Текст книги "Королева Златого Леса (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

– Раньше вы делили учеников пополам, – отметил Фирхан. – В этом наборе ты позволил Миро вызвать их самому. Всех до единого. Ты принял это решение, когда их увидел – почему?

– Потому что я чувствую. И моё чувство может поставить меня перед выбором. Они одинаковы по форме, но отличаются на цвет – независимо выберет только слепой. Миро таков и есть. Почему же тогда мне надо вмешиваться в процесс игры фортуны? Пусть удача следует за каждым и сыграет на стороне кого-то из них, но я не хочу мешать ей.

Фирхан нахмурился.

– Сколько я старше тебя? И почему же всё время чувствую себя словно ребёнком рядом с мудрым вечножителем?

– Вечны только эльфы, – покачал головой Мастер. – Мне не хотелось бы быть эльфом. Даже в самом страшном сне…

– Потому что эльфы – зло? Не хотелось бы запятнать собственную репутацию связью с ними? Или есть ещё какая-то причина?

– Фирхан… – рассмеялся мужчина. – Может быть, вы и правы. Вы вправду рядом со мной – ребёнок, который до сих пор верит в наивные идеалы. Вы тоже слепы, вы не читаете того, что есть в их глазах. Мне хотелось бы спасти тех, кого вы впустили сюда. Мне хотелось бы их не выбрать и позволить уйти из Академии ни с чем. Потому, зная, что выберу тех и разломаю их жизнь или выберу иных и отпущу людей с даром, я не хочу в этом участвовать. Пусть уж лучше это делали вы, а не я или Миро. Может быть, выглядело бы объективнее, чем сейчас. Я дам им то, что смогу дать, но по силам ли мне удержать учеников в узде? Нет. Потому – я буду защищаться, если они нападут, и я убью, если ко мне придут убивать. Будь то кто угодно из них.

– И всё же, – возразил Фирхан, – всё не так. Ты прежде не отрекался от выбора.

– Мне не хотелось решать судьбу того, кто кажется мне знакомым, – сухо отозвался Мастер. – А теперь, позвольте, я удалюсь.

– И кто же кажется тебе знакомым?

Мужчина не ответил. Фирхан вновь остановил его коротким повелительственным жестом – и тут же понял, до чего же неуместными казались все его приказы и движения.

– Мастер, – промолвил он, – это статус в нашем мире, но ты принимаешь его за имя. А как же тебя зовут на самом деле?

– Вам моё имя либо известно, либо ничего не скажет, – повёл плечами маг. – Потому – зачем его называть?

Фирхан нахмурился. Таить имена, не имеющие силы, было глупо; Мастер мог скрываться, Мастер мог от чего-то бежать, но почему тогда в Академию?

– Когда ты пришёл к нам несколько лет назад и сказал, что будешь сражаться против эльфов верой и правдой, я тебе поверил. Поверил, что твои шрамы – это плод бесконечных боёв с ними, что ты и вправду видел остроухих своими глазами. А ты не можешь доверить стенам Академии, что стала твоим домом, даже собственного имени?

– В том-то и беда, – покачал головой Мастер, – что дом мой слишком далеко отсюда, чтобы открывать его секреты. Но разве я обманывал вас когда-то?

– Ты многое скрываешь.

– Скрыть – не значит обмануть. Скрыть – значит не поведать правды, – рассмеялся мужчина. – И если даже самого Фирхана пугает моя тень, даже если сам Фирхан недовольно смотрит на мои чёрные балахоны… Кто я таков, чтобы имя моё произносить всуе? – он не отвёл взгляда. – Кто я таков, чтобы наш бесконечный танец слов не превратился в жизнь? Не смешите меня… Учитель. Я был Мастером, я им и останусь; моё имя давно уже потеряло своё значение. Раз вы не можете мне доверять без этого, то лучше было бы прогнать раз и навсегда и не бередить старые злые раны. А раз можете… То зачем вся эта игра?

– Ты говоришь слишком жестоко, как на моего подчинённого.

