Текст книги "История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III"
Автор книги: Андрей Зубов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 65 страниц)
С середины 1970-х гг. в советской экономике обострились кризисные явления и обозначились пределы ее модернизации. Почти остановилось техническое переоснащение производства, устаревали станки и оборудование. Стремительно падала отдача от капиталовложений в промышленность и особенно в сельское хозяйство. В дискуссиях и спорах того времени не было ясности – что же является источником торможения. Некоторые западные экономисты тогда и позже считали, что большую роль в экономическом застое сыграл ограниченный доступ СССР к западным технологиям в связи с барьерами на экспорт этих технологий, созданными со стороны Запада в годы холодной войны. Однако факты показывают, что это не было главным препятствием, особенно в годы разрядки. При Брежневе были построены «под ключ» гигантские современные предприятия, в том числе автомобильные заводы КамАЗ в Набережных Челнах и ВАЗ в Ставрополе Волжском (городе Тольятти); советское телевидение было переоборудовано на французской технике и т. п. Вместе с тем многие закупленные за золото за границей станки и целые заводы ржавели и растаскивались по винтику.
Несостоятельно и предположение о том, что советские министерства и ведомства стали «механизмом торможения», препятствовавшим инновациям. Напротив, министерства наперебой выбивали фонды на закупку оборудования и технологий за границей. На этой почве образовались многочисленные контакты между советскими хозяйственниками и управленцами и западными «фирмачами» – контакты, которыми дорожили обе стороны. А. С. Черняев писал под впечатлением обсуждения проблем советской экономики в январе 1977 г.: «Огромное впечатление от наших министров, особенно Антонова (электротехническая промышленность). Сколько ума и таланта в наших людях, мысли, хватка и широта характера! Если б им дать волю делать так, как они могут – за пять лет преобразили бы страну».
Сами министры и производственники считали, что главной консервативной силой в экономике является план с его устаревшими, негибкими требованиями. В это время появился анекдот: Во время парада на Красной площади после ракет и танков появились люди в костюмах с портфелями. Брежнев спрашивает: «А это кто?» Ему отвечают: «Это работники Госплана. Обладают громадной разрушительной силой».
И в самом деле, «косыгинская реформа» оказалась бессильна заменить количественные показатели плана («вал») на качественные. Все большее число предприятий и заводов (в том числе и в ВПК) работали по инерции, производя продукцию, большая часть которой была устаревшей и не находила спроса. К примеру, многочисленные заводы сельскохозяйственной техники производили сотни тысяч тракторов и комбайнов, но большая их часть была устаревших образцов и низкого качества. Отчитывались эти заводы, однако, по «валу», т. е. по количеству произведенных единиц техники и объему затраченного на их производство металла и другого сырья.
Корень проблемы заключался, однако, в другом. Советская экономика, несмотря на реформы и преобразования, в сущности, оставалась такой же, какой она сложилась при Сталине. В отличие от экономики рыночного типа, советская экономическая система могла модернизироваться и развиваться только благодаря волевым решениям политического руководства страны. Попытки частичного перевода такой экономики на саморегулирование, самоконтроль, саморазвитие были обречены на провал – они отторгались всей сложившейся системой производственных отношений.
В советской экономике почти полностью отсутствовали главные факторы, обеспечивающие спонтанный динамизм – мотив прибыли и конкуренция между производителями за потребительские рынки. Отношения в советской экономике оказались все больше подчинены, помимо плана, логике советского «социального государства», т. е. политике социальных гарантий и всеобщей занятости. Право на работу в СССР было гарантировано конституцией, а права работников защищали профсоюзы и законодательство о труде (КЗОТ). Безработицы в советской верхушке боялись и по социальным, и по идеологическим соображениям. В 1970-е – начале 1980-х гг. этот фактор стал главнейшей причиной торможения советской экономики и ее сопротивления дальнейшей модернизации. СССР просто не мог – по политическим и идеологическим причинам – пойти по пути США, Японии и Западной Европы, где происходило сокращение числа работающих за счет автоматизации и роботизации производства.
