355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Альма Либрем » Королева Златого Леса (СИ) » Текст книги (страница 6)
Королева Златого Леса (СИ)
  • Текст добавлен: 9 декабря 2019, 13:00

Текст книги "Королева Златого Леса (СИ)"


Автор книги: Альма Либрем



сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

Глава четвёртая

Год 117 правления Каены Первой

Роларэн казался таким спокойным… Каена порой удивлялась – как у него это получалось? Нежная улыбка на губах, совершенное непонимание в зелени бесконечного взгляда. Она хотела бы тоже обучиться этому навыку. Хотела бы получить столько же магии, сколько и у него, чтобы испить до дна столь желанную чашу.

Девчонки больше не было рядом. Может быть, она не могла и помешать – в конце концов, Каена никогда никого не стеснялась. Она только провела кончиками пальцев по щеке Рэна, подступая к нему ещё ближе, а он, словно в танце, отошёл от неё на всего лишь один шаг. Может быть, это следовало считать успехом; он, по крайней мере, не повернулся к ней спиной, убегая. Позорно или нет – решать не им, но Каене всегда нравилось, когда он оставался.

– Мой милый Рэн, – промолвила она. – Однако, ты всё же пришёл. Даже если ради этого мне пришлось потерять очередной отряд. Сколько лет тебя не было? Тринадцать? – голос обратился шёпотом. – Я скучала. Ты мог бы хоть весточку послать, – пальцы скользнули по шее. – Ты мог хотя бы уведомить, что ты прибудешь…

– Однако, ты послала за мною отряд. Это свидетельствует только о том, что ты отлично знала о моём прибытии, – выдохнул мужчина.

Стоило только пальцам Каены опуститься немного ниже, к первой пуговице, он перехватил её руку, отталкивая от себя в сторону, и коротко покачал головой. После стольких лет ответ его оставался одним и тем же – и ни у кого, даже у самой королевы, тем более у неё, не было шанса его переубедить.

– Рэн, – вздохнула она. – Это начинает меня утомлять, – женщина покачала головой. – И довольно сильно. Почему бы не попытаться просто… отступить? Разве я не кажусь тебе прекрасной? Разве тебе не хочется, чтобы всё это безумие наконец-то закончилось… Рэн.

Он хмыкнул. Это не могло закончиться никогда. Даже если бы он сдался. Особенно если бы он сдался. И бесконечная игра с Каеной, может быть, никому не приносила ни капли удовольствия, ей самой уж точно, но он привык. Привык балансировать на грани между чудовищем и… И той, о которой предпочитал не вспоминать никогда в своей безрадостной жизни.

– Почему? – сухо спросила она, возвращаясь на трон. – Шэрра. Ты издеваешься, верно? Имя твоей покойной супруги?

– Она была мне не просто супругой. Она была матерью моей дочери.

– Отвратительной матерью! Я могла бы быть лучше.

– Каена, – хмыкнул он. – Это даже звучит, как парадокс.

Он сначала говорил с нею пусть не как обыкновенный подданный, пусть с дерзостью в голосе, но всё же… А теперь, стоило только его зелёным глазам перестать видеть в ней отвратительное чудовище, в голос вернулась печаль. Такая глубокая, такая безграничная, что в ней можно было бездумно утонуть и больше никогда не вырваться на свободу. И, безусловно, Каена была готова на подобную жертву. Если б только Рэн ей позволил…

Она не понимала – откуда в нём взялось столько боли. Откуда взялось столько ненависти к тому, чем она стала, если было столько мягкой, тихой любви к тому, чем была. Но, так или иначе, его чувства всегда стояли наперекор её собственных. Она что тогда, что сейчас – любила. Он, что в прошлом, что нынче, не принимал тот вид её любви.

Трон исколол её руки. Трон оставил следы на её алебастровом теле. И Каена чувствовала слабость. Она знала, что сегодня вновь не сможет уснуть, кто б ни составил ей компанию. И она уже ненавидела эту девицу, умудрившуюся одним только именем, этим несчастным напоминанием о прошлом, ворваться в их жизнь.

