойку по английскому своих мафиози натравил?! А правда, что эти бандюги для пыток используют разные извращения?
И я ему спокойно так, но твёрдо заявил:
– Я тебе завтра морду бить буду – и извращения, заодно, продемонстрирую!
А что? Двойняшка мне тут засаду с английским подогнал, почему бы мне ему сюрприз не организовать? Да он и сам утром просил ни кого не трогать – ему на завтра оставить. Так что я даже почти не виноват.
Следующим уроком была математика, и мне опять досталось!
– Ну, Алексей? – хитро прищурился на меня через солидные очки пожилой серьёзный мужчина, – И как наши дела, голубчик?
Ага. Значит, засада с английским была не единственным сюрпризом. Вот, чего бы по-человечески не предупредить было? Я бы подготовился. Хм. А ведь, поди догадайся, двойняшка мой, видимо, побоялся, что я подготовлюсь и слишком хорошо выступлю! Он меня неплохо просчитывает! А я вот его опасения пока что вполне оправдываю.
– Готов к обещанной экзекуции? – отечески поинтересовался строгий дяденька-учитель.
– Вот уж совсем нет! – вздохнул я, вставая из-за парты. – Но Вы не стесняйтесь – давайте!
– Ох! Тогда пожалуй к доске!
Условная команда 'к доске!' подействовала на меня так же верно, как лампочка на собак Павлова: я подобрался и сделал стойку. Ощущение 'я не готов к уроку' шипучими пузырьками щекотало мне мозг. Угроза получить двойку заслонила всё остальное.
Учитель принялся засыпать меня уравнениями из тригонометрии. Тригонометрия – это такая славная область, где легко можно наворотить горы зубодробительной сложности уравнений. Сколько раз наш учитель математики из моего родного лицея завязывал нам мозги морскими узлами на уроках тригонометрии! И вот я тут у доски бодро щёлкал простенькие преобразования и всё ждал коварной подставы, настоящей задачи. Но не дождался. Внезапно уравнения кончились, и выяснилось, что здесь – в этой школе, они вот эту лёгкую закуску и считают задачками! Откуда же мне было знать! Короче – не виноват я, что слишком легко всё решил.
– Это... твёрдая пятёрка, Алексей, – удивлённо объявил учитель.
Класс замер, забыв дышать. А в моей голове вновь прозвучал зловещий присвистывающий шёпот, слышимый мной на уроке английского: – 'Колись, пришелец! Кто ты такой, и куда нашего Лёху дел?!'. Тревожные жерла глаз требовали правдоподобного объяснения. 'Никаких намёков на порку на этот раз!' – метнулась в голове паническая мысль.
Я сглотнул, и выдал:
– Ну, так... количество перешло, наконец, в качество,... наверное. Как бы... диалектика же.
– Диалектика, однако, – задумчиво протянул учитель математики, кивком разрешая мне вернуться за парту. – Не думал, что кто-то из вас знает, что это такое.
Я вернулся на своё место, сел, и со вздохом рухнул грудью и головой на парту, что бы не ловить удивлённые взгляды и не слышать возбуждённых шёпотков.
Два прокола подряд! Меня точно не возьмут в разведчики! Не то, что бы я так уж туда хотел – но ведь обидно же оказаться к чему-то совершенно не годным!
Запоздало в моём воображении явился образ нашего сенсея-наставника по боевой магии. Сейчас он даст мне мудрый совет!
'Да просто пошли их всех лесом нафиг!' – хохотнул Железный Дровосек. – 'И чего ты паришься, шпион бракованный?!'
М-да, сенсей, частенько бывало,... э... утрировал.
'И возвращайся, недоразумение ты заблудшее! Тут монстры сами себя не убьют!'
Я вздохнул, и стёр из воображения наглый глюк.
Следом был урок биологии. Не смотря на присвоенное мне Железным Дровосеком официальное звание 'ботаника', я ни в ботанике, ни в зоологии твёрдыми системными знаниями не обладал. Там слишком много нудной зубрёжки! Ну, вы знаете: все эти термины. Как правильно называется то, как по-научному называется это.
Особенно много незапоминающихся терминов в человеке. Не иначе, это в древности врачи специально старались как можно непонятнее всё называть. То ли это тогда модно было, и чем доктор непонятнее выражался, тем его считали умнее. А толи тех, кто выражался доступным языком, инквизиция на кострах сжигала – теперь это уже надёжно покрыто мраком старины глубокой. А нам теперь мучайся.
У меня вместо структурированных системных знаний по биологии была в голове отдельная коморка с надписью: 'Осторожно, свалка барахла! Не сломай ногу!', где были свалены в кучу множество разных интересных фактов из биологии, зоологии, и прочей ботаники. В отсутствии терминологии, в этих залежах легко можно было потерять нужное и внезапно найти много позже, когда уже поздно, и поезд с оценками уплыл в закат.
Так что на уроке биологии я успокоился и расслабился: уж тут я вряд ли блесну неожиданной пятёркой!
И какого же было моё удивление, когда я таки блеснул! Ещё как! Прямо, сверкнул, как сверхновая звезда!
Учительница – милая молодая девушка, видимо, недавно из пединститута – задала каверзный вопрос. Обычное для урока биологии дело: учительница использовала термины, ведомые только самой учительнице, да ещё учебнику. Для прочих смертный сей вопрос прозвучал как-то так:
– И кто же нам сейчас ответит, как бла-бла-бла блаблаблеет бла-бла-блой, в условиях бла-бла-блистости? Это же очень просто, дети!
Кто бы сомневался! Проще только шумеры в наскальных надписях изъяснялись! А вот это коварное: – 'И кто же нам сейчас ответит?' – звучит как откровенная угроза: – 'А вот сейчас я стану хватать и карать кого попало без разбору вины и заслуг!'. Население класса заметно побледнело, и тихо сползало под парты, прячась за пеналами и тетрадками. Вот, поднажми сейчас учительница ещё – и мы станем свидетелями нового витка эволюции: невидимые ученики. Прям слышно, как трещат цепи ДНК, пытаясь срочно подобрать комбинацию генов для... этой, как её... у хамелеонов которая развита... сейчас... МИМИКРИИ – во! Кстати, вот вам! Я же говорил! Ну, с какого перепугу можно понять, что означает слово 'мимикрия'?! Это всё некий старый как мир заговор средневековых...
Ох, нет! Кажется, учительница прямо на меня смотрит! Твою магию! Срочно заклинание невидимости, срочно! Я мимикрирую, мимикрирую, я в глубине души являюсь сейчас образцовым мимикриром. Тьфу! Хамелеоном! Кстати, этой пучеглазой ящерке совершенно не идёт такое название! Вот ведь, экая сложилась историческая традиция – давать чему-нибудь новому название просто 'от балды'... Ай! Учительница идёт ко мне!
– Алексей? Как ты считаешь? – с невинным видом, так, словно разговор о погоде за окном, спросила меня учительница.
– Я считаю быстро и до десяти, потому что на пальцах! – вздохнул я.
– Повторяю вопрос, – милым голосом, и как ни в чем не бывало, проговорила она, и тут же сдержала свою угрозу – повторила вопрос!
И тут внезапно свершилось чудо! То самое, которое, вообще-то говоря, уже давно со мной. Магическое понимание любых языков! Вот бы никогда не подумал, что его и к незнакомым терминам в биологии применять можно! 'Век живи, век учись, и всё равно тупым помрёшь!' – как говаривали древние философы.
В мгновение магическая сила вдруг взялась обращать влетающие в мои уши смутно знакомые термины в совершенно конкретные понятия, и уже в ответ на появление этих понятий в моей голове, из той самой коморки со свалкой фактов выпрыгнул удивительно ясный ответ. Я сам был так удивлён, что выпрыгнувший ответ схватить не успел, и тот чёртиком из табакерки выпрыгнул сразу мне на язык.
– Так ведь дыхание же! – выдал я слегка растерянно.
– Верно! – искренне обрадовалась учительница, и весь класс дружно выдохнул с облегчением.
Со стороны, наверное, может показаться, будто я поставил своей целью сегодня непременно потрясти всех своими успехами в учёбе, что бы никто не сомневался, что Алексея подменили пришельцы. Это как если бы Штирлиц, надев на голову красноармейскую будёновку, нагло тырил секретные бумаги рейха прямо на глазах у обалдевшего Мюллера. Причём три раза подряд. А в перерывах этот Штирлиц, невозмутимо развалившись за своей партой, напевал бы себе под нос интернационал и посылал бы гестаповцев подальше и по-русски, считая показной пофигизм и напускную усталость достаточно убедительной конспирацией. Жаль, но теперь меня точно не возьмут в разведку. И правильно сделают.
Странно, что в том самом фильме про 'Приключения Электроника' все в той школе так беспечно отнеслись к умопомрачительным талантам, так внезапно раскрывшимся у обычного троечника, и подмену никто не заподозрил. Мне бы в ту школу! К сожалению, у меня тут школа с обычными живыми людьми, особой глупостью не отличающимися.
'Колись, пришелец!' – зловеще шептали голоса в моём воображении.
'Кто ты?!'
'Что ты сделал с нашим Лёхой?!'
'А вот пусть учёные вскроют, и разберутся, как устроены пришельцы!'
'На костёр ведьмака!'
'Изыди, нечисть!'
'Куда труп нашего Лёхи дел?!'
'На костёр!'
Мой поражённый яркими фантазиями разум воспринимал протекающие мимо школьные будни смазанным калейдоскопом расплывчатых пятен.
– Вон за тем конопатым полудурком место занимай. Завтра в морду получишь, – меланхолично буркнул я кому-то в ответ на очередную подначку.
Когда все заходили в следующую по расписанию классную комнату, я плёлся последним. И наглый конопатый тип захлопнул дверь прямо перед моим носом. Поди, держит её изнутри, старается. Детский сад, штаны на лямках!
Я отошёл к окну и, вальяжно усевшись на подоконник, демонстративно развернул учебник по литературе. Чтение меня всегда утешало. Да и литература – наш следующий урок. Хотелось бы хотя бы морально подготовиться. Но подготовиться оказалось невозможно, потому что я банально не знал, что они сейчас проходят по литературе. В дневнике моего двойника изучаемое произведение никак не упоминалось. Значилось только: 'прочитать', и никаких намёков – что именно. Тут он, очевидно, на свою память понадеялся. Мне, к сожалению, его память была недоступна. Так что я меланхолично листал книжку, читая отдельные подвернувшиеся на глаза отрывки. Чтение всегда меня утешало.
Так, сидя на подоконнике, я дождался учительницу. Учительница оказалась очень молодой, улыбчивой, и такой, знаете, когда человек с первого взгляда как-то к себе располагает. Вот, повезло – добрый учитель!
Добрая учительница открыла дверь, и тут же ей на голову упала какая-то пыльная тряпка. А ведь это же на меня ловушка наверняка была! Пф! Детский сад, говорю же! Надо бы всё же дать этому конопатому в рыло самому. Опасаюсь только, как бы магическое оружие на руку не телепортировалось не вовремя – может нехорошо получиться.
Пока учительница возмущалась и стыдила учеников, я прошёл к своему месту и уже привычно развалился на парте.
И началось!
Оказалось, что с помощью пыльной тряпки и недалёкого ума легко можно провернуть фокуc с превращением доброй учительницы в жуткого монстра! Учительница литературы показала, что может быть на редкость въедливой и дотошной личностью. Она настойчиво требовала ответы на простые с виду вопросы, но все вполне подходящие, на мой взгляд, варианты с непонятным негодованием отвергались.
Что продемонстрировал нам в этом эпизоде герой произведения? Честность? Продемонстрируй мне честность, и признайся, что книжку ты вообще не открывал! Что продемонстрировал герой? Смелость? Это ты своим родителям будешь демонстрировать смелость, когда дневник с моей двойкой смело покажешь! Что, я вас спрашиваю, продемонстрировал герой произведения?!
Оказалось, герой продемонстрировал – внимание, барабанная дробь! – отношение самого писателя! Думаете, кому-то тут стало легче?
– Что хотел сказать этим писатель? Писатель специально тут так разжевал и расписал всё, для тех, кто в 'танке'. Кто в 'танки онлайн', говорю, каждый день играет, вместо того, что бы книжки читать! Да, Горохов?! Так что тут хотел вам сказать писатель?!
'Колись, швайне партизайнен! Что хотеть сказать ваша писателъ тута?!' – орал в моём воображении шеф гестапо. – 'Где мои щипцы?! Где раскалённые иглы? А, вот они! Сознаваться, проклятый партезайнен, что сказать хотеть ваша писателъ!'
Как по мне, так вопрос этот столь часто стоит мученическим столбом на уроках литературы, что давно пора уже ввести всем писателям обязательное условие: чётко напиши, чего сказать хотел, прямо вот тут – в самом начале! Как делал славный наш баснописец Крылов:
'Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна!' – и далее собственно произведение. Молодец!
А ещё лучше сделать так: вот приносит писатель свою рукопись в редакцию, надо сразу его с пристрастием спрашивать, помахивая перед носом дулом пистолета, хотел ли ты чего сказать в своём произведении, умник? Хотел, да?! Так заведи себе блог в интернете и там это скажи – прямо и честно! В газету напиши, если уж совсем приспичило тебя! Отрубить ему пальцы, швайне партезайнену! И расстрелять, сразу, как сознается, что он там сказать хотел, и с целью низвержения чего именно! Следующий! Хотел чего сказать в своём произведении?! По глазам бесстыжим вижу, что хотел! Так чего же прямо не сказал, сволочь?! Ррррастрелять! Следующий! Помер с перепугу? Молодец! Сэкономил бумагу – спас дерево! Следующий!!
– Алексей! Ты вообще меня слушаешь?
Ох, ты ж! Домечтался!
– Эм... ну... мне представляется совсем простая штука: писатель тут нам просто рассказал занятную историю. А уже читатель в акте сотворчества открывает для себя лично глубины смысла.
– Вот, значит, как! – всплеснула руками учительница. А я почему-то решил было, что она так согласие со мной выражает.
– Ну, а то! – развил я успех. – Было бы у писателя что сказать – он бы, как честный человек, так бы прямо сразу и сказал! А то и на плакате бы написал, и в пикет перед мэрией вышел бы! На худой конец, дал бы объявление в газете: – 'Хочу честно всем сказать...' и далее по тексту.
– Немедленно прекратил порочить литературу, и ронять мою веру в ваше поколение! – остановила меня наша литераторша. – Мы сейчас вообще на другой вопрос ответ ищем. На тот вопрос, который ты, Алексей, только что тут проспал. Тебе не стыдно?
– 'Если, оглядываясь на свои поступки, видишь, что уроки сделал, то отчего ещё можно стыдиться или испытывать страх?' – немножко перефразировал я Канфуция. Мой Конфуций, однако, учительницу не впечатлил, и она спросила:
– Повторяю вопрос: что такое 'полёт'?
Пф! Фигня вопрос! Я-то испугался!
– Самостоятельное движение объекта в газовой среде, – выдал я, ни тени не сомневаясь.
– Алексей, скажи, по-твоему, ты сейчас на каком уроке?
– Э... литературы. А в чём подвох?
– А почему ты выдаёшь мне на уроке литературы цитату из учебника физики? Вопрос был: что такое полёт, по мнению героя книги?
А, вот в чём подвох! Герой. А кто у нас нынче герой книги? Что-то я прослушал, про какую книгу вообще речь-то идёт. Эм. Ну, ведь герой – он во всех книгах положительный же, да? И правильный – пример же для всех. И наверняка не дурак! А значит, герой правильно про полёт всё понимает! Так что моя задача: выдать лирическое и героическое переосмысление понятия 'полёт'. Я принялся за дело с энтузиазмом Винни Пуха, заслышавшего заветное 'ж-ж-ж'.
– Полёт – это смелый вызов бескрылой судьбе! – заявил я.
– Садись, горе моё, – вздохнула учительница.
– Отчаянный шаг к свободе из оков земного притяжения! – не сдавался я.
– Не угадал! – осадила меня литераторша, но это только распаляло яростный огонь в моей душе! Как так то?! Правда – на моей стороне! А раз дело моё правое, отступать нельзя!
– Полёт, это движение крылатой души в стремлении возвыситься над обстоятельствами! – меня уже несло на волнах вдохновения. Душа моя уже била крылами, и я готов был броситься в небо, назло всем рождённым ползать и презирать вдохновенные порывы!
– Садись уже на место!
– Как вы не понимаете?! Вот герой книги – он же со мной солидарен! Мы же с ним одним воздухом! Родственные души! Полёт – это же наипотрясное достижение человеческого гения! Вы знаете, что даже когда Братья Райт уже демонстрировали свои полёты, их продолжали считать обманщиками, из убеждённости в том, что аппараты тяжелее воздуха не могут летать по объективным физическим причинам! А Можайский?!
– При чём тут Можайский и братья Райт?! – всплеснула руками учительница литературы. – В книге...
Но я не сдавался! Я подошёл к первой парте, аккуратно отодвинул в сторону книжки, и влез на парту, обращаясь к классу:
– Вы должны – каждый – сами испытать это хоть раз в жизни! Набраться смелости, и сделать шаг наперекор приземлённой обыденности! Вот что такое полёт!
И, растопырив руки в стороны, я смело спрыгнул с парты на пол.
– Что за наглость! – возмутилась учительница.
– Вот именно! – обратился я к ней торжественно: – Именно наглость! Дерзость! Вот что такое – полёт! Дерзкий вызов законам! Законам всемирного, заметьте, тяготения! Гордый взлёт, и неминуемое возвращение к земле – как расплата за дерзость! Думаете, Икар не понимал, что не сможет продержаться в воздухе вечно?!
– Причём тут Икар? – опять всплеснула руками учительница. – Мы сейчас другое произведение изучаем!
– Всё он понимал! – вступился я за Икара. – И сознательно шёл на свой подвиг! Полёт – это порыв! В светлый мир обетованных небес! Дерзновенная мечта! И... всё такое. Вот.
Я выдохнул, и почувствовал, что вдохновение иссякло. Кажется, я всё перебрал! Не может быть, что бы тот книжный герой, которого они сейчас изучают, что-то ещё мог от себя к сказанному мной добавить! Да кто бы он ни был! Смысл понятия 'полёт' от этого не изменится.
– У меня всё, – скромно закончил я.
В классе раздались сдержанные смешки и хлипкие аплодисменты.
– Потрясающе, – вздохнула учительница и улыбнулась. – Садись уже, наконец. За то, что сумел сформулировать собственное мнение – пять. За изложение, в общем, тоже, пожалуй, пять. За прыжки по партам на уроке оценку снижу – дабы прочих вдохновенных поэтов не поощрять. Что ещё? Ах, да. За знание материала – неуд. Ты книжку даже не открывал. И за то, что учителя на уроке не слушаешь – тоже неуд. Итого, в сумме у меня выходит... скромный трояк с большим минусом! Ладно, только по доброте моей души минус уберу!
– Но... – удивился было я.
– 'Чайка по имени Ливингстон', – осадила меня учительница, и улыбнулась. – Чайка у нас главный герой, понимаешь? Это птица такая. С крыльями. От рождения. Какой 'вызов бескрылой судьбе'?! Причём тут братья Райт и Можайский? Какое дело чайке до самолётов?!
Упс...
Прозвенел звонок, вслед за ним прозвенел голос нашей литераторши:
– На следующем уроке у вас будет последний шанс реабилитировать в моих глазах свои души!
И народ рванул с парт. Зашуршало, загремело, загомонило и забурлило всё вокруг. И началось!
– Алексей Гагарин! – поприветствовали меня передние парты почти хоровым ржанием.
– Ключ на старт! Три-два-один, отрыв от стола! – крикнул кто-то слева.
– Пять секунд, полёт нормальный! – доложили ему сзади.
Пацаны покидали класс растопырив руки в стороны, и натужно гудя, аки самолёты в крутом вираже.
Смешно, ага.
Я и не предполагал тогда, насколько судьбоносными для меня последствиями обернутся эти 'полёты' на уроках.
Клуб героев
[Четверг, после уроков]
Последним уроком был родной язык. В этой же классной комнате.
Я обречённо вздохнул, смерившись с судьбой, и приготовился к новым неприятностям. На моё удивление, урок прошёл спокойно. Мы что-то писали, учительница кого-то спрашивала, но меня на этот раз никто не трогал, и никаких засад с контрольными.
Звонок с урока прозвенел долгожданным гимном Свободе. Учительница, перекрикивая поднявшийся гомон, продиктовала домашнее задание, и, махнув на нас рукой, разрешила, наконец, сорваться с мест.
И тут вдруг:
– Горит! – прозвенел задорно девичий голосок, и весь класс разом настороженно замер, скрестив заинтересованные взгляды на взобравшейся на стул девчонке.
О, кстати! Вот это и есть та самая Алёна. А она очень даже ничего, симпатичная. Стройная, аккуратненькая такая вся, ямочки на щёчках, и большие выразительные глаза на подвижном, живом лице в ореоле пушистых волос. И вся такая подвижная и живая. И очень милая.
– Горит очередной номер нашей стенгазеты! – заявила она. – И я рада, что вас всех это заинтересовало! На носу эпохальное событие, между прочим, а мы не готовы!
– Какое такое событие? – удивлённо зашуршал народ.
– Выход нашей эпохальной стенгазеты, конечно! – отрезала она, и прямо засветилась вся от энтузиазма: – Собственно, сим я объявляю эпическое заседание нашей редколлегии немедленно открытым! – и тут же грозно добавила: – Присутствие обязательно! Попытка побега карается расстрелом через повешенье!
Надо вам сказать, что Алёна вовсе не была властной врединой, стремящейся всеми командовать. Напротив того, она была милой, симпатичной девочкой с мягким характером, и большим, настежь распахнутым миру сердцем. Она даже была скромной и немножко стеснительной. И при всём при этом она командовала всеми. Хотя, вроде бы никогда никем командовать не стремилась. Просто так оно само получалось. Вот и в тот раз так вышло.
Заслышав о какой-то внеклассной работе после уроков, народ стал спешно и тихо, словно нашкодившие мыши, просачиваться в дверь и улетучиваться. Я тоже попробовал провернуть этот фокус с исчезновением, но в мой рукав что-то властно вцепилось, и я услышал:
– Мне нужно больше холопов! – убеждённо выкрикнул звонкий голосок.
– Ч... чего?! – удивился я, да и все прочие, кто не успел сбежать сразу, замерли, разинув рты.
– Говорю, помочь надо! – тут же мило смутившись, объявила она с таким заговорщицким видом, и так сияя сдерживаемой радостью, что все вдруг поняли – это такая забавная шутка – и даже захотелось подыграть этой шустрой заводиле. Кабы речь не шла о работе после уроков!
Но Алёна уже перешла в атаку:
– Ты, ты и ты тоже! Вы будете добровольными жертвами на алтарь святого дела! – задорно провозгласила она, и так хитро улыбнулась, что стало понятно: тут явный подвох. Те, кто ещё не успел сбежать, поражённо замерли. Это их и сгубило. Попавшиеся в сети коварства были незамедлительно приставлены к грязной работе по очистке бывшей лаборантской комнатки.
Когда-то, видимо, в этой школе планировалось больше лабораторных по химии и физике, плюс, возможно, живые уголки планировались – это судя по количеству лаборантских комнат. Но что-то не сошлось, эта средняя школа стала совсем-совсем средней среди средних, и большей частью лаборантские стали филиалами склада ненужного хлама.
Мы с парнями только присвистнули, когда нам открылся фронт работ.
– Нифига же себе, тут работы, – хмыкнул кто-то из нас, поражённых количеством тяжёлых и очень пыльных предметов, которые нам предстояло перетащить отсюда на чердак. А Алёнка тут же схватила пару тяжёлых старых стульев с таким виноватым видом, будто лично виновата в том, что тут столько хлама.
– Простите... – и так расстроенно захлопала глазами!
Глядя на это, мы с парнями отобрали у неё эти грешные стулья, подхватили пыльные старые парты, и потащили всю эту рухлядь, довольно похихикивая над тем, как смущалась Алёнка нашей внезапно слишком активной поддержкой.
Когда мы вернулись с чердака в лаборантскую, там девчонки уже вовсю наводили чистоту, сметая пыль веков влажными тряпками.
– Молитесь на меня, дети мои! – подбадривала помощников Алёнка, помахивая веником с самых верхов старого громоздкого стеллажа. – Я выбила себе личный кабинет, а всем вам – светлое будущее, и много работы!
– Чего?! – нестройно возмутились мы.
– Холопы пашут, пока светло, – пояснил мой товарищ по несчастью, толкнув в бок локтем.
– А будущее у нас теперь обещает быть очень светлым! – подхватил другой.
– Э, ну, то есть, помещение для заседаний нашей редколлегии я выбила, – тут же засмущалась Алёна, срочно делая большие-большие глаза невинной сиротинушки, и беззащитно хлопая пушистыми ресницами. – Тут я буду пахать, аки рабыня, на ваше светлое будущее!
Обладая лёгким характером, ироничным отношением ко всему, и здоровым чувством юмора, Алёнка могла обратить в милую шутку что угодно: даже обижалась и злилась она так, что все вокруг улыбались, умилялись, и сочувствовали ей. Вот и сейчас переход от образа бодрой диктаторши к образу скромницы был столь красочен, что вызвал дружный ржач, в котором смешались убойные дозы сарказма.
– Пашите, холопы! – громко фыркнула припорошенная пылью девчонка с тряпкой в руках.
Должно быть, Алёна имела живой огонь вместо сердца, потому что если она загоралась какой-то идеей, то быть рядом с ней и не загореться тем же – было не реально. Стоило ей загореться чем-то, как она поджигала всех вокруг. А ничем не гореть Алёна не умела.
Если в классе начиналось повальное увлечение чем-то, а Алёнка это увлечение не разделяла – интерес к такому увлечению быстро сходил на нет. Если же Алёна чем-то увлекалась – в классе начиналось повально увлечение тем же.
Так, например, когда Алёнка обнаружила, что можно очень даже музыкально барабанить по парте, используя костяшки пальцев и пластиковые авторучки, барабанить по партам вскоре стали почти все ученики поголовно, так что педагогическому составу пришлось принимать воспитательные меры и массовый террор.
Вот почему, когда обнаружилось, что совершенно некому выпускать стенгазету, учителя подошли именно к Алёнке. Подошли, выдали идею, пообещали помещение и разрешили ходить по школе повсюду с фотоаппаратом или видеокамерой и снимать всё что угодно – даже на уроках! Алёнка загорелась.
Когда парни закончили переносить тяжести, а девчонки – сметать пыль веков, Алёна внезапно материализовалась перед нами с милой и весьма довольной улыбкой, и пухлыми пакетами в руках.
– А теперь, всем чай и плюшки! Плюшки, печеньки, и конфеты! – объявила она радостно.
И у нас получилось славное такое чаепитие в совершенно неформальной атмосфере, которая подошла бы, наверное, подростковой банде хулиганов, или компании расшалившихся детей.
На том памятном первом заседании нашего клуба Алёна и открыла нам свой гениальный замысел: она загорелась идеей создать под предлогом школьной стенгазеты собственный клуб с отдельным помещением. Это же можно собираться компанией и заниматься чем-нибудь важным и интересным! Пока не очень ясно, чем именно, но – без нудных взрослых! Ну, да, и стенгазету иногда выпускать.
Вообще, творящийся на том 'заседании' бардак, сумбур, и творческий хаос остался в моей памяти одним смазанным разноцветным пятном, полным бессвязных выкриков, хохота, и ощущения сумасшедшего карнавала. Но я попытаюсь восстановить несколькими репликами хотя бы основные моменты:
– И чем же, к примеру, мы будем тут заниматься?
Вот, прозвучало уже это самое 'мы' – и никому, кажется, слух не резануло. Даже мне – пришельцу из других миров – вполне себе уютным это самое 'мы тут будем заниматься' показалось.
– Да всем! – радостно объявила Алёнка, и в её широко распахнутых глазах плясали бесята. – Разве не обидно, что школьные кружки только на чём-то одном зациклены? Разве не хочется всё попробовать?