– Я слишком долго прожил на этом свете, чтобы подчиняться кому-то, – усмехнулся Мастер. – Приятного вам вечера. И передайте Миро, что мне не нужна половина учеников. Хватит и одного.

Он развернулся и ушёл, сопровождаемый странным гулом магии, оставил наедине со своими тяжёлыми мыслями Фирхана. Тот чувствовал, как по спине в очередной раз пробежалась дрожь – неуловимый страх перед чем-то невидимым отказывался его отпускать. Он не знал, к чему приведёт этот разговор, но чувствовал, как надвигалось нечто страшное и противоестественное для их маленького мирка. Может быть, давно пора было остановиться и вспомнить о том, как… Как жить?

И всё же, перед глазами застыло такое холодное, такое отчужденное лицо. Где он видел Мастера до того, как тот прибыл к нему, преподаватель? Где он вообще бывал прежде? Кто он такой?

Почему не называет своего имени?

Можно было поверить в историю таинственного незнакомца с печатями грусти на сердце – вот только Фирхан был готов поклясться, что в прошлый раз, когда он снимал свой капюшон, шрамы были расположены иначе.

Они говорили ему о чём-то. Они – и серый, едва-едва заметный след на шее, словно там когда-то кто-то сделал ритуальную надпись.

Глава пятая

Год 117 правления Каены Первой

Рэн тяжело вздохнул. Казалось, над ним сгустилось настоящее облако тьмы. Туманы, прорывающиеся через окно, были практически осязаемыми, и он чувствовал, как тяжёлая ножа ложится на грудь. Глаза мужчина так и не закрыл, но даже эльфу было трудно увидеть что-то сквозь столь густой мрак. И даже магия не могла бы его прорезать.

Он улыбнулся сам себе. В Туманах было ещё хуже, и он помнил, как легко там умирали Вечные. Они останавливались на один миг и задыхались, чувствовали, как изо всех сторон надвигались бесконечные тучи. Они вдыхали ядовитый дым и превращались в замёрзшие глыбы. Туманы терзали их изнутри; Твари не приближались к Вечным, потому что лёд их не беспокоил. И холод. Они не трогали то, что уже было мертво. Они не были падальщиками.

Они, в конце концов, оставались самым благородным, что только было в Златом Лесу.

Иногда Роларэну казалось, что Твари Туманные – это их нерождённые дети. Это их грехи, сошедшие с мыслей, их маленькие эльфы и их потерянная вечность. Это те, кому не дали вернуться в этот мир собственные родители. Так погибали вечные. Так выжил он.

Его дочь родилась больна, как и многие Вечные в те времена. Как и многие не сложившиеся Вечные; родительская кровь в них сражалась, толкалась, пыталась вырваться на свободу, но не могла – и прорывалась болью и болезнями. Но обычно их оставляли. Умирать. Роларэн не смог. Роларэн был готов на всё, что угодно, лишь бы его маленькая девочка выздоровела. Сколько бы для этого ни пришлось потратить.

Его жена считала иначе.

Но он не боялся Тварей. Они приходили к нему, они ластились и тёрлись громадными головами о его ноги, они урчали, будто бы обыкновенные котята. А Равенна до этой поры подставляла пушистый живот и мяукала, когда он отказывался почесать её за ухом. И до сих пор не избавилась от привычки, когда он ночевал во дворце, лапой открывать дверь и залезать под одеяло. Или ложиться поверх и огромную тяжеленую голову опускать ему на грудь. Может быть, он тоже кого-то потерял? Но нет. Среди всех его знакомых не было никого, кто мог бы урчать и довольствоваться короткими касаниями к длинной мягкой шерсти.

