Текст книги "Королева Златого Леса (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Глава двадцать третья
Год 120 правления Каены Первой
Что хорошего могло быть в убийце? В эльфе, у ног которого лежало столько мёртвых людей? Но Шэрра не была человеческим ребёнком – она, как истинная остроухая, скольким бы презрением это слово ни наделяли все остальные, обыкновенные, не испытывала жалости к мёртвым предателям. Она вспоминала, как гибли невинные подснежники под чужими ногами, содрогалась – и каждый раз выбрасывала из головы все остатки жалости к людям, к тому, что они сами собой представляли. Всё это сплеталось в сплошную картину; она не боялась стекающей с рук Роларэна крови, но содрогалась, стоило только Тони своими толстыми, сальными пальцами коснуться её плеча.
Рэн всё больше молчал. Он не беспокоился о людях, убитых им вчера, но тень Каены нависала над ними. И дорога стелилась под ногами, будто бы что-то неровное – Шэрра была уверена, что сейчас, за следующим поворотом, станет ещё хуже.
Они шли прямо. Через лес или по дорожке – эльфы не блудят. И идти эльфам тоже легко – они быстры и легки, не проваливаются, даже в болоте им не так-то уж и трудно, пусть и много хуже, чем на обыкновенной твёрдой земле. Остроухие – что за презрение в этом одном коротком и банальном слове, – способны, будто бы летая, ступать, вышагивать по снегу, словно по твёрдой почве, скользить по ветвям деревьев. Были способны – пока разом не потеряли и магию, и вечность, и всё счастье, что только таилось в уголках Златого Леса.
Шэрра не спотыкалась. Рэн – тоже. В нём с каждым шагом становилось сил, казалось, всё больше; Златой Лес, в котором таилась его душа. Его магия. И его цель, его жажда, его одно существенное желание. Тони пытался ступать медленнее, но попросту отставал – и никто не оборачивался, не давал ему шанса догнать. Он обречён – это было жестоко, да, но в тот же момент – так логично, до такой степени справедливо…
Дикость и ужас. Вот что окутывало его при мыслях о Роларэне, о кулончике на его шее. О чём-то очень важном. Там крылось эльфийское счастье; и Тони представлял, как раздавит его в своих громадных ручищах, а следом за этим умрёт и Роларэн. А Шэрра будет его.
Ведь у Вечности тоже есть свой конец. Разве нет? Разве не всё на свете должно подходить к логическому завершению? Тони мечтал об этом, Тони рвался к цели и пытался достичь её как можно скорее – но у него не получалось добраться до глубины собственных мыслей. Если глубина, конечно, существовала – а относительно этого можно было ещё поспорить.
– Шэрра, – окликнул он девушку – отчаянье, казалось, окутало абсолютно. – Шэрра…
Она оглянулась. В глазах не было ни ненависти, ни холода. Эльфы – поразительные существа; они даже не попрекнули ему предательством, хотя прекрасно знали, что это именно он вёл по следу целую Академию. И вчера, пока Шэрра – наконец-то она, а не он! – заживляла ранения Роларэну, пока скользила своими тонкими пальцами по его израненным рукам, пока губами едва-едва ощутимо касалась скулы, словно пыталась оставить клеймо, затихла в его объятиях – таких, что обними её подобным образом Тони, и уже превратились бы птичьи кости в пыль, – он ждал, что с уст мужчины – ведь он-то пострадал, – сорвётся хотя бы одно оскорбление. Они должны были сказать, что Громадине стоит их покинуть. Уйти. Но Рэну словно было всё равно, а Шэрра… Шэрра следовала за ним, будто бы давно всё понявшая, зрячая кошка – такая гибкая, такая сильная. Тони не нравилось замечать в ней что-то большее, чем просто красивую женщину. Это казалось ненормальным. В Академию слабый пол не пускали – что они могут? Сражаться на мечах, что ли? А она – могла. И палицу – пусть деревянную, а не ядовитую, – она прокручивала в руках с такой лёгкостью, словно прорезала воздух. Только кислота лилась по его пальцам, а она – уверенно принимала каждый сильный для неё удар, послушно падала и вставала, отравляла своё тело для того, чтобы научиться. Достойно ли это было уважения – увы, он не знал. И не мог знать. У людей так себя не вели. У людей женщины были слабы.