Удивительно. Он никогда не смотрел на тех, кто был лишён вечности и дара. И что же? Только тогда, когда она всё это обрела, окончательно от неё отвернулся.

– Ты всё ещё можешь, – наконец-то промолвила женщина, прерывая безудержную немоту, – всё исправить. Но ты не хочешь этого делать. Ты только делаешь вид. Ты только…

Она запнулась и покачала головой. Не было сил заканчивать эту гадкую фразу. Наверное, ей безудержно хотелось плакать, хотя – и это было бы глупостью, но Каена не позволяла. Не позволяла себе ни минуты, ни секундочки того самого покоя, о котором столько лет он позволял себе мечтать.

– Твоя жена, – промолвила она, – мертва. Равно как давно уже мёртв мой драгоценный супруг. Что тебе мешает, Роларэн? Что тебе опять… мешает?

Он обернулся. Каена была не одна – сотни, тысячи отражений в каждой зеркальной поверхности. Она смотрела на него своим обезумевшим взглядом, выпивала словно до дна. Нельзя так любить человека, будучи королевой-тираном. Нельзя так любить эльфа. Сколько раз он убегал от неё, сколько раз говорил, что это чувство надо выдрать, будто сорняк, и тогда станет легче?

Королеве не хотелось от чего-то избавляться. Она чувствовала, как тьма клубами ускользает из её громадного гнезда, как растягивается по всему Златому Лесу паучьими лапами. Боль была повсюду, но приносила ли она счастье? Каена год за годом пыталась получить всё больше и больше, но в её руки стекалось слишком много крови, чтобы за нею можно было увидеть эльфийскую радость.

Она покачала головой. Упали на глаза медные пряди, и она крепко зажмурилась, пытаясь прогнать прочь иллюзию.

– Каена, – вздохнул он, – моя жена давно уже в прошлом. И да – моя жена давно мертва. Но почему? Не потому ли, что ты её убила?

– Твоя жена – чудовище.

– Я тоже чудовище, Каена. Но ты способна переиграть в этом каждого из эльфов Златого Леса, – вздохнул мужчина. – Откуда в тебе это? Откуда в тебе то, что должно оставаться только в людях?

Она не позволила усталости себя поглотить. Не дала ей пробраться под кожу, не дала разъедать её и расщеплять на мелкие кусочки. Просто молча поднялась, будто бы проплыла по мрамору.

– Может быть, тебе хочется чего-то другого? – прошептала она. – Может быть, ты просто не понимаешь, что тебе нужно? Забудь свою жену. Неужели всё дело в том, что я её убила? Или всех этих глупых людей? Мне нужна вечность. Мне нужна наша вечность, Рэн.

– А мне нужна была моя дочь, – сухо ответил мужчина. – Но ведь это не помешало тебе её убить.

– Она жива, – возразила женщина.

– Мне лучше знать.

Она протянула руку, поймала его за запястье, но мужчина от того всё равно не пожелал остаться. И лёд её прикосновения, и магия её рук ничего не сделала.

– Ты не можешь проигнорировать приказ королевы, – выдохнула она.

– Так прикажи.

Она ничего не ответила. Рэн вырвал руку из цепких пальцев, отступил от неё на несколько шагов, а после быстро, словно убегая, направился к выходу. Она могла и вправду приказать ему остаться, но ведь это было бы не то. Да, эльфы повинуются своей королеве, и она давно уже показала, что перечить ей – дурное дело, но у него это как-то само по себе получалось. Сколько б она ни старалась вырваться из этого дикого желания получить добровольное согласие. Она ведь чувствовала, что он не был равнодушен. Знала, что это не просто ненависть, не дикое желание убить её и растерзать на мелкие кусочки.

Но всего этого клубка было слишком мало. Сколько б она ни вдыхала аромат его чувств, сколько б ни пила чужую кровь, это не делало её Вечной. Это не помогло ей добраться до того, что таилось в сердце, не помогло вытащить на свободу причину, от которой слишком трудно было бы избавиться. Она искренне пыталась что-то исправить. Она пила кровь реками только ради того, чтобы получить вечность. Вечность… Одной?

