Текст книги "Преступники"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 31 страниц)

– Не знаете, Рогожин не грозил Баулину?

– Угрозы? – Ганжа покачал головой. – Об этом мне ничего не известно. Знаю, что вскоре после увольнения матери Рогожин имел с профессором серьезный разговор. Кажется, довольно резкий. После чего Баулин перестал для Юрия Юрьевича существовать… Вообще-то Рогожин человек общительный, приветливый, доброжелательный. Таких, с кем он не здоровается, – буквально наперечет.

– Ясно, – сказал Игорь Андреевич. – Разрешите спросить откровенно?

– Пожалуйста. – Сергей Федорович смотрел прямо в глаза следователю.

– Как вы считаете, Рогожин мог бы выстрелить в Баулина?

– Нет! – быстро ответил Ганжа. – Не думаю, – добавил он затем после некоторой паузы.

– Все-таки – «не думаю»…

– Игорь Андреевич, скажите и вы откровенно: можете ли ручаться за кого-нибудь на все сто процентов?

Чикуров хотел сказать, что за мать и отца, но лишь пожал плечами.

– Вот видите, – печально проговорил Сергей Федорович. – Я за себя не всегда поручился бы. Особенно когда допекали анонимками. Бывало, думаешь: эх, попался бы мне этот негодяй – из автомата бы! – Ганжа махнул рукой. – Да, в состоянии аффекта человек способен потерять голову.

– Рогожин вспыльчивый?

– Иной раз на заседании исполкома заведется – ничем не остановишь.

– В какой он комиссии?

– По сельскому хозяйству.

– Вы ему что-нибудь поручали перед отъездом в Ессентуки?

– Да, – кивнул Ганжа. – Подыскать сенокосные угодья для тех, кто держит скот. Ну, понимаете, всякое неудобье – полянки, склоны оврагов…

– А где именно, не было обговорено?

– Где? Лучше поближе к поселку, чтобы людям не хлебать семь верст киселя за копешкой сена…

«Главный зоотехник говорил на допросе то же самое, – подумал Чикуров. – И все же надо еще раз встретиться с ним… Почему он скрыл свою неприязнь к Баулину?»…

Секретарь коммерческого директора пропустила Дагурову к шефу, даже не спросив разрешения Банипартова. Василий Васильевич говорил с кем-то по телефону:

– Нет-нет, ничем не могу помочь… Рад бы, честное слово, но мой лимит исчерпан… Исчерпан, я говорю!.. Кто может решить? Только Ростовцев. Он генеральный директор… Да, да, обращайтесь непосредственно к Аркадию Павловичу… Извините, всего хорошего.

Банипартов положил трубку, поднялся из-за стола и протянул руку следователю.

– Если не ошибаюсь, товарищ Дагурова? – произнес он, с уважением оглядывая ее форму.

– Не ошибаетесь, – ответила она. – Ольга Арчиловна.

– Очень приятно. Василий Васильевич… Прямо разрывают на части, – показал он на телефон. – Только и слышишь с утра до вечера: помогите, пришлите, «Баурос», «Баурос», «Баурос»… А где я его возьму? Я как работник «Интеграла», имею в месяц определенный лимит. У нас все получают «Баурос» по талонам – от директора до уборщицы. Принимаем для профилактики… Ну и еще несколько бутылок – для дел… Но попробуй я кому-нибудь выписать сверх положенного! Или выслать. Ого! – Банипартов вытер платком свою худую жилистую шею. – Однако ведь и отказать иной раз трудно… Звонят, – он ткнул пальцем куда-то наверх. – Как отчитываться потом? Звонок к делу не подошьешь. – Коммерческий директор мотнул головой. – Нет, я стреляный воробей! Мне подавай письменное распоряжение!.. Правильно я поступаю с точки зрения закона, а?

– Что написано пером, не вырубишь топором, – с улыбкой сказала Ольга Арчиловна.