Шэрра не позволяла себе быть таковой. А может, попросту не умела. Ведь она не была человеком. Она была эльфом – самым жутким, что только мог себе представить Тони, и в тот же момент таким прекрасным и притягательным. Он тонул в ней, тонул с такой лёгкостью, что она и не замечала.
– Что такое? – девушка замедлила шаг, чтобы теперь поравняться с Тони. Роларэн словно и не заметил ничего – не почувствовал подвоха.
– Мы можем остановиться на несколько минут? Может быть, вам тоже следует отдохнуть…
Они шли всю ночь. Они бежали. Они вот уж сколько часов даже не притронулись к дереву, чтобы пополнить собственные силы. Разумеется, они тоже должны были устать – на это Тони и рассчитывал, теперь глядя Роларэну в спину. Он хотел просто поговорить – задать Шэрре вопрос, что никак не срывался с губ все эти дни.
– До Златого Леса всё равно ещё день пути, – согласно кивнул Роларэн. – Можно. Мне всё равно. Останавливайтесь.
Он тоже замер. Устало прислонился к дереву – но теперь не пил его соки, а просто слушал шелест листвы, наслаждался её тихим шёпотом, словно впитывал в себя каждый звук, такой приятный, такой отчасти даже нежный…
Тони старался на него не смотреть. Почему-то в Роларэне было что-то, выбивающее его из колеи – казалось, чтобы посмотреть ему в глаза, надо было и самому стать эльфом. Громадине думалось, что он словно становился с каждым мигом ниже, ниже и ниже… Не ростом, нет – но достоинством уж точно.
Шэрра опустилась на мягкую траву, даже не подумав подстелить ничего. На этот раз она и иллюзией-то не воспользовалась, только перевела внимательный взгляд на Тони. Тот тяжело сглотнул – а вдруг она сейчас согласится? Вдруг одним махом, одним коротким ответом прекратит все его мучения?
Громадина перевёл пристальный взгляд на Роларэна и поспешно отвернулся. Нет – он не мог.
– Зачем, – прошептал он совсем тихо, – было их всех обучать, а теперь убивать? И почему не тронул Фирхана? И это про детей…
– Потому что, – вместо Шэрры ответил Роларэн. – Люди глупы. Мне казалось, эльфы даже в Мастеровом рассказе выглядели довольно опасно, но нет – вы решили, что этого количества вам хватит с головой.
Он закрыл глаза, сел у самого основания дерева и закрыл глаза. Пальцы зарылись в мягкую весеннюю траву – тут, на юге, было уже совсем тепло.
Шэрра тоже посмотрела на небо, на зеленевшие деревья. Совсем скоро к Златому Лесу подступит лето, а с ним – и Златая Охота. Опять эльфы, пользующиеся временной благосклонностью королевы Каены, помчатся следом за невинными жертвами. Королева сама определяет, когда начать сие действо – может быть, в этом году всё пройдёт раньше, а может, как обычно, в день пришествия Её Величества к власти. Шэрра не хотела об этом знать. Ей не было жаль эльфов, равно как не жалела она ни одного из людей. У Роларэна ещё хранилось что-то отеческое, от Вечных. Она же сие давно потеряла.
Тони смотрел на неё влюблённо. Не замечала? Разумеется, бред – эльфы внимательны. И сейчас, сталкиваясь с его диким, перепуганным, быстро сменяющим направление взглядом, Шэрра словно мысленно, силком, отгораживала себя от потока чужих чувств. Чувств, что и даром не были ей нужны, пожалуй. Чувств, от которых к горлу подкатывала волна отвращения.
– Шэрра, – тихо позвал Тони, – ведь ты понимаешь, что ты возвращаешься туда, откуда выхода не будет.
Она кивнула, задумчиво, толком не сознавая, с чем соглашается. Громадина превратился в тень.
– Почему он меня не прогнал? Ведь я предатель…
– Глупость, – мотнула головой она. – Ты не предатель – это просто смешно. Ты просто человек. Разве люди способны предавать то, чего нет?
– Я был верен своим идеалам. Даже если они были глупы, – он казался безумно бледным.