Каена не вернулась на трон. Не опустилась на пол, хотя холод мрамора, наверное, утешил бы её на этот вечер. Она даже не отправилась к этой девочке, хотя, может быть, её сила сейчас помогла бы вдохнуть другой оттенок жизни. Каена знала, что каждая капля их естества даровала ей лишний час жизни. Знала и пользовалась этим столько лет, что могла бы, наверное, дождаться конца этой жизни.

Но сегодня она вновь чувствовала пустоту в сердце. Словно его вырвали из груди, по крайней мере, на время, выпили оттуда всё, что только можно было выпить, а потом успешно вернули обратно. Вдохнули в неё это чувство жажды, бесконечной и такой страстной и яркой, что Каена не могла ей сопротивляться. Она щёлкнула пальцами, открывая дверь. Мысленно сосчитала, сколько дней её ирреального бессмертия ушло на короткое колдовство, которое так просто давалось Роларэну. Если б у девчонки был дар, она бы выпила его одним только глотком. Поглотила бы до дна всё, что только там осталось, вдохнула бы сладкий запах эльфийской магии, нынче такой редкой.

Но у неё дара не было. Рэну можно было верить. Он не мог ошибиться относительно ведьмы. Он не мог солгать своей королеве. Каене, по крайней мере, хотелось, чтобы это говорил тот Роларэн, для которого она была страшной правительницей, а не тот, для которого оказалась чем-то другим. Она всё ещё не научилась различать, когда каким он был. И сколько б лет ни прошло, наверное, не научится. Впрочем, глупо подобное утверждать. В детстве, когда она первый раз отведала крови, всё казалось таким простым и радужным…

Стража вытянулась, стоило ей только бросить на них взгляд. Она улыбнулась, на диво нежно, как для испугавшей всю страну королеву.

– Ты, – указала она на того, что стоял справа. – Сегодня вечером принесёшь мне тот самый древний манускрипт из библиотеки. В спальню. И будешь ждать, пока я не приду и не проверю твою работу.

– Как прикажете, Ваше Величество.

– Замечательно, – она улыбнулась. Если бы с Рэном было всё так просто… Если бы он поддался – сумела ли бы она поступить как-нибудь иначе? Не подарить ему ту судьбу, которую подарит этому мальчишке? Они все так реагируют на неё. Они все вкушают прелесть её губ, словно то – спелые вишни. Все вдыхают дымчато-злой аромат медных волос, приглушенного металла, который спрятался там, где в груди у других бьётся сердце. Все без исключения смотрят и утопают в её ярких глазах, а она не может этого сделать сама. И его обворожить не может. Не до конца. Вечный, от которого давно следовало бы избавиться.

Каена подошла к окну. Посмотрела, как вновь на столицу опустилась ночь. Ей нравилось знать, что там рыскали Твари Туманные, те самые, которых когда-то Вечные пытались уничтожить. Среди них был и её отец, отец с яркой, бесконечно вкусной кровью. Отец, единственный, кто когда-либо искренне любил её.

Она зажмурилась. Её мать была… Обыкновенной эльфийкой. Как её папа сумел жениться на этом позоре собственного рода, зачем столько лет женился? И Каене казалось, что, изменись всё, будь у него прожить эту жизнь заново, он всё так же спас бы свою маленькую девочку от верной смерти. Он не дал бы ей погибнуть только потому, что мать при родах отдала для ребёнка слишком мало сил.

Сколько способов он перепробовал – и ничто не было успешным. Сколько лекарств, сколько сил… И она чахла. Ей говорили, не доживёт и до года, а он, наверное, знал, что ему не суждено больше иметь детей. Всё, что у него осталось – это его маленькая Каена. Его дочь.

Он дал ей последнее средство.

И это сработало.