– Вот-вот! – подхватил Банипартов. – Но ведь не понимают… Обижаются… Я, знаете, думал об этой ужасной истории с нашим дорогим профессором… Может быть, его из-за этого?.. Ну, отказал кому-нибудь в лечении? Тем паче, что открыл в клинике отделение для психов. Говорил я Евгению Тимуровичу: не надо. А он: эксперимент. Научный! Охо-хо! – тяжело вздохнул он. – Врачи, ученые – все они такие. Им надо пробовать, испытывать. Даже на себе. Мания какая-то, ей-богу…

На его столе зажглась лампочка. Банипартов нажал кнопку селектора и раздраженно проговорил в микрофон:

– Ни с кем не соединять. Я занят. – И повернулся к следователю: – О чем я?..

– О Баулине.

– Да, прямо душа разрывается за него. Интересно, выкарабкается? – спросил Банипартов и сам же ответил: – Будем надеяться. Шовкопляс не отходит от него, ночует в больнице… Странно, – покачал он головой, – ведь они были… – Василий Васильевич стукнул кулаком о кулак. – Иди пойми после этого…

– Я слышала, – отозвалась следователь. – Но ведь на фронте и похлеще бывало. Враг стреляет в тебя. А попал в плен, наши же врачи помогают, если ранен… Наверное, прежде всего – гуманизм.

– Я недавно читал, что среди вашего брата тоже случается такое, – сказал Банипартов.

– В каком смысле? – не поняла Дагурова.

– Неужели не читали? – удивился коммерческий директор и начал рассказывать: – Один ваш коллега, следователь, вел уголовное дело. Сам бывший фронтовик, изранен на войне – живого места нет!.. А дело такое, что по вине одного парня, электрика, произошел взрыв. На производстве. Естественно, начался пожар, рухнуло перекрытие… Короче, бед натворил немало. И сам тоже попал в больницу со страшными ожогами…

Слушая собеседника, Дагурова поняла: он рассказывает нечто знакомое для нее. А Банипартов увлеченно продолжал:

– По радио объявили, что срочно требуется кровь. Очень редкой группы… Как сами понимаете, для спасения жизни того самого электрика… Следователь тут же на плечи пальто – и в больницу. У него, оказывается, именно такая группа крови… Жена спрашивает: ты куда? Он объяснил. «Так он же преступник!» – изумилась жена. А следователь говорит: «Прежде всего он человек! Я обязан сделать все, чтобы сохранить ему жизнь»… И что вы думаете? Пошел, сдал кровь. А когда парень выздоровел и вышел из больницы, начал следствие по делу… Признаюсь честно, меня все это поразило!

– Вы считаете, что у милиционера, следователя, судьи, прокурора только одна функция в жизни – хватать, изобличать, судить? – усмехнулась Ольга Арчиловна.

– Зачем же? – смутился Банипартов. – Просто было приятно узнать, какие люди в органах… Самоотверженные, человечные…

«А это уже малоприкрытая лесть», – отметила про себя Дагурова. Она вспомнила: случай, рассказанный Банипартовым, был описан в журнале «Социалистическая законность».

– Василий Васильевич, – решила приступить непосредственно к делу Ольга Арчиловна, – у меня к вам есть кое-какие вопросы.

– Задавайте! – подался вперед Банипартов. – Только сразу предупреждаю: вряд ли буду полезен вам, если речь идет о покушении… Для ясности: я в тот день вернулся утром из командировки и прямо на работу, не заезжая домой…

– Я не об этом, – начала было следователь, но коммерческий директор перебил:

– Нет-нет, я все-таки объясню. Понимаете, накануне, то есть второго июля, я был на совещании в облснабе… Вечером пригласил к себе приятель, на годовщину свадьбы. Ночевал я в гостинице. Квитанцию еще не сдал в бухгалтерию…

Василий Васильевич открыл ящик стола, достал мятый листок бумаги.

– Да нет, – сказала Дагурова, – меня интересует другое… Вы недавно ездили в Ереван. Так?

– Ездил, – кивнул Банипартов, опуская руку с квитанцией на стол. – Видите ли, нам нужен розовый туф. А где его достать? В Армении! Мы, понимаете, такой Дворец культуры задумали – все ахнут! Представляете, суперсовременное здание, отделанное розовым туфом… Если перед Банипартовым ставят задачу, будьте уверены: он выполнит ее во что бы то ни стало! И перевыполнит! – Коммерческий директор довольно улыбнулся. – Потому что, кроме туфа, я заключил договор на поставку нам персиков – раз, винограда – два. Это летом и осенью. А зимой – сухофрукты. Это три! Что же касается целебных трав – мы будем их получать кругленький год!