Шэрра тихо рассмеялась и посмотрела на парня так, словно он только что сказал самое страшное на свете – испугал её своим противоестественным заявлением. А после не сдержалась – с её губ сорвался весёлый, диковатый со стороны смех.
– Милый, – выдохнула она. – Тони, у людей не бывает идеалов.
Она долго смотрела на него, молчала. А после отвернулась – и Громадине показалось, что он наконец-то сумел дышать.
Он сжал в руках траву, неосознанно копируя движение Роларэна. Но если в пальцах эльфа тоненькие зелёные лезвия оставляли лишь мелкие затягивающиеся порезы – и словно пылали своей силой ещё больше, – то Тони несвоевольно срывал их, сминал в своих руках, превращал в кашицу с приятным запахом, свойственным одной только смерти. Шэрра задыхалась от человеческого искусства в растениях – от того, как они, стремясь к формам, срезали ветви, мучили деревья, пытаясь придать им форму. Когда в Златом Лесу всё было так, как надо, шептали ей подснежники, эльфы только пели растениям песни. Они не требовали от них ничего больше, кроме как счастья – и красота тоже была в этом. А ровные, выстриженные кусты, выстроившиеся гладкими отвратными рядами… До чего же всё это было наигранно и противно! До чего же тошнота подкатывала к горлу – как тогда Шэрре было неимоверно гадко, когда она миновала прекрасные человеческие сады, выстроенные на ненависти и боли. Она смотрела на кусты, на садовников, на то, как ножами срезались ветви… Не ради того, чтобы лучше росло – и эльфы иногда косили траву, и эльфы ели растительность, и эльфы сознавали, что у деревьев надо забрать лишнее, чтобы они лучше плодоносили и не задыхались от лишнего веса. Нет! Ради того, чтобы очередной куст был похож на кошку… А что это за варварство – летом! Летом, когда растение дышало и жило.
Эльфы умели это делать. Но сейчас, когда в Златом Лесу пропали времена года, а ненависть королевы Каены затопила всё, что могла, им оказалось не до искусства. Эльфы предали сами себя – что уж тут ждать от них верности к кому-то другому?
Два года назад Шэрра думала иначе. Она полагала, что все они – жертвы обстоятельств, несчастные, измученные, нуждающиеся в помощи, в спасении от Её Величества. Но Вечность меняет. Роларэн разорвал её жизнь на кусочки, заставил её просочиться бесконечными капельками того, чего не познать ни единому существу в Златом Лесу. Она – не пародия, не эльфийка с чужим, ворованным именем. Её Златое Дерево не должно расти снаружи.
Её душа внутри.
Он шептал это ей с такой уверенностью, с такой болью тогда, и Шэрра верила в это сейчас. В него верила. В то, что это однажды закончится.
– Ты неправа, – возразил Тони, и девушка с трудом вспомнила, о чём же они говорили. – Люди о многом думают, люди… Нам трудно, Шэрра, – он зажмурился, – просто мы изредка стараемся этого совсем-совсем не показывать, понимаешь?
Она слабо кивнула и улыбнулась. Это всё, конечно же, та ещё глупость. Люди? Не показывать? Они ведь несдержанные… глупы, ограничены в своих возможностях и даже периоде жизни. Они – хуже эльфов периода Каены. И Шэрра порой грустила по тому простому, логичному злу, что преследовало её в старом мире. По Тварям Туманным. По смерти от чужой руки – а не от отвращения к самому себе и к собственной природе, человеческой донельзя.
Вечным может быть не каждый. Роларэн не зря говорил, что у эльфов отобрали всё не просто так, а за дело, что Холодные Туманы – это плод их грехов. И Твари Туманные – нерождённые, неисцелённые дети. Да, у Роларэна не было Твари Туманной с клыками, с горящими на свету глазами, пылающими, будто бы огни. Его Тварь Туманная таилась где-то в реальной жизни, из плоти и крови, с острыми ушами. Дочь, жена? Трудно ответить – он и сам бы, пожалуй, не смог.
– Понимаю, – прошептала она, отвечая скорее на свой внутренний вопрос. – Трудно быть тем, чем ты есть, не присыпав это пыльцой ворованных идеалов.