Каена грустно улыбнулась. Повернулась к Равенне и всё-таки опустилась на ледяной пол. Нельзя сказать, что холод как-то вытеснил пустоту, зато громадная Тварь Туманная, пусть и лишённая всего того, что есть в её предках и в её сородичах, подошла ближе и потёрлась головою о плечо. Верная… До чего же она верная! Каене иногда казалось, что если она вырвет у Твари позвоночник, то та обязательно приползёт к ней на ещё действующих лапах или будет выть, пока хозяйка не придёт. Её подруга, её прелесть. Она знала её вот уж столько лет… Тварь пыталась напасть на эльфов, но не на Каену. Не на тех, кого она любила.

Она заурчала, когда королева почесала за ухом, провела ладонью по шерсти. Прежде Каене нравилось её избивать и наказывать, после – место Равенны заняли эльфы. И деревья. Златые Деревья, которые она с удовольствием сжигала, наблюдала, как вместе с ними выгорали их души.

Она поднялась. Равенна двинулась следом, может быть, надеясь на новую порцию ласки, но Каена словно навеки забыла о ней, будто бы и не ласкала кошку несколько мгновений назад.

Она ступила к стене из странного камня, название которого давно уже затерялось в воспоминаниях древних эльфов, и пробежалась кончиками пальцев по её поверхности, взывая к воспоминаниям и чему-то ещё. Чему-то большему, чем просто сила. Чему-то более страшному, чем то, чем на самом деле получалось распоряжаться Каене.

Златые Деревья.

Здесь таились они все. Сверкающими прожилками названий вились по громадной карте Златого Леса, и Каена могла найти название каждого из них. Вечных называли в честь Златых Деревьев. Вечных и их детей. Она помнила об этом, когда горело её собственное древо.

Каениэль… красивое творение прошлого. Она помнила, как медленно превращались в пепел первые златые листики. Каплями расплавленного метала они падали на её кожу, оставляли ожоги, и ни разу за всю свою жизнь Каена не сняла браслеты, которые Лес отлил на её руках. Она не хотела видеть те шрамы, почти до кости, вместо которых в её плоть влился металл. Не хотела вспоминать о кошмарной боли, что отступала в сторону и замещалась сладостью.

Но всё же, с Каениэль было всё иначе. Тогда в нём уже не было сердцевины. Она знала – древо способно её отторгнуть, отдавая своему истинному хозяину. Сердцевина, из которой будет вытесана ритуальная боевая палица, палица, способная одним касанием причинить несметную боль тому, кто не носит имя Златого Дерева. Ни одна живая душа не вынесет эту безмерную пытку.

Но, увы, она не успела. Сердцевина не пришла на её зов. Кто посмел тронуть чужое Древо? Кто посмел вытащить её собственную душу из тела, взять в свои руки и не умереть? Впрочем, его могли растащить на кусочки и Твари Туманные. Или её. Мало ли, кто это был.

Но дерево, мёртвое дерево пело ей, что это не так.

Каениэль медленно превращался в пепел. Маленькие серые хлопья взмывали в небо, потому что их то и дело толкал туда сильный ветер. Кострище можно было увидеть издалека. Королева сжигала свою последнюю – нет, пусть, предпоследнюю, – зависимость. Она избавлялась от души, пусть кто-то уже давно с её душой ушёл воевать. Она знала, что Каениэль сгниёт. И тогда наступит её конец. Так – сжигала, и древо больше не было привязано к её жизни.

И теперь она не смогла удержаться. провела пальцами по выжженному пятну на огромной карте, там, где прежде было её маленькое сердце. Новые Златые Деревья не росли, старые – давно уже потеряли своих Вечных. Она знала, что эльфы не изменяли традициям, просто теперь, может быть, привязывали к себе только имена, сворованные у деревьев. Имена, но не души. Теперь души покоились на том свете. Не рождались новые Златые Деревья. Умирали, загнивали старые, те, что прежде стояли так крепко.

Но всё это давно уже потерялось в прошлом. Сакральное значение святыни, что нынче были просто пшиком, уже растворилось в пустоте. Каена об этом отлично знала. Каена привыкла к этому и не хотела отказываться от правила, такого удобного, такого для неё лично хорошего. Она знала, что, шагая по наведённой линии, придёт к победе.