– Вы не привозили оттуда что-нибудь для сотрудников? – спросила Дагурова.

– А-а, вы имеете в виду туфли? – оживился Банипартов. – Привозил, привозил! Ростовцеву и Семизорову.

– Они сами заказывали?

– Семизоров просил меня купить что-нибудь для лета. Аркадию же Павловичу я привез по собственному почину. Потому как считал себя перед ним в долгу. Он мне к каждому дню рождения обязательно делает подарок.

Ольга Арчиловна попросила Банипартова описать привезенную из Еревана обувь. Это были именно те самые, изъятые у генерального директора и главного инженера «Интеграла» туфли. Размер ноги у обоих совпадал.

– Знаете, – усмехнулся Василий Васильевич, – перед командировкой в Ереван я скрывал, что еду туда.

– Почему? – заинтересовалась Дагурова.

– Замучили бы заказами! Первый раз улетал, так человек двадцать просили привезти обувь… Еще бы, тому нужны женские сапоги, другому – детские ботиночки, третьему – босоножки!.. Славится Армения этим. Действительно, отличная обувь. Зайдешь в магазин – глаза разбегаются. Каких только фасонов и расцветок нет! Самые модные…

– Про фабрику «Масис» я слышала, – кивнула Дагурова.

– Не фабрика, а целое объединение, – поправил ее Банипартов. – Вот вы только слышали, а я был на «Масисе». Их продукция, как наш «Баурос», – нарасхват! Потому что качество! Ассортимент!

Ольга Арчиловна слушала коммерческого директора не перебивая, хотя его словоохотливость начинала утомлять. Она вдруг поняла «методу» Чикурова: он любит отвлеченные рассуждения, подходит к существу издалека. Дагурова же всегда старается поскорее перейти к главному…

Василий Васильевич замолчал. Ольга Арчиловна больше вопросов не задавала. Написав протокол допроса, дала Банипартову. Он расписался не читая.

– Прошу вас все-таки ознакомиться, – настаивала следователь. – А то…

– Излишне, – отмахнулся коммерческий директор. – Я всегда с доверием отношусь к органам… И прошу понять Аркадия Павловича. Он, между нами, погорячился. Руководитель, не привык…

– Вы ведь тоже начальство. Коммерческий директор, – заметила Дагурова.

– Обыкновенный снабженец, – сказал Василий Васильевич, но тут же поправился: – Вернее – необыкновенный. Так называемый Зе-Те-Эр. – Он поднял палец. – Прошу не путать с ИТР… ЗТР – это заслуженный толкач республики!

– Забавно звучит, – улыбнулась Ольга Арчиловна.

– О, это высокое звание! Его нужно заслужить! ЗТР должен уметь находить выход из любой ситуации. Дайте мне, например, задание, и я смогу выбить фонды на лед из Каракумов и ананасы из Магадана! – Банипартов зычно рассмеялся, а успокоившись, продолжил: – Чем занимается рядовой толкач? К примеру, предприятию дали фонды на тысячу листов цинкового железа. Он и едет их выбивать. Хотя, к слову сказать, почему надо выбивать то, что положено и так? – Банипартов испытующе посмотрел на собеседницу, но, не дождавшись ответа, стал рассказывать дальше: – Ладно, я не об этом. Вернемся к ЗТР. Мы такими делами не занимаемся. Потому что являемся приводом технического прогресса! Да-да, без смеха… Скажем, где-то стали выпускать суперэффективное антикоррозийное покрытие. На него не только фондов нет, но вообще мало кто об этом знает. И я тут как тут! У производителя. Думаете, у меня в руках флакон «Красной Москвы» для секретарши? Или бутылка для грузчиков? Я – извините! Прямо к директору. Что нужно для реконструкции вашего завода? Кабель? Трубы? Марка? Тип? Сколько? Он буквально заключает меня в объятия. От счастья. Вы спросите, где же я возьму кабель и трубы?

– Предположим, спрошу, – улыбнулась Дагурова.

– Не волнуйтесь, грабить вагоны на железной дороге не буду. У каждой профессии есть свои маленькие тайны, – хитро прищурился Банипартов.

– Какие же, если не секрет?

– От вас, следователей, их быть не может, – снова засмеялся коммерческий директор. – У меня имеется свой красный товар, выпускаемый «Интегралом». Его тоже нет в фондах. Универсальный дезинтегратор-активатор. И за него мне дадут все, что хотите: стекло, шифер, краску, самые дефицитные обои, нержавейку и так далее… И за все это я буду иметь то самое суперпокрытие против коррозии раньше других, будьте уверены! – закончил Банипартов торжественно…

«И будет, – думала Ольга Арчиловна, когда, простившись с коммерческим директором, вышла из административного здания. – Но хлеб его совсем, совсем не легкий».

Дагурова вспомнила признание одного из работников их областной прокуратуры.

Он вышел на пенсию по возрасту. Был еще в отличном здравии и буквально через месяц стал маяться: не мог усидеть дома без дела, без активного труда. Предложили должность заместителя директора НИИ по общим вопросам. За громким титулом скрывалось обыкновенное – хозяйственник. Дагурова встретила его через полгода и не узнала: похудел, осунулся, весь какой-то дерганый, нервный.

– Ольга Арчиловна, вы себе не представляете, что это такое! – с содроганием в голосе исповедовался ей бывший коллега. – Чтобы достать любую мелочь, надо закрыть глаза на инструкции, уложения, постановления! Я сам законник, а приходится на каждом шагу нарушать… Совсем перестал спать по ночам. Все подсчитываю, какой срок мне дадут за то, а какой за это…

В последнее время Дагурова не встречала его, но слышала, что он, переменив работу, стал кадровиком и вздохнул с облегчением.

Весь вечер Чикуров посвятил анализу документов, накопившихся в ходе следствия. Прочитал письма, которые Дагурова изъяла в клинике Баулина в первое свое посещение. Они были в основном от больных. Многие благодарили профессора за исцеление от недугов, Другие умоляли положить их снова, так как болезнь рецидивировала. Третьи еще не являлись пациентами Евгения Тимуровича, но, начитавшись и наслышавшись о его методе лечения, спрашивали совета, как его применять, сообщив диагноз своего заболевания. Много было восторженных писем от читателей. Письмо Ивана Кулика Игорь Андреевич прочитал дважды.

«Уважаемый Евгений Тимурович, – писал Кулик. – Не мог буквально оторваться от вашей последней книги. За один день одолел, залпом. Не подумайте, что льщу. Даже режим свой нарушил: обычно ложусь в 22.00, а тут уснул в 3 часа ночи. Но встал, как обычно, в 5 часов 30 минут. Это я не себя хвалю, а вас, вернее – вашу книгу. И все же, возможно, я не стал бы писать вам, если бы не нужда. Просьба у меня необычная, поэтому я должен немного рассказать о себе. Мне сейчас 18 лет, в этом году буду поступать в Челябинский мединститут. Год работал санитаром в больнице. Мое убеждение: прежде чем идти в медицину, нужно удостовериться в том, что сможешь смотреть на раны, гной, язвы, трупы. Ничего, смог. Даже уколы научился делать. Почему решил поступать именно в мединститут? Все началось с того, что прочитал книгу Н. Амосова „Раздумья о здоровье“. С тех пор стал бредить медициной, но не той, что у нас в больницах, а другой – народной, тибетской, восточной, называйте как хотите. К ужасу родственников, стал меньше потреблять пищи (хотя и так „чисто шкелет“), но больше двигаться. В общем, выполнял все заповеди Амосова. Дальше – больше. Гомеопатия, хатха-йога, бег трусцой…

Моя мечта – создание института народной медицины. Возможности откроются колоссальные! Теперь я подошел к самому главному. У вас есть рецепты народных „бальзамов“, знаете полуграмотных деревенских старушек, которые занимаются врачеванием. Говорю так, потому что сам ходил и хожу по Уралу, сам собираю рецепты из народной медицины. Не подумайте только, что я извлекаю из этого материальную выгоду. О моем увлечении не знает никто, никого я еще не лечу, разве что на себе испытываю, как на кролике из лаборатории. Короче, вот в чем заключается моя огромная просьба: собирайте и храните рецепты народной медицины, записывайте адреса народных врачевателей. Все это бесценное может кануть в неизвестность, пропадет опыт поколений. Это же катастрофа! Я не преувеличиваю. Когда через 10–20 лет будет создан институт народной медицины, то вы сможете передать ваши записи. Конечно, мне бы поговорить с вами хотя бы час на эту тему, но нужно быть реалистом, а я с детства мечтатель. Прощайте, Иван Кулик, 22 мая 1984 г.».

«А я с детства мечтатель, – повторил про себя Игорь Андреевич последние слова Ивана. – Наверное, хорошо быть мечтателем, но не тем, кто надеется на манну небесную, а одержимо борется за свою мечту. Видимо, о таких сказал когда-то Шиллер: „Пусть он верит в себя, и ему поверит весь мир“… Будь моя воля, принял бы Ивана в мединститут без всяких экзаменов… Интересно, что ответил на это письмо Баулин?»

Одно из писем следователь отложил, так как оно резко контрастировало с остальными.

«Товарищ Баулин! – писала жительница далекого города Киренска из Восточной Сибири Овсянникова. – Я являюсь жертвой ваших, с позволения сказать, научных изысканий. Прекратите морочить людям головы! Лично я, поверив вашей статье, чуть не отправилась на тот свет. И все из-за сыроедения, которое вы рекламируете и пропагандируете с пеной у рта. Чтобы больше никто не попадался на вашу удочку, копию этого письма я направила в „Правду“ и Министерство здравоохранения СССР с просьбой принять срочные меры против вас и вам подобных!»

Это гневное послание заставило Чикурова задуматься: значит, не все так радужно и непререкаемо в баулинском методе, если его применение может иметь такие последствия? Или же люди неправильно им пользуются?

С этим случаем он постарается разобраться завтра в клинике.

Чтобы еще лучше понять, на чем основывается профессор, что пропагандирует, Чикуров решил ознакомиться с первоисточником – работами самого Баулина. И так зачитался, что не заметил, как забрезжил рассвет. Он с сожалением закрыл книгу и выключил ночник.

Утром эксперт-криминалист Хрусталев привез из лаборатории судебной экспертизы три заключения. Одно касалось ереванских туфель, изъятых у главного инженера «Интеграла». Исследование подтвердило, что следы в прихожей особняка Баулина оставлены подошвами, идентичными обуви Семизорова.

Так что он действительно был в доме профессора в день покушения. Загадкой оставалось, однако, почему в это время подъезжала к дому профессора директорская «Волга».

Второе заключение было по поводу пепла, обнаруженного в камине коттеджа Баулина. К сожалению, криминалистам удалось восстановить не весь текст на почти полностью сгоревших листках бумаги. Но и то, что было расшифровано, давало повод для размышления.

Один из листов – скорее всего черновик письма:

«Дорогая, любимая… взрослой – не повторяй… живи только честно… Я страдаю…»

Больше на этом листке эксперты ничего не смогли прочитать. На втором профессор обращался к другому адресату:

«…важаем… това… Гаджиев… Поймите меня правиль… извините, если… отерял сон…»

Еще один текст гласил:

«Сообщаю официально… я… спекулянт и… тому наказан… ечестны… категориче…»

В третьем заключении графическая экспертиза утверждала, что все эти фрагменты выполнены одной рукой, а именно – рукой Евгения Тимуровича Баулина.

– Интересно, когда и кому он писал все это? – спросила Ольга Арчиловна.

– Трудно сказать. Но письма тревожные… Гаджиев, кто он? – задумчиво сказал Чикуров.

– Может, один из больных? – высказала предположение Дагурова.

– Эта фамилия вам не встречалась?

– Вроде нет.

– Как вы думаете, о какой спекуляции идет речь? – спросил Игорь Андреевич.

– Не картинами ли?

– Об этом обычно сообщают в милицию или прокуратуру. И если бы такое заявление от Баулина поступило, мы бы уже знали.

– А вдруг он послал письмо в редакцию какой-нибудь газеты? Или в какой-то центральный орган? Пока дойдет, пока зарегистрируют, пока направят… Интересно, кого Баулин считает спекулянтом?

– Если не обращать внимания на пропуски между словами, то получается, что себя. Читайте: «…я… спекулянт». Но вот какое слово или слова стояли между этими двумя – одному всевышнему известно. Могут быть сотни, если не тысячи различных вариантов… Давайте попробуем решить этот кроссворд… Например, я считаю, что спекулянт – не он. Тогда возникает вопрос: а кто? В этом случае тот, кого Баулин считает спекулянтом, мог выстрелить в профессора, прежде чем он отправит свое письмо.

– Да, но ведь между «я» и «спекулянт» могла стоять просто частица «не». Тогда получится: «я не спекулянт»… Другой поворот. Или: «я и спекулянт»! Или же: «я настоящий спекулянт „Бауросом“…

Чикуров внимательно посмотрел на Дагурову и задумался.

– А что, в этом тоже есть смысл. Но, честно говоря, я мало верю в то, чтобы такой уважаемый профессор занимался спекуляцией „Бауросом“ или картинами… Впрочем, может, Сименон и прав, говоря, что поведение Наполеона мало чем отличалось от поведения какого-нибудь честолюбца из провинциального городка… Все дело в масштабе, пропорциях. Суть же одна. Так что…

– Но, Игорь Андреевич, разве спекулируют только овеществленными предметами? А совестью, талантом, честью, довернем, наконец?

– Да, вы правы, Ольга Арчиловна. Интересный, между прочим, поворот дало ваше фантазирование. Продолжайте, пожалуйста.

– Может, у профессора прямо-таки болезненная совестливость? Есть ведь люди, которые слишком честно относятся к своему делу. Баулин – врач. Вот из-за одной или двух неудач – я имею в виду хотя бы письмо Овсянниковой из Киренска, которая чуть не умерла от сыроедения, – Баулин и впал в панику. А вдруг его метод ошибочный, а письмо Овсянниковой – начало его конца?

– Вы так думаете?

– Допускаю. Ведь Баулин – экспериментатор, я это дело рискованное… Представьте себя на месте профессора. Вдруг умирает человек, лечившийся по вашему методу. Как бы вы себя чувствовали? А? Вот и Евгений Тимурович… Может, в письме Овсянниковой и нужно искать ключ к истине?

Чикуров не торопился с ответом. Он думал, напряженно думал. И когда Дагурова уже потеряла надежду услышать ответ, он заговорил:

– Но ведь тогда скорее всего мы бы с вами имели факт самоубийства, точнее – покушения на самоубийство. Не так ли?

– Да, конечно, – согласилась Дагурова. – Но у Баулина нет ни следов пороховых газов у входного отверстия раны, ни других признаков покушения на свою жизнь…

– Вот именно, – вздохнул Чикуров. – Да и мотивы… Человека выдвигают на премию, его ждет популярность, слава, а он… Нет, не логично. Ну а что касается письма Овсянниковой, то я не думаю, чтобы оно сыграло такую роковую роль… Представьте, у хирурга на операционном столе или же после операции умирает больной. Он ведь не бросается с десятого этажа… Издержки производства… Медицина пока не всесильна… Кстати, то, что делает Баулин в своей клинике, применяется и в других больницах. Не только у нас, но и за рубежом. Да вы сами читали. И потом, Баулин не делает секрета, что это эксперимент. Как любой новатор, он отлично понимает, что на этом пути будут встречаться не только розы… Не забывайте, Евгению Тимуровичу не двадцать лет – опыт, стаж! Впасть в панику из-за одной-двух неудач… Не верится. Только-только добился положения, признания, и тут же все разрушить собственными руками… Так никто не поступает… Попробуйте поставить себя на его место.

Ольга Арчиловна долго думала, потом решительно тряхнула головой:

– Да, поставить себя на место другого человека никто не сможет! Понимаете, у Достоевского есть слова, что человека можно считать только на единицы. Единица измерения человечества – человек! Он неповторимый! Единственный! Конкретный!

