Текст книги "Преступники"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 31 страниц)

– Что, была еще одна?

– В том-то и дело. Буквально вчера получили из Березок еще одну посылку. От… – Алехин заглянул в бумагу, – Банипартова, заместителя генерального директора экспериментального научно-производственного объединения «Интеграл»… Десять бутылок «Бауроса» в экспортном исполнении. Провели анализы. Картина совершенно другая. Препарат соответствует техническим условиям, богат биологически активными веществами, витаминами, микроэлементами, минеральными солями, которые легко и быстро усваиваются человеческим организмом. И я вполне допускаю, что именно такой «Баурос» действительно может благоприятно влиять на больных.

– Но откуда взялась та халтура, которую прислал вам Рудик? – спросил следователь.

– Чего не знаю, того не знаю, – развел руками Алехин. – Это уж по вашей части. Разбирайтесь там, где его выпускают.

Чикуров попросил профессора немного подождать в кабинете, а сам пошел и снял быстренько на ксероксе копии с документов, касающихся проведения анализов «Бауроса» в институте Алехина. Профессору отдал копии, а оригиналы приобщил к делу.

Алехин уехал. Чикуров же размышлял, что это за петрушка такая с «Бауросом». Кто и где химичил?

По существующему положению на массовый выпуск лекарства должно быть специальное разрешение Минздрава СССР. Он же осуществляет надзор за серийным, производством лечебных препаратов. Интересно, что скажут о «Бауросе» там?

Игорь Андреевич отправился в Рахмановский переулок. Как ему посоветовал Алехин, он обратился к начальнику отдела Минздрава СССР Марианне Потаповне Суичмезовой.

На вопросы Чикурова Суичмезова отвечала, взвешивая каждое слово, как и подобает ответственному работнику.

– Как только был получен сигнал от Алехина, некоторые горячие головы предложили прекратить всякие клинические испытания средств народной и нетрадиционной медицины. В частности – в Березках. Но, слава богу, нашлись и трезвомыслящие люди. Действительно, легче всего рубить сплеча. А если разобраться?.. Хотим мы того или нет, вопрос о народной медицине ставит сама жизнь. Конечно, можно отмахнуться от него, сказать, что не знаем, как его решить. Оставить эту проблему без внимания – не выход. Это понимают и у нас в министерстве, и в Академии медицинских наук. По-видимому, будет разумно попытаться ввести все в законное, контролируемое русло. Как это сделать – другой вопрос… Что касается изучения так называемых народных средств, то я знаю, что президиум академии принял решение организовать в Томске специальную клинику, где будут рассматриваться, испытываться различные предложения подобного рода…

– А «Баурос»? – напомнил следователь.

– Тот «Баурос», который был прислан Алехину во второй раз, вреда, во всяком случае, не приносит, – ответила Суичмезова. – Я сама года два назад была в Березках. Скажу откровенно: лечение голоданием, соками, продуктами пчеловодства и вся обстановка в клинике произвели на меня хорошее впечатление. Не забывайте, клиника экспериментальная! И в целом опыт, несомненно, положительный… Что же касается «Бауроса», то его разрешили давать больным опять же в экспериментальном порядке, для клинической проверки. Это ведь, с одной стороны, настой трав, соки плодов и фруктов, а с другой – продукт научно-технического прогресса, так как напиток производится с применением дезинтеграторной мельницы Ростовцева.

– Все это мне более или менее известно, – сказал следователь. – Но я хотел бы знать, откуда появился «Баурос», который прислал Рудик?

– Для этого и создана авторитетная комиссия, – ответила Суичмезова. – Туда вошли многие крупные специалисты. Признаюсь, собрать комиссию было чрезвычайно трудно. Кто в отпуске, кто за рубежом на разного рода симпозиумах, кто болен…

– Цель комиссии?

– Комплексная проверка березкинской экспериментальной клиники. И в частности, почему там так широко применяли «Баурос» в качестве лечебного препарата, как получилось, что его продавали населению тысячами, десятками тысяч литров; почему этот напиток широко рекламировался в печати, по телевидению…

– Вот вы все время говорите: напиток, – сказал Чикуров. – Разве это не лекарство?