И всё же. Это выжженное пятно. Каениэль. Когда-то, будучи маленькой девочкой, она плясала и забиралась ан его ветви. Но нет… Лжёт. Она на самом деле не могла этого сделать. Не могла, потому что сначала болела, а потом стала слишком холодной для того, чтобы к нему прикасаться. А потом вышла замуж за короля.

И выпила его Вечность.

Одним глотком, залпом, потому что он был таким горьким и отвратительным… король Златого Леса умер у неё на руках после первой брачной ночи. Умер, когда посмел отобрать у неё надежду на всё, что только может быть в мире. И его дерево всё ещё было где-то в лесу. Не на центральной площади. Душу Каениэля отец подарил ей, предрекая великое будущее, и Каена сумела им воспользоваться.

Папа. Её милый, добрый папа, который никогда в жизни не делал своей дочери плохо. Он мог подарить ей только счастье; он отдавал его, сколько мог, жаль только, что этого для их жестокого мира оказалось слишком уж мало. Он – Воин, он – Вечный, а она… Она только пыталась получить то, что принадлежало ей по праву. То, что ей не дали из-за чужих грехов.

Она вздохнула. Сжала губы. Заставила себя отвернуться от родной точки, перевела взгляд на другое древо. Роларэниэль, кажется, никогда не пострадает – а как ей хотелось бы! Дерево не гниёт, потому что оно – дерево Вечного. Вечный не умирает, потому что у него слишком крепкое дерево. И даже если она его сожжёт, от этого ничего не изменится. Наверное.

Но она искала не дерево Рэна. С ним и так всё загодя было понятно, и Каена ни на миг не сомневалась, что мужчина не сдастся. Не позволит ей забраться в собственное сердце. Или уже позволил, а после запер её изнутри и не давал выбраться? Может быть, он просто слишком крепко держал её в своём проклятом плену, чтобы она могла думать о чём-то другом? О том, как победить боль и туманы, что таились не над столицей, а в её собственной груди.

Каена рассмеялась. Выдохнула имя девицы – она знала, как из него сформировать Древо. Удивительно. Она была уверена в том, что такое должно быть; дочь селянки, дочь горожанки, чьей она б ни была дочерью, она не имела права родиться и получить имя, не дарованное деревом. Конечно, искать следовало ближе к родным местам, но они иногда брали деревья известные. Теперь ведь это не привязывалось к душам. Шэрра – не ново, так звали жену Роларэна однажды. Покойную жену. Она тоже не была Вечной, имя существовало куда дольше.

– Шэрриэль, – прошептала Каена. – Где ты, Шэрриэль?

Она прижала ладонь к поверхности, чувствуя, как от пальцев в разные стороны разбегаются тонкие золотистые искорки. Зажмурилась, пытаясь представить, как Дерево будет гореть. Всё-таки, пусть девушка и не была ей настоящим врагом, её следовало уничтожить. Рано или поздно она допустит ошибку – как раз к тем дням, когда Каена должна будет отправить кого-то на Охоту.

Рэн пережил её однажды. Но это Рэн. Рэн сумел выйти вторым за границы Златого Леса, уничтожив всех, кто ещё успевал за ним гнаться. Но у Роларэна было много магии. И сейчас она у него тоже есть. А девчонка, как он сам говорит, пуста. Если б Каена сама могла так просто проверять… Не имело значения. Так или иначе, она просто выбросит её из этого маленького, но славного мира. Она вышвырнет её на тот свет и не позволит больше ни на миг задержаться в жизни. Всё будет хорошо. Она её растопчет.

Охота её растопчет.

Шэрриэль.

Но дерева не было. Сколько б Каена ни искала, она не могла найти упоминания, только тот обгорелый пень, который остался от супруги Роларэна. Да, она умерла, потому что её дерево сгорело, пусть и связи в этом не было никакой. Каене нравилось, когда всё было очень символично. Весь её мир состоял из бесконечного перечня связей и нитей, и Каена ждала, когда они наконец-то сойдутся в одну.

Она улыбнулась. Не кровожадно, нежно и мягко. Если нет Древа, значит, нет и Шэрры. Просто какой-то след прошлого. Может быть, имя передавалось у них из поколения в поколение. Разве это имеет значение? Разве от этого Каене хуже?

