Текст книги "Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая"
Автор книги: Анатолий Знаменский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 43 страниц)
Ленин [49]49
Ленин В. И. Полн. собр. соч. – Т. 35. – С. 391.
[Закрыть] .
Москва. Ленину
№ 9/уде, Харьков
По телеграфу
13 октября 1920
Предполагавшаяся операция на Перекопе сорвана. Инициатива целиком в руках Врангеля. Сейчас мы только обороняемся. Фрунзе и Гусев полагают, что мы можем вновь начать порванную операцию не ранее чем через 15 дней. При этом нельзя не принять во внимание распутицы. Главная надежда на скорейшую переброску 30-й дивизии, на ускорение движения 1-й Конной армии, куда сейчас выезжаю.
Главком Каменев[50]50
ЦПА, ф. 461, л. 30558, л. 1.
[Закрыть].
8
Началось перед рассветом 8 октября...
Под прикрытием ураганного артиллерийского огня 1-й армейский корпус и Кубанская кавдивизия белых под общим командованием генерала Кутепова форсировали Днепр. Их части шли через остров Хортицу, имея в виду взятие с ходу города Александровска. Кубанцам и пехоте Корниловской и Марковской дивизий удалось отбросить 3-ю дивизию красных и стремительно распространиться в западном, а затем и юго-западном направлении, стремясь окружить и уничтожить армию Миронова.
С рассветом Миронов дал приказ начдиву-21 Лысенко немедленно связаться с 16-й и совместными усилиями (имея в виду также 3-ю стрелковую из 13-й армии) прижать десантные части врага к берегу и вырубить как можно быстрее, чтобы не дать закрепиться на новом рубеже. Верный своей тактике, Миронов сразу же переправил одну из бригад 1-й стрелковой дивизии на левый берег, давая понять противнику, что он может оказаться в полном окружении. Увы, этот маневр был несоизмерим с масштабами последующего сражения... Несмотря на то что группе Лысенко-Волынского удалось остановить продвижение противника в западном направлении, а затем отрезать главные его силы от Кичкасской и Хортицкой переправ, вызвав полное замешательство, а 3-й кавбригаде Масленникова даже разгромить наголову группу противника под колонией Шенеберг, бои только еще разворачивались.
Пока конница Миронова отражала с успехом фланговый удар войск генерала Кутепова (по силам равных примерно 2-й Конной), на рассвете следующего дня новая ударная группа белых в составе двух армейских корпусов под общим командованием генерала Драценко форсировала Днепр западнее, под Никополем, и беспрепятственно устремилась к станции Апостолово, где располагался штаб 2-й Конной...
– Там же, по общему мнению, непроходимые плавни! На десятки верст! Куда же смотрела наша разведка?
Миронов смотрел на карту, свисавшую со стены, кусал кончик правого уса, нервничал. Он понимал, что инициатива вчерашнего дня, отбитая с великими трудами у десантных дивизий Кутепова под Александровском, вновь упущена.
Член РВС Макошин и начальник полевого штаба армии Тарасов-Родионов молчали. Первый, понятно, не отвечал за разведку, второй же прибыл в армию совсем недавно, только входил в дело.
– Врангель использовал понтоны и прошел плавнями в одну ночь, – сказал он.
Командарм вздохнул, только искоса посмотрев на тонкое, интеллигентное лицо своего помощника. Тарасов Родионов, бывший подпоручик одного из гвардейских полков, чекист, вместе с матросом Дыбенко пленивший в ноябре семнадцатого под Гатчиной генерала Краснова с комиссаром Временного правительства Войтинским... Лет тридцати, подтянутый и исполнительный, но каковы его навыки и способности в штабной работе? Чьими заботами он прислан в армию к Миронову?
– Уточните, пожалуйста, какими силами Врангель осуществил этот новый десант, – сказал командарм.
– Через час уже будут сведения, – исполнительно ответил Тарасов-Родионов.
Позвали в аппаратную. На проводе был штаб фронта, Миронов узнал Фрунзе. Коротко доложил обстановку, подтвердив посланные ранее сведения.