– Нет, – категорически заявила Марианна Потаповна. – Решения фармакологического комитета о разрешении выпуска такого лекарства не существует… Значит, это не лекарство.

– А что же? – недоумевал Игорь Андреевич.

– Может быть, «Баурос» разрешило выпускать Министерство пищевой промышленности. Как прохладительный напиток типа «Байкала»… Справьтесь там… Что же касается выезда комиссии в Березки, то мы должны были отправиться туда сегодня. Но вчера в конце рабочего дня выяснилось, что в комитете по премиям, на которую выдвинуты Ростовцев и Баулин, давно уже лежит письмо якобы от одного из претендентов, а именно – от Баулина… Выезд отложили.

– Что за письмо? – насторожился Чикуров.

– Могу дать вам ознакомиться, – сказала Суичмезова, открывая сейф и доставая конверт. – Интересно то, что Баулин послал его в день покушения. Оно датировано третьим июля. – Марианна Потаповна протянула письмо следователю и добавила: – Я прочла и подумала, что это скорее всего покушение на самого себя. Если не в физическом, то уж в моральном смысле определенно…

Послание в комитет по премиям было написано на хорошей плотной бумаге. Игорь Андреевич узнал руку Баулина – ему уже немало пришлось видеть бумаг, написанных профессором. Что бросалось в глаза – почерк. Скорее всего Баулин писал в состоянии необычном, нервном: буквы были разной величины, строчки шли вкривь и вкось… Следователь невольно вспомнил предсмертные записки самоубийц. Письмо профессора походило на них.

«Уважаемые товарищи! – читал Игорь Андреевич. – Самое дорогое, что есть в природе, в обществе – это человек. Человек! С большой буквы, как говорил Горький. Гибель хотя бы одного человека по твоей вине (три последних слова были подчеркнуты) есть и будет всегда самым страшным преступлением. Но если ты врач и заведомо, умышленно губишь больного – это преступление вдвойне. Я не хотел быть преступником, но я стал им. Меня опутали, обманули, втянули в это преступление. Приняв на себя организацию и руководство березкинской экспериментальной клиникой, я искренне жаждал помочь людям избавиться от болезней и страданий. И отдавался этому весь. Но, поддавшись однажды корыстным интересам и соблазнам, я не мог уже остановиться и причинил, пусть немногим, новые, иногда еще большие страдания. Я чувствую, я слышу их справедливые гневные проклятья и упреки. Оправдания мне нет и быть не может! То, что произошло с „Бауросом“, который низкие люди использовали в подлых целях, окончательно пригвоздило меня к позорному столбу. Я самым решительным образом отказываюсь не только от выдвижения на премию, но и складываю с себя звание врача, которое опозорил. Судите меня строго, обрушьте на меня меч справедливости, но прошу об одном: не подвергайте даже малейшему сомнению нужность и полезность народной медицины, ее методов и средств. Ни в коем случае нельзя забывать вековой опыт народа, выбрасывать за борт то хорошее, что делалось и делается в нашей клинике».

Дальше шли подпись и дата – 3 июля 1984 года. Почтовый штемпель на конверте был того же числа.

«Значит, Баулин составил это послание ранним утром в день покушения и бросил в почтовый ящик по пути к Лавутке», – подумал Чикуров.

Ему вспомнились слова Троянова – «приговор совести». Письмо в комитет по премиям подтверждало этот вывод.

– Не понимаю, – не сдержавшись, возмущенно сказал следователь, – где было это письмо до сих пор?! Исключительно важный для следствия документ! Мы вот уже сколько дней бьемся, а оно спокойно лежит в столе у кого-то!

– Претензии ваши не по адресу, – спокойно ответила Суичмезова. – Мне как председателю комиссии по проверке клиники передали его только вчера. Уверяю вас, что…

– Простите, Марианна Потаповна, я говорю о тех, кто промариновал эту бумагу столько времени! – Чикуров потряс письмом. – Оно же проливает свет на то, что случилось с Баулиным. Но главное – преступникам дали время, чтобы замести следы, скрыться и так далее! Понимаете?

