Текст книги "История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III"
Автор книги: Андрей Зубов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 44 (всего у книги 65 страниц)
После распада СССР проблема национальной самотождественности (идентичности) его составных частей – бывших советских республик, ставших самостоятельными национальными государствами (многоэтничными по большей части), – встала с бо́льшей остротой, чем в период кризиса СССР, когда повсюду от Прибалтики до Средней Азии имело место возрождение национального самосознания, приведшее к появлению националистических и сепаратистских движений. Речь шла о преодолении прежней институциональной структуры и советской идеологии, искажавшей видение исторического прошлого как отдельных национально-этнических сообществ, так и страны в целом.
Этот комплекс проблем исключительно остро встал и для России. После краха коммунистического СССР России предстояло обрести не только новую государственную структуру и новый экономический уклад, но и восстановить свою культурную преемственность и свободно-критически, вне большевицких идеологических схем, переосмыслить свое до– и коммунистическое прошлое, чтобы определить новую идентичность и промыслить собственное будущее. Эта общая для всех послесоветских государств задача поставила Россию в особое, в каком-то смысле более трудное положение: иные части распавшегося СССР воссоздавали или создавали свою тождественность и историю, зачастую прибегая к «мифологическим» моментам в антирусской идеополитической оппозиции (ставя знак равенства между «советским» и «русским») и считая как дореволюционную Россию, так и СССР – одной и той же «колониальной державой». Россия же должна была свести счеты и со своим старым имперским прошлым и с такой своеобразной имперской общностью, каковой был Советский Союз с его официальным интернационализмом, поскольку она, каждый раз по-иному, составляла ядро этих двух, несходных между собой империй.
На этой основе происходили поиски нового русского национального самосознания, которые зачастую принимали форму националистической, а то и империалистической мифологии, тоскующей по временам Российской империи, а чаще по советскому периоду, но не потому, что он был коммунистическим, а потому, что это был наивысший расцвет, особенно после победы во Второй мировой войне, имперской державы с её всемирными мессианскими притязаниями. Отсюда необозримое море родившихся в двадцатилетие после распада Советского Союза исследований самых разных направлений (историграфические, культурологические, историософские, геополитические, богословские) и форм (публицистические, программно-идеологические, научные) с разными и порой прямо противоположными выводами.
Эти исследования распадаются в первую очередь на те, что резко негативно относятся к советскому периоду, и на те, что апологетически и ностальгически оценивают этот период. Работы Александра Солженицына – квинтэссенция отрицательного взгляда на коммунистическое господство. Большевизм для Солженицына, это анти-Россия, душитель истинной России. Напротив, неокоммунистическая публицистика являлась механическим синтезом традиционного марксизма-ленинизма с неославянофильством в духе Н. Я. Данилевского и геополитическими построениями Ратцеля, Маккиндера и Хаусхофера. Примером такой «публицистики» является и нынешний российский гимн – перекроенный на национально-религиозный манер вариант сталинского гимна.
Другое отличие пролегает между двумя тенденциями цивилизационного самоотождествления. Одни, среди которых самым видным представителем являлся Дмитрий Сергеевич Лихачёв, хотя и признавали специфические моменты исторического развития России, видели её частью общеевропейской цивилизации. Другие абсолютизировали «особый путь» России, превозносили её уникальность как особой «русской цивилизации», обладающей духовным превосходством перед всеми остальными. Наиболее завершенное этноисториографическое обоснование этого воззрения выдвинул Лев Николаевич Гумилёв. Неоевразийство Александра Дугина, в корне отличное от классического евразийства русского зарубежья (князь Николай Трубецкой), но близкое к идеям Льва Гумилева, находило живой отклик как в правительственной, так и в военной сфере послекоммунистической России. Подменяя более не популярную марксистско-ленинскую идеологию геополитикой и цивилизационной особенностью, неоевразийство Дугина по сути своей сохраняло характерное для тоталитарного СССР противостояние демократическим государствам Западной Европы и Северной Америки.
Спектр направлений поисков новой национальной русской самотождественности был весьма широк и подчас лишен критического духа, но нередко обусловлен конъюнктурной идеологией политических групп, связанных с корпоративными интересами государственной власти (Жириновский, Нарочницкая) или оппозиции (Лимонов, Проханов). Поиски самотождественности, ведшиеся в этом направлении, порождали экстремизм националистического толка с ярко выраженными имперскими амбициями. Такой национализм являлся проявлением компенсаторного синдрома, сформировавшегося после утраты Россией роли великой имперской державы с тяжелыми последствиями и в плане территориальной протяженности и в области мирового престижа, и в сфере гражданской этики (широкое распространение коррупции, преступности, социальной апатии, безответственности власти перед обществом и граждан друг перед другом). Альтернативу этому болезненному состоянию массового сознания сторонники демократического европейского пути России (Владимир Рыжков, Алексей Арбатов, Лилия Шевцова, бывший премьер-министр Михаил Касьянов после ухода в оппозицию в 2004 г.) видели только в складывании и развитии ответственного гражданского общества.
Однако становление гражданского общества в России, наиболее зримо проявляющееся в эволюции партийно-политической структуры и парламентаризма, протекало в трудных условиях. На нем тяжело сказалось морально-психологическое наследие более чем семи десятилетий тоталитарного коммунистического режима, подавлявшего всякое проявление самостоятельного мышления и самоорганизации людей. Ведущий креативный класс – наиболее активный элемент гражданского общества и основная опора политических партий – в России был в 1990-е – начале 2000-х гг. ещё малочислен. В странах с давними демократическими традициями к этому классу принадлежит большинство квалифицированных и образованных людей, сумевших сделать профессиональную карьеру, верящих в свои силы и способных на самостоятельный политический выбор. Именно ведущий креативный класс заинтересован в соблюдении законов и норм, создании правового государства, именно он наиболее болезненно воспринимает нарушение своих прав и произвол чиновников.
Развитие многопартийности происходило в России в труднейший переходный период: всесторонний общественный кризис привел к безработице, падению душевых доходов, резкой социальной поляризации. Самыми острыми для большинства населения стали проблемы повседневного выживания – рост цен и поиск достойной работы; людям было не до участия в общественно-политической деятельности. К тому же тяжелые последствия реформ, распад государства и утрата им своих социальных функций стали ассоциироваться с демократией и многопартийностью. Либеральные идеи и ценности были также дискредитированы в глазах избирателей многочисленными политическими скандалами и расколами в лагере партий, выступавших за реформы. Программы десятков партий-эфемеров были крайне невнятны, содержали одни и те же банальные лозунги.
Деморализация общества в период коммунистической диктатуры, усугубленная тяготами переходного периода, породила крайне циничные формы предвыборной борьбы. Соперники не брезговали никакими средствами, чтобы очернить друг друга. Получили широкое распространение обман и подкуп избирателей, применение «черных» политических технологий (распространение от имени другого кандидата скандальных клеветнических материалов, внесение в избирательные бюллетени «двойников» и т. д.) – вплоть до физического устранения нежелательных кандидатов. Депутатский иммунитет стал для некоторых деятелей средством политического прикрытия бизнеса или защитой от судебного преследования. В выборах нередко участвовали демагоги и авантюристы. Широко обсуждались случаи проникновения криминальных элементов в законодательные собрания регионов и даже их избрания депутатами Государственной думы и мэрами крупных городов. Все более важным условием получения депутатского кресла по одномандатным округам становилась поддержка исполнительной власти. С каждыми выборами для участия в них требовалось все больше средств.
В этих условиях россияне с недоверием относились к партиям и их лидерам, считая, что они действуют исключительно в интересах личного обогащения. Низкими были и рейтинги доверия Государственной думе, другим представительным органам власти.
Трудности становления гражданского общества были обусловлены также фундаментальными чертами российской политической культуры, уходящими корнями глубоко в историю. Традиционное для российского общества отчуждение населения от власти сохранялось. Отношения граждан и государства были противоречивы. С одной стороны, государство носило в глазах «подданных» священный характер. Люди целиком зависели от государства, с его будущим связывали свою судьбу. Во имя государства они жертвовали своими интересами, а нередко и самой жизнью, но от государства ждали защиты и поддержки, наведения порядка и восстановления справедливости. Большой ценностью была в обществе политическая миссия Российского государства в мире – будь то защита «православных братьев» или поддержка «мирового коммунистического движения». Государство персонифицировалось лидером. Демонстрация лояльности первому лицу – на местном или на общегосударственном уровне – легко переходила в его культ. Соборность и общинность, как альтернатива индивидуальной ответственности, культивировались властью в качестве важнейших общественных ценностей («я» – последняя буква в алфавите» – учили детей). Принятие этих принципов обществом порождало стремление опереться на силу социальной группы, клана, землячества, в пределе – всего государства.
И эти же люди в других обстоятельствах воспринимали государство как глубоко враждебную и чуждую им силу: несоблюдение законов или, например, уклонение от налогов или других обязанностей гражданина перед государством рассматривалось как нормальное явление и даже доблесть. Граждане не верили в возможность повлиять на государство. К тому же в советскую эпоху традиционный коллективизм был разрушен практикой всеобщей подозрительности и доносительства. После всплеска общественной активности в конце 1980-х – начале 90-х гг. в настроениях значительной части общества вновь господствовали апатия, неверие в эффективность и саму возможность законного общественного политического действия.
Основные социальные группы еще не стали группами «для себя», не осознали и не артикулировали свои интересы. Слабость партий была обусловлена и тем, что, согласно Конституции 1993 г., у них не было существенных рычагов воздействия на власть. Россия стала президентской республикой, в которой возможности парламента в формировании правительства и проведении государственной политики весьма ограниченны. Государственная Дума имела право лишь отклонить кандидатуру председателя правительства, предложенную главой государства, и то с риском быть распущенной его указом.
Однако опыт участия граждан уже в десятках общегосударственных, региональных и местных выборах трудно переоценить. Несмотря на скептическое отношение к партиям и демократии в целом, тесную ассоциацию в глазах людей политической власти и капитала, другого способа формирования высшей власти в государстве, кроме как путем выборов, российское общественное мнение не мыслит. Если на выборах была реальная альтернатива и предвыборная дискуссия затрагивала действительно существенные проблемы, то граждане проявляли к выборной процедуре живой интерес.
Несмотря на утрату большинством граждан прав на приватизируемое общенародное имущество, развитие новых экономических отношений стимулировало самостоятельность граждан, рост числа правозащитных, экологических, культурно-просветительских, потребительских и других общественных организаций, способствующих реализации личности и защищающих интересы различных социальных групп. Государство в 1990-е гг. пыталось ускорить становление гражданского общества законодательными мерами, отвечавшими международным стандартам, упрощением регистрации общественных организаций, созданием специальных органов, ответственных за диалог с ними. В некоторых сферах чрезмерная либерализация законодательства и отсутствие контроля над процессами самоорганизации общества приводили к правовому нигилизму, активизации крайних националистических и других радикальных сил. Однако в целом Россия и в первое десятилетие XXI в. сильно отставала от передовых стран по уровню вовлечения граждан в деятельность общественных организаций, их социальная база узка. Гражданский контроль над деятельностью государства оставался явно недостаточным для обуздания коррумпированной бюрократии.
В начале 1990-х гг. на политической сцене появились десятки партий. Пытаясь завоевать популярность среди избирателей и авторитет среди возможных спонсоров, они объединялись в блоки, сливались, переживали расколы, однако большинство из них оставалось «партиями Садового кольца», практически неизвестными в регионах. В 1993 г. на выборах в Государственную Думу принимало участие 13 партий, в 1995-м – 43, 1999-м – 26, 2003-м – 23. Немногим партиям удалось пережить хотя бы две общегосударственные предвыборные кампании. В этом Россия не отличалась от других бывших социалистических стран и бывших союзных республик 1990-х – 2000-х гг.
Партийно-политическая жизнь в 1990-х гг. отличалась конфронтационным характером. К тому же власти, в середине десятилетия опасаясь возвращения к власти коммунистов, играли на межпартийных конфликтах и нередко стремились их обострить. Широко применялась блоковая тактика. Тем не менее, на всех этапах явно доминировали крупные партии. Так, на выборах 1995 г. основная борьба за депутатские кресла развернулась между четырьмя главными объединениями – КПРФ, «Наш дом – Россия», «Яблоко» и ЛДПР, в 1999 г. – между блоками «Единство», «Отечество – Вся Россия» и КПРФ. Однако было еще 5–7 партий, которые потенциально могли завоевать депутатские мандаты.
Стремясь ускорить формирование гражданского общества, российские законодатели облегчили общественным организациям доступ к участию в выборах. Согласно федеральному закону, принятому в марте 1995 г., в них могли участвовать любые общественные объединения, если они были зарегистрированы за полгода до объявления дня выборов, и в их уставах предусматривалась возможность выдвижения избирательных списков. В результате в выборах могли принять участие объединения, сформированные по корпоративному (профессиональному), национальному и религиозному признаку, региональные и межрегиональные группировки, профсоюзы и т. п. Было зарегистрировано 258 объединений. Избирательную кампанию 1999 г. начинало 139 избирательных объединений. Укрупнение партий виделось тогда долгим процессом, который должен был занять несколько избирательных циклов.
Партии в то время можно было подразделить, во-первых, по происхождению и степени институциональной организации. Институализированные партии, добившиеся мандатов в Государственной Думе или в региональных законодательных органах, пользовались значительными преимуществами благодаря доступу к СМИ и другим факторам. Такими партиями после выборов в первую послесоветскую Государственную Думу стали КПРФ, «Яблоко» и др. «Персональные» партии были чаще всего эфемерными образованиями, создававшимися политическими деятелями для обеспечения своих предвыборных интересов и рекламы. Такой партией была первоначально Либерально-демократическая партия (ЛДПР) В. Жириновского, но она сумела трансформироваться в парламентскую партию с разветвленной региональной сетью организаций. Корпоративные партии опирались в организационном отношении на региональные и местные подразделения государственных органов. Так, Аграрная партия, как правило, пользовалась поддержкой отделов сельского хозяйства в областных и районных администрациях, партия «Кедр» («зеленые»), выступавшая в 1993 г. на выборах в Государственную Думу, – районных санитарно-эпидемиологических станций т. п. Наконец, действовали ассоциации депутатов от одномандатных округов, стремившиеся к переизбранию под флагом «своей» политической партии («Дума-96», «Стабильная Россия» и др.), а также сохранившиеся со времен демократического подъема «партии активистов» («Демократическая Россия», бывшая на рубеже 1980–1990-х гг. мощным движением, но к 1993 г. пережившая многочисленные расколы).
Во-вторых, к типологии многочисленных избирательных объединений можно применить историко-функциональный подход, широко известный в Европе благодаря работам крупного норвежского политолога Стейна Роккана. Этот подход заключается в том, что партии выражают исторически обусловленные противоречия между определенными группами населения – городским и сельским, жителями центральных районов и периферии, предпринимателями и рабочими и т. п. Эти противоречия Роккан назвал социальными разломами. Следуя такому подходу, в странах Центральной и Восточной Европы выделили партии, возникшие на разломах, существовавших до создания коммунистических режимов, унаследованных от социалистического периода и сформировавшиеся после падения коммунистического правительства.
В России ряд партий пытался провозгласить себя наследниками дореволюционных («исторических») партий, деятельность которых основывалась на давно исчезнувших или заново не сформировавшихся политических разломах (например, между светскими и клерикальными силами, монархистами и сторонниками республики, крестьянством и горожанами, объединениями предпринимателей и рабочих). Однако в отличие от многих стран Центральной Европы, в России эти усилия не увенчались успехом. Предпринимались попытки создать на российской почве социал-демократические или христианско-демократические партии западноевропейского типа, но они также не возымели успеха.
Разломы, образовавшиеся или резко углубившиеся в советское время, а также проявившиеся уже после 1991 г., можно представить как оси координат в многомерном политическом пространстве. Такими осями были: «воссоединение стран, входивших в бывший СССР – дальнейшая дезинтеграция бывших республик», «воссоздание авторитарного режима – укрепление демократии», «государственное регулирование экономики, национализация приватизированных крупных предприятий – переход к рыночной экономике» и др. Ведущие партии, как правило, позиционировали себя сразу по нескольким осям. Например, партия, выступавшая за огосударствление экономики, одновременно считала необходимым вернуться к элементам авторитаризма в управлении государством и поддерживала идею интеграции бывших советских республик. Важнейшим социальным разломом, ярко отражавшимся в организации деятельности и географии влияния всех партий, остается контраст между центром и периферией. Чем крупнее город, чем больше жителей в сельском поселении, тем, как правило, больше сторонников там имели партии, поддерживавшие реформы, тем меньше голосов набирали коммунистическая и другие левые партии.
Широко использовалась типология партий, которую условно можно назвать идеологической. Несмотря на резкие изменения в составе и популярности партий от выборов к выборам, избиратели находили близкие им политические силы, ориентируясь на характерные особенности предвыборного дискурса и лозунгов, дававшие представление о месте партии в политическом пространстве, образуемом наиболее важными осями – разломами. Сдвиги в предпочтениях электората были не столь значительными, как можно было бы ожидать при столь неустойчивом составе партий. При всем их многообразии как в СМИ, так и в специальных изданиях их часто подразделяли на: 1) левые во главе с КПРФ, 2) центристские, преимущественно мелкие; 3) национал-патриотические, самой крупной из которых была ЛДПР, и 4) «партии власти» (иногда их объединяли с центристами), 5) правые, или либеральные (к ним относили «Выбор России», «Яблоко», позже – Союз правых сил).
Самая крупная левая партия – КПРФ – являлась прямой наследницей КПСС. Она обладала широко разветвленной и развитой сетью организаций, охватывающих всю территорию страны. В ее рядах во второй половине 1990-х гг. состояло более полумиллиона человек. В 1990-е гг. политический ресурс партии был весьма мощным: ее прямым ставленникам или кандидатам, которых она поддерживала, удалось стать главами 34 регионов. КПРФ сформировала мощные фракции или даже полностью контролировала законодательные органы многих республик, краев и областей. Она опиралась на поддержку многих федеральных (газета «Советская Россия» и др.) и региональных СМИ. Партия сформировала «теневой кабинет» из известных людей, который, как утверждало ее руководство, мог возглавить страну, и пыталась объединить вокруг себя остальные левые партии и движения. Для этого был создан блок под названием «Народно-патриотический союз России» (НПСР) во главе с лидером КПРФ Геннадием Зюгановым. В 1995 г. КПРФ стала главной парламентской партией, получив около 23 % голосов и более трети депутатских мандатов; на волне этого успеха создалась реальная возможность избрания президентом ее лидера Зюганова. В 1999 г. компартия повторила свой успех: за нее проголосовало даже несколько больше избирателей, чем на предыдущих выборах (24,3 %), хотя в одномандатных округах ее результат оказался значительно хуже. Основной электорат коммунистов – люди с более низким, чем в среднем по стране, образованием, лица пожилого возраста, жители сельской местности и небольших городов, но он включает и часть интеллигенции.
Однако внутренние разногласия не позволили левым силам достичь единства, и НПСР развалился. Губернаторы, избранные при участии КПРФ, поспешили присоединиться к «партии власти». На выборах 2003 г. коммунисты потерпели крупное поражение: доля голосов, поданных за них по спискам, упала почти вдвое (до 12,6 %), резко сократилось и число одномандатников. В изменившихся условиях КПРФ не сумела предложить своим избирателям ничего принципиально нового. Причиной поражения стала и чрезвычайно удачная кампания «партии власти» – «Единой России» (ЕР), которая перенесла борьбу на «поле» коммунистов, выгодно используя ностальгию коммунистического электората по советскому прошлому и советской символике. ЕР акцентировала преемственность современной России не только от прежней, исторической России, но и СССР, провозгласив намерение заимствовать из советской истории «ее позитивные стороны». Часть прежнего коммунистического электората привлекли также государственно-патриотические лозунги ЕР, некоторые избиратели поддержали новую партию «Родина».
КПРФ выступала за многоукладную экономику и признала частную собственность, однако при ведущей роли «социалистических форм хозяйствования». Коммунисты подчеркивали несправедливость приватизации «по Чубайсу» и считали необходимым восстановить общенародную или коллективную собственность на незаконно приватизированные предприятия.
В середине 1990-х гг. ближайшим союзником КПРФ выступала Аграрная партия России, опиравшаяся на департаменты сельского хозяйства в администрациях субъектов федерации и районов, руководство агропромышленных предприятий. В 1998 г. АПР вошла в блок «Отечество – Вся Россия», а в последующем существенно сдвинулась к центру.
Уже перед выборами 1995 г. у кремлевской администрации возник план создания относительно устойчивой двухпартийной системы. В качестве новой главной «партии власти» был создан блок «Наш дом – Россия» (НДР) во главе с председателем правительства Виктором Черномырдиным. В НДР влилась ПРЕС и несколько мелких партий. Это объединение строилось по аппаратному, верхушечному принципу: его были призваны поддержать главы администраций и другие чиновники, зависящие от них руководителей предприятий. В Кремле рассчитывали, что фигура премьера во главе партии привлечет чиновников рангом ниже и что этот чиновничий костяк «обрастет» массой рядовых членов. НДР занимал подчеркнуто центристские позиции, надеясь отобрать часть голосов у левых партий. Блок обещал вывести страну из кризиса, добиться экономической и социальной стабильности, содействовать мирным переговорам в Чечне. Однако НДР постигла неудача: за него проголосовало всего 11 % избирателей – намного меньше, чем надеялись его идеологи. Наиболее значительную долю голосов блок получил там, где главы администраций решили поддержать премьера и располагали надежными рычагами манипулирования избирателями через местных руководителей и клановые структуры – в республиках и регионах с так называемым управляемым электоратом. Отставка Черномырдина весной 1998 г. вызвала кризис НДР. Бывший премьер пытался спасти партию с помощью спонсорской «помощи» «Газпрома», который он когда-то возглавлял, но губернаторы и другие ведущие политики ее покинули. В 2000 г. НДР влился в новую «партию власти» – «Единство».
Чуть левее НДР власти попытались создать еще один блок под руководством тогдашнего председателя Государственной Думы Ивана Рыбкина. Он вел долгие переговоры с мелкими партиями, закончившиеся полным провалом.
Дефолт августа 1998 г., продолжавшийся экономический и социальный кризис, политическая нестабильность и недееспособность режима Бориса Ельцина привели к расколу в рядах высшего чиновничества. Опыт всех выборных кампаний показывал, что «партиям власти» только тогда удавалось сохранять свои позиции, когда они сохраняли единство. Вскоре после финансового кризиса, в декабре 1998 г. был образован избирательный блок «Отчество», который стремительно развивал региональную сеть организаций, опираясь на поддержку более чем 20 губернаторов, других известных политиков и общественных деятелей. Успех блока на выборах в Государственную Думу мыслился как этап в борьбе мэра Москвы Юрия Лужкова за пост президента. Одним из предвыборных призывов «Отечества» стал лозунг «Сделали в Москве – сделаем и в России!».
Мэр столицы резко критиковал ельцинский режим и выступал за стабильность и порядок, поддержку отечественного товаропроизводителя, укрепление государства, сильную социальную политику, опору на российские национальные традиции. Перспективы победы «партии власти», альтернативной правящей группировке («Семье»), стали вырисовываться ещё более явственно, когда «Отечество» объединилось с образованным в том же 1998 г. блоком «Вся Россия» во главе с наиболее влиятельными региональными политиками (губернатором Санкт-Петербурга В. Яковлевым, президентами Татарстана М. Шаймиевым и Башкортостана – М. Рахимовым и др.).
Объединенный блок «Отечество – Вся Россия» (ОВР) согласился возглавить весьма популярный тогда Евгений Примаков, незадолго до того неожиданно смещенный Борисом Ельциным с поста премьера. В ОВР вошли АПР, партия «Регионы России», представлявшая интересы многих депутатов Государственной Думы от одномандатных округов. Блок располагал мощными финансовыми и информационными ресурсами: третьим («московским») каналом телевидения, ставшим усилиями Юрия Лужкова федеральным, спонсорской поддержкой созданной при столичной мэрии корпорации «Система» и нефтяной компании «Лукойл».
Очень быстро «Семья», чтобы уйти от поражения, за которым могли последовать передел собственности и судебные процессы, создала в конце сентября – начале октября 1999 г. свою партию, названную «Единство» («Медведь»). Ее возглавил известный как успешный менеджер и человек дела бессменный министр по чрезвычайным ситуациям Сергей Шойгу. Кремлевская администрация мобилизовала все силы, чтобы вовлечь в этот блок лояльных губернаторов, найти спонсоров и запустить на полную мощь пропагандистскую машину, в первую очередь федеральные телеканалы, не гнушавшиеся никакими средствами для компрометации ОВР и лично Лужкова.
«Единство» сумело создать себе имидж партии обновления, отказавшись от объединения с ослабшей НДР и «оседлав» государственно-патриотические лозунги – укрепления государства и вертикали управления, правопорядка, решительной борьбы за интеграцию и территориальную целостность страны. Блок «Единство» нарочито отстранился от идеологических концепций, стараясь использовать популярные лозунги левых партий и «национал-патриотов» в сочетании с идеями строительства рыночной экономики. Решающим фактором в успехе «Единства» стала поддержка набиравшего популярность премьера Владимира Путина, демонстрировавшего решимость и политическую волю в противостоянии с чеченскими сепаратистами и в борьбе против терроризма. Чиновники и деловые круги увидели в Путине фигуру, которая может консолидировать нацию.
Выборы 1999 г. ознаменовались убедительной победой «Единства», набравшего 23,3 % голосов – почти столько же, сколько КПРФ. Тем самым «партия власти» совершила беспрецедентный прорыв: в совокупности две ее «колонны» – «Единство» и ОВР – уверенно получили относительное большинство голосов, тогда как левые партии в совокупности несколько откатились назад, а правые сохранили прежнюю долю голосов. Государственно-патриотическая риторика, несомненно, привлекла часть избирателей, ранее поддерживавших левые силы. При этом «Единство» отобрало львиную долю голосов у национал-патриотических партий, объединив лояльный власти, но нелиберальный электорат.
Одновременно «медведи» нанесли решающее поражение ОВР: блок Примакова-Лужкова получил только 13,3 %, что лишило его лидеров видов на президентские выборы. ОВР как альтернативная «партия власти» лишился смысла своего существования и в конце 2001 г. объединился с «Единством» в партию «Единая Россия» (ЕР), которую затем возглавил спикер Государственной Думы Борис Грызлов.
На выборах 7 декабря 2003 г. ЕР далеко опередила остальных соперников, собрав 37,4 % голосов. Как свидетельствуют социологические опросы и результаты выборов, за нее наиболее активно голосовали женщины, сельское население, военнослужащие и гражданские служащие без высшего образования, жители национальных регионов. Из 13 регионов, в которых ЕР получила наибольшую долю голосов, – девять республик и три автономных округа, чье руководство было заинтересовано в демонстрации лояльности центру и эффективно контролировало электорат.