– Согласен с вами. Каждый неповторим. Но мы и похожи. Это тоже необходимое условие жизни. Иначе просто не понимали бы друг друга, желаний, мотивов поведения, поступков. В этом, если хотите, заключена предпосылка для любого творчества. А значит, и для нашей с вами работы… Или вы так не считаете?

– В самом общем мы похожи. Но не бывает совершенно одинаковых людей. Характер, темперамент, образование, воспитание… Наконец, обстоятельства… Вот в каких обстоятельствах находился в последнее время Баулин, мы пока не знаем.

– Кое-что уже известно, – поправил ее Чикуров. – Все говорят: очень много работал, устал, переутомился. Или кого-то, чего-то боялся, переживал! Взять хотя бы запоры, которыми он зачем-то снабдил двери своей спальни, решетку на окне… Как видим, не напрасно: в него стреляли… Но с какой стороны надвигалась на профессора беда? Касается ли это его работы в клинике? Связался с теми, кто делает большие деньги на спекуляции редкими картинами, вещами? Запутался в личной жизни? – Игорь Андреевич замолчал, вопросительно глядя на коллегу.

– Вы имеете в виду друга жены – Дуюнова?

– И его тоже.

– Вы знаете, – нерешительно сказала Ольга Арчиловна, – не могу объяснить почему, но мне кажется, что мы имеем дело с весьма необыкновенным случаем.

– И у меня есть такое же ощущение, – признался Чикуров. – Хотя… Не хочется выглядеть метром, но в следственной работе опыт имею… Не раз, приступая к расследованию, думал: вот это дело! Уникальное в анналах криминалистики… А когда оканчивал, то удивлялся, до чего же все просто. Даже злился на себя, почему не догадался сразу… Конечно, бывают очень коварные, хитрые противники. Возможно, именно такой теперь и у нас с вами, но… – Следователь улыбнулся. – Скажу откровенно: в своих ошибках, как правило, виню себя. И еще. Опыт тоже имеет свою отрицательную сторону, потому что волей-неволей начинаешь мыслить стандартно. Поэтому порой тривиальное ставит в тупик… Но в данном случае меня беспокоит другое: нет более или менее убедительной версии.

– У нас их, кажется, предостаточно, – заметила Дагурова.

– Это как раз неплохо. Варианты нужны, просто необходимы. Чтобы потом пришла убежденность. Ведь версии для того и существуют, чтобы лопаться. Должна остаться одна. Но мы с вами плаваем. Слишком. Значит, фактов маловато. – Он посмотрел на часы. – Ладно, надо идти в клинику. Меня беспокоит письмо из Киренска. Да и, возможно, выясню, кто такой Гаджиев.

– Какое задание будет мне? – спросила Дагурова.

– Попробуйте все-таки разобраться с посещением Семизоровым дома Баулина… При чем тут автомашина Ростовцева?

– У меня есть одна мысль, – сказала Дагурова. – Хочу сначала сама проверить, а уж потом…

В клинику Чикуров отправился пешком. В молодом парке он встретил кавалькаду всадников. Это были люди разного возраста, хотя молодежь составляла большинство. Следователь понял: это больные, которым назначена в виде моциона прогулка верхом.

„Однако же не бедное заведение у профессора, – подумал Чикуров. – Содержать конюшню – удовольствие, которое стоит немало денег“.

Он где-то читал, что в Англии, например, куда дешевле держать автомобиль, чем иметь собственную верховую лошадь.

Чтобы подойти к клинике, ему пришлось пересечь сад, в котором, помимо фруктовых деревьев, росли кусты черной и красной смородины, крыжовника, малины, протянулись грядки с клубникой. И он позавидовал группе людей, собиравших в лукошки ягоды.

„Эх, сейчас бы отправить в рот горсть малины! Прямо с куста – красота!“

Эта мысль увела Игоря Андреевича в детство. Малинник у них дома был знатный. Когда поспевала ягода, мать заставляла его дежурить в саду – проказники-воробьи устраивали набеги целыми стаями, принося ощутимый урон урожаю. Их не пугало чучело, которое Игорь Андреевич соорудил с отцом из старой одежды…

Он, видимо, невольно сбавил шаг, потому что услышал приятный женский голос:

– Угощайтесь, товарищ следователь. Этого добра нынче много.

