Текст книги "История России. XX век. Деградация тоталитарного государства и движение к новой России (1953—2008). Том III"

Автор книги: Андрей Зубов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 65 страниц)

Свидетельство очевидца

В психбольнице Григоренко решил: «Уходить в подполье – непростительная ошибка. Идти в подполье – это давать возможность властям изображать тебя уголовником, чуть ли не бандитом и душить втайне от народа. Я буду выступать против нарушения законов только гласно и возможно громче. Тот, кто сейчас хочет бороться с произволом, должен уничтожить в себе страх к произволу. Должен взять свой крест и идти на Голгофу. Пусть люди видят, и тогда в них проснется желание принять участие в этом шествии». – П. Г. Григоренко. «Наши будни».

Известным стало покушение В. Ильина на Л. И. Брежнева в январе 1969 г. у Боровицких ворот. Несколько десятков офицеров, знавших о настроениях Ильина, были уволены в отставку. В том же году КГБ раскрыл созданный офицерами Балтфлота «Союз борьбы за демократические права» во главе с Г. Гавриловым.

В ноябре 1975 г. во время военно-морского парада в Риге произошло восстание на большом противолодочном корабле «Сторожевой», поднятое капитаном 3-го ранга Валерием Саблиным. Корабль был атакован с воздуха и захвачен. Саблина 3 августа 1976 г. расстреляли.

Историческая справка

Валерий Михайлович Саблин родился в январе 1939 г. в семье потомственных военных моряков. Прадед его погиб в 1904 г. на крейсере «Паллада». Дед служил на Балтике, отец начал службу в военно-морском флоте задолго до войны, затем воевал и завершил службу в звании капитан 1-го ранга. Валерий Саблин окончил Высшее военно-морское училище им. Фрунзе, а затем, в 1973 г., с отличием закончил Военно-политическую академию и был назначен замполитом на большой противолодочный корабль «Сторожевой». Саблин, по словам друзей и сослуживцев, слыл человеком незаурядным, исключительно честным и порядочным. Заметно выделялся своей эрудицией, внимательным и добрым отношением к подчиненным, способностью критически мыслить и нетерпимостью к лицемерию и лжи. Учеба в академии утвердила слушателя Саблина в мысли, что в непреодолимой пропасти, разделяющей теорию и практику социалистического строительства, повинен партаппарат, узурпировавший всю власть в стране. Саблин решает объявить «Сторожевой» свободной и независимой от государственных и партийных органов территорией и обратиться к народу с призывом о начале революционной борьбы, войти на Кронштадтский рейд и поднять восстание на этой базе Балтийского флота.

Во втором часу ночи 9 ноября «Сторожевой», прибывший в Ригу из Балтийска для участия в праздничном военно-морском параде, покинул парадный строй кораблей на реке Даугава, снялся со швартовых бочек, вышел в Рижский залив и лег на курс, ведущий через Ирбенский пролив в открытую часть Балтийского моря. Командир корабля, капитан 2-го ранга А. Потульный был изолирован в гидроакустическом отсеке, и у люка выставлена охрана. Саблина поддержал практически весь личный состав корабля (без малого 200 человек), одобрив текст подготовленного им обращения к советскому народу. Обращение было записано на магнитофонную пленку и непрерывно передавалось по корабельной трансляции. Оно предварялось призывом «Всем, всем, всем!», а суть его выражена в одном из абзацев: «Нет смысла доказывать, что в настоящее время слуги общества уже превратились в господ над обществом. На этот счет каждый имеет не один пример из жизни. Мы наблюдаем игру в формальный парламентаризм при выборах в советские органы и в исполнении Советами своих обязанностей. Практически судьба всего народа находится в руках избранной элиты в лице Политбюро ЦК КПСС…» При выходе корабля в Рижский залив была установлена и непрерывно поддерживалась радиосвязь с Главным штабом Военно-морского флота СССР. В первом же донесении, адресованном Главнокомандующему ВМФ СССР, адмиралу флота С. Горшкову, Саблин доложил, что члены экипажа «Сторожевого» не являются изменниками родины, что корабль следует в Кронштадт с единственной целью – потребовать от руководства страны предоставить им возможность выступить по телевидению с обращением, в котором будет изложена программа справедливого переустройства советского общества.

Командованию флота информация о восстании поступила незадолго до отхода корабля. Одному из офицеров «Сторожевого», старшему лейтенанту В. Фирсову, незаметно для вахтенной службы по швартовому тросу удалось перебраться на якорную бочку, а оттуда – на стоящую рядом подводную лодку. Старший морской начальник гарнизона Риги, контр-адмирал И. Вереникин получил приказ от командующего Балтийским флотом, вице-адмирала Косова немедленно выйти в море, догнать и любыми средствами остановить мятежный корабль. Одновременно командующий Балтийским флотом с целью перехвата «Сторожевого» направил из Лиепаи в район Ирбенского пролива ударную группу из шести кораблей. Командующий Прибалтийским пограничным округом КГБ СССР, генерал-лейтенант К. Секретарев приказал командиру бригады пограничных сторожевых кораблей, несших службу в Рижском заливе, капитану 1-го ранга А. Нейперту «немедленно открыть огонь на поражение и уничтожить корабль». Командир бригады нашел в себе силы и мужество не исполнить приказ своего командующего. Спустя неделю капитан 1-го ранга А. Нейперт был отстранен от командования бригадой и уволен из рядов ВМФ. Через несколько часов информация о мятежном корабле стала достоянием дежурного генерала при генсеке ЦК Л. И. Брежневе. Узнав о событиях на «Сторожевом», Брежнев немедленно отдал приказ: «Разбомбить и потопить корабль». В воздух были подняты несколько звеньев самолетов ЯК-28, дислоцировавшихся на военном аэродроме под Тукумсом (Латвия), и МиГи истребительного полка, базировавшегося на аэродроме Румбула в Риге. На рассвете 9 ноября самолеты ЯК-28 нанесли по «Сторожевому» удар 250-килограммовыми фугасными бомбами, одна из которых попала в корму, выведя из строя рулевое устройство и винт. Корабль потерял ход, перестал слушаться руля и остановился. В возникшей на корабле суматохе из-под стражи удалось освободиться командиру корабля Потульному, который взбежал по трапу на мостик и выстрелом из пистолета ранил в ногу Саблина. Это был единственный случай применения огнестрельного оружия на борту «Сторожевого». Не дав никому опомниться, на корабль высадилась группа захвата, сформированная из морских пехотинцев.

Никакого вооруженного сопротивления со стороны экипажа «Сторожевого» спецназу оказано не было. Корабль отбуксировали на якорную стоянку у полуострова Сырве, южной оконечности острова Сааремаа, где был снят с борта и арестован весь экипаж «Сторожевого». Раненному и закованному в массивные наручники Саблину помогали сойти с борта корабля двое матросов, один из которых, обратившись к присутствующим, сказал: «Запомните его на всю жизнь. Это настоящий командир, настоящий офицер советского флота!»

Группу организаторов восстания (12 членов экипажа) доставили в Латвийский КГБ, где в присутствии прибывших в Ригу членов специально созданной правительственной комиссии, которую возглавлял Главком ВМФ СССР С. Горшков, состоялся первый допрос. На следующее утро на двух самолетах АН-24 все они были отправлены в Москву и помещены в Лефортово. Остальных членов экипажа заключили под стражу в Ворошиловских казармах на окраине Риги и перед расформированием подвергли длительной обработке, которую поручили «спецам» из КГБ.

Капитан 3-го ранга Валерий Саблин по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР от 13 июля 1976 г. был приговорен к смертной казни – расстрелу. Приговор обжалованию и опротестованию не подлежал. 3 августа 1976 г. приговор был приведен в исполнение. В прощальной записке жене капитан писал: «Что меня толкнуло на это? Любовь к жизни… Причем я имею в виду не жизнь сытого мещанина, а жизнь светлую, честную… Я убежден, что в нашем народе, как и 58 лет назад, вспыхнет революционное сознание…»

Только спустя полгода о казни было сообщено родным Саблина. К восьми годам лишения свободы приговорили матроса Александра Шеина – единомышленника и соратника Саблина. Не избежали репрессий многие офицеры Рижского военно-морского гарнизона, имевшие отношение (чаще всего косвенное) к описываемым событиям: они были досрочно уволены из состава ВМФ без выходных пособий и пенсий.

В недрах управления по борьбе с правозащитниками КГБ тоже были люди, не только сочувствовавшие, но и помогавшие им. Одним из таких стал в середине 1970-х гг. капитан Виктор Алексеевич Орехов. Считая, что «нужно помогать чем-то таким людям», он стал предупреждать диссидентов о предстоящих обысках и арестах. 25 августа 1978 г. капитана Орехова разоблачили и арестовали. Он был приговорен к восьми годам лишения свободы и вышел на волю только в 1986 г.

Свидетельство очевидца

Ответственный сотрудник международного отдела ЦК КПСС А. С. Черняев 19 октября 1975 г. записывал в свой дневник: «Повсюду, чуть ли не на улице пахнет ожиданием чего-то. В открытую говорят о «дряхлости правительства». В самом деле, такого старого «контингента» в правительстве не знало, по-видимому, ни одно цивилизованное государство за всю историю человечества… А в области идеологии ещё того хуже. Идеологический маразм, к которому мы пришли (в немалой степени благодаря своей экономической и военной политике), в конце концов даст «новое качество» (когда вырастут совсем уж новые поколения, свободные от революционно-патриотической веры отцов). Но это когда-то будет! А пока что можно делать вид, что всё в порядке. Тем более что идейную проблему нашего общества не решишь идеологическими средствами. Корень ее в том кадрово-психологическом наросте, который как кораллы облепил политическую и экономическую структуру общества и не даёт ему дышать, душит, стесняет его, сталкивает в гниющее болото».

22 мая 1976 г. он же писал: «Сам сегодня слышал в магазине… Народ в открытую говорит: «Бюсты себе ставят, звезды маршальские вешают, будто на войну собрались, а жрать нечего. Довели страну, что крестьяне в городских магазинах за зеленым луком в очереди стоят». – А. Черняев. Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 годы. М.: РОССПЭН, 2010. С. 178; 232.

Литература:

Ф. Буббайр. Совесть, диссидентство и реформы в Советской России. М.: РОССПЭН, 2010.

5.2.7. Московская патриархия и коммунистическое государство в 1960–1970-е гг.

Отстранение Н. С. Хрущёва в октябре 1964 г. от власти позитивно сказалось на положении Русской Православной Церкви: прекратились грубые демарши официальных идеологов и пропагандистов атеизма, ослаб жесткий контроль за совершением обрядов, резко выросло число треб. Смягчение государственной политики в отношении Церкви было продемонстрировано правительством буквально через несколько дней после октябрьского пленума ЦК КПСС: 19 октября митрополит Никодим (Ротов) и епископ Питирим (Нечаев) стали официальными участниками правительственного приема в честь запуска в космос корабля «Восход». Вскоре, в январе 1965 г., Президиум Верховного Совета СССР принял постановление «О некоторых фактах нарушения социалистической законности в отношении верующих», результатом чего стало освобождение и реабилитация ранее осужденных священнослужителей и мирян. Тогда же были остановлены две антирелигиозные серии: «Ежегодник музея истории религии и атеизма» и «Проблемы истории религии и атеизма». Кроме того, в феврале 1965 г. председатель Совета Министров СССР Косыгин отправил в адрес Алексия (Симанского) поздравительную телеграмму по случаю 20-летия избрания его на патриарший престол.

Однако все это не значило, что стратегические цели коммунистического руководства в отношении религии претерпели какие-либо изменения. Атеистическая направленность курса идеологической машины СССР и далее оставалась неизменной. Со второй половины 1960-х гг. возрастает влияние Совета по делам религий при Совете Министров СССР, с 1960 по 1984 г. возглавлявшегося В. А. Куроедовым. Именно тогда Совет постепенно стал выходить из-под влияния КГБ, все более ориентируясь на ЦК КПСС. С конца 1965 г. именно на Совет было возложено проведение церковной политики в СССР. По словам чиновника, работавшего в Совете, анализируя церковно-государственные отношения брежневской эпохи, возможно «говорить о «возрождении» системы дореволюционного обер-прокурорства: ни один мало-мальски важный вопрос деятельности религиозных организаций не мог быть решен без участия Совета по делам религий. Но одновременно сам Совет действовал в тех рамках, какие определяли ему высшие партийные и государственные органы». Со сказанным можно согласиться только с одной оговоркой: обер-прокуроры Св. Синода, даже если и были людьми малоцерковными (что случалось и в XVIII и в XIX в.), все же считались личными представителями православного Императора в Церкви. Задачей обер-прокурора была защита Православной Церкви «от враждебных на нее поползновений». В СССР государство было антирелигиозно по своей сути и Совет защищал режим «от поползновений церковников».

Подобная ситуация не могла не волновать тех верующих, кто задумывался над парадоксальным положением Церкви в Советском Союзе. Так, в июне 1966 г. с открытым письмом к Патриарху Алексию I обратились православные Вятской епархии, обращавшие внимание Первосвятителя на нарушение заповеди отдавать кесарю – кесарево, а Божие – Богу (Мф., 22, 21). «В нарушение этой заповеди, – говорилось в письме, – первые иерархи Церкви, возлюбив человеческую славу и богатство, стали на погибельный путь рабского подчинения всем незаконным распоряжениям Совета, направленным на разрушение Церкви и искоренение христианской веры в нашей стране! Практическая деятельность Патриархии, начиная с 1960 г., была направлена на то, чтобы сделать всех епископов и священников послушным орудием в руках власть имущих атеистов». Подобные заявления, публиковавшиеся на Западе, замалчивались в СССР. Патриарх христианам Вятской епархии не ответил.

Впрочем, дело было не в ответе вопрошавшим: система, в основание которой первые камни положил Патриарх Сергий (Страгородский), развивалась по своим правилам. Председатель Совета по делам религий В. А. Куроедов без стеснения заявлял, что на всех этапах социалистического строительства в СССР политика государства в отношении религии и Церкви преследовала главную цель – объединение советского общества для решения социально-экономических и политических проблем коммунистического строительства! Получалось, что верующие активно участвовали в построении того общества, в котором, согласно программным партийным документам, места для них не предусматривалось.

В официальных церковных выступлениях всегда подчеркивался секулярный характер советского общества, но при этом отмечалась его положительная секулярность, «ибо в нем наблюдается развитие не простого материального секуляризма, но такого, в котором исключительно важное значение имеет развитие духовных сторон человеческой личности, ее нравственной чистоты и полной готовности служить и помогать другим» (Патриарх Алексий I). Т. е. социалистическое общество живет по евангельским заповедям. Основные задачи в этой жизни у верующих и атеистов, по словам православных деятелей, не расходятся. Поэтому верующие не имеют другого мнения, чем их неверующие сограждане и в вопросах о войне и мире, и в деле построения наиболее справедливого общества. Отличие лишь в понимании вечного бытия.

Подобные заявления продолжали звучать и после кончины Патриарха Алексия I и избрания Поместным собором 1971 г. нового предстоятеля Русской Православной Церкви – митрополита Крутицкого и Коломенского Пимена (Извекова; 1910–1990). Собор, 2 июня избравший нового Патриарха, был самым представительным церковным собранием с 1945 г., когда на Поместном Соборе был избран Патриархом Алексий (Симанский). На соборе присутствовало 236 делегатов, среди которых было 75 архиереев, 85 клириков и 78 мирян.

Помимо избрания Патриарха, собор принял историческое решение «Об отмене клятв на старые обряды и на придерживающихся их», что было шагом к примирению со старообрядцами (хотя раскол Церкви этим актом преодолеть оказалось невозможно). В конце заседаний собора произошел символический эпизод, характеризовавший отношение советских атеистических властей к религии и Церкви в СССР: участники и гости собора были приглашены в Большой театр, где шла Пушкинская «Сказка о попе и работнике его Балде». Участники вынуждены были стерпеть этот антицерковный пасквиль и наблюдать преуспевающего над священником Балду, опасаясь, что их уход может быть истолкован как проявление нелояльности – со всеми вытекающими отсюда последствиями. Театр покинули лишь Грузинский Патриарх Ефрем II и митрополит Японский Владимир.

Избранный Собором Патриарх считался «консерватором», однако этот консерватизм правильнее назвать «традиционализмом». У него была большая практика церковной жизни, но яркой политической фигурой Пимен не был. По словам знавших его лиц, Патриарх был архиереем, из рамок своих обычных дел не выходившим. Вплоть до своей кончины осенью 1978 г. наиболее влиятельным церковным политиком оставался митрополит Никодим, награжденный правом совершения богослужения с преднесением креста, т. е. «по-патриарши».

Серьезных конфликтов в то время между руководством Церкви и советскими властями, «курировавшими» религиозную жизнь, не было. Регулярно издавался «Журнал Московской Патриархии», где печатались статьи и сообщения, читая которые неискушенный человек (особенно за границей) мог поверить в «нормальность» государственно-церковных отношений. Церковные иерархи в официальных интервью советским органам массовой информации в год 60-летия Октябрьской революции заявляли, например, что материальную помощь государство Церкви не оказывает, так как последняя существует исключительно на добровольные пожертвования верующих, причем церковные доходы не облагаются никаким государственным налогом, подчеркивая, что в СССР живут миллионы верующих, «верующих убежденно, искренне и сознательно, чего нельзя было сказать о Церкви Российской империи, когда за верующих часто принимались лица, принадлежащие к Церкви формально, по соображениям конъюнктуры».

Иерархи повторяли старую (на тот момент) «истину»: каких-либо общих проблем во взаимоотношениях между государством и Церковью в СССР не существует. Действительно, сталинские гонения, равно как и послевоенный «церковный ренессанс» давно ушли в прошлое, хрущёвские гонения также остались «за историческим поворотом». Критика религии и Церкви стала носить преимущественно научно-популярный и публицистический характер, хотя и при Брежневе в среднем закрывали до 50 приходов в год.

Отношения «стабилизировались» или, в определенном смысле, «законсервировались». Правила были известны и той, и другой стороне. Политкорректность иерархии в отношении советских властей выдержала проверку временем. Особенно ярко это было доказано в 1977 г., когда принималась новая Конституция СССР – Конституция «развитого социализма». Священноначалие в церковной прессе приветствовало принятие нового Основного Закона страны, подчеркивая, что «Советский Союз прошел большой и славный путь социалистического развития, накопив огромный опыт становления советского общества». Церковно-политический язык за эти годы стал вполне советским, шаблонным. Указания на речи Генерального секретаря ЦК КПСС, на то, что Конституция обсуждалась и принималась «в славном юбилейном году 60-летия Великой Октябрьской социалистической революции», не казались уже чем-то неуместным или излишним.

Православная Церковь существовала в отведенной ей государством нише, платя за это вынужденными реверансами коммунистическим лидерам и системе в целом. Казалось само собой разумеющимся указывать, что «располагая прекрасными храмами, переданными государством религиозным объединениям в бесплатное пользование, наша Церковь также при необходимости может строить новые», что «свободное и невозбранное совершение богослужений, проповедь, удовлетворение религиозных запросов верующих» – это главное, что характеризует церковную жизнь и деятельность в СССР. При этом выражалась уверенность в том, что все верующие граждане поддержат проект новой Конституции, ибо он гарантирует максимум свобод и прав (статья 52 Конституции 1977 г. гласила: «За гражданами СССР признается свобода совести, то есть право исповедовать любую религию, отправлять религиозные культы или не исповедовать никакой религии, вести атеистическую пропаганду. Возбуждение вражды и ненависти в связи с религиозными верованиями запрещается. Церковь в СССР отделена от государства и школа от Церкви»). «Максимум» не включал право на религиозное образование общества, хотя право пропаганды атеистической нашло конституционное закрепление.

Стратегическая цель коммунистического воспитания – построение безрелигиозного общества оставалась актуализированной в Программе и Уставе КПСС. Декларируя отделения Церкви от государства, советская власть ни на минуту не отказывалась от контроля над религиозными структурами в стране и, прежде всего, над РПЦ. Советские власти осуществляли контроль за церковными кадрами. Куроедов в узком кругу похвалялся, что «епископы теперь все наши, проверенные люди, а вот со священниками еще есть проблемы – не все лояльны на все сто процентов». В Церковь засылалось много агентов, говорили о том, что даже знаменитый митрополит Никодим (Ротов) пришел «по путевке комсомола». С епископами и священниками, агентами спецслужб, приходилось сталкиваться практически всем, жившим активной церковной жизнью до 1988 г. Но вся проблема была в том, что далеко не все, приходившие в Церковь «по путевке» комсомола или КГБ, продолжали служить этим организациям «не за страх, а по совести». Как раз совесть при совершении литургии, при соприкосновении со святыней веры часто возмущалась и требовала выбора. И многие выбирали правду Божью и прикрывали верующий народ собой, делая вид, что продолжают служить коммунистам. Таким был, например, архиепископ Курский Хризостом (Мартишкин). Те же, кто оставались агентами «по совести», а священнослужителями «по лукавству», очень часто спивались или сходили с ума, подтверждая ту вечную истину, что «близ Меня, как близ огня».

