Текст книги "Преступники"

Автор книги: Анатолий Безуглов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Историю этого целителя Игорь Андреевич знал. О ней была целая дискуссия в «Литературной газете». Но следователь не перебивал Рогожину. Было интересно послушать мнение, так сказать, заинтересованного человека.

– А какие болезни Малышев лечил! – продолжала травница. – Даже женское бесплодие… Кончилось тем, что один человек, которому не помог его совет, пожаловался куда-то. Малышева – в суд…

– Я знаю, – сказал Чикуров. – Читал.

– Разве это справедливо? Лично я считаю, что нет.

– В газете все разъяснено. И если вы читали внимательно…

– А как же, очень внимательно! Люди правильно встали на его защиту. Я вот только не совсем разобралась, что там говорил юрист о незаконных действиях того Малышева. Может, объясните?

– Видите ли, Александра Яковлевна, закон существует для всех. А в законе сказано с определенностью, что врачебная деятельность без наличия диплома об окончании медицинского вуза запрещена.

– Но ведь Малышев, хоть и без диплома, радость, добро, здоровье приносил! А здоровье – оно самое дорогое, что есть у человека… Чего греха таить, у иного и диплом есть, а… – Рогожина, не договорив, безнадежно махнула рукой.

Чикуров понимал: вопрос этот сложный. Да, опыт народной медицины – богатство, которое нельзя терять. Оно невосполнимо. Уходят люди и уносят с собой секреты. Да и сами врачи иной раз признают, что травники вылечивают недуги, перед которыми они, медики, бессильны. Вот и получается, что порой целитель из народа излечивает тяжелейшую болезнь, но вступает в противоречие с законом…

С другой стороны, если разрешить всем заниматься врачеванием, не контролировать деятельность народных целителей, сколько найдется шарлатанов, использующих человеческое несчастье в корыстных целях! Сколько будет жертв!

Может быть, для решения этой проблемы следовало бы создать своеобразный союз медика с дипломом и врачевателя без диплома? И даже организовать поликлинику вроде гомеопатической, где представители народной медицины трудились бы под руководством и при участии врачей? Подобный опыт, кажется, уже есть в Латвии…

– Будем надеяться, Александра Яковлевна, – обтекаемо ответил собеседнице Чикуров, – что найдут правильное и нужное решение в отношении травников. Чтобы был соблюден закон и интересы больных.

– Хорошо бы, – закивала Рогожина.

– Скажите, какая у вас была обязанность в клинике профессора Баулина? Вы, по-моему, какое-то время состояли там в штате?

– Состояла. Но, поверьте, Игорь Андреевич, я к ним не просилась. А было так. Лет пять назад в Березки приехал Евгений Тимурович. Тут же разыскал меня, познакомились.

Он поинтересовался, знаю ли я секреты травников. Я ответила, что знаю, дед научил. Баулин обрадовался, потому что тоже собирался в своей клинике лечить травками. Короче, нашли мы с ним общий язык. Правда, он больше по-научному, а я по-простому, по-народному… Евгений Тимурович сказал, что оформит меня на работу…

– Вы каждый день ходили на службу? – спросил Чикуров.

– Зачем? В клинику я ходила только за зарплатой. Один раз даже премию дали. Ну, еще как-то была на собрании.

– А в чем заключались ваши обязанности?

– Я с работниками клиники и «Интеграла» собирала различные растения, учила, как и где рвать, сушить… Евгений Тимурович приезжал, советовался, какую травку от какой хвори лучше использовать… Вообще-то сам он хорошо разбирался в травах, а местные, наши, – не очень. Баулин каждую травку в лаборатории изучал, на животных пробовал. Потом больных лечил… Мной он был доволен, даже на собрании похвалил… Можете спросить у тамошних врачей.

– Понятно, – сказал Игорь Андреевич. – А почему вы ушли из клиники?

Этот вопрос, видимо, был неприятен Рогожиной – на ее лице промелькнула тень.

– Так ведь я уже свое дело сделала… Научила, рассказала и показала, – ответила она. – А тут стали применять машину Ростовцева. И вообще, добавлять какие-то заморские фрукты, орехи… А я только по нашим травкам специалист… Вот и уволили… Сын мой шибко обиделся на Баулина…

– За что? – спросил следователь.