Голос принадлежал симпатичной женщине в эффектном светлом костюме.

– Спасибо, – ответил Чикуров, несколько смутившись, затем спросил: – Как лучше пройти к клинике?

– Я провожу, – ответила женщина.

Чикурова удивило, откуда она знает, что он следователь. Впрочем, в таком небольшом поселке остаться инкогнито трудно. И потом – форменная одежда.

– Вы здесь лечитесь? – спросил он у добровольной провожатой.

– Работаю. Главной медсестрой.

– Орлова? Аза Даниловна? – уточнил следователь, отмечая про себя, что внешность у бывшей жены Рогожина действительно яркая. Такая может увлечь…

– Я, – кивнула Орлова.

– Трудиться в саду тоже входит в обязанности главной медсестры? – продолжал следователь.

– Добровольно-принудительно, – усмехнулась Орлова. – Но нам помогают больные. Причем с большим удовольствием. Делать-то им нечего. Да и все, что они собирают, идет на их же стол.

– Трудотерапия, – вспомнил Чикуров баулинские принципы лечения.

– Конечно… Движение вообще полезно. Особенно гуляние во время цветения деревьев. Они выделяют целебные фитонциды. – Орлова протянула следователю туесок с клубникой. – Попробуйте все-таки.

Отказываться теперь было бы неприлично. Игорь Андреевич выбрал несколько ягод и съел.

„Немного водянистые. От последних дождей“, – подумал он и задал очередной вопрос:

– Аза Даниловна, вы случайно не занимаетесь перепиской с больными?

– Иногда.

Они подошли к пятиэтажному зданию. Несколько больных играли во дворе в бадминтон. Тут же стояли столы для настольного тенниса. Белые шарики звучно щелкали об их деревянные поверхности.

– У меня будет к вам несколько вопросов, – сказал Чикуров, пропуская в дверях главную медсестру вперед.

Игоря Андреевича, как в свое время и Дагурову, удивила обстановка в клинике, которой мог позавидовать и столичный институт.

В комнате Орловой было уютно. На столе цветы в красивой вазе. Они сели в кресла.

– Аза, Даниловна, не припомните некую Овсянникову? – спросил Игорь Андреевич, протягивая ей письмо из Киренска.

Орлова пробежала глазами первые строки и рассмеялась:

– Да об этом случае вся клиника знает! И смех и грех!

– А в чем дело? – спросил следователь, несколько удивленный реакцией Азы Даниловны.

– Посудите сами, – стала объяснять она, – подняла такую бучу! Написала в „Правду“, еще куда-то… А дело в том, что она сама чокнутая… Надо же было додуматься до такой глупости! Кто-то дал ей вырезку из статьи Евгения Тимуровича, где он писал о пользе сыроедения… Понимаете?

– Пока нет.

– Ну, что полезно есть сырые овощи и фрукты, – как ребенку, втолковывала Чикурову главная медсестра. – И другие растительные продукты не следует варить долго, то есть переваривать. Геркулес, гречку… Овсянникова, не разобравшись, решила, что надо кушать один сыр… Понимаете? Сыроедение, подумала она, – это значит питаться только сыром…

– Теперь понял, – сказал с улыбкой следователь. – Ну и что же с ней произошло?

– А вы подумайте, что может быть, если человека лишить витаминов, углеводов, клетчатки, крахмала, сахара и так далее? Как эта Овсянникова вообще не загнулась!

– У Баулина были неприятности из-за ее жалоб в такие высокие инстанции?

– Разобрались, конечно… По-моему, даже дитяти малому ясно, что Евгений Тимурович ни при чем… Есть такие: читают книгу, а видят… – Орлова не договорила присказку. – Я посоветовала Евгению Тимуровичу не отвечать на это письмо. Так он мне выговор сделал. Считает, если человек не понял, ему следует разъяснить. Вежливо, культурно… Написал письмо Овсянниковой да еще в придачу свою новую книгу послал. С надписью.

„Так, с этим разобрались“, – подумал Чикуров. И спросил:

– Теперь о Гаджиеве. Вам эта фамилия ничего не говорит?

– Гаджиев, Гаджиев… – задумалась главная медсестра. – Откуда он?