Свидетельство очевидца

Лучше других знавший состояние церковно-государственных отношений в 1970-е гг. Александр Яковлев (секретарь ЦК по идеологии при Горбачеве) писал: «Всю религиозную деятельность контролировали спецслужбы. Они подбирали людей для учебы в религиозных учебных заведениях, вербовали их на службу в разведке и контрразведке. Многих двойников я знаю, знаю даже их клички, но обещаю эти знания унести с собой». – А. Н. Яковлев. Сумерки. М.: Материк, 2003. С. 401.

ЦК КПСС направлял и внешнюю политику Церкви – благодаря последнему обстоятельству православная иерархия могла, между прочим, иногда добиться от властей тех или иных послаблений для Церкви внутри страны. Коммунистические руководители Православную Церковь 1970–1980-х гг. не воспринимали в качестве «реакционной» силы, существующей в советском обществе, но религия рассматривалась как сила, противостоящая коммунистической идеологии.

После закрытия в 1950–1960-е гг. многих монастырей, в том числе и открытой немцами во время советско-нацистской войны Киево-Печерской лавры, покинувшие их монахи создавали тайные скиты. Непокорные священники и миряне пытались активизировать приходскую жизнь, распространяли религиозный самиздат. В самиздате ходили сочинения русских религиозных философов начала XX в. и авторов 1960–1970-х гг. – о. С. Желудкова, А. Краснова-Левитина, Б. Талантова, В. Шаврова. Возникают религиозно-философские кружки и семинары.

В 1970-е гг., по мере роста интереса к религии в российском обществе, Церковь, помимо воли руководства Московской патриархии, превращалась в один из центров противостояния коммунистическому тоталитаризму. В этом процессе видную роль играли православные миряне и священники, но среди архиереев им были увлечены всего несколько человек. Вокруг таких священников, как Николай Голубцов, Дмитрий Дудко, Александр Мень, Всеволод Шпиллер, Василий Ермаков, Георгий Бреев, собирались кружки интеллигентной ищущей молодежи, передавались и обсуждались книги, велись богословские и историософские споры.

Огромное значение в интеллектуальной жизни христиан России имел выход книги филолога-античника Сергея Сергеевича Аверинцева «Поэтика ранневизантийской литературы» (1978 г.), впервые познакомившей очень многих с современным осмыслением православного святоотеческого богословия. Многие пришли от неопределенной веры в Бога к «умному» и деятельному церковному христианству благодаря этой книге. Кого-то за активную религиозную жизнь выгоняли из комсомола, кого-то – из института или с работы, но эти неприятности уже не останавливали молодых христиан.

За более глубоким духовным окормлением верующие отправлялись к архимандриту Серафиму (Тяпочкину) в Ракитное под Белгород, схиигумену Савве (Потапенко) и к архимандриту Иоанну (Крестьянкину) в Псково-Печерский монастырь, к архимандриту Тавриону в Елгавскую пустынь под Ригой, к схиигумену Кукше в Почаев, к архимандритам Севастиану в Караганду, Кириллу (Павлову) и Тихону (Агрикову) в Троице-Сергиеву лавру и к другим опытным старцам. Зная тех немногих епископов, которые умели договориться с властями и не боялись рукополагать интеллигентных молодых людей (например, архиепископ Хризостом (Мартишкин)), к ним устремлялись ищущие священнического сана. В России 1970-х гг. независимо от Патриархии и уж, конечно, от коммунистической власти, вновь создавалась православная культурная среда. Страх уходил, а вера распространялась.

Литература:

Двадцать лет без отца Александра Меня. И с ним. М.: Центр книги Рудомино, 2010.