– Честно говоря, мне неловко было у них зарплату получать. Ведь я так и так травки собирала. Для себя. Ну подумаешь, ходили со мной работники клиники и «Интеграла»… Сына возмутило, что мне спасибо не сказали. Могли ведь пригласить, поблагодарить, объяснить, что к чему. Ну, как это по-людски делается… А то приказ вывесили, и все. А Юра у меня с детства никому даже самой малой обиды не прощает, долго помнит… С одним соседским мальчишкой как-то поссорился в школе, так до сих пор не разговаривает. Ни руки не подаст, ни на поклон не ответит… Такой характер.

– Юрий Юрьевич не говорил вам, что, возможно, намеревается отомстить Баулину? – спросил прямо следователь.

– Да вы что, Игорь Андреевич! – замахала руками Рогожина. – И в голову не берите! Не мог он. Не мог! – повторила она убежденно. – Тем более из-за такого…

– Ну а из-за Орловой? Говорят, у них с Баулиным что-то было?

Этот вопрос еще больше подхлестнул Рогожину.

– Юра теперь благодарит судьбу, что расстался с ней!

– Но я слышал другое… Когда Аза Даниловна ушла от вашего сына, он места себе не находил. Даже уехал из Березок, чтобы забыться…

– Верно, уезжал. Так ведь тогда еще любовь не остыла. Сразу-то трудно от сердца оторвать. Хотя она, прямо скажем, неверная. И не только в этом ее беда. Сначала я думала: ну, перебесится, вернется к мужу. Всякое бывает. Негоже дочку без отца оставлять… А потом как-то узнала про нее кое-что и поняла: действительно хорошо, что они расстались…

– А что именно узнали? – насторожился Чикуров.

– Не хочу ворошить, – отмахнулась хозяйка.

– И все-таки? – настаивал следователь.

– Вы, наверное, видели на плите памятника фамилию Бульба?

– Да, – кивнул Игорь Андреевич.

– Они с моим мужем и срывали немецкий флаг с поссовета. Петро Бульба принес сюда на себе раненого Юрия. Сам Петро тоже погиб, через день… Теперь вместе лежат, – вздохнула Рогожина. – А когда, значит, отделали все мрамором, пионеры разыскали вдову Бульбы. Она под Ужгородом живет. Написали ей. Ганна Игнатьевна тут же приехала. Постарше меня, на пенсии давно. Поплакали мы, мужей вспомнили, войну. В общем, лиха на каждую хватило. Игнатьевна приехала сюда с дочкой, Миланой. Имечко такое не зря дали – очень симпатичная женщина. Дочка она была приемная. Игнатьевна ее из детдома взяла, потому как своих с Петром не успели прижить… Милана с виду вроде здоровая была… Ну, погостили они у меня две недели. Расставались как родные, ей-богу… А через год Милана приехала уже одна. Бледная, как былинка из погреба. Болезнь крови у нее какая-то. Просит: помогите, тетя Шура. Так она меня называла… Я ей: родненькая, рада бы, да никогда не встречалась с такой хворью, как у тебя. Обратись-ка лучше к профессору нашему, Евгению Тимуровичу Баулину. Он в своей клинике лечит и соками, и медом, и голодом… Глядишь – и вылечит… Милана поехала посоветоваться с матерью…

– Милана замужем? – поинтересовался Чикуров.

– Была… – вздохнула Рогожина. – Вот только мужик ей попался непутевый…

– Пьет?

– Картежник заядлый. Все деньги, что получает, спускает в карты. Мало что свои – и ее тоже… Возвратилась Милана скоро. С матерью и сыном. Мальчонку Ондрийкой звать, малышка совсем, грудничок. Только у мамки от болезни молока нет, козьим кормили. Я сына своего попросила посодействовать. Он обратился к Ростовцеву, а тот сказал, что местами в клинике распоряжается Баулин. Но Юра к нему идти отказался… Я посоветовала хлопотать через военкомат. Как-никак Ганна Игнатьевна вдова героя… Из военкомата позвонили Евгению Тимуровичу, и он приказал, чтобы Милану положили в клинику. А сам уехал куда-то, на совещание, что ли… Они пошли к Азе, то есть Орловой, – поправилась Рогожина. – Та заявляет: рада бы, мол, да свободных коек нет, а когда освободятся, неизвестно. Игнатьевна спрашивает: почему нет, ведь сам профессор дал команду принять. Орлова покрутила, повертела и сказала, что сделать можно, но нужно две тысячи рублей… Господи, да где же взять такие деньги?.. Тогда Игнатьевна съездила домой, сняла с книжки свои крохи, корову продала… Короче, собрала две тысячи. Милана сунула Орловой, и место тут же нашлось…

– Вы знали об этом тогда? – не выдержав, спросил следователь.

– Откуда-а! – протянула Рогожина. – Это мне уже потом Игнатьевна рассказала… Ну, легла, значит, Милана в клинику. Лечили ее там больше месяца. Вроде бы отпустила болезнь. На радостях Милана кому-то даже подарок купила…

– Кому? – задал вопрос Чикуров, которого все больше заинтересовывал рассказ Рогожиной.

– Чего не ведаю, того не ведаю, – развела руками Александра Яковлевна и продолжала: – Так вот, уехала Милана домой, а через два месяца померла…

– От этой самой болезни? – уточнил следователь.

– От чего же еще… Вы представляете, каково бедной Игнатьевне? Внучек малый остался на руках… Расходы… Раньше хоть корова выручала. Игнатьевна молоко продавала, все прибавка к пенсии… А теперь-то коровы нет!.. Примчалась Игнатьевна сюда и к Азе Даниловне в ножки: верни деньги, христа ради! Ведь не вылечили дочку, померла! Если, мол, не все, то хоть половину верни… И вдруг Орлова заявляет, что никаких денег не брала, нечего клеветать… Ганна Игнатьевна прямо опешила. Говорит: сама ведь Милана дала тебе из рук в руки две тысячи!.. Орлова раскричалась, что те деньги твоя дочка своему мужику, видно, отдала, на карточный, мол, долг…

– Откуда Орлова узнала, что он картежник? – спросил следователь.

– А кто же его знает? Может, Милана сама поделилась с ней, а может – с кем из больных, а те уж Орловой передали… Что я хочу сказать: ко всему прочему, Аза Даниловна пригрозила Игнатьевне, что в милицию позвонит и ее, Игнатьевну, мол, арестуют…

– За что? – удивился Чикуров.

– Как за что? За клевету! Так и сказала… Пришла ко мне Ганна Игнатьевна вся в слезах. Спрашиваю: ты чего? Вот тогда-то она все и выложила. Я сначала даже не поверила. Потом вижу: нет ей резону брехать. Да и не из таких она… Я первым делом отчитала ее: почему, мол, не сказала мне, когда только еще Орлова требовала с них деньги? Да я бы эту Азу!.. – Рогожина сжала кулаки. – Сама лично пошла бы в милицию, к Ганже, к Баулину, до Кремля бы дошла, а порядок навела… Ну, думаю, теперь-то чего после драки кулаками махать. Теперь ведь ничего не докажешь. Даже если бы и поверили, то что? Милана деньги передавала без свидетелей… Короче, те две тысячи – с концом. И не знаю, чем же Игнатьевне помочь…

– А почему вы сыну своему не сказали?

– И об этом с Игнатьевной думали. Она умолила меня, чтобы я не втравливала Юру… Господи, как мне было стыдно! Кто бы чужой, а тут – бывшая сноха! Мать моей внучки! Срамота – дальше некуда!

Рогожина замолчала, печально качая головой.

«Да, ничего себе информация, – думал в это время Чикуров. – Но насколько это может быть связано с покушением?»

– Дальше что, Александра Яковлевна?

– Дальше-то? Говорю я Игнатьевне: не убивайся, что-нибудь придумаем… А как же, надо выручать женщину. Да и как-то наше имя спасать… Собрала я свои «драгоценности». – Рогожина грустно усмехнулась. – Сережки, что остались от матери, колечко с бирюзовым камешком, золотые часы деда. Карманные. Их деду Прохору в гражданскую сам командарм вручал. На задней крышке надпись: «Честному воину РККА от ВЦИК»… Еще ружье у деда было… В общем, прошлась по сусекам, продала вещички и вручила деньги Игнатьевне. Говорю: это Аза Даниловна раскаялась и вернула две тысячи… Бедная женщина уж так обрадовалась, уж так благодарна была!.. Уехала она домой, выкупила назад свою корову… Нынче на Девятое мая приезжала с Ондрийкой… Растет внучек. Вот такой бутуз, – Александра Яковлевна надула щеки.

– Когда случилась эта история?

– Прошлой осенью.

– Вы не пытались объясниться с Орловой?

– Чтобы я… к ней?.. – воскликнула Рогожина. – Ни в жизнь не пойду! Мы и в прежние времена, когда она еще жила с Юрой, не очень-то ладили… Представляю, как бы она меня облаяла!

– И все же, Александра Яковлевна, почему вы не сообщили об этом сыну?

– Да узнай только Юра про это, он бы с Азой такое сотворил!.. – с жаром ответила Рогожина.

– Кому-нибудь помимо вы рассказывали об этой истории?

– Одному человеку… Евгению Тимуровичу, – со вздохом призналась хозяйка. – Месяца три назад он пришел ко мне посоветоваться. Хотим, говорит, Александра Яковлевна, создать плантацию редких лекарственных трав… Действительно, дело хорошее. Больных в клинике много, на всех в лесу добывать – сколько людей от работы отрывать придется! В аптечном складе частенько не найдешь чего нужно, к примеру, ромашку, шалфей. А если и имеется, то неизвестно, кто собирал, как обрабатывал… Я же вам рассказывала…

– Значит, на Баулина в отличие от сына вы обиды не держите? – спросил Чикуров.

– Ни капельки, – заверила Рогожина. – Ну, обговорили мы, с каких растений лучше начать. Евгений Тимурович пригласил меня зайти в клинику. Я ему сказала, что ноги моей там не будет… Он стал извиняться, что, мол, уволили меня без его ведома и согласия, когда он был в командировке… Я говорю, что не в увольнении дело, а просто не хочу видеть Орлову… Он смутился. Понимаю, говорит… Нет, толкую ему, не понимаете, Евгений Тимурович… Ну и выложила ему, что сотворила с Ганной Игнатьевной Орлова… Вы бы видели, Игорь Андреевич, профессора в ту минуту! Побледнел, руки затряслись… А как пришел немного в себя, обо всем в подробности расспросил. И поинтересовался, знает ли об этом мой сын. Я ответила, что Юра ничего не знает. Евгений Тимурович помолчал, подумал… Насчет Орловой, говорит, проверю. Подтвердится – выгоню взашей.

– Сомневался, значит?

– Наверное… Тут я не выдержала и спрашиваю: а вообще откуда у Азы Даниловны машина собственная, мебель заграничная, шикарные наряды? Евгений Тимурович пояснил, что она наследство от бабки получила. Я не поверила. Ерунда, говорю. А Евгений Тимурович настойчиво так уверяет: да, на Орлову была анонимка, что, мол, живет не по средствам… Проверяли… Наследство-де якобы действительно немалое… Уж как они проверяли, не знаю, – развела руками Рогожина.

– У вас есть на этот счет другие сведения? – задал вопрос следователь.

– Да не могла Леонтьевна, бабка ее, никакого наследства оставить! Я ведь была у нее в деревне, в Калининской области… Леонтьевна всю жизнь в доярках проходила… Колхоз бедный… Поглядели бы вы на ее хату! У меня сарай по сравнению с ней – что твои хоромы… О каком наследстве может идти речь?

– Как же на ваши слова реагировал Баулин?

– Был совсем сбит с толку… Когда уходил, то очень просил не говорить никому, что Орлова брала деньги у Бульбы. Особенно – сыну.

– Я вас тоже прошу об этом же, – сказал Чикуров. – Никому. Ни словечка, ни намека. – Он достал бланки протокола допроса, авторучку и пояснил хозяйке: – Мы оформим наш разговор по правилам… Я сейчас напишу протокол.

– Ладно, вы занимайтесь своим делом, а я пока по хозяйству похлопочу, – сказала травница и вышла.

Ворон дремал на своей жердочке. Чикуров, на этот раз не пользовавшийся магнитофоном, постарался зафиксировать показания Рогожиной как можно точнее и подробнее.

Через некоторое время в горницу потянуло съестным духом. Зашла хозяйка.

– Прочитайте и распишитесь на каждом листе, – дал ей протокол следователь.

Рогожина читала без очков, шевеля губами.

– Все как есть, – сказала она, закончив, и вывела на каждой странице аккуратную, разборчивую подпись.

Игорь Андреевич встал, собрал бумаги.

– Прошу отобедать со мной, – несколько церемонно предложила хозяйка.

– Спасибо, Александра Яковлевна, мне поскорее надо в поселок, – вежливо отказался Чикуров.

– И слышать ничего не хочу, – решительно заявила хозяйка. – Обидите.

Чикуров растерялся. Обедать со свидетелем, к тому же матерью человека, которого он подозревал в покушении на убийство…

– Идемте, идемте, – даже не уговаривала, а настаивала Рогожина. – Такого угощения вы больше нигде не отведаете. Ни за какие деньги…

«В самом деле, – подумал Чикуров, – кто бы ни был сын, почему я должен обижать женщину? Наверняка решит, что отказываюсь из-за Юрия Юрьевича. Да еще подумает, что и ее подозреваю… Люди ей верят, почему не должен верить я?»

– Уговорили, – улыбнулся Игорь Андреевич.

Кухня была просторна, предназначалась, видимо, когда-то для большой семьи. На керосинке грелась кастрюля, исходя аппетитным запахом.

– Сын все советует газ поставить, – сказала хозяйка. – Да я привыкла так… Садитесь, Игорь Андреевич, будете вспоминать в своей Москве, чем вас потчевала баба Шура, – весело проговорила Рогожина, нарезая хлеб по-деревенски: держа буханку на груди и ножом к себе.

Она налила Чикурову тарелку борща. Он был обжигающе горяч и духовит. Игорь Андреевич отхлебнул. Борщ и вроде бы не борщ. Но вкусный.

– Из дудника, – пояснила Рогожина. – Видали такое растение?

– Еще бы, – вспомнил Чикуров высокие, метров до двух стебли с розовым цветом наверху, которые он в детстве сбивал палкой, как саблей. – Я же сам почти деревенский. Жил в Скопине, под Рязанью, на окраине города… Но вот что из дудника можно такой борщ сварить, не знал.

– И не только борщ. Я солю на зиму листья. Посушить тоже можно, истолочь в порошок – в любой суп положить не грех, запашец даст отменный, – рассказывала Александра Яковлевна. – Вообще многие люди забыли, что ели их деды и прадеды… Живя у леса, не надо на базар ходить. Бери что пожелаешь, будет и полезно, и вкусно… К примеру, обыкновенный одуванчик… Многие считают – сорная трава. А я из него множество блюд могу приготовить. Молодые листья в салат. К мясу их можно, к рыбе, в супы. Даже корни и бутоны хороши, если знаешь, как сготовить… Мне Юра говорил, что одуванчик во Франции и в Японии ой как любят. А мы проходим мимо… Или возьми дягель… Из него варенье с яблоками – пальчики оближешь!

Когда покончили с первым, хозяйка подала странное блюдо – маленькие комочки, запанированные в сухарях.

– А это почки того же дудника, – сказала Рогожина. – Мой Юра очень любит, говорит, вкуснее, чем цветная капуста.

– Действительно, здорово, – с полным ртом произнес Чикуров.

На третье ели блинчики, политые вареньем.

– А это из чего? – поинтересовался Игорь Андреевич, ожидая услышать что-нибудь необыкновенное.

Так оно и есть: тесто для блинчиков было приготовлено из размолотых сухих корней кипрея. Обычного иван-чая! А варенье – из лесной малины, от аромата которой чуть ли не кружилась голова.

Запили все тем же квасом из ягод черемухи.

Сидели еще с час. Напоследок хозяйка сварила гостю кофе из корней одуванчика. Чикурову напиток понравился.

Рогожина проводила его до обелиска. Дальше Игорь Андреевич пошел один.

В Березки он вел машину на скорости. Сведения, полученные от Рогожиной, давали новый толчок для мыслей. Честно говоря, такого поворота следователь не ожидал.

Неужели Орлова действительно брала взятки? Делилась с Баулиным? Или же он не знал об этом? Что сделал профессор после разговора с Рогожиной, узнав о неблаговидных, мягко выражаясь, поступках главной медсестры? Пригрозил увольнением? Может, испугавшись разоблачения, Орлова и решилась на покушение? Вполне вероятно могло быть и то, что дочка партизана Бульбы вовсе не давала денег Орловой. Может быть, их действительно проиграл непутевый муж-картежник?

Все это требовало срочной проверки, значит, нужно вылетать в Закарпатье, в село, где живет Ганна Игнатьевна Бульба.

Следует также выяснить, на какие средства Аза Даниловна Орлова купила себе автомобиль, дорогую мебель и так далее. И было ли в самом деле наследство?

Время торопило.

Слева внизу под крылом самолета синело море, справа по всему горизонту высились горы. Это был Кавказ, и у Ольги Арчиловны Дагуровой защемило сердце.

Сама она родилась в Ленинграде, мать была питерской, но деды и прадеды со стороны отца Ольги Арчиловны жили в Грузии, в небольшом горном селении.

Что же досталось ей от предков? Наверное, любовь к горячему солнцу, к многоголосому грузинскому пению и острой пище. Это то, что лежит на поверхности. А что спрятано в тайниках души, куда она сама не заглядывает? Кто знает…

Дальний Восток Ольга Арчиловна уже успела полюбить, хотя к морозам так еще и не привыкла. Но эта любовь – через людей. Самых близких, самых дорогих. Муж, сын Антошка… Пусть Антошка не родной, но он кажется ей таким родным – роднее не бывает…

Размышления Ольги Арчиловны прервала стюардесса:

– Пристегните, пожалуйста, ремни, – попросила она Дагурову.

Дагурова щелкнула замком. Горы были уже выше самолета. Лайнер, покачиваясь, все ниже и ниже опускал нос.

– Наш самолет приземлился в столице солнечного Дагестана, городе Махачкале, – проговорило радио. – Командир корабля и экипаж желают вам всего хорошего!

Дагестан встретил их жгучим солнцем. Когда пассажиры спустились с трапа, бетон пыхал жаром, а даль струилась миражами.

В здании аэропорта было едва ли прохладнее. Ольга Арчиловна сразу отправилась к справочному бюро, чтобы узнать, где оформить свой транзитный билет до одного из районных центров. И вдруг ей стало плохо. Закружилась голова, покачнулся, поплыл под ногами пол, к горлу подступила тошнота.

Кто-то подхватил ее под руки, усадил в кресло. Над ней стояла черноволосая женщина в белом халате, с темными, как сливы, глазами и смуглым лицом.

– Вам лучше? – спросила врач.

– Спасибо, кажется, все в порядке, – с трудом проговорила Дагурова, поражаясь, с чего бы этот обморок. Она много летала, но чтобы такое…

Женщина отвела Ольгу Арчиловну в медпункт, где было тихо, прохладно и пахло лекарствами.

– Может, сделать вам укол? – спросила врач. – Чем страдаете?

– Не помню уже, когда была в поликлинике, – сказала Дагурова. – В самолете чувствую себя даже лучше, чем на твердой земле, – попробовала пошутить она, но шутка получилась вялая, потому что самочувствие у Ольги Арчиловны все еще было скверное.

– А вы не беременны?

– Вроде нет… – смущенно, как девочка, пролепетала Дагурова.

– Не рожали еще? – допытывалась врач, и Ольга Арчиловна понимала, что любопытство ее не праздное, профессиональное.

– Нет.

– Советую вам немного полежать, – кивнула врач на узкую кушетку, застеленную чистой простыней. – И обязательно сходите в женскую консультацию: похоже, у вас беременность…

Ольга Арчиловна, выпив чего-то успокоительного, вытянулась на кушетке. Через полчаса она и вовсе забыла про обморок. Но, конечно, не забыла слова врача.

Махачкалу она не увидела. Самолет в нужный ей район улетал через сорок минут.

В маленьком тихоходном Ан-2, с двумя скамейками вдоль бортов вместо кресел, набилось полно народу. Все были черноволосые, смуглые, как врач аэропортовского медпункта, с крупными, с горбинкой носами.

Приземлились через полчаса на крохотной площадке среди гор. И было непонятно, как здесь вообще посадили самолет.

До прокуратуры района четверть часа ходу. Улицы то круто спускались вниз, то лезли буквально в гору.

В прокуратуре она застала только помощника районного прокурора – молодую женщину, из местных.

– Переночуете у меня, – сказала она Дагуровой. – А завтра отправим вас в селение. Мой дядя там председатель колхоза. Он сегодня здесь у начальства, а завтра едет к себе. Подбросит.

Сумерки опустились внезапно, на небе огромные яркие звезды.

Кругом чистый пьянящий воздух. И незабываемый вечер во дворе дома помощника прокурора. Впрочем, Ольга Арчиловна не помнила, пожалуй, и сотой доли из того, о чем говорила с коллегой, думала о своем: через несколько месяцев она может стать самой счастливой женщиной. Матерью!

В селение отправились поутру.

Дядя помощника районного прокурора – его звали Магомедом Алиевичем – вел «Ниву» сам. Лет ему было под пятьдесят. Немного полноватый, с пышными усами.

Дагурова почти не спала, так волновали мысли о ее теперешнем состоянии. Но не забывала, что ей предстояло встретиться с Меджидом Гаджиевичем Гаджиевым, которому писал странное письмо профессор Баулин перед покушением на него.

За что извинялся перед ним профессор? И вообще, какие отношения у Гаджиева с главврачом березкинской клиники? Вылет Дагуровой в Дагестан был ускорен показаниями Рогожиной. Ольга Арчиловна и Чикуров полагали, что Гаджиев мог тоже попасть в клинику Баулина, как и дочка Бульбы, с помощью денег.

Если в этом случае у него потребовали взятку, то как вызвать Гаджиева на откровенность? И удастся ли добиться от него признания? Ведь многие взяткодатели предпочитают молчать… По своему опыту Ольга Арчиловна знала, что дела о взяточничестве – одни из самых сложных для следователя…

Председатель колхоза вел машину, словно они ехали по прямому, как струна, шоссе, – жал на всю железку, небрежно выставив локоть в окно. И даже тихонько напевал при этом. А у Дагуровой дух захватывало на каждом повороте, из-за которого, ей казалось, вот-вот выскочит какой-нибудь громадный грузовик и столкнется с ними. Вниз она вообще боялась глянуть: сорвешься – не соберешь костей.

– Бывали в наших краях? – не выдержал молчания Магомед Алиевич.

– Ни разу, – ответила Дагурова.

– Исключительно красиво, правда? – сняв руку с баранки, показал вокруг водитель.

Дагурова вся похолодела.

– Оч-чень, – выдавила она из себя. – Только дороги вот… Сплошные повороты…

Родственник помпрокурора рассмеялся.

– Не бойтесь. Я здесь могу ехать с закрытыми глазами. Довезу как надо!

– Лучше с открытыми, – невесело пошутила следователь.

– Хорошо, – сказал председатель колхоза и действительно немного снизил скорость, видимо, щадя чувства пассажирки.

Помолчав, он через некоторое время снова спросил:

– А к кому едете?

– К Гаджиеву.

– У нас почти все селение Гаджиевы. И все родственники.

– Меджиду Гаджиевичу.

– Вах! – ударил по рулю обеими руками водитель. – Так это же мой кунак! Друг по-вашему… Лучший мастер в нашем селении! В Париж летал! А какие стихи пишет!..

– Значит, поэт?

– Зачем поэт? Он исключительный мастер по изготовлению всяких кубков, блюд. Украшения на конском снаряжении делает. Наденешь на лошадь седло и сбрую – красавица, а не лошадь! В его роду все были исключительными мастерами. Сабля деда Гаджиева выставлена в Государственном Историческом музее в Москве. Вместе ходили смотреть.

Видимо, Магомед Алиевич сел на своего любимого конька.

– В старое время, – продолжал он, – если на Кавказе спрашивали, где заказать самое лучшее оружие, то каждый говорил: в Дагестане! Да что на Кавказе – в России, Иране, Турции мечтали иметь саблю, кинжал или пистолет, сделанные нашими мастерами… Кубачи, Амузги, Казанище, Кумух, – перечислял горячо председатель. – Там жили самые известные мастера. Клинок так клинок! А какие рукоятки! Исключительные! Чеканка, инкрустация, цветная эмаль… Ножны от конца до конца тоже все изукрашены. Не поверишь, что человек может сделать такое! – Он повернулся к Дагуровой: – И украшения для вас, женщин, очень красивые изготавливают. Особенно аварские мастера… У нас вообще очень уважают женщин…

– Судя по стихам Расула Гамзатова, – заметила Ольга Арчиловна, – действительно уважают.

– Конечно! Ведь Расул аварец, – с гордостью произнес Магомед Алиевич. – А какое дело у вас к Гаджиеву? – неожиданно перескочил он. – Чеканкой интересуетесь?

– Нет, я по другому поводу, – уклонилась от ответа следователь. – Как он себя чувствует?

– Сейчас хорошо. Можно сказать, замечательно. А недавно тяжело болел. Все селение сильно переживало…

Ольга Арчиловна уже заметила, что в словах председателя колхоза преобладают эпитеты «замечательный», «самый лучший», «исключительный». Наверное, здесь так принято…

– А где он лечился? – спросила Дагурова.

– Как это называется… – пощелкал пальцами председатель. – Ну, дерево такое есть в России…

– Березки? – подсказала следователь.

– Правильно!

– Как он попал туда, не знаете?

– Из Махачкалы направили. Гаджиев и в Махачкале очень уважаемый человек!

«Да, немного от него узнаешь», – подумала Ольга Арчиловна о председателе колхоза.

«Нива», натруженно гудя мотором, взяла очередной подъем, и перед взором Дагуровой предстало селение. Оно лепилось на склоне горы. Дома с плоскими крышами словно налезали один на другой. Впрочем, картина была скорее знакомая. По многим кинофильмам, пейзажам художников.

И все же было трудно представить, как здесь живут люди…

Гаджиева следователь застала в мастерской, занимающей просторную комнату в его доме – сакле по-местному. На полках стояли очень изящные кубки, кувшины, блюда, чаши, украшенные чеканным орнаментом. На верстаке перед мастером лежали всевозможные инструменты. В углу пылал небольшой горн.

Меджид Гаджиевич оказался невысоким, сухопарым, с выразительными чертами лица: нос с горбинкой, смоляные брови, усы, мужественно очерченный рот. Лет шестидесяти, а глаза молодые.

Видимо, мастер привык к посещению гостей. Наверняка у него перебывало множество знатоков и любителей произведений кавказских ремесленников.

Чтобы избежать церемоний и недоразумений, Ольга Арчиловна сразу представилась, показала документ и попросила Гаджиева рассказать, как он попал на лечение в баулинскую клинику.

И все же без церемоний не обошлось. Меджид Гаджиевич велел пожилой женщине принести чай, налил Дагуровой и себе и только потом начал говорить:

– Вызвали меня в Махачкалу, в Союз художников, показывают бумагу из Москвы: надо делать блюдо для выставки в Париже. Материал – серебро, перламутр, слоновая кость… Очень престижный заказ, – ввернул мастер модное словечко. – Я давно мечтал о такой работе. Много эскизов сделал. Походил по музеям, наших старых мастеров смотрел… Наконец в голове все образовалось, выстроилось. Сел за блюдо… Работаю месяц, второй… Вдруг стал замечать, что глаза слабеют. С утра час посидишь – и все расплывается… Ничего не понимаю. У меня отец в восемьдесят девять лет читал без очков, на охоту ходил. А я в свои-то годы… Да еще плохо слышать стал. Жена зовет кушать – я не иду… Понимаете, не слышу!.. Поехал в район. Врач говорит: лечиться надо. Настроение – хуже некуда! Мне доверили представлять на выставке в Париже весь наш маленький народ, а я не могу закончить блюдо! – Он стал загибать пальцы. – В Махачкале в больнице лежал, в Москве в больнице лежал, а зрение и слух все хуже… Вернулся в Дагестан… Дочь у меня живет в Махачкале, оставила у себя. Говорит: чего будешь по горам ползать слепой? Живи в городе, ты свое отработал, теперь отдыхай заслуженно. Я ей: дело мастера умирает вместе с ним. В горах знаю каждую тропинку, так что и глаз не нужно. А тут у вас в городе точно заблужусь… Внук говорит: есть такие собаки, которые слепых водят, мы купим…

Мастер заразительно рассмеялся.

– Тогда, я думаю, вам было не до смеха, – заметила Ольга Арчиловна.

– Верно говоришь, дорогая, верно, – посерьезнел Гаджиев. – Поверишь, жить не хотелось… Некоторые с горя выпивают… Я стихи начал писать… Друзьям и другим людям нравилось. Договор со мной заключили в издательстве. Переводчик из Москвы заинтересовался, который самого Расула Гамзатова переводит. Познакомились мы с ним. Он и сказал, что знает одного человека, который может быстро вылечить меня. Экстрасенс называется… Повезла меня дочка в Москву, повела к экстрасенсу… Никакого результата! Абсолютно! – Гаджиев возмущенно вздернул плечи и некоторое время пристально смотрел на собеседницу. – Снова приехали в Махачкалу… Уже почти совсем не вижу… Однажды приходит ко мне кунак. Послушай, говорит, Меджид, в газете пишут, что в России, в Березках, есть такая больница, где лечат самые безнадежные болезни. И без всяких операций… Мы, конечно, написали с дочкой в эти Березки, нам ответили, что клиника маленькая, а очередь большая… Пришел мой племянник, говорит: не беспокойся, дядя, мы для тебя все сделаем… Он в Махачкале великий начальник, между прочим… Сам лично поехал туда, в Березки. А через два дня прислал телеграмму, чтобы я вылетал… Приехал я, и меня тут же положили…