Шэрра не оставит даже выжженного пятна на карте. Она вообще ничего не оставит.

Каена отступила от полыхающей стены. Улыбнулась напоследок собственным мыслям, а после расправила плечи, чувствуя, как чернота одеяний сковывает её тело кандалами. На самом деле, она знала, что такое кандалы. Её мать думала, что это поможет. Это удержит. Отец никогда не допустил бы такой ошибки. Но его не было, папа воевал, а рядом не было никого, кто мог бы её спасти. Её разве любили? Кто-нибудь, кроме папочки?

Она улыбнулась его точке на карте, а после кивнула, чувствуя, как в сердце прорываются вихрем Златые Искры. Нельзя. Как бы сильно она его ни любила, она не могла позволить отцу разрушить выстроенную империю боли. Она не мстила. Она воздавала им по справедливости горя за всё, что однажды они сделали с нею. Родись она в другое время, без материнской отравленной крови, и она была бы Вечной. И заняла бы рядом с ним своё вечное место, и Каениэль сейчас сверкал бы невероятными оттенками золотого.

Каена вздохнула. Больше не было время на горести. Она, в конце концов, потратила на магию довольно много силы, чтобы сейчас просто так отпустить лишние капельки собственной вечности.

…Он и вправду ждал её в спальне. Не Рэн, которого она хотела бы там увидеть и которого всё ещё ждала, но этот парень, имя которого так и останется загадкой. Он не Вечный, его Златое Дерево не надо уничтожать, а значит, она просто получит своё.

Каена улыбнулась. Манускрипт лежал на столе. Она даже не притронулась к древним бумагам – обвила руками шею молодого эльфа, прикасаясь к его губам, почувствовала, как чёрные шелка её платья скользят по коже, прозрачной, будто бы бумага, тонкой и способной порваться в любой миг… Не сейчас, но в прошлом. Это всё осталось в прошлом.

Он тоже надеялся исцелить королеву. Даровать ей немножечко собственного счастья. Он надеялся на то, что утром она откроет глаза и поймёт, что наконец-то встретила своё счастье.

Она впитывала его надежду, опираясь ладонями о каменную поверхность своего ложа. Не того, с атласными простынями, со скользящей по поверхности ткани тенью любви. Нет. Камень был холодным, даже ледяным, и покрытым кровью, но разве он мог это чувствовать? Для него это была самая мягкая на свете перина.

Его руки, его прикосновения, его жаркие поцелуи на её коже. Она улыбалась чёрным волосам и зелёным глазам; она видела только остаток от прошлого образа. Она видела Его в каждой тени, в каждом касании. Это помогало. Помогало забыться, и Каена была будто бы пьяная от чужих поцелуев.

Он чувствовал себя победителем. Думал, что пробудил в ней любящую женщину. Ему даже не трон был важен, а то, что прекрасная королева, разделившая с ним сегодня ложе, стала его.

Они все чувствовали себя победителями.

Они все знали, чем это закончится. Каена не была лживой. Она не человек. Она эльфийка. Эльфы не лгут. Каена не прятала от них конец этого бессмысленного романа на одну ночь.

Но все они, все до одного, надеялись. Все мечтали о том, чтобы оказаться на её каменной постели. Думали, что она откроет утром глаза, когда луч солнца прорвётся сквозь сплошные туманы над столицей Златого Леса, улыбнётся и поймёт, что встретила свою любовь. И она так нежно им улыбалась, так прижималась к их груди, что трудно было в эту иллюзию не поверить. Она любит. Она обрела то, о чём столько долгих лет мечтала. Теперь забудет о боли, о злобе, о том, что прежде толкало её на преступления. И всё. Больше ничего страшного никогда не случится, и Королева Каена станет любимой и любящей.

И она открывала глаза.

И понимала.

Чужие руки. Чужие губы. Чужие касания.

Она распахнула глаза.

Она поняла.