Тони глубокомысленно кивнул, хотя, по правде, даже не понял, о чём шла речь, а после так быстро для человека и так глупо для эльфа – Вечного, разумеется, – сжал её руку. Шэрра только усмехнулась. Ему было приятно думать, что в этих прикосновениях чувствовалась сила, что он буквально вливал её в девушку, демонстрировал собственное могущество. Увы, но… Но.
Трудно было объяснить, что на самом деле для неё это означало. Даже самой Шэрре – неимоверно трудно.
– Шэрра, – прошептал он, – ты знаешь, что умрёшь, если пойдёшь за ним? Он, кажется, даже не скрывает этого. Он убийца!
Девушка меланхолично покачала головой. Она пошатывалась из стороны в сторону с таким отсутствующим взглядом, словно чары Роларэна давно уже успели оградить её от постороннего влияния.
Парень сжал её ладонь крепче, до боли, едва ли не до хруста костей. Она открыто улыбнулась ему, заглядывая в широко распахнутые глаза, и по-эльфийски как-то пожалела. За то, что он мог чувствовать, за то, во что пытался уверовать по отношению к ней.
– Не стоит, – покачала головой эльфийка. – Правда, Тони. Не стоит.
– Пойдём со мной.
– Он найдёт.
Рэн не станет искать. Он будет ждать, пока она вернётся. Об этом Шэрре было известно – но отойти от своего же обещания она не могла. Разочаровать последнего Вечного, отобрать у себя душу. Как же страшно, когда гниёт не твоё Златое Дерево, а что-то внутри. Наверное, ещё и больно – морально уж точно, а физически – она понятия не имела, что на самом деле будет. Трудно, слишком трудно.
Она – не Вечная. Она – иллюзия человеческого мира, вдохнувшая слишком много свободы, чтобы адекватно оценивать ситуацию.
Ей хотелось тех прежних неспешных разговоров с Рэном, когда не приходилось ждать Громадину Тони. Не слышать абсурдных признаний в любви от человека – даже одно это давало исчерпывающую его характеристику!
– Я защищу, – уверенно ответил он. – Я сумею. Знаешь, есть крепости, в которые даже эльф не способен проникнуть!
Роларэн сминал реальность, будто бы исписанный лист бумаги, и складывал умело новые слова-личности, новые сущности… Сумеет ли что-то сделать с этим Громадина Тони? С тем, как легко магия кружилась в эльфийских пальцах, как он ткал полотно силы, как медленно и одновременно быстро творил ажурные петли мира, изгибал его, как ему одному было удобно, а потом выпрямлял, вновь по образу и подобию…
Нет, и Шэрра в этом ни капельки не сомневалась. Именно потому её смех был таким звонким, таким довольным и весёлым. Она ни минуты не верила в Громадину Тони, она не собиралась в него верить.
– Крепости? Ты думаешь, что эльфийка сможет засесть дома и рожать тебе детей, защитник?
Она не хотела допускать грубость. Просто прервать его тихий говор, его уверенность в том, что он сможет завоевать её.
Тони почти поверил. Даже тогда, когда она стояла в крови на коленях, прижимала к себе ладони Рэна, пытаясь заживить истерзанные палицей руки – он и тогда верил в то, что рано или поздно Шэрра одумается.
– В первую очередь ты женщина. А в каждой женщине есть материнский инстинкт.
– Мой материнский инстинкт принадлежит другому мужчине.
– Тому, что ведёт тебя насмерть?
– Тому, что не наблюдал бы, как меня избивали.
Тони промолчал. Он долго-долго пытался сконцентрировать взгляд на чём-то другом, не на ней, и в итоге выбрал в качестве собственной цели палицу.
Роларэн отбросил её в сторону, подальше от себя, и та теперь покоилась практически у ног Громадины. Он даже боязливо отодвинулся, вспоминая, что она – кусок деревяшки же в общем-то! – сделала с теми, с кем он учился, должен был плечом к плечу идти в походы. И Рэн после этого шёл, не падал, словно не было ни единой раны, ни единого пореза – словно и страдания в его теле не было, и места для него не сыскалось.
Мастер.
– Почему Мастер? – спросил вдруг Тони. Шэрра не ответила – она не знала, по правде. Она могла только предполагать, но отвечать за того, кто для неё одновременно был столь далёк и столь близок, не осмелилась. Тони подался вперёд, вновь попытался коснуться её рук – и вновь Шэрра отодвинулась дальше. – Я вмешался. Ты ведь помнишь, что я вмешался, хотя ненавидел этого Рэ.
– Потому что он был тщедушным пареньком, а на него всё равно пал преподавательский глаз? Так ты купался в любви Миро, разве этого было мало?
Он сжал зубы. Разумеется, мало! Миро – это мечи. А Мастер – знание об эльфах. Они тогда ещё все задумывались – каким образом оно досталось этому дикому, удивительному мужчине? Замкнутому, холодному, покрытому громадным количеством неоправданных, оказывается, шрамов. Им всем тогда было страшно. Или страшно интересно. Увы, Тони никогда не видел разницы.
– Это не то. Только Мастер, и все это знали, мог действительно предоставить настоящие знания об эльфах. Всё остальное было фикцией. И все полагали, будто бы ты попала к нам только по его доброй воле.
– Так и было, – подтвердила Шэрра. – Но ещё – благодаря собственному обману. Во мне нет ни капли честности, разве ты этого не заметил?
Он покачал головой. Речь шла совсем не о том.
– Но бить – не выход, – прошептал Тони. – Поэтому я вступился. Они и меня могли бы ударить, их было много. Ты не считаешь это достойным уважения?
– Нет, как и каждого, кто вымаливает у женщины похвалу собственным действиям, – жестоко, но бесконечно равнодушно отозвалась Шэрра. – Ты громаден, воистину. Ты думаешь, что кто-то посмел бы поднять на тебя руку? – она тихонько рассмеялась. – Разумеется, нет. Вот я, к примеру, в это совершенно не верю. Ни на минуту. Потому…
– Ты не можешь презирать меня за помощь.
– Я могу презирать тебя за то, что ты пытался убить маленького, щуплого паренька, против которого выступил с громадным двуручным мечом, не задумываясь ни о чём. Я могу презирать за то, что ты вмешался только тогда, когда понял – это действительно может грозить человеческой жизни… А прежде? Неужели ты полагал, что для несчастного Рэ падение обойдётся? Неужели думал, что он выстоит? Ты испугался. Ты подумал, что гнев Мастера может пасть на самого сильного – таковым, разумеется, ты полагал себя. Почему? До сих пор не знаю.
– Он ведёт тебя на смерть, Шэрра!
Она рассмеялась.
– На смерть? – переспросила она. – Разумеется. Разумеется, да. Но у эльфов всё не так, как у людей, у эльфов и психология смерти другая. Я готова умереть за поставленную им цель, но мне и вправду хочется выжить – для того, чтобы он смог достичь и второй. Не смотри на меня так, Громадина Тони. Я не люблю тебя и не буду любить по приказу. Мне не помогут крепости. Я эльф. Я хочу жить в лесу. Златом или обыкновенном. Я хочу быть рядом с Вечным. Вечные не предают.
– Ты не Вечная.
– Мы не можем точно знать. Вечные давно не рождались, да. Но во мне есть душа. Есть. А значит, где-то есть и моя вечность.
Тони сжал зубы.
– Что в его кулоне?
– Его жизнь.
Он посмотрел на неё, словно надеялся на что-то, ждал подробной инструкции, помощи, да чего угодно!
Не дождался. Шэрра равнодушно посмотрела в пустоту, потом сморгнула слёзы и молчаливо любовалась на траву.
Тони перевёл взгляд на палицу.
Вновь посмотрел на Роларэна.
– Я докажу тебе, что я – не просто человек. Я больше, чем человек. Я способен быть тебя достоин, – уверенно отозвался он.
– Ты просто человек. Все вы просто люди, – прошептала она. – Просто люди. Вы такие самонадеянные…
Она словно погрузилась в какое-то удивительное, далёкое от реальности состояние. Такое глубокое, бесконечное, спокойное…
Тони рванулся вперёд, не думая уже ни о чём, кроме жуткой, дикой мести. Он помчался к Роларэну, всё так же сжимавшему нежную, но в тот же миг острую, будто бы стальные иглы, траву. Рванул кулон с его шеи, отступил на несколько шагов и поднял руку к небесам, сжимая в ней железо – или это было серебро? Золото? Он чувствовал, что вот-вот украшение треснет в его руках. Он жаждал этого.
Он на это надеялся.
Глава двадцать четвёртая
Год 120 правления Каены Первой
Тони чувствовал в себе непоколебимую силу. Он забыл обо всех сомнениях, выбросил из головы предрассудки. Душа эльфа билась в его руках – он чувствовал, как полыхал жаром в пальцах кулон. И был уверен в том, что ни одна иллюзия теперь не удастся Роларэну.
Он никогда не чувствовал такой поразительной мощи в каждом своём движении. Он, Громадина Тони, теперь овладеет всем, чем пожелает – будь то эльфийка с её чистой, родниковой магией, будь то Мастер – или сколько ещё в миру у него есть имён?
– Не подходи! – воскликнул он. – Я успею сжать кулак до того, как ты сделаешь хотя бы шаг.
Тони знал, что металл будет послушен. Он чувствовал, как пласты драгоценностей сползали, стекали пламенем по его запястье. Он уже не был тем предателем, что привёл к Роларэну своих на погибель, он позабыл о том, что должен отступить пред мощью чего-то куда более древнего, чем сам его род.
В Тони кипело торжество. Он, мальчишка, мужчина, не переступивший ещё границы в двадцать пять лет, мог сейчас одним щелчком пальцем повергнуть Вечного на колени, заставить его умолять.
И Шэрра. Если она так охотно шла за Роларэном, чтобы поручить ему собственную жизнь, она пойдёт и за Тони с такой же лёгкостью, лишь бы только спасти возлюбленного. Он будет показывать ей кулон – и говорить, что раздавит его в своих руках. А потом – отдавать приказы. Он сделает это не потому, что гнил изнутри – они сами виноваты, эти эльфы, виноваты были с самого начала, сжимая в своих руках неимоверное могущество, презирая его и вытирая о него ноги…
Для Тони теперь весь мир потерял яркость красок. Солнце сосредоточилось в сильных пальцах – вот-вот сила Вечного покинет реальность…
– Шэрра, – он повернулся к ней. – Подойди ближе ко мне. Ближе. И не вздумай дурить, а то…
Он сотряс воздух своим кулаком, сжал чуть сильнее. Она побледнела, сделала шаг вперёд, но всё равно во взгляде подчинения не хватало.
– Почему я не слышу ваши мольбы? – раздражённо переспросил Тони.
Они должны были бы его убить ещё после первого предательства. Когда Громадина, коря себя, швырял камушки на землю. Ведь это не измена – главное оставаться целостным, не позволить мыслям растерзать свою душу. Эльфы для него враги. А Шэрра заворожила; он приручит её, эту ещё не до конца испорченную Златым Лесом эльфийку, он разрушит всё её прошлое и затмит собой всё, что сможет.
Тони не думал о том, откуда это взялось. Эльфы предпочитали корить человеческую природу. Если им так угодно – почему нет? Зачем возражать, если жертвы самостоятельно, без его помощи, с такой лёгкостью придумали десятки оправданий для него же?
Как это называется – полюбить своего мучителя?
– Потому что не за что молиться, – ответил Роларэн.
– Я раздавлю этот кулон.
– Раздави, – пожал плечами он.
Тони ошеломлённо взглянул на Вечного. Он ждал того мига, когда наконец-то он сдастся, когда покорно склонит голову. Рэн – не поддавался, будто бы…
– На колени, – прошипел он. – На колени…
– Раздави, – уверенно повторил Роларэн. – А потом можешь встать и на колени. Я дождусь.
Тони моргнул. Он не слышал страха, не видел ужаса в зелёных, словно трава, глазах. Неужели Вечному было настолько всё равно, останется ли он в живых?
Он не сдвинулся с места. Взгляд был направлен на кулон, пылающий в сжатом кулаке. И Громадина тешил себя этим видимым бессилием, на которое не смог бы решиться ни один другой эльф. Он чувствовал, как все мысли Роларэна были устремлены к этому украшению – несомненно, невообразимо важному для него.
Но Вечный ничего не сказал. Он отступил на шаг, на два назад, забыв и о кулоне, и о палице, и медленно побрёл куда-то вперёд. Он не терялся за деревьями – тут тянулась широкая просека.
Тони попытался закричать, но не получалось. Шэрра стояла совсем уж близко; под ногами у них красовалось эльфийское оружие, которое никто, кроме Роларэна, не смог бы взять в руки.
Вечный остановился, когда отошёл уже шагов на двадцать. Повернулся к Тони лицом и совсем тихо прошептал – вот только Громадина всё равно услышал:
– Раздави.
Он не хотел прощаться с жизнью. Никто не хочет. Тони искренне верил в это.
– Ты пойдёшь со мной, – он повернулся к Шэрре. – Ради него. Ведь ты его любишь. Значит, сделаешь всё, чтобы он выжил.
– Он последний из Вечных, Тони, – покачала головой она.
– Это должно пробить меня на жалость?
– Не может пробить на то, чего нет. Ты и сам жалок – куда уж тут милосердия к другим?
Тони хотелось закрыть уши. Не слышать мудрых эльфийских речей, которые в итоге всё равно не будут иметь никакого значения. Рано или поздно все умирают, и эльфам, надменным, гордым эльфам тоже придётся отправиться в мир иной. Если сегодня у него есть шанс, то он позаботится о том, чтобы хоть один из них наконец-то перестал отравлять мир своим дыханием, перестал одаривать взглядами тех, кто заслужил право на жизнь.
– Лучше бы ты, Вечный, не покидал свой Златой Лес, – прошипел Тони. – Лучше бы ты вообще не рождался…
– Вот тут, может быть, ты и прав, – пожал плечами Роларэн, словно признавая право на проигрыш – проигрыш человеческому мужчине.
Он вновь обернулся и зашагал туда, к Златому Лесу. Грань сребрилась где-то вдалеке – её можно было и не заметить, наверное, если б только просека не становилась всё уже и уже. Тони почти мог видеть капли крови, оставшиеся на траве – и почти слышал шепот ветров Златого Леса.
Шэрра посмотрела на его, словно пыталась понять что-то. Посмотрела, как важно, словно тот спаситель, взирал на неё Громадина Тони, как буквально пенились у него на губах давно потерянные в пустоте слова. Отвернулась, словно не желала иметь ничего общего – и взгляд скользнул по палке.
– Стой!
Тони не сдержался. Переступив через эльфийское оружие, рванулся к Роларэну – тот вновь оглянулся. Пальцы, сильные, но короткие, крепко сжимали кулон, и казалось, что металл уже сминался под чужеродной, глупой, бестолковой силой. Громадина шипел что-то себе под нос, слова вырывались как-то сами по себе…
Он бормотал что-то преисполненное ненависти, что-то злое и дикое, что-то наполненное болью и в тот же миг поразительным самодовольством. Повторял одну и ту же формулу – о том, как Шэрре с ним будет лучше, что он закроет её в высокой-высокой крепости, выбьет из неё эльфийское зло – и тогда они вместе будут наконец-то счастливы, а Роларэн – Роларэн и его кулон останутся гарантией сохранности их семьи.
Шэрра вспоминала, как шептали ей несчастные подснежники свою грустную, кошмарную даже историю. Как тихо-тихо напевали песнь о том, что люди разрушили эльфийский дом. Люди разбили всё, что эльфы когда-либо в своей жизни любили. Отобрали у них и деревья, и леса, и цветущие поля… А у эльфиек, для них слишком хрупких и нежных на вид – их честь, право быть со своими мужчинами, а не с человеческими…
Палица лежала у её ног. Роларэн говорил – самое трудное не принять её удар, а взять чужое оружие, принадлежащую другому душу, и пойти с нею в бой. Ударить. Позволить кому-то взять на себя грех за другого. Но это была палица королевы Каены, и смерть Тони не казалась чем-то вроде греха.
Он шептал, что убьёт сейчас же. Чтобы Роларэн больше никогда не смел вмешаться.
Она склонилась к палице. Почувствовала, как задрожали пальцы. Это можно сделать иначе – но ведь Роларэн ждал такой шаг, верно? Он для этого и уходил. Он давал ей шанс не умереть; за это Шэрра ухватиться попросту не могла.
Ладонь крепко сжала покрытое ядом древко. Девушка выпрямилась, чувствуя, как капельки кислоты разъедают нежную эльфийскую кожу – а после ударила Тони наотмашь по плечу.
Он осел. Яд входил в кровь – быстро, стремительно по шее расползался ожог. Парень опустился на колени, в траву рухнул кулон. Роларэн где-то вдалеке замер – а после повернулся к ней вновь, может быть, решил вернуться.
Шэрра чувствовала, как невыносимая боль прожигала руки, видела, как её собственная кровь стекала по пальцам, но отступиться она не могла. Так и стояла над Громадиной, дожидаясь, что он пошевелится.
– Он же… – прохрипел человек, – убьёт… тебя…
– Вечные не предают, – уверенно ответила Шэрра, опускаясь на траву рядом с ним. Тони лежал уже на спине – широко распахнув глаза, он, умирая, смотрел в ясное небо.
– Почему… – голос срывался в тихий хрип, – Мастер? Почему всё… так, – он шептал едва слышно, и никто, кроме эльфа, уже и не смог бы разобрать в мелких движениях, в шевелении губ ни единого понятного слова. – Почему…
– Это мой долг, – ответила Шэрра. – Я должна была родиться раньше на много сотен лет. Тогда было бы проще.
Тони улыбнулся в пустоту. У него были ещё вопросы, но они уже не могли сорваться с мертвеющих губ.
Он не умер быстро, в один миг. Она – не отпустила то, в чём билась прогнившая душа Каены Первой.
– Ты ведь его… – он не договорил. – И он… А я люблю. Почему не тогда?
Тогда он предал их по идеалам. Сейчас, в приступе злобы пытаясь причинить Вечному вред, погиб за то, что изменил самому себе. Шэрре не было его жаль, на глазах у неё не выступили слёзы. Она не отпустила то, что стрелой боли пронзало её насквозь.
Заставив себя оторвать от поверхности дерева одну ладонь, она протянула руку и закрыла Тони глаза. На его губах застыла улыбка – нежная, мягкая, влюблённого до ужаса мужчины, который один раз вкусил родниковую, светлую и чистую магию эльфов, а после не смог отпустить её от себя ни на один миг.
И Шэрра прощалась с ним. Прощалась навсегда, зная, что ей больше не будет места в человеческом мире.
– С этого всё начиналось, – прошептала она. – Когда первый человек осмелился напасть на эльфийку, захватить её в свой плен, когда вы вздумали смешать кровь. Всё началось с того, что вы посеяли ненависть среди нас, вы взрастили в наших душах то, чего там не было. Теперь оно вошло в корни Златого Леса. (Читай на Книгоед.нет) Эльфы кровожадны только потому, что до них добрались люди…
Тони уже не мог ответить. Он умер – умер, будучи столько раз прощённым и исцелённым. Шэрре казалось – он бы не слишком переживал, убей тогда Рэ. Не волновался бы о том, что парнишка ещё мог прожить долгую и счастливую жизнь. И она не могла думать о том, как жил бы дальше Тони.
Вкусивший магию эльфов, опьяневший от неё, он больше никогда бы не смог погасить в себе воспоминание о чудесном воскрешении. А теперь, когда он покоился, мёртвый, у самого подножия Златого Леса, Шэрра чувствовала, как отступало всё её принятие человеческого мира. Прочь. Прочь. Она не могла избавиться от ощущения, что сейчас утонет в собственном разительном отвращении, валившим с ног одной сплошной волной. Она чувствовала – задыхается.
Роларэн стоял напротив неё. Совсем близко.
Громадина Тони не имел другой жизни. Как хорошо людям – им достаточно лишь подумать о собственных верованиях, проникнуться – вновь заставить себя кивнуть глупым, бездумным, пустым изнутри идеям, что на том свете их ждут какие-либо боги.
– Испытание на верность, – прошептала Шэрра, – бывает очень жестоким. Ни один человеческий мужчина не имеет права мечтать об эльфийской женщине. Ни один не должен пытаться пленить свою возлюбленную, если она не способна ответить ему взаимностью. Их варварство, их крепости…