– Отлично понимаю, – кивнула Суичмезова. – Однако прошу не судить сгоряча… Как мне объяснили, письмо попало к одному из референтов в комитете по премиям. Он подумал, что это очередная анонимка… Да-да, – грустно улыбнулась Марианна Потаповна, – такое у них не редкость… Дело в том, что еще ни разу никто из кандидатов на премию не отказывался сам, да еще в такой форме… Посудите, как бы поступили вы с подобным признанием?.. Впрочем, вы бы, конечно, поняли, что пишет преступник. Так сказать, специфика вашей работы такова… Но ведь в комитете по премиям не имеют дел с уголовщиной…

– Возможно, вы правы, – согласился следователь. – И все-таки надо было дать ход письму. В любом случае.

– Дали. Руководство комитета ознакомилось, проконсультировалось… Письмо переслали к нам в Минздрав, а замминистра передал его мне.

«Обычная волокита, – подумал Игорь Андреевич. – Главное – побольше резолюций, чтобы лично никому не брать на себя ответственность».

– А почему вам? – спросил Чикуров. – Вы же не следователь. Из признания Баулина ясно вытекает, что речь идет о преступлении… Надо было сразу направить в прокуратуру или милицию.

– Руководство сочло нужным поручить разобраться сначала комиссии, – ответила Суичмезова.

«Да, Ганжа прав! – вспомнил последний разговор с зампредисполкома поссовета Игорь Андреевич. – Эта практика бесконечных ведомственных проверок в то время, когда требуется следствие, вошла в плоть и кровь нашей бюрократической машины».

А Суичмезова, уже не такая уверенная в себе, сказала:

– Так вы считаете, что нам в Березках делать нечего?

– Почему же, – возразил следователь. – Вы, кажется, собираетесь проверить по своей линии деятельность клиники? Методы лечения, постановку научной и практической работы, оправдывают ли себя средства народной и нетрадиционной медицины и так далее?

– Совершенно верно, – с некоторым облегчением ответила Марианна Потаповна.

– Если комиссия поможет следствию восстановить кое-какие обстоятельства, по причине которых стало возможным совершение преступления, – вам только спасибо скажут. И я первый. Что же касается уголовной стороны – тут уж позвольте…

– Понимаю, понимаю, – кивнула Суичмезова. – Вы правы. Откладывать выезд нельзя. Пойду к нашему руководству, передам ваши соображения…

Не успел Чикуров вернуться в свой кабинет, как секретарь Вербикова сообщила, что Олег Львович просил срочно связаться с пресс-группой Прокуратуры СССР. Оттуда уже дважды звонили, разыскивали Чикурова.

Игорь Андреевич набрал номер телефона прокурора отдела систематизации и пропаганды законодательства Прокуратуры Союза Якова Терентьевича Сливина.

– Вас беспокоит Чикуров, из следственной части Прокуратуры РСФСР, – назвался он.

– Очень хорошо, что позвонили, Игорь Андреевич, – сказал Сливин. – Понимаете, какое дело, речь идет о товарище Мелковском. Вы, кажется, с ним хорошо знакомы?

– Товарища Мелковского я знаю, – ответил Чикуров, чуть не добавив: «очень даже хорошо», но промолчал.

– Отлично. Рэм Николаевич человек известный, пропагандирует работу наших лучших следователей. В частности, изъявил желание написать серию очерков о работниках органов прокуратуры для журнала «Социалистическая законность».

– Ну и что? – спросил Чикуров, настораживаясь.

– Понимаете, он как раз завтра летит по заданию редакции. Взял билет на самолет. Рейс утренний, кажется, на девять часов. А вы его вызвали повесткой на двенадцать. Это так?

– Да.

– Товарищ Мелковский сказал, что вы уже виделись с ним в Березках. Было такое?

– Было. Имел счастье, – усмехнулся Игорь Андреевич, но Сливин не понял его тона и продолжал:

– Рэм Николаевич говорит, что он имел задание от редакции газеты написать о вас очерк. Вы почему-то отказались. А теперь вдруг сами вызываете, да еще повесткой…

– Ловко повернул, – сказал Чикуров. – Яков Терентьевич, неужели вы думаете, что я вызвал Мелковского для того, чтобы он славил мою персону в прессе?

– Разумеется, странно, – после некоторого раздумья сказал Сливин.

– Уверяю вас, я не жажду рекламы… Мелковский вызван совершенно по другому поводу… В Березках задавал вопросы он. Теперь же возникла необходимость задавать вопросы мне, а ему – отвечать…

– В качестве?.. – В голосе Сливина послышалась тревога.

– Пока свидетеля.

– Пока? – хмыкнул Сливин. – А в перспективе?

– Поживем – увидим… Сейчас в объединении «Интеграл» проводится ревизия. В частности, проверят, на каком основании Мелковский разъезжал по Москве на персональной машине, оплачиваемой «Интегралом», и так далее, в том же духе… И сколько он тяпнул у государства. И по какому праву… Тогда и решим…

На другом конце провода воцарилось молчание. Затем Сливин произнес:

– Понял вас, Игорь Андреевич. Благодарю, что внесли ясность. Со своей стороны я сейчас же дам знать в редакцию и попрошу, чтобы там впредь придирчивее выбирали внештатных авторов…

«Ну Мелковский, ну хват!» – подумал Игорь Андреевич, положив трубку. Он посмотрел на часы. Время ехать к Троянову. Путь неблизкий – на дачу.

В дверь постучали.

Вошел Макеев, тот самый следователь районной прокуратуры, который начинал вести дело о покушении на Баулина. Он был немного смущен.

– Что же вы не позвонили из Быкова? – сказал Чикуров, принимая пакет, посланный Дагуровой. – Я бы подскочил.

– Ничего страшного, – отмахнулся Макеев. – Я же в отпуске.

– Где будете отдыхать?

– Сейчас к маме в Новочеркасск, а потом посмотрю. Может, в Бердянск, на Азовское море…

Теплое слово «мама» кольнуло в сердце. Игорь Андреевич подумал, что вот уже второй год не может вырваться к своим родителям в Скопин. Рядом, можно сказать, а никак не выберется, хоть на субботу и воскресенье…

Макеев спешил на вокзал. Вышли вместе. Чикуров направился в Министерство внутренних дел СССР. Там обещали разобраться с отпечатками пальцев, оставленными неизвестным на купальной шапочке Баулина, до завтрашнего дня. За ответом попросили прийти до обеда.

Игорь Андреевич поехал на Рижский вокзал, чувствуя, что немного опаздывает. А он привык быть точным.

Дача Троянова находилась в одном из красивейших мест Подмосковья – Опалихе. Зимой туда устремляются тысячи лыжников – катание лучше не придумаешь. Летом в Опалихе еще благодатнее – вековой лес, благоустроенный, ухоженный дачный поселок. Правда, многолюдно, потому что сравнительно недалеко от Москвы. Теперь же получить участок в пределах ста километров от столицы – удача. Дают где-нибудь за Можайском, а то и дальше.

Максим Савельевич, высокий худой старик, с выразительным индейским профилем, сидел в беседке. Он был в легкой курточке. Левая рука-протез была неподвижна.

Чикуров извинился за опоздание – на целых двадцать минут.

– Полноте, Игорь Андреевич, – сказал Троянов. – И расслабьтесь. Здесь такой воздух, лес… Они мне помогают оправиться после инсульта… Словом, природа. – Услышав довольно громкий шум электрички, он усмехнулся. – Да, цивилизация окружает со всех сторон… Но это еще ничего. У меня приятель имеет дачу в Шереметьеве. Через каждые пять минут над головой буквально ревут лайнеры… Он туда не ездит. А продать не решается… Так расскажите, как поживает мой дорогой генерал?

– По-моему, неплохо. Сергей Федорович передавал вам большой привет, – ответил Чикуров.

Максим Савельевич расспросил о жене Ганжи, о Рогожиной, о состоянии Баулина.

– Врачи говорят, что Баулину лучше.

– Это просто чудо, что он вообще жив, – покачал головой Троянов. – Да, медицина здорово шагнула вперед.

– Но он до сих пор не говорит, ничего не помнит…

– Еще бы! Жуткое ранение…

Так, постепенно, Игорь Андреевич перевел разговор на Баулина.

– Скажите, Максим Савельевич, верно, что мысль об использовании методов и средств народной медицины подали Евгению Тимуровичу вы? – спросил следователь.

– Преувеличение… Идея давно носилась в воздухе. А если говорить точнее, о ней и не забывали. Кое-кто отмахивался, чего греха таить, было и такое. Но исподволь она всегда пробивалась. Как родник… Просто в последнее время об этом заговорили всерьез. Наконец и президиум Академии медицинских наук сказал свое слово…

– Вы о клинике в Томске? – проявил свою осведомленность следователь.

– И об этом тоже… Не хотелось бы одного – однобокости. Мол, только народная медицина имеет право на существование. Как другие считают, что иглоукалывание, например, или бег трусцой – панацея от всех болезней… Ценность березкинской клиники в том, что там решают проблему лечения больных комплексно. Ведь бывает: то за одно схватятся, то за другое, а то пытаются соединить несовместимое… Баулин идет не от эклектики, а от единства. Если хотите, все подчинено одной, главной идее – освободить организм человека не от самого недуга как такового, а поставить его в условия, когда он сам освобождается от болезни и восстанавливает функции всех органов… Вы понимаете, о чем я говорю?

– В общем – да.

– Баулин внял великому принципу природы – единство во всем! В образе жизни, поведении, питании… И он воплощал, разумеется в силу возможностей, этот принцип на современном уровне. Потому что я убежден: наряду с вековым опытом нужно применять и самые последние достижения в нашей области. Я имею в виду терапевтические методы, диагностику, чисто технические новинки – ЭВМ, луч лазера и тому подобное… И опять же, повторяю, чтобы все было комплексно.

– Вы часто виделись с Евгением Тимуровичем?

– К сожалению, нет. Но связь поддерживали постоянно. Переписывались, реже – перезванивались. Бывая в Москве, он навещал меня. Что касается его работы – я все время был в курсе. Он советовался со мной, делился достижениями и сомнениями… Правда, последние три месяца я не имел от него ни писем, ни звонков. Даже встревожился. Позвонил Регине Эдуардовне. Она меня огорчила. Сказала, что Евгений Тимурович хандрит, шлет какие-то странные письма… Зная, что у Баулина и раньше были срывы, я подумал: может, опять нечто подобное? Раза два сам звонил в Березки, но не застал его дома… И вдруг – как гром среди ясного неба. В него стреляли! В голове сразу карусель – кто, почему?.. Евгений Тимурович мне дорог, поверьте. Не потому только, что мы единомышленники… Он удивительный человек! С трудной, несколько изломанной судьбой, но сумевший найти себя… И ученый незаурядный… Равнодушным я оставаться не мог. Конечно, интересовался, пытался узнать причину… Сведения, скажу вам, были самые разноречивые… Просочилось до меня и то, что составляет, наверное, тайну следствия…

Троянов выразительно посмотрел на Чикурова: как тот прореагирует на последние слова?

– Какую именно тайну вы узнали? – спокойно спросил Игорь Андреевич.

– Будто бы Евгений Тимурович брал с больных взятки, дорогие подарки… Господи, неужели это правда? Не верится! Честное слово, не верится! Брать с больного!.. Упасть так низко…

– К сожалению – увы…

– Ай-я-яй! – покачал головой Максим Савельевич. – Нет, мир, наверное, перевернулся! Уж кто-кто, но Баулин!..

– Более того, иногда он брал взятки, заведомо зная, что не в силах вылечить человека, – добавил следователь.

Это была последняя капля. Троянов грохнул здоровой рукой по скамейке.

– Какая подлость! Какая низость! Какая бесчеловечность! – простонал он. – Ох, Женя, Женя! Нет тебе оправдания, нет тебе пощады! Вы меня просто убили, Игорь Андреевич…

– Не я, Максим Савельевич…

– Разве можно после этого спокойно жить среди людей?.. Я понимаю, что психика Баулина не выдержала такого… И у кого она вообще может выдержать подобное?