Она надеялась, что это будет Рэн. Она чувствовала его поцелуи на коже. Она видела зелень его глаз, чувствовала шёлк его волос. А теперь, очнувшись от полуночного дурмана, понимала, что это ворованные изумруды, это пролитая кем-то другим смола. Она коснулась его кожи, чувствуя, что это кто-то другой. Вдохнула чужой, гадкий аромат, в котором не было ни капли настоящего Роларэна. Ничего не было. Она чувствовала похоть и боль. Собственное разочарование, бесконечное и безграничное.

Она почти поверила. Он почти обманул.

Она опёрлась о локоть и заглянула в глаза. На губах юноши настыла улыбка. Эльф был совсем молод. Как она могла не разглядеть этой глупости в зелени? Как могла не заметить, что на самом деле в нём было слишком мало понимания? Что он даже не знал, чем всё это закончится?

Она представляла себе того, кого любила. Того, кого могла любить. Не этого стражника, выдернутого из контекста её собственной боли и страдания. Не явившегося спекулировать на чужом горе ради собственной выгоды, ради того, чтобы получить немного больше, чем он имел право. Или намного. Каена никогда не задумывалась о лишних буквах, сейчас и игра слов, и игра лиц потеряли для неё значение. Она всё смотрела и смотрела, пытаясь понять, когда ж упустила главную деталь.

Это был не Роларэн.

Да, его черты лица. Да, схожие глаза и волосы, да, может быть, это было похоже. Но ведь она проводила ночь не с этим стражником; в её мыслях рядом был другой мужчина. Тот, что никогда не позволил бы этому случиться так просто, так грубо и так пошло.

– О, милый, – вздохнула она.

Он улыбнулся ей в ответ и протянул руку. Он надеялся, что он – тот самый. Тот единственный, что всегда она о нём мечтала. Что он – именно тот мужчина, которого королева Каена ждала, чтобы пригласить на свой колючий, выгоревший трон.

Она улыбнулась в ответ. Как же он был похож на Роларэна! Даже если и не Вечный, даже если и столь моложе, наверное, трудно отличить в полумраке. Рэн, разумеется, тоже это знал. Разумеется… Он смеялся над нею. Не Рэн. Этот человек. Этот эльф, посмевший украсть её мечту.

Он попытался вдохнуть в неё счастье ещё одним поцелуем. Напомнить, что он – её судьба.

На поцелуй она ответила.

И магией сжимая его сердце, перерезала острым краем чаши запястье, чтобы выпить осколки его жизни и влить их в океан своей вечности. Океан разбитого стекла.

* * *

Год 120 правления Каены Первой

Академию всё ярче окутывала осень. И ненависть. Они шли рука об руку; яркие, почти что алые листья смешивались с холодом дождей. Дожди несли с собою грусть и раздражение. Они размывали по всему громадному строению тонким слоем злобу, поселяли зло в души, заражали завистью. Они ничего сами не создавали, но они были переносчиками. Будто бы птица – сама не болеет, но сколько людей умрут, пока её наконец-то кто-то подстрелит? И сколько эльфов?

Каждый завтрак проходил в тишине – все внутренне ещё спали. Каждый обед – в молчаливом согласии, что сейчас не время. Но вечером Академия разрывалась на мелкие кусочки. Стоило Фирхану отвернуться, как его же люди, ученики и преподаватели, зло переглядывались, шипели друг другу в спины оскорбления и сеяли собственное раздражение так, что и зима вряд ли это заморозит.

Что Миро, что Мастер держались отчужденно. Молчали. Переглядывались очень редко; тогда Миро издавал какой-то странный звук, намекал даже, что можно было и избавиться от вечного балахона за столом. Мастер не ответил ни разу; если б не уроки, можно было подумать, что он в самом деле немой.

Вот только на стороне Миро была едва ли не вся школа. На стороне Мастера – его собственный ужас, скользивший тенью за спиной мужчины. Ужас, который он вселял во всех остальных. Ужас, что заставлял их всех держать себя в узде и не сходить с места, когда Миро шёпотом напоминал о том, что вот оно, время – нападайте.

И в глубине души каждый, даже Громадина Тони, был уверен в том, что, приди сюда настоящие эльфы, Мастер – это их единственная надежда.

Наверное, такого же мнения был и Фирхан. Он не спрашивал за столом ничего у мужчины, иногда и вовсе делал вид, что того не замечает, но, разумеется, замечал. Все об этом знали. И любая тишина с его стороны самим Мастером воспринималась, как попытка замять конфликт. Сделать вид, что он не смотрит, не видит, ничего не замечает – и не проронит заодно ни единого слова, что послужит спичкой для всего этого маленького, вроде бы отлаженного мирка.

И сегодня Фирхан не закрывал глаза. Не отворачивался. Сегодня Фирхан просто молчал, но не сводил взгляда с ученической злобы. И чувствовал, как напряжён миро, как спокоен и равнодушен, словно ничего не случилось, вечно холодный Мастер.

А ещё – неодобрение. Назревающую драку. Раздражение тонкими нитями сшивало их между собой, пускало этими путями струйки напряжения. Можно было задохнуться; Фирхан всегда был чуток к окружающей его атмосфере, а эта казалась просто отвратительной.

Он вновь повернулся к Мастеру. Может быть, получится хотя бы в этот день ощутить, понять, почувствовать, чем он на самом деле дышит, к чему стремится… Иногда Фирхан думал, что почти пробрался к душе, спрятанной за вечными чёрными мантиями. Что увидел, каковы были причины этих бесконечных шрамов, откуда столько порезов на руках, на лице, на спине… На сердце. Но сталкивался только с болью.

Фирхан видел однажды человека с таким израненным сердцем. Или не человека. И не хотел с ним прощаться. Но тот отдал за него жизнь, единственный эльф, достойный того, чтобы дальше существовать счастливо и долго. Наверное, сам руководитель Академии до сих пор так и не смирился с этим.

Он дождался конца ужина – ждал, что кто-то всё-таки сорвётся, но тишина не прервалась ни на миг. Махнул рукой, всё в той же немоте, чтобы словами не разбивать временное перемирие, и ученики поднялись, как один, и двинулись к выходу. Казалось, смирение в их взглядах превышало все границы возможного, но оно было таким деланным и искусственным, что Фирхану хотелось попросту рассмеяться. Но слишком уж это было больно – и слишком дико, – чтобы ранить лучшие чувства своих же учеников. Даже если это просто ненависть, она, по крайней мере, чиста, а не испорчена и измучена, как та, что бьётся в сердце Её Величества Каены.

Ученики Академии побрели медленно к выходу, один за другим. Сначала – самые младшие, те самые, дикие, потом – старшие, те, кто давно уже в смирении и желании бороться с Врагом позабыл о мелких сражениях между собой. Они познавали искусство волшебства и смерти изнутри – младших же ещё надо было сломать, чтобы потом из мелкой крошки, в которую рассыплются их кости, собрать нечто цельное и истинное, а самое главное, дееспособное. Воина. Того, кто и вправду возьмёт меч в руки или вооружится пылающими искрами собственной магии – самое главное, что выступит против эльфийского государства и не позволит Каене и её подданным ступить к людям и отравить ещё и их мир.

…Когда не осталось больше никого из учащихся, поднялись и преподаватели. Последними, как всегда, выходили Миро и Мастер – и Фирхан, не удержавшись, остановил мага всё тем же взмахом руки.

Миро тоже остановился и ревностно покосился на своего первого учителя, но тот лишь отрицательно покачал головой. Мечник скривился, сдержал клокочущее в груди шипение, низко поклонился – так было положено, – и ушёл. Будь он учеником, подобное своеволие, столь дерзкий взгляд ему бы точно не простили. Сам бы себе не простил. Но он давно уже среди тех, кто учит, а не среди тех, кем повелевают. Даже если и не способен пока что принимать самые радикальные решения в собственной жизни.

– Что происходит? – Фирхан не стал подбирать слова. Он смотрел на Мастера прямо; тот, словно понимая, что прятать взгляд от главы Академии глупо, снял наконец-то с головы капюшон мантии. Его лицо, покрытое мелкими и крупными шрамами, казалось таким спокойным… Равнодушие сияло ярче любой звезды на небе.

– Учебный процесс.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю