Текст книги "Королева Златого Леса (СИ)"
Автор книги: Альма Либрем
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 29 страниц)
Эпилог
Год 158 Среблённого Леса
– Я – Вечный, – он полоснул ножом по руке, зло, раздражённо, будто бы пытался вылить с кровью всё раздражение, кипевшее внутри. – Вечный, который старше всего их Леса.
Винного цвета жидкость странным узором стекала по его руке в кипящий котелок. Она смешивалась там с серебром, бурлила и прекрасными цветами распускалась на поверхности. Казалось, здесь творилась привычная эльфийская магия, магия цветов и иллюзий, и только Роларэн и его собеседник знали – в том, что случится сегодня, не было ни единой примеси волшебства остроухих. Разве что только дар от Вечного, что укрепит металл – его материалы, его сила, но не его чары. Колдовать будет только человеческий маг, потому что материальное поддаётся им всегда много лучше, чем эльфам.
– Они тоже бессмертны, – человек спокойно пожал плечами. Кровь полилась в металл. Он оторвал взгляд от котла, в котором кипела сила эльфа, посмотрел на Вечного и только покачал головой. – Что же, Роларэн, заставило тебя обратиться за услугами к ничтожным представителям рода человеческого?
Мужчина усмехнулся. Зелёные глаза взблеснули; он долго смотрел на своего собеседника, опёрся руками о горячий котёл, но на его руках не осталось и полосы ожога.
– Будь ты ничтожным представителем рода человеческого, ты бы здесь не стоял, – отметил он, заглядывая в котёл. Жидкость, пузырившаяся в нём, казалось, могла разрушить всё, что угодно; даже саму ёмкость удерживала магия.
Человеческий маг склонил голову набок. Во взгляде его сверкали искринки интереса.
– И всё же, причины есть.
– У тебя ведь есть дети?
Мужчина кивнул. Этого хватило для того, чтобы он понял.
В Роларэне давно уже не кипела ярость. Они ушли из Златого Леса – потому что на его месте осталось одно лишь пепелище. Ушли в человеческий мир, не в саму Академию, разумеется, но туда, где их бы никто не тронул. Шэрра залечила раны, он убрал кошмарные шрамы с её лица, она – позорные полосы на его острых ушах. Тварь Туманная почти никогда не выходила на охоту; она стала Равенной, как и её предшественница, и была, равно как и та, первая, милой и ласковой. Разве что клыкастой, опасной и неискалеченной.
Сначала Роларэну казалось, что всё это – временные попытки ухватиться за ускользающую жизнь. Но там, вдалеке, разросся Среблённый Лес с одного маленького ростка, а не погибшие в кострах эльфы посмели продолжить род.
И дети рождались Вечными.
…Ему было наплевать на эльфийское отродье. Организм Вечного невосприимчив к изменениям, а в человеческом мире становится ещё более статичным, и он, так или иначе, полагал, что у них не было шанса. Шэрра, казалось, тоже забыла уже о том, что обещала; она не уходила от него, она не смывала магией пылающую на её плече чёрным руну, не отрицала, когда их принимали за супругов. Она и была его женой.
Но, впрочем, всё это казалось фикцией до той поры, пока она не забеременела. Сначала они оба не верили, что это случилось – но Роларэн помнил каждую черту лица собственной дочери. И он не мог отрицать очевидного: его Каена вернулась. Чистая. Без пятен грязи на душе, без искалеченного тела.
Его Каена вернулась – и никто не мог отобрать у него дочь.
Роларэн знал, что ему хватит силы, чтобы её защитить. Но Каене полагалось расти среди ей подобных, среди эльфов, а они не могли вернуться в Среблённый Лес. Наверное, боялись – боялись того, что могло их там ждать.
– Ведь ты понимал, – ладони мага застыли прямо над поверхностью кипящего металла с кровью – ядовитой кровью Вечного, – что рано или поздно вынужден будешь отпустить её в Среблённый Лес? Твоя дочь когда-то должна была выйти замуж, родить ребёнка – разве ты не желаешь ей счастья?
– А ты выдаёшь свою дочь по расчёту?
– Могу позволить себе обратное, – покачал головой маг.
В его глазах отражалась гордость. Роларэн однажды бывал там, далеко-далеко, и видел море, которое нынче отражал взор колдующего. Он помнил, как шумели волны, как смеялась человеческая девушка. Для Рэна это было давным-давно, десятки, сотни лет назад; для мага ещё до сих пор не случилось. Его собственным детям, наверное, не больше трёх-четырёх лет сейчас. Разумеется, о будущем ему ещё ничего не известно. Но их судьбы переплетаются в обратном порядке – жизни Вечного и человека, отторгнувшего бессмертие.
У Роларэна в запасе было множество красивых сказок, но сказка об этом мужчине числилась у Каи одной из самых любимых. Она пересказывала её каждому встречному, всем людям, и они восторгались песнями и мягким женским голосом, который превращал в ноты самые сухие на свете слова.
– Моя дочь – королева. По крови, по духу, по праву, – Роларэн шумно вдохнул воздух. – Колдуй, Безымянный.
– Ты знаешь моё имя.
– Только то, которым ты зовёшься в своих краях.
Мужчина мягко рассмеялся. Он не боялся яда крови эльфа, не боялся его пылающих зелёных глаз. И пришёл сюда помочь – только ради этого. Ничего, связанного с долгами, между ним и Рэном не царило – оба знали, насколько это могло быть опасно.
– Этому королю всего восемьдесят лет, – покачал головой Роларэн. – А мне почти в десять раз больше. Он повторяет старые ошибки, как эльфы, что блуждали по лесам на заре Златых. Но сейчас наступила другая эра. Наша раса почти вымерла – и возродилась. В Среблённом Лесу вновь есть Вечные, но они не знают цену времени.
– Тебе есть дело до их короля? – мужчина хмыкнул. – Сдаётся мне, ты самовольно покинул Златой Лес и всё, что осталось от него, чтобы больше никогда туда не вернуться.
– Он прибыл к нам – но не принял меня за Вечного. Я не стал его разубеждать; но для него и я, и моя супруга, и моя дочь – это смертные эльфы, ухватившие долголетия только от того, что сбежали в человеческий мир. Он понятия не имеет, кто я таков, и мне было бы всё равно, в Вечных нет гордыни. Но он вздумал влюбиться в мою дочь.
– В любви нет ничего плохого.
– Он вздумал приказать ей – мне, Шэрре, – как подданным, как смертным, – явиться в Среблённый Лес. Он вздумал жениться на Каене.
– Если б это было проблемой, – отметил Безымянный, – то ты бы со мной ею явно не поделился.
– Разумеется, нет, – согласился эльф. – Но в этом ли дело? Он полагает, что Каена – смертная эльфийка, из старых, что мы с Шэррой – беглецы из Златого Леса, променявшие родину на псевдовечность. И он отлично знает, что Каена начнёт стремительно стареть, только-только переступит порог его государства. Что у неё в запасе будет пять, десять лет молодости. Если повезёт – двадцать.
– Я так полагаю, "год" в твоём понимании подразумевается столетием или даже больше, – покачал головой человек. – Твоя дочь – Вечная. Даже я это знаю.
– Ты. Не король.
Мужчина понимающе кивнул. Не важно, кем на самом деле была Каена. Король посмел пожелать её, будто бы игрушку, король поставил перед бессмертным, перед истинным Вечным условие – и он получит свою расплату.
– И вправду. Совсем ещё мальчишка, – рассмеялся наконец-то Безымянный. – Что ж. Ты получишь то, что хотел. Каена?..
– Рыдает третий день.
– Утешь её, – покачал головой человек. – Расскажи о ножах. Яд души Первой Королевы может разрушить кого угодно кроме её отца, кому, как не Каене, знать о силе собственной любви?
Его ладони задрожали от напряжения. Он получал благодарность за свои же труды – от поверхности котла отделилось два кинжала. Металл в них переливался, сверкал алым – кровь Вечного, – и, казалось, вот-вот готов был вновь раствориться, но тонкий слой магии сдерживал его.