Тяжёлое рычание доносилось с улицы. Рэн не прислушивался. Твари не могли ступить на полыхающий и днём и ночью Пылающий Путь, если, конечно, его гипотеза не была верной. Но сколько дорог ведут в столицу, дорог, окутанных мраком, болью и ужасом…

Когда-то давно Твари Туманные боялись подходить сюда. Сначала они ограничивались только редкими путниками в ночи, нападали на них в глубинах Златого Леса. Рэн помнил, что, когда он родился, первые уже появлялись на свет…

Мама боялась тогда рожать ребёнка. Говорила, что у многих Вечных дети рождаются больными. Она днями и ночами рыдала, пока ходила беременная, надеялась, что всё будет хорошо. Умер соседский ребёнок из очень уважаемой семьи, ходили слухи о том, что даже в королевской семье не всё хорошо. И родители ничего не могли сделать. Отец, шептала она сыну по ночам, клялся, что ради здоровья своего чада отдаст всё на свете.

Он и отдал.

Роларэн плохо его помнил. Но сам – родился Вечным. Тогда это было ещё нормально; лет через пятьдесят Тварей Туманных стало куда больше.

Потом, когда Златой Лес начал осыпаться, и эльфийское государство превратилось в разруху, когда не осталось ни его родителей, ни другой родни, он понял, что, возможно, Твари – это то, во что превращались неупокоенные эльфийские души. Златой Лес давно прогнил изнутри, только теперь это стало особенно заметным. И вряд ли кто-то на самом деле мог исправить ситуацию.

Твари приходили за теми, у кого рождались больные дети? Нет.

Они приходили за теми, у кого они умирали.

А после Вечных не стало. Новых – не было, старые воевали там, в Туманах, чтобы не считать жертв каждый день. А магия выгорала. Вечные гибли; не оставалось эльфийской бессмертной крови. Не оставалось тех, кто мог привести в свет здоровых, полных волшебства детей.

Каена была уже следствием. Одной из тех, кто выжил. Единственной, пожалуй. Или, может быть, нет. Сейчас – единственной; не осталось больше больных; некому было их рожать. Она сделала всё, чтобы выжечь до состояния пепла Златой Лес. Она сама поднесла факел к Каениэлю, уничтожая Златое Дерево, даровавшее ей имя. Самое прекрасное дерево во всём лесу, дерево, что символизировало мир. Дерево, что должно было принести счастье государству, когда на свет явится дитя, посмевшее принять его дар.

Но Каена родилась не Вечной. Каена упивалась чужими осколками жизней; целый океан безудержной боли.

С громким стуком захлопнулось окно. Рэн даже не шевельнулся; дуновение ветра не казалось ему мукой, его отсутствие – оставалось незамеченным. Мужчина не дрогнул и тогда, когда где-то вдалеке вспыхнула полувидимая свеча; огонёк маняще сверкнул в пустоте, и пламя словно показывало картины из прошлого или, может быть, из будущего. Роларэн закрыл глаза, пытаясь спрятаться от назойливых образов, и жар огней коснулся кожи, пытаясь его разбудить. Он знал это заклинание, знал, кто мог переступить порог его покоев, но не мог сегодня проронить ни слова. Устал слишком от того, чтобы вновь говорить ей о чём-то.

Легче не становилось. Она упрямо стояла рядом и ждала чего-то, знать бы только, чего. Мужчина смотрел в пустоту – ему хотелось смеяться от странного, дикого ощущения, будто бы невидимые тиски добрались до сердца и пытаются вырвать его. Словно клещами… Что за глупость?

Он сел. Темнота всколыхнулась – и огонь невидимой свечи явил пятна меди.

– Каена, – устало прошептал он. – Что ты желаешь увидеть? Чего ты хочешь от меня услышать?

– Я проверяю, – прошептала она, выходя из мрака во мрак, – насколько сильно ты горюешь. Может быть, ты верен своей печали только тогда, когда речь идёт обо мне.

Мужчина вскинул руку вверх, зажигая магический свет, и покачал головой. Кровать была, разумеется, пуста – да и кто мог ему составить кампанию? Разве что Равенна, но к ней привычки ревновать королева не имела. Кошка, так или иначе, самой Каене была верна едва ли не больше, чем Роларэну.

– Я надеюсь, – выдохнул он, – после этого ты останешься довольной и позволишь мне всё-таки немного отдохнуть этой ночью.

Она весело рассмеялась, надрывно, словно показывала – так просто не уйдёт. Роларэн промолчал; королева Каена никогда не отличалась ни терпимостью, ни спокойствием, ни желанием отступать, когда это было нужно. Она смотрела на него своими широко распахнутыми зелёными глазами и улыбалась.

Она пришла не для того, чтобы вновь на что-то понадеяться. Она пришла ради очередной пытки, созревшей в её сознании.

Рэн втянул носом воздух. Пахло кровью. И магией – она вновь почувствовала себя сильной. Она вновь выпила достаточно для того, чтобы улыбаться в пустоту и чувствовать себя хозяйкой положения. От одной мысли о том, что у королевы утром на алтаре окажется ещё одна, очередная жертва, становилось дурно. Рэн не думал, что что-то может вызвать у него тошноту, но рвотные позывы так и подкатывали к горлу. Казалось, вот-вот всё превратится просто в ужас. Тихий, слепой, дикий ужас.

Но разве впервые? Разве прежде он уже не видел королеву Каену во всей её красе, с бесконечным перечнем боли? Разве она не приходила?

Мужчина тряхнул головой, отгоняя иллюзию. Каена только криво усмехнулась; пожалуй, ей отчаянно хотелось, чтобы что-то изменилось. Чтобы он наконец-то ответил взаимностью, может быть. Жаль только, у Роларэна не получалось этого сделать.

– Скажи-ка, – прошептала она, ступая ближе, – почему ты не хочешь прекратить всё это?

Её лик раскололся на мелкие осколки. Каена стояла в каждом углу, словно в покоях Вечного оказалось слишком много зеркал. Она отражалась в каждом, прежде невидимом, такая реальная. Она улыбалась, одинаково соблазнительно.

– Может быть, – голос звучал хором, из каждого угла, и Рэн обернулся вокруг своей оси, будто бы пытаясь оценить, сколько раз она вообще повторила себя саму в идеальной эльфийской тени, – может быть, тебя устроит одна из них?

– Нет, – сухо ответил Рэн. – И я предлагаю прекратить всё это безумие, Ваше Величество, пока не стало слишком поздно.

– К Величеству в тебе взывает другой голос, – покачала головой женщина – этот жест повторяло каждое из её отражений. Какое из них было настоящей Каеной? Какое – просто уловкой? Он смутно представлял себе, как их отличать. Возможно. А возможно, знал лучше всех в этом мире.

– К Величеству голос всегда одинаковый, – возразил Роларэн. – Вам пора.

– Мне? Пора? Неужели ты не хочешь поговорить? Как раньше?

Она ступила вперёд – они все одновременно сделали один шаг к нему, смыкаясь невообразимым кольцом. Сжали руки – переплели невидимые, неосязаемые пальцы.

– Как раньше уже никогда не будет, – ответил мужчина. – И ты прекрасно это знаешь.

– Разве что-то изменилось?

– Ты, – покачал головой он. – Ты изменилась.

– Я такая же. Почему? – она коснулась – почти, – его плеча. Но руку протянула каждая из теней, каждая из теней одёрнула, и Рэн вновь осмотрел всех их. Каждая сжимала в руке по одной свече, у каждой огонёк рвался вверх, в пустоту. Было трудно себе представить, сколько бы жара он ощущал – сколько ощущает сейчас. Каждое пламя касалось её коже. Каждая капелька воска падала на алебастр. Каждый ожог заживал в один миг.

– Ты убила мою дочь, – покачал головой Роларэн. – Этого достаточно. И всегда будет достаточно для того, чтобы отвечать тебе отказом.

– Твоя дочь жива.

– Моя дочь мертва, – грустно вздохнул он. – И ты прекрасно об этом знаешь. Ты уничтожила её. Ты превратила её в пепел. Так, как превращала в пепел каждое Златое Дерево. Так, как сожгла своё собственное.

– Я её не убивала. Я принесла её в жертву, – выдохнула Каена. – И от того она стала только живее. Разве ты не видишь?

– Кого ты спрашиваешь? Мужчину, который должен бояться твоей тени?

– Мужчину, который меня любит, – возразила она. – Мужчину, который всегда видел во мне что-то большее, чем остальные.

– Мужчину, который видел в тебе что-то большее, чем ты есть, – выдохнул он. – Уходи, Каена. Уходи, пока не поздно.

– А она? В ней ты видишь? В этой подделке? – она закусила губу. – Видишь в её карих глазах свою супругу? Видишь отражение в имени? Теперь, когда она в моих руках, когда мне достаточно только приказать, и её прах развеют по ветру, равно как развеяли когда-то прах дерева… И её, и моего, и твоей любимой супруги. И твоей дочери. Яркий, яркий пепел… – она содрогнулась. – Рэн. Это было моё любимое дерево, Рэн. Её дерево. Такое красивое. Такое живое. Такое… не мёртвое, – она покачала головой. – И такое каменное. Ты не позволил сгореть ему до конца. Не позволил ведь, правда, Рэн?

– Убирайся, – устало выдохнул он. – Ты хотела, чтобы с тобою говорил тот, кто видит больше, чем чудовище. Я вижу, – Роларэн сжал зубы. И без того худое лицо теперь превратилось в маску, бледную и уставшую, и его изумрудные глаза полыхали опасным пламенем. – Убирайся отсюда, Каена, пока ещё не стало слишком поздно. Иначе я вышвырну тебя отсюда. Сам. Своими же руками. Или ты думаешь, что тот, кто не видит в тебе чудище, способен тебя бояться?

Каена широко улыбнулась. Почти по-детски, лишь бы только черты лица не искажали бесконечные убийства. Рука у неё задрожала, и пламя свечи взметнулось к прядям медных волос.

– Чтобы меня выгнать, – прошептала она, – тебе придётся понять, кто из всех них – я, – губы шевелились одновременно, и гул распространялся по всей комнате. Королеве хотелось сделать шаг вперёд, хотелось впиться в его губы последним поцелуем, но это было бы не то. Тогда он с лёгкостью разгадал бы её загадку и не позволил бы больше загадать что-нибудь в этом роде. А она – нет, она была совсем не согласна с таким вариантом действий. Она хотела получить своё.

Она получит.

Роларэн рассмеялся. Дико, будто бы сумасшедший, и глаза его при свете свечи полыхали точно так же. Магия окружила ореолом, и он, казалось, разрушал скопившиеся вокруг туманы. Ещё мгновение – и прорвётся сквозь линию подделок королевы и выпадет в окно. Туда, где его тоже ждёт одна только женщина.

– Ты думаешь, я не могу найти тебя среди дыма? – прошептал Роларэн. – Думаешь, я не могу определить, кто ты из всех этих теней?

Он шагнул вперёд – и сжал руку из плоти и крови. Не ошибся. Не промахнулся. Вырвал из её пальцев свечу – и она воском стекла к его ногам. Словно вода. Словно ладони Рэна были такими горячими, что могли расплавить всё, что угодно.

Каена знала: они могли превратить в лаву её собственное каменное сердце. Но он не хотел. Он всегда отступал, когда она пыталась подойти ближе. Он всегда перерезал линию, когда она пыталась собрать её по кусочкам.

– Вон, – прошептал мужчина. – Вон из моих покоев, Ваше Величество. И, надеюсь, вы не ждёте, что завтра я буду вытаскивать покойника из ваших палат.

– У меня на это, – прошипела она, – есть моя новая придворная дама.

И, вырвав руку из его цепких пальцев, Каена гордо удалилась прочь.

Рэн дождался, пока за нею закроется дверь – и только тогда рухнул на колени. С его губ самовольно сорвался смех. Он думал – как раз пришло время рыдать, но сил на это не было. У него впереди и позади две бесконечные полувечности, и первую из них он предпочитал не вспоминать.

Королева оставила по себе тонкий шлейф аромата, этот дикий, полубезумный запах крови. Роларэн вдыхал его, будто бы тот яд; он открыл окно, но не помогало. Он чувствовал, как окутывает его чужая смерть. Чувствовал, как впивается пальцами в сердце и отчаянно пытается его вырвать.

Можно было и вправду выпрыгнуть в окно. Но он знал, что против Вечности не помогут травмы. А против Каены не поможет смерть.

Если бы он мог решиться…

Если бы он мог собрать лучшее из двух своих лик воедино – может быть, тогда… но пока что это казалось недоступным. Пока что он мог только выдыхать ночной воздух с привкусом крови на губах и чувствовать, как всё медленнее и медленнее бьётся уставшее, измученное сердце.

* * *

Год 120 правления Каены Первой

Ученики смотрели на него с тем же смешением злобы и предельной преданности. Мастеру было смешно; ещё несколько недель Громадина Тони многое отдал бы за то, чтобы узнать, какого цвета у его учителя кровь. А сейчас, закаляя собственное сердце его короткими, но меткими уроками, вдруг стал понимать, что здесь ему желали только добра. Возможно, добра странного, очень своеобразного и дикого, но – добра.

Мастер не мог похвалиться такими чувствами в собственной душе. Ему, на деле, было абсолютно всё равно, насколько успешным окажется путь его учеников. Но он знал, что боль и ненависть выкует из них воинов скорее, чем улыбки и сладкие речи. Даже быстрее, чем сделает это меч Миро. Предательство – та ещё наука, но сила, чужое влияние и мощь, сосредоточенная в одних руках, не могла заставить их остановиться. Она подталкивала, подстёгивала, заставляла действовать и двигаться вперёд. Именно потому Мастер был незаменим. Именно потому в тот миг, когда он переступил порог Академии, всё так изменилось – из холодных стен этого места пропала жалость, а вместе с нею остатки доброты, на которую ученики ещё были способны.

Они разбились на пары. По наитию. По привычке. Мастер никогда не разбивал своих на двойки, тройки, даже на десятки. Это было скучно. Все скопом, одновременно, без капли благородства.

– Почему вы стоите по двое? – спросил он без оттенка раздражения или осуждения в голосе, просто констатируя немного недовольно этот факт.

– Мы на практических занятиях всегда парами, Мастер, – отметил Громадина Тони.

– Почему Рэ один?

– Потому что господин Миро не подобрал ему пару. Нас нечётное количество, Мастер.

Мужчина хмыкнул. Сегодня он был без своей вечной мантии, в простой одежде – брюки, сапоги, рубаха… И шрамы. Слишком много, чтобы реально было отвести взгляд. Они тянулись ручейками невидимых вод по шее, пересекали прежде красивое лицо… Портили всё, что могли – но существовал ли бы Мастер без своей покрытой рубцами страшной маски? Был ли бы он тогда вообще? Вряд ли обыкновенные ученики могли дать ответ на этот вопрос.

– Что ж, сегодня вам не понадобятся ваши пары. Вам не придётся сражаться друг с другом и рубиться, будто последние дураки, на мечах. Запомните – какими б вы ни были сильными, на фоне эльфа все вы – просто дети. Дети, которых легко разбить, уничтожить, обмануть. Дети, которых не жаль, – он прищурился.

– Так почему же нас учат сражаться друг с другом? Заведомо обманывают? – с вызовом спросил Громадина Тони.

Остальные согласно загудели. Им нравилось побеждать друг друга и считаться подготовленными. В конце концов, Миро потому и ходил в настоящих любимчиках. Он их выбрал, он вручил им мечи в руки и позволил сражаться дальше. А Мастер… Мастер остановил свой выбор только на одном, и то, это до сих пор считалось нечестным ходом.

– Сегодня вы попытаетесь меня поймать, – сухо промолвил он. – Все вместе. Одновременно.

– Здесь? – уточнил один из учеников.

– В лесу вокруг Академии, – Мастер взмахнул рукой. Пахнуло серой, и в воздухе застыл громадный портал – широкий круг, светившийся зеленоватым. Магия казалась чужеродной, и многие попятились назад.

– На эльфийскую похоже, – отметил парень из толпы.

– А я для вас сегодня разве не эльф? – Мастер первым шагнул в портал. Ученики замялись – но зелёная воронка расширялась, сама затягивала в себя нерадивых. Кто-то дёрнулся к двери, собираясь убежать – но перед глазами уже маячили оттенки леса.

Мастер стоял совсем близко. Протяни руку – и коснёшься. Было уже совсем холодно, и его, наверное, ветром насквозь пронизывало, но мужчина не подавал виду. Будто бы и не чувствовал ни раздражения, ни холода, ровным счётом ничего. Он застыл, походя больше на птицу на картине – в полёте, а до ужаса статичная, – и улыбался, так ярко и солнечно, что даже его шрамы казались не такими заметными.

Он был эльфом – и вправду, соблазнительным, манящим и в тот же миг пугающим. Почти что полупрозрачным – они смотрели на своего преподавателя, а видели только осколки его собственной тени, разрывающейся на мелкие иголочки и листики, растворяющейся среди уже почти потерявших листву деревьев и вечнозелёных сосен да елей.

– Поймайте меня, – предложил он, склонив голову набок. – В этом лесу. Прикосновение – победа.

– Все вместе?! – возмутился Айрин, долговязый, но сильный ученик, на прошлых занятиях – отменная пара Громадине Тони. – Да ведь вы-то один.

– Скажете это эльфу, когда он уничтожит всех вас в лесу. Ему не надо будет долго стараться.

Мастер словно стал выше. Стройнее – он и до того был худощав, но теперь фигура словно заострилась. Может быть, всё от того, что он избавился от своего вечного балахона? Ученики не знали, но в его фигуре теперь почти что чувствовалась хрупкость. Прежде такой сильный, могучий мужчина сейчас был строен и тонок, будто полупрозрачен… И стоило ли его жалеть?

– Старт, – выдохнул коротко он – и сорвался с места, скрываясь за первым же рядом нескончаемых деревьев.

Ученики на мгновение замерли. Они, казалось, пытались дать преподавателю фору, на мгновение остановиться и позволить ускользнуть. Может быть, наивно полагали, что двадцать один против одного – это серьёзный перевес.

Но всего миг – и он затерялся где-то в лесу. И все рванулись вперёд, скопом, не задумываясь о том, что, может быть, не следовало действовать вот так нагло и рвано.

Громадина Тони свернул куда-то направо. Рэ – по наитию скорее, чем для того, чтобы бежать за чьей-то спиной. Его сокурсник только обернулся и издал недовольный рык, но ничего больше не сказал. Может быть, полагал, что сам поймает Мастера, сожмёт в стальных объятиях, смертельных для кого-то с тонкими костями. Он ещё смеялся, что эльфов сможет раздавить и превратить в мелкую крошку.

Белую и остроухую.

Мастер и вправду застыл между деревьями. Рэ остановился – скользнул в сторону, – а Тони помчался вперёд. Куда б он ни рванулся, всё равно окажется в его лапищах. И, казалось, стальные объятия уже почти сомкнулись – но Мастер ухватился руками за тонкую ветвь дерева и будто бы взлетел наверх.

Он не проронил ни слова, но Рэ слышал немой укор. Эльфы всегда близки к деревьям. Эльфа в лесу не поймать.

Мастер не был эльфом. Человек с горой шрамов. Но откуда тогда эта дикая гибкость, эта быстрота? Неужели просто иллюзия, которой так уверенно управляет откуда-то изнутри сам преподаватель?

Рэ не верил в это. Он слышал возмущённый рев Громадины, чувствовал кожей странную боль Мастера – каждый его шрам отпечатывался, отмечался на его собственных руках. Парню было не по себе – но он заставил себя не бежать. Ни вперёд, чтобы поймать преподавателя, ни назад, в Академию. Побегом было что первое, что второе.

– Чего встал? – недовольно спросил Громадина.

– Я ищу.

– На месте не ищут.