– Есть такие. Выдерживают. И живут. Припеваючи! Покупают «мерседесы», дачи, бриллианты… И совесть их совсем не беспокоит. Атрофировалась.

– Это уже не люди, а монстры! – воскликнул Троянов. – У нормального человека есть предел страданий. Потом происходит психический срыв. Он может наступить внезапно, а иногда приближается исподволь. Человек теряет сон, нервная система его напряжена донельзя… Я как психиатр встречал таких немало… Их страхи переходили в болезненное состояние. Начинается мания преследования, зрительные и слуховые галлюцинации… Им кажется, что их преследуют те, кому они навредили, голоса выкрикивают угрозы, клянутся убить… Тогда больные пытаются спрятаться, оградить себя запорами, замками, накрываются одеялами…

Игорь Андреевич вспомнил, что Баулин в последние месяцы тоже поставил замки в своей спальне, на работе окна просил забрать решетками…

«Может, и у профессора развивалась душевная болезнь?» – мелькнула догадка.

Следователь поделился ею с Трояновым.

– Не исключено, – подумав, ответил тот. – Но зачем он брал? Зачем? – с болью и грустью вопрошал Максим Савельевич. – Я ведь знаю, Женя был неприхотлив. Его не интересовала мишура, ради которой другие готовы продать совесть и свое достоинство… Не обращал внимания, во что он одет, как у него обставлена квартира. О еде я вообще не говорю – довольствовался самым малым. Более того, ограничивался вегетарианской пищей, голодал. Я имею в виду его метод… Неужели?.. – Троянов посмотрел на следователя сузившимися глазами. – Неужели это все ради того, чтобы ублажить жену? Не потерять ее?..

– А что, Регина Эдуардовна требовала от мужа дорогих подарков и денег? – спросил Чикуров.

– Не знаю, требовала или нет. Может, Евгений Тимурович хотел просто удержать ее возле себя. Знаю одно: Регине Эдуардовне нравится красивая жизнь. Этим, пожалуй, все сказано… Но как Женя не мог понять, что, встав на нечестный путь, он зачеркивает и свое будущее и бросает тень на будущее дочери! Да, дорога вниз почти не имеет остановок… Правда, я слышал, что Женя в последнее время стал раздавать вещи и деньги, которые ему раньше приносили в качестве взяток… Это так?

– Да, верно, – подтвердил следователь. – А иногда даже путал, что от кого получал, и возвращал не то… И денег иной раз посылал больше того, что составляла взятка.

– Наверное, пытался замолить, искупить как-то свою вину, – покачал головой Троянов. – Значит, были все-таки проблески совестливости.

– Вероятно, – согласился Игорь Андреевич. – И, видимо, поэтому он послал письмо в комитет по премиям.

Чикуров дал Троянову послание Баулина, изъятое для приобщения к делу. Троянов надел очки и стал внимательно читать, изредка тяжело вздыхая.

– У меня, как специалиста, такое ощущение, что писал его действительно психически больной человек, – сказал Максим Савельевич, возвращая письмо. – Оно напоминает его письма жене и дочери, с которыми меня ознакомила Ольга Арчиловна.

– Вы имеете в виду почерк? – уточнил следователь.

– И он. Но главное, содержание, стиль… Я бы посоветовал провести судебно-психиатрическую экспертизу.

– Может, вы возьметесь, Максим Савельевич?

– Я ведь лицо заинтересованное…

– Да-да, конечно, – согласился Чикуров. – Придется поручить кому-нибудь другому. Посоветуйте, кому… Разумеется, мы соберем как можно больше материалов о состоянии Баулина перед покушением.

Троянов назвал несколько имен, которые, по его мнению, могли дать самое квалифицированное заключение.

Максим Савельевич вызвался проводить Чикурова до электрички. Игорь Андреевич сказал, что не стоит беспокоиться, но Троянов заявил: ему все равно надо совершить вечерний моцион.

По дороге они продолжили разговор о Баулине.

