Текст книги "История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III"
Автор книги: Андрей Зубов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 46 (всего у книги 65 страниц)
Экономические тенденции ельцинского периода имели следствием складывание в российском обществе форм крайнего социального неравенства. В 1990-е гг. в России формировалась новая социальная структура. В отличие от прежней большевицкой, когда социальная стратификация выстраивалась по воле коммунистической власти, новая социальная структура стала в первую очередь зависеть от распределения собственности и богатства. Быстро сложились три класса, типичных для капиталистического общества, – верхний, средний и нижний. Но пропорции трех классов разительно отличались от пропорций, характерных для современных развитых индустриальных стран. Если в последних численно доминирует благополучный средний класс, составляющий две трети населения, то в России большинство населения оказалось в бедствующем, едва сводящем концы с концами, нижнем классе. Верхний и средний классы составили вместе не более 20–25 % населения.
Еще одной отличительной чертой ельцинского периода, сохранившейся и в последующем, явились гораздо более резкие, чем в западных странах, контрасты в положении и образе жизни трех классов. В этом отношении Россия стала все более напоминать латиноамериканские страны. Во второй половине 90-х гг. сложилась узкая прослойка сверхбогатых людей – долларовых миллиардеров и миллионеров. Первые списки российских долларовых миллиардеров, появившиеся в западных источниках в 1997–1998 гг., включали не более пяти человек. Спустя пять лет в стране было 17, а в 2005 г. 44 долларовых миллиардера. Общее их состояние оценивалось в 250 миллиардов долларов, что равнялось доходам консолидированного государственного бюджета и одной трети национального ВВП. По количеству долларовых миллиардеров Россия, которая в тот период по среднедушевому доходу уступала не только развитым индустриальным странам, но и многим развивающимся, среди них Мексике и Венесуэле, вышла на второе место в мире после США, а Москва по числу проживающих в ней миллиардеров заняла второе место после Нью-Йорка. Количество долларовых миллионеров в стране в 2005 г. приблизилось к 90 тыс. человек (5-е место в мире). Если в ряды миллиардеров входили только предприниматели, по преимуществу представители топливно-энергетических отраслей, то среди миллионеров наряду с бизнесменами много мест также досталось представителям государственной власти, создателям массовой культуры, известным спортсменам, лидерам криминальных структур.
Долларовые миллиардеры и миллионеры составили элиту российского верхнего класса, численность которого не превышала 3–5 % населения. По уровню жизни верхний класс, который стали отождествлять с «новыми русскими», не уступал, а то и превосходил верхний класс развитых индустриальных стран. Российские нувориши вышли на лидирующие позиции по скупке недвижимости в европейских столицах, на самых богатых мировых курортах, по престижным приобретениям на международных аукционах. В самой России они создали отдельные анклавы проживания (знаменитая «Рублевка» в Подмосковье), выстроив в течение нескольких лет особняки и инфраструктуру, которые в сравнении с домами и условиями существования «старых советских» являли яркую и вызывающую демонстрацию блеска и нищеты нового русского капитализма.
Мнение ученого:
Ведущий современный российский элитолог Геннадий Константинович Ашин так оценивал тот слой, который обычно называют российской элитой:
«Мы можем с грустью констатировать, что в верхних эшелонах политической власти России мы почти не находим элиты в нормативном плане, а лишь ее функциональный суррогат, который способен отстаивать свои клановые интересы, но не способен отстаивать коренные интересы российского народа, выполнить роль интегратора его интересов, не является образцом высокой морали; эту «элиту» правильнее назвать «и. о. элиты», то есть она выполняет функции элиты, не будучи действительно элитой. Не случайно многие российские социологи и политологи считают, что подлинные элиты у нас не сложились, их заменяют кланы, клики». – Г. К. Ашин. Элитология: история, теория, современность. М.: МГИМО-Университет, 2010. С. 251.
Контрасты между верхним классом и основной массой населения углублялись на протяжении всего послесоветского периода. В то время как богатства первого ежегодно возрастали, реальная зарплата наемных работников в еще больших пропорциях снижалась, составив к концу ельцинского правления 40 % от уровня 1990 г. Доля оплаты лиц наемного труда в российском ВВП была в полтора-два раза ниже, чем в странах Запада, и одной из самых низких в мире. В то же время средняя рентабельность российских частных компаний в полтора-два раза превосходила рентабельность американских, что свидетельствовало о гораздо более высоком уровне эксплуатации наемного труда в России. Ситуация стала постепенно изменяться с началом XXI в. В годы правления В. Путина уровень зарплат неизменно рос, однако он по-прежнему существенно ниже аналогичного показателя в развитых странах. Сохранялись и большие различия в доходах населения между регонами России. Если средний уровень заработной платы в Тюменской области в первом полугодии 2007 г. составил 26 807 рублей, то жители Дагестана в это время зарабатывали в среднем 5271 рубль.
Постоянное и резкое углубление имущественных контрастов в российском обществе признавалось официальной статистикой. Согласно ей, доля верхних 20 процентов россиян в общем объеме денежных доходов в стране увеличилась в 1992–2005 гг. с 38,3 % до 46,4 %, в то время как доля остальных 80 процентов снизились с 61,7 до 53,6 %. Всё время возрастал разрыв в положении верхних и нижних 10 процентов населения, который во всем мире традиционно используют как главный показатель социальных контрастов. В 1991 г. этот разрыв составлял 4,5 раза, в 1992 г. уже 8 раз, к концу ельцинского периода достиг 15 раз, в последующем застыв на этой цифре (в Москве, где проживает основная часть сверхбогатых россиян, этот разрыв составил 50 раз). В то же время подобный разрыв составлял во Франции 8, в Англии – 7, в скандинавских странах – 3–4 раза.
Углубление социальных контрастов сопровождалось возникновением массовой бедности, которая постоянно нарастала в ельцинский период. Согласно данным, основанным на официальном расчете уровня прожиточного минимума, к 1999 г. количество бедных россиян достигло рекордной цифры в 39 % (в последующие годы эта цифра снизилась на 10 %). В самом бедственном положении оказались люди пенсионного возраста. Реальная пенсия в 1990-е гг. снизилась на 70 %, подавляющее большинство пенсионеров оказались в классе бедных. В последующие годы их положение улучшилось не намного, а в сравнении с положением работающих продолжало ухудшаться. Если в 2000 г. средний размер назначенных месячных пенсий составлял 31,2 процента от средней начисленной зарплаты, то в 2005 г. – только 27,6 процента (в большинстве европейских стран этот процент колеблется от 60 до 70). В 2005 г. из-за нехватки денег 18 % пожилых людей не смогли лечь в больницу, 38 % не смогли купить себе необходимые лекарства. Количество заболевающих среди пожилых россиян было в 5–6 раз выше, чем в странах Европейского союза.
Массовая бедность, высокий уровень заболеваний имели прямое отношение к снижению продолжительности жизни и численности населения России. Даже в случае целенаправленной продуманной государственной политики по повышению рождаемости убыль населения можно будет остановить только к 2050 г. В целом экономические и социальные пороки приблизили российское общество вплотную к демографической катастрофе, во весь рост встал вопрос о самосохранении нации.
Озабоченность этой проблемой высказывалась разными социальными и политическими силами, а Александр Солженицын предложил считать её главной национальной идеей, всепоглощающей целью государственной политики «Сбережение народа». Это предложение было подхвачено широкими кругами общественности, в том числе и партией «Единая Россия», ставшей в начале XXI в. правящей. Но превращение его в программу практических действий натолкнулось на множество препятствий, главным среди которых остается оторванность и отчужденность государственной власти от народа, замкнутость огромного числа политиков, государственных деятелей и чиновников на собственных интересах.
Коррумпированность государственного аппарата стала резко возрастать уже в первые годы ельцинского правления, в последующем она только усиливалась, превратившись, по оценке Президента России Владимира Путина, высказанной в Послании Федеральному собранию в мае 2006 г., в «одно из самых серьезных препятствий на пути нашего развития». Одной из главных причин резкого роста коррумпированности государственной власти стала узурпация чиновниками возможностей и механизмов приватизации общенациональной собственности. При отсутствии необходимых морально-нравственных устоев и правовых регламентаций, государственные деятели и чиновники начали активно «конвертировать власть в собственность», равно как и брать взятки за обеспечение аукционных привилегий тем или иным финансистам, предпринимателям, криминальным структурам. Некоторые идеологи чиновничества цинично обозначили взятки как «административную ренту», по праву взимаемую за обслуживание приватизации собственности государства, руководителями и представителями которого себя воспринимали чиновники. Объемы и виды взяточничества все время возрастали, превратившись в целую систему существования и обогащения людей, укрепившихся у кормила власти.
В период правления Бориса Ельцина один из наиболее громких коррупционных скандалов разразился в связи с продажей государством в 1997 г. 25 % акций «Связьинвеста», гигантской монополии в сфере телекоммуникаций и телефонной связи. После того как их обладателем стал ОНЭКСИМ банк, его главные конкуренты Борис Березовский и Владимир Гусинский организовали в подконтрольных СМИ серию разоблачений. Выяснилось, что накануне аукциона председатель Госкомимущества А. Кох получил от группы, близкой к ОНЭКСИМу, аванс 100 тыс. долларов за предполагаемую (и, по язвительному замечанию одного журналиста, «никому не нужную») книгу о приватизации, а его соавторы, также высокопоставленные чиновники А. Чубайс, М. Бойко, П. Мостовой, А. Казаков – по 90 тысяч долларов. Борис Ельцин был вынужден отправить всех «писателей», за исключением Чубайса, в отставку, что, однако, не изменило укоренившейся практики приватизации и не повлекло пересмотра результатов имевших место аукционов.
В последующем размеры подобных взяток, все чаще именуемых «откатами», многократно возросли. Одним из наиболее известных скандалов новейшего времени стало «дачное дело» Михаила Касьянова (бывшего премьер-министром в 2000–2003 гг.). Частная фирма «Амелия», приобретшая на аукционе по приватизации госдачу «Сосновка-1» стоимостью в несколько миллионов долларов, уступила ее затем премьер-министру за многократно меньшую сумму. Коррупционная история была обнародована «в отместку» Касьянову после того, как, будучи отправлен в отставку, он перешел в оппозицию к власти.
Это обстоятельство косвенно свидетельствует и о том, что большинство лояльных власти коррупционеров остаются безнаказанными. Даже несмотря на громкие разоблачения в СМИ, правоохранительные органы вяло реагируют на явное воровство из государственной казны. Например, в 2005–2006 гг. пресса сообщала («Московские новости» № 48 за 2006 г.) о расследовании дела о контрабанде 5 тысяч вагонов с текстилем из Китая. Получателем груза оказалось Управление материально-технического обеспечения ФСБ России, платеж за контрабандные товары проводили напрямую с бюджетного счета ФСБ, при этом на взятки ушло до полумиллиарда долларов. Благодаря усилиям правозащитников и представителей отечественной легкой промышленности, понесшей большие убытки от этих операций, дело оказалось в центре общественного внимания. Однако расследование по нему было передано следственному комитету ФСБ и шло в секретном режиме. Хотя было объявлено об отставке 19 чиновников ФСБ, до суда дело так и не дошло.
По подсчетам специалистов, в начале XXI в. коррупционный рынок в России достиг 250–300 млрд долл. – сумма, равная годовому доходу госбюджета и одной трети национального ВВП. По опросам социологов, госслужба стала для 50 % молодых людей привлекательным доходным местом. Сам класс госчиновников весьма разросся: если в Императорской России в 1913 г. на 170 млн жителей приходилось 1,1 млн чиновников, то в путинской Российской Федерации на 142 млн жителей – 2 млн чиновников.
Государственные деятели и чиновники, особенно их верхний слой, превратились в особую социальную касту. Депутаты Государственной Думы, воспользовавшись правом определять самим себе номинальные оклады из госбюджета, установили их на уровне, превышающем среднюю зарплату россиянина в 12 раз (а назначенные ими самим себе пенсии превысили их средний российский размер более чем в 20 раз). Их примеру последовали депутаты региональных законодательных органов. В то же время среди избирателей доверие к парламентской власти постоянно падало, снизившись в 1991–2006 гг. почти в 4 раза (по опросам социологов с 43 до 12 %). Последнее место по доверию избирателей делили с ней политические партии.
Литература
И. Клямкин, Л. Тимофеев. Теневая Россия. Экономико-социологическое исследование. М.: РГГУ, 2000.
М. К. Горшков. Российское общество в условиях трансформации (социологический анализ). М.: РОССПЭН, 2000.
О. Крыштановская. Анатомия российской элиты. М.: Захаров, 2005.
С. Меньшиков. Анатомия российского капитализма. М.: Международные отношения, 2004.
С. П. Паппе. «Олигархи»: экономическая хроника, 1992–2000. М.: ГУ-ВШЭ, 2000.
Ю. Левада. От мнений к пониманию. Социологические очерки, 1993–2000. М.: Московская школа политических исследований, 2000.
6.1.12. Трудности в переходе к новой национально-административной политике. Строительство вертикали властиОдним из самых острых вопросов переходного периода была реформа государственного устройства. Создание истинной, а не формальной федерации и изменение статуса ее субъектов, децентрализация управления, перекройка политико-административных границ представлялись средством демократизации общества, смягчения или разрешения резко обострившихся национальных конфликтов. Кроме того, предполагавшееся укрупнение регионов и изменение их границ давало сторонникам Бориса Ельцина возможность отстранить от власти в консервативных регионах старые советские элиты, противившиеся реформам. Однако дебаты по проекту Конституции зашли в тупик. Стало ясно, что обеспечить квалифицированное большинство на Съезде народных депутатов РСФСР для ее принятия не удастся.
Не меняя Конституции, съезд санкционировал реформу национально-государственного устройства, предусматривавшую признание равноправия народов и суверенитета автономных республик, заявленного в их декларациях, и преобразование автономных областей в национально-государственные образования (республики). Съезд признал также право бывших автономных областей и автономных округов на выход из состава краев и областей и возможность образования новых республик. Вместе с тем, республикам РСФСР было дано право самостоятельно участвовать в готовившемся тогда Союзном договоре. Четыре автономные области из пяти (Карачаево-Черкесская, Адыгейская, Горно-Алтайская, Хакасская) были провозглашены республиками. Еврейская автономная область формально осталась в составе Хабаровского края. Съезд подчеркнул необходимость сохранения целостности Российской Федерации и установил мораторий на изменение границ между ее субъектами до 1995 г.
Однако национальные движения продолжали в начале 1990-х гг. требовать создания новых республик и дальнейшего дробления регионов по национально-территориальному признаку. Так, черкесские и абазинские организации активно выступали за раздел Карачаево-Черкесии на отдельные республики или присоединение районов, населенных черкесами, к Ставропольскому краю. Лозунг создания национально-территориальных автономий выдвигали потерявшие или не имевшие их в бывшем СССР народы – например, немцы и греки. Поскольку границы между республиками и регионами были установлены в коммунистический период произвольно и к тому же много раз менялись, некоторые национальные движения требовали восстановления самых широких из когда-либо существовавших границ своей республики (например, Адыгеи). Остро стояли проблемы полной территориальной реабилитации народов, депортированных сталинским режимом (см. 4.2.24).
«Суверенизация» регионов все более явственно грозила Российской Федерации распадом, причем за счет выхода из нее не только «национальных» республик, но и собственно «русских» краев и областей. Об этом в декабре 1992 г. официально заявил Конституционный суд России. 1 ноября 1991 г. объявило о независимости чеченское руководство во главе с Джохаром Дудаевым. Резко обострился давний осетино-ингушский конфликт, активизировались национальные движения в Татарстане, Башкирии, Якутии, Туве. В большинстве республик происходила «этнизация» власти: представители титульных народов вытесняли русских со значимых постов (в то же время на уровне высших должностных лиц Российской Федерации представительство титульных народов республик было явно недостаточным). К тому же с усугублением экономического кризиса и вследствие дискриминации усилился выезд русских из ряда республик. Иногда он принимал характер массового бегства, как, например, из Чечни.
Проявилась тенденция к обособлению от федерального центра в ряде «русских» регионов. Ограниченность федерального бюджета уменьшала экономические возможности центра воздействовать на власти субъектов федерации с помощью финансовых трансфертов, кредитов, лицензирования и квотирования внешней торговли, закупок и поставок продукции из государственных резервов, инвестиций и т. п. В условиях кризиса на плечи регионов, в том числе и традиционно дотационных, ложились все новые статьи социальных расходов. Именно региональным властям приходилось гасить социальные конфликты, связанные с невыплатами в срок пенсий и зарплаты служащим федеральных учреждений.
Никогда ранее региональные элиты, в то время состоявшие в основном из советской партийно-хозяйственной номенклатуры и воспитанные в условиях административно-командной экономики, не сталкивались с проблемой самостоятельного обеспечения населения продовольствием, финансовой поддержки крупных промышленных предприятий «союзного значения», обеспечивавших работой порой десятки тысяч человек, и т. п. Это порождало стремление региональных руководителей опереться на собственные ресурсы: отказ перечислять федеральному центру налоги, сочетавшийся с требованиями субсидий и субвенций, борьба за преобразование налоговой системы в пользу регионов. Некоторые субъекты Федерации неоднократно пытались закрыть свои границы для вывоза дефицитных или экспортных товаров и продовольствия, полагая, что в одиночку им будет легче решить проблему обеспечения населения предметами первой необходимости (в последний раз это произошло непосредственно после дефолта в августе 1998 г.). Богатые природными ресурсами регионы требовали полного контроля над их использованием, а главное – доходов от их экспорта. Республиканские и региональные элиты хотели воспользоваться приватизацией и завладеть федеральной собственностью, особенно месторождениями полезных ископаемых, находящих устойчивый спрос на мировом рынке (нефти, газа, алмазов). Регионы, располагавшие значительными морскими портами или предприятиями, чья продукция находила спрос на международном рынке, добивались более свободного выхода на внешний рынок и создания свободных экономических зон, иной раз размером в целую область.
Особенно тревожная ситуация возникла в начале весны 1992 г., когда власти Татарстана, самой многонаселенной и экономически значимой республики, организовали у себя референдум. Гражданам республики был задан вопрос, согласны ли они с тем, что «Республика Татарстан – суверенное государство, субъект международного права, строящее свои отношения с Российской Федерацией и другими республиками, государствами на основе равноправных договоров?». При явке 82 % большинство проголосовавших избирателей (61 %) ответили на этот вопрос положительно. Фактически это могло означать начало дезинтеграции Российской Федерации. В этих условиях федеральный центр был вынужден вести себя крайне осторожно и терпеливо. Российское руководство предложило Татарстану, а затем и другим республикам, наиболее громко требовавшим самостоятельности, заключить «индивидуальный» договор о разграничении предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти и органами власти суверенных республик. Одновременно всем субъектам Федерации было предложено подписать общий Федеративный договор, принятый подавляющим большинством очередного Съезда народных депутатов РФ. Важно, что его заключали не суверенные субъекты права, а органы власти республик, краев, областей и автономных округов. Предметом договора стало не учреждение новой Федерации, а «разграничение предметов ведения и полномочий».
31 марта 1992 г. Федеративный договор был подписан представителями 87 субъектов федерации. Фактически он состоял из трех договоров, заключенных с «суверенными республиками», краями, областями и городами Москвой и Петербургом, Еврейской автономной областью и автономными округами. Республики были поставлены договором в привилегированное положение по сравнению с «обычными» субъектами Федерации. Они, в частности, получили право принять собственные конституции. Им предоставлялось право участвовать в «международных и внешнеэкономических соглашениях», если это не противоречило Конституции и законам Российской Федерации. Земля, недра, воды, растительный и животный мир объявлялись достоянием (собственностью) народов, проживающих на территории республик, хотя одновременно вводилось понятие «федеральные природные ресурсы», чей статус предполагалось определять по «взаимной договоренности».
Еврейская АО и автономные округа оказались в парадоксальном положении: с одной стороны, они стали полноправными субъектами Федерации, а с другой, остались в составе своего края и областей. Позже это вызвало значительные проблемы, особенно в налоговых отношениях между Тюменской областью и богатыми «нефтегазовыми» Ханты-Мансийским и Ямало-Ненецким автономными округами. Эти проблемы удалось урегулировать только после длительных разбирательств. Возник конфликт вокруг города Норильска, окруженного территорией Таймырского автономного округа, но подчиненного Красноярскому краю.
Съезд народных депутатов РФ включил Федеративный договор в Конституцию страны. Договор затормозил распад России, но не решил полностью проблем ее экономической и политической интеграции. Чечня и Татарстан не подписали договор, ряд регионов одобрили его с оговорками. Регионы пытались шантажировать федеральный центр, добиваясь все новых привилегий. Лидеры Татарстана, Башкортостана, Якутии, Ингушетии и некоторых других республик умело добивались от федерального центра экономических и иных уступок, дотаций, субсидий и инвестиций. Руководители республик представляли себя как единственную силу, способную повлиять на лидеров радикальных националистических движений, предотвратить обострение национальных конфликтов и усиление сепаратистских настроений. Стремясь к политико-экономическому обособлению и, в конечном счете, превращению Российской Федерации в рыхлую конфедерацию, многие политические лидеры использовали в своих интересах противостояние между Президентом и Верховным Советом.
Дальнейшая «суверенизация» регионов была приостановлена октябрьскими событиями 1993 г. в Москве и роспуском областных и республиканских советов, многие из которых поддержали руководителей Верховного Совета. Принятие новой Конституции на референдуме, прошедшем одновременно с выборами в декабре 1993 г., изменило юридические рамки отношений между федеральным центром и регионами. В ней не предусматривается право выхода регионов из состава Федерации, а Федеративный договор упомянут в ст. 11, ч. 3 Конституции только в качестве одного из оснований разграничения предметов ведения и полномочий между Федерацией и субъектами.
После октябрьских событий 1993 г. Президентская администрация стремилась заручиться поддержкой глав региональных администраций. Одновременно с выборами в Государственную Думу прошло голосование за кандидатов в члены второй палаты Федерального собрания – Совета Федерации. Большинство глав исполнительной власти субъектов Федерации выставили свои кандидатуры и победили.
Татарстан, однако, в выборах и референдуме 12 декабря 1993 г. не участвовал. Урегулировать отношения с этой республикой и вернуть ее в общегосударственное правовое пространство федеральному центру удалось подписанием с ней в феврале 1994 г. договора о разграничении полномочий и предметов ведения. Этот договор положил начало целой серии аналогичных соглашений первоначально с другими республиками, а затем и с краями и областями. Процесс подписания договоров продолжался около пяти лет – до 1999 г. Всего они были заключены с 46 регионами. Вопреки Конституции, складывалась «асимметричная» Федерация, в которой каждый субъект добивался для себя статуса и полномочий в соответствии со своими возможностями давления на федеральный центр. Закреплялось экономическое и политическое неравноправие регионов, закладывались основы противоречий и конфликтов, поскольку и федеральный центр, и регионы стремились толковать статьи о предметах совместного ведения в свою пользу.
Одной из причин подписания договоров стало недовольство «дискриминацией» в отношениях с центром краев и областей. Многие из них экономически гораздо мощнее, чем большинство республик. В апреле 1993 г. Вологодская и Свердловская области провели референдумы о предоставлении им равных с республиками прав, за ними последовала Томская область. В Приморском крае, Архангельской и Челябинской областях советы приняли решения о повышении статуса до республиканского. Но дальше всех пошла Свердловская область, которую областной совет в июле 1993 г. провозгласил Уральской республикой, затем принял ее конституцию и наметил выборы новых республиканских властей. В ответ на это президент Б. Ельцин отстранил от должности губернатора Эдуарда Росселя и объявил соответствующие решения областного совета недействительными (в 1996 г. Россель вновь занял высший в регионе пост).
Процесс перераспределения полномочий между центром и регионами развивался стихийно. Заключение договоров о разграничении полномочий с регионами превратилось в массовую кампанию при подготовке выборов президента РФ в 1996 г. Кремль стремился заручиться поддержкой губернаторов и воспользоваться находившимся под их контролем «административным ресурсом» для обеспечения нужного голосования.
В декабре 1992 г. Съезд народных депутатов разрешил региональным советам назначать прямые выборы глав администраций. В апреле 1993 г. этим правом воспользовались восемь краев и областей, в шести из которых явно доминировали оппозиционные президенту и правительству силы. После победы Бориса Ельцина на президентских выборах 1996 г. прямые выборы глав исполнительной власти стали проводить во всех регионах.
В результате во многих регионах к руководству пришли представители КПРФ или кандидаты, поддержанные коммунистами и другими оппозиционными Кремлю партиями. В ряде региональных парламентов им принадлежало прочное большинство. Хотя, как правило, став губернаторами, деятели оппозиции приостанавливали свое членство в КПРФ и пытались «в интересах региона» доказать Администрации Президента свою лояльность, их отношения с Кремлем оставались напряженными.
Несмотря на очевидные дезинтеграционные тенденции в 1990-х гг., сохранялись мощные факторы, способствовавшие единству России. Прежде всего, это – привычка жить в крупной и высоко централизованной стране, авторитет центральной власти – органическая часть российской политической культуры, уходящая корнями в глубокое прошлое. В стране веками существовало единое культурное, политическое, научно-образовательное и информационное пространство. Русскому языку как средству межнационального общения не было альтернативы. Центральное телевидение оставалось наиболее популярным и всепроникающим СМИ.
Распад Советского Союза показал и элите, и общественному мнению в целом, насколько взаимозависимо хозяйство регионов, к каким тяжелым экономическим последствиям и межнациональным конфликтам может привести даже частичная политическая дезинтеграция России. Еще в начале 1990-х гг. наметилось стремление соседних территорий к конструктивному сотрудничеству и объединению в региональные ассоциации, границы которых, как правило, совпадали с рубежами экономических районов бывшего Госплана. Наконец, подавляющее большинство регионов России, в том числе почти все республики, не могли обойтись без трансфертов из федерального центра. Число регионов-«доноров» федерального бюджета менялось в зависимости от налоговой системы и методов расчета, но, как правило, редко выходило за пределы десятка: к ним принадлежали Москва и Петербург, Московская область, нефтегазоносные регионы Сибири и еще несколько богатых экспортными ресурсами и промышленно развитых областей, возглавляемых городами-миллионерами. При этом в бюджетах многих регионов доля трансфертов из федерального центра достигала 90 %.
Тем не менее, в 1990-е гг. в регионах принимали законы, откровенно противоречившие федеральному законодательству, и даже провозглашали их приоритет. Федеральный центр был вынужден закрывать на это глаза, поскольку был заинтересован в политической стабильности и использовании на общефедеральных выборах «административного ресурса» в интересах «партии власти». Генеральная прокуратура выявила около 3,5 тысячи несоответствий конституций и уставов регионов федеральной Конституции, что означало разрушение единого правового пространства страны и не соответствовало сути федеративных отношений.
Противоречили Основному закону страны многие конституции республик и уставы, принятые в краях и областях. Например, конституция Тувы провозглашала эту республику «суверенным демократическим государством», имеющим право на самоопределение и выход из состава Российской Федерации (ни в одной стране с федеративным государственным устройством конституции не предусматривают право выхода из Федерации). В Конституции Татарстана было записано, что эта республика – суверенное государство, субъект международного права, «ассоциированное с Россией на основе Договора о взаимном делегировании полномочий и предметов ведения».