– Но ведь мы не просто воины. Мы ещё и маги, – возразил Рэ. Ему хотелось отойти в сторону и сосредоточиться на собственных мыслях, на том, как шумели отголоски магии в крови, а что получалось? Только странный громкий гул где-то за границами сознания. Словно лес пытался показать – он не знает Мастера, человека с горой шрамов. Он знает гибкого эльфа, способного перепрыгивать с ветки на ветку и мчаться со скоростью ветра. Вот только эльф для леса свой, а своих деревья не выдадут.

Рэ тоже помчался. Петляя, повторяя чужую траекторию. За спиной раздражённо зарычал Громадина Тони, но он не слушал. Разумеется, его бывший соперник не станет следовать по пятам только потому, что Рэ выбрал странный путь. Нет, он станет придумывать стратегии.

Невозможно поймать эльфа в лесу. Разве только Мастер не эльф – и не должен, собственно, носиться по этому участку, не должен ускользать от любой магии.

Рэ остановился. Он не мог найти человека. Он его не видел. Только тень с бесконечными неощутимыми шрамами, тень страшную, дышащую чужим ужасом и болью, которой не должно быть.

Тенью боли.

Он не получал все эти раны. Не его кожу изрезало осколками, не на его спине оставила свои яркие, страшные следы ненавистная плеть. Не он страдал, не он проклинал нанёсшего неисцелимые увечья. Но в какое-то мгновение Рэ был готов поклясться: и не Мастер тоже.

Боль наслаивалась. Он петлял между деревьями, миновал самые громадные, те, которые никогда не выбрал бы его преподаватель. Он скользил по промозгшей земле, чувствуя странный зов. И срывал маски, слой за слоем, одну за другой. Унижение, ужас, шрамы. Одни сменялись другими, и картины, карты, которыми были разрисованы руки, плечи, щёки…

Рэ застыл. Он должен найти не Мастерову душу – только его самого. Схватить за руку и вернуть обратно, а не попытаться добраться до спрятанного далеко-далеко чувства. До эмоций, которые уже вряд ли вообще реально вернуть.

Он обернулся вокруг своей оси – и протянул руку, хватая замерцавшую впереди пустоту. Ледяной осенний воздух сначала казался ему неосязаемым, а после постепенно, капля за каплей, нагревался, обращаясь теплом кожи.

Рэ замер. Он должен был убрать собственную ладонь, но так хотелось подтвердить эту слабую, сомнительную победу.

– Поймать эльфа в лесу, – не отступив, промолвил Мастер, – может только эльф.

– Вы ведь не эльф, – хрипловато отметил Рэ. – По крайней мере, не должны им быть.

– Именно, – кивнул он, стряхнув ученические пальцы со своей покрытой шрамами руки. – Что ж, – он усмехнулся. – Победа, – он прищурился, и, когда Рэ не проронил ни слова, добавил: – Ты больше не будешь без пары.

– Простите, что?

– Завтра, после ужина, – Мастер пожал плечами. – Нам пора.

Что-то было не так.

Рэ хотелось спросить, зачем Мастеру всё это сдалось, зачем ему такой нерадивый ученик, зачем – ученик вообще. Но он не осмелился. Что-то определённо смущало; он смотрел в глаза преподавателю и задавался вопросом, что именно. Мастер не отвечал – потому что, в первую очередь, не мог знать, не мог предполагать его глупого, бездумного беспокойства. Но… Что же?

– Зачем? – наконец-то переспросил Рэ. – Зачем я вам нужен?

Мастер не ответил. Только равнодушно пожал плечами, раскручивая вокруг себя водоворот заклинания.

Рэ содрогнулся.

Эльфа в лесу может поймать только эльф.

Сегодня я для вас – эльф.

Парень непроизвольно сжал ладонь в кулак, всё ещё вспоминая о тёплой, чуть сухой коже Мастера.

К горлу подкатила дурнота, когда он посмотрел на его руки – покрытые сотнями, даже, наверное, тысячами шрамов.

Наощупь кожа казалась такой гладкой, как и его собственная. Без единого изъяна.

Словно у эльфа.