Текст книги "Королева Златого Леса (СИ)"

Автор книги: Альма Либрем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)

Глава шестнадцатая

Год 120 правления Каены Первой

Его труп нашли рано утром, за углом. Тело уже остыло – он был давно мёртв. Дочь мёртвыми глазами смотрела на отца, словно пыталась признать его в покойнике, ещё вчера такого живого – и в тот же миг такого разъярённого. Кто-то бормотал слова утешения, она только молча проводила кончиками пальцев по разбитой губе.

Разумеется, он был мужиком задиристым, мог кого задеть – и убили. Люди старались не замечать странностей. Насколько проще было считать мужчину жертвой случайных злодеев, не видя клейма на щеке, оставленного каким-то странным предметом. Они говорили, что его просто задушили – через горло и вправду тянулась ровная полоса, будто прижали что-то и сломали шею. Но полоса только издалека казалась синяками. Она была рядом ожогов.

Кто-то клеймил его – не зная пощады, прижимая раскалённое, ядовитое для нежной человеческой кожи железо. Его, громадного, сильного мужчину, способного, пожалуй, себя защитить. В его глазах застыли страх и боль, ужас, рот открылся – он молил о пощаде, но никто не слышал криков.

…Роларэн прятал утром руки за перчатками. Его палица вновь превратилась в невинный посох. Но господа эльфы исцелили хозяйскую племянницу, она даже вынесла им еды в дорогу, и никто не мог подумать плохо на остроухих. Здесь вам не Академия с её странными и глупыми порядками. Здесь эльфам всегда рады.

Шэрра не спросила зачем. Не спросила, какой толк ему был от чужой человеческой смерти. Она видела сухие девичьи глаза – та не всхлипнула, не разрыдалась, не била челом о землю. Не голосила, хотя тут, кажется, было принято.

Она выскользнула за эльфами тихонько, хотя никто не мог осудить. Разумеется, все полагали, что дочь имеет право знать, как умер её отец. А кто, как не могучие маги, пришедшие сюда из Златого Леса, могли ей об этом рассказать? Они все были уверены, что стоит только эльфу посмотреть, как он тут же скажет, что случилось.

Девушка остановилась в нескольких метрах. Роларэн обернулся сам, его не пришлось окликать, застыл уже в самих воротах, и она, увидев согласие во взгляде, решилась подойти немного ближе.

– Спасибо, – прошептала она.

– Моя дочь не сказала бы спасибо, – ответил Рэн. – Вопреки всем её грехам.

– Потому что ей не за что благодарить, – возразила девушка. – А мне есть за что. У него пять дочерей, господин.

Роларэн смотрел на неё молча, будто бы чего-то дожидался. Потом дополнил:

– Я не жалею.

– Я третья, – ответила девушка. – Он тоже не жалеет… Не жалел. Спасибо.

Роларэн коротко кивнул. Взвесил в руках палицу, словно собирался ею коснуться ни в чём не повинной девушки, а потом тяжело вздохнул.

– Здравия вам и роду вашему, – ответил местной церемониальной фразой и повернулся к девушке спиной. Та не стала догонять – она услышала всё, что желала услышать, и теперь больше не искала нового оправдания или, может быть, объяснения собственной радости. Следы от ударов начинали постепенно сходить – может, сами по себе, может, постарался эльф, – но разве ж в этом было дело?

Роларэн не уходил быстро. Казалось, тело его пронзила усталость. Шэрра тоже молчала – делала вид, что не услышала, когда он проснулся среди ночи. Равно и сейчас показала, что ничего не знает. Не догадывается о том, как он беззвучно поднялся на ноги, как выскользнул на улицу, ступая так, что ни один человек не был в силах услышать. Она – эльфийка, и то с трудом прорвалась сквозь шум снега за окном, чтобы понять, куда он идёт.

Она единственная услышала крик. И смотрела, открыв окно, на то, как палица прижималась к горлу мужчины, грозясь переломать ему шею ещё до того, как наконец-то яд войдёт в действие.

Шэрра понимала, почему он это сделал. Она и сама бы такого, наверное, убила – по крайней мере, спокойно обрекла на смерть, наблюдала за нею даже с некоторой радостью, недоумевая – почему прежде никто не догадался этого сделать? Но не в этом была беда. Не в этом было дело.

Она не стала задавать вопрос. Она, заговорив, просто констатировала непонятный для неё факт, такой логичный и правильный для Рэна.

– Ты снял перчатки.

– Я тоже отец. Пусть даже моя дочь давно уже не со мной, – ответил он.

– С Миро ты сражался без шансов для них и без боли для себя. Почему сейчас? Я видела, что у тебя по руках стекает кровь. Неужто оно того стоило?

– Стоило, – кивнул Роларэн. – Ещё как стоило. Разве ж ты не понимаешь? Это не месть. Это данность им.

– Это не повод убивать человека, даже если он тебе неприятен.

– Она – третья, Шэрра. Из пятерых. Две лежат в могиле, а за ними никто не будет плакать, – он обернулся. – Она – третья. Скажи мне, сколько эльфиек и эльфов в нашей стране имеют счастье быть родителями хотя бы второго ребёнка?

– Ты не за девушку это сделал, – выдохнула она. – Ты всё ещё совершаешь, Роларэн, личную месть…

– А ей всё равно, – хмыкнул он. – Она получила результат, она им более чем довольна. Разве есть кто-то, кто будет жаловаться на чистоту выполненной мною работы?

Шэрре стало как-то не по себе. Она слышала такую дикую, холодную уверенность в его словах, что должна была мечтать о побеге, а её всё ещё, будто бы тем магнитом, притягивало к мужчине, которого она ни минуты не любила, но всю оставшуюся ей жизнь отдавала данность. Данность немую и такую болезненную, что страшно было даже себе представить, во что это в итоге обратится.

Но он не стал бы причинять ей вреда. Не стал бы беречь её или, напротив, вредить. Он просто отпускал в далёкую свободу тех троих, что ещё были живы, оставляя кровавый след.

– Мне надо было, – наконец-то протянул Роларэн, – отметить, что мы здесь были. Перед этими зверьми из Академии, которых ни за что не остановит Фирхан, и надо. Зачем оставлять след на людях, если можно заклеймить животное?

– Ты исцелил племянницу этой женщины, тоже не испытывая чувство жалости.

– Она предоставила нам кров – а за это следует поблагодарить не только эльфа, но и человека. Она не стала швырять в спину нож, а за это человеку надо вдвойне сказать спасибо. Почему? Всё слишком просто, – он пожал плечами. – Человек – слишком подлое существо. Ты видела когда-то, чтобы хоть один эльф ненавидел своё дитя? Ты видела, чтобы поднял на него руку? Дитя – Вечное, разумеется. Они все боялись того, что стало рождаться в последнее время. Но это значит только одно – они боялись того, что творилось в их собственных душах.

– Я родилась не Вечной – но мама всё равно меня не боялась, а любила.

– Твоя мать крови чище, чем можно подумать. А ты не можешь знать, Вечная ты или нет. Ты бессмертна сейчас.

– А что, раньше это как-то определяли?

– Ждали. Потом научились и без этого.

Он бодро зашагал вперёд, уже по дороге, словно намеренно оставлял следы. И Шэрре казалось, что он не должен был ждать погони – а со вчерашнего дня словно надеялся на неё. Надеялся на то, что ему придётся ещё раз совершить убийство или, может быть, напиться чужой крови.

– Уверена, что Каена Первая ненавидела бы своё дитя, будь оно хоть сто раз вечное.

– Каена Первая бесплодна, – эльф остановился, и почему-то Шэрре показалось, что он как-то по-особенному побледнел. – Но есть мужчина, ребёнка от которого она любила бы безмерно.

– Ты.

– Может быть, – кивнул он. – Но она любит выдуманный облик, а не то, что таится в моём Златом Дереве.

– Она не может придумать ничего лучше, чем ты. И я не могу утверждать, что до конца её понимаю.

– Она не может, – согласился Роларэн, зашагал быстрее, но на бег не сорвался. Зато каждый раз так впечатывал собственную палицу в снег, что та оставляла по себе оплавленные куски камней, которыми выложена была дорога.

Роларэн не обращал на это внимания. Он просто молча шёл вперёд, а Шэрре оставалось лишь поспевать за мужчиной, надеясь на то, что он всё же возьмёт себя в руки. Она знала, что рано или поздно их догонят, но не хотела думать о том, зачем это будет сделано. Может быть, кому-то ещё понадобится помощь. Люди так долго слагали об эльфах красивые сказки, что теперь им придётся очень страстно учиться для того, чтобы отмахнуться от них наконец-то и привыкнуть к суровой реальности. Но осуждать было довольно трудно, впрочем. Да и зачем? Им проще было верить.

Шэрра видела, что Академия делала с людьми. Как благородные перековывались в жалких, как Роларэн учил нападать толпой, а остальные рассказывали о деланном благородстве. И они напали, пользуясь методиками Мастера, напали со спины, со всей человеческой подлостью.

Шэрра знала, что эльфы прошлого не были подлыми. Даже Каена Первая – и та не умела вонзать кинжал в спину. Слишком много удовольствия она получала от того, что творила, чтобы вот так просто позволять жертве не догадываться о её существовании. Она не была змеёй, что скользила тихонько в траве – нет, она действовала открыто и оттого страшнее всего.

Но Рэн сейчас пугал Шэрру больше, чем Каена. Больше – потому что он был живее. Он не преследовал вечность, он преследовал самое страшное существо из всех, что только доводилось эльфам встречать за их долгие жизни. Он преследовал то, во что превратилась Каена.

Шэрре не хотелось верить в то, что она когда-то была молодой девушкой, живой, с какими-то своими мечтами. Но следовало признать – если она в это не поверит, будет только хуже. Лучше перестать сопротивляться уже сейчас. Тогда после ей обязательно станет легче.

И Шэрра бежала рядом с Роларэном, всё так же не зная устали, шла на свою смерть, чтобы выжить.

Чтобы, победив одно чудовище, подарить второму шанс.

Они могли бы взять лошадь. Шэрра отмахнулась от мысли, насколько это было бы логично – не идти пешком, а воспользоваться услугами деревенских. Но вдыхать запах снега, падающего с небес, отчего-то было до того спокойно, что она не могла отречься от шанса наконец-то наполнить свои лёгкие чистым от людей воздухом.

Роларэн на сей раз не останавливался. Он не сбегал, он не спешил к Каене, чтобы убить её, или, может быть, оставить в живых. Но эта дорога, покрытая снегами, растворялась где-то в далёкой пустоте, и они следовали по ней с равной скоростью, не отставая ни на миг от намеченного, но такого незнакомого для Шэрры плана.

Им не надо было спешить. И пусть хотелось верить в геройство перед Златым Лесом, девушка прекрасно понимала, что Роларэн решился убить Каену не ради остальных эльфов и даже не ради мести. Ей вообще казалось, что единственное, что могло толкнуть этого мужчину на действия, это его дочь, кем бы она ни была. И Шэрре почему-то страшно хотелось узнать хотя бы её имя, но спросить почему-то девушка не решалась. Может быть, полагала, что это лишнее – трудно было сказать с точностью и лёгкостью, свойственной привычно людям.

Теперь они выбрали чёткую дорогу – и продвигались уверенно на юг, а Шэрре казалось, что она то и дело проваливается в воспоминания, с которыми ни за что не хотела бы сейчас столкнуться.

– Не молчи, – попросил вдруг Роларэн.

– Зачем мне говорить?

– Чтобы вокруг не было так тихо. Чтобы можно было думать о чём-то, кроме Каены, – ответил он.

– Подумай о том, что ты можешь быть счастлив после её смерти, – предложила девушка. – Как ты вообще можешь её любить? Откуда в тебе это? Неужели…

Он не дал ей договорить, коротко мотнув головой.

– Как женщину – никогда, – ответил он. – Иначе всё это давно бы уже закончилось.

Шэрра кивнула. Она почти поняла – может быть, немного не хватало аргументации, но требовать её от Роларэна было бы уже слишком. Он и так многое ей рассказывал – много всего, что она и вовсе не имела никакого права узнавать. Но чувствовать, что идёшь на смерть по собственному выбору, было приятнее, чем шагать, будто бы на привязи, туда, куда ей укажут.

– Ты действительно хочешь выжить?

– Вообще или ради… – Шэрра повернулась к нему, не сбавляя темп. Роларэн уже почти перешёл на быстрый шаг, она – тоже, сама того не заметив, но сейчас захотелось вновь побежать вперёд. Может быть – она, по крайней мере, хотела бы отчаянно в это верить, – так удастся не просто сберечь силы, а больше не прерываться на долгие беседы? Она смогла бы сбежать от правды, которую ему обещала. Он сам отвечал почти на все вопросы, наверное, потому, что они уже отдали друг другу почти все долги.

– Ради, – ответил он. – Зачем тебе это?

– Долги, – пожала плечами она. – Я долго считала, что ты умер. И ты не представляешь, как же в этом человеческом мире мне было одиноко. Хотя, впрочем, – она повела плечами. – Представляешь. Ты узнал меня сразу?

– Я подумал, что это было бы логично, – ответил Роларэн. – Но признать тебя сразу не мог. Это была талантливая иллюзия. И ты права. На следующей остановке мы возьмём лошадей.

– Я проходила этот путь пешком – но очень долго. Я пряталась сначала у границы – пока не научилась скрывать острые уши.

– Каена за тобой никого не посылала.

– Это не имеет значения. Мне всё равно хотелось скрыться от неё, – возразила девушка, – а это было довольно трудно осуществить у границы. Не то чтобы мне было настолько страшно – я думала, что умру, пока отползала от границы. И мне тут же захотелось обратно. Будто бы у меня вырвали душу из груди. Но у меня её нет. Ведь я родилась без Златого Дерева.

– Возможно, оно ещё не выросло? – Рэн хмыкнул. – Ты не можешь знать. Не можешь быть уверена в том, что никогда не увидишь его листву.

– А это трудно – узнать своё дерево?

– Нет. Ты почувствуешь сразу, как только увидишь. Я тоже почувствовал. Быть Вечным не так уж и просто, сама понимаешь, но с деревом у меня всегда было единение лучше, чем со всеми окружающими. Даже чем с моей драгоценной женой.

– Ты даже не любил её.

– Любил, пока она не сделала с нашей дочерью… – он запнулся. – Тебе не стоит об этом знать.

– Ты боишься, что меня это остановит?

– В определённые моменты, – вздохнул Роларэн, – я на это надеюсь. Мне хотелось, чтобы ты никогда не согласилась со мной туда идти. Чтобы не пришлось выполнять то, на что тебя обрекаю. Но, Шэрра, ты должна помнить – эльфы не предают.

– Предают, – покачала головой она. – Меня предавали. Не раз предавали.

– Не так, Шэрра. Вечные не предают. Иначе они не были бы вечными. Твари Туманные – это всё то, что из нас не получилось. Все наши грехи. Твари Туманные – это, Шэрра, наши дети и внуки, которых мы погубили. Те, кому не дали жить, те, кому не подарили душу. Твари Туманные – это то, что взросло на наших землях вместо Златых Деревьев. Твари Туманные терзают каждого за именно его грехи. Но меня они любят – ластятся, трутся о ноги головами. У меня нет убитых моей виной детей. У меня нет тех грехов, что были у других. Мой грех страшнее. Никогда не мог убивать чудовищ. Не получалось.

Шэрра зажмурилась, шагая уже вслепую. Наверное, это было очень трудно – любить детей, которых ненавидели их собственные родители, испытывать какое-то странное тёплое чувство к тем, кого на самом-то деле полагалось ненавидеть. Но в тот же миг ей казалось, что Роларэн был бесконечно прав, называя Тварей чужими детьми, любимыми, чужими наследниками. Чужими грехами. Она помнила их зловонное дыхание – и помнила, как много-много раз её миновали Твари.

Маму не миновали.

– Мою мать, – наконец-то промолвила она, – убили всё же не слуги королевы, а то, что она меня спасала. Она ведь обрекла на смерть детей своего мужа, чтобы укрыть одного-единственного родного ребёнка.

– И я прекрасно её понимаю. Ради этого можно и погибнуть.

– В детстве я всегда задавалась вопросом, какой же у меня отец, – не дала ему продолжить Шэрра. – В пять или шесть лет, когда я смотрела на твою розу, думала, что это он подарил её моей матери.

– Шэрра…

– Я знаю. Ты не можешь быть моим отцом. Ты просто поспешил, – она на ходу потянулась к его руне, преграждая мужчине путь. – И немного меня не дождался.

– Да, – облегчённо улыбнулся Роларэн. – Да.

– Когда мы остановимся?

Ей не хотелось есть. Не хотелось спать, пить, не хотелось останавливаться ни на один единственный миг перед тем, как добраться до какого-то понятного, определённого места. Она и не надеялась на то, что столкнётся с каким-то пониманием с его стороны. Это не имело значения.

Шэрра его, в конце концов, совсем не любила. И в тот же момент знала – он просто её не дождался. Всё, что им надо было – несколько сотен лет.

Нет, она совершенно его не любила. Но полюбить никого другого в своей жизни не смогла бы.

– Город через несколько часов ходьбы. Мы остановимся там. Возможно, дольше, чем ты думаешь.

– Научишь меня выжить?

Роларэн промолчал. Он коснулся её плеч, словно пытался придумать какое-то себе оправдание, но Шэрра не отпрянула, не посторонилась и не попыталась от него сбежать. Она всё так же молча и искренне смотрела ему в глаза, надеясь на ответ более искренний, чем получала по обыкновению.

– Да, – кивнул он. – Когда мы перейдём в места более тёплые, я научу тебя выжить, Шэрра.

– Ты не хочешь, чтобы я погибала.

– Не хочу. Ты – шанс вернуть мою дочь.

Она зажмурилась. Ей не хотелось, чтобы он её любил. Но и быть для него просто способом вернуть единственное любимое в этом мире существо тоже не могла.

– Ты любил свою жену? – повторила она вопрос, который уже однажды задавала. – Роларэн. Ты ведь совершенно не сможешь меня любить. Никогда. Это смешно. Я просто шанс вернуть твою дочь.

Он наклонился к ней и смотрел в глаза.

– Я любил её до той поры, пока она не родила и не нарекла нашу девочку чудовищем. Не сказала, что это существо не должно жить. Если я не буду любить тебя – может быть, тогда всё получится иначе? Наоборот?

Может быть. Шэрре хотелось в это верить. Она знала его совсем мало – но за эти два года она чувствовала себя почти что Вечной на его поприще. Почему она не могла сбежать? Ведь никто не держит. Он позволял ей уйти. Он не собирался догонять. Он не причинил бы ей вреда, пожелай она оставить его здесь сейчас одного.

– Если я выживу, обещаю, ты сможешь её воскресить. Если это будет в наших силах, – прошептала она. – Но тогда в твоих интересах помочь мне.

– Клянусь.

Вечные не предают. Вечные не нарушают клятв, данных искренне, от чистого сердца. Вряд ли на сердце Роларэна можно отыскать место без грубого шрама и без метки. Но она верила в то, что он сейчас говорил правду.

– Почему Каена тебя так любит? – спросила она. – Ведь совершенно не за что. Я не верю, что дело в Вечности.

– Дело в том, что эта Вечность за собою ведёт, – покачал головой Роларэн. – Но это не имеет значения. Каена должна умереть. Ради неё.

Шэрра была готова поклясться – не как эльф, а как Вечная, – что он имел в виду свою дочь.

Глава семнадцатая

Год 120 правления Каены Первой

Они добрались до города без проблем. На улице вновь поднималась метель, слишком сильная даже для эльфов, и Роларэн повернул в первую же гостиницу, которая попалась им по пути. Здесь он швырнул им на стол Златой Лист – уже как плату, – и хозяин принял его с недостойным трепетом, будто бы полагал, что ничего полезного в каком-то растении быть попросту не может. Но Роларэна не волновало постороннее уважение. Он вновь потребовал ужин в комнату, так и не дождался возражений по тому поводу, что не имеет права ночевать в одной спальне с женщиной, что ему не дочь и не жена. Тут не уточняли. И той атмосферы тепла и некой доброты, что исходила от предыдущей хозяйки, они не заметили.

Еда оказалась пресной. Безвкусной. Но они были достаточно голодны, чтобы съесть и такое.

Роларэн вновь лежал на кровати и молча смотрел в потолок. Шэрра на этот раз придвинулась ближе, чем вчера. Воротник его рубашки был расстёгнут – и она скользила пальцами по руне на его шее, словно пыталась выучить, как бы на древнеэльфийском выглядело её имя. Пусть это имя на его плече и принадлежало другой женщине – Шэрре почему-то нравилось скользить пальцами по ледяной коже мужчины.

Надпись темнела под её прикосновениями. Она почти проступала чёрным – равно так, как чернела её собственная руна от того, что Роларэн был слишком близко.

– Каена полагала, что они очень быстро сходят, – прошептала она, и дыхание, холодное, как и сама эльфийка, коснулось его кожи. Роларэн хрипло рассмеялся.

– Она права, если быть далеко от того, чьё имя начертано на твоём плече, она быстро пропадает. Брачные руны растворяются по смерти одного из супругов. Не сразу, но если выдержать вдовий отрез.

– Твоя не пропала.

– Она пропала, – возразил Роларэн. – Но в последнее время – лет десять как, – начала постепенно сереть.

Шэрра прижала ладонь к одному из завитков. Тот почернел, наливаясь тёмной краской, и теперь полосы растекались уже по всей его коже. Роларэн скосил взгляд и усмехнулся, а после перехватил пальцы Шэрры, заставляя её больше не прикасаться к руне. Он так и не отпустил руку девушки, даже когда она не стала сопротивляться – переложил ладонь туда, где медленно билось уставшее вечное сердце. Она вздохнула и придвинулась ещё ближе, положила голову ему на плечо и закрыла глаза, пытаясь отыскать защиту у того, у кого её точно никогда не было.

– У тебя было много женщин? – вдруг спросила она.

– До жены я пользовался популярностью у эльфиек, – голос мужчины всё ещё звучал так, словно он простыл. – После – только жена.

– А Каена?

– Я ведь уже говорил, – покачал головой он, – Каену я люблю совсем не так, как мужчина должен любить женщину. Совершенно. Это нечто абсолютно другое. Мне казалось, ты осознаешь это довольно быстро.

– Я осознаю, – не стала спорить Шэрра. – Но сколько лет назад умерла твоя жена? Почти век, верно?

– Почти век.

– Вдовье пятно давно уже пропало с твоей шеи.

– Теперь оно проявилось вновь, – возразил Роларэн. – Ведь ты видишь.

– Я не о том.

– Да. Ты права. Но… Для эльфиек моё приближение уже в силу существования Каены было опасно. Не то чтобы хотелось, – он обнял Шэрру крепче, – но ты отлично знаешь, чем это закончилось для тебя. Было бы проще, если бы твоя смерть случилась раньше, правда?

– Правда, – эхом отозвалась Шэрра. – Но всё равно, я предпочитаю выживать, пока это реально. Может быть, потом будет проще, а я из-за страха попросту не дождусь того времени и умру раньше? Это ведь глупо!

Он погладил её по плечам как-то слишком нежно, по крайней мере, как на эльфа, пытающегося защитить от Каены, но Шэрра не возражала. Ей хотелось так и уснуть – не выворачиваясь из его рук, пытаясь согреться в теплоте прежде ледяного чужого тела. Сейчас, когда руна на плече вновь начинала чернеть, она не могла избавиться от ощущения, что нужна Роларэну больше, чем он то хочет признавать. И ей нравилось быть ему нужной не только в качестве жертвы, согласной самой прийти в руки к Каене первой. И видел он в ней, наверное, не только это – раз уж до сих пор не оттолкнул. Может быть, она и не чувствовала к нему того, что, к примеру, Каена, но Рэну, казалось, от того же было лучше.

– Глупо не для всех, – возразил он. – Но это не имеет значения.

– А человеческие женщины? Чем они тебя не устраивали. Как на эльфа, ты замечательно подходил бы по их предпочтениям…

– Они не подходили по моим. В людях было что-то пошлое, то, что никогда не встречается в эльфах. Мне это совершенно не нравилось – и не хотелось позволять этому человеческому проникать слишком далеко. Да, нынче эльфы успели испоганить свой светлый статус, но об этом я тоже предпочитаю не думать.

Шэрра кивнула. Она не могла представить рядом с Рэном человеческую женщину – до того отвратительным со стороны это казалось. Сейчас, когда она вновь окунулась в эльфийскую, старую жизнь, особенно хорошо вспоминалось прошлое.

Не хотелось помнить о том, как она отползала от границы, но забыть тоже не выходило. У неё перед глазами проносились сцены из прошлого – как, задыхаясь, она отчаянно пыталась вырваться на свободу, но знала, что совершенно ничего не получится. Для того надо быть сильнее. Она не могла заставить себя освободиться от преследующего её страшного чувства – даже дышать было труднее. И задыхаться намного проще, однако.

Она чувствовала, что терялась. Пропадала в глубоких рвах бесконечно страшных снов. Девушке казалось, что она вот-вот утонет в своих воспоминаниях об эльфийской жизни, в страхах, что однажды её всё-таки обнаружат. И потому она без конца бежала.

Вчера Шэрра спала спокойно. Не только от того, что рядом был Роларэн, а он не позволил бы причинить ей вред, по крайней мере, до пересечения границы, а ещё и по той причине, что она возвращалась навстречу своей опасности. Теперь не приходилось выгрызать у жизни остатки своей свободы. Она могла наконец-то проживать её сполна.

Даже здесь, в этом деревянном здании, в месте, где, может быть, эльфам не стоило бы находится, на этой твёрдой кровати, с такой кошмарно грубой тканью, что колет кожу, не прикрытую привычным слоем иллюзии, она была больше дома, чем в Академии. И не потому, что оттуда постоянно приходилось скрываться, не потому, что для любого остроухого там слишком опасно. Шэрра просто отлично знала, что есть такие вещи, с которыми легче сражаться прямо. Не стоит прятаться за иллюзией – сейчас ей не перед кем.

В Академии было хуже. Страшнее.

– Мне интересно, – прошептала она, – а можно ли было случайно родиться Вечным, но определённое время об этом не догадываться?

– Скорее наоборот, – покачал головой Роларэн. – У Вечных есть магия. Без неё никак. Потому, когда молодой эльф рождался с волшебством, его сразу соотносили к тем, кто имеет шанс на бессмертие. Королева Каена пила их потому, что кровь Вечных даёт больше всего силы. Уверен, она довольно часто ошибалась, когда останавливала свой выбор на этих почти ещё детях, но в некоторых моментах она была совершенно права.

– Но ведь у меня была магия. Не сильная, но была. И есть, если я смогла выстроить иллюзию, сквозь которую тебе пришлось столько времени всматриваться. А значит, если я чувствую Златой Лес, во мне следовало заподозрить Вечную. Но ведь вечности во мне ни капли.

– Ты не можешь утверждать.

– Я просто живуча.

Он перевернулся на бок, прижимая теперь её одной рукой к кровати. Шэрра смотрела в глаза почти без страха – но и без этой смелости, без глупого вызова, которым так любили сверкать человеческие женщины, строившие из себя героинь. Ей не надо было кричать, что она его не боится – это и так чувствовалось в каждом жесте, в каждом движении и в каждом шаге.

Живуча. Он зацепился за это слово, словно в нём прятался некий сакральный смысл, а теперь пытался отыскать его корни в глазах девушки. Но не мог. Что-то упорно от него терялось – знать бы только, что именно. Ему, наверное, и самому очень-очень хотелось бы разгадать ту загадку, на которую мужчина не мог найти ответ уже много лет.

Он склонился к ней и поцеловал, скорее испытывая, чем пытаясь показать тёплое расположение к девушке. Но в этом поцелуе было что-то ещё, кроме старой, потерянной горечи.

– Ты и её никогда не любил, – выдохнула ему в губы Шэрра. – Ты только думал, что это было так. Почему каждая женщина для тебя – это просто та, кто могла бы выносить твоего ребёнка? Почему ты не отыскал подходящую, раз так переборчив?

Он отпрянул и смотрел на неё ошеломлённо, будто бы не знал, что и ответить. Карие глаза теперь сверкали вызовом без капли лишней смелости. Она тяжело дышала, но не собиралась отворачиваться и позволять вопросу утонуть в пустоте. Нет, ни за что – она не для того его задавала.

– Ответь мне. Почему ты каждую женщину мог любить только как мать своего будущего ребёнка? Именно потому после жены никого не было, верно? Твоя… Шэрра, – она выплюнула её – не своё, – имя так, будто бы оно было ядовитым, – не оправдала твои надежды. Верно? Она просто поступила не так, как было правильно. Она не любила свою дочь. Тогда ты понял, что всё это было просто фарсом. И ты хочешь всё восстановить. Ты и за мной вернулся не только для того, чтобы убить Каену. Верно? Но почему ты не можешь попытаться восстановить всё без такого чрезмерного риска? Зачем возвращаться к королеве?

Роларэн скомкал простыни. Она не боялась. Он нависал над нею, будто бы страшное смертельное проклятье, но всё равно ни в едином жесте девушки не чувствовалось ни капельки страха. Она словно давно уже потеряла это дивное умение и совершенно не хотела возвращать его себе – не хотела вновь учиться пугаться каждого жеста таких, как Вечный.

– Ты даже живёшь только ради этого, – слова звучали жестоко, но беззлобно. – Но зачем тогда убивать Каену?

Он не ответил. Не отвернулся. Но Шэрра не требовала ответа – она для себя его давно уже нашла.

– Ты её не любил, – продолжила она, – постфактум. Даже если что-то и было, то, как она отнеслась к вашему ребёнку, выжгло её из твоей души навсегда. Правда?

– Правда.

– Ты хочешь всё вернуть. Ты не хочешь новой семьи – ты собираешь старую. Из осколков.

– Из новых частей, – прошептал Роларэн. – Из новых, правильных деталей. Старого больше нет.

– Есть. Ты – не поменялся.

– Нет. Но я попытаюсь.

Она послушно кивнула, а тогда сама потянулась к нему. И руки безвольно легли на его шею – Шэрра будто бы признавала, что он бесконечно прав, и ни на мгновение не могла отпрянуть или попытаться сбежать. Ей казалось, что она начинала его постепенно ненавидеть – и в тот же момент любить. Она избегала чувств очень долго – а сейчас, запутавшись в беспорядочных прикосновениях, в беспорядочных касаниях его губ, думала, что утонула – а на самом деле нашла свой путь на свободу…

Открыть глаза было испытанием. Она слышала громкий стук в дверь, но вырываться из собственной иллюзии, иллюзии, в которой можно было восстанавливать мир из осколков, не рискуя перед этим собственной жизни, не хотелось.

Роларэн неподвижно лежал рядом. Даже сквозь тёплую ткань одежды теперь она чувствовала лёд его рук. Вчера он оттаял всего на несколько секунд – и всё равно… Этого было недостаточно.

Она не хотела полюбить его. Она хотела разбить, расколотить этот лёд и вернуть ему все долги сполна. Зачем затягивать со вторым?

Но Рэн оставался твёрд. Ему следовало разбить не только последние старые осколки. Ему надо было уничтожить Каену. Он сказал, что в Златом Лесу она поймёт, почему это до такой степени важно. А пока ещё рано. Там – Каена умрёт, а Древо его дочери вновь прорастёт.

Шэрра не знала, можно ли вернуть судьбу вспять. Но она чувствовала, сколько боли – и сколько же любви! – таилось в душе Роларэна. Бесконечный, бездонный кладезь, такой же вечный, как и он сам – разве существовала в мире женщина, что не хотела бы стать в его сердце хозяйкой?

Вот только её что-то другое толкало вперёд. Что-то более существенное – она не могла нащупать смысл в пустоте, в темноте не имела никаких сил на него натолкнуться, но отлично знала, что никуда больше не сбежит. Не уйдёт. Роларэн привязал её к себе цепями. Желаниями.