– Вы должны иметь в виду не только стратегическую инициативу барона, которую он желает закрепить во что бы то ни стало, – сказал Фрунзе, – но и политическое значение начатых им операций. Они стоят в тесной связи с проходящими в Риге мирными переговорами... Стремясь подчеркнуть слабость красных войск, барон оказывает прямую поддержку белополякам, срывает мирные переговоры. Надеюсь, вы понимаете, что на вас лично теперь лежит самая ответственная задача, от быстроты и энергии выполнения которой зависит вся судьба нынешней кампании. Короче говоря, сильным и энергичным ударом... все, что переправилось, должно быть смято и уничтожено. Надеюсь, что вы и вверенная вам армия с задачей справитесь скоро и решительно.
Макошин и Тарасов Родионов слышали приказ Фрунзе, и оба с тревогой взглянули на Миронова, ожидая каком-нибудь вспышки, на которую Миронов был способен при нелепых или трудно понимаемых указаниях сверху. Ведь и сейчас отражать новый десант у Никополя было фактически нечем. Одна штабная кавбригада особого назначения, с нею комендантский взвод, и все... Но ведь и у Фрунзе, наверное, не легче!
Миронов сказал угрюмо, не возвышая голоса:
– 2-я конная, товарищ командующий фронтом, успешно выполнит возложенную на нее задачу. Сейчас отправляюсь к войскам.
Миронову противостояли три армейских корпуса и две кавдивизии противника, более чем вдвое превосходившие его силы...
После паузы Фрунзе сообщил:
– Свяжитесь с 6-й армией, Авксентьевскому дано указание поддержать вас... Да, у него есть кавалерийский резерв... И хочу, товарищ Миронов, сказать, что завтра с утра начинаю наступление всем нашим восточным флангом, в 13-й Уборевича. С выходом на линию Верхний Токмак, Пологи, Гуляйполе, Славгород. Группа Федько и корпус Каширина сделают все, чтобы переправившаяся группа белых посильнее озиралась на свой тыл.
– Выезжаю к войскам, – повторил Миронов.
Когда вышли из аппаратной, разведотдел уже приготовил последние сводки о боях под Ушкалкой-Бабино, где закреплялся десант генерала Драценко. Пришлось созвать экстренный совет.
Армия оказалась разбросанной, Миронов понимал, что в этих условиях легче легкого потерять управление войсками. Но – с другой стороны, за ним оставался еще оперативный простор и крепкие тылы, возможность постепенно закружить врага, сбить с толку. Маневрировать, уходить и вновь наступать, не допуская больших потерь со своей стороны... Готовы ли к этой сложной работе его части?
– Константин Алексеевич, – сказал Миронов Макошину, – мы тут посоветуемся, а вы свяжитесь, пожалуйста, с Авксевтьевским, узнайте, чем и когда он может нас поддержать. Острая нужда.
Был Миронов натянуто спокоен, даже невозмутим в эти минуты. Но сведения поступали одно хуже другого. Врангель укреплял правобережные части под Александровском, наращивал силу ударов. Необстрелянные новобранцы не выдерживали ярости конных атак. Полки 21-й дивизии под напором превосходящих сил расходились в степи нелепым веером. Блиновцы и 16-я Волынского попросту отскочили от противника и замялись в ожидании каких-то перемен, подхода резервов, на которые оглядывается обычно слабейшая сторона. Не чувствуя их давления, противник уже всей массой обрушился на дивизию Лысенко, теснил к Никополю, куда выходил от новых переправ с рейдовой конницей генерал Бабиев. Это угрожало 21-й полный уничтожением...
«Вот так и проигрываются сражения... – подумал Миронов… – День-два, и все потеряно, ничего не соберешь. Повторяется тот наглядный урок, что был преподан корпусу Жлобы, но тогда масштабы все-таки были менее угрожающи... Надо маневрировать, сохранить живую силу, временно отдать даже Никополь... Что там у Авксентьевского, надо же преградить генералу Драценко путь на Апостолово!..»
– Из 6-й сообщили: дают нам в помощь кавбригаду Саблина, Филипп Кузьмич. Состав бывалый, обстрелянный... Но это все.
– Когда будет?
– По-видимому, к вечеру...
– Свяжитесь, пожалуйста, с нашей бригадой особого назначения, ободрите Урицкого.
«Вот сейчас может появиться авиация Врангеля, и тогда все...»
Вызвал своего командира авиационного отряда Феликса Ингауниса, у того в распоряжении пятнадцать «ньюпоров»-этажерок с малой скоростью и два еще более неповоротливых бомбардировщика «Илья Муромец». Ждать особой поддержки от них не приходилось, но Миронов приказал любыми средствами прикрыть конников с воздуха.
– Под вашу ответственность: никаких пиратских налетов Врангеля с неба!
Латыш Ингаунис приложил два пальца к правой брови и стеклянные окуляры, поднятые на лобную часть кожаного шлема, холодно вспыхнули, отражая хмарное окно.
– Машины заправлены горючим, вылетаем по первому приказу. Хозяйничать врагу не дадим, – сказал он. – Будем... как это по-русски... лоб в лоб та-ра-нить!
– Вот-вот, иной раз надо уметь лечь костьми!
– Латыши все умеют, товарищ командарм, – сказал Ингаунис хмуро.
Позвали вновь в аппаратную: на проводе начдив-21. Михаил Лысенко не спал ночь, можно было понять его усталость и тревогу. Доложил, что две окруженные бригады только что вырвались с жесточайшей рубкой из вражеского кольца.
– Противник? – спросил Миронов.
– Противник навязывает непрерывные атаки, девять раз бросался в рубку, но сейчас как бы приутих. По видимому, обходит наши фланги...
Миронов помолчал. И бойцы, и командиры его устали, падали духом. Да и не мудрено: Врангель все лето владел инициативой, теснил и разбивал красные части. Атаки его отличались не только бешеным напором, но и грамотным расчетом, и, конечно, жестокостью, на которую способны только обреченные... Сейчас красным нужно бы почувствовать собственную силу, устоять перед обнаглевшим врагом. Но где передышка, да и как устоять при таком соотношении сил?
Миронов сказал:
– Противник потому поутих, Михаил, что чует за спиной две наших дивизии, которые с утра отскочили в степь и никак не проявляют пока себя. Приказываю: обороняться активно, бить по зубам, части держать в кулаке! К блиновцам и в 16-ю высылаю нарочным соответствующий приказ: будет и тебе помощь! А завтра с утра переходят в наступление части Уборевича, будет совсем иная обстановка, Михаил. Держись там!
Мало было поддержать начдива-героя словом, в ночь отослал своего помощника Городовикова и члена РВС Макошина к частям разыскать отступившие дивизии Рожкова и Волынского и, действуя самостоятельно, атаковать противника непрестанно.
21-я Лысенко откатывалась к западу, минуя Никополь...
В полночь Миронов отдал свой приказ № 01/оп: из частей 1-й стрелковой дивизии, 21-й кавалерийской и двух кавбригад – Урицкого и Саблина – создать ударную группу под командой начдива-1 Афонского. С утра перейти в решительное наступление, овладеть станциями Подстепное и Ток, войдя в соприкосновение с левым флангом 6-й армии.
С рассветом, как и в прошлые дни, по всей линии от Александровска до Апостолово загремела встречная канонада, возобновились тяжелые бои, атаки и прорывы с обеих сторон. Весы успеха заколебались... Миронов то находился на командном пункте ударной группы с Афонским, то скакал по фронту в сопровождении ординарцев, командовал конницей.
К полудню части генерала Драценко дрогнули, замялись... Со стороны далекой станции Чертомлык все настойчивее доносилась частая артиллерийская пальба – там активизировались две дивизии, объединяемые теперь под командой Городовикова. К вечеру начдив Лысенко сообщил, что сбил с позиций шесть кавалерийских полков противника, отбил батарею, десять станковых пулеметов. Первая стрелковая выбила в тяжелом бою противника из села Шолохово...
Надолго ли этот первый успех?..
Связь между частями наконец заработала образцово. Но белые вновь перехватили инициативу под Никополем и Александровском. Вечером в штаб Афонского прискакал вестовой с личной запиской Макошина. Указывая на крайнюю серьезность обстановки, член РВС просил Миронова приехать в северную группу и взять на себя личное руководство дивизиями. «Завтрашний день может стать роковым», – писал Макошин.
Миронов оценил обстановку на обоих флангах, написал ответ:
Константин Алексеевич!
Получил Вашу записку. По обстоятельствам мне важнее быть здесь. Приказ посылается. Будьте при 16-й дивизии и берегите нас от удара в тыл со стороны Никополя. Завтра решается судьба барона Врангеля. Подтяните командный состав и ободрите бойцов.
Миронов.
Была такая уверенность у Миронова, что Врангель выдыхается, хотя перевес сил и вся инициатива еще в руках барона...
Вестовой с запиской и штабным приказом под крепкой охраной спешным аллюром направился к Чертомлыкским хуторам, в группу Макошина – Городовикова...
ДОКУМЕНТЫ
Из сообщения штаба ген. Врангеля
Вторая армия [ген. Драценко] форсировала Днепр и последовательными ударами разгромила две пехотные дивизии /1-ю и 3-ю/ и нанесла поражение 2-й Конной советской армии... Исход операции ясен – разгром 6-й, 13-й и 2-й Конной армии красных обеспечен... Сопротивление красных полков слабеет, лишь конница до некоторой степени сохраняет боеспособность. Ощущается у красных недостаток вооружения и боевых припасов...[51]51
Красный архив. – М., 1930. – Т. 3/40. – С. 27. Цит. но кн.: Душенькин В. Вторая конная. – С. 144.
[Закрыть]
Командарму Второй Коммой
По телеграфу. № 087/с. 303/оп
Из Харькова, 11 октября
Невзирая ни на какие изменения в обстановке в районе Апостолово, Никополь, Александровск, нами не может быть допущен разгром левого фланга 6-й армии и отход ее с линии р. Днепр и, в частности, с Каховского плацдарма. 2-я КОНАРМИЯ ДОЛЖНА ВЫПОЛНИТЬ СВОЮ ЗАДАЧУ ДО КОНЦА, ХОТЯ БЫ ЦЕНОЮ САМОПОЖЕРТВОВАНИЯ.
Командъюж Фрунзе[52]52
Фрунзе М. Избр. произведении. – М., 1957.– С. 369.
[Закрыть].
9
От чего зависит исход сражения? Разве только от соотношения сил?
Известно, что успех, в первую очередь, предопределяется разумом и талантом командующего, не в меньшей мере зависит от «духа войск», не учтенного ни диспозицией, ни сводками штабов, а то и от настроения солдат в зависимости от того, наступают ли они или обороняются, желают боя или же уклоняются от него... Но каждый военачальник знает, что нередко успех или крушение в полной мере определяет случай, нелепый, странный, возникающий как бы из ничего, прямо в бою, либо в канун боя, когда трудно уже что-либо поправить.
Перед рассветом едва задремавшего командарма подняли по тревоге. В полевой штаб вернулся раненый, едва живой сотрудник штаба, посланный связным в группу Городовикова, и доложил, что под Чертомлыком их ожидала засада, весь конвой перебит, он спасся чудом, и чудом же пакет с приказом не попал в руки противника...
– Под каким Чертомлыком?! – сразу же сорвался Миронов. – Вам куда приказывали доставить приказ?!
– В Чертомлыкские хутора, – дрожа от усталости и страха, сказал связной. – Но проводник из местных селян сказал, что так короче...
– Так короче к ревтрибуналу! Это же разные адреса! Он где, проводник?! Ему лично было сказано: не в Чертомлык, а на хутора!
Связной доложил, что проводник погиб вместе с охраной. Измены, возможно, не было, но осложнение было столь велико (группа Городовикова теперь, по сути, изолирована), что командарм приказал отдать под суд как связного, так и начальника связи армии.
Утром пришлось затянуть время атаки, а это привело к тому, что противник ударил первым. Ночью там подошли подкрепления. Объединенная группа из трех кавдивизий под командованием генерала Бабиева бешеной атакой обрушилась на Шолохово, выбила оттуда 1-ю стрелковую и 21-ю кавдивизию. Одновременно другая группировка Врангеля вновь ударила в стык 2-й Конной и 6-й армий, потеснила Отдельную кавбригаду Саблина и 52-ю стрелковую дивизию. Весь красный фронт снова перешел к обороне. Сведений от Городовикова все не было.
Медлить было уже нельзя. Миронов сам бросился к 21-й дивизии, на полном карьере приостановил отход бригады Текучева, повел в рубку... Огонь артиллерии с обеих сторон достигал ураганной силы. Врангелевская конница была ошарашена дикой, полубезумной атакой только что отступавших красноармейцев, дрогнула и замерла в нерешительности...
Осколочный рванул прямо на пути командарма, крупный осколок разворотил грудину взвившегося коня. Миронов по привычке выхватил носки сапог из стремян и полетел наземь, рядом с кричащим в агонии конем и убитым насмерть бойцом охранения.
– Коня! – закричал он чужими, посиневшими от контузии губами.
Начдив Лысенко, следовавший обок с командармом, потирал рукой зашибленную, больную еще от прошлых ранений голову. Держал коня в поводу, смотрел с деревянной улыбкой на уцелевшего командарма.
– Живы, товарищ... Филипп Кузьмич?..
– Коня, черт бы... вас всех... Минуты уходят, Лысенко, слышишь?
– Коня командарму! – кричали где-то в стороне, в десятке сажен. Время растягивалось до тоскливой одури, как в мучительном сне. У ног Миронова, мелко вздрагивая, издыхал окровавленный конь.
– Что-то они... примолкли там... – сказал рвущимся от волнения голосом Лысенко, глядя вперед, туда, где творилось главное столпотворение атаки. – Что-то они ждут вроде бы, белые...
Чуть слышно отдалась в ушах дальняя канонада с северо-востока.
– Слышите, Филипп Кузьмич?..
– А то! Победа, Михаил, – сказал Миронов, хватая Лысенко за плечи и прижимая, словно младшего брата, от великой радости. – Победа! У Городовикова получили наконец-то приказ, аспиды!
Подвели заводного коня, командарм, не чувствуя потрясения от контузии, вновь вскочил в седло. Держа обнаженный клинок вдоль стремени, изо всех сил сдерживал в себе азарт этой решающей нынешний бой атаки, говорил сорванным голосом, почти что хрипел:
– Братцы мои, умоляю: только вперед!
Скакали ординарцы и вестовые с приказом атаковать, не отпускать противника, лишить маневра и отдыха.
По левому флангу с диким воем пошла в атаку излюбленной казачьей лавой резервная бригада Аккнфия Харютина. Сшиблись с белыми в полуверсте. Миронов приказал перевести огонь батарей, бивших прямой наводкой, вглубь порядков противника, упредить их отступление, бить по тылам.
– Текучев ранен! – донеслось справа.
Миронов подозвал своего пору чепца Качалова, бывшего у Жлобы когда-то начальником штаба корпуса. Сказал уже с явным спокойствием, понимая, что главное в этом бою сделано:
– Владимир Яковлевич, кажется, Текучев ранен, подмените его в бригаде, пожалуйста. Шолохово надо вернуть во что бы то ни стало.
Качалов, нудившийся в порученцах, бросился выполнять приказ. Бригада Фомы Текучева ждала сейчас больше всего моральной поддержки, слов командарма...
Вместе с Отдельной бригадой Урицкого конники пошли во фланг генералу Бабиеву.
Миронов смотрел в бинокль, рядом теперь был только член РВС Дмитрий Полуян, все остальные командиры связи были в частях.
– Дмитрий Васильевич, посмотрите в бинокль: не кажется ли вам, что 1-ю стрелковую нам лучше вывести из боя, она только связывает маневр конницы?
Полуян брал теплый от руки Миронова бинокль, смотрел с кургана в ту сторону, куда указывал командарм. Ничего, по сути, понять не мог в мельтешении людей, лошадей, дыма, скользил взглядом по туманному горизонту. Удивлялся странному характеру Миронова, каким-то неестественным перепадам настроения. С одной стороны – почти театральная история, нашумит, накричит, натопает, глядь – опять холоден, как лед, расчетлив до мелочей, спокоен, как будто уже выиграл дело. Черт его поймет, этого заговоренного от пули и осколка человека!
– Пожалуй что следует отвести, – кивнул Полуян, возвращая бинокль. – Бабиев может, отступая, вырубить ее...
Миронов не слышал. Записывал на клочке бумаги боевой приказ о выводе стрелковой дивизии из боя. Передал подскочившему ординарцу и велел доставить лично Афонскому.
На северной окраине Шолохова пыль поднялась столбом. Это 2-я Блиновская как будто услышала молчаливый зов своего отца-командира, прорвала наконец-то фронт белых с той стороны, от Чертомлыкских хуторов, летела на выручку. Сказывалась подготовленность, школа бойцов.
– Ну молодец Рожков, ну молодец, окаянный заамурец! Слышишь, Дмитрий Васильевич, как они начали их шматовать?! Как собаки медведя! Теперь пошло-поехало, во вкус входят красные казачки, орлы мои боевые!
«Сейчас расплачется, никак не иначе... – с непонятной издевкой хмыкнул Дмитрий Полуян, еще не поверивший в успех дня. – Нет, определенно задергал себя человек до психической болезни!..»
Бой разворачивается к северу.
Принесли сообщение: село Шолохово – наше, беляки бегут, на окраине села разрывом снаряда убит генерал Бабиев...
Миронов снял с горячей головы серую папаху и, оправив сникшие усы, вытер прохладным курпеем лоб. Полуян видел, что командарм испытывает непреодолимое желание перекреститься.
Белая конница откатывалась к станции Ток. Обрубая постромки, бросала пушки, пулеметные тачанки с перебитой прислугой и лошадьми. На пути валялось обозное имущество, винтовки без затворов.
Миронов приказал вести преследование до полной темноты, и лишь в глубоких сумерках трубач заиграл отбой атаки.
Все чувствовали, что победы еще нет. Завтра – каждому ясно – Врангель вновь попытается на этом рубеже вернуть инициативу в свои руки.
– К утру всю армию сосредоточить у Шолохова, для атаки, – сказал Миронов и ушел вздремнуть час-другой, стряхнуть тяжкую усталость.
Всю ночь мучили кошмары, со всех сторон шли валом чужие полки, оголтелые бородачи с пиками, как в восемнадцатом, под Секачами. Он пытался маневрировать, отводить части, брать зарвавшихся в «вентерь», но сила все же ломила вражья, спасения не было. «Мало сабель в конармии, мало, как ни вертись, а большого урона не миновать... – скребла в глубине души потаенная мысль. – Но, может быть, есть какой-то выход? Может быть, и у противника «глаза велики от страха»? Какой у них расчет на завтра? Атаковать? Расширять правобережный плацдарм? Это бесспорно. А какие опасения? Есть ведь и у них опасения на завтра?»
Опасение у Врангеля было, и большое. Он должен был уничтожить Миронова и смять левый фланг 6-й армии красных именно завтра, 14 октябри, до подхода 1-й Конной! Упредить, не дожидаясь огромной и сметающей все на пути конницы Буденного!
Все верно.
Значит, они ее ждут со дня на день, конницу Буденного?..
Что-то такое неясное, но уже веселящее душу неожиданной находкой мелькнуло в сознании, и Миронов в первый раз за эти сутки усмехнулся. Нашел, отыскал никому неведомый резерв, и, засмеявшись, кивнув кому-то с вызовом и хитростью, провалился в короткий, сладкий сон-забытье. Душа, усталая и сникшая, вновь как бы расправляла крылья...
...Густой осенний туман, скрывавший местность и построения конармии, с восходом солнца начал рассеиваться. Миронов, чисто выбритый, в новой шинели с красными петлицами-«разговорами», со своей серебряной шашкой, объезжал выстроенные части, поздравлял с одержанной вчера победой. Горяча рыжего, белоноздрого дончака, норовившего пробить передним копытом подмерзшую корку грязи, Миронов вставал на стременах, кричал высоким привычно-митинговым голосом:
– Товарищи красные бойцы-кавалеристы! Орлы революции! Сегодня великий исторический день нашего торжества! Сегодня красное знамя рабочих и крестьян празднует свою победу, оно будет гордо реять над нами в сокрушительной атаке... и, завидев его издали... сердце «черного барона» сожмется от страха! Сегодня мы схватим его за продажное, белое горло и задушим... раз и навсегда!
Комбриги стояли в седлах с омертвевшими, усталыми лицами, хотели верить в пророчество командарма. Кони устало всхрапывали, меняли ногу. Марево истаивало, солнце, поднимавшееся из-за холмов, сбивало прямыми и острыми лучами слезинки росы с пожухлых, перетоптанных трав, зажигало кровавым светом ниспадавшие полковые стяги, узкий кумач эскадронных значков.
– Умереть, но добить нынче лютого врага Красной Республики! – Миронов выхватил свой именной клинок и вознес сверкнувшую сталь над головой. – Зову вас на победу и славу, братцы мои, зову к упорству, беспощадной удали ради близкой победы! За землю и волю, за красное знамя на всей земле... вперед!
Бойцы выпрямлялись в седлах, подбирали поводья. Заодно пружинили ноги, проверяя крепость и длину выпущенных стремянных путлищ, съедали глазами командующего, и великая отвага начинала теснить изнутри их души. И знал каждый, уверился за неделю прошедших боев: с этим командармом их никто не победит, не стопчет копытом, не застигнет сверху.
Оба члена Реввоенсовета, Макошин и Полуян, стояли в седлах по бокам командарма, завпоармом Яков Попок непривычно горбился в седле, а чуть в стороне – начальник полевого штаба Тарасов-Родионов и личный порученец командующего, тоже бывалый конник Владимир Качалов – все воздели над собою блестящие клинки, кричали «ура!». Всем было приказано стать в строй.
«Сразу ли начинать главный маневр или в разгар боя? – мучительно соображал Миронов, оглядывая местность. – Когда лучше показать свои резервы? Сейчас или после? В этом весь секрет...»
– В атаку, товарищи, по диспозиции, – махнул он рукой. Боевая 21-я развернулась лавой и пошла карьером на опорные села белых Марьинское и Грушевку. По пути вырубила в короткой атаке заставы под Усть-Каменкой и колонией Николай-Таль. Подоспевшая бригада Саблина, от 6-й армии, взяла в работу левый фланг противника. Отдельная кавбригада Семена Урицкого залегла было под жестоким пулеметным огнем, но батареи красных накрыли пулеметный рубеж, а вылетевший на передовую позицию помкомандарма Городовиков поднял бригаду в атаку пешим строем, повел в штыки. С фланга заходил его резервный эскадрон...
Тут не было сумятицы, была хорошо обдуманная и умело проводимая военная операция, которая сама по себе могла подавить воображение командиров на той стороне. Творилось что-то небывалое и почти немыслимое: та ли конница нынче у красных, что такое произошло с нею за две-три недели?
По три-четыре раза сходились в рубке с белыми лавами бригады Лысенко. Тяжесть была страшная, урон велик, но не падали духом бойцы, вновь шли в атаку. А свою возлюбленную Блиновскую дивизию Миронов еще не выпускал в дело, держал в резерве.
Полевой штаб армии был вынесен на высокий курган, почти над самой линией фронта. Без помощи бинокля великолепно просматривалась вся окружающая равнинная местность. Солнце поднималось, видно было, как от Марьинского шли подкрепления к белым, рысила конница – как видно, последние сотни...
Вызвали к телефону.
Звонил лично начальник штаба фронта Иван Христианович Паука, спокойный, вяловатый военспец.
– Командующий фронтом просил передать, что противник с утра бешено атакует каховский плацдарм па левом берегу, следует ожидать прорыва вновь на фланге 6-й армии. Поэтому просим обратить особое внимание на Грушевку и теснее связаться с флангом Авксентьевского... Самые решительные действия конармии могут спасти положение! Бригаду Саблина, по-видимому, следует вывести в резерв на стыке, армий!..
«Даже Паука поднял голос! Видимо, под Каховкой и в самом деле горячая обстановка...»
– Передайте командующему фронтом товарищу Фрунзе, что его указания приняты к решительному исполнению, товарищ начальник штаба, – сказал Миронов. – У меня все.
– А как... вообще, Филипп Кузьмич? – помедлив, спросил Паука.
– Ничего, Иван Христианович, – сказал Миронов. – Бешено атакуют, но это, думаю, их последние атаки. Сейчас начинаю главную свою операцию с участием резерва.
– А у вас есть еще и резерв? – в трубке послышался невеселый смешок и вздох.
– Да. Имеем... на крайний случай, Иван Христианович...
– Ну, с богом, как говорят, Филипп Кузьмич...
Дали отбой связи.
Миронов дал команду вывести на исходные рубежи, к двум невысоким холмам впереди, резервные бригады Блиновской.
– Позвать комбригов!
За шумом и гвалтом ближнего боя, взрывами снарядов, пулеметной трескотней и за десять шагов никто бы не расслышал тех указаний, какие давал командарм своим резервным бригадам. Что касается штабных и адъютантов, то они немало удивлены были, что комбриги, до того бывшие в мрачно-сосредоточенном настроении, вдруг заулыбались, закивали папахами, а Никифор Медведев, комбриг-1, даже гулко захохотал, откинувшись в седле. И с места бросил жеребца в карьер, к своей непобедимой казачьей братве.
Командарм и штаб взяли к глазам бинокли. Но и было ж на что посмотреть впереди!
Пока третья бригада из Блиновской в шальном намете полетела на помощь Лысенко, первая и вторая начали вдруг странные занятия по конной маршировке и перестроениям вокруг ближних курганов. Любо было видеть этот парадный марш эскадронов, распущенных взводными колоннами на дистанции, с красными знаменами и даже оркестром. Каждая бригада шла почему-то на самую вершину холма (по-видимому, лишь для того, чтобы командиры могли хорошенько рассмотреть впереди поле сражения) и на быстрой рыси спускалась на той стороне. Но, затерявшись в кустах, у подножия, эскадроны незаметно возвращались по окружности холма в исходное место и возобновляли новый марш к вершине...
– Что они делают? – спросил Полуян, глянув на Макошина.
Макошин едва заметно пожал плечом и усмехнулся:
– Какая-то карусель вокруг кургашков... Дайте закурить.
– Да, веселая минута! Закрутили донцы-молодцы, как в песне... – вновь усмехнулся Макошин. – А между тем уловка неплохая, Дмитрий Васильевич. Вы только представьте, какая картина открывается теперь с той стороны, от Днепра. Ведь противник видит эти курганы и непрерывное течение конницы, лавы за лавой... А?
На вершины холмов вслед за четырьмя эскадронами вылетели еще четыре. Спустя несколько минут – снова, эскадрон за эскадроном, несчетно. С широкими флагами, с эскадронными значками на пиках, вовсе без пик и флажков, но с медными трубами оркестра впереди... Если смотреть с низины, от Днепра, то этим конным массам и вправду не было конца!
– Теперь смотрите в бинокль, Дмитрий Васильевич, – сказал Полуяну смеющийся Макошин. – Боюсь, что с белыми вам сегодня встретиться лицом к лицу не придется. Хотя и готовились мы с вами к настоящей рубке!
– Да. По-моему, там какое-то смущение, – не очень уверенно проговорил Полуян и стал проворачивать меж трубок бинокля регулятор четкости.
Миронов подозвал начальника политотдела армии и сказал, протягивая заготовленную здесь же телеграмму:
– Товарищ Попок, прошу вас лично доставить эту телеграмму на узел связи для командующего фронтом. Очень важно. И срочно. Прочтите текст здесь же на всякий случай...
В телеграмме говорилось:
Вторая Конная выполняет смой революционный долг и ждет дальнейших приказаний Республики. Есть уверенность и надежда выбросить противника на левый берег Днепра. Бой продолжается.
Миронов. Макошин. Поилуян.
Начальник политотдела с конвоем выехал к ближнему селению. Миронов же потребовал коня и с резервным Заамурским полком пошел сам в конную атаку.
Белые бежали. В долине раздался вопль: «1-я Конная пришла! Разворачивается для атаки!» и начался панический отход по всему фронту. Три вражеских кавдивиаии стоптали и повернули за собою две пехотных. Пошла неудержимая и ужасающая рубка бегущего противника. Артиллерия между тем била шрапнелью с хорошим упреждением, доставая даже тех, кто уже скрывался в плавнях, в густоте камышей.
ДОКУМЕНТЫ
Донесение в РВС Южного фронта
14 октября 1920 в.
Правый берег Днепра и Каховский плацдарм спасены. Корпус генерала Барбовича, поддерживаемый 6-й и 7-й пехотными дивизиями, разгромлен. После семичасового упорного боя на линии сел Марьинское – Грушовка – Покровское противник в беспорядке бежал к переправе у села Бабина... Пока сведений не имею, но убежден, что только жалкие остатки ушли на левую сторону.