– Знаете, чего я больше всего опасаюсь? – спросил на прощание ученый. – Чтобы не загубили начинание березкинской клиники. Могут, не разобравшись, прикрыть эксперимент. Из-за того, что Баулин и иже с ним совершили преступление… Но ведь они скомпрометировали только себя! Понимаете, себя, а не идею!

– Будем надеяться, что разберутся…

Чикуров подумал о комиссии Министерства здравоохранения. Суичмезова человек здравый и обладает достаточным авторитетом, чтобы отстоять все хорошее, что сделал коллектив клиники.

Когда он приехал на работу, позвонили из Министерства внутренних дел и сказали, что ответы на запросы Чикурова и Дагуровой готовы и можно прислать за ними кого-нибудь. Но Игорь Андреевич, горя от нетерпения, отправился сам. Волновался он и тогда, когда стал знакомиться с ответами.

Отпечатки пальцев, оставленные на дуле нагана, из которого был убит Ростовцев, принадлежали некоему Андрею Романовичу Рубцову, осужденному в 1968 году по статье 92-й части третьей Уголовного кодекса РСФСР. Ему же принадлежали отпечатки пальцев, оставленные на купальной шапочке Баулина.

«Рубцов, Рубцов… – вспоминал следователь. – Кто же он такой?»

Эта фамилия в Березках ему не встречалась. Не называл ее и Латынис, который проверял круг лиц, возможно, имеющих отношение к покушению на Баулина и убийству Ростовцева. Кажется, не было такой и среди больных клиники, поступивших в нее за взятку и находящихся в списке, найденном у Баулина.

Игорь Андреевич взял фотографию из картотеки, где Рубцов был снят в профиль и анфас, внимательно вгляделся.

– Вот это да! – присвистнул он от удивления.

На снимке был запечатлен не кто иной, как коммерческий директор «Интеграла» Василий Васильевич Банипартов. Правда, без бороды и бакенбардов.

Как ни спешил Чикуров в Березки, но добрался туда лишь ночью: из-за метеоусловий вылет самолета из Быкова задержали на семь часов. Следователь прибыл в гостиницу «Приют», когда не спали лишь администратор и дежурные по этажам. Будить Дагурову он не решился, хотя искушение было велико – слишком важные сведения привез он из Москвы.

Ольга Арчиловна сама позвонила Чикурову, как только услышала, что он встал.

– Жду вас, – сказал Игорь Андреевич.

Она зашла в его номер. Выяснилось, что Дагурова не ложилась вчера до часу ночи.

– Понимаете, – объяснила она, – я чувствовала, что вы обязательно приедете.

– Гроза помешала прилететь вовремя… Так вот, слушайте, Ольга Арчиловна…

И рассказал все, что удалось установить по делу в Москве. Когда Чикуров дошел до сообщения, кем является неизвестный, наследивший на оружии и шапочке, Ольга Арчиловна некоторое время не могла вымолвить ни слова – так поразило ее услышанное.

– Банипартов?.. Вась-Вась?.. Но ведь у нас даже подозрения не было на него! – наконец проговорила она взволнованно.

– Надо срочно брать его под стражу, – сказал Чикуров. – Немедленно!

– Ничего не выйдет, – замотала головой Дагурова. – Вы запоздали…

– Почему? – удивился Чикуров. – Вы что, сделали уже это без меня?

– В другом смысле запоздали…

Ольга Арчиловна протянула Чикурову телеграмму, посланную на имя исполняющего обязанности генерального директора «Интеграла» Семизорова. В телеграмме говорилось, что позавчера возле аула Нижняя Теберда утонул в реке Василий Васильевич Банипартов. Подписал это сообщение майор милиции Худяков.

– Час от часу не легче! – чертыхнулся Игорь Андреевич. – Что, несчастный случай?

– Нет. Я, как только получила это известие, позвонила в райотдел Худякову, чтобы узнать подробности… Понимаете, километрах в двадцати от этого аула расположен опорный пункт «Интеграла» по сбору лекарственных трав. Банипартов приехал туда, оставил чемодан, дал кое-какие распоряжения и куда-то отправился. А после обеда один из лесников обнаружил на берегу речки Теберда одежду Банипартова и записку: «В моей смерти прошу никого не винить»… Василий Васильевич указал дату, даже часы и минуты проставил.

– Самоубийство? – задумчиво произнес Чикуров. – Ну и ну… Тело нашли?

– Нет. Хотя обшарили дно и берега речки на многие сотни метров вниз по течению… Ищут до сих пор.

– А как в райотделе узнали, что он работник «Интеграла»?

– Так ведь в одежде были паспорт, командировочное удостоверение и другие документы. Так что нетрудно…

Игорь Андреевич зашагал по комнате. Все было настолько неожиданно, что он не мог сразу собраться с мыслями.

– Давайте проанализируем, – остановился он возле Дагуровой. – Когда убили Ростовцева?

– В ночь с двадцать пятого на двадцать шестое, – ответила Ольга Арчиловна. – Труп обнаружили двадцать седьмого.

– Когда уехал в командировку Банипартов?

– Двадцать седьмого утром. Добрался до Теберды двадцать восьмого. И в двенадцать часов сорок две минуты, согласно его предсмертной записке, он бросился в горную речку.

– Что вы обо всем этом думаете?

– Да, есть над чем поразмыслить, – вздохнула Ольга Арчиловна. – Смотрите, что получается… С самого начала мы решили, что Баулина хотели убить. Но сдается, тут имела место попытка самоубийства. Так?

– Я все больше склоняюсь к этой версии, – кивнул Игорь Андреевич.

– Пойдем дальше, – продолжала Дагурова. – Ростовцева убили, хотя и пытались замаскировать под самоубийство… Преступник скорее всего – Банипартов… Теперь же он «самоутопился»! Неужели и с ним загадка? Неужели придется биться и над этим?

– Насчет возможных инсценировок вы правы, – усмехнулся Чикуров. – Как в хорошем спектакле… Может, Василий Васильевич решил и третий акт выдержать в том же духе?

– Вы думаете? – недоверчиво посмотрела Дагурова на коллегу.

– Этот Вась-Вась не тот человек, чтобы добровольно переселиться в мир иной! Слишком уж любит он получать земные удовольствия! Причем на грешные деньги! – убежденно сказал Чикуров.

– Вы еще не сказали, за что он раньше сидел, – напомнила Дагурова.

– О-о! – протянул Игорь Андреевич. – Преступная группа, в которой состоял Банипартов, а вернее – Рубцов, творила крупные дела! На Горьковском автозаводе… Сам Вась-Вась работал снабженцем в Новгороде, а другие соучастники занимали различные должности на автозаводе… Расхищали запчасти, приборы, отдельные агрегаты от «Волг». Дошло до того, что ухитрялись вывозить целые машины. Потом, естественно, реализовывали их налево.

– Целые автомашины? – не поверила Дагурова. – Это ведь не часы, даже не холодильники или, там, стиральные машины!

– Система у них была хорошо продумана… Вы знаете, что Горьковский автозавод строил в тридцатых годах Генри Форд – основатель американской династии автомобильных королей?

– Читала об этом, – кивнула Дагурова.

– Так вот, сточные промышленные воды убираются с территории предприятия по системе труб большого диаметра… Это и использовали преступники. Они сооружали из досок нечто вроде плотиков, крепили на них детали и узлы «Волг» и пускали по этим трубам. А там, где вода выходила за пределы завода к очистным сооружениям, другие соучастники преступной шайки эти плотики караулили и вылавливали. Собрать из запчастей целую машину было уже делом техники… Ловко?

– Лихо! – покачала головой Ольга Арчиловна.

– Члены банды получили по суду большие сроки. Рубцов – десять лет. Но отсидел не полностью. Выйдя на свободу, видимо, решил, что под своей прежней фамилией не удастся пристроиться туда, где можно было бы ловить рыбку в мутной воде…

– Новые «плотики», – поправила с улыбкой Дагурова.

– Вот именно, – тоже улыбнулся Чикуров. – Где и как он стал Банипартовым, пока неизвестно… Честно говоря, я не верю этой якобы предсмертной записке такого оборотня. Подобные люди обычно с собой не кончают, они лишь меняют личину…