Холод и жар – они сошлись воедино. Ядовитое лезвие было прочным – способным пробить сердце и Вечного, и Твари Туманной, и даже тех крылатых ящеров, что летали в королевстве Безымянного.
Роларэн смотрел на плод своей крови и листьев Среблённого Леса, оставленных в качестве залога за невесту королём, и криво усмехался. В лезвиях отражалось солнце – ярко сверкало на каждом остром угле, раскалывалось на множество мелких лучиков и собиралось где-то в центре оружия.
Вечный протянул руку и сжал рукоять первого кинжала. Маг дотянулся до второго – его пальцы сомкнулись чуть выше острого лезвия. Магия вспыхнула в последний раз – и они в одночасье выдернули из потока волшебства своё оружие.
Роларэн держал кинжал в руках почти бережно. Безымянный бегло осмотрел – и как-то небрежно спрятал в давно подготовленные для него ножны.
– В последнее время, – покачал головой Роларэн, – Каену утешают только сказки. А мои уже давно закончились.
Маг улыбнулся.
– Я поведаю тебе новую, – покачал головой он. – Твоя кровь ценна, Вечный, а в моей стране такого и вовсе не сыскать. И кинжал этот тоже пригодится. Я должен, в конце концов, как-нибудь рассчитаться за него – не только собственной работой, верно?
– Нет. Твоей работы вполне достаточно. Возможно, за сказку ты хотел бы что-нибудь узнать?
Безымянный долго молчал – казалось, пытался сыскать нужные слова у себя в памяти. Потом посмотрел на Роларэна.
– Есть ли что-то, что ты мог бы мне передать? Я не помню нашу прошлую встречу.
– Ты был старше на пятнадцать или больше лет.
– А ты, очевидно, моложе, но у Вечных хорошая память, – покачал головой мужчина. – Скажи мне, Роларэн. А потом моя сказка – и мы в расчёте.
– Не дай жене родить ещё одного ребёнка.
Он благодарно кивнул, улыбнулся в последний раз и отступил в пустоту. Губы беззвучно шевелились, но Роларэн слышал каждое слово новой сказки, истории, которую он превратит в утешение для собственной дочери. Историю, что успокоит её и укрепит силу лезвия полученного кинжала.
Кинжала из листьев Среблённого Леса и его крови – отравленной грехами покойной королевы Каены Первой.
Его Каены.
* * *
Год 158 Среблённого Леса
Шэрра пыталась заставить себя сконцентрироваться. Она то и дело порывалась что-то готовить, но порезала руку – и её кровь, падающая на поверхность стола маленькими капельками, напрочь разъедала его. Роларэн помнил ещё времена, когда её ладони, её руки, её тело становилось ядовитым – но с той поры, как Шэрра родила, с той поры, как впервые взяла Каену на руки и поднесла её к своей груди, ни капли отравы не текло в её жилах – до того момента, как король появился на пороге их поместья. До того, как одним коротким приказом стёр улыбку с лица Каены, разогнул всех, кому она тихо пела очередную лесную песню, сказал, что эльфийка должна принадлежать эльфу. Даже беженцы – так он презрительно назвал Рэна и Шэрру, – не позволяли себе брататься с людьми. Но Каена не влюблялась в человеческих мужчин; она была совсем ещё ребёнком, не прожила и полусотни лет, но на её глазах уже состарились те, с кем она играла в детстве, а сама эльфийка только-только переступила порог между угловатым подростком и юной соблазнительной женщиной.
Сначала Роларэн боялся её любви. Боялся игр с Равенной, вспоминая о том, как кровожадность Твари передалась его дочери тогда, в прошлом. Но Равенна давно уже забыла о привкусе свежей крови; ей нравились эльфы-смертные, Вечные же были ядовиты. Вечных Равенна могла бы съесть либо грешных, либо мёртвых. Роларэн знал – Твари Туманные не оставляют следов.
А ещё Рэну казалось, что вот-вот всё вернётся на прошлые круги. Но в той, старой жизни у неё была только одна любовь, от него, а в этой, казалось, Шэрра любила дочь едва ли не больше, чем он сам – если это возможно, конечно. Но Роларэн всегда полагал, что любовь их равна – может быть, потому и Каена не желала отступать, как в прошлом, от своего детства. Не переворачивала всё наизнанку, не портила семейную идиллию. Она была здорова, в ней текла её кровь – кровь без яда. В ней не было ничего изломанного – ни тела, ни души…
Шэрра встретила его молча. Каена – всё ещё лежала на кровати, пытаясь не давиться слезами. Роларэн прежде вспоминал, что так, наверное, она плакала и в прошлый раз, когда его не было рядом, но нынче это уже не имело никакого значения.
– Получилось, – тихо шепнул он жене, обнимая её одной рукой за плечо, поцеловал в макушку, а после присел на край кровати дочери. Положил ладонь ей на спину, словно пытался передать собственную силу.
Каена содрогнулась и вскинула голову – зелёные глаза взблеснули надеждой, но она угасла поразительно быстро.
– Всё будет хорошо, – прошептал Роларэн. – Ты не должна ничего бояться, Каена. Ведь ты знаешь – я никогда не позволю никому причинить тебе вред.
– Но ведь ты не отказал ему, – она попыталась глотнуть непрошенные слёзы. – Не сказал, что я не выйду за него.
Он мог. Мог, разумеется, у Рэна хватило бы силы. Воспользоваться иллюзией, подвластной ему, спустить на них Тварь Туманную – хотя Равенна и умрёт от крови живых Вечных. Люди – другое дело, да и то, она поедала только плохих. Но он знал, что место Каены в Среблённом Лесу, и прятать её от родины было бы глупо. Он чувствовал Дерево, родившееся самым первым – оставшееся для новой расы, как рассказывал тот самый король, безымянным. Но Рэн знал его имя. Знал лучше всего на свете.
– Ты должна быть королевой, родная.
Она только замотала головой.
– Королевой без короля, – добавил тихо Роларэн, чувствуя, как сейчас легка его Вечность.
Шэрра опустилась в кресло совсем рядом и теперь молча смотрела на дочь, будто бы пыталась добавить ещё что-то, но не могла подобрать нужные слова. Боль и холод, окутавшие Каену, можно было почувствовать физически, но что она, что Роларэн делали вид, что ничего такого не случилось.
– Каи… – Рэн погладил её по приглушенно-рыжим волосам, будто бы пытался наконец-то успокоить. – Ты не должна плакать. Ты выйдешь за него замуж – но ты не станешь его женой.
– Папа…
– Когда я обманывал тебя, Каи?
Набатом билась в голове ритуальная фраза.
Вечные не предают.
Каена молчала. Давилась слезами, так похожа теперь на мать… Роларэн не позволял себе вспоминать о том, какая она была в той, в прошлой жизни – они не допустят больше ошибки.
– В далёкой-далёкой стране, – начал он спокойным, тихим голосом, напевно, будто бы пытался своими словами заколдовать дочь, – такой, что до неё ни по небу, ни по суше, ни по морю ни за что не добраться, жил однажды полководец с длинными жемчужными бусами собственных войн. Каждый раз, когда он затевал войну, он брал в руки две жемчужины – чёрную и белую, – и каждый раз, побеждая, белую надевал на длинную нервущуюся нить. Все знали о том, сколько силы у него было – у его армии, у его магии, – и все знали, что эти бусы носила его возлюбленная. День ото дня, год за годом нить становилась всё тяжелее – но у его жены никогда от жемчуга не болела шея. Она носила его с гордостью, с гордостью показывала длинные белые нити. Он нанизывал свои войны на нить раз за разом, и каждый раз выходил победителем, и армии его не знали равных. И каждый раз все спрашивали – что же была за битва, которую он проиграл, что за чёрная бусина таилась посреди всех его белых побед. Ведь ни разу ни один больше король, ни один правитель соседних держав не слышал о том, чтобы войско его повергли, – Каена больше не плакала – смотрела на отца с интересом, но он, казалось, и сам утонул в странной истории. – Но он никогда не отвечал – этот секрет он должен был унести с собою в могилу. Но полководец был ещё молод, у него впереди – длинная-длинная жизнь, и потому молчал о том дне, когда проиграл, и ни с кем ни разу не поделился секретом.
Каена села на кровати, с любопытством глядя на отца.
– И кому же он проиграл, папа?
– Эту бусину, – прошептал Роларэн, – полководец надел самой первой. Ещё до того, как все белые нанизал на нить. Но он никогда не уважал порядок – и потому она постепенно скатывалась к центру бус. Ему нравилось, когда люди полагали это проигрышем в одной из войн. Они не знали, что это на самом деле было…
Каена смотрела на него широко распахнутыми глазами.
– Он говорил своей жене: чтобы белизна была особо видна, должно быть что-то, что будет её оттенять. И он, глядя на чёрную бусину в самом центре своих жемчужных нитей, каждый раз знал, чем всё закончится, когда он проиграет. И потому, каждый раз, глядя на эти нити, он вёл свою армию не проигрывать, а побеждать. Его годы тянулись – и тянутся доселе, – долго. И никто не знает, кому он успел проиграть. А он каждый раз, улыбаясь, повторяет, что проиграл тогда самому себе – и проиграет ещё раз, умирая. Он знает, что нет ничего важнее этой чёрной бусины на фоне белизны. Он знает, что важно победить только в одной битве – с прошлым собой. А всё остальное, – Роларэн наклонился к дочери, – битвы, в которых у тебя обязательно найдутся союзники. Он приурочил чёрную бусину той битве, которую и проиграл, и выиграл однозначно. А во всех остальных войнах за ним стояла армия, а он – вёл её вперёд. Помни об этом, Каена. Помни.
Она кивнула. Слабо, безо всякого осознания. Она и не должна была понять.
Но когда Рэн поднял взгляд на Шэрру, в её глазах блестели слёзы.
* * *
Год 158 Среблённого Леса
Когда она ступила под сень Среблённого Леса, казалось, все деревья будто бы потянулись к сверкающему высоко-высоко солнцу. Каена шла впереди – невеста в прекрасном, расшитым белым жемчугом платье. Она сверкала волшебством – и каждое дерево склонялось пред своей будущей королевой, шелестело листьями и осыпало её маленькими крупинками магии.
На груди её красовался кулон с заключённой в нём чёрной-чёрной жемчужиной, темнее которой нет ничего на свете.
Отец говорил – её отдал тот самый полководец. Сказал, что она приносит удачу, даже если сначала в это не веришь.
Сказал, что она поможет не потерять себя.
Каена, разумеется, верила в это. Её отец никогда не лгал ей. И никогда её не предавал.
Вечные не предают.
Она знала, что он поможет. Знала, когда ступала под венец, когда король признавал её своей супругой и швырял к её ногам – к ногам смертной Вечной эльфийки, – всё своё громадное королевство.
Во взгляде короля не было той любви, с которой отец смотрел на мать. В ней самой – не родилось того чувства, которым мать отвечала отцу. И той магии, тонкими струнами натянувшейся между её родителями, тоже не оказалось – только так, короткая дерзкая вспышка, одинаково страшная и бессмысленная, такая, что от боли можно только плакать и не вспоминать ни о чём из далёкого прошлого.
Каена подавляла отвращение, кипевшее в ней, когда отвечала на пристальный королевский взгляд улыбкой. Она словно делала вид, что ничего не случилось; но сколько же в нём было чужого!
Девушка никогда не делилась этим ни с отцом, ни с матерью, но она, казалось, знала, как должен был выглядеть её любимый. Но король – нет… У её любимого глаза бы пылали от любви – а у этого вспыхивали от похоти и пустой, бессмысленной страсти. У её любимого яркие краски смешивались бы воедино – сплошные контрасты, – а король был до глупости белым. Светлые волосы, светлые глаза и бледная кожа – светлые одежды, светлая безликость и полное отсутствие доброты, которую он, казалось, должен был бы проповедовать с таким обликом.
Но отец сказал – она станет королевой, а не женой. Каена впервые почувствовала себя дома, а ещё она знала, что дом можно отвоевать. Дом можно заслужить. Дом можно спасти и защитить. За дом стоит бороться, даже если на него нынче так нагло претендует другой хозяин.
И эта прописная истина набатом билась в её сознании – не позволяла забыть о себе. Не позволяла отпустить.
Каене казалось, она здесь уже бывала. Давно. Очень давно. Это воспоминание практически полностью растворилось в далёкой сероватой дымке. Но – всё же оно существовало, только девушка не пыталась спасти его из лап забвения. Наверное, полагала, что оно имело своё право на свободу.
Потому, чувствуя жжение от венчальных украшений на своих руках, она знала – Среблённый Лес благословлял королеву, а не жену короля.
…Шэрра смотрела на дочь с гордостью. Она помнила, как они расшивали своими руками это платье, как иглы и чары эльфов сплелись воедино. Она никому не позволила приблизиться к своей Каене.
Никто – кроме матери и отца, – не имел права пребывать рядом с невестой в этот вечер. Она была священна; и Шэрра знала, что Роларэн не позволит никому испортить судьбу его дочери одним неосторожным движением руки.
Роларэн едва заметно улыбался. Они все встречали его, как раба, а он, высоко подняв голову, держа свою супругу за руку, ступал по Среблённому Лесу, будто бы наконец-то вернулся к себе домой.
Шэрра и прежде была никем. Сейчас – она словно постаралась об этом не думать. Не вспоминать о прошлом, что вновь причиняло боль. Не вспоминать, как ядовиты бывают её руки. Не думать, до чего же гадко от старых воспоминаний о давно упокоившихся эльфах. Они плясали там, где когда-то бушевало пламя, у Среблённых Деревьев.
Шэрре хотелось сказать, что она никогда не любила своего мужа, а он оставался рядом только потому, что она подарила ему дочь, но оба знали, что это было не так. Оба знали, что между ними давно уже что-то большее, чем просто запутавшиеся, смешавшиеся воедино в удивительном танце страшные чувства. Если это можно было назвать любовью – да, они и вправду любили друг друга, любили сильно, просто до конца не могли смириться с тем, что было в прошлом.
Роларэн почти не вспоминал об этом. Он сказал однажды, что его любовь к жене разделилась пополам; одна досталась подделке, до того, как она родила ребёнка, вторая – настоящей, тоже уже после родов.
Шэрра верила. Ей казалось, что он говорил правду, и что её правда была точно такой же, как и у него. А ещё – она любила его, и вправду любила. Пусть даже хотела заверить в обратном. Пусть даже она была неправильной Вечной, без Златого или Среблённого Дерева – она всё равно не умирала. В её крови – как и в его, – растекался тот самый бессмертный яд. Только у Роларэна он был не его собственным – ядом Каены. Всем тем, за что она должна была бы поплатиться, но не поплатилась. Не ей платить за свои грехи.
…Но об этом они тоже предпочитали попросту не думать. Какое значение имело прошлое? Их Каена была счастлива. Шэрре казалось, что она в этом счастье могла утонуть. Роларэн – топил в нём, наверное, всех остальных.
…Не было больше кладбища. Не было больше могил. В самом центре леса красовалась громадная поляна – там и праздновали бракосочетание короля. Чествовали юную королеву.
Роларэн и Шэрра смотрели на зелёные травы, но видели полыхающее пламя и могилы. Видели свои старые раны. Но воспоминания не причиняли боль, воспоминания даровали облегчение и свободу. Они возвращались домой, туда, где им было место. Они возвращались на свою израненную, но освободившуюся теперь родину. Среблённый Лес пылал довольством и радостью, приветствуя новую королеву. А король – тот самый, пока – не новый, – всё никак не мог найти себе места от удивительного, преследующего по пятам беспокойства.
Играла нежная эльфийская музыка. Казалось, дымка празднества заволокла весь мир; глаза Каены светились торжеством, давно уже забытым. Король ушёл куда-то – на минутку, – пообещал, что только отдаст указ о том, чтобы подготовили их брачное ложе, – и так доселе и не вернулся. Каена танцевала – потому что должна была танцевать.
– Ваше Высочество, – один из эльфов свиты шагнул из круга. – Позволите пригласить вас?
Она вскинула голову. У незнакомца были зелёные-зелёные глаза, равно как и у её отца, такие сияющие, такие яркие… Каена не заметила ничего другого – ни тёмных волос, ни бледной кожи, ни холодной улыбки, острой, словно ножи. У него были горячие, впрочем, руки, и танцевал он хорошо – она чувствовала себя под защитой. Она чувствовала, что готова избавиться от чёрной жемчужины на собственной шее.
Каена никогда не представляла себе возлюбленного. Она только полагала, что обязательно его узнает, когда увидит. Обязательно поймёт, что это он. Её отец и мать всегда чувствовали друг друга, значит, и она должна была ощущать своего возлюбленного как нельзя лучше.
Он улыбался. Смотрел на неё ласково и нежно. Прикосновения его пальцев были осторожными – он сжал её ладонь, вновь приветственно склонил голову набок, получая согласие на танец, обнял за талию.
Он его рук исходило самое яркое, самое сильное тепло – сильнее всего, что она чувствовала в своей жизни. Может быть, спокойнее было лишь в отцовских объятиях – но если прежде Каена не могла разграничить понятия любви к мужчине и любви к родителям, то сейчас всё получилось как-то само по себе. Она даже не знала, откуда взялась эта тонкая, протянувшаяся через всю её жизнь логичная линия – завершалось всё. Пропадали все вопросы.
А король всё не возвращался. Она подарила незнакомцу, до сих пор прошептавшему лишь ей на ухо своё странное, удивительно певучее имя, уже не один и не два танца – а её законный супруг будто бы пропал. Эльфы танцевали вокруг них, словно ничего и не заметили; вот и отец, доселе державшийся отстранённо, словно изваяние нетронутой иллюзии, потянул мать в весёлый круг.
Они – Каене так казалось, – были самой идеальной парой из всех вокруг. Вечные. Что бы ей не говорили о том, что родители её смертны, что они отреклись от всего эльфийского, убегая в человеческий мир, девушка не сомневалась в том, что и без того однажды знала.
Её отец был столь же бессмертным, сколь и недостойным её руки – король, пропавший где-то в Среблённом Лесу.
Она чувствовала себя пополам счастливой и несчастной, понимала, что отыскала того, о ком даже не могла мечтать, но потеряет его – стоит только её законному мужу переступить линию этой поляны.
До первого крика.
До первого вопля за стеною Среблённых Деревьев.
Никто не знал, умирают ли на самом деле Бессмертные эльфы – или это всё выдумки и происки прошлых хозяев Леса. Вечные ещё ни разу не погибали – но король куда-то вдруг пропал. Его искали повсюду, и в линии танца шептались – никто не чувствует короля. В глубине Среблённого Леса видели тень Твари Туманной, далёкого отголоска страшного прошлого, а ещё, казалось, нашли какой-то кинжал, но кинжал растёкся в их руках, а Тварь на поверку оказалась громадной мурчащей кошкой.
Каена так и застыла в объятиях своего партнёра по танцу. Его зелёные глаза горели, будто бы изумруды – и он ни на миг не выпустил её из своих рук.
…Шэрра про себя отметила, что он очень похож на Роларэна. И Рэн так же молча ответил – это лучшее, что он мог бы сделать. Иначе пришлось бы искать подделку. Иначе всё вновь вернулось бы на круги своя.
Шэрра тогда промолчала.
Даже мысленно.
Ей нравилось видеть свою дочь счастливой. Нравилось знать, что глупец и тиран никогда не коснётся её руки – никогда не посмеет дотронуться до Каены. Приятно было осознавать, что этот эльф, возможно, однажды подарит ей чуть больше, чем один глупый танец.
…Она смотрела на дерево. Не на тонкое Среблённое, с которого и начался весь лес, безымянное, потому что его некому было назвать.
Она смотрела на громадное Златое, скрытое вечной иллюзией. Такой же вечной, как и её бессмертный муж.
Такой же вечной, как и пропажа их короля.
…Музыка вновь заиграла, чествуя новую королеву. Мурчанием ей вторила громадная, красивая кошка, и за силами Вечной иллюзии таились клыки, с которых стекали капельки яда.