На практике советская экономика полной занятости вела к все более уравнительной оплате за все менее эффективный труд для огромного большинства работающих. Сталинская система, помимо принуждения к труду, имела высокооплачиваемую «элиту»: зарплата «героев труда», ведущих инженеров и техников, заведующих лабораториями и кафедрами была во много раз выше зарплаты массы рабочих. Хрущёв и его сторонники считали такой разрыв доходов социально несправедливым. При Хрущёве начинается рост минимального уровня заработной платы и относительное снижение зарплат специалистов и инженерно-технических работников. Курс на социальную «справедливость» поддержали низовые советские структуры, особенно государственные профсоюзы. В 1970-е гг. разница в зарплатах между специалистами высокой квалификации и неквалифицированными рабочими, прогульщиками и лодырями, сократилась до минимума. Происходило «размазывание каши по тарелке».
В СССР существовали способы заработать большие деньги: работа за границей (суда дальнего плавания, советские представительства за рубежом и т. п.), работа на Севере и в Сибири, где платили двойную и тройную зарплату «за трудность», и студенческие строительные отряды. Помимо государственной зарплаты, главными источниками дохода были коррупция и работа в теневой экономике и на черном рынке. С приходом к власти Брежнева коррупция охватила органы МВД, которые фактически срослись с «теневиками». В 1970-е гг. сотни тысяч людей тайно разбогатели, множилось число «подпольных миллионеров». Тащили с производства все кто мог, без зазрения совести. Режиссер Ю. Любимов вспоминал, как пытался нанять рабочего в Театр на Таганке. Тот покрутил носом и отказался. Его спросили почему, ведь зарплата неплохая. «У вас украсть нечего».
Большинство советских граждан, однако, привыкло к небогатому, но гарантированному существованию на небольшую зарплату. Средняя месячная заработная плата неуклонно повышалась: в 1956 г. она была 67 руб., в 1970 г. – 113 руб., в 1975 г. – 146 руб., в 1980 г. – 170 руб., а в 1985 г. – 240 руб. С 1970 по 1985 г. реальные доходы на душу населения, по официальным данным, возросли вдвое. Реальный рост был наверняка значительно меньше (за счет скрытой инфляции), но и он был «незаработанным». Повышение зарплат не было подкреплено ростом производительности труда и доходов. В обществе появилось выражение: «Они делают вид, что нам платят, а мы делаем вид, что работаем». Семейный бюджет, как правило, включал пенсии бабушек и дедушек, которые часто жили с работающими детьми и растущими внуками. Молодые люди подолгу оставались экономически зависимыми от родителей. «Советский человек», хотя и роптал на недостатки системы, но предпочитал жить на государственном иждивении, имея гарантированную крышу над головой и минимум достатка.
Заметным выражением деградации трудовых стимулов (и в целом потери стимулов к активной, значимой жизни) и морального разложения стало дальнейшее распространение повального пьянства. В 1970-е гг. оно охватило студентов, школьников и даже женщин. В прессе и пропаганде велась борьба с этим социальным злом. Среди женщин в особенности раздавались голоса, требовавшие наказывать пьяниц и изолировать их от общества. Одновременно многие, от Брежнева до руководителей «трудовых коллективов», подавали пагубный пример, участвовали в возлияниях и провозглашали пьянство старинной русской традицией. По докладу члена Политбюро ЦК КПСС М. С. Соломенцева, в 1984 г. в стране было 5 млн только зарегистрированных алкоголиков, «на улице» было подобрано 9 млн человек в состоянии тяжелого опьянения, полтора миллиона находились на принудительном лечении. Женщины составляли более трети пьяниц и алкоголиков, молодежь – половину. По потреблению алкоголя на душу населения СССР превзошел дореволюционную Россию в два с половиной раза (ср. 1.3.17). ⅔ преступлений совершались в пьяном виде, у мужчин снижалась продолжительность жизни. Обслуживающий персонал вытрезвителей насчитывал 75 тысяч человек. Прямой убыток от пьянства составил, по этому докладу, 30 млрд рублей, а если учитывать косвенные последствия, то 80 млрд. В то время как доход от продажи водки – 5 млрд. рублей.
К исходу 1970-х происходит перенасыщение рынка квалифицированного труда, а также непроизводственных профессий. Возник излишек инженеров, врачей, преподавателей, «работников культуры» и различных групп служащих. Общая численность «управленческого персонала» к 1980 г. составила 17 млн человек. В то же время, с исчерпанием резервов деревенской молодежи, неоткуда стало рекрутировать пополнение для физического и «непрестижного» труда на заводах, в строительстве, легкой промышленности и автотранспорте. Москва первой стала импортировать рабочую силу «по лимиту» из нерусских республик. После нескольких лет работы «лимитчики» получали жилье и московскую прописку. К 1982 г., когда «нехватка» рабочих только в РСФСР достигла 1,8 млн человек, советские хозяйственники стали выписывать рабочих из Вьетнама и Северной Кореи (Источник. Специальный выпуск. 2006. С. 186).
В 1970-е гг. обостряется нехватка товаров и продовольствия. Дефицит, как показали авторитетные исследования, являлся неустранимой чертой командной экономики советского типа – прежде всего потому, что отсутствовала гибкая связь между производителем и потребителем. Исчезновение товаров было также связано с быстрым ростом покупательного спроса в обществе. Гарантированные доходы при полной занятости и индивидуальном жилье создали условия для «революции потребления». Миллионы семей, переселившихся из коммуналок и бараков в отдельные квартиры, хотели наконец-то пожить с комфортом. Многократно возрос спрос на мебель, холодильники, ковры, модную одежду, белье и другие товары для дома и семьи. Спрос обгонял предложение.
Особенно острый дефицит возник с продовольствием. К концу 1970-х во многих регионах страны повторилась ситуация начала 1960-х гг.: исчезло мясо, колбасы, масло, яйца, фрукты и овощи. Эти товары еще были в московских магазинах, поскольку столица находилась на режиме особого снабжения. Жители многих районов регулярно ездили в Москву с «колбасными рейдами», т. е. за продуктами. Удаленные районы на Севере, на Урале, в Сибири должны были решать «продовольственную проблему» своими силами. Историк Р. Г. Пихоя, живший в это время в Свердловске (Екатеринбург), вспоминает, что секретарь обкома Свердловской области Б. Н. Ельцин приказал предприятиям этой почти целиком промышленной области создавать теплицы, свинофермы, птицефабрики, сажать огороды – как во время войны.
Дефицит товаров и продовольственный кризис был в значительной мере искусственным – т. е. вызванным структурными дисбалансами в финансах и экономике, прежде всего скрытой инфляцией. Государство сохраняло низкие цены на продукты и компенсировало скрытую инфляцию все возрастающими субсидиями. К примеру, на исходе 1970-х гг. коровье масло и мясо больше чем на половину субсидировались из госбюджета. В результате возникал огромный соблазн изъять субсидированные товары и продукты из сферы государственного распределения и продать их по рыночным (на языке того времени – «спекулятивным») ценам. Многие работники госторговли оказались в сфере теневой экономики, среди них возникли мафиозные структуры, распределявшие нелегальную прибыль. Фактически в 1970-е гг. в СССР черный, или теневой рынок стал вытеснять государственную распределительную систему. Дефицитная продукция (а таковой стало при Брежневе почти все) оседала на складах, откуда продавалась втридорога «своим» клиентам. Остальные люди проводили бесконечные часы в очередях практически за всем необходимым. На юге СССР и на многочисленных продовольственных складах гнили и гибли от одной трети до половины фруктов и овощей, но в магазинах, за исключением Москвы, они появлялись редко и уже «с гнильцой».
На заседании Политбюро 11 апреля 1985 г. М. С. Горбачев огласил следующие данные: производительность труда в СССР при переработке сельхозпродукции в два с половиной раза ниже, чем в капиталистических странах, 50–60 % занимает ручной труд. Обеспеченность хранилищами для плодов и овощей – 26 %, и те не отвечают современным требованиям: только одна треть имеет охлаждение и одна пятая – вентиляцию. В результате потери произведенного сельскохозяйственного сырья достигают 25 %. Ежегодно теряется 1 млн тонн картофеля, 1,3 млн тонн овощей, 3–4 млн тонн сахарной свеклы, 100 тысяч тонн мяса, 1 млн тонн выловленной рыбы.
Выходом из этой ситуации могло быть введение рыночной цены на продукты (это, например, сделал Сталин в 1947 г. накануне отмены карточной системы). Но советские лидеры боялись взрыва недовольства. Пытаясь разрешить назревающий продовольственный кризис, Советское государство увеличивало эрзац-добавки в хлеб, колбасу и другие продукты, пытаясь решить проблему количества за счет ухудшения качества. В 1981 г. Брежнев провозгласил «продовольственную программу», поручив ее исполнение своему ставленнику, Председателю Совета Министров Н. А. Тихонову, который сменил Косыгина. 14 апреля 1982 г. Тихонов рапортовал на совещании в ЦК, что «наш народ по калорийности питается свыше нормы. 20 процентов населения страдают тучностью». Это говорилось в то время, когда перебои со снабжением и очереди распространились на всю страну. Скрытая инфляция была выражением растущего неблагополучия в советских финансах.
Растущие социальные расходы на пенсии, зарплаты, помощь колхозам и тому подобное поглощали более трети всех госдоходов советского «социального государства». Громадной «черной дырой» для бюджета с начала 1970-х гг. стало сельское хозяйство, из которого при Сталине государство выжимало все соки. Теперь крестьянство стало невероятно «дорогим» для советского бюджета. Государство повысило на 16 млрд руб. закупочные цены на продовольствие и затратило 40 млрд руб. на животноводство. К 1983 г. колхозы и совхозы были должны государству 100 млрд руб. при нулевой отдаче. По сути, они оказались в положении помещиков в предреволюционной России, живших в долг. До 16 % бюджета (в прямом и скрытом виде) уходило на военные расходы и ВПК. Наконец, большие средства уходили на помощь многочисленным союзникам, клиентам и просто прихлебателям в 69 странах по всему миру.
Между тем, резервы для повышения доходов были крайне ограниченны. СССР мог бы зарабатывать торговлей оружия, на рынке которого он занимал второе место. Четверть продукции ВПК шло на экспорт. Но экспорт вооружений почти не приносил валютного дохода, поскольку оплачивался за счет советских же кредитов или шел в зачет исполнения «интернационального долга» перед национально-освободительными режимами. Во внутренней торговле, чтобы свести концы с концами, государство повышало цены на «предметы роскоши» – автомобили, золото, меха, ковры, хрусталь. Самым главным резервом стало увеличение производства алкоголя и повышение его акцизной цены. К 1985 г. алкоголь, прежде всего водка, обеспечивал почти треть государственных доходов. И все же всего этого не хватало. Государство регулярно «одалживало» у народа, втайне от него, его сбережения – по сути расплачиваясь с рабочими и пенсионерами теми же деньгами, которые те откладывали на свои сберегательные книжки.
Четырехкратный скачок цен на нефть после арабо-израильской войны 1973 г. дал СССР временное облегчение финансовой ситуации. Приток западной валюты в советский бюджет вырос в 22 раза и достиг 20 млрд долларов в год. В 1979 г. цены на нефть подскочили еще раз, в результате революции в Иране и нестабильности в Персидском заливе. СССР стал первым в мире производителем нефти. В 1984 г. валютные заработки СССР достигли 30–40 млрд долларов. Однако к этому времени были максимально использованы все разведанные нефтяные месторождения, прежде всего в Западной Сибири. Кроме того, себестоимость производства нефти резко возросла. Строительство нефтяных трубопроводов (только в 1976–1981 гг. их было построено 50 тысяч километров) также требовало миллиардов рублей капиталовложений. Наконец, на продажу за валюту могла пойти только одна пятая добываемой нефти – остальную СССР поставлял за полцены или бесплатно режимам Восточной Европы, на Кубу и другим союзникам в третьем мире.
Еще более серьезной финансовой проблемой была растущая зависимость СССР от международной торговли, экспортно-импортного баланса и наличия валютного резерва. За минувшие со смерти Сталина десятилетия советская экономика частично утратила свой замкнутый характер (автаркию) и таким образом стала уязвима для процессов и колебаний на мировом рынке. Наиболее сильным фактором такой зависимости стал фактор закупки продовольствия и товаров массового спроса за рубежом. Доля импорта хлеба из-за рубежа в общем советском «пироге» возросла с 13,2 % в 1973 г. до 41,4 % в 1981 г. В 1982 г. СССР закупил почти 30 млн тонн пшеницы, а в 1984 г. – уже 46 млн тонн. На эту закупку уходило большое количество выручки от продажи нефти, но и ее не хватало. Кремль покупал хлеб за золото – на это ушло в 1970-е годы более 2 тысяч тонн золота, и золотой запас страны, несмотря на постоянную добычу желтого металла, сократился втрое, составив в 1981 г. 452 тонны. СССР все больше жил «не по средствам».
Этот факт, однако, был тайной за семью печатями. Лишь глава партии и несколько доверенных лиц в Госплане и Центральном статистическом управлении (ЦСУ) имели доступ к цифрам госбюджета. В 1975 г. Брежнев, зная о том, что финансы трещат по швам, даже хотел отменить проведение в Москве Олимпийских игр, стоимость которых оценивалась в 4 млрд руб. Однако летом 1980 г., после вторжения СССР в Афганистан проведение этих игр превратилось в важнейший момент престижа. Советское руководство потратило гораздо больше, чем рассчитывало. Вслед за этим последовали еще большие расходы на спасение просоветского режима в Польше.
К концу брежневского периода руководство страны и ведущие экономисты ясно видели кризисные явления в народном хозяйстве СССР, но не представляли себе их масштаба и, главное, не понимали, какими методами и средствами эти кризисные явления можно компенсировать и преодолеть.
Литература:
Стенограмма совещания в ЦК, 14 апреля 1982 г. // Вестник Архива Президента. Специальное издание. Генеральный секретарь Л. И. Брежнев. 1964–1982. М., 2006.
А. К. Соколов. Трудовая политика на советских предприятиях с середины 1950-х гг. до конца 1980-х гг.: деградация стимулов к работе // Экономическая история. Ежегодник. М.: РОССПЭН, 2003.
Б. А. Грушин. Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Жизнь 2-я. Эпоха Брежнева. Ч. 1. М.: Прогресс-Традиция, 2003.
Е. Гайдар. Гибель империи. Уроки для современной России. М.: РОССПЭН, 2006.
И. В. Быстрова. Военно-промышленный комплекс СССР // Экономическая история. Ежегодник. М.: РОССПЭН, 2003.
М. Горбачев. Жизнь и реформы. Кн. 1. М.: Новости, 1995. С. 339.
Л. Тимофеев. Технология черного рынка, или Крестьянское искусство голодать // Грани, 1981. № 120.
Я. Корнаи. Социалистическая система. Политическая экономия коммунизма // Пер. с англ. М.: НП «Редакция журнала «Вопросы экономики», 2000.
5.2.20. Советский быт в 1950–1980-е гг.Человек появлялся на свет в СССР обычно в родильном отделении какой-нибудь государственной больницы. Появлялся – если ему повезло. Даже в 1980 г., по официальным данным, округленно 60 % всех беременностей кончалось абортом и только 40 % – родами. Противозачаточные средства были крайне скудны. Презервативы стали производить в 1944 г. по секретному приказу Сталина, чтобы ограничить распространение венерических болезней в армии. Женских противозачаточных средств почти не было. Снижение рождаемости с 5,8 детей на женщину в 1928 г. до приблизительно 2,0 (около этого уровня рождаемость колебалась с 1964 по 1990 г.) произошло преимущественно за счет абортов. Хотя формально аборты были с 1936 по 1955 г. запрещены, делали их за мзду и врачи и знахарки. Половое просвещение отсутствовало, никто не учил, например, как избежать зачатия, следуя естественному ритму женского организма. Власть делала вид, что секса в СССР нет.
В родильных домах, порой в одном помещении, принимали роды сразу у 16–20 женщин. Питание было плохим, а передавать роженицам скоропортящиеся продукты запрещалось: их негде было хранить. Мужей в родильные отделения не допускали. После родов мать перемещали в послеродовое отделение, куда младенца приносили для кормления. Смертность в младенческом возрасте резко снизилась между 1940 и 1960 гг., главным образом благодаря антибиотикам. И всё же, по данным ООН за 1983–1984 гг., детская смертность в 90 странах из 200 была ниже, чем в СССР.
Серьезной проблемой для женщин было соблюдение гигиены в критические дни. В СССР не существовало гигиенических прокладок. Когда в аптеках «выкидывали» вату, за ней выстраивались очереди.
Формально в СССР число больничных коек на 10 тысяч душ было одним из самых высоких в мире. Но условия в больницах и поликлиниках, медицинская аппаратура находились на уровне слаборазвитых стран. Хотя врачей было много, специалистов не хватало. Больные неделями добивались приема. Из-за низкой зарплаты многие врачи работали по совместительству, на нескольких должностях. Наиболее квалифицированные заводили нелегальную частную практику. За сложные хирургические операции обычно платили прямо медперсоналу. Была поговорка, которую приписывали то одному, то другому видному медицинскому академику: «лечиться даром – даром лечиться!»
После выписки мать и младенец возвращались домой, чаще всего в коммунальную квартиру. В 1955 г., перед началом массового строительства жилья, в коммуналках и общежитиях жило 82 % горожан. Часто отсутствовали ванна, горячая вода и центральное отопление. Готовили еду и грели воду на керосинках, зимой – на дровяных или угольных плитах. Большинство городов РСФСР было полностью газифицировано только к 1970 г. Одноразовых пеленок для младенцев не было и в помине – пеленки до середины 1980-х гг. каждый день надо было стирать вручную и сушить тут же, в комнате.
Крещение младенца создавало трудности. Священник был обязан сообщать о нем данные, которые попадали в госбезопасность и на работу родителей. Последние обычно оправдывались тем, что ребенка крестил кто-либо из пожилых родственников. ГБ же заводила на него досье, и не тайно крещенный становился человеком второго сорта. Например, он не мог получить допуска к секретности. С женщин у КГБ был меньший спрос. Крестить детей носили жены, бабушки или няни даже у многих советских начальников. Бытовала поговорка: «жена – это религиозный орган совработника».
Если в семье не было бабушки, то по достижении ребенком полутора лет родители старались пристроить его в ясли, чтобы мать не лишилась работы. Ясли могли быть в ведении местного совета или принадлежать какому-либо ведомству, по месту работы матери или отца. В последнем случае ребенка приходилось возить туда рано утром в переполненном городском транспорте. Ясельные дети часто болели. Тогда матери приходилось брать больничный лист по уходу за ребенком.
После двух лет в яслях ребенок попадал в детский сад, где находился с четырех до шести лет. Если он был крещен, то родители «сдавали» его в детское учреждение без креста, чтобы избежать насмешек со стороны воспитательниц и других детей. Малыша предупреждали никому вне дома не рассказывать об этом. Так уже в раннем детстве возникало двоемыслие: с родными говорить одно, а с посторонними – другое. Содержание в яслях и в детском саду было платным, но стоило дешево.
Школа начиналась с 7-летнего возраста. Ребенку надо было купить тетради, ручки, карандаши и ранец или портфель. Все, кроме ранца, стоило недорого. Но со второй половины августа в канцелярских магазинах выстраивались очереди и не было гарантий, что на твою долю хватит нужного товара.
Следующей трудностью была школьная форма. Для девочек она состояла из коричневого платья и двух фартуков: белого – парадного и черного – повседневного. Для мальчиков, после попытки введения формы, напоминавшей гимназическую старой России, придумали одеяние наподобие военного, состоящее из гимнастерки и брюк, мышино-серого цвета. К этому полагался черный клеенчатый пояс с бляхой. Форма была из сукна или хлопчатобумажной ткани. Первая стоила значительно дороже, 200–250 руб. в ценах до 1961 г. В середине 50-х это составляло 30–40 % месячного заработка горожанина и 20–25 % годового заработка колхозника. Форму покупали на вырост, и дети выглядели соответственно. А дешевая хлопчатобумажная форма быстро превращалась в тряпку. Городские юноши форму носить не желали, но для их сельских сверстников она была предметом несбыточных желаний. В начале 1970-х ввели синюю форму нового образца и стали закручивать идеологические гайки. Форму заставили носить: не одетых в неё не пускали в школу. Помимо школьной была пионерская форма: красный галстук, «белый верх, темный низ». Но по причине всеобщей бедности ее носили немногие.
С момента поступления в школу ребенку начинали «промывать мозги». По всем предметам были единые учебники, причем даже в школах с обучением не на русском языке базовыми были учебники, переведенные с русского. Они писались по заказу Министерства просвещения и проходили тщательную проверку в ЦК КПСС.
Все школьники со 2-го по 4-й классы должны были состоять в младшем звене пионерской организации – октябрятах и носить красную звездочку с изображением курчавого ребенка Володи на лацкане пиджака или у девочек – на фартуке. В 4–5-м классах детей принимали в пионеры. Вступающий в пионеры должен был произнести «Торжественное обещание» – «стойко стоять за дело Ленина и Коммунистической партии, бороться за победу коммунизма».
Комсомол и партия направляли работу пионерской организации – совета дружины, управлявшей пионерами школы, районных и городских пионерских штабов. На каждую школу полагался освобожденный функционер – старший пионервожатый. Пионерам-активистам делались поблажки по учебе, их направляли в привилегированные летние лагеря на Черное море: «Артек», «Орленок» и др. Остальные дети проводили отдых в обычных пионерских лагерях, принадлежавших предприятиям и учреждениям.
После 1965 г. была сделана попытка оживить захиревшую в годы «оттепели» пионерскую организацию. Подростков заставляли носить пионерские галстуки до 15 лет, чего многие делать не хотели. Был возрожден институт политинформаций. В начале 1960-х на политинформации можно было обсуждать «Один день Ивана Денисовича» Солженицына или безоценочно рассказать о творчестве Николая Гумилева. Но потом в школах, как и на предприятиях, ввели «единые политдни», следовавшие единой тематике, утвержденной местным обкомом КПСС.
По достижении 15 лет подростков старались привлечь в ВЛКСМ (комсомол). Первыми принимали пионерских активистов, затем всех остальных. ВЛКСМ престижем не пользовался, но членство в нем было полезно, а порой и необходимо для поступления в вуз.
Хотя многие пропускали пропаганду мимо ушей, ложь заполняла все школьные учебники по гуманитарным предметам и невольно вдавливалась в сознание учащихся. Историю СССР, которая почему-то начиналась с Урарту (государства на Армянском нагорье, существовавшего во II тысячелетии до Р. Х.), свели к тому, что все народы СССР до 1917 г. были жестоко угнетены и поэтому всегда боролись против власти. Зато после 1917 г. наступила идиллия, прерванная лишь вероломным нападением фашистов. Их разгромили «10 ударов Советской армии» – ранее известных как «10 сталинских ударов». Обществоведение сводилось к заучиванию преимуществ социалистического строя над капиталистическим. Русскую литературу изучали, избегая какого-либо упоминания о влиянии православия на отечественную словесность. На Достоевского отводилась ничтожная часть часов по учебному плану. Зато очень много времени отводилось «классикам» советской литературы – от Максима Горького и Маяковского до Михаила Шолохова – и дореволюционным писателям-революционерам – Чернышевскому, Белинскому, Добролюбову. О них и надо было писать сочинения – хотя можно было и на вольную тему вроде «Быть коммунистом – значит мечтать, думать, хотеть, сметь!». Люди, развитые в гуманитарной области, становились ими вопреки школе, благодаря домашнему воспитанию и юношеской любознательности.
В процессе обучения школьникам дважды приходилось делать выбор. Первый раз по окончании 7-го, а с 1962 г. – 8-го класса предстояло решить: оставаться ли в средней школе или поступать в техникум либо в производственно-техническое училище (ПТУ). Второй раз – по окончании средней школы надо было выбрать высшее учебное заведение (ВУЗ) и форму обучения в нем (дневную, вечернюю или заочную). Открыто верующих в вузы не принимали.
Со второй половины 1970-х власти старались загнать выпускников 8-х классов в ПТУ – не хватало рабочих рук. Уровень образования в этих училищах был крайне низок, хотя их выпускники получали и аттестат зрелости, и документ о производственном разряде по той или иной специальности. Техникум давал гораздо более глубокие знания. Его выпускников охотно принимали на работу и через некоторое время нередко назначали на должности старших инженеров.
Выпускники полного курса средней школы старались поступить в вузы. В 1961–1964 гг. студенты дневных отделений младших курсов технических вузов должны были совмещать учебу с работой на производстве. Правила о призыве на военную службу и отсрочке от нее несколько раз менялись. С половины 1960-х гг. при вузах создавались платные подготовительные курсы, а потом и бесплатные «подфаки» (подготовительные факультеты) для рабочих.
В вузе «промывание мозгов» продолжалось. Обязательному изучению подлежали: история КПСС, политэкономия, марксистско-ленинская философия, «научный» коммунизм, а со второй половины 1970-х гг. также и «научный» атеизм. Помимо изучения подобных дисциплин, около месяца ежегодно выпадало из учебного времени студентов на сельхозработы в колхозах, переборку картошки и капусты на овощных базах. Во время каникул многие по собственной инициативе работали в студенческих строительных отрядах, так как здесь можно было неплохо